Саги.

 

На этой страничке вы найдёте саги

 

                                                               Книга о занятии земли
                                                                       Landnámabók

                                                                        Предисловие

В той старой книге, что написал священник Беда Святой[1], говорится об острове, который называется Тюли[2]. В книге рассказывается, что он лежит в шести сутках плавания на север от Бретланда. В книге написано, что там никогда не приходит день зимой, и нет ночи летом, когда день самый длинный. Поэтому мудрые люди решили, что Тюли — так названа Исландия, потому что в этой стране солнце сияет по ночам, когда день самый длинный, и весь день не видно солнца, когда ночь самая длинная. Священник Беда скончался спустя 735 лет после рождения господа нашего, как было записано, и более чем за сто лет до того, как норвежцы заселили Исландию.

А до того, как Исландия была заселена из Норвегии, там жили люди, которых норвежцы назвали папарами[3]. Они были христиане и, как полагают, прибыли морем с запада, потому что после них нашлись ирландские книги, колокольчики[4], посохи и другие вещи. По этому можно понять, что они были людьми с Запада[5]. [Они были найдены на востоке на Острове Папаров и в Папюли.] И как написано в английских книгах, в то время между этими землями уже плавали.
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Из «Книги Ущельной Реки»

Существует шесть редакций «Книги о занятии страны», основанных на пяти довольно разнящихся изначальных рукопописях, оригиналы которых до нас дошли лишь частично.

Этих версий-книг 5, или же можно считать 6. Вот их названия: Sturlubók, Hauksbók, Melabók, Skarðsárbók, Þórðarbók, а также иногда выделяют часть Þórðarbók, которая является списком с Melabók. Эти книги дошли до нас в разных рукописях и в разной же сохранности. Например, от Melabók сохранилось лишь два пергаментных листа, принадлежавших, как считают, большой рукописи XV века.

Основными и наиболее старшими версиями из сохранившихся являются Sturlubók и Hauksbók, написанные Стурлой, сыном Торда, и лагманом Хауком, сыном Эрленда, в XIII и начале XIV века соответственно.

                                                                        Примечания

[1] Беда Достопочтенный (ок. 673 г. — 26 мая 735 г.) — англосаксонский монах, один из виднейших ученых, теологов и историков раннего средневековья. Упоминаемая книга — «De Ratione Temporum».

[2] Тюли, традиц. Туле, по идущей с античных времен традиции, — название самой северной обитаемой земли. Приведем несколько цитат (по книге Ф. Лаллемана «Пифей». М.: «Прогресс», 1986).

«Многие из тех, кто и дальше рассекал течение Океана, достигали спасительного острова Туле». (Дионисий Периэгет)

«Массалиот Пифей говорит, что самая северная область Британии расположена рядом с Туле и что она — последний предел обитаемого мира, ибо летний тропик совпадает там с полярным кругом. Однако никакой другой путешественник не сообщает ничего похожего ни о том, что Туле — остров, ни о том, что земля обитаема до указанного предела». (Страбон)

[3] Папары — кельтские монахи-отшельники.

[4] Имеются в виду ручные колокольчики, распространенные в ирландской церкви (исл. bagall, ирл. bachall, лат. baculus).

[5] …с Запада — т. е. с Британских островов, главным образом из Ирландии. «Люди с Запада» противопоставлялись «людям с востока», т. е. людям из Скандинавии.

 

                                                                    Книга о занятии земли
                                                                           Landnámabók
                                                                           Часть первая

Глава 1

Когда Исландия была открыта и заселена из Норвегии, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (который был пятым[1] с таким именем на апостольском престоле); кесарь Хлёдвер сын Хлёдвера правил к северу от гор[2], а Лев и сын его Александр — Миклагардом; конунг Харальд Прекрасноволосый правил в Норвегии; Эйрик сын Эймунда и сын его Бьёрн — в Швеции; Горм Старый — в Дании; Эльврад Могучий и сын его Ятвард — в Англии; Кьярваль — в Дублине; ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах[3].

Умные люди утверждают, что от Стада в Норвегии семь суток плавания до Рога на востоке Исландии, а от Мыса Снежной Горы, там где ближе всего, четверо суток плавания на запад до Гренландии. Еще говорят, что если плыть из Бьёргюна прямо на запад до Хварва в Гренландии, то путь пройдет в дюжине миль[4] к югу от Исландии. [Из Хернара в Норвегии следует плыть прямо на запад к Хварву в Гренландии, при этом путь пройдет к северу от Шетландских островов, которые будут очень хорошо видны, к югу от Фарерских островов, на которых будут видны горы посредине, а потом к югу от Исландии, и будут видны обитающие там птицы и киты.] От Мыса Дымов на юге Исландии пять суток плавания на юг до Ёлдухлаупа в Ирландии. [А от Длинного Мыса на севере Исландии] четверо суток плавания на север до Полярного залива. [А от Кольбейнова Острова на севере сутки плавания до гренландских пустошей.]

Как рассказывают, одни люди должны были плыть из Норвегии на Фарерские острова; упоминают имя викинга Наддода. Их отнесло в открытое море, и они обнаружили большую землю. Они поднялись в Восточных Фьордах на одну высокую гору и осмотрелись вокруг, не увидят ли они дым или какие-нибудь признаки того, что эта страна обитаема, но ничего не заметили.

Осенью они вернулись на Фарерские острова; и когда они отплывали, в горах начался сильный снегопад, поэтому они назвали эту страну Снежной Страной. Они очень хвалили эту страну.

То место, где они причалили, теперь называется Китовая Гора в Восточных Фьордах. Так утверждал Сэмунд Мудрый[5].

Одного человека, шведа родом, звали Гардар, сын Свавара. Он отправился искать Снежную Страну по указаниям своей матери, провидицы. Он достиг страны с востока у Восточного Рога. Там тогда была гавань. Гардар прошел на своем корабле вокруг страны и выяснил, что это был остров. Он провёл одну зиму на севере в Домовом Заливе в Дрожащем фьорде и построил там дом.

Весной, когда он собирался отплыть в море, от него сбежал в лодке человек, которого звали Наттфари, с рабом и служанкой. Он поселился в месте, которое позже назвали Залив Наттфари.

Гардар вернулся в Норвегию и очень хвалил эту землю. Он был отцом Уни, отца Хроара Годи из Междуречья. После этого эту страну назвали Островом Гардара; тогда между горами и берегом рос лес.


Глава 2

Одного мужа звали Флоки, сын Вильгерд. Он был великий викинг. Он отправился искать Остров Гардара. [Они стали на якорь в Смьёрсунде. Там он устроил большое жертвоприношение и освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, потому что в то время у мореплавателей в Северных Землях не было магнита. На том месте, где было жертвоприношение, они построили курган и назвали это Курганом Флоки.] Там смыкаются Хёрдаланд и Рогаланд. Сначала он отправился в Хьяльтланд[6] и стал там на якорь в Заливе Флоки. Там в Озере Гейрхильд погибла его дочь Гейрхильд.

На корабле с Флоки был бонд по имени Торольв, и еще один по имени Херьольв. Еще на корабле был человек с Южных Островов[7] по имени Факси.

[Оттуда Флоки поплыл на Фарерские острова и выдал там свою дочь замуж. От нее произошел Транд из Гаты. Оттуда он вышел в море с теми тремя воронами, которых освятил в Норвегии.] Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой; второй поднялся в небо и вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они обнаружили землю. Они подошли с востока к Рогу, а затем поплыли на юг вдоль берега.

Когда они плыли на запад вокруг Мыса Дымов, им открылся фьорд, и они увидели Мыс Снежной Горы, тогда Факси произнес:

— Должно быть, мы нашли большую землю. Здесь большие реки.

Позже это место назвали Устьем Факси.

Флоки с людьми поплыл на запад через Широкий Фьорд и пристал в том месте, что теперь называется Озерный Фьорд, у Крутого Побережья. Воды фьорда были полны рыбой, и, занимаясь рыбной ловлей, они не позаботились заготовить сено, и весь их скот за зиму погиб. Всю весну было холодно. Тогда Флоки поднялся на одну высокую гору и увидел на севере за горами фьорд, заполненный плавающим льдом. Поэтому они назвали эту страну Исландией — Ледовой Страной, как она с тех пор и называлась.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления лишь незадолго до начала зимы. [Там у Брианова Ручья видны их жилище, а также их корабельный сарай и печь.] Они не смогли обогнуть Мыс Дымов, и у них унесло лодку с Херьольвом на борту. Он пристал в том месте, что теперь называется Херьольвова Гавань. Флоки провел зиму в Городищенском Фьорде. [Флоки пришел в Фьорд Гавани. Там на песчаной косе внутри фьорда они нашли выброшенного кита и назвали то место Китовой Косой. Там они встретились с Херьольвом.] На следующее лето они отплыли в Норвегию.

Когда люди спрашивали об этой стране, то Флоки отзывался о ней дурно, Херьольв справедливо говорил о хорошем и плохом, а Торольв рассказывал, будто они обнаружили, что в этой стране масло капает с каждой травинки. За это его прозвали Торольв Масло.


Глава 3

Одного человека звали Бьёрнольв, а другого — Хроальд. Они были сыновьями Хромунда сына Грипа. Они покинули Теламёрк по обвинению в убийстве и поселились в Дальсфьорде у Фьялира. Сыном Бьёрнольва был Эрн, отец Ингольва и Хельги, а сыном Хроальда был Хродмар, отец Лейва.

Троюродные братья Ингольв и Лейв отправились в поход с сыновьями ярла Атли Тощего из Гаулара, Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их дела были удачными, и когда они вернулись домой, то договорились о совместной поездке и на следующее лето.

В эту зиму троюродные братья устроили пир для сыновей ярла. На этом пире Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на Хельге, дочери Эрна. Эта клятва людям не понравилась, а Лейв покраснел, и охладели их отношения, когда они разъезжались с праздника.


Глава 4

Следующей весной троюродные братья начали готовиться к военному походу и решили выступить против сыновей ярла Атли. Они сошлись на Хисаргавле, и Хольмстейн с братьями стремительно напал на Лейва и его людей. В то время как они сражались, на помощь к людям Ингольва прибыл Эльмод Старый, сын Хёрда-Кари, родич Лейва. В это битве Хольмстейн погиб, а Херстейн бежал.

Тогда Лейв отправился в поход. А следующей зимой Херстейн опять выступил против людей Лейва, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. Случилось тогда еще одно большое сражение, и там погиб Херстейн. После этого троюродных братьев покинули их друзья из Фирдафюльки. На встречу к ярлу Атли и Хастейну были посланы люди, чтобы просить мира, и они договорились на том, что Лейв с братом отдадут свои владения ярлу и его сыну.

Троюродные братья подготовили большой корабль, который у них был, и отправились на поиски земли, которую открыл Вороний Флоки и которая была названа Исландией. Они нашли эту страну и высадились в Восточных Фьордах, в Южном Лебяжьем Фьорде. Земля на юге им больше понравилась, чем на севере. Они провели в этой стране одну зиму, а затем вернулись в Норвегию.


Глава 5

После этого Ингольв вложил деньги в поездку в Исландию, а Лейв отправился в викингский поход на запад.

Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Он вошел в него, там было темно, светился один лишь меч, который держал какой-то человек. Лейв убил этого человека и забрал у него меч и много сокровищ. С тех пор его прозвали Хьёрлейв — Лейв Меч.

Хьёрлейв совершил много набегов в Ирландии и захватил там много богатств. Он захватил там десять рабов, которых звали: Дувтак, Гейррёд, Скьяльдбьёрн, Халльдор и Дравдрит. Остальные не называются. После этого Хьёрлейв вернулся в Норвегию и встретился там со своим троюродным братом Ингольвом. А до этого он женился на Хельге, дочери Эрна, сестре Ингольва.

Этой зимой Ингольв совершил большое жертвоприношение, чтобы узнать свою судьбу, а Хьёрлейв никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольва в Исландию.

После этого каждый из них снарядил свой корабль для путешествия в Исландию. Хьёрлейв погрузил на корабль свое награбленное добро, а Ингольв — их общий скот. И как только они были готовы, отплыли в море.


Глава 6

В то лето, когда Ингольв с братом отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет был конунгом в Норвегии. От сотворения мира тогда было 6073 года, а от воплощения Господа — 874 года.

Они плыли вместе, пока не увидели Исландию, тогда они разделились.

Увидев Исландию, Ингольв бросил за борт столбы от своего почетного сидения на счастье. Он поклялся, что поселится там, где столбы прибьет к берегу.

Ингольв высадился на землю в том месте, которое сейчас называется Ингольвов Мыс, а Хьёрлейв поплыл на запад вдоль берега, и закончились у него запасы пресной воды. Ирландские рабы посоветовали ему смешать муку с маслом и сказали, что это блюдо не вызывает жажды. Они назвали его минтаком[8]. Но как только они его приготовили, пошел сильный дождь, и они собрали воду в навесах. Когда же минтак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место, куда его снесло течением, сейчас называется Минтачной Косой.

Хьёрлейв пристал к берегу у Хьёрлейвова Мыса, там тогда был фьорд, и осмотрел залив внутри этого мыса. Хьёрлейв велел построить там два здания, одно было длиной 18 сажен, а второе — 19. Хьёрлейв остался там на зиму.

Весной он захотел сеять. У него был только один бык, поэтому он приказал рабам тянуть плуг.

Когда Хьёрлейв со своими людьми был дома, Дувтак придумал план, по которому они должны были убить этого быка и сказать, что его задрал медведь, а потом посоветовать Хьёрлейву искать этого медведя.

После этого они сказали это Хьёрлейву. И когда они пошли искать медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них по отдельности и всех убили. Затем они бежали, захватив женщин, имущество и лодку. Они поехали на острова, которые видны в море на юго-востоке, и жили там еще некоторое время.

Рабов Ингольва звали Вивиль и Карли. Он послал их на запад вдоль берега моря искать свои столбы от почетной скамьи. Когда они пришли к Мысу Хьёрлейва, то обнаружили там мертвого Хьёрлейва. Они вернулись и рассказали Ингольву о случившемся. Тот был потрясен убийством Хьёрлейва и его людей.


Глава 7

После этого Ингольв отправился на запад к Хьёрлейвову Мысу. Увидев мертвого Хьёрлейва, он сказал:

— Что за горькая судьба у столь доброго воина — быть убитым рабами. Вот что случается со всеми, кто не хочет жертвовать.

Ингольв велел похоронить Хьёрлейва и его людей и забрать его корабль и вещи.

Тут Ингольв вышел на мыс и увидел острова, лежащие в море на юго-западе; ему пришло в голову, что рабы могли бежать туда, поскольку лодка тоже исчезла. Они поплыли к островам искать рабов и нашли их в месте, которое называется Перешеек. Когда Ингольв со своими людьми подошел к ним, они сидели за едой. Рабы пришли в ужас и бросились врассыпную. Ингольв убил их всех. Место, где погиб Дувтак, называется Дувтаковой Расселиной.

Многие бросились со скалы, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, позже назвали Островами Ирландцев[9], потому что они были ирландцы.

Ингольв и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись на Хьёрлейвов Мыс; там Ингольв провел вторую зиму, а с приходом лета отправился на запад вдоль берега моря. Третью зиму он провел под Ингольвовой Горой, западнее реки Эльвус, [некоторые рассказывают, что там он был похоронен в кургане].

Тогда же Вивиль и Карли нашли его столбы почетной скамьи у Орлиного Пригорка, ниже вересковой пустоши.


Глава 8

Весной Ингольв спустился по пустоши. Он поселился там, куда прибило к берегу столбы от его почетной скамьи. Он жил в Заливе Дымов. А эти столбы до сих пор стоят в общей комнате его дома. Ингольв занял землю между рекой Эльвус и Китовым Фьордом к западу от Реки Кольчугиной Долины, а также между Рекой Топора, а также весь мыс к западу.

Карли сказал:

— Из хорошей области мы пришли в плохую, чтобы поселиться на этом мысе.

И он сбежал вместе со служанкой.

Вивилю Ингольв даровал свободу, тот поселился в Вивилевом Дворе; по его имени названа Вивилева Гора. Он долго там жил и был надежным человеком.

Ингольв велел построить дом на Жилищной Горе. Оттуда он заметил дым у озера Эльвус, там он нашел Карли.


Глава 9

Ингольв был самым известным из всех первопоселенцев, поскольку прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней; другие же последовали его примеру.

Ингольв женился на Халльвейг, дочери Фроди, сестре Лофта Старого. Их сыном был Торстейн, который учредил тинг на Килевом Мысе еще прежде, чем был учрежден альтинг.

Сыном Торстейна был законоговоритель Торкель Луна, который был лучшим из язычников, известных людям. Когда он был смертельно болен, он велел вынести себя на солнечный свет и вверил себя в руки того бога, который создал это солнце. Более того, его жизнь была столь праведной, как у лучших из христиан. Его сыном был Тормод, который был верховным годи, когда христианство пришло в Исландию. Его сыном был Хамаль, отец Мара, Тормода и Торви. [Сигурд был сыном Мара и отцом Хамаля, отца Гудмунда, отца Тормода Годи Поприща.]


Глава 10

Одного знатного херсира в Норвегии звали Бьёрн Бычья Кость, он был сыном Бараньего Грима, херсира из Согна; матерью Грима была Хервёр, дочь Торгерд, дочери Эйлауга, херсира из Согна.

От Бьёрна произошли почти все великие люди в Исландии. Он взял в жены Велауг, [сестру Вемунда Старого]. У них было три сына. Первый — Кетиль Плосконосый, второй — Храпп, третий — Хельги. Они были знаменитыми мужами, и о их потомстве рассказано в этой книге.

Торд Борода бы сыном Храппа, сына Бьёрна Бычья Кость. Торд женился на Вильборг, дочери Освальда; их дочерью была Хельга. Ее взял в жены Кетильбьёрн Старый.

Торд прибыл в Исландию и занял землю по совету Ингольва в его владениях между Ульваровой Рекой и Глинистым Заливом. Он жил во Дворе Скегги. От Торда произошло много великих людей в Исландии.


Глава 11

Одного человека звали Халль Безбожник. Он был сыном Хельги Безбожника. Отец и сын не приносили жертв и верили только в свои силы.

Халль прибыл в Исландию и занял по совету Ингольва землю от Глинистого Залива до Реки Верескового Оврага. Сыном Халля был Хельги, который женился на Турид, дочери Кетильбьёрна. Их сыном был Торд с Мыса Альва, который женился на Гудню, дочери Хравнкеля. Халль жил на Круче.

Харальд Прекрасноволосый совершал набеги на западе, как написано в саге о нем. Он подчинил себе все Южные Острова так далеко на запад, что позже ни один норвежский конунг не владел большим.

Когда он уплыл на восток, на острова вторглись викинги, шотландцы и ирландцы, которые везде грабили и все опустошали.

Прослышав про это, конунг Харальд послал на запад Кетиля Плосконосого, сына Бьёрна Бычья Кость, отвоевать эти острова. Кетиль был женат на Ингвильд, дочери херсира Кетиля Барана из Хрингарики. Их сыновьями были Бьёрн с Востока и Хельги Бьола. Ауд Глубокомудрая и Торунн Рогатая были их дочерьми.

Кетиль поплыл на запад, оставив вместо себя своего сына Бьёрна. Он подчинил себе все Южные Острова и сделался там вождем, но не платил конунгу дани, как было положено. Тогда конунг забрал его имущество и выгнал его сына Бьёрна.

Хельги Бьола, сын Кетиля Плосконосого, приехал в Исландию с Южных Островов. Первую зиму он провел с Ингольвом и занял по его совету весь Килевой Мыс между Рекой Верескового Оврага и Рекой Болотной Долины. Он жил в Капище. Его сыновьями были Храпп Убийца и Колльсвейн, отец Эйвинда Рукоятки, отца Колльсвейна, отца Торгерд, матери Торы, матери Эгмунда, отца епископа Йона Святого.


Глава 12

Эрлюг звался сын Храппа, сына Бьёрна Бычья Кость. Он воспитывался у епископа Патрека Святого на Южных Островах. Он очень хотел уехать в Исландию и просил епископа благословить его. Епископ велел ему взять с собой бревна для строительства церкви, колокол, богословскую книгу и освященную землю, которую он должен был положить под угловые столбы. Епископ попросил его занять землю там, где он увидит с моря две горы, и поселиться под южной горой, а между горами должна быть долина. Он должен построить там себе дом и велеть сделать там церковь и посвятить ее Святому Колумбу[10].

С Эрлюгом на корабле были: человек по имени Колль, его побратим, второй Торольв Воробей, третий Торбьёрн Жабры и его брат Торбьёрн Сумерки. Они были сыновьями Бёдвара Лысого как Пузырь.

Эрлюг с людьми вышли в море, у них было тяжкое плавание, они не знали, где плывут. Тогда Эрлюг попросил епископа Патрека привести его к берегу и пообещал назвать его именем то место, где они высадятся. Тогда они проплыли еще немного и увидели землю на западе, где и высадились. Место, где они высадились, называется Эрлюговой Гаванью, а тамошний фьорд они назвали Патрековым Фьордом. [А Колль призывал Тора. Тогда начался шторм, они подошли к месту, которое называется Залив Колля, и там он покинул корабль.] Они провели там зиму, а весной Эрлюг подготовил свой корабль. Но несколько его гребцов заняли там землю, о чем еще будет рассказано.

Эрлюг плыл на запад до Барда. Когда же он пришел в фьорд к югу от Ледника Снежной Горы, он увидел две горы и долину между ними. [Тут за борт упал колокол и утонул.] Он узнал то место, о котором ему рассказывали.

Он направился к южной горе, там был Килевой Мыс, но его двоюродный брат Хельги уже занял там землю. [Они миновали этот фьорд и высадились в месте, что теперь называется Песчаный Залив в Килевом Мысе. Там в груде водорослей лежал их колокол.]

Эрлюг пробыл с Хельги первую зиму, а весной по совету Хельги занял землю от Реки Верескового Оврага до Освиврова Ручья и поселился на Скале Эсьи. Он велел сделать там церковь, как было договорено.

У Эрлюга было много детей. [Его жену звали Хьяльп. Их сыном был Вальтьов, который уже взрослым прибыл в Исландию вместе с Эрлюгом], отец Вальбранда, отца Торви. [Потом Эрлюг женился на Исгерд, дочери Тормода, сына Бреси. Их сыном был Гейрмунд, отец Халльдоры, на которой женился Тьостольв, сын Бьёрна Золотоноши. Их сыном был Торлейв, который жил на Скале Эсьи после своего деда Гейрмунда.] Эрлюг и его родичи верили в Колумба, [хотя они были некрещенными. Торлейв был одержим троллями, хотя и принял христианство. От него произошли жители Скалы Эсьи и много других людей.

Дочерью Эрлюга Старого [и Исгерд] была Велауг, на которой женился Гуннлауг Змеиный Язык, сын Хромунда со Склона Поперечной Реки. Их дочерью была Турид Дюлла, мать Иллуги Чёрного из Крутояра.


Глава 13

Одного человека с Катанеса звали Сварткель. Он [прибыл в Исландию из Англии и] занял землю между Рекой Болотной Долины и Рекой Эйливовой Долины и сначала жил на Козлячьей Горе, а потом на Косе.

Его сыном был Торкель, отец Глума, который молился при крещении так: «Вечное благо старым людям, вечное благо молодым людям». Он был отцом Торарина, отца Глума [из Безозерья. Сестру Сварткеля звали Арнлейв, ее взял в жены Торлейв Раб Страсти, отец Клеппьярна Старого из Долины Флоки. Их дочерью была Халльгерд, жена Бергтора, сына Колли].

Вальтьов, сын Эрлюга Старого со Скалы Эсьи, занял весь Кьос и жил на Средней Горе. [Его сыном был Торбьёрн Башка, отец Халльвейг, жены Торда Ягненка. Это род Вальтювингов. У Вальтьова была дочь Сигню, по которой был назван Двор Сигню[11]. Ее взял в жены Гримкель, сын Бьёрна Золотоноши. Их сыновьями были Хёрд, убитый на Гейровом Островке, и Гнуп, отец] Бирнинга, отца Гнупа, отца гренландского епископа Эйрика. [Вторым сыном Вальтьова был Вальбранд, отец Торви, который первым поселился на Подмаренниковых Полях. Отец и сыновья завязали дружбу с Оддом из Междуречья. Поэтому позже они переселились на Широкий Двор в Северной Долине Дымов. Торви был отцом Торкеля с острова Сканей, который взял в жены Арнгерд, дочь Торкеля, сына Сварткеля].


Глава 14

Торир из Лощины занял землю между Лососьей Рекой и Водопадной Рекой и жил в Лощине.

Торир разругался с Ревом Старым из-за коровы Кольчуги; по ее кличке названа долина. Эта телка Торира надолго пропала, а потом ее нашли в Кольчугиной Долине, там где была земля Рева, и сорок овец, которые ходили за ней и сами кормились. Поэтому оба предъявили претензию на этих овец. Торир и восемь его людей погибли в сражении с Ревом у холмов, которые позже назвали Торировыми Холмами.

[Торольв Масло, о котором уже было сказано, был сыном Торстейна Прокаженного, сына Грима, который почитался после своей смерти из-за своей известности и которого прозвали Камбаном.

Сыном Торольва Масло был Сёльмунд, отец Торстейна, который] занял землю между Ботнса и Водопадной Рекой и всю Кольчугину Долину. Он женился на Торбьёрг Кастрюле, дочери Хельги Баклана, [сына Гейрлейва, который занял Крутое Побережье]. Их сыном был Рев Старый, [который жил на Круче в Кольчугиной Долине], от которого произошли люди из Кольчугиной Долины, [отец Халльдоры, на которой женился Сигфус, сын Ладейного Грима, их дочерью была Торгерд, мать Сигфуса, отца священника Сэмунда Мудрого].

Теперь будет рассказано о людях, которые жили на землях Ингольва, к западу от него.

Одного человека звали Аванг, он был ирландец родом и сначала жил в Ботне.

Тогда там рос такой большой лес, что он сделал из него морской корабль, [который разбился в месте, которое теперь называется Утес Крушения].

Его сыном был Торлейв, отец Турид, которую взял в жены Тормод, сын Тьостара с Лебяжьего Мыса и Идунн, дочери Мольда-Гнупа. Сыном Тормода был Бёрк, отец Торда, отец Аудуна с Дорожного Холма.

Кольгрим Старый, сын херсира Хрольва, занял землю от Ботнса до Кальмановой Реки и жил на хуторе Четыре Конца.

Он взял в жены Гуннвёр, дочь Хродгейра Умного. Их детьми были Торхалль, отец Кольгрима, отец Стейна, отец Квиста, от которого произошли Квистлинги. Дочерью Кольгрима Старого была Бергтора, на которой женился Рев из Кольчугиной Долины.


Глава 15

Тормод Старый и Кетиль, сыновья Бреси, прибыли в Исландию из Ирландии и заняли весь Полевой Мыс между Тайменьей Рекой и Кальмановой Рекой. Они были ирландцы. Кальман, по которому была названа эта река, тоже был ирландец, а сначала он жил в Катанесе.

Братья разделили земли между собой, так что Тормод завладел землей к югу от Рябины до Кальмановой Реки и жил на Внутреннем Островке. А его брат Кетиль завладел землей к западу от Рябины, к северу от Полевой Горы до Тайменьей Реки. Сына Тормода звали Берси, он был отцом Торгеста, отца Старри с Островка, отца Кнётта, отца Асдис, которую взял в жены Клёнг, сын Снэбьёрна, сына Орма из Гавани. Гейрлауг[12] была дочерью Тормода Старого и матерью Одда из Междуречья.

Ёрунд Христианин был сыном Кетиля, сына Бреси. Он жил в Ёрундовой Роще, это место теперь называется Дворы. Он строго придерживался христианства до своих смертных дней и в старости стал затворником. Сыном Ёрунда был Клепп, отец Эйнара, отца Нарви. Другим сыном Клеппа был Хавар[13], отец Торгейра.

Дочь Кетиля, сына Бреси, звали Эдна. Она была выдана замуж в Ирландии за человека по имени Кональ. Их сыном был Асольв Альскик, который в то время поплыл из Ирландии в Исландию и высадился в Устьях в Восточных Фьордах.] Он был родичем Ёрунда из Дворов. Он был добрый христианин и не хотел ни общаться с язычниками, ни делить с ними пищу.

[Двенадцать человек вместе прибыли с востока, они пришли к хутору Торгейра из Хёрдаланда, что в Роще под Островными Горами, и установили там свою палатку. Три его попутчика были больны. Они там скончались, а священник Йон, сын Торгейра, отец Грима из Рощи, нашел их кости и перенес в церковь. Позже Асольв построил себе жилище поблизости того места, где теперь углы церкви у Асольвова Жилища, по совету Торгейра, потому что Торгейр захотел тогда иметь свой дом.


Глава 16

Рядом с жильем Асольва текла река. Это было в начале зимы. Эта река неожиданно наполнилась рыбой. Торгейр сказал, что они пойдут ловить рыбу на его место. Потом Асольв уехал оттуда на запад и построил другой дом (Среднее Жилище) у другой реки. Она называется Ирландской Рекой, потому что там жили ирландцы. А когда люди пришли к этой реке, она также была полна рыбой, что люди решили, что они такого еще не видели, и тогда все переехали с восточной реки сюда (потому что в реке восточнее рыба исчезла). Тогда соседи переехали туда, а он перешел жить еще западнее. И все повторилось таким же образом. Бонды назвали это колдовством, но Торгейр высказал мысль, что они хорошие люди. (А когда он собрался уходить оттуда, то встретился со своим родичем Ёрундом, тот попросил Асольва остаться с ним, но он ответил, что решил не жить рядом с другими людьми.)

Весной они уехали на запад на Полевой Мыс. Он построил дом в Церковном Дворе на Островке. Его сыном был Сёльви, отец Торхильд, на которой женился Бранд, сын Торгрима, сына Кьяллака, а их сыном был Торлейв, отец Барда, отца Йофрид, на которой женился Арни, сын Торвы, их дочерью была Хельга, на которой женился Арнгрим, сын Гудмунда.

Когда Асольв состарился, он сделался отшельником. Его келья была там, где сейчас церковь. Он скончался там и был похоронен на Островке.

Когда Халльдор, сын Иллуги Рыжего, жил там, одной доярке пришлось вытереть ноги о тот холмик, где была могила Асольва. Ей приснилось, что Асольв упрекнул ее за это, что она вытерла грязь со своих ног о его дом, — «но я прощу тебя, — сказал он, — если ты расскажешь свой сон Халльдору».

Он рассказала ему, но он ответил, что нечего обращать внимания на то, что снится женщинам.

Когда же епископ Хродольв уехал из Двора, где жил 19 лет, там жили три монаха. Одному из них приснилось, что Асольв сказал ему: «Пошли своего работника к Халльдору с Островка, купи у него холмик рядом с коровником и заплати за него марку серебра».

Монах сделал так. Работник заплатил за этот холмик, потом раскопал землю и нашел там человеческие кости. Он забрал их и привез домой.

На следующую ночь Халльдору приснилось, что Асольв пришел к нему и пообещал, что оба его глаза выпадут из глазниц, если он не выкупить его кости таким же образом, как продал их. Халльдор купил кости Асольва и велел сделать для них деревянную раку и поставить перед алтарем.

Халльдор послал своего сына Иллуги за границу за лесом для церкви, а когда тот вернулся и пришел между Мысом Дымов и Мысом Снежной Горы, то он не уговорил кормчих пристать к берегу там, где он хотел. Тогда он выбросил за борт весь лес и попросил, чтобы он пришел туда, куда хочет Асольв, а норвежцы поплыли на запад в Брод. Три ночи спустя лес прибило к Церковным Пескам на Островке, а два бревна — к Дырявому Мысу в Болотах. Халльдор велел построить церковь в тридцать локтей с крышей и посвятил ее Колумкилли и богу].


Глава 17

Бекан звали человека, который занял землю в землях Кетиля, от Реки Ягодной Долины до Тайменьей Реки, и жил во Дворе Бекана.

[Гува был вторым сыном Кетиля. Он хотел жить на Мысе, но Ингольв прогнал его оттуда. Тогда он поехал на Моржовый Мыс и захотел жить во Дворе Гувы. Но Стейнунн договорилась с ним, что он должен уехать оттуда, потому что там должны были поселиться работники с Островка.

Раба Гувы звали Скорри, он оставил ему под присмотр своею жену и скот, на время, пока он отправился в поисках земли. Раб сказал жене, что он умер, и захотел на ней жениться. Она разгневалась и захотела уйти из жизни. Гува же первую зиму провел на Болотах возле Реки Гувы, вторую — во Дворе Гувы на Мысе Снежной Горы, третью — на Фьорде Гувы. Ему там понравилось, и тогда он вернулся домой. Тут Скорри бросился в бегство. Одну зиму Скорри прятался в Роще Скорри, а вторую — в Долине Скорри. Но Гува наконец нашел его на Островах Скорри у Болот и убил его там.

Позже Гува жил в Долине Гувы. Его сыном был Торкель Косой, отец Арнора, отца Колли с Сенного Мыса].

Финн Богатый, сын Халльдора, сына Хёгни, [прибыл в Исландию из Ставангра. Он женился на Торвёр, дочери Торбьёрна с Мшистой Горы, сына Хради]. Он занял землю к югу от Лососьей Реки и до Кальмановой Реки и жил на Средней Горе. Его сыном был Торгейр, отец Йостейна, отца Торунн, матери Гудрун, матери Сэмунда, отца епископа Бранда. [Сыном Торунн был Скегги из Лесов, отец Стюрмира и Болли из Лесов.

Халлькель, который занял Побережье Белой Реки, первым жил во Дворе Халлькеля на Полевом Мысе, пока его не прогнали сыновья Бреси. А когда он вернулся за своим скотом, который ходил и кормился сам, то был убит и там похоронен в кургане].

Орм из Гавани занял земли возле Каменистых Дворов от Тайменьей Реки и Лососьей Реки до Реки Утиной Бухты и жил в Гавани. Его сыном был Торгейр Разрубленная Щека, отец Торунн, матери Торунн, матери Йостейна, отца Сигурда, отца Бьярнхедина.

Торгейр Разрубленная Щека был дружинником конунга Хакона Воспитанника Адальстейна. В Фитьяре он получил рану щеки и большую славу.

Два брата поселились на землях Финна и Орма, Хродгейр Умный в Грязном Дворе и Оддгейр на Глинистой Реке. Но Финн и Орм выкупили эту землю, так как им показалось там тесно.

Хродгейр с братом занял потом земли в Трясине, Храунгердингахрепп; Хродгейр жил в Лавовой Ограде, а Оддгейр на Холмах Оддгейра. Они женились на дочерях Кетиля Пара.

[Орм из Гавани по его просьбе был похоронен в кургане на мысе в Гавани, где он высадился.]


Глава 18

Ульвом свали человека, сына Похотливого Бьяльви и Халльберы, дочери Ульва Бесстрашного из Хравнисты. Ульв взял в жены Сальбьёрг, дочь Кари из Бердлы. Его прозвали Вечерним Ульвом. Торольв и Лысый Грим были его сыновьями.

Конунг Харальд Прекрасноволосый приказал убить Торольва на севере Алёста в Санднесе по наговору сыновей Хильдирид. Тогда конунг Харальд не захотел платить виру.

Грим и Вечерний Ульв подготовили торговый корабль и решили плыть в Исландию, потому что прознали про своего друга Ингольва. Они вышли в море из Солундира. Они захватили тот корабль, который конунг Харальд отобрал у Торольва, когда его люди только вернулись из Англии, и убили там Халльварда Быстрого и Сигтрюгга Быстрого, которые там командовали. Они убили и сыновей Гудторма, сына Сигурда Оленя, двоюродных братьев конунга, и всю команду корабля, за исключением двух человек, которым поручили передать эти новости конунгу. Они подготовили оба корабля к плаванию в Исландию, на каждом было три десятка людей. Вечерний Ульв правил тем, который они захватили.

Грим из Халогаланда, сын Торира, сына Гуннлауга, сына Хрольва, сына Кетиля Путешественника за Килир, управлял вместе с Вечерним Ульвом тем кораблем, где тот правил[14]. В море они постоянно держались друг друга.

Уже далеко в море Вечерний Ульв заболел. Он попросил о том, чтобы для его тела, если он умрет, сделали гроб, и попросил сказать своему сыну Гриму, чтобы он поселился в Исландии неподалеку от того места, где его гроб прибьет к берегу, если будет так суждено. После этого Вечерний Ульв скончался, и гроб с ним выбросили за борт.

Грим с людьми поплыли на юг вокруг земли, потому что они узнали, что Ингольв поселился в южной части острова. Они плыли на запад до Мыса Дымов и направились внутрь этого фьорда. Тут они разделились, и ничего не знали друг о друге. Грим из Халогаланда и его люди проплыли через фьорд, миновав все шхеры, и бросили там якорь. А когда настал прилив, они заплыли в устье реки и поднимались по ней, пока корабль мог плыть. Эта река теперь называется Рекой Гувы. Тогда они перенесли на берег свои пожитки.

Когда они разведывали эту землю, то, отойдя недалеко от корабля, нашли гроб Вечернего Ульва, выброшенный в одном заливе. Они перенесли его на мыс, что там был, и положили на камни.


Глава 19

Лысый Грим высадился в том месте, что теперь называется Корабельный Мыс в Болотах. Потом он обследовал эту землю, там была очень болотистая почва и широкие леса, между горами и побережьем.

Когда они обходили этот фьорд, они пришли на мыс, где увидели лебедей. Они назвали его Лебяжьим Мысом.

Они не останавливались, пока не встретились с людьми Грима из Халогаланда. Они рассказали Лысому Гриму обо всех своих путешествиях и о том, что Вечерний Ульв наказал своему сыну Гриму. Лысый Грим пришел к морю, где на берегу лежал гроб. Он решил, что неподалеку отсюда будет хорошее место для поселения.

Лысый Грим провел эту зиму там, где высадился на берег, и тогда обследовал всю область. Он занял землю от Тюленьей Лагуны до Городищенской Лавы и все к югу до Гор у Гавани, всю область, где реки впадают в море. Он возвел дом возле того залива, где на берег вынесло гроб Вечернего Ульва, и назвал его Городище, а тот фьорд назвал Городищенским Фьордом. Позже он поделил свою область между своими товарищами, и многие заняли там землю по его совету.

Лысый Грим дал землю Гриму из Халогаланда к югу от фьорда между Рекой Утиной Бухты и Рекой Грима. Он жил на Дягилевой Косе. Его сыном был Ульв, отец Хрольва с Козьей Земли.

Одного человека звали Торбьёрн Чёрный. Он купил землю у Орма из Гавани от Тюленьей Косы до Водопадной Реки. Он жил на Ракушечном Холме. Его сыном был Торвард, который женился на Торунн, дочери Торбьёрна из Орлиной Рощи. Их сыновьями были Торарин Слепой и Торгильс Тетерев Скальд, который был с Олавом Квараном в Дублине.

Скорри, вольноотпущенник Кетиля Пара, занял Долину Скорри возле озера и был там убит.

Бьёрн Золотоноша занял Южную Долину Дымов [от Реки Грима до Реки Долины Флоки] и жил во Дворе Золотоноши. Его сыном был годи Гримкель из Синих Лесов. Он женился на Сигню, дочери Вальбранда, сына Вальтьова. Их сыном был Хёрд, который возглавил островитян. Бьёрн Золотоноша женился на Льотунн, сестре Кольгрима Старого. Свартхёвди с Китовой Горы был вторым их сыном. Он женился на Турид, дочери Одда из Междуречья, а их дочерью была Тордис, на которой женился Гудлауг Богатый. Третьим сыном Бьёрна был Тьостольв, четвертым — Гейрмунд.

Торгейр Мельдун получил от Бьёрна всю землю выше Реки Грима. Он жил на Междуречной Горе. Он женился на Гейрбьёрг, дочери Бальки с Бараньего Фьорда. Их сыном был Велейв Старый.

Флоки, раб Кетиля Пара, [брат Скорри], занял всю Долину Флоки [между Рекой Долины Флоки и Рекой Гейра и жал в Зарослях] и был там убит.


Глава 20

Олейв Рукоятка был знатный человек. Он привел свой корабль в Городищенский Фьорд и первую зиму провел с Лысым Гримом. По совету Лысого Грима он занял землю между Рекой Грима и Рекой Гейра и поселился на Теплом Ручье. Его сыновьями были Раги из Купальной Долины и законоговоритель Торарин, который взял в жены Тордис, дочь Олава Фейлана, их дочерью была Вигдис, на которой женился Стейн, сын Торфинна. Сыном Раги был Гудторм, отец Гуннвёр, матери Торню, матери Торлака, матери Рунольва, отца епископа Торлака.

Кетиль Соня и его сын Гейр прибыли в Исландию и были первую зиму с Лысым Гримом. Тогда Гейр женился на Торунн, дочери Лысого Грима.

Следующей весной Грим показал им земли, и они заняли от Реки Долины Флоки до Реки Долины Дымов, все междуречье до Ущелья Рауда и всю Долину Флоки до ручьев. Кетиль жил в Роще Транда; по его имени названо Озеро Сони, там он жил позже.

Его сын Гейр Богатый жил на Склоне Гейра, а другой его дом был в Верхних Дымах. Его сыновьями были Торгейр Соня, Сонный Кетиль и Свардкель с Косы. Дочерью Гейра была Бергдис, на которой женился Гнуп, сын Флоки из Зарослей. Из этой семьи был Тородд Соня из Зарослей.

[Хворый Одд был знаменитый муж, который занял Северную Долину Дымов, все междуречье между Рекой Долины Дымов и Белой Рекой и вверх до Оврага Ссоры. Его сыном был Энунд, который женился на Торлауг, дочери Тормода. Их сыном был Одд из Междуречья, который жил на Широком Дворе].[15]

Энунд Широкобородый был сыном Ульвара, сына Ульва Плетеной Бороды, сына Торира Крикуна. Энунд занял все междуречье между Белой Рекой и Рекой Долины Дымов и жил в Широком Дворе. Он женился на Гейрлауг, дочери Тормода с Полевого Мыса, сестре Берси. Их сыном был Одд из Междуречья, а их дочь звали Тородда. Ее взял в жены Торви[16], сын Вальбранда, сына Вальтьова, сына Эрлюга со Скалы Эсьи, который получил вместе с ней половину Широкого Двора и Перешеек. Своей сестре Сигню он дал Двор Сигню, где она жила.

Торви убил двенадцать человек Кроппа зараз, также он больше всех способствовал убийству людей с Островка, и он был с Иллуги Чёрным и Снорри Годи на Пещерных Лугах, где они убили восемнадцать жителей Пещеры, а Аудун, сын Смидкеля, сжег их во Дворе Торварда. Сыном Торви был Торкель с острова Сканей.

Одд из Междуречья взял в жены Йорунн, дочь Хельги. Их детьми были Торвальд, который советовал сжечь Сонного Кетиля, и Тородд, который женился на Йофрид, дочери Гуннара, их дочерью была Хунгерд, на которой женился Свертинг, сын Козлиного Бьёрна. Дочерями Одда из Междуречья была Турид, на которой женился [Свартхёвди, и Йофрид, на которой женился] Торфинн, сын Тюленьего Торира, и Халльгерд, на которой женился Халльбьёрн, сын Одда с Козлячьей Скалы. Кьёльвёр была теткой Одда из Междуречья, она жила во Дворе Кьёльвёр и была матерью Торлейв, матерью Турид, матерью Гуннхильд — жены Кали — и Глума, отца Торарина, отца Глума с Безозерья.


Глава 21

Раудом звали человека, который занял землю от Ущелья Рауда до Ущелий и жил у Ущелья Рауда. Его сыновьями были Ульв из Двора Ульва и Ауд из Двора Ауда на севере, которого убил Хёрд. Об этом рассказывается в саге о Хёрде, сыне Гримкеля, и Гейре.

Гримом звали человека, который занял землю южнее от Ущелий до Ущелья Грима и жил у Ущелья Грима. Его сыновьями были Торгильс Глаз со Двора Глаза и Храни с Двора Храни, отец Грима, которого прозвали Ставнгрим. Он жил во Дворе Ставнгрима. Теперь он называется Двор Сигмунда. К северу, на противоположном берегу Белой Реки, есть его курган. Там он был убит.

Торкель Рыло в Зерне занял Южный Гребень от Ручья Колля до Оврага Ссоры и жил на Гребне. Его сыном был Торберг Рыло в Зерне, который женился на Алов Ладейный Щит, дочери Офейга и Асгерд, сестре Торгейра Голльнира. Их детьми были Эйстейн и Хавтора, на которой женился Эйд, сын Скегги, который потом жил на Гребне. Там умер Скегги со Среднего Фьорда, и его курган там ниже и за оградой. Другим сыном Скегги был Колль, который жил на Ручье Колля. Сыновьями Эйда были Эйстейн и Иллуги.

Ульв, сын Грима из Халогаланда и Сванлауг, дочери Тормода с Полевого Мыса и сестры Берси, занял землю между Белой Рекой и южными ледниками и жил в Козьей Земле.

Одним из его сыновей был Хрольв Богатый, отец Халльдоры, на которой женился Гицур Белый, а их дочерью была Вильборг, на которой женился Хьяльти, сын Скегги.

Другим его сыном был Хроальд, отец Хрольва Младшего, который женился на Турид, дочери Вальтьова, сына Эрлюга Старого. Их детьми были Кьяллак из Рощи в Южной Долине, отец Колля, отца Бергтора. Вторым сыном был Сёльви с Козьей Земли[17], отец Торда с Холма Дымов, отца Сёльви, отца Торда, отца Магнуса, отца Торда, отца Хельги, матери Гудню, матери сыновей Стурлы — [Сигвата, Торда и Снорри[18]. Сыном Сигвата был Стурла, отец Турид, на которой женился господин Хравн, а их детьми были Йон Ворон, Халлькатла, Вальгерд и Торгерд. Сыновьями Халлькатлы и Йона, сына Петра, были Стурла и Петр, а дочерью — Стейнунн, на которой женился Гудмунд, сын Торстейна, сына Скегги].

Третьим сыном Хрольва был Иллуги Рыжий, который первым поселился на Лавовом Гребне. Тогда он женился на Сигрид, дочери Торарина Злого и сестре Мышиного Бёльверка. Это жилище Иллуги отдал Бёльверку и переехал жить во Двор Капища в Долине Дымов, потому что жители Козьей Земли должны были поддерживать храм наполовину с Оддом из Междуречья. Позже Иллуги жил на Внутреннем Островке у Полевого Мыса, потому что он обменялся всем со Старри с Островка: землями, женщинами и скотом. Тогда Иллуги женился на Йорунн, дочери Тормода, сына Тьостара с Лебяжьего Мыса, а Сигрид повесилась в храме, потому что не захотела быть обменянной.

Хрольв Младший отдал свою дочь Торлауг Жрицу в жены Одду сыну Ир. Потом Хрольв переселился на запад на Шаровую Реку и долго там жил, и был прозван Хрольвом с Шаровой Реки.
                                                                         Примечания

[1] Вообще-то это был восьмой папа с именем Иоанн, но в рукописи стоит v.

[2] …от гор… — имеются в виду Альпы.

[3] В этом абзаце упоминаются такие исторические личности: римские папы Адриан II (867–872) и Иоанн VIII (872–882); Хлёдвир сын Хлёдвира — германский император Людовик II (855–875); византийские императоры Лев VI (886–912) и Александр (886–913); норвежский конунг Харальд Прекрасноволосый (863–930); шведские конунги Эйрик (859–873) и Бьёрн (873–923); датский конунг Горм Старый (883–941); Эльврад и Ятвард — английские короли Альфред Великий (871–899) и Эдуард (899–924); Кьярваль — король Южной Ирландии Cearbhall MacDunghal (842–888); оркнейский ярл Сигурд Могучий (875–892).

[4] …в дюжине миль… — в оригинале просто слово «дюжина» (tylft). Две дюжины считались одним суточным плаванием (dœgrs sigling), так что в данном случае речь идет о 12-часовом плавании. Tylft соответствует 12 морским милям (расстояниям на море, исл. vika sjóvar) в их средневековом понимании, одна морская миля составляла от 7 до 9,5 км в зависимости от скорости. В данном случае имеется в виду расстояние в один градуса широты, или около 111 км.

[5] Сэмунд Мудрый Сигфуссон (1056–1133) — знаменитый священник, историк и основатель большого рода.

[6] Шетландские острова.

[7] Южные Острова — Гебриды.

[8] От гэльского слова min — «мука».

[9] Острова Ирландцев — Вестманнаэйяр.

[10] Святой Колумб (521–597) — креститель Гебридских островов и Западной Шотландии.

[11] В «Саге о Хёрде и островитянах» эта Сигню названа дочерью Вальбранда, сына Вальтьова.

[12] Гейрлауг, дочь Тормода Старого, упоминают в сагах еще как Торлауг.

[13] В 39-й главе этот Хавар назван сыном Эйнара, сына Клеппа.

[14] Вообще-то капитаном этого корабля (stýrimaðr) был Вечерний Ульв, а Грим из Халогаланда был его помощником (forráðamaðr). Лысый Грим командовал вторым кораблем.

[15] Этот абзац — вариант из одной из рукописей «Книги и занятии земли».

[16] В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» Тородда — мать, а не жена Торви, сына Вальбранда.

[17] В «Саге о Хёрде и островитянах» этот Сёльви назван сыном Хрольва Богатого, а не Хрольва Младшего.

[18] Снорри Стурлусон (1178–1241) — историк.

 

                                                                  Книга о занятии земли
                                                                         Landnámabók
                                                                         Часть вторая


Здесь начинается занятие земли в Четверти Западных Фьордов, где поселилось множество великих людей.
Глава 22

Одного человека родом с Южных Островов звали Кальман. Он приплыл в Исландию, вошел в Китовый Фьорд и остановился на Кальмановой Реке. Там, в Китовом Фьорде, утонули два его сына. Потом он занял землю к западу от Белой Реки до Протоков и все Кальманово Междуречье, и также все к востоку ниже ледников, где растет трава, а жил он на Кальмановом Междуречье. Он утонул в Белой Реке, когда поехал на юг по лавовым полям на встречу со своей любимой, а курган его на южном побережье Белой Реки. Его сыном был годи Стурла, который жил во Дворе Стурлы под Междуречной Горой в Долине Скальдового Беса, а потом переселился на Кальманово Междуречье.

Его сыном был Бьярни, который спорил с Хрольвом Младшим и его сыновьями из-за Малого Междуречья. Тогда Бьярни пообещал принять христианство. После этого Белая Река изменила русло так, как она течет сейчас. Тогда Бьярни завладел Малым Междуречьем, землей ниже Врат и Сёльмундовым Мысом.

Брата Кальмана звали Кюлан. Он жил под Утесом Колля. Его сыном был Кари, который враждовал с Карли, сыном Коналя со Двора Карли, вольноотпущенника Хрольва с Козьей Земли, из-за быка, которым в конце концов завладел Карли. После этого Кари подговорил своего раба убить Карли. Раб сделал вид, будто сошел с ума, и побежал по лавовому полю на юг. Карли сидел на пороге. Раб нанес ему смертельную рану. Потом Кари убил этого раба. Тьодольв, сын Карли, убил Кюлана, сына Кари, на Кюлановых Островках. Потом Тьодольв сжег Кари в месте, которое теперь называется Пожар.

Бьярни, сын Стурлы, принял крещение и поселился во Дворе Бьярни в Малом Междуречье и велел построить там церковь.

Одного знатного мужа звали Транд Носатый, он был отцом Торстейна, который женился на Лофтене, дочери херсира Аринбьёрна с Фьордов. Сестрой Лофтены была Арнтруд, на которой женился херсир Торир, сын Хроальда, их сыном был херсир Аринбьёрн. Матерью Арнтруд и ее сестры была Астрид Стройная как Мальчик, дочь скальда Браги и Лофтены, дочери Эрпа Кланяющегося. Сыном Торстейна и Лофтены был Хросскель, который женился на Йорейд, дочери Эльвира, сына Финни, сына конунга Мёттуля; их сына звали Халлькелем.

Хросскель прибыл в Исландию и приплыл в Груннафьорд. Сначала он поселился на Полевом Мысе. Но Кетилю и его брату[1] это не понравилось. После этого он занял берег Белой Реки между Кустарниковой Рекой и Протоками. Он жил в Халлькелевом Дворе, и его сын Халлькель после него, а женат он был на Турид Дюлле, дочери Гуннлауга с Поперечной Реки и Велауг, дочери Эрлюга со Скалы Эсьи.

Хросскель дал землю Торварду, отцу Смидкеля, отца Торарина и Аудуна, которые предводительствовали людьми из Пещеры. Он жил в Торвардовом Дворе и владел всей Речной Долиной до Протоков.

Своему спутнику Торгауту Хросскель дал землю ниже, на Побережье. Он жил в Торгаутовом Дворе. Обоих его сыновей звали Гисли.

Детьми Халлькеля и Турид были Торарин, Финнвард, Тинд, Иллуги Черный и Грима, на которой женился Торгильс, сын Ари. Торарина убил Мышиный Бёльверк, когда тот жил на Лавовом Гребне. Тогда он велел сделать там крепость и еще он провел Белую Реку через этот гребень, а до этого она текла по Песцовой Долине. Иллуги и Тинд в этой крепости воевали с Бёльверком.
Глава 23

Асбьёрн Богатый, сын Хёрда, купил землю к югу от Кустарниковой Реки, вверх от Ручья Молота до Близких Скал. Он жил в Асбьёрновом Дворе.

Он женился на Торбьёрг, дочери Скегги из Среднего Фьорда; их дочерью была Ингибьёрг, жена Иллуги Черного.

Эрнольвом звали человека, который занял Долину Эрнольва и Кустарниковую Долину на север от Близких Скал.

Кетиль Соня купил землю у Эрнольва, все к северу от Утеса, и поселился в Эрнольвовой Долину. Тогда Эрнольв построил дом в Кустарниковой Долине в месте, что теперь называется Эрнольвов Двор. Долина над Утесом называется Кустарниковой, потому что там были кустарники и рощицы между Кустарниковой Рекой и Поперечной Рекой, поэтому там нельзя было жить. Сонный Кетиль был очень богат. Он велел везде расчищать леса и селиться там.

Хромундом звали брата Грима из Халогаланда, сына Торира, сына Гуннлауга, сына Хрольва, сына Кетиля Путешественника за Килир. Хромунд привел свой корабль в Белую Реку. Он занял Долину Поперечной Реки и верх Склона Поперечной Реки до Замкового Отрога и до Поперечной Реки. Он жил в Хромундовом Дворе. Теперь то место называется У Склона Карла. Его сыном был Гуннлауг Змеиный Язык, который жил в Гуннлауговом Дворе к югу от Поперечной Реки. Он был женат на Велауг, как было написано раньше, [дочери Эрлюга со Скалы Эсьи, их дочерью была Турид, мать Иллуги Черного, отца Хермунда, отца Хрейна, отца Стюрмира, отца Хрейна Аббата, отца Вальдис, матери Снорри с Каменников, отца Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда].

С Хромундом приплыл Хёгни. Он жил во Дворе Хёгни. Его сыном был Хельги с Озера Хельги, отец Арнгрима Годи, что был на сожжении Сонного Кетиля. Хёгни был братом Финна Богатого.

Два брата, Ислейв и Исрёд, заняли землю выше Кувалдного Ручья между Рекой Эрнольвовой Долины и Белой Рекой, на севере до Красного Ручья, а на юге до Хёрдовых Холмов. Ислейв жил в Ислейвовом Дворе, а Исрёд в Исрёдовом Дворе и владел землей к югу от Белой Реки. Он был отцом Торбьёрна, отца Льота со Стен, который погиб в битве на Пустоши.

С Хромундом приплыл Асгейр, который жил на Утесе вверх от Озера Хельги. Он женился на Хильд Звезде, дочери Торвальда, сына Торгрима Волнолома. Их сыновьями были Стейнбьёрн Сильный и Рубака и Торвальд, отец Мэвы, на которой женился Хривла, а Торстейн был третьим сыном, четвертым — Хельги, отец Торда, отец Хельги Скальда.
Глава 24

Одну женщину звали Арнбьёрг. Он жила на Ручье Арнбьёрг. Ее сыновьями были Эльдгрим, который жил на перешейке вверх по Ручью Арнбьёрг на Дворе Эльдгрима, и Торгест, который получил смертельную рану, когда сражался с Храни в месте, что теперь называется Гибель Храни.

Торунн звали женщину, которая жила в Роще Торунн. Она владела землей от Ивового Ручья до земель своей сестры Турид Пророчицы, которая жила в Яме. По ее имени назван Омут Торунн на Поперечной Реке, и от нее произошли жители Утеса.

Торбьёрн, сын Арнбьёрна, сына Олейва Длинношеего, был братом Лютинга из Оружейного Фьорда. Торбьёрн занял Междуречье Столбового Холма между Северной Рекой и Поперечной Рекой. Он жил на Орлином Холме. Его сыном был Тейт со Столбового Холма, отец Эйнара [и Торвальда, отца Торкатлы, на которой женился Хюрнинг, сын Клеппьярна].

Торбьёрн Отметина занял землю в Долине Северной Реки на юге от Крюка и всю Пещерную Долину и поселился во Дворе Отметины. Его сыном был Гисли с Каменников в Пещерной Долине; по его имени названы Озера Гисли. Другим сыном Отметины был Торфинн со Двора Торфинна, отец Торгерд Вдовы Славы, матери Торда Ссоры, отца Торгерд, матери Хельги из Рощи.

Гейрмунд, сын Гуннбьёрна Жезла, занял междуречье между Северной Рекой и Песчаной Рекой и поселился в Междуречье. Его сыном был Бруни, отец Торбьёрна с Камней, который погиб в битве на Пустоши.

Эрн Старый занял Песчаную Долину и Узкую Долину, и Долину Северной Реки от Крюка до Эрнова Логова и поселился в Харековом Дворе.

Рудный Бьёрн занял Бьёрнову Долину и ту долину, что там открывается. [Он жил в Долинном Входе, он первым в Исландии начал плавить железную руду, поэтому его прозвали Рудным Бьёрном], а второй его дом был внизу Ущелья Мерной Горы, а еще другой ниже в области, как было написано.

Карл занял Карлову Долину вверх от Озера Пугала и послелился под Карловой Горой. Он владел землей от Равного Ущелья до границы с Гримом.

Грис и Грим были вольноотпущенниками Лысого Грима. Он дал им земли за горами, Грису — Грисово Междуречье, а Гриму — Гримову Долину.
Глава 25

Один человек звался Берси Безбожник, он был сыном Бальки, сына Блэинга из Бараньего Фьорда. Он занял всю Долину Длинного Озера и жил там [во Дворе Торфяных Китов]. Его сестрой была Гейрбьёрг, на которой женился Торгейр с Горы Междуречья. Их сыном был Велейв Старый.

Берси Безбожник женился на Тордис, дочери Торхадда из Долины Горячей Реки, и взял за ней Островные Земли. Их сыном был Арнгейр, отец Бьёрна Бойца из Долины Горячей Реки.

Сигмунд был вольноотпущенником Лысого Грима. Он дал ему землю между Ущельной Рекой и Северной Рекой. Он жил в Курганах до тех пор, пока не переселился на Отрадный Мыс; по его имени назван Мыс Сигмунда.

Рудный Бьёрн купил у Лысого Грима землю между Ущельной Рекой и Рекой Гувы. Он жил во Дворе Рудного Бьёрна выше Ясеневой Рощи. Его сыновьями были Торкель Лохмотья из Ущелья и [Торгейр Кит], Хельги из Лощины и Гуннвальд, отец Торкеля, который женился на Хельге, дочери Торгейра с Лознякового Болота. [Сыном (Торкеля) Лохмотья был Тормод, который написал «Речи Ворона» для Снорри Годи].

Двух братьев звали Торбьёрн Сутулый и Торд Слабый. Лысый Грим дал им земли по ту сторону Реки Гувы, Торбьёрн жил на Холмах, а Торд на хуторе Слабого.

Ториру Турсу, Торгейру Длинноземельному и их сестре Торбьёрг Жерди Лысый Грим дал землю выше Длинной Реки к югу. Торир жил во Дворе Турса, Торгейр — во Дворе Длинноземельного, Торбьёрг — в Роще Жерди.

Одного человека звали Ани, ему Грим дал землю между Длинной Рекой и Вершевым Ручьем. Он жил на Холме Ани. Его сыном был Энунд Провидец, отец Стейнара и Даллы, матери Кормака.

Торфинн Строгий был знаменосцем Торольва, сына Лысого Грима. Ему Лысый Грим отдал свою дочь Сеунн и землю между Длинной Рекой и Глинистым Ручьем до горы. Он жил на Водопаде. Их дочерью была Тордис, мать Бьёрна Бойца из Долины Горячей Реки.

Ингваром звали отца Беры, на которой женился Лысый Грим. Ему Грим дал землю между Глинистым Ручьем и Фьордом Стремнины. Он жил на Лебяжьем Мысе. Второй его дочерью была Тордис, на которой женился Торгейр Ягненок со Двора Ягненка, отец Торда, которого сожгли рабы Кетиля Гувы. Сыном Торда был Ламби Сильный.

Стейнольвом звали человека, который занял обе части Лавовой Долины [между Лебяжьей Рекой и Горячей Рекой] до Каменистой Реки, с разрешения Лысого Грима, [и поселился в Южной Лавовой Долине]. Он был отцом Торлейва, от которого произошли люди Лавовой Долины. [Дочь Стейнольва звали Торунн, ее взял в жены Торбьёрн, сын Вивиля, отец Торгерд, матери Асмунда, отца Свейнбьёрна, отца Одда, отца Гро, матери Одда с Лебяжьего Мыса].

Торхадд, сын Стейна Морехода, сына Вигбьода, сына Бёдмода из Трюма, занял Долину Горячей Реки до Каменистой Реки на юге, до Холодной Реки на западе и между Горячей Рекой и Холодной Рекой до моря. Его сыном был Торгейр, отец Хавтора, отец Гудню, матери Торлака Богатого, [отец Торлейва Ворчливого, отца {Альвгерд, матери}[2] Торлейка, отца Кетиля, отца Вальгерд, матери сыновей Нарви, Торлака и Торда]. Сыновьями Торгейра были Грим из Ущелья, Торарин, Финнбоги, Эйстейн, Гест и Торви.

Торгильс Пуговица, вольноотпущенник Колли, сына Хроальда, занял Долину Пуговицы. Его сыновьями были Ингьяльд, Торарин [и Торир, который жил] на Пашнях, и владел землей между Горячей Рекой и Лебяжьей Рекой, до границ со Стейнольвом.

Сыном Торарина был Транд, который женился на Стейнунн, дочери Хрута с Гребневого Мыса. Их сыновьями были Торир и Скум, отец Торви, отца Танни. Его сыном был Хрут, который женился на Кольфинне, дочери Иллуги Черного. Вот были перечислены люди, которые поселились на землях Лысого Грима.
Глава 26

Одного человека звали Грим, сын Ингьяльда, сына Хроальда из Хаддингьядаля, и брат херсира Аси. Он отправился в Исландию в поисках земли и приплыл в страну с севера. Зиму он провел на Острове Грима в Стейнгримовом Фьорде. Его жену звали Бергдис, а их сына — Торир.

Осенью Грим отправился со своими слугами ловить рыбу, а мальчик Торир лежал на носу лодки в тюленьей шкуре, завязанный у шеи. Грим вытащил водяного и спросил:

— Какую судьбу ты нам предскажешь? И где мы поселимся в Исландии?

Водяной ответил:

— Нечего мне предсказать вам, кроме мальчика, что лежит в тюленьей шкуре. Он поселится и займет землю там, где твоя кобыла Скальм ляжет под грузом.

Больше они не услышали от него ни слова. А позднее, в ту же зиму, Грим с людьми поехали ловить рыбу, а мальчик остался на берегу. И все они погибли.

Весной Бергдис и Торир покинули Остров Грима и отправились через пустошь на запад к Широкому Фьорду. Скальм шла вперед и ни разу не легла. Вторую зиму они провели на Мысе Скальм в Широком Фьорде, а следующим летом двинулись на юг. Скальм все шла вперед, они шли за ней по пустоши на юг к Городищенскому Фьорду, пока не пришли к двум красным песчаным отмелям. Тут Скальм улеглась вместе с грузом. Торир взял тут землю от Реки Гнупа на юге до Холодной Реки, за Пуговичной Долиной между горами и морем. Он жил на внешнем Красном Холме. Он был великим хёвдингом.

Когда Торир стал старым и слепым, он вышел поздно вечером и увидел человека, который заплыл в устье Холодной Реки на железной лодке. Огромный и отвратительный, он пошел к хутору, что назывался Плетенка, и начал копать у входа в коровник. Ночью из-под земли вырвалось пламя, и тогда сгорела Городищенская Лава. Там, где стоял этот хутор, теперь город.

Сыном Тюленьего Торира был Торфинн, который взял в жены Йофрид, дочь Одда из Междуречья. Их сыновьями были Торкель, Торгильс, Стейн, Гальти, Орм, Торорм и Торир. [Стейн, сын Торфинна, был отцом Арноры, матери Халльбьёрг, матери Оддню, матери Гейрлауг, матери Снэлауг, матери Маркуса с Каменников.] Дочерью Торфинна была Торбьёрг, на которой женился Торбранд с Лебяжьего Фьорда.

Тюлений Торир и его родичи были язычниками и умерли в Скалах Торира.

Торкель и Торгильс, сыновья Торфинна, оба были женаты на Унн, дочери Альва из Долин.

Скальм, кобыла Торира, погибла в Скальмовой Трясине.

[Кольбейн Клаккхёвди, сын Атли с Острова Атли из Фьялира прибыл в Исландию и купил все земли между Холодной Рекой и Горячей Рекой за Песчаным Склоном, а жил в Кольбейновом Дворе. Его сыновьями были Финнбоги из Красивого Леса и скальд Торд.]
Глава 27

Тормод и Торд Гнупа были сыновьями Одда Прямого, сына Фрейвида, сына Альва из Вёрса. Эти братья приплыли в Исландию и заняли землю от Реки Гнупы до Реки Фьорда Стремнины. Торд владел Долиной Гнупы и жил там. Его сыном был Скафти, отец годи Хроллейва и Финны, на которой женился Рев Большой, отец Стейнунн, матери Рева из Ховгарда.

Тормод жил во Дворе Рыжей Башки. Его прозвали Тормод Годи. Он был женат на Герд, дочери Кьяллака Старого. Их сыном был Гудлауг Богатый. Он женился на Тордис, дочери Свартхёвди, сына Бьёрна Золотоноши, и дочери Турид, дочери Одда из Междуречья, который тогда жил в Алтарной Роще.

Гудлауг Богатый увидел, что земли Красного Холма были лучше, чем другие земли в этой области на юге. Он вызвал Торфинна на поединок. В поединке они оба упали, но Турид, дочь Одда из Междуречья, выходила обоих и примирила их.

Потом Гудлауг занял землю от Реки Фьорда Стремнины до Ели между горами и побережьем и поселился в Городищенской Роще. От него произошли люди из Фьорда Стремнины. Его сыном был Гудлейв, у которого был один корабль, а второй был у Торольва, сына Лофта Старого, когда они сражались с ярлом Гюрдом, сыном Сигвальди. Вторым сыном Гудлауга был Торфинн, отец Гудлауга, отца Тордис, матери Торда, отца Стурлы из Лощины. Дочь Гудлауга Богатого звали Вальгерд.

Вали Сильный был дружинником конунга Харальда Прекрасноволосого. Он убил человека в святилище и был объявлен вне закона. Он поплыл на Южные Острова и поселился там, а три его сына уплыли в Исландию. Их матерью была Хлив Коновалка. Одного звали Атли, другого — Альварин, третьего — Аудун Заика. Все они прибыли в Исландию. Атли, сын Вали, и сын его Асмунд заняли землю от Ели до Отблеска.

Асмунд жил в Длинном Лесу, в Усадьбе Торы. Он женился на Торе из Длинного Леса. Когда Асмунд состарился, он разъехался с Торой из-за наезда гостей и поселился на Уступе, где жил до смерти. Тора осталась жить там, и она велела построить дом на перекрестке дорог, у нее всегда был накрыт стол, а она сидела на стуле и приглашала гостей, и каждый мог есть, что хотел.

Асмунд был похоронен в кургане на Асмундовой Дороге, его положили в корабль, а его раба — возле него. [Тот убил себя, потому что не захотел жить после Асмунда. Его положили на носу корабля.] Один человек, когда проходил мимо этого кургана, услышал из него такую вису:

В ограде из камня, на Вороне Аталя,
я ныне кормчий.
Не переполнен конь деревянный
искусными в битве.
Но лучше мне быть совсем одному,
чем с Трэля отродьем;
дольше люди тогда будут помнить,
чей это корабль.[3]

После этого курган раскопали и вынули раба из корабля.

[Атли был сыном Асмунда и отцом Сурта, отца Гудлейва, отца Гудбранда, отца Сурта Кузнеца, отца монаха Эйольва Священника].

Хрольв Толстый, сын Эйвинда Дубовый Крюк, [брат Иллуги Годи Горы с восточного побережья], занял землю от Отблеска до Реки Лавовой Гавани. Его сыном был Хельги из Ховгарда, отец Финнбоги, Бьёрна и Хрольва. Бьёрн был отцом Геста, отца Рева Скальда.
Глава 28

Сёльви звался человек, который занял землю между Пещерой и Лавовой Гаванью. Он жил в Бреннинге, а позже на Утесе Сёльви, потому что там ему показалось лучше.

Сигмунд, сын Кетиля Чертополоха (который занял Чертополохов Фьорд на севере), женился на Хильдигунн. Сигмунд занял землю между Лавовыми Пещерами и Лавой Медведицыного Залива. Он поселился на Купальном Склоне и был там похоронен в кургане. У него было три сына. Одного звали Эйнар, который жил позже на Купальном Склоне. Отец и сын продали землю Лагуны Эйнару, который потом там поселился. Его прозвали Лагунным Эйнаром.

[На его берег выбросило кита, и он начал его разделывать. Ветром его отогнало и прибило к землям Эйнара, сына Сигмунда. Лагунный Эйнар решил, что виной тому колдовство Хильдигунн. И когда кита отнесло от берегов Лагунного Эйнара, он отправился его искать, и пришел туда, где Эйнар, сын Сигмунда, со своими слугами разрубал кита. Он сразу же нанес одному из них смертельный удар. Эйнар с Купального Склона попросил своего тезку уехать, «потому у вас недостаточно храбрости, чтобы напасть». Лагунный Эйнар скрылся оттуда, потому что ему недоставало людей. Эйнар, сын Сигмунда, отнес кита домой].

После смерти Сигмунда Эйнар поехал на Купальный Склон с семью людьми и вызвал Хильдигунн в суд по обвинению в колдовстве. [Она была дочерью Бейна, сына Мара, сына Наддода с Фарерских островов.]

А ее сына Эйнара тогда не было дома. Когда он вернулся домой, Лагунный Эйнар только что уехал. Хильдигунн рассказала ему эти вести и принесла недавно изготовленный плащ. Эйнар взял свой щит, меч, ломовую лошадь и поехал за ними. Он загнал свою лошадь насмерть в Холмистых Горах. [Тогда Эйнар побежал так быстро, как мог, и когда он добрался до Скал, то увидел там тролля, который сидел на вершине. Ноги его раскачивались, и начинался прибой, а когда ударялись друг от друга, то летели брызги. Тролль сказал вису:

Был я турс скалы в горах,
где исток потока
выжимала мать с небес
прямо над дорогой.
Больше ётун от земли
на пустоши горбуши,
лапой смерчи разогнав,
челнов чем я получит.[4]

Эйнар не обратил на это внимания. Они встретились в месте, которой сейчас называется Склоны Гибели, и сразились там. А плащ Эйнара не брало железо. У Лагунного Эйнара погибло четверо человек, а два его раба бежали от него]. А тезки бились дальше, до тех пор пока ремень штанов Лагунного Эйнара упал на песок, он наклонился за ним, а тогда его тезка нанес ему смертельный удар.

Раба Эйнара с Купального Склона звали Хрейдар. Он побежал за ними и увидел с Холмистых Гор, куда пошли рабы Лаугнного Эйнара. Он отправился за ними и убил обоих в Заливе Рабов. За это Эйнар дал ему свободу и столько земли, сколько тот мог обойти за три дня. Место, где он потом поселился, теперь называется Усадьбой Хрейдара.

Эйнар с Купального Склона женился на Унн, дочери Торира, брата Аслака из Длинной Долины. Их дочерью была Халльвейг, на которой женился Торбьёрн, сын Вивиля.

Второго сына Сигмунда, брата Эйнара, звали Брейд. Он женился на Гуннхильд, дочери Аслака из Длинной Долины. Их сыном был Тормод, которой женился на Хельге, дочери Энунда, сестре Хравна Скальда, их дочерью была Хертруд, на которой женился Симон, их дочерью была Гуннхильд, на которой женился Торгильс, их дочерью была Вальгерд, мать Финнбоги Мудрого, сына Гейра.

Третьего сына Сигмунда звали Торкель. Он женился на Йорейд, дочери Тинда, сына Халлькеля.

Эйнар с Купального Склона был похоронен в кургане неподалеку от кургана Сигмунда, и курган его всегда, зимой и летом, оставался зеленым. Сына Лагунного Эйнара звали Торкель. Он женился на Гриме, дочери Халлькеля, раньше, чем Торгильс, сын Ари. Их сыном был Финнвард. Второй дочерью Эйнара с Купального Склона была Арнора, на которой женился Торгейр, сын Вивиля. Их дочерью была Ингвильд, на которой женился Торстейн, сын Снорри Годи. Их дочерью была Ингуд, на которой женился Асбьёрн, сын Арнора.
Глава 29

Гримкель звался сын Ульва Вороны, сына Хрейдара, и брат Гуннбьёрна, по имени которого названы Гуннбьёрновы Шхеры. Он занял землю от Лавы Медведицыного Залива до Лавы Мыса и около Противоположного Мыса и поселился на Пригорке Сакси. Он прогнал оттуда Сакси, сына Альварина, сына Вали, и тот потом поселился на Лавовом Поле рядом с Пригорком Сакси. Гримкель женился на Торгерд, дочери Вальтьова Старого. Их сыном был Торарин Зерно. Он был могучим оборотнем, а похоронили его в Кургане Зерна. [Человек, который раскопал этот курган, сказал вису:

В древний я попал курган.
Долго я возился там.
И оттуда я забрал
пряжку пояса Зерна].

Торарин Зерно женился на Йорунн, дочери Эйнара со Столбового Холма. Их дочерью была Ярнгерд, на которой женился Ульв, сын Угги.

Второго сына Гримкеля звали Клёнг. Он женился на Оддфрид, дочери Хельги с Дягилевой Косы. Их сыном был Колли, который женился на Турид, дочери Асбранда с Гребня. Их сыном был Скегги, отец Торкатлы, на которой женился Иллуги, сын Торвальда, сына Тинда, отец Гильса, который убил Гьяввальда. Второго сына Колли звали Бард. Он женился на Вальгерд, дочери Видара. Их дочерью была Вигдис, на которой женился Торбьёрн Толстый, их дочерью была Тордис, на которой женился Торбранд с озера Эльвус. Их сыновьями были Торир, Бьярни с Широкого Двора и Торви, а дочерью — Вальгерд, на которой женился Рунольв, сын епископа. Второй дочерью Барда была Асдис. Сначала на ней женился Торбьёрн, сын Торвальда, брат по матери Лунного Льота, их детьми были Гейрмунд со Склона Чаек и еще четырнадцать других. Потом на Асдис женился Скули, сын Ёрунда. Их дочерью была Вальгерд с Мшистой Горы.

Альварин, сын Вали, был первым, кто занял мыс между Лавой Медведицыного Залива и Утесом. Его сыновьями были Хёскульд, который жил на Хёскульдовых Реках, Ингьяльд, который жил на Ингьяльдовом Пригорке, Готи с Ручья Готи и Хольмкель с Водопада на Реке Хольмкеля.

Олав Шкура звался человек, который занял землю от Утеса до Мудрой Реки и жил на Заливе Олава.
Глава 30

Орм Тощий звался человек, который привел свой корабль в устье Мудрой Реки и какое-то время жил на Полях Тюленя. Он выгнал Олава Шкуру, занял Старый Залив между Крутой Скалой и Мысом и поселился на Мудрой Реке. Его сыном был Торбьёрн Толстый. Сначала он взял в жены Турид, дочь Асбранда с Гребня, детьми их были Кетиль Боец, Халльстейн, Гуннлауг и Торгерд, на которой женился Энунд Провидец. Потом Торбьёрн женился на Турид, дочери Бёрка Толстого и Тордис, дочери Кислого.

Торбьёрн Толстый вызвал в суд Гейррид, дочь Хромоногого, по обвинению колдовстве после того, как его сын Гуннлауг умер от болезни, которой он заразился, когда ездил учиться волшбе у Гейррид. Она была матерью Торарина со Склона Чаек. Годи Арнкель по этому делу созвал суд двенадцати и вынес оправдательный приговор, потому что Торарин принес клятву на алтарном кольце и отверг обвинения.

После этого у Торбьёрна пропал на горе табун лошадей. Он обвинил в этом Торарина, поехал на Склон Чаек и устроил суд во дворе перед домом обвиняемого. Их было двенадцать, а с Торарином было шестеро: Альвгейр с Южных Островов, Нагли, Бьёрн Норвежец и три слуги. Они разогнали судилище и начали сражаться там во дворе. Ауд, жена Торарина, позвала женщин разнять их. У Торарина погиб один человек, а у Торбьёрна — двое. Торбьёрн и его люди отступили прочь и перевязали свои раны возле сеновала у Заливов. Руку Ауд нашли на дворе. Потом Торарин отправился за ними и обнаружил их возле сеновала. Нагли убежал в слезах и поднялся на гору. А Торарин убил Торбьёрна и смертельно ранил Халльстейна. Там у Торбьёрна погибло пять человек.

Арнкель и Вермунд помогли Торарину и собрали людей у Арнкеля. Снорри Годи обвинил Торбьёрна и на Тинге Мыса Тора признал их всех виновными в совершенных убийствах. После этого он сжег корабль Альвгейра и его товарища в Устье Соленой Косы. Арнкель купил этот корабль для них на Завтрачном Мысе и сопровождал их вокруг острова. С этого времени между Аркелем и Снорри Годи была вражда. Кетиль Боец был тогда за границей. Он был отцом Хродню, на которой женился Торстейн, сын Стюра Убийцы.

Сигурд Свиная Голова был великим воином. Он жил на Побережье Мельничного Залива. Его сыну Херьольву было восемь зим, когда он убил лесного медведя за то, что тот на его глазах задрал козу. Об этом была сложена виса:

Мишка бурозадый
задрал козу Херьольва,
а Херьольв быстрозадый
за коз отмстил злодею.

А когда Херьольву было двенадцать зим, он отомстил за своего отца. Он был очень доблестный человек.

Херьольв прибыл в Исландию уже в старости и занял землю между Мысом Домашней Земли и Церковным Фьордом. Его сыном был Торстейн Черная Борода, отец Торольва, отца Торарина Черного со Склона Чаек и Гудню, на которой женился Вермунд Тощий. Их детьми были Бранд Шустрый [и Торфинна, на которой женился Торстейн, сын Кугги].

Вестар, сын Торольва Лысого как Пузырь, женился на Сване, дочери Херрёда. Их сыном был Асгейр. Вестар приехал в Исландию со своим престарелым отцом и занял Земли Косы и Церковный Фьорд. Он жил на Противоположной Косе. Торольв с сыном оба были похоронены в кургане на Лысом Мысе.

Асгейр, сын Вестара, женился на Хельге, дочери Кьяллака. Их сыном был Торлак, а его сыном и Турид, дочери Аудуна Заики — Стейнтор и Торд Блиг, который женился на Откатле, дочери Торвальда, сына годи Тормода. Третьим был Тормод, который женился на Торгерд, дочери Торбранда с Лебяжьего Фьорда, четвертым — Бергтор, который погиб в Копейном Фьорде. Их сестрой была Хельга, на которой женился Асмунд, сын Торгеста. Стейнтор женился на Турид, дочери Торгильса, сына Ари; их сыном был Гуннлауг, которой женился на Турид Мудрой, дочери Снорри Годи.
Глава 31

Колем звали человека, который занял землю от Рога Фьорда до Троллиного Перешейка и от Берсерковой Косы до Лавового Фьорда. Его сыновьями были Торарин и Торгрим. По ним названа Гора Сыновей Коля. Отец и сыновья все жили в Колевых Ямах. От них пошли все люди из Колевых Ям.

Аудун Заика, сын Вали Сильного, занял весь Лавовый Фьорд от Лавового Поля, между Свиным Озером и Троллиным Перешейком. Он жил в Лавовом Фьорде. Он был высоким и сильным. Аудун женился на Мюруне, дочери ирландского конунга Маддада.

Осенью Аудун увидел, что из Стадного Озера выбежал серый конь в яблоках и поскакал к его стаду. Он подчинил себе вожака стада. Аудун пошел туда, поймал этого серого коня, запряг его в два воловьих ярма и собрал все сено со своих полей. Конь хорошо работал весь день. Но дальше он увяз копытами в земле до щёток[5]. А после захода солнца он сбросил с себя упряжь и поскакал к тому озеру. Больше его никто не видел.

Сыном Аудуна был Стейн, отец Хельги, на которой женился Ан с Лавового Поля. Их сыном был Мар, отец Гудрид, матери Кьяртана и Ана с Церковной Горы. Второго сына Аудуна звали Асбьёрн, третьего — Свартхёвди, а дочь — Турид, на которой женился Асгейр с Косы, а их сыном был Торлак[6].
Глава 32

Сына Кетиля Плосконосого и Ингвильд, дочери херсира Кетиля Барана, звали Бьёрном. Бьёрн остался присматривать за хозяйством своего отца, когда Кетиль отправился на Южные Острова. Но когда Кетиль отказался платить дань конунгу Харальду Прекрасноволосому, конунг прогнал его сына Бьёрна и присвоил его имущество. Бьёрн поплыл морем на запад, но не захотел там устраиваться. Поэтому его прозвали Бьёрн Восточный. Он женился на Гьявлауг, дочери Кьяллака, сестре Бьёрна Сильного.

Бьёрн Восточный прибыл в Исландию и занял землю между Лавовым Фьордом и Столбовой Рекой. Он жил в Гавани Бьёрна в Роще Бьёрна, выше, на Летовье, у него было летнее пастбище и большое поместье. Он умер в Гавани Бьёрна и был похоронен в кургане возле Городищенского Ручья, потому что он был единственным некрещёным ребенком Кетиля Плосконосого.

Сыном Бьёрна и Гьявлауг был Кьяллак Старый, который жил в Гавани Бьёрна после своего отца, и Оттар, отец Бьёрна, отца Вигфуса со Склона Драпы, которого велел убить Снорри Годи. Вторым сыном Оттара был Хельги. Он совершал набеги в Шотландии и захватил там в плен Нидбьёрг, дочь конунга Бьолана и Кадлин, дочери Хрольва Пешехода. Он женился на ней. Их сыновьями были Освивр Мудрый и Эйнар Звон Весов, который утонул в Тюленьем Заливе у Эйнаровой Шхеры, его щит вынесло к Острову Щита, а плащ — к Островку Плаща. Эйнар был отцом Торгерд, матери Хердис, матери скальда Стейна. Освивр женился на Тордис, дочери Тьодольва из Гавани. Их детьми были Оспак, отец Ульва Окольничего, [отца Йона с Тростникового Поля, отца Эрленда Медлительного, отца архиепископа Эйстейна], Торольв, Торрад, Эйнар, Торбьёрн и Торкель — они были объявлены вне закона за убийство Кьяртана, сына Олава, — и Гудрун, мать Геллира, Болли, Торлейка и Торда Кота. Сына Бьёрна Восточного звали Вильгейр.

Кьяллак Старый взял в жены Астрид, дочь херсира Хрольва и Эндотт, сестры Эльвира Детолюба. Их сыном был Торгрим Годи. Он женился на Ингвильд[7]. Их сыновьями были Стюр Убийца, Вермунд Тощий и Бранд, отец Торлейка. Дочерями Кьяллака Старого были Герд, на которой женился Тормод Годи, и Хельга, на которой женился Асгейр с Косы.
Глава 33

Торольв, сын Эрнольва Рыбогона, жил в Мостре, поэтому его прозвали Бородач с Мостра. Он был великий жрец и верил в Тора. Он бежал от самовластья конунга Харальда Прекрасноволосого в Исландию и приплыл сперва к южному побережью. Потом он поплыл на запад до Широкого Фьорда, а там бросил за борт столбы от своего почетного сидения. На них был вырезан Тор. Тогда он произнес, что Тор высадится на землю там, где захочет, чтобы жил Торольв. Он обещал посвятить Тору всю свою занятую землю и назвать его именем.

Торольв заплыл во фьорд и назвал его Широким Фьордом. Он взял землю к югу от фьорда, ближе к середине фьорда. Там он нашел столбы с изображением Тора, прибитые к одному мысу. Теперь он называется Мысом Тора. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольв назвал Заливом Капища. Там он возвел себе дом и построил большой храм, посвященный Тору. То место ныне называется Двором Капища. Тогда этот фьорд был мало или вообще не заселен.

Торольв занял землю от Столбовой Реки до Реки Тора и назвал все то Мысом Тора. Он с таким благоговением относился к горе на этом мысе, которая называлась Священная Гора, что никто не имел права обратить туда неумытое лицо, и была там такая великая святость, что любое существо, будь то зверь либо человек, было в безопасности, пока само не уходило прочь. Торольв и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте на этом мысу, где к берегу прибило столбы с изображением Тора, Торольв вершил правосудие, и там был организован тинг округа, с одобрения всех членов общины. Когда люди собирались там на тинг, им было запрещено испражняться, для этого был отведен островок, который называется Островок Нечистот, потому что они не хотели загрязнять такую священную землю, какая там была.

Но когда Торольв уже умер, а его сын Торстейн был слишком молод, Торгрим, сын Кьяллака, и его шурин Асгейр не захотели идти на этот островок, чтобы облегчиться. Жители Мыса Тора не могли стерпеть того, что они осквернили столь священную землю. Тогда они начали там, на тинге около этого островка, сражаться: Торстейн Трескоед и Торгейр Подкова против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты, а многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Ревун примирил их, но, хотя обе стороны уступили, тогда эта земля перестала быть священной, потому что там пролилась кровь.

Тогда же было решено перенести оттуда тинг на тот мыс, где он находится сейчас. Тогда это место было особо священным, и там все еще стоит Камень Тора, на котором убивали людей, которые приносились в жертву. А рядом с ним есть Кольцо Рока, которым проклинали людей. И там же учредил Торд Ревун тинг четверти с одобрения всех жителей четверти.

Сыном Торольва Бородача с Мостра был Халльстейн Годи Трескового Фьорда, отец Торстейна Сурта Мудрого. Матерью Торстейна Сурта была Оск, дочь Торстейна Рыжего. Вторым сыном Торольва был Торстейн Трескоед. Он женился на Торе, дочери Олава Фейлана, сестре Торда Ревуна. Их сыном был Торгрим, отец Снорри Годи, и Бёрк Толстый, отец Сама, которого убил Асгейр.
Глава 34

Гейррёдом звали человека, который приплыл в Исландию вместе с Финнгейром, сыном Торстейна Лыжи, и Ульваром Бойцом. Они прибыли в Исландию из Халогаланда. Гейррёд занял землю от Реки Тора до Реки Длинной Долины. Он жил на Косе. Своему товарищу Ульвару он отдал землю по обе стороны от Горы Ульвара и от горы вглубь страны. Финнгейру Гейррёд дал землю сверху от Лебяжьего Фьорда. Он жил в месте, что теперь называется Двор Кудрявого. Финнгейр был отцом Торфинна, отца Торбранда с Лебяжьего Фьорда, который женился на Торбьёрг, дочери Торфинна, сына Тюленьего Торира.

Сестру Гейррёда звали Гейррид, на ней женился Бьёрн, сын Бёльверка Колышка, их сына звали Торольв.

После кончины Бьёрна Гейррид с сыном отправилась в Исландию и первую зиму провела на Косе. Весной Гейррёд отдал своей сестре усадьбу в Городищенской Долине, а Торольв уехал и участвовал в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей и велела построить себе дом на перекрестке дорог. Она сидела на стуле и приглашала гостей внутрь, а дома всегда был накрыт стол.

Торольв вернулся в Исландию после смерти Гейррид. Он предъявил притязания на земли Ульвара и вызвал того на поединок. Ульвар был тогда стар и бездетен. Он погиб в бою, а Торольв был ранен в ногу и с тех пор все время хромал. За это его прозвали Хромоногий. Торольв унаследовал землю Ульвара, а часть отошла Торфинну с Лебяжьего Фьорда. Тот поселил здесь своих вольноотпущенников Ульвара и Эрлюга.

Гейррёд с Косы был отцом Торгейра Подковы, который перенес хутор с Косы вверх на гору. Он был отцом Торда, отца Атли. Торольв Хромоногий был отцом годи Арнкеля и Гейррид, на которой женился Торольв со Склона Чаек.

Сыновьями Торбранда с Лебяжьего Фьорда были Торлейв Кимби, Тородд, Снорри, Торфинн, Иллуги, Тормод. Они поссорились с Арнкелем из-за наследства своего вольноотпущенника и бились с ним вместе со Снорри Годи в Эрлюговом Дворе. После этого Торлейв Кимби уехал за границу. Тогда Арнбьёрн, сын Асбранда, ударил его овсяным стеблем. Кимби принял это за шутку. Торд Блиг попрекнул его этим на тинге Мыса Тора, когда он попросил руку его сестры Хельги. Тогда Кимби швырнул в Блига песком. С тех пор разгорелась вражда между жителями Косы, сыновьями Торбранда и Снорри Годи. Они сражались в Лебяжьем Фьорде и в Копейном Фьорде.

Торбергом звали человека, который приехал в Исландию из Иафьорда и занял обе Длинных Долины и поселился на внутренней. Его сыном был Аслак, который женился на Арлейв, дочери Торда Ревуна; их детьми были Иллуги Сильный и Гуннхильд, на которой сначала женился Брейд, а потом — Халльдор с Островного Лежбища.

Иллуги Сильный женился на Гудлейв, дочери Кетиля Наковальни. Их сыновьями были Эйольв и Эйндриди, Колль и Геллир, а дочерями — Хертруд, на которой женился Торгрим, сын Вермунда Тощего, Фридгерд, на которой женился Одд, сын Дравли, Гудрид, на которой сначала женился Бергтор, сын Тормода, сына Торлака, а потом Ёрунд из Долины Скорри, Йодис, на которой женился Мар, сын Иллуги, сына Ари, и Арнлейв, на которой женился Колль, сын Торда Блига. От Иллуги произошли люди из Длинной Долины.

Стейн Мореход, сын Вигбьода, брат Торира Осенняя Мгла[8], занял Лесной Берег до границ с Торбергом и до Лососьей Реки. Он жил в Широком Дворе. Его сыном был Торхадд из Долины Горячей Реки и Торгест, который женился на Арноре, дочери Торда Ревуна. Их сыновьями были Стейн Законоговоритель, Асмунд, Хавлиди и Торхадд.
Глава 35

Торвальд, сын Асвальда, сына Ульва, сына Бычьего Торира, и его сын Эйрик Рыжий покинули Ядр из-за обвинений в убийстве и заняли землю на Роговом Побережье, а поселились в Скалах. Там Торвальд скончался.

Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Ёрунда, сына Атли[9], и Торбьёрг Корабельная Грудь, которая была тогда замужем за Торбьёрном из Ястребиной Долины. После этого Эйрик отправился на юг и расчистил землю от леса в Ястребиной Долине. Он жил в Эйриковом Дворе у Озерного Рога.

Однажды рабы Эйрика устроили обвал на усадьбу Вальтьова — Двор Вальтьова. Его родич Эйольв Дерьмо убил этих рабов у Берегового Склона выше Озерного Рога. В отместку Эйрик убил Эйольва Дерьмо. Он убил также Хравна Поединщика у Двора Игрищ. Гейрстейн и Одд с Песков, родичи Эйольва, обвинили его в убийствах.

Эйрик был изгнан из Ястребиной Долины. Тогда он занял Пушичный и Бычий Острова и первую зиму жил в Навозных Кучах на Южном Острове. Скамьевые доски он оставил Торгесту. Позже Эйрик поехал на Бычий Остров и поселился в Эйриковом Дворе. Когда же он потребовал скамьевые доски, то не получил их. Эйрик забрал скамьевые доски с Широкого Двора силой, а Торгест погнался за ним. Они сразились недалеко от усадьбы на Скалах. Два сына Торгеста были убиты и несколько других людей.

После этого оба собирали людей. К Эйрику присоединились Стюр, Эйольв со Свиного Острова, сыновья Торбранда с Лебяжьего Фьорда и Торбьёрн, сын Вивиля, а к Торгесту — сыновья Торда Ревуна, Торгейр из Долины Горячей Реки, Аслак из Длинной Долины и его сын Иллуги.

На тинге Мыса Тора Эйрик и его люди были объявлены вне закона. Он снарядил корабль в Эйриковой Бухте, а Эйольв укрывал его в Димуновой Бухте, пока Торгест и его люди обыскивали острова. Торбьёрн, Эйольв и Стюр проводили Эйрика за острова. Он сказал им, что решил отыскать ту страну, которую видел Гуннбьёрн, сын Ульва Вороны, когда его отнесло к западу от Исландии, тогда он открыл Гуннбьёрновы Шхеры. Он пообещал, что вернется к своим друзьям, если найдет эту страну.

Эйрик отплыл от Мыса Снежной Горы и пристал возле Среднего Ледника, в месте, которое называется Синяя Рубашка. Оттуда он поплыл на юг вдоль берега, высматривая, можно ли там селиться. Первую зиму он провел на Эйриковом Острове, это почти в середине западных поселений. Следующей весной он поплыл к Эйриковому Фьорду и остановился там. Летом он поехал в западные незаселенные земли и везде там раздавал названия. Вторую зиму он провел на Эйриковых Островках у Заслон-Горы, а в третье лето поплыл на самый север к Снежной Горе и в Хравнов Фьорд. Он решил, что заплыл дальше оконечности Эйрикова Фьорда. Затем он вернулся назад и третью зиму провел на Эйриковом Острове в устье Эйрикова Фьорда.

Следующим летом он поехал в Исландию и подошел к земле в Широком Фьорде. Ту зиму он провел у Ингольва с Островного Лежбища. Весной Эйрик сразился с Торгестом и потерпел поражение. После этого они помирились.

В то лето Эйрик поехал, чтобы поселиться в той стране, которую он открыл и назвал Гренландией (Зеленой Страной), ибо считал, что людям скорее захочется поехать туда, если страна хорошо названа.

Мудрые люди рассказывают, что тем летом из Широкого и Городищенского Фьордов в Гренландию отправилось двадцать пять кораблей, но доплыли туда четырнадцать. Некоторые отнесло назад, а некоторые погибли. Это было за пятнадцать зим до того, как христианство было принято по закону в Исландии.

Херьольв звался сын Барда, сына Херьольва, родич первопоселенца Ингольва. Ингольв дал Херьольву и его семье землю между Бухтой и Мысом Дымов.

Херьольв Младший поехал в Гренландию, когда Эйрик Рыжий поселился в этой стране. С ними на корабле был христианин с Южных Островов, который написал «Песнь о чудо-волне». В ней был такой припев:

Всеблагой отец монахов
да хранит меня в дороге.
Дома всей земли владыка
надо мной пусть держит руку[10].

Херьольв занял Фьорд Херьольва и поселился на Мысе Херьольва. Он был очень уважаемым человеком.

Эйрик позже занял Эйриков Фьорд и жил на Крутом Склоне, а его сын Лейв после него. Вот кто занимал земли в Гренландии, поплыв туда с Эйриком: Херьольв — Фьорд Херьольва, он жил на Мысе Херьольва; Кетиль — Кетилев Фьорд; Хравн — Хравнов Фьорд; Сёльви — Долину Сёльви; Хельги, сын Торбранда — Лебяжий Фьорд; Торбьёрн Блеск — Парусный Фьорд; Эйнар — Эйнаров Фьорд; Хавгрим — Хавгримов Фьорд и Озерный Край; Арнлауг — Арнлаугов Фьорд, а некоторые поехали в Западное Поселение.

Человек по имени Торкель Походная Рубаха был сыном сестры Эйрика Рыжего. Он поехал в Гренландию с Эйриком и занял Фьорд Китового Острова и большинство земель между Эйриковым Фьордом и Эйнаровым Фьордом, а поселился во Фьорде Китового Острова. От него произошли люди с Фьорда Китового Острова. Он был очень силен в волшебстве. Он поплыл за старыми баранами на Китовый Остров и большинство из них вернул себе, когда ему захотелось порадовать своего родича Эйрика, а дома не было годного для плавания по морю корабля. А расстояние то было больше половины морской мили.

Торкель был погребен в кургане на лугу во Фьорде Китового Острова, и его призрак часто появлялся там возле дома.
Глава 36

Ингольв Сильный занял землю от Лососьей Реки до Шумной Реки и жил на Островном Лежбище. Его братом был Торвальд, отец Торлейва, который жил там позже.

Одного конунга-воителя звали Олейв Белый. Он был сыном конунга Ингьяльда, сына Хельги, сына Олава, сына Гудрёда, сына уппландского конунга Хальвдана Белой Ноги. Олейв Белый участвовал в викингском набеге на западе, захватил Дублин и сделался там конунгом. Он женился на Ауд Глубокомудрой, дочери Кетиля Плосконосого; их сына звали Торстейном Рыжим.

Когда Олейв погиб в битве в Ирландии, Ауд и Торстейн переехали на Южный Остров. Там Торстейн взял в жены Турид, дочь Эйвинда Норвежца и сестру Хельги Тощего. У них было много детей. Их сына звали Олавом, а дочерей: Гроа и Алов, Оск и Торхильд, Торгерд и Вигдис.

Торстейн сделался конунгом-воителем. Он стал союзником ярла Сигурда Могучего, сына Эйстейна Гремушки. Они захватили Катанес, Судрланд, Росс, Меррхэви и больше половины Шотландии. Торстейн сделался там конунгом, но потом шотландцы изменили ему, и он погиб там в битве.

Ауд была на Катанесе, когда узнала о гибели Торстейна. Она велела тогда втайне сделать корабль, а когда он был готов, отправилась на Оркнейские острова. Там она выдала замуж Гроа, дочь Торстейна Рыжего. Она была матерью Грелёд, на которой женился Торфинн Кроитель Черепов.

После этого Ауд отправилась искать Исландию. У нее был корабль с двадцатью свободными мужчинами.
Глава 37

Коллем звали сына Бараньего Грима, сына херсира Аси. Он был управляющим Ауд и очень ценился ей. Колль женился на Торгерд, дочери Торстейна Рыжего.

Вольноотпущенника Ауд звали Эрп. Он был сыном ярла Мельдуна из Шотландии, который погиб в битве с ярлом Сигурдом Могучим. Матерью Эрпа была Мюргьоль, дочь ирландского конунга Гльомаля. Ярл Сигурд захватил их в набеге и обратил в рабство. Мюргьоль стала служанкой жены ярла и верно служила ей. Она знала очень много вещей. Она присматривала за незаконнорожденным ребенком королевы, пока та была в купальне. Позже Ауд задорого купила ее, пообещав ей свободу, если она будет служить Турид, жене Торстейна Рыжего, так же, как и королеве. Мюргьоль и ее сын Эрп приехали в Исландию вместе с Ауд.

Сначала Ауд направилась на Фарерские острова и выдала там замуж Алов, дочь Торстейна Рыжего. Оттуда произошли потомки Гаты Бородатого. Потом она поплыла искать Исландию. Она подошла к Пемзовому Поприщу и разбила там корабль. Тогда она пошла на Килевой Мыс к своему брату Хельги Бьола. Он предложил ей и половине ее людей поселиться там, но ей это показалось унизительным, и она ответила, что он всегда был ничтожеством. Оттуда она пошла на запад в Широкий Фьорд к своему брату Бьёрну. Он встретил ее со всеми своими домочадцами и оказал своей сестре щедрый прием. Он предложил ей остаться там со всеми своими людьми, она приняла предложение.

Следующей весной Ауд и ее товарищи отправились искать землю внутрь Широкого Фьорда. Они съели свой завтрак на юге Широкого Фьорда, теперь это место называется Завтрачным Мысом. Затем они миновали пролив между островами. Они высадились у того мыса, где Ауд потеряла свой гребень. Это место она назвала Гребневым Мысом.

Ауд заняла все Долинные Земли внутри фьордов от Завтрачной Реки до Шумной Реки. Она жила в Лощине возле устья Тайменьей Реки. Это место называется Имением Ауд. Она совершала свой молитвы на Крестовых Холмах. Там она велела возвести крест, ибо она была крещенной и свято верила. Позже ее родственники очень почитали эти холмы. Там было построено святилище, где приносились жертвы. Они верили в то, что после смерти попадут в эти холмы, и там лежал Торд Ревун до того, как прославился, как рассказывается в саге о нем.
Глава 38

Ауд раздавала земли своим спутникам и вольноотпущенникам.

Человеку по имени Кетиль она дала землю от Шумной Реки до Реки Долины Хёрда. Он жил в Кетилевом Дворе. Он был отцом Вестлиди и Эйнара, отца Клеппьярна, Торбьёрна, которого убил Стюр, и Тордис, матери Торгеста.

Хёрд был спутником Ауд. Она дала ему Хёрдову Долину. Его сыном был Асбьёрн, который женился на Торбьёрг, дочери Скегги со Среднего Фьорда, их детьми были Хнаки, он женился на Торгерд, дочери Торгейра Разрубленной Щеки, и Ингибьёрг, на которой женился Иллуги Черный.

Вивиль был вольноотпущенником Ауд. Он спросил Ауд, почему она не дала ему места для поселения, как другим людям. Она ответила ему, что не имеет значения, где бы он ни был, он сделается уважаемым человеком. Она дала ему Вивилеву Долину. Он поселился там, у него была распря с Хёрдом.

Сыном Вивиля был Торбьёрн, отец Гудрид, на которой женился Торстейн, сын Эйрика Рыжего, [а позже Торфинн Карлсефни. Их сыном был Бьёрн, отец Стейнунн, матери Кетиля, отца Торлака, отца Кетиля Священника, отца Хельги, на которой женился Снорри, сын Маркуса. Торбьёрн, сын Вивиля, женился на Халльвейг, дочери Эйнара, сына Сигмунда с Купального Склона. От них] произошли епископы Бьёрн, Торлак и Бранд.

Вторым сыном Вивиля был Торгейр, который женился на Арноре, дочери Лагунного Эйнара[11], а их дочерью была Ингвильд, на которой женился Торстейн, сын Снорри Годи.

Шотландец Хунди был вольноотпущенником Ауд. Она дала ему Долину Хунди. Он долго жил там.

Сёккольв был вольноотпущенником Ауд. Она дала ему Долину Сёккольва. Он жил на Широком Дворе, и от него произошло много людей.

Эрпу, сыну ярла Мельдуна, о котором уже было написано, Ауд дала свободу и земли Овечьей Горы. От него произошли Эрплинги.

Одного сына Эрпа звали Орм, второго — Гуннбьёрн, отец Арноры, на которой женился Кольбейн, сын Торда, третьего — Асгейр, отец Торарны, на которой женился Сумарлиди, сын Храппа; дочерью Эрпа была Халльдис, на которой женился Альв из Долин; еще сыном Эрпа был Дувналь, отец Торкеля, отца Хьяльти, отца Бейнира. Сыном Эрпа был и Скати, отец Торда, отца Гисли, отца Торгерд.

Торбьёрном звали человека, который жил у Озера в Ястребиной Долине. Он женился на […], их дочерью была Халльфрид[12], на которой женился Хёскульд из Долины Лососьей Реки. У них было много детей. Их сыновьями были Бард и Торлейк, отец Болли, который женился на Гудрун, дочери Освивра. Их сыновьями были Торлейк, Хёскульд, Сурт и Болли, а дочерями — Хердис и Торгерд. Сначала на Гудрун был женат Торд, сын Ингунн, и их детьми были Торд Кот и Арнкатла. Последним на Гудрун женился Торкель, сын Эйольва, их детьми были Геллир и Рьюпа. Бард, сын Хёскульда, был отцом Халльбьёрг[13], на которой женился Халль, сын Стюра Убийцы. Дочерями Хёскульда были Халльгерд Перекрученная Штанина[14], Торгерд и Турид.
Глава 39

[Колль занял всю Долину Лососьей Реки и] все до Реки Ястребиной Долины. Он был прозван Коллем из Долин. Он женился на Торгерд, дочери Торстейна Рыжего. Их детьми были Хёскульд, Гроа, жена Велейва Старого, и Торкатла, жена Торгейра Годи. Хёскульд женился на Халльфрид, дочери Торбьёрна с Озера; их сыном был Торлейк. Он женился на Турид[15], дочери Арнбьёрна, сына Бьёрна Увертки. Их сыном был Болли.

Хёскульд купил Мелькорку, дочь ирландского конунга Мюркьяртана. Их сыновьями были Олав Павлин и Хельги. Дочерями Хёскульда были Турид, Торгерд и Халльгерд Перекрученная Штанина. Олав женился на Торгерд, дочери Эгиля, сына Лысого Грима, их сыновьями были Кьяртан, Халльдор, Стейнтор и Торберг, а дочерями Олава были Турид, Торбьёрг Толстая и Бергтора. Кьяртан женился на Хревне, дочери Асгейра Буйная Голова, их сыновьями были Асгейр и Скум.

Херьольв, сын Эйвинда Огня, позже женился на Торгерд, дочери Торстейна Рыжего. Их сыном был Хрут. Хёскульд отдал ему по завещанию своей матери землю Гребневого Мыса между Рекой Ястребиной Долины и тем хребтом, который идет с горы вниз к морю.

Хрут жил в Хрутовом Дворе. Он женился на Халльвейг, дочери Торгрима из Чащи, сестре Армода Старого. У них было много детей. Их сыном был Торхалль, отец Халльдоры, матери Гудлауга, отца Тордис, матери Торда, отца Стурлы из Лощины. Еще сыновьями Хрута были Грим и Мар, Эйндриди и Стейн, Торльот и Ёрунд, Торкель, Стейнгрим, Торберг, Атли, Арнор, Ивар, Кар, Кугальди, а дочерьми — Бергтора, Стейнунн, Рьюпа, Финна, Астрид.

Ауд отдала Торхильд, дочь Торстейна Рыжего, в жены Эйстейну Вонючке, сыну Альва из Осты. Их сыном был Торд, отец Кольбейна, отец скальда Торда, и Альв из Долин. Он женился на Халльдис, дочери Эрпа. Их сыном был Снорри, отец Торгильса, сына Халлы. Дочерями Альва из Долин были Торгерд, на которой женился Ари, сын Мара, и Торельв, на которой женился Хавар, сын Эйнара, сына Клеппа, а их сыном был Торгейр. Сыном Эйстейна был и Торольв Лис. Он был из людей Торда Ревуна и погиб на тинге Тингового Мыса, когда они сражались с людьми Одда из Междуречья. Четвертого сына Эйстейна звали Храпп.

Ауд отдала Оск, дочь Торстейна, в жены Халльстейну Годи. Их сыном был Торстейн Сурт. Видгис, дочь Торстейна, Ауд отдала Усатому Гриму, их дочерью была Арнбьёрг, на которой женился Асольв Флоси с Мыса, их детьми были Одд и Вигдис, на которой женился Торгейр, сын Кадаля.
Глава 40

Ауд воспитала Олава Фейлана, сына Торстейна Рыжего. Он женился на Альвдис с острова Барра, дочери Коналя, сына Стейнмода, сына Эльвира Детолюба. Сыном Коналя был Стейнмод, отец Халльдоры, на которой женился Эйлив, сын Кетиля Однорукого. Детьми Олава Фейлана и Альвдис были Торд Ревун и Тора, мать Торгрима, отца Снорри Годи. Она была матерью и Бёрка Толстого, и Мара, сына Халльварда. Сыновьями Олава Фейлана были Ингьяльд и Грани. Дочь Олава Фейлана звали Вигдис. […] Третью дочь Олава звали Хельга. Ее взял в жены Гуннар, сын Хлив, одной из его дочерей была Йофрид, на которой женился Тородд, сын Одда из Междуречья, а позже Торстейн, сын Эгиля. Второй дочерью Гуннара была Торунн, на которой женился Херстейн, сын Сонного Кетиля[16]. Сыновьями Гуннара были Рауд и Хёггвандиль. Четвертую дочь Олава Фейлана звали Тордис. На ней женился Торарин Брат Раги. Их дочерью была Вигдис, на которой женился Стейн, сын Торфинна с Красного Холма.

Ауд была очень величавой женщиной. Когда она состарилась, то пригласила родичей с обеих сторон и устроила пышный пир. Пир продолжался три ночи, когда она раздала своим друзьям подарки и добрые пожелания. Она сказала, что пир будет продолжаться еще три ночи. Она сказала, что это будет тризной по ней. Но в ту же ночь она скончалась и была похоронена в прибрежной полосе, как она просила, потому что она не хотела лежать в неосвященной земле, а она была крещенной. Но после этого вера ее родичей испортилась.

Кьяллак звался человек, сын Бьёрна Сильного, брата Гьявлауг, на которой женился Бьёрн Восточный. Он прибыл в Исландию, занял землю от Завтрачной Реки до Расщелины и поселился в Кьяллаковом Дворе. Его детьми были Хельги Икра, Торгрим Водоросли из-под Горы, Эйлив Гордый, Асбьёрн Мышца со Двора Тетерева, Бьёрн Китовое Брюхо из Тунгарда, Торстейн Худой, Гицур Радостный с Залива Скорри, Торбьёрн Болтун с Кетилева Двора и Эса со Свиного Острова, мать Эйольва и Оловянного Форни.

Одного человека звали Льотольв. Кьяллак дал ему место для поселения во Дворе Льотольва у Холодной Щеки. Его сыновьями были Торстейн, Бьёрн и Хравси. Он был великан родом по матери. Льотольв был кузнецом. Он и его сыновья завладели Горными Лесами в дополнение ко Двору Льотольва. Их другом был Вивиль, который жил в Вивилевой Усадьбе. Торунн с Торунновой Усадьбы была матерью Оддмара и приемной матерью Кьяллака, сына Бьёрна Китовое Брюхо.

Алов, дочь Торгрима из-под Горы, сошла с ума. Люди решили, что причиной этому Хравси, но он натолкнулся на Оддмара у ее кровати, и сказал, что тот причинил это. Тогда Торгрим дал ему Остров Ссоры. Хравси поклялся, что будет избивать Оддмара на глазах Бьёрна, пока тот не уплатит за него. Кьяллак не захотел отдавать остров. Хравси забрал их скот из корабельного сарая. Сыновья Кьяллака погнались за ним, но не смогли поймать. После этого Эйлив и Хравси сбежали на этот остров. [Стрела попала в кишки Эйлива Седоватого, и он разъярился. Бьёрн Китовое Брюхо] убил Бьёрна, сына Льотольва, на игрищах. Льотольв и его люди договорились с Оддмаром, чтобы он привел Бьёрна в переделы досягаемости. Кьяллак Младший побежал за ним. Но прежде чем он был пойман, они схватили мальчика. Они убили Кьяллака на Кьяллаковом Холме. [Ему было тогда семь зим]. После этого сыновья Кьяллака осадили Льотольва и Торстейна в землянке в Горных Лесах, но Эйлив обнаружил второй выход. Он зашел сзади них и убил обоих. Хравси пришел на Двор Тетерева во время праздника. Он был в женской одежде. Кьяллак сидел на возвышении со щитом. Хравси нанес Асбьёрну смертельный удар и отскочил к стене. Торд, сын Вивиля, сказал Хравси, что его бык угодил в трясину. Он ударил его по щиту. Хравси перебросил его через ров, и тут он увидел сыновей Кьяллака. Они не могли на него напасть, пока не повалили на него деревья. Эйлив сидел рядом, когда они напали на него.

Хьёрлейв, конунг Хёрдаланда, женился на Эсе Светлой. Их сыном был Отрюгг, отец Облауда, отца Хёгни Белого, отца Ульва Косого. Вторым сыном Хьёрлейва был Хальв, который командовал Воинами Хальва. Его матерью была Хильд Стройная, дочь Хёгни с Острова Ньёрда. Конунг Хальв был отцом конунга Хьёра, который отомстил за своего отца Сёльви, сыну Хёгни.

Хьёр совершил набег на Бьярмаланд. Там он захватил в плен Льюввину, дочь конунга бьярмов. Она осталась в Рогаланде, когда конунг Хьёр снова отправился в поход. Тогда она родила двух сыновей. Одного назвали Гейрмунд, а второго Хамунд. Они были весьма темнокожи. Тогда же и ее служанка родила сына. Его звали Лейв, он был сыном раба Лодхётта. Лейв был белокож. Поэтому королева поменялась детьми со служанкой и взяла себе Лейва. Но когда конунг вернулся домой, ему не понравился Лейв, и он сказал, что тот настоящий заморыш.

В следующий раз, когда конунг отправился в викингский поход, королева пригласила домой скальда Браги и cпросила его о мальчиках. Им тогда было три года. Она закрыла мальчиков вместе с Браги в гостиной, а сама укрылась на возвышении у стены. Браги сказал такую вису:

Двое здесь внутри,
доверяю я обоим,
Хамунду и Гейрмунду,
Хьёра детям,
а Лейв третий,
сын Лодхётта.
Не расти его, женщина.
Немногие будут хуже.

И он ударил прутом по тому возвышению, где была королева. Когда конунг вернулся домой, королева рассказала ему об этом и показала ему настоящих сыновей. Он заметил, что не видел прежде такой адской кожи. Поэтому так позже и были прозваны оба брата.
Глава 41

Гейрмунд Адская Кожа был конунгом-воителем. Он ушел в викингский поход на запад, а государство его было в Рогаланде. После долгого отсутствия он вернулся. В это время конунг Харальд сразился в Хаврсфьорде[17] с Эйриком, конунгом Хёрдаланда, Сульки, конунгом из Рогаланда и Кьётви Богатым и одержал победу. Тогда он подчинил себе весь Рогаланд и многих людей там лишил их наследных владений. У Гейрмунда не было иного выбора, кроме как уехать, потому что там у него не было никаких надежд.

Поэтому он принял решение отправиться на поиски Исландии. К нему присоединились его родич Ульв Косой и Стейнольв Низкий, сын херсира Хрольва из Агдира и Эндотт, сестры Эльвира Детолюба.

Гейрмунд и его товарищи поплыли вместе и правили своим кораблем по очереди. Они вошли в Широкий Фьорд и стали на якорь у Ладейного Острова. Тут они узнали, что этот фьорд заселен на юге, но на западе мало или совсем не заселен. Гейрмунд направился к Побережью Средней Горы и занял землю от Изогнутой Реки до Ущельных Камней. Он остановился в Гейрмундовой Бухте и первую зиму провел в Палаточной Долине. Стейнольв занял землю у Ущельных Камней, а Ульв в западной части фьорда, о чем еще будет рассказано.

Гейрмунду его занятая земля казалась слишком маленькой, а у него было много имущества и людей, к примеру, у него было восемьдесят вольноотпущенников. Он жил в Гейрмундовом Дворе под Ущельем.

Одного человека звали Транд Тонконогий. Он приехал в Исландию с Гейрмундом Адская Кожа. Он был родом из Агдира. Транд занял острова к западу от Залива Медвежьих Островов и поселился на Плоском Острове. Он взял в жены дочь Гильса Нос как Веретено. Их сыном был Хергильс Зад как Пуговица, который жил на Хергильсовом Острове. Дочерью Хергильса была Торкатла, на которой женился Мар с Дымных Холмов. Хергильс женился на Торарне, дочери Кетиля Плоскостопого. Их сыном был Ингьяльд, который жил на Хергильсовом Острове и помогал Гисли, сыну Кислого. За это Бёрк Толстый отобрал у него этот остров, а он купил Склон в Тресковом Фьорде. Его сыном был Торарин, который женился на Торгерд, дочери Глума, сына Гейри. Их сыном был Хельгин Стейнар. Торарин был вместе с Кьяртаном в Свиной Долине, тогда он погиб.

Когда Транд Тонконогий жил на Плоском Острове, в Исландию приплыли Одд Щеголь и его сын Торир. Они заняли землю в Тресковом Фьорде. Одд поселился в Лесах, а Торир уплыл в военный поход. Он захватил в Финнмёрке много золота. С ним были сыновья Халля из Капищного Двора. А когда они возвратились в Исландию, Халль потребовал себе все это золото, что привело к большой вражде. Об этом написана сага о людях из Трескового Фьорда. Золотой Торир жил в Торировом Дворе. Он женился на Ингибьёрг, дочери Гильса Нос как Веретено, а их сыном был Гудмунд. Торир был очень выдающимся человеком.

Гейрмунд поехал на запад на Побережья и занял там землю от Скалы Чаек на западе до Рога и оттуда до Мыса Стремнины на востоке. Он построил там четыре дома: один в Главном Заливе, за которым присматривал его управляющий; второй — в Кьярановом Заливе, там присматривал его раб Кьяран; третий — на западе материка, там присматривал его раб Бьёрн, который был осужден за кражу овец после смерти Гейрмунда, он заплатил виру; четвертый — на Обрывистом Заливе, там присматривал его раб Атли, которому подчинялись четырнадцать рабов.

Когда Гейрмунд ездил по своим хуторам, его всегда сопровождало восемьдесят людей. Он него было очень много денег и домашнего скота. Как рассказывают люди, свиней он разводил на Свином Мысе, овец — на Стадном Мысе, а еще у него были летние пастбища в Горечи. Некоторые говорят, что у него был еще дом в Гейрмундовом Дворе, в Долине Летовьей Реки, в Стейнгримовом Мысе.

Мудрые люди говорят, что он был самым благородным из всех исландских первопоселенцев. Он мало участвовал в распрях с другими людьми, ибо приплыл в Исландию уже довольно старым. Он повздорил с Кьяллаком из-за земли, что была между Расщелиной и Изогнутой Рекой, и они сразились на поле к западу от Расщелины. Они оба хотели там сеять. Гейрмунд одолел противника. Бьёрн Восточный и Вестар с Косы примирили их. Вестар высадился на Вестаровом Мысе, когда ехал на эту встречу.

Гейрмунд спрятал большое богатство в Утином Источнике под Ущельем. Он женился на Херрид, дочери Гаута, сына Гаутрека. Их дочерью была Ир, [на которой женился Кетиль, их сыновьями были Торхалль и Одди, отец Халльвёр[18], на которой женился Бёрк, сын Тормода, сына Тьостара, и Торбьёрна, отца Торгерд, матери Одди, отца Торгильса, отца Халльберы, матери Халля, отца Турид, матери Халльдоры, на которой женился Маркус, сын Торда]. Позже он женился на Торкатле, дочери Офейга, сына Торольва. Их детьми были Гейррид и […].

Гейрмунд скончался в Гейрмундовом Дворе, и был он похоронен в корабле в лесу, недалеко от ограды. [Гейрмунд дал своему другу Хрольву, сыну Кьяллака[19], место для поселения у Шаровой Реки. Его сыновьями были Иллуги Рыжий и Сёльви, отец Торда, отца Магнуса, отца Сёльви, отца священника Паля с Холма Дымов[20]].
Глава 42

Стейнольв Низкий, сын Хрольва херсира из Агдира, занял землю от Ущельных Камней до Кручи Каменистого Поля и поселился в Красивой Долине на Холме Стейнольва. Он взобрался там на гору и увидел с нее большую долину, сплошь поросшую лесом. В этой долине он увидел одну поляну. Там он и построил себе дом и назвал его Грязным Двором, потому что там была очень болотистая почва, и так он назвал всю эту долину. А то место, где был построен этот дом, теперь называется Торфяным Мысом.

Стейнольв женился на Эйрню, дочери Тидранди. Их сыном был Торстейн Бонд, а дочерью — Арндис Богатая, мать Торда, отца Торгерд, на которой женился Одд. Их сыном был Хравн Ездок в Лимерик, который женился на Вигдис, дочери Торарина Жеребячий Лоб. Их сыном был Снёрт, отец Йодис, на которой женился Эйольв, сын Халльбьёрна, их дочерью была Халла, на которой женился Атли, сын Танни, их дочерью была Ингвильд, на которой женился Снорри, сын Хунбоги.

У Стейнольва пропало три свиньи. Две зимы спустя он нашел их в Свиной Долине, только теперь их было три десятка.

Стейнольв занял еще Долину Стейнольва и Фьорд Крючка.

Одного человека звали Равнинный Бьёрн. Он женился на Турид, дочери Стейнольва Низкого. С разрешения Стейнольва он занял западную долину в Грязном Дворе. Он жил во Дворе Равнинного Бьёрна на вершине Поперечной Горы. Его сыном был Тьодрек, который женился на Арнгерд, дочери Торбьёрна, сына Щитового Бьёрна. Их сыновьями был Стурла Убийца, который возвел дом на Дворовом Холме, и Кнётт, отец Асгейра, Торбьёрна и Тьодрека, по имени которого назван холм на Пустоши Фьорда Колли.

Тьодреку, сыну Равнинного Бьёрна, показалось тесно в Грязном Дворе. Поэтому он отправился в Ледовый Фьорд. Там произошла история с Торбьёрном и Хавардом Хромым.

Олав Шкура, которого Орм Тощий прогнал с Залива Олава, занял Долину Шкуры и жил во Дворе Шкуры, пока его не выгнал оттуда Тьодрек. Потом он занял Кручу Каменистого Поля и поселился в Долине Олава. Его сыном был Торвальд, который по обвинению в краже овец выдал Эгмунда, сына Ведьмина Стейна, в руки Торарину Крикуну. За это тот убил Эгмунда на тинге Трескового Фьорда.

Гильс Нос как Веретено занял Фьорд Гильса между Долиной Олава и Кручей Фьорда Крюка. Он жил на Утесах. Его сыном был Хедин, отец Халльдора Годи Долины Храбреца, отца Торвальда из Долины Храбреца, который женился на Гудрун, дочери Освивра.
Глава 43

Торарин Крюк занял Фьорд Крюка от Мыса Фьорда Крюка до Козлиной Горы. Он поссорился со Стейнольвом Низким из-за Долины Стейнольва и с десятью людьми поплыл к нему, когда тот шел с летовья с семью людьми. Они сразились на косе у устья Реки Красивой Долины. Тут на помощь Стейнольву вышли из дома люди. Там Торарин Крюк погиб и четверо его людей, а у Стейнольва погибло семеро. Там находится их могильный курган.

Кетиль Плоскостопый, сын Торбьёрна Жабры, занял Медведицын Фьорд. Его дочерью была Торарна, на которой женился Хергильс Зад как Пуговица, сын Транда Тонконогого; их сына звали Ингьяльд. Он был отцом Торарина, которой женился на Торгерд, дочери Глума, сына Гейри. Их сыном был Хельгин Стейнар. Транд Тонконогий был женат на дочери Гильса Нос как Веретено. Их дочерью была Торарна, на которой женился Хрольв, сын Хельги Тощего. Второй дочерью Гильса Нос как Веретено была Торбьёрг Корабельная Грудь. Его сына, который жил на Фьорде Крюка, звали Херфид.

Ульв Косой, сын Хёгни Белого, занял весь Мыс Дымов между Тресковым Фьордом и Козлиной Горой. Он женился на Бьёрг, дочери Эйвинда Норвежца, сестре Хельги Тощего. Их сыном был Атли Рыжий, который женился на Торбьёрг, сестре Стейнольва Низкого. Их сыном был Мар с Холмов. Он женился на Торкатле, дочери Хергильса Зад как Пуговица. Их сыном был Ари.

Он был изгнан в Страну Белых Людей. Так некоторые называют Великую Ирландию. Эта страна расположена в море к западу возле Хорошего Винланда. Говорят, что туда плыть шесть суток на запад от Ирландии. Ари решил не уезжать оттуда и там крестился. Эту историю первым рассказал Хравн Ездок в Лимерик, который долго проживал в Хлюмреки в Ирландии.

Как рассказывал исландцам Торкель, сын Геллира, что он слышал от ярла Торфинна с Оркнейских островов, будто Ари прославился в Стране Белых Людей и решил не уезжать оттуда, ибо его там очень ценили.

Ари женился на Торгерд, дочери Альва из Долин. Их сыновьями были Торгильс, Гудлейв и Иллуги. Это род людей с Мыса Дымов.

Сына Ульва Косого звали Ёрунд. Он женился на Торбьёрг Корабельная Грудь. Их дочерью была Тьодхильд, на которой женился Эйрик Рыжий, их сыном был Лейв Счастливый из Гренландии. Сына Атли Рыжего звали Ёрунд. Он женился на Тордис, дочери Торгейра Варева. Их дочерью была Откатла, на которой женился Торгильс, сын Колля. Ёрунд был и отцом Снорри.
Глава 44

Халльстейн, сын Торольва Бородача с Мостра, занял Тресковый Фьорд и жил на Халльстейновом Мысе. Он устроил там жертвоприношение, чтобы Тор послал ему столбы для почетного сидения. После этого к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три локтя, а толщина — две сажени. Из этого дерева сделали столбы для почетных сидений для почти каждого дома в этом фьорде. То место, где к берегу прибило это дерево, теперь называется Сосновым Мысом.

Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там рабов, с которыми прибыл сюда. Тут он послал их на Сонные Острова добывать соль[21]. Там рабы Халльстейна и жили.

Халльстейн женился на Оск, дочери Торстейна Рыжего. Их сыном был Торстейн Сурт, который придумал летнюю добавку. Торстейн Сурт женился на […]. Их сыном был Торарин, а дочерями — Тордис, на которой женился Торкель Лохмотья, и Оск, на которой женился Стейн Мореход. Их сына звали Торстейн Белый. Сына Торстейна Сурта, рожденного вне брака, звали Сам. Он поссорился из-за наследства Торстейна с {Торкелем} Лохмотья, потому что тот хотел сохранить его для детей Торарина.

Человек по имени Торбьёрн Петля был сыном Бёдмода из Скута. Он приехал в Исландию и занял Глубокий Фьорд и Мыс Гроа до Фьорда Гувы. Его сыном был Торгильс с Торгильсова Двора в Глубоком Фьорде, отец Колля, который женился на Турид, дочери Торира, сына ярла Халлада, сына Рёгнвальда ярла из Мёри. Их сыном был Торгильс. Он женился на Откатле, дочери Ёрунда, сына Атли Рыжего. Их сыном был Ёрунд. Он женился на Халльвейг, дочери Одди, сына Ир и Кетиля Гувы. Сыном Ёрунда был Снорри. Он женился на Асню, дочери Стурлы Убийцы. Их сыном был Гильс, который женился на Тордис, дочери Гудлауга и Торкатлы, дочери Халльдора, сына Снорри Годи, а сыном Гильса был Торд. Он женился на Вигдис, дочери Свертинга. Их сыном был Стурла из Лощины.
Глава 45

Одного человека звали Кетиль Гува[22], он был сыном Эрлюга, сына Бёдвара, сына Вигстерка. Эрлюг был женат на Сигню, дочери Облауда, сестре Хёгни Белого.

Их сын Кетиль отправился в Исландию в конце ее заселения. Он участвовал в викингских набегах на западе и захватил там ирландских рабов. Одного из них звали Тормод, второго — Флоки, третьего — Кори, четвертого — Сварт, а еще двух — Скорри.

Кетиль прибыл на Моржовый Мыс и первую зиму провел во Дворе Гувы, а весной отправился на Мыс и вторую зиму провел на Мысе Гувы.

Тогда же от него сбежали Скорри Старший и Флоки с двумя женщинами, унеся немало добра. Они укрывались в Роще Скорри, но были убиты в Долине Флоки и Долине Скорри.

Кетиль не нашел места для дома на Мысах и перебрался в Городищенский Фьорд. Третью зиму он провел во Дворе Гувы на Реке Гувы. Ранней весной он поехал на запад в Широкий Фьорд, подыскивая себе землю. Там он остановился в Гейрмундовом Дворе, попросил руку Ир, дочери Гейрмунда, и женился. Тот направил Кетиля искать землю в западной части фьорда.

Но пока Кетиль был на западе, его рабы сбежали и ночью прибыли во Двор Ягненка. Там тогда жил Торд, сын Торгейра Ягненка и Тордис, дочери Ингвара, тетки Эгиля, сына Лысого Грима. Рабы подожгли дом и сожгли Торда и всех его домочадцев. Они взломали кладовую и забрали множество продуктов и имущества. Затем они нагрузили лошадей и отправились по дороге к Лебяжьему Мысу. Сын Торда Ламби Сильный вернулся утром с тинга, когда они уже были давно в пути. Он погнался за ними, к нему присоединились люди с соседних хуторов. Когда рабы увидели их, они бросились врассыпную. Они схватили Кори на Мысе Кори, а несколько рабов попытались спастись вплавь. Сварта схватили на Шхере Сварта, Скорри — на Острове Скорри перед Болотами, а Тормода — в море у Шхеры Тормода, в миле от берега.

А Кетиль Гува, вернувшись, отправился на запад за Болота и четвертую зиму провел на Мысе Снежной Горы в Жилищах Гувы. Потом он занял Фьорд Гувы и Жилищный Мыс до Фьорда Колли. У Кетиля и Ир было два сына. Одним из них был Торхалль, отец Халльвёр, на которой женился Бёрк, сын Тормода, сына Тьостара. Вторым сыном был Одди, который женился на Торлауг, дочери Хрольва с Шаровой Реки и Турид, дочери Вальтьова, сына Эрлюга со Скалы Эсьи.
Глава 46

Капищный Колли, сын Хроальда[23], занял Фьорд Колли, Мыс Телки и Фьорд Телки. Он продал разным людям свою занятую землю, [а сам переехал в Хёскульдов Двор в Долине Лососьей Реки, где женился. Его прозвали Колль из Долин. Его сыном был Хёскульд, который женился на Халльфрид[24], дочери Бьёрна, который занял Бьёрнов Фьорд к северу от Стейнгримова Фьорда. Их сыном был Торлейк, отец Болли, который женился на Гудрун, дочери Освивра].

Кньюк был сыном Торольва Воробья, который приплыл в Исландию вместе с Эрлюгом. Его прозвали Кньюк с Мысов. Он занял весь мыс от Фьорда Телки до Крутого Побережья и жил в […]. Вторым сыном Кньюка был Эйнар, отец Стейнольва, отца Сальгерд, матери Барда Черного. Дочь Кньюка звали Тора, на ней женился Торвальд, сын Торда, сына Викинга. Их сыном был Кньюк с Болот, отец Торгаута, отца Стейнольва, отца Халлы, матери Стейнунн, матери Хравна с Косы [и Хердис, на которой женился лагманн Халль, сын Гицура. Дочерями Хравна были Стейнунн, мать господина Хравна и Халлы, и Хердис, на которой женился Свартхёвди, сын Дугфуса, их сыном был Оли, который женился на Сальгерд, дочери Йона, их дочерью была Стейнунн, на которой женился Хаук, сын Эрленда].

Кньюк женился на Эйе, дочери Ингьяльда, сына Хельги Тощего. Их сыном был Эйольв, отец Торгрима, сына Катлы. Сначала на Катле был женат Глум, а их дочерью была Торбьёрг Черные Брови, о которой писал Тормод. Сына Торгрима звали Стейнгрим, отец Ингвильд, на которой женился Ульвхедин с Лознякового Болота.

Гейрстейн Челюсть занял Фьорд Челюсти и Пастуший Мыс по совету Кньюка. Его сыном был Торгильс, который женился на Торе, дочери Вестара с Косы. Их сыном был Стейн Датчанин. Он женился на Халльгерд, дочери Эрнольва, сына Армода Рыжего. Эрнольв был женат на Вигдис, дочери Торгильса. Дочерью Стейна Датчанина и Халльгерд была Вигдис, на которой женился Иллуги, сын Стейнбьёрна. Их дочерью была Торунн, мать Торгейра Длинноголового, [отца аббата Торфинна].

Гейрлейв, сын Эйрика, сына Хёгни Белого, занял Крутое Побережье между Озерным Фьордом и Горным Склоном. Он был отцом Оддлейва и Хельги Баклана.

Оддлейв был отцом Геста Умного, Торстейна и Эсы, на которой женился Торгильс, сын Грима с Гримова Мыса. Их сыновьями были Ёрунд со Среднего Луга и Торарин с Кладовой Горы. Гест женился на […]. Их детьми были Торд и Халла, на которой женился Снорри, сын Альва из Долин. Их сыном был Торгильс. Второй дочерью Геста была Торей, на которой женился Торгильс. Их сыном был Торарин, отец Йодис, матери Иллуги, отца Бирны, матери Иллуги, Арнора и Эйвинда, [отца Стейнгрима, отца Хельги, матери Йорунн, матери Хаука, сына Эрленда].

Хельги Баклан был отцом Торбьёрг Кастрюли, на которой женился Торстейн, сын Сёльмунда, их сыном был Рэв из Долины Кольчуги и Торд, отец Иллуги, отца Хродню, на которой женился Торгрим Боль. Вторую дочь Хельги Баклана звали Тордис, на которой женился Торстейн, сын Асбьёрна из Церковного Двора на востоке. Их сыном был Сурт, отец законоговорителя Сигхвата.

Гейрлейв женился на Йоре, дочери Хельги. Третьего сына Гейрлейва звали Торфинн. Он женился на Гудрун, дочери Асольва. Их сына звали Асмунд. Он женился на Халлькатле, дочери Бьёрна, сына Мара, сына Асмунда. Их сына звали Хленни. Он женился на Эгилейв, дочери Торстейна, сына Кравлы. Их сыном был Торфид, отец Торгейра Длинноголового. Торстейн, сын Оддлейва, был отцом Исгерд, на которой женился Бёльверк, сын Эйольва Серого, их сыном был законоговоритель Геллир. Еще дочерью Торстейна была Веню, мать Торда Вороньего Клюва. Оттуда произошли Кракневлинги.
Глава 47

Армод Рыжий, сын Торбьёрна, побратим Гейрлейва, занял Красные Пески. Его сыновьями были Эрнольв и Торбьёрн, отец Хрольва с Красных Песков.

Торольв Воробей приехал в Исландию вместе с Эрлюгом и занял Патреков Фьорд на западе и Залив к западу от Барда, кроме Залива Колля. Там жил Колль, побратим Эрлюга. Торольв занял также Залив Бревна к югу от Барда и поселился в Китовых Лежбищах. Сыновьями Торольва Воробья были Кньюк с Мысов, Ингольв Сильный и Гейртьов. Дочерью Ингольва была Торарна, на которой женился Торстейн, сын Оддлейва.

Торбьёрн Жабры и Торбьёрн Поморник, сыновья Бёдвара Лысого как Пузырь, приплыли в Исландию вместе с Эрлюгом. Они заняли половину Патрекового Фьорда и весь Фьорд Жабр до Тюленьего Мыса.

Кетиль Плоскостопый, сын Торбьёрна Жабры, занял всю долину от Тюленьего Мыса до Дувановой Долины. Он отдал свою дочь Торарну в жены Хергильсу Зад как Пуговица. Тогда он перебрался на юг в Широкий Фьорд и занял Медведицын Мыс возле Мыса Дымов.

Одного знаменитого мужа звали Эрн. Он был родичем Гейрмунда Адская Кожа. Он приехал из Рогаланда из-за самовластья конунга Харальда. Он занял землю в Эрновом Фьорде, сколько захотел. На зиму он устраивался на Палаточном Мысе, потому что там не садилось солнце во время самых коротких дней.

Ан Красный Плащ, сын Грима Мохнатые Щеки и Хельги, дочери Ана Лучника впал в немилость у конунга Харальда Прекрасноволосого и поэтому отправился из страны на запад в викингский поход. Он совершил набег в Ирландии и захватил там Грелёд, дочь ярла Бьяртмара. Они приехали в Исландию и пришли в Эрнов Фьорд зимой позже, чем Эрн. Первую зиму Ан провел в Дувановой Долине. Но Грелёд показалось, что там от земли исходит зловоние.

Эрн узнал, что на севере в Островном Фьорде живет его родич Хамунд Адская Кожа, и отправился туда. Поэтому он продал Ану Красному Плащу всю землю между Длинным Заливом и Скалой. Ан построил дом на Косе. Грелёд сказала, что здесь трава пахнет медом.

Дуван был вольноотпущенником Ана. Он потом жил в Дувановой Долине.

Сыном Ана был Бьяртмар, отец двух Вегестов и Хельги, отца Турид Орлиного Котла, на которой женился Хергильс. Их дочерью была Турид Орлиный Котёл, на которой женился Хельги, сын Эйтьова. Дочерью Бьяртмара была Торхильд, на которой женился Вестейн, сын Вегейра. Их детьми были Вестейн и Ауд. Вольноотпущенником Ана был Хьяллькар. Его сыном был Бьёрн, раб Бьяртмара, который дал Бьёрну свободу. Он заработал деньги, а Вегест замыслил их отнять и бросил в него копье, но Бьёрн ударил его мотыгой и убил.

Гейртьов, сын Вальтьова, занял землю в Орлином Фьорде, Водопадный Фьорд, Фьорд Дымов, Тростанов Фьорд, Фьорд Гейртьова и жил во Фьорде Гейртьова. Он женился на Вальгерд, дочери Ульва Косого. Их сыном был Хёгни. Он женился на Ауд, дочери Олава Спокойного и Торы, дочери Гуннстейна. Их сыном был Атли. Он женился на Турид, дочери Торлейва, сына Эйвинда Колено и Турид Хрюкающей Свиньи. Торлейв был женат на Гроа, дочери Торольва Волнолома. Сын Атли по имени Хёскульд был отцом [Атли, отца] Барда Черного, [отца Свейнбьёрна, отца Хравна, отца Стейнунн, матери господина Хравна].
Глава 48

Эйрик звался человек, который занял [Болотную Долину на юге], Фьорд Дюри и Плоский Мыс до Скалы и до Внутреннего Перешейка во Фьорде Дюри. Он был отцом Торкеля, отца Торда, отца Торкеля, отца Стейнольва, отца Торда, отца Торлейв, матери Торгерд, матери Торы, матери Гудмунда Поросенка, [который женился на Сольвейг, дочери Йона, сына Лофта. Их детьми были годи Магнус, Торлак, отец епископа Арни, и Тора, мать ярла Гицура]. Торлейв была матерью Лины, матери Цецилии, матери Барда и Торгерд, на которой женился Бьёрн Англичанин. Их детьми были аббат Арнис и Тора, на которой женился Амунди, сын Торгейра.

Вестейн, сын Вегейра, брат Вебьёрна Согнского Бойца, занял землю между Перешейками во Фьорде Дюри и жил в Ястребиной Долине. Он женился на Торхильд, дочери Бьяртмара, их детьми были Вестейн и Ауд.

Торбьёрн Кислый приехал в уже полностью заселенную Исландию. Вестейн дал ему половину Ястребиной Долины. Его сыновьями были Гисли, Торкель и Ари, а дочерью Тордис, на которой женился Торгрим, их сыном был Снорри Годи. Позже на Тордис женился Бёрк Толстый, их дочерью была Турид, на которой сначала женился Торбьёрн Толстый, а потом — Тородд Сборщик Податей. Их сыном был Кьяртан с Мудрой Реки.

Одного знатного человека звали Дюри. Он приехал в Исландию из Южного Мёри по совету ярла Рёгнвальда, из-за самовластья конунга Харальда Прекрасноволосого. Дюри занял Фьорд Дюри и жил в Перешейках. Его сыном был Хравн с Кетилевой Косы, отец Турид, на которой женился Вестейн, сын Вестейна, а их детьми были Берг и Хельги[25].

Человек по имени Торд был сыном Викинга или конунга Харальда Прекрасноволосого. Он прибыл в Исландию и занял землю между Насыпью на Холмистом Мысе и Ущельем Обвалов. Он жил на хуторе Всех Ветров. Торд был женат на Тьодхильд, {дочери Бьёрг}[26], дочери Эйвинда Норвежца, сестре Хельги Тощего.

Торкель Боец с Хутора Всех Ветров, прозванный еще Богатым, был их сыном. Он женился на […]. Одного их сына звали Торд, а второго — Эйольв, который был отцом Гисли, который взял в жены Халльгерд, дочь Вермунда Тощего. Их сыном был Бранд, отец священника Гудмунда со Стадного Холма, а дочерью Тора, на которой женился Бранд, сын Торхадда, их дочерью была Стейнвёр, мать Раннвейг, матери Сэхильд, на которой женился Гицур. Второго сына Эйольва звали Хельги. Его детьми были Олав и Гудлейв, на которой женился Далекий Финн.

Второго сына Торда, сына Викинга, звали Торвальд Белый. Он женился на Торе, дочери Кньюка с Мысов. Их сыном был Кньюк с Болот, отец Торгаута, отца Стейнольва, который женился на Хердис, дочери Тинда. Их детьми были Торкель с Болот и Халла, на которой женился Торд, сын Оддлейва. Вторым сыном Торвальда Белого был Торд Левша, который женился на Асдис, дочери Торгрима, сына Хардрева. Матерью Асдис была Раннвейг, дочь хладирского ярла Грьотгарда. Асдис была матерью Ульва Окольничего и сестрой Льота Умного и Халльдис, на которой женился Торбьёрн, сын Тьодрека. Дочерью Торда Левши и его жены была Откатла, на которой женился Стурла, сын Тьодрека, их сыном был Торд, который женился на Халльбере, дочери Снорри Годи, их дочерью была Турид, на которой женился Хавлиди, сын Мара. Сыном Торда, сына Стурлы, был Снорри, который женился на Оддбьёрг, дочери Грима, сына Лодмунда. Их детьми были Грим Убийца и Халльбера, на которой женился Снорри Родич. У Стурлы было шесть дочерей. Одной из них была Асню, на которой женился Снорри, сын Ёрунда, их дочерью была Тордис, мать Хёскульда Лекаря, [отца Маргрет, матери аббата Торфинна]. Сыном Снорри и Асню был Гильс, отец Торда, отца Стурлы из Лощины.
Глава 49

Ингьяльд, сын Бруни, занял Ингьяльдовы Пески между Холмистым Мысом и Неприступным Утесом. Он был отцом Хардрева, отца Торгрима, отца Льота Умного и его сестер, о которых уже было написано.

Льот Умный жил на Ингьяльдовых Песках. Он был сыном Торгрима, сына Хардрева, а его матерью была Раннвейг, дочь ярла Грьотгарда. Торгрим Дворняга был сыном Льота. На сестре Льота Халльдис женился Торбьёрн, сын Тьодрека, а вторую сестру Льота Асдис похитил Оспак, сын Освивра. За это Льот добился того, что Оспака объявили вне закона. Их сына звали Ульв. Его воспитывал Льот.

Грим Бахрома жил на Склоне. Его сыновьями были Сигурд и Торкель, маленькие и незначительные люди. Воспитанника Льота звали Торарин. Льот купил у Грима мясо за двадцать сотен, отдав за него ручей, который впадал в море между их землями. Этот ручей назвали Ущерб. Грим повернул реку на свой луг и перекопал землю Льота, а тот обвинил его в этом, но между ними мало что было.

Льот подобрал норвежца на Броде. Норвежец этот влюбился в Асдис.

Гест, сын Оддлейва, присутствовал на осеннем празднике у Льота. Тогда же туда пришел Эгиль, сын Ведьмина Стейна, и попросил Геста, чтобы он посоветовал, как уменьшить страдания его отца, которые тот испытывал по своему сыну Эгмунду. Гест написал начало Драпы об Эгмунде. Льот спросил Геста, каким человеком будет Торгрим Дворняга. Гест ответил, что его воспитанник Торарин станет знаменитее, и попросил Торарина посмотреть, нельзя ли обернуть волосы, растущие на языке, вокруг его головы. Это показалось Льоту унизительным и утром он спросил, что суждено Тогриму. Гест ответил, что сын его сестры Ульв станет знаменитее.

Тогда Льот разгневался и, провожая Геста, спросил:

— Что станет причиной моей смерти?

Гест ответил, что не видит его судьбы, но попросил его хорошо относиться к соседям.

Льот спросил:

— Неужели эти земляные вши, сыновья Грима Бахромы, станут причиной моей смерти?

— Больно кусает голодная вошь, — ответил Гест.

— Где это случится? — спросил Льот.

— Поблизости отсюда, — ответил Гест.

Норвежец довел Геста до пустоши, придерживая его на лошади, и тут лошадь его споткнулась.

Тут Гест произнес:

— Удача ищет тебя теперь, а вскоре другая. Смотри, чтобы они не обернулись для тебя неудачей.

Когда норвежец вернулся домой, он нашел закопанное серебро. Он взял оттуда двадцать пеннингов и решил, что потом найдет это место, но когда он начал искать его, то не нашел. А Льот забрал его добычу, когда он был на раскопках, и расплатился с ним по три сотни за каждый пеннинг.

Этой осенью был убит Торбьёрн, сын Тьодрека.

Весной Льот сидел на одном холме и присматривал за своими рабами. Он был в плаще, капюшон был привязан вокруг шеи, и у него был один рукав. Сыновья Бахромы взбежали на холм и одновременно оба ударили его. После этого Торкель сорвал с него капюшон. Льот попросил у них милости, ведь они были соседями, но они скатились с холма на ту дорогу, где проезжал Гест. Там Льот умер. Сыновья Грима поехали к Хаварду Хромому. Эйольв Серый и его сын Стейнгрим помогли им.
Глава 50

Энунд, сын Викинга, брат Торда с хутора Всех Ветров, занял весь Энундов Фьорд и поселился на Косе.

Халльвард Сосунок участвовал в битве в Хаврсфьорде против конунга Харальда. Из-за этой войны он уехал в Исландию и занял Фьорд Сосунка и Жилищный Залив до Лестницы и поселился там.

Турид Наполняющая Проливы и ее сын Ведьмин Стейн приехали в Исландию из Халогаланда и заняли Дровяной Залив, а жили они на Озерном Мысе. Ее прозвали Наполняющей Проливы, потому что она в голодное время наколдовала так, что каждый пролив в Халогаланде был полон рыбы. Она поселилась еще в Середине Загона и занималась стрижкой овец для каждого бонда в Ледовом Фьорде. Сыновьями Ведьминого Стейна были Эгмунд и Эгиль.

Сына Хрольва с Горы Гнупы звали Хельги. Он родился на востоке, а его мать была родом из Упплёнда. Хельги приехал в Исландию повидаться со своими родичами. Он пришел в Островной Фьорд, но тогда там уже все было заселено. После этого он захотел уплыть из Исландии, но его отнесло назад во Фьорд Сосунка. Зиму он провел у Халльварда, а весной поехал искать себе место для поселения. Он отыскал один фьорд и нашел там в приливной полосе гарпун. Он назвал это место Гарпунным Фьордом. Потом он жил там.

Его сыном был Торстейн Несчастье. Он поехал за границу и убил дружинника ярла Хакона, сына Грьотгарда, а советник ярла Эйвинд послал Торстейна в руки Вебьёрну Верному Согну. Он принял его, хотя его сестра Ведис отговаривала его от этого. Поэтому Вебьёрн продал свои владения и уехал в Исландию, потому что он не смог содержать этого человека.

Торольв Волнолом занял Гарпунный Фьорд на юге и Жилищный Залив и поселился там.

Эйвинд Колено и его жена Турид Свиноматка приехали в Исландию из Агдира. Они заняли Лебяжий Фьорд и Очажный Фьорд и поселились там. Их сыновьями были Торлейв, о котором уже было написано, и Вальбранд, отец Халльгрима, Гуннара и Бьяргей, на которой женился Хавард Хромой. Их сыном был Олав.

Одного знаменитого человека в Согне звали Гейр. Его прозвали Вегейр — Гейр из Святилища, — потому что он совершал большие жертвоприношения. У него было много детей. Старшим из его сыновей был Вебьёрн Согнский Боец, других звали Вестейн, Веторм, Вемунд, Вегест, Веторн, а дочь звали Ведис. После кончины Вегейра Вебьёрн впал в немилость у ярла Хакона, как уже было написано. Поэтому он с братьями и сестрой отправился в Исландию. Плавание их было долгим и трудным.

Осенью они достигли Амбарного Залива к западу от Рога. Затем Вебьёрн начал готовиться к большому жертвоприношению. Он сказал, что в этот день ярл Хакон совершил жертвоприношение, чтобы причинить им вред. Но когда он приступил к жертвоприношению, его браться поторопили его отправляться в путь. Он пренебрег жертвоприношением, и они вышли в море. В тот же день их корабль разбился из-за непогоды о большие скалы. С трудом они выбрались на берег, следуя указаниям Вебьёрна. Теперь это место называется Утесом Согнцев.

На зиму их всех приютил Атли с Протоков, раб Гейрмунда Адская Кожа, [и сказал, что не возьмет платы за их содержание, заверив, что у Гейрмунда предостаточно еды. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, Гейрмунд спросил, как он осмелился принять стольких людей за его счет.

Атли ответил:

— Потому что, пока в Исландии будут жить люди, будут вспоминать, каким великим человеком был тот, чей раб осмелился совершить такое без его разрешения.

Гейрмунд сказал:

— За этот твой поступок ты получишь свободу и этот хутор, за которым ты присматриваешь.

Позже Атли] стал большим человеком.

Весной Вебьёрн занял землю между Скатовым Фьордом и Лошадиным Фьордом — столько, сколько он смог обойти за день, и еще кусок, который он назвал Нога Жеребенка.

Вебьёрн был великим бойцом, и о нем есть большая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольва из Счастливой Долины. Когда они поссорились, Вебьёрн убил его возле Озер Гримольва. За это Вебьёрн и еще трое людей были убиты на тинге четверти на Мысе Тора.

Гуннстейн и Халльдор звались сыновья Гуннбьёрна, сына Ульва Вороны, по имени которого названы Шхеры Гуннбьёрна. они заняли Фьорд Ската, Купальную Долину и Ущельный Залив до Узкого Фьорда. Сыном Халльдора был Берси, отец Тормода Скальда Черных Бровей. Там в Купальной Долине позже жил Торбьёрн, сын Тьодрека, которого убил Олав, сын Хаварда Хромого и Бьяргей, дочери Вальбранда. Об этом написана сага о людях из Ледового Фьорда и убийстве Торбьёрна.
Глава 51

Снэбьёрн, сын Эйвинда Норвежца и брат Хельги Тощего, занял землю между Узким Фьордом и Рекой Длинной Долины и поселился в Озерном Фьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьёрна Борова. Матерью Снэбьёрна была Кьяльвёр, так что он и Одд из Междуречья приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьёрн воспитывался на Мысе Тинга у Тородда, [но время от времени проживал у Одда из Междуречья или у своей матери].

Халльбьёрн, сын Одда с Козлячьей Скалы, сына Халлькеля, брата Кетильбьёрна Старого, женился на Халльгерд, дочери Одда из Междуречья. Первую зиму они провели у Одда. Там был и Снэбьёрн Боров. Между супругами было мало любви.

Весной Халльбьёрн начал готовиться к путешествию в дни переезда. Когда он был готов, Одд покинул дом и отправился к горячим источникам на Холме Дымов. Там стояли его овчарни. Он не хотел присутствовать при отъезде Халльбьёрна, потому что он сомневался, захочет ли Халльгерд поехать с мужем. Одд всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Халльбьёрн направился в женскую половину дома, Халльгерд сидела на возвышении и расчесывала волосы. Волосы укрывали ее всю и падали на пол. У нее и у Халльгерд Перекрученной Штанины были самые чудесные волосы во всей Исландии. Халльбьёрн попросил ее вставать и отправляться в путь. Она сидела и молчала. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Так повторилось трижды. Тогда Халльбьёрн стал перед ней и сказал вису:

Опору оружья
Ловн кубков отвергла,
могу лишь затылком
ее любоваться.
Ничто не избавит
меня от печали,
тоска гложет сердце,
от горя я гибну[27].

После этого он обмотал ее волосы вокруг своей руки, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он вытащил меч и отрубил ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было три человека и пара навьюченных лошадей.

Дома было мало людей, и тотчас послали к Одду сообщить о случившемся. Во Дворе Кьяльвёр был Снэбьёрн, и Одд направил людей к нему, прося отправиться в погоню, потому что сам он не мог ехать.

Снэбьёрн поехал за ними, взяв с собой одиннадцать человек, и когда товарищи Халльбьёрна увидели преследование, они попросили его скрыться, но тот не захотел. Снэбьёрн с людьми преследовали их до холмов, которые теперь называются Халльбьёрновы Курганы. Халльбьёрн с товарищами поднялись на эти холмы и начали там защищаться. Погибли три человека Снэбьёрна и оба товарища Халльбьёрна. Снэбьёрн отрубил Халльбьёрну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов и там убил еще двух человек Снэбьёрна, а сам пал мертвым. Поэтому на том холме три кургана, а пять на другом. После этого Снэбьёрн вернулся домой.

У Снэбьёрна в устье Гримовой Реки был корабль. Половину его выкупил Хрольв с Красных Песков. Всего их было двенадцать человек. Со Снэбьёрном были Торкель и Сумарлиди, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара со Столбового Холма. Снэбьёрн взял с собой своего воспитателя Тородда с Мыса Тинга и его жену, а Хрольв взял Стюрбьёрна, который после одного своего сна сказал такую вису:

Видел я сон,
проклятьем грозивший,
на северо-западе,
за морем свершится;
там лед и мороз,
холод чудовищный;
там, сон поведал,
убит будет Снэбьёрн[28].

Они отправились искать Шхеры Гуннбьёрна и нашли землю. Снэбьёрн не захотел ее разведывать ночью. Стюрбьёрн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьёрн ударил его топором. Тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который оказался погребен под снегом. Торкель, сын Рыжего, обнаружил, что по шесту, который торчат из окна дома, стекает вода. Это было в месяце гои. Тогда они выкопались наружу. Снэбьёрн чинил корабль, Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стюрбьёрн и его люди — от имени Хрольва, остальные отправились на промысел. Стюрбьёрн убил Тородда, а вместе с Хрольвом они убили и Снэбьёрна. Сыновья Рыжего и все остальные поклялись им в верности, чтобы спасти свою жизнь.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда — в Исландию, в Брод. Торкель Лохмотья догадался, что произошло с сыновьями Рыжего. Хрольв выстроил крепость на Побережной Пустоши. Лохмотья послал Свейнунга за его головой. Сначала он прибыл на Болота к Хермунду, потом — к Олаву на Скалы, потом — к Гесту на Пастбище. Тот послал его к своему другу Хрольву. Свейнунг убил Хрольва и Стюрбьёрна. Затем он вернулся на Пастбище. Гест обменялся с ним мечом и топором, дал ему двух лошадей с черными гривами, а потом послал человека прямо в Брод, во Фьорд Колли, и предложил Торбьёрну Сильному отобрать этих лошадей. Торбьёрн убил его на Косе Свейнунга, потому что меч сломался у рукоятки.

Лохмотья похвалялся перед Гестом, когда они сравнивали свою мудрость, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своим друзьям.
Глава 52

Олав Спокойный занял землю от Реки Длинной Долины до Реки Песчаной Косы и жил в Счастливой Долине. Он был женат на Торе, дочери Гуннстейна. Их сыном был Гримольв, который женился на Ведис, сестре Вебьёрна.

Одного знаменитого мужа из Согна звали Торольв Преданный. Он повздорил с ярлом Хаконом, сыном Грьотгарда, и с разрешения конунга Харальда уехал в Исландию. Он занял землю от Реки Песчаной Косы до Реки Следа Великанши в Хравновом Фьорде. Он жил в Снежных Горах. Его сыном был Офейг, который женился на Откатле.

Эрлюг, сын Бёдвара, сына Вигстерка, приехал в Исландию из-за самовластья конунга Харальда Прекрасноволосого. Первую зиму он провел с Гейрмундом Адская Кожа, а весной Гейрмунд дал ему дом в Главном Заливе и те земли, что туда прилегали. Эрлюг женился на Сигню, дочери Облауда, сестре Хёгни Белого. Их сыном был Кетиль Гува, который женился на Ир, дочери Гейрмунда.

Здесь перечисляются занятия земли Гейрмунда, которое уже написано выше, все от Мыса Стремнины на восток до Рога.

Эрлюг владел Равниной и Ледниковыми Фьордами.

Пещерный Бьёрн, сын Херфинна и Халлы, был великим викингом. Он всегда был недругом конунга Харальда. Он прибыл в Исландию и пришел во Фьорд Бьёрна на корабле со множеством щитов. За это его прозвали Щитовый Бьёрн. Он занял землю от Мыса Стремнины до Скал, и жил он в Заливе Щитового Бьёрна, а другой его дом был на Мысе Бьёрна. Это его главные жилища. Его сыном был Торбьёрн, отец Арнгерд, на которой женился Тьодрек, сын Равнинного Бьёрна, а их сыновьями были Торбьёрн, Стурла и Тьодрек.

Гейрольвом звали человека, который разбил свой корабль о Скалу Герьольва. Потом, с разрешения Бьёрна, он поселился там под этой скалой.

Торвальд, сын Асвальда, сына Ульва, сына Бычьего Торира, занял Скалистую Землю и Скалистый Залив до Лугового Мыса и всю жизнь жил в Скалах. Его сыном был Эйрик Рыжий, который поселился в Гренландии, о чем уже было рассказано.

Херрёд Белое Облако был человек благородного происхождения. Он был убит по приказу конунга Харальда, а три его сына уехали в Исландию и заняли землю на Побережьях: Эйвинд во Фьорде Эйвинда, Офейг во Фьорде Офейга, Ингольв во Фьорде Ингольва. Потом они там жили.

Эйрик Петля звался человек, который занял землю от Фьорда Ингольва до Безрыбного Фьорда и жил в Заливе Деревянной Мошонки. Он женился на Алов, дочери Ингольва с Фьорда Ингольва. Их сыном был Флоси, который жил в Заливе, там где норвежцы разбили свой корабль и из обломков сделали новый, который назвали Деревянной Мошонкой. На нем Флоси поплыл за границу, но его отнесло назад во Фьорд Топора. Оттуда начинается сага о Бёдмоде Вояке и Гримольве.
Глава 53

Энунд Деревянная Нога, сын Офейга Косолапого, сына Ивара Палки, участвовал в битве в Хаврсфьорде против конунга Харальда и потерял там свою ногу. После этого он поехал в Исландию и занял землю от Утесов до Неприступного Утеса, Залив Холодной Спины, Кольбейнов Залив, Загонный Залив, и до старости жил в Холодной Спине. Он был братом Гудбьёрг, матери Гудбранда Шишки, отца Асты, матери конунга Олава. У Энунда было четверо сыновей. Первого звали Греттир, второго — Торгейр Бутылочная Спина, третьего — Асгейр Буйная Голова, отец Кальва, Хревны, на которой женился Кьяртан, и Турид, на которой женился Торкель Кугги, а потом Стейнмод, сын Олава. Четвертым был Торгрим Седая Голова, отец Асмунда, отца Греттира Сильного.

Бьёрном звали человека, который занял Бьёрнов Фьорд. Он женился на Льюве. Их сыном был Сван, который жил на Свановом Холме.

Стейнгрим занял весь Стейнгримов Фьорд и жил в Междуречье Троллей. Его сыном был Торир, отец Халльдора, отца Торвальда Аургоди, отца Горького Одди, отца Стейндора, отца Одда, отца Высокого Снорри, отца Одда Монаха, Торольва и Торарина Сварливого.

Колли звался человек, который занял Фьорд Колли и Оползневый Уступ и жил под Горой, покуда был жив.

Одного человека звали Торбьёрн Горечь. Он был викинг и злодей. Он прибыл в Исландию со своей семьей. Он занял тот фьорд, что теперь называется Горечь, и поселился там.

Немного времени спустя Гудлауг, брат Гильса Нос как Веретено, разбил свой корабль о тот мыс, что теперь называется Гудлаугов Мыс. На берег выбрались Гудлауг, его жена и дочь, а другие люди погибли. Они пришли к Торбьёрну Горечь, а тот убил взрослых, а девочку взял на воспитание. Когда об этом узнал Гильс Нос как Веретено, он приехал и отомстил за своего брата. Он убил Торбьёрна Горечь и еще других людей.

По имени Гудлауга назван Гудлаугов Залив.

Одного человека звали Бальки, сын Блэинга, сына Соти с Мыса Соти. Он сражался против конунга Харальда в Хаврсфьорде. После этого он уехал в Исландию и занял весь Бараний Фьорд. Он жил в двух хуторах, Дворах Бальки, а позже во Дворе и там умер.

Его сыном был Берси Безбожник, который сначала жил во Дворе Берси в Бараньем Фьорде, а потом он занял Долину Длинного Озера, и там у него был другой дом. Но потом он женился на Тордис, дочери Торхадда из Долины Горячей Реки, и получил за ней Землю Островка. Их сыном был Арнгейр, отец Бьёрна Бойца из Долины Горячей Реки. Дочерью Бальки была Гейрбьёрг, мать Велейва Старого.

Арндис Богатая, дочь Стейнольва Низкого, позже заняла землю в Бараньем Фьорде у Столовой Косы. Она жила во Дворе. Ее сыном был Торд, который первым поселился на Круче в Грязном Дворе.
Глава 54

Трёст и Греньюд, сыновья Хермунда Скрюченного, заняли землю в Бараньем Фьорде от Столовой Косы и жили в Каменниках. От Греньюда произошел священник Лошадиный Геллир, а от Трёста — Орм. Сыном Трёста был и Торкель с Кадочной Косы, отец Гудрун, на которой женился Торбьёрн Пузо, сын Хромунда Хромого. Они жили на Красивом Склоне. Их сыном был Торлейв Воспитанник Хромунда. Еще сыном Хромунда был Хастейн. Все они жили сообща. Сына Торкеля, сына Трёста, звали Торир. Он жил в Каменниках. Его дочь звали Хельга.

В это же время на Столовую Косу приплыли Хельги Увертка и его брат Ёрунд. Они были викинги, с ними было десять свободных человек, не считая юношей. Все они прибыли в Каменники. Тогда Хельги женился на Хельге, дочери Торира.

Хромунд и его сын потеряли лошадей. Они обвинили в этом Хельги, и Скегги со Среднего Фьорда вызвал их по этому делу в альтинг. А Хромунд и его сын хотели охранять область и сделали хорошую крепость на Склоне. Норвежцы снаряжали свой корабль.

Одним утром ворон сел на дымник на Склоне и начал громко каркать. Хромунд сказал вису:

Слышу крик черного лебедя
пота костров кольчуги,
чует поживу птица
толстая этим утром.
Так коршун рыдает сражений
от века, ибо кукушка
Гаута хлопот пророчит
воинам горькую участь[29].

Торбьёрн ответил:

С криком падает камнем
чайка озера ран
в море сраженья:
страстно желает она
утренней жертвы;
столько зевак на падаль слеталось
от века, потому что коршун ран
мёда клятвы воинов жаждет[30].

В это время норвежцы вошли в крепость, потому что люди в крепости не закрыли ее. Братья вышли им навстречу, но женщины сказали, что Хромунд слишком стар, а Торлейв слишком юн, чтобы сражаться. Ему было пятнадцать зим. Тогда Хромунд сказал вису:

Не предсказывали смерть
мне ни в тот, ни в этот день,
смело выйдем на рёв Ильм,
не послушавшись совета;
раньше смерти не умрём,
нет мне дела до того,
что кисть Хедина одежды
может щит окрасить красным[31].

В крепости погибло шесть норвежцев, а еще шесть обратились в бегство.

Но когда Торбьёрн захотел закрыть крепость, в него попали топориком. Торбьёрн вытащил топорик из раны и ударил Ёрунда между лопаток так, что топорик вышел из груди. Хельги взвалил его на свою спину и так убежал. Хромунд был убит, а Торлейв смертельно ранен. Хастейн побежал за ними, но Хельги сбросил с себя мертвого Ёрунда. Тогда он повернул назад. Женщины спросили о новостях. Хастейн ответил висой:

Смерть нашли шесть
стволов прута ран
в Ньёрдунгов буре.
Там, на камнях, половина
разбойников злобных уснула,
беглецам же уснуть,
думаю, долго не даст
боль от ударов[32].

Женщины спросили, сколько их было. Хастейн ответил:

Нас, родичей, четверо только
отражало их натиск упорный;
сам-четверт понес я на бой
огонь путей перевязи,
тогда как из лошади Гюльви
двенадцать стволов тинга Гунн,
на наше собранье спешили,
красить красным мечи торопились[33].

Женщины спросили, сколько викингов погибло. Хастейн ответил:

Семеро за стенами
Свёльнира сокрытых
кровью обливаются,
в пыль носы уткнули.
Унесёт не более клёнов
клёнов тинга Фьёльнира
конь дороги Эккиля,
чем принёс сюда[34].

Здесь неплохо посохи
шлемов поработали,
смело можем хвастаться
мы трудами ратными.
Быстро наши острые
кровли Гунн губители
порубили недругов
на потребу воронам.

Этим разорителям
красным разукрасили
их одежды бранные
мы мечами острыми.
Славно поработали
воины отважные,
накормили досыта
ныне битвы соколов.

Поначалу с криком
камни мы метали.
А потом мечами
изодрали в клочья
на врагах сорочки,
многих смерть настигла,
их щиты разбиты,
улизнули прочие.

Лебедь ран рыдает,
чайка крови плачет
по упавшим прутьям
непогоды Хёгни.
Ныне когти коршуна
заняты дохлятиной,
Слейту-Хельги шапку
нахлобучил алую[35].

Из коня дороги
Видблинди добычи
вылезло изрядно
вязов сходки копий.
Шли опоры шлемов
к нам, бренча мечами,
но не все сумели
возвратиться в лодку[36].

В тот же день Хельги и его люди вышли в море и все погибли у Шхеры Хельги возле Оползневого Уступа. Торлейв выздоровел и поселился на Склоне. Хастейн уехал из Исландии и погиб на Великом Змее[37].

Вот было написано о большинстве занятий земли в Четверти Западных Фьордов, по рассказам мудрых людей. Теперь можно сказать, что в этой четверти поселилось много великих людей, и от них произошло много славных родов, о которых мы теперь слышим.

Эти первопоселенцы самые благородные в Четверти Западных Фьордов: Хросскель, Лысый Грим, Тюлений Торир, Бьёрн Восточный, Торольв Бородач с Мостра, Ауд Многомудрая, Гейрмунд Адская Кожа, Ульв Косой, Торд, сын Викинга, хотя некоторые семьи утверждают, что их родословная по мужской линии длиннее. А когда в Исландии пересчитывали людей, в этой четверти было девять сотен бондов[38].
                                                                          Примечания

[1] Кетиль и Тормод Старый, сыновья Бреси, см. гл. 15.

[2] В исландском тексте имени Альвгерд нет, добавлено переводчиком на основании главы 98.

[3] Перевод висы: Asterix. Вариант от Halgar Fenrirsson:

На Аталя Вороне, в стенах
каменных — кормчий ныне.
Конь деревянный не полон
мужами, искусными в битвах.
Лучше буду один я,
чем вместе с отродьем Трэля:
так дольше запомнят люди,
на чьем корабле лежу.

[4] Перевод висы: С. М. Гаврюшин, Е. В. Литовских (МГУ). Смысл этой висы непонятен и загадочен.

[5] Щётки — это место над самым копытом лошади.

[6] В предыдущей главе говорится, что Турид, дочь Аудуна, была женой Торлака, сына Асгейра с Косы. В конце следующей главы говорится о другой жене Асгейра с Косы.

[7] Или Торхильд.

[8] В «Саге о Греттире» Стейн Мореход назван сыном Торира Осенняя Мгла.

[9] Ошибка: Тьодхильд — дочь Ёрунда, сына Ульва (см. главу 43).

[10] Перевод М. И. Стеблин-Каменского.

[11] В главе 28 Арнора названа дочерью Эйнара с Конца Склона, тезки Лагунного Эйнара.

[12] В «Саге о людях из Лососьей Долины» эта Халльфрид названа Йорун.

[13] В «Саге о людях из Лососьей Долины» эту дочь Барда зовут Гудню.

[14] Жена Гуннара с Конца Склона.

[15] Она же Гьявлауг, она же Гудлауг.

[16] В «Саге о людях из Лососьей Долины» Херстейн — внук, а не сын Сонного Кетиля.

[17] Это большое морское сражение (885 г.) содействовало заселению Исландии, возможно, более, чем любое другое событие. Это был пик противостояния норвежских ярлов и херсиров завоеваниям Харальда Прекрасноволосого. В «Книге о занятии земли» описывается множество людей, которые участвовали в этой битве и бежали оттуда в Исландию.

[18] В главе 45 отцом Халльвёр назван Торхалль.

[19] Вообще-то Хрольв был сыном Хроальда (см. главу 21).

[20] В главе 21 дается такая линия: Хрольв — Сёльви — Торд — Сёльви — Торд — Магнус — Сёльви — Паль.

[21] Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Скала Галлов.

[22] Гува (gufa) переводится с древнеисландского как «пар» (имеется в виду испарение от горячего источника), но также это слово имеет значение «медлительный человек, флегматик».

[23] В главе 37 отцом Колля назван херсир Бараний Грим.

[24] В «Саге о людях из Лососьей Долины» Халльфрид названа Йорунн.

[25] В «Саге о Гисли» женой Вестейна и матерью его детей названа некая Гуннхильд, на Турид же был женат Бьяртмар, сын Ана.

[26] В исландском тексте имени Бьёрг нет, добавлено переводчиком.

[27] Перевод висы: Asterix. Вариант от Эльвиры Харитоновой:

О Ловн кубков пива пенных,
в одеждах из льна, ты позволила мне
коснуться ее на мгновенье рукою,
но отвергла меня прекрасная ива.
Ничем не прогонишь кручину такую,
кого бы в жены ни взял я,
и гложет горе сердца корень,
и гибну я в беде своей.

[28] Перевод висы: Halgar Fenrirsson.

[29] Перевод висы: Asterix, с поправками от Halgar Fenrirsson. Костры кольчуги — мечи, пот мечей — кровь, черный лебедь крови — ворон. Коршун сражений — ворон. Гаут — Один, хлопоты Одина — битва, кукушка битвы — ворон. Вариант перевода от Эльвиры Харитоновой:

Из дымки утра слышны крики —
то враны жаждут ран шипов —
предвестник трупов чует битву
и долгожданный смерти пир.
Так ястреб битв кричал надрывно,
прослыша из холодной мглы
шум Гаута, что предвестил нам
неотвратимый жребий наш.

[30] Перевод висы: Asterix. Озеро ран — кровь, чайка крови — ворон. Зеваки — вороны. Коршун ран — ворон. Мёд клятвы воинов — кровь. Вариант перевода висы от Эльвиры Харитоновой:

И пьющий кровь
на крыльях ночи летит
и просит жадно он
добычи щедрой у рассвета.
Так хищник битвы крикнул
громко с древа веков,
с древа лет, а другие в то время
клятвенной крови искали.

[31] Перевод висы: Asterix. Ильм — валькирия, ее рев — битва; Хедин — конунг, его одежды — кольчуга, кисть кольчуги — меч. Вариант перевода от Эльвиры Харитоновой:

Силы мира земного!
Дни иль годы отмерены мне —
я не знаю. Знаю только одно —
что без страха кинусь я в бой.
И неважно, пронзит ли
рдяный жезл Одина
красный мой щит. Ведь с рожденья
срок жизни отмерен мне.

[32] Перевод висы: Asterix. Прут ран — меч, ствол меча — воин, Ньёрдунги — родственники Ньёрда, т. е. боги, буря богов — битва. Вариант перевода висы от Эльвиры Харитоновой:

Шесть сынов Ньёрда
спят, и никто не оплачет их,
в бою нашли они гибель
в этих чужих краях.
Хоть знаю, полегло немало
врагов на поле позади,
но ноют колотые раны
у тех, кто бегством жизнь сберег.

[33] Перевод висы: Asterix. Перевязь — ремешок меча, проходящий через плечо; ее путь — кольчуга, поверх которой он идет; огонь кольчуги — меч. Гюльви — морской конунг, его лошадь — корабль. Гунн — валькирия, ее тинг — битва; стволы битвы — воины.

[34] Перевод этой и пяти следующих вис: Asterix. Скрытые за стенами Свёльнира — воины, Свёльнир — одно из имен Одина, стены Одина — щиты. Тинг Фьёльнира — битва, клёны битвы — воины, Эккиль — морской конунг, его дорога — море, конь моря — корабль. «Унесет не более» — т. е. меньше.

[35] Слейту-Хельги = Хельги Увёртка.

[36] Конь дороги Видблинди — корабль, сходка копий — битва, вязы битвы — воины.

[37] Корабль конунга Олава Трюггвасона, Хастейн погиб в битве при Свольдре (9 сентября 1000 г.).

[38] Вернее, девять «больших» сотен, т. е. 9 по 120, итого около 1080 человек.

 

                                                          Книга о занятии земли
                                                                 Landnámabók
                                                                 Часть третья


Здесь начинается рассказ о занятии земли в Четверти Северных Фьордов, которая была самой населеной во всей Исландии, и где, как показывают обстоятельства, произошли самые великие события как древности, так и современности, о которых ещё будет написано.
Глава 55

Эйстейн Вонючка, сына Альва из Осты, занял восточное побережье Бараньего Фьорда после Бальки и жил там несколько зим до тех пор, пока не женился на Торхильд, дочери Торстейна Рыжего. Тогда он переехал с севера в Долину и поселился там. Их сыновьями были Альв из Долин, Торд, Торольв Лис и Храпп.

Тороддом звали человека, который занял землю в Бараньем Фьорде и жил в Тороддовом Дворе. Его сыном был Арнор Пушистый Нос, который женился на Герд, дочери Бёдвара с Холма Бёдвара. Их сыновьями были Торбьёрн, убитый Греттиром, и Тородд Обрывок Драпы, отец Вальгерд, на которой женился Скегги Короткорукий[1], сын Гамли, сына Торда, сына Эйольва, сына Эйяра, сына Торольва Цепкого со Снежных Гор. Сыном Скегги Короткорукого был Гамли, отец Альвдис, матери Одда Монаха.

Насмешливый Скегги звался один знатный человек в Норвегии. Его сыном был Бьёрн, которого прозвали Меховым Бьёрном, потому что он совершал поездки в Хольмгард[2]. А когда ему наскучили торговые поездки, он уехал в Исландию и занял Средний Фьорд и Долину Льняных Пашен. Его сыном был Скегги со Среднего Фьорда. Он был очень смел и путешествовал по морю.

Он совершал набеги в Аустрвеге и, когда возвращался с востока, остановился в Данмёрке в Сьоланде. Там он высадился, раскопал курган Хрольва Жердинки и забрал оттуда Скёвнунг — меч конунга Хрольва, секиру Хьяльти и многие другие сокровища, но не смог найти Лауви[3].

Скегги жил в Дымах в Среднем Фьорде и женился на […]. Их детьми были Эйд, который женился на Хавторе, дочери Торберга Рыло в Зерне и Алов Ладейный Щит, сестры Торгейра Голльнира. У них было много детей. Вторым сыном Скегги был Колль, отец Халльдора, отца Тордис, на которой женился Хельги Скальд, и Торкатлы. Дочерями Скегги были Хродню, на которой женился Торд Ревун, и Торбьёрг, на которой женился Асбьёрн Богатый, сын Хёрда. Их дочерью была Ингибьёрг, на которой женился Иллуги Черный, их сыновьями были Гуннлауг Змеиный Язык[4], Хермунд и Кетиль. [Одного из сыновей Эйда звали Торхалль, он был отцом Эйда, отца Торхалля, отца Оддню, матери Гейрлауг, матери Снелауг, матери Маркуса с Каменников.]

Одного знатного человека звали Харальд Кольцо. Он привёл свой корабль в Западную Бухту и провёл там первую зиму, рядом с местом, где он высадился и которое называется теперь Хринговым Двором. Он занял весь Озёрный Мыс до Реки Рабыни на западе, а на востоке до Поперечной Реки поперёк до Скалистого Устья и все основные скалы до моря, и жил в Холмах. Его сыном был Торбранд, отец Асбранда, отца Сёльви Гордого с Эгирова Побережья и Торгейра, который жил в Холмах. Его дочерью была Астрид, на которой женился Арнмод, сын Хедина. Их сыном был Хедин. Второй дочерью Торгейра была Торгерд, на которой женился Торгрим, сын Петра с Устья.

Соти звался человек, который занял Западную Бухту и жил под Горой Соти.

Одного ярла в Англии звали Собачьим Стейнаром. Он взял в жены Алов, дочь Рагнара Кожаные Штаны. Их детьми были Бьёрн, отец Аудуна Оглобли, Эйрик, отец Сигурда Бьодаскалли, и Исгерд, на которой женился ярл Торир из Вермаланда.

Аудун Оглобля приплыл в Исландию, занял Лозняковую Долину и поселился во Дворе Аудуна. С ним прибыл его товарищ Торгильс Крикун, отец годи Торарина. Аудун Оглобля был отцом Торы Мшистое Горло, матери Ульвхильд, матери Асты, матери конунга Олава Святого. Сыном Аудуна Оглобли был Асгейр с Асгейровой Реки. Он женился на Йорунн, дочери Ингимунда Старого. Их детьми были Торвальд, отец Даллы, матери епископа Гицура, и Аудун, отец Асгейра, отца Аудуна, отца Эгиля, который взял в жены Ульвхейд, дочь Эйольва, сына Гудмунда, а их сыном был Эйольв, которого убили на альтинге, отец Орма, капеллана епископа Торлака. Вторым сыном Аудуна Оглобли был Эйстейн, отец Торстейна, отца Хельги, отца Торорма, отца Одда, отца Халльбьёрна, отца священника Сигхвата. Дочерью Асгейра с Асгейровой Реки была Торбьёрг Радость Скамьи.

Ормом звали человека, который занял Долину Орма и поселился там. Он был отцом Одда, отца Тородда, отца Хельги, отца Харри, отца Йоры, матери Тордис, матери Танни, отца Скафти.
Глава 56

Кетиль Увалень был знатным херсиром в Раумсдале в Норвегии. Он был сыном Орма Осколка Раковины, сына Лошадиного Бьёрна, сына Раума, сына Ётун-Бьёрна из северной Норвегии. Кетиль взял в жены Мьёлль, дочь Ана Лучника. Их сына звали Торстейном. С подстрекательсва своего отца он напал в лесу в Упплёнде на Ёкуля, сына Ингимунда, ярла Гаутланда. Ёкуль подарил ему жизнь[5]. Позже Торстейн взял в жены Тордис, его сестру. Их сыном был Ингимунд Старый. Он воспитывался в Хевне с Ториром, отцом Грима и Хромунда.

Провидица Хейд предсказала, что они все поселятся в той стране, которая была еще не открыта в море на западе, но Ингимунд сказал, что воспротивится этому. Провидица сказала ему, что это невозможно, и что знаком этого будет то, что из его кошелька исчезнет амулет, который найдётся тогда, когда он вкопает в этой стране столбы от своего почетного сиденья.

Ингимунд был великим викингом и постоянно ходил в походы за добычей на запад. Его товарищем был Сэмунд с Южных Островов. Они вернулись их похода в то время[6], когда конунг Харальд подчинял страну и готовился к битве в Хаврсфьорде против Торира Длиннолицего и его союзников. Ингимунд хотел помочь конунгу, а Сэмунд — нет, и там они распрощались. После битвы конунг отдал Ингимунду в жёны Вигдис, дочь ярла Торира Молчаливого. Она и Ёрунд Шея были его незаконнорожденными детьми.

Ингимунду некуда было направиться. Поэтому конунг Харальд посоветовал ему искать свою судьбу в Исландии. Ингимунд не решился на это, хотя и послал тогда двух Финнов в зверином обличьи[7] в Исландию за своим талисманом. То был Фрейр, сделанный из серебра. Финны вернулись, они нашли этот талисман, но не смогли им завладеть. Они описали Ингимунду долину между двумя холмами и рассказали Ингимунду о всех достоинствах земли и как достичь того места, где он поселится.

После этого Ингимунд начал своё путешествие в Исландию и с ним его шурин Ёрунд, его друзья Эйвинд Голый, Асмунд и Хвати, и его рабы Фридмунд, Бёдвар, Торир Лисья Борода и Ульвкель. Они высадились (в устье Гримовой Реки) на юге страны, и остались все на зиму на Дягилевой Косе у Грима, побратима Ингмунда. А весной они отправились на север в пустоши. Они пришли в один фьорд, где нашли двух баранов. Они назвали его Бараним Фьордом. Потом они прошли по области на север и везде давали имена. Зиму он провёл в Лозняковой Долине на Ингимундовом Холме. Оттуда они увидели незаснеженные горы на юго-востоке и весной пошли туда. Там Ингимунд признал те земли, которые были ему предсказаны. Его дочь Тордис родилась на Холме Тордис.

Ингимунд занял всю Озерную Долину от Священного Озера до Озера Судьбы на востоке. Он поселился в Капище и нашел там свой талисман, когда вкапывал свои столбы почётного сидения. Его сыновьями от Вигдис были Торстейн, Ёкуль, Торир Козлиное Бедро и Хёгни. Его сына от рабыни звали Смид, а дочерей — Йорунн и Тордис. [На Йорунн женился Асгейр Буйная Голова. Их дочерью была Торбьёрн Радость Скамьи.]
Глава 57

Ёрунд (Шея) занял землю от Озера Судьбы до Ручья Верескового Оврага и жил на Луге под Ёрундовой Горой. Его сыном был Мар со Двора Мара, [отец Халлы, матери Вигдис, матери Свейнбьёрна, отца Торстейна, отца Ботольва, отца Тордис, матери Хельги, матери Торда, отца Маркуса с Каменников].

Хвати занял землю от Ручья Верескового Оврага до Овражной Реки и жил во Дворе Хвати.

Асмунд занял землю от Священного Озера около Области Косы Тинга и жил под Вершиной.

Фридмунд занял Тенистую Долину.

Эйвинд Голый занял Долину Бланды. Его сыновьями были Хермунд и Хромунд Хромой.

Ингимунд нашёл белых медведицу и двух медвежат на Медвежачьем Озере. После этого он поехал за границу и подарил конунгу Харальду этих зверей. До этого люди в Норвегии не видали белых медведей. Тогда конунг Харальд дал Ингимунду корабль с грузом леса, и он двумя кораблями поплыл на север страны первым после Скаги и вошёл в Медвежачье Озеро. Это место называется Сараем Пешехода[8] возле Кос Тинга.

После этого с Ингимундом был Хравн Норвежец. У него был хороший меч. Он занёс его в храм. Поэтому Ингимунд отобрал у него этот меч.

Вместе с Ингимундом в страну прибыли братья Халлорм и Торорм. Халлорм женился на его дочери Тордис и получил за ней земли Птичьей Реки. Их сыном был Торгрим Годи с Птичьей Реки, [отец Торкеля Разгребалы. Торкель Разгребала был отцом Арнора, отца Рагнхейд, матери Орма, отца Торлейка, отца Торлейва Ворчливого, отца Хельги, на которой женился Снорри, сын Маркуса]. Торорм жил на Торормовом Междуречье.

Ингимунд потерял десять свиней, а следующей осенью нашёл их в Свиной Долине, и была там сотня свиней. Кабана звали Бейгад. Он прыгнул в Свиное Озеро и плавал, пока не зажили его копыта. Он умер от усталости на Холме Бейгада.
Глава 58

Хроллейв Большой и его мать Льот приплыли в Городищенский Фьорд. Они пошли по области на север и нигде не получали приюта, пока не добрались до Мысового Фьорда к Сэмунду. Хроллейв был сыном Арнальда, брата Сэмунда. Он направил их к северу на Мысовый Берег к Торду, а тот дал им землю в Хроллейвовой Долине. Он жил там.

Хроллейв соблазнил Хродню, дочь Уни из Долины Уни. Одд, сын Уни, преследовал его и убил Льота, его двоюродного брата, а его ранил в ногу, потому что железо не разрезало его куртку. Хроллейв убил Одда и двух других людей, а еще двое убежали. За это Торд с Мыса объявил его вне закона по всей области, где реки впадают в море в Мысовом Фьорде.

Тогда Сэмунд послал Хроллейва к Ингимунду Старому. Ингимунд поселил его внизу у Гребня Одда напротив Капища. Он ловил рыбу в Реке Озерной Долины вместе с Ингимундом и должен был уступать реку людям из Капища, но он не захотел уступить сыновьям Ингимунда, и они начали сражаться у реки. Об этом рассказали Ингимунду. Он был тогда уже слеп и велел пастушку отвезти его на лошади к тому месту у реки. Хроллейв бросил в него копье и пробил насквозь. Тогда они поехали домой. Ингимунд послал мальчика сказать Хроллейву, что умер на почетном сидении, когда его сыновья вернулись домой. Хроллейв рассказал об этом своей матери. Она сказала, что они проверят, что сильнее, удача сыновей Ингимунда или её волшебство, и попросила его сразу же отправляться в дорогу.

Торстейн должен был разыскать Хроллейва и получить драгоценности из наследства. Сыновья Ингимунда не сели на почётное сидение своего отца[9].

Они поехали на север к Гейрмунду, и Торстейн дал ему шесть десятков серебра за то, чтобы он выследил Хроллейва. Они нашли его следы к северу через Перешейки к Озёрной Долине. Торстейн послал своего работника к Гребню разведать. Он произнёс двенадцать вис, прежде чем к дверям подошли, и увидел кучу одежды на головнях, а внизу было красное одеяние. Торстейн сказал, что там был Хроллейв: «А Льот, должно быть, приносит жертвы ради его долгой жизни». Они пошли к Гребню, и Торстейн захотел сидеть напротив двери и не уступил Ёкулю, который тоже хотел там быть. Какой-то человек вышел наружу и осмотрелся. Потом второй повёл Хроллейва за собой. Ёкуль вскочил и упал за кучу дров, бросив полено своим братьям. После этого он подбежал к Хроллейву, и они покатились с откоса, и Ёкуль очутился сверху. Тогда подошёл Торстейн, и они взялись за оружие. Тут появилась Льот, она шла задом наперёд. Она держала голову между своими ногами, а одежда была на спине. Ёкуль отрубил голову Хроллейву и бросил её в лицо Льот. Но напоследок она сказала:

— Сейчас перед моими глазами перевёрнута земля, а для тебя всё перевернётся.

После этого Торстейн выбрал землю Капища, а Ёкуль взял меч и поселился в Междуречье. Торир получил годорд, поселился в Подгорье, и стали его одолевать приступы бешенства. Хёгни взял корабль Пешеход и стал путешественником. Смид жил в Смидовом Дворе. Торстейн взял в жёны Турид Жрицу, дочь Сёльмунда с Асбьёрнова Мыса. Их сыновьями были Ингольв Красивый и Гудбранд.

Сыном Барда, сына Ёкуля, был Ёкуль, которого велел убить конунг Олав Святой. Ёкуль Разбойник сказал, что долго в этому роду будут происходить случайные убийства. [Торгрим жил на Выступах. Сыновья Ингимунда и сыновья Ёрунда сражались за Спорный Выступ, и там погибли Хёгни и вольноотпущенник Торстейна, а из людей Мара — внук Ёрунда и ещё пять человек. Ёкуль разрубил Торгриму бедро, и они бежали прочь. Мар заплатил восемь десятков серебра и завладел Выступами. Торстейн и Ёкуль убили Торольва Адскую Кожу и двух других людей.

Торольв Кувалда жил во Дворе Кувалды выше Священного Озера. Он загнал в воду Халльварда, Торстейнова норвежца, в трясину из-за этих братьев и убил их двоих.

Берг Прямой, племянник Финнбоги Сильного[10] из Городища, приплыл в страну. Торгрим взял в жёны дочь Скиди со Двора Скиди в Озёрной Долине. Там на свадьбе Ёкуль ударил Берга рукоятью меча. За это Торстейн должен был трижды пройти под дёрном на тинге Медвежачьего Озера, но он не захотел. Тогда Финнбоги вызвал Торстейна на поединок, а Берг — Ёкуля. Гривастый Бранд первым поселился выше Холмов. Он поехал на поединок с Торстейном и его людьми на Остров Лозняковой Долины. Там Ёкуль поставил нид[11] Финнбоги.

В страну приплыли Гроа и Торей. Гроа поселилась во Дворе Гроа рядом с Капищем. Торей поселилась в Западной Бухте на Вершине Торей. Гроа устроила осенний прадзник для Торстейна и его братьев. Торстейну трижды снилось, что он не должен ехать. Тогда Гроа волшбою обрушила лавину на всех людей, что там были.

Тогда пообещал Торстейн тому, кто создал солнце, что если приступы бешенства оставят Торира, то он вырастит Торкеля Разгребалу, сына Торгрима с Птичьей Реки, и таким образом получит в конце концов годорд.

Ингольв написал о Вальгерд, дочери Оттара, драпу-мансёнг. Оттар обвинил Ингольва, но ничего не достиг. Тогда Торир скончался, а Оттар отправился прочь.

Гудбранд жил в Гудбрандовом Дворе. Торир был объявлен вне закона из-за женщины. Он должен был убить Ингольва по заданию Оттара. Он напал на Гудбранда, но Гудбранд его убил. Тогда они хотели убить Оттара, но не смогли его настичь. Оттар уплатил пять сотен серебра. А Сварт приплыл с Южных Островов в страну на Минтачную Косу на разбитом корабле. Его наняли убить Ингольва и Гудбранда. Лошади сбились в кучу[12]. Ингольв избежал опасности, но Сварт убил Гудбранда между летовьем и зимними домами. Но и Сварт погиб там в Свартовой Топи. Тогда Оттар уплатил три сотни серебра. Тогда Ингольв взял в жёны Хильд, дочь Олава из Оврага Хауков.

Ингольв убил двух дюдей из Пещеры одним ударом на Летовье в Большом Ущелье и убил трёх других людей. Там погиб его товарищ, а он получил много ран и чуть позже умер.]

Торгильс Крикун, который приплыл с Аудуном Оглоблей, жил у Свиного Озера. Его сыновьями были Толстый Орм, который убил Скарпхедина, сына Вефрёда, [в Озерной Расщелине и Торкель. Сыном его брата был Глэдир, а сыном сестры — Гудмунд Могучий. Торкель Разгребала убил Торкеля со Святого Озера на сходке у Птичьей Реки, будучи одиннадцати лет от роду. Потом Торкель уехал за границу и был у Сигурда, сына Хлёдвира[13]. Торкель, сын Торгильса, взял в жены Хильд, дочь Торорма с Торормова Междуречья. На этой свадьбе Торкель Разгребала убил Глэдира. Хильд, дочь Хермунда, сына Эйвинда, последовала за ним. Он укрывался в Пещере Разгребалы под водопадом Реки Озёрной Долины.

Пророчица Тордис посоветовала, чтобы Торкель на суде направил в голову Гудмунда Могучего её прут, который назывался Каратель, и ему будет нечего сказать, так они получат две сотни серебра. Тогда получил Торкель земли Капища и годорд и владел ими, покуда был жив. Он женился на Вигдис, дочери Олава из Оврага Хауков.

В то время приплыл епископ Фридрек с Торвальдом, сыном Кодрана, и жил на Ущельной Реке у Орма, сына Кодрана, и его сыновей. Епископ был на осеннем празднике у Олава и освятил там огонь. Там были и два берсерка, обоих звали Хаук. Они пошли через этот огонь и оба сгорели, и позже то место назвали Оврагом Хауков. Тогда Торкель принял крещение и все жители Озёрной Долины. Он велел построить церковь на Капище и позволил там хоронить всех людей своего тинга.
Глава 59

Одного человека звали Эйвинд Пустой Шар. Он занял всю Свиную Долину и жил во Дворе Пустого Шара.

Одного человека звали Торбьёрн Колька. На занял Болота Кольки и жил там, покуда был жив.

Эйвинд Голый занял Долину Бланды, как уже было написано. Его сыном был Хромунд Хромой, который убил Хёгни, сына Ингимунда, когда он, Мар и сыновья Ингимунда сражались за Спорный Выступ. Поэтому его изгнали из Четверти Северных Фьордов. Его сыновьями были Хастейн и Торбьёрн, который сражался с Хельги Увёрткой в Бараньем Фьорде. Вторым сыном Эйвинда был Хермунд, отец Хильд, на которой женился Авальди, сын Ингьяльда. Их детьми были Кольфинна, на которой женился Грис, сын Сэминга, и Бранд, который убил Гальти, сына Оттара, на тинге Медвежачьего Озера из-за нида Халльфреда.

Человек по имени Эвар был сыном Кетиля Налётчика и Турид, дочери конунга Харальда Золотой Бороды из Согна. Эвар женился на […]. Их сыном был Вефрёд. Незаконнорожденными сыновьями Эвара были Карли, Торбьёрн Желчный и Торд Большой. Эвар отправился в Исландию из викингского похода со всеми своими сыновьями, кроме Вефрёда. С ним приплыли его родич Гуннстейн, Аудольв и Гаут, а Вефрёд остался в викингском походе.

Эвар привёл свой корабль в устье Бланды. Тогда земли к западу от Бланды были уже заняты. Эвар поднялся по Бланде в поисках земель и, когда пришёл к месту, что назвается Туфовые Откосы, установил там высокий шест и сказал, что берёт там для своего сына Вефрёда место для поселения. После он занял всю Длинную Долину выше оттуда и до самого перешейка на севере. Там он разделил земли между своими спутниками. Эвар поселился в Расселине Эвара.

Вефрёд приплыл позже в устье Реки Пешеходной Расселины и пошёл на север к своему отцу, и отец его не узнал. Они боролись так, что вырвали все скамьи в доме, прежде чем Вефрёд назвал себя. Он построил дом на Туфе, как и было намечено, а Торбьёрн Желчный — во Дворе Желчного, а Гуннстейн — во Дворе Гуннстейна, Карли — во Дворе Карли, Торд — во Дворе Большого, Аудольв — во Дворе Аудольва.

Гаут поселился в Гаутовой Долине. Он был одноруким. Эйвинд Голый и его люди покончили с собой, не захотев жить после Ингимунда Старого. Хаук жил в том месте, что теперь называется Ямами Хаука.

Вефрёд женился на Гуннхильд, дочери Эйрика из Долины Богов, сестре Старри Поединщика. Их сыновьями были Ульвхедин, которого Тьостольв с людьми убили на Оградном Ручье, Скарпхедин, которого убили Толстый Орм с людьми в Озёрном Ущелье, и Хунрёд, отец Мара, отца Хавлиди. [Дочерью Хунрёда была Халльдора, мать Вигдис, матери Ульвхедина, отца Хравна, отца Халльберы, матери Вальдис, матери Снорри, отца Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда с Каменников].

Хольти звался человек, который занял Длинную Долину от Туфа и жил во Дворе Хольти. Он был отцом Исрёда, отца Ислейва, отца Торвальда, отца Торарина Мудрого. Дочерью Торвальда была Тордис, на которой женился Халльдор, сын Снорри Годи. Одной из их дочерей была Торкатла, на которой женился Гудлауг, сын Торфинна с Фьорда Стремнины. Оттуда произошли Стурлунги и жители Мыска. Другой дочерью была Гудрун, на которой женился Кьяртан, сын Асгейра из Озёрного Фьорда, их детьми были Торвальд и Ингирид, на которой женился священник Гудлауг[14].

[Фостольв и Тьостольв поселились на Луговом Склоне в Длинной Долине. Они приняли у себя человека вне закона, которого звали Торгрим. Тот убил Хунрёда и Торольва Лейкгоди с Киля. После этого Фостольв и Тьостольв бились с Ульвхедином, братом Хунрёда, у Оградного Ручья. Тогда они поселились в Лесу, а Финн, сын Ёрунда с Широкого Двора в Западной Бухте, родич Фостольва, помогал им, а Торкель Разгребала отправил их из страны. Ульвхедин прятал свою рану и просил не искать отмщения, говоря, что никому не избежать своей судьбы.

Позже Фостольв с товарищем убили на востоке в Норвегии Скума, вольноотпущенника Хунрёда, очень богатого на золото, и послали всё золото сюда Хунрёду, и так они полностью примирились.]

Мани Поединщик звался человек, который занял Мысовое Побережье на западе до Водопадной Реки, а на востоке до Насыпи Мани, и жил на Заливе Мани. На его дочери женился Торбранд из Долин, отец Мани, отца Кальва Скальда.
Глава 60

Эйлив Орёл был сыном Атли, сына Скиди Старого, сына Барда с Рукава. Сыновьями Эйлива Орла были Кодран с Овражной Реки, Тьодольв Годи из Капища на Мысовом Побережье и Эйстейн, отец Торвальда Оловянный Кол, Торстейна Наёмника и Эрна с Протоков. Эйлив занял землю от Холма Мани до Реки Пешеходной Расщелины и Долину Лососьей Реки и жил там.

Эйлив женился на Торлауг, дочери Сэмунда со Склона. Их сыновьями были Сёльмунд, отец Гудмунда, отца Барди Убийцы и его братьев. Вторым был Атли Сильный, который женился на Хердис, дочери Торда с Мыса. Их детьми были Торлауг, на которой женился Гудмунд Могучий, и Торарин, который взял в жены Халлу, дочь Ёрунда Шеи. Их сыном был Стюрбьёрн, который женился на Ингвильд, дочери Стейнрёда, сына Хедина с Хединова Мыса, их дочерью была Арндис, на которой женился Хамаль, сын Тормода, сына Торкеля Луны.

Сэмунд с Южных Островов, товарищ Ингимунда Старого, как уже было написано, привел свой корабль в устье Реки Пешеходной Расщелины. Сэмунд занял весь Сэмундов Склон до Озёрной Расщелины, выше Сэмундова Ручья, а жил в Сэмундовом Дворе. Его сыном был Гейрмунд, который жил там после. Дочерью Сэмунда была Регинлейв, на которой женился Тородд Шлем, их дочерью была Халльбера, мать Гудмунда Могучего, отца Эйольва, отца Торей, матери Сэмунда Мудрого. Второго сына Сэмунда звали Арнальд, он был отцом Рьюпы, которую взял в жёны Торгейр, сын Торда с Мыса. Их сыном был Халльдор из Капища.

Скевиль звался человек, который привел свой корабль в устье Реки Пешеходной Расщелины в ту же самую неделю, что и Сэмунд. Но пока Сэмунд отмечал огнем занятую им землю, Скевиль занял всю землю от Овечьей Реки. Он взял эту землю из занятых земель Сэмунда без его разрешения, но Сэмунд позволил ему там поселиться.

Одного человека звали Ульвльот. Он занял Длинный Лес ниже Сэмундова Ручья.

Торкель Вингнир, сын Скиди Старого, занял всю землю вокруг Озёрной Расщелины и Долину Чёрной Реки. Его сыном был Арнмод Косой, отец Гальти, отца Торгейра, отца Стюрмира, отца Халля, отца Кольфинны.

Альвгейр звался человек, который занял землю вокруг Альвгейровых Полей и выше до Реки Мерной Горы и жил на Альвгейровых Полях.

Торвидом звали человека, который занял землю от Реки Мерной Горы до Ущельной Реки.

Хросскелем звали человека, который занял Долину Чёрной Реки и все земли Тисовой Реки с позволения Эйрика. Он занял землю до Пастбищного Ущелья внизу и жил на Тисовой Горе. У него был раб по имени Родрек. Он послал его через Долину Мерной Горы на поиски земель на юг в горы. Он пришел к тому ущелью, что лежит к югу от Мерной Горы и которое теперь называется Ущельем Родрека. Там он установил свежесрубленный столб, который назвали Земельным Знаком, а после этого вернулся домой.
Глава 61

Одного знаменитого мужа звали Эйрик. Он приехал в Исландию из Норвегии. Он был сыном Хроальда, сына Гейрмунда, сына Эйрика Торчащая Борода. Эйрик занял землю от Овражной Реки вокруг всей Долины Богов до самой Северной Реки. Он жил в Капище в Долинах Богов. Эйрик женился на Турид, дочери Торда Бороды и сестре Хельги, жены Кетильбьёрна Старого с Мшистой Горы. Детьми Эйрика были Торкель, Хроальд, Торгейр, Старри Поединщик и Гуннхильд. Торгейр, сын Эйрика, женился на Ингвильд, дочери Торгейра, их дочерью была Раннвейг, которую взял в жены Бьярни, сын Хельги Шипа. А Гуннхильд, дочь Эйрика, взял в жены Вефрёд, сын Эвара.

Векель Оборотень звался человек, который занял землю от Овражной Реки до Реки Мерной Горы и жил на Мерной Горе.

Он прослышал о путешествии Родрека. Тогда чуть позже он сам отправился на юг по горам в поисках новых земель. Он дошел до тех холмов, что теперь называются Холмами Векеля. Он выстрелил между этими холмами и вернулся домой.

Когда об этом узнал Эйрик из Долины Богов, он послал на юг по горам своего раба по имени Рёнгуд. Он тоже должен был искать земли. Он прошел на юг до Развилки Бланды, поднялся вдоль той реки,что течет на запад от Долины Людей из Хвина, двинулся на запад по лавовому полю между Полями Дымов и Килем и набрел на следы какого-то человека, которые, как он решил, вели с юга. Тогда он собрал там кучу из камней, что теперь называется Кучей Рёнгуда.

Затем он вернулся, и Эйрик дал ему свободу за его путешествие, и с тех пор был проложен путь по горам между Южной и Северной Четвертями.

Одного человека звали Вороний Хрейдар, а его отцом был Офейг Болтающаяся Борода, сын Бычьего Торира. Отец с сыном снарядили свой корабль в Исландию, но когда они уже увидели землю, Хрейдар подошёл к мачте и сказал, что не будет бросать столбы от почётного сидения за борт, потому что считает глупым принимать решение таким образом, сказал, что лучше поклянётся Тору, чтобы тот провёл его к земле, и пообещал, что будет сражаться за ту землю, если она уже занята. Так он вошёл в Мысовый Фьорд и заплыл на берег Городищенских Песков. Хавард Цапля пришёл к нему и пригласил его к себе, и там он провёл зиму на Цаплином Мысе.

Весной Хавард спросил, что он собирается делать, а он ответил, что намерен сразиться с Сэмундом за землю. Но Хавард отговорил его от этого, сказав, что это плохо закончится, и попросил его пойти на встречу с Эйриком из Долины Богов и попросить совета у него, «ибо он самый мудрый человек в этих краях». Хрейдар так и сделал.

Но когда он встретил Эйрика, тот отговорил его от враждебности, сказал, что неслыханно, что люди ссорятся, пока так мало населения в стране, и сказал, что лучше даст ему всё междуречье ниже Жилищного Болота, что именно туда Тор направил его, туда был повёрнут нос корабля, когда он выплыл на Городищенские Пески, и сказал, что это плодородная земля для него и его сыновей.

Этому решению Хрейдар подчинился и поселился в Каменном Дворе. Он решил умереть в Мерной Горе. Его сыном был Офейг Жидкобородый, отец Бьёрна, отца Стейна из Междуречья.
Глава 62

Человек по имени Энунд Мудрый занял землю от Граничного Ущелья и всю восточную долину к востоку.

Когда же Эйрик захотел ехать занимать всю долину к западу, Энунд бросил гадальные кости, чтобы узнать, когда Эйрик поедет занимать эту долину. Тогда Энунд поспешил и выстрелил деревянной стрелой через реку и таким образом присвоил себе эту землю на западе, а поселился он посредине.

Кари звали человека, который занял землю между Северной Рекой и Граничным Ущельем и жил на Плоском Междуречье. Его прозвали Кари из Междуречья. От него произошли люди с Серебряного Двора.

Торбранд Ёррек занял землю выше Реки Поселения весь склон Серебряного Двора и всю Долину Северной Реки к северу, и жил в Торбрандовом Дворе, и велел там сделать такую большую гостиную, чтобы все те люди, что проходили мимо, могли зайти вместе с поклажей, и всем доставало еды. По его имени названа Ёррекова Пустошь выше Двора Подбородка. Он был очень выдающимся и благородным человеком.

Хьяльмольв звался человек, который занял землю вокруг Склона Бланды. Его сыном был Торгрим Кугги, отец Одда с Плечевого Выгона, отца Тюленьего Кальва. Оттуда произошли люди с Плечевого Выгона.

Торир Голубиный Клюв был вольноотпущенником Бычьего Торира. Он привел свой корабль в устье Реки Пешеходной Расселины. Тогда вся область на западе была уже заселена. Он пошёл на север через Ледниковую Реку к Разлому, занял землю между Раскалённой Рекой и Глубокой Рекой и поселился на Болоте Мухи.

В это время в устье Кольбейновой Реки прибыл корабль, груженный домашним скотом. В Лесах Мыса Прибоя они потеряли маленькую кобылицу. Торир Голубиный Клюв купил права на нее, а позднее нашел ее. Эта кобыла была самой быстрой из всех лошадей, и ее назвали Муха.

Одного человека звали Эрн. Он разъезжал по стране из края в край и был колдуном. Он подстерёг Торира из Долины Людей из Хвина, когда тот направлялся на юг через Киль, и побился об заклад с Ториром, чья лошадь окажется быстрее, потому что у него был превосходный конь, и поставил каждый из них по сотне серебра. Они оба поехали на юг через Киль, пока не достигли дороги, что позже была названа Дорога Голубиного Клюва. Разница в резвости лошадей оказалась немалой, и Торир поскакал назад и встретил Эрна на половине пути. Эрн был так сильно раздосадован своим проигрышем, что не захотел больше жить, направился к горе, что теперь называется Эрновой Горой, и покончил там с собой, а Муха осталась там, потому что она была совсем обессилена.

А когда Торир возвращался с тинга, он обнаружил с Мухой жеребца, серого с чёрной гривой. Она была жеребая от него. У них родился Эйдфакси, которого увезли за границу, и однажды он погубил семь человек у озера Мьёр, и сам он погиб там. Муха сгинула в трясине в Болоте Мухи.

Колльсвейн Сильный звался человек, который занял землю между Поперечной Рекой и Ущельной Рекой и жил в Колльсвейновом Дворе над Поперечной Рекой.
Глава 63

Гуннольвом звали человека, который занял землю между Поперечной Рекой и Раскалённой Рекой и жил в Лощине.

Одного знатного херсира в Швеции звали Горм. Он женился на Торе, дочери конунга Эйрика из Уппсалы. Их сына звали Торгильс. Он взял в жены Элину, дочь конунга Бурицлава из Восточных Гардов и Ингигерд, сестры конунга великанов Дагстюгга. Их сыновьями были Хергрим и Херфинн, что женился на Халле, дочери Хедина и Арндис, дочери Хедина. Дочь Херфинна и Халлы звали Гроа. Ее взял в жены Хроар, их сыном был Бьёрн Увертка, который первым занял землю между Каменистой Рекой и Разделенной Рекой, пока его не прогнали Хьяльти и Кольбейн. Он жил во Дворе Бьёрна Увертки. Он женился на […]. Их детьми были Эрнольв, который женился на Торльот, дочери Хьяльти, сына Скальпа, Арнбьёрн, который женился на Торлауг, дочери Торда с Мыса, и Арнодд. Он женился на Торню, дочери Сигмунда, сына Торкеля, которого убил Глум. Дочь Бьёрна Увертки звали Арнфрид, ее взял в жены Мудрый Бёдвар, сын Эндотта.

Эндотт прибыл в Устье Кольбейновой Реки, купил землю у Бьёрна Увертки от восточной Ямы Перешейка до устья Кольбейновой Реки, а на западе от того ручья, что вытекает от Скотного Двора, и до Ущельной Реки, и поселился на Лесном Заливе.

Сигмунд из Вестфольда женился на Ингибьёрг, дочери Рауда Колыбели из Наумудаля, сестре Торстейна Опустошителя. Их сыном был Кольбейн. Он прибыл в Исландию и занял землю между Каменистой Рекой и Спорной Рекой, Кольбейнову Долину и Долину Хьяльти.
Глава 64

Хьяльти, сын Торда Ножны, приплыл в Исландию, по совету Кольбейна занял Долину Хьяльти и поселился в Капище. Его сыновьями были Торвальд и Торд, знаменитые люди.

Они устроили по своему отцу самую знатную тризну в Исландии, там присутствовало двенадцать сотен гостей, и все выдающиеся люди вернулись домой с подарками.

На этой тризне Одд из Широкого Фьорда прочитал драпу, которую он написал о Хьяльти. А до этого Глум, сын Гейри, пригласил Одда на тинг Трескового Фьорда. Тогда сыновья Хьяльти поплыли на корабле с севера до Стейнгримова Фьорда и миновали пустошь, которая теперь называется Ложбиной Людей из Долины Хьяльти. А когда они явились на тот тинг, они были так хорошо одеты, что люди подумали, что явились асы. Об этом есть такая виса:

Manngi hugði manna
morðkannaðra annat,
ísarns meiðr, en Æsir
almærir þar færi,
þás á Þorskafjarðar
þing með ennitinglum
holtvartaris Hjalta
harðfengs synir gengu.

От сыновей Хьяльти произошел великий и знатный род.

Одного знаменитого мужа звали Торд. Он был сыном Бьёрна Жир в Корыте, сына Хроальда Понурого, сына Бьёрна Железный Бок, сына Рагнара Кожаные Штаны. Торд приехал в Исландию, занял Мысовый Берег в Мысовом Фьорде между Рекой Долины Уни и Рекой Долины Хроллейва и жил на Мысу.

Торд женился на Торгерд, дочери Торира Бездельника и Фридгерд, дочери ирландского конунга Кьярваля. У них было девятнадцать детей.

Их сыном был Бьёрн. Он женился на Турид, дочери Рева с Обрыва, их детьми были Арнор Старушечий Нос и Тордис, мать Орма, отца Тордис, матери Ботольва, отца Тордис, матери Хельги, матери Гудню, матери сыновей Стурлы.

Торгейром звали второго сына Торда. Он женился на Рьюпе, дочери Арнальда, сына Сэмунда, их сыном был Халльдор из Капища.

Снорри был третим. Он женился на Торхильд Куропатке, дочери Торда Ревуна. Их сыном был Торд Лошадиная Голова, [отец Карлсефни, который открыл Винланд Добрый, отца Снорри, отца Стейнунн, матери Торстейна Несправедливого, отца Гудрун, матери Халлы, матери Флоси, отца Вальгерд, матери господина Эрленда Сильного].

Торвальд Хвастун был четвертым. Одной осенью он пришел в Торвальдов Двор к Смидкелю и некоторое время жил там. Потом он поднялся в пещеру Сурта и прочитал там драпу, которую он написал о пещерном великане. После он женился на дочери Смидкеля, а их дочерью была Йорунн, мать Торбранда с Бакланового Мыса.

Бард был пятым сыном Торда. Он женился на Торарне, дочери Тородда Шлема. Их сыном был Дади Скальд. Сёксольв был шестым сыном Торда, седьмым Торгрим, восьмым Хроар, девятым Кнёрр, десятым Тормод Лысый, одиннадцатым Стейн.

Дочерью Торда была Торлауг, на которой женился Арнбьёрн, сын Бьёрна Увертки, их дочерью была Гудлауг[15], на которой женился Торлейк, сын Хёскульда, их сыном был Болли.

Хердис была второй дочерью Торда. На ней женился Атли Сильный. Торгрима Подбородок как Веретено была третьей, четвертой Арнбьёрг, пятой Арнлейв, шестой Асгерд, седьмой Турид, восьмой Фридгерд из Лощины.

[Сыном Арнора, сына Бьёрна, сына Торда, был Эльдьярн, отец Халля, отца Рагнхильд, матери {Хравна, отца Халльберы, матери}[16] Вальдис, матери Снорри, отца Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда с Каменников].

Хроллейв Большой поселился в Долине Хроллейва, как уже было написано. Торд прогнал его на север за убийство Одда, сына Уни. Тогда он уехал в Озерную Долину.
Глава 65

Одного человека звали Фридлейв. Его отец был гаут родом, а его мать звали Брюнгерд, она была фламандкой. Фридлейв занял весь Равнинный Склон и Долину Фридлейва между Рекой Долины Фридлейва и Столбовой Рекой и жил в Роще. Его сыном был Тьодар, отец Ари и Брюнгерд, матери Стейна из Междуречья.

Флоки, сын Вильгерд, дочери Хёрда-Кари, прибыл в Исландию и занял Долину Флоки между Рекой Долины Флоки и Дымным Холмом. Он жил на Пустоши. Флоки женился на Гро, сестре Торда с Мыса. Их сыном был Оддлейв Посох, который жил на Холме Посоха и поссорился с сыновьями Хяльти. Дочерью Флоки была Тьодгерд, мать Кодрана, отца Тьодгерд, матери Кодрана, отца Кара из Озерной Долины.

Одного шведа звали Торд Пуговица, он был сыном Бьёрна с Кургана, второго звали Хельги Бурав. Они приплыли в Исландию на одном корабле и пришли на Пастбищный Мыс. Торд занял землю между Запрудой и Междуречной Рекой и жил во Дворе Пуговицы. Он женился на Эсе, дочери Льотольва Годи. Их сыном был Хавр, который женился на Турид, дочери Торкеля из Долины Богов. Их сыном был Торарин, отец Офейга.

Хельги Бурав занял землю от Пастбищного Мыса на востоке до Реки Долины Флоки ниже Обрыва и выше до Междуречной Реки и жил в Ограде. Он женился на Гро Быстроглазой. Их детьми были Торольв, Арнор, который сражался с Фридлейвом на Холме Посоха, Торгерд, которую взял в жёны Гейрмунд, сын Сэмунда, и Ульвхильд, которую взял в жёны Арнор, сын Скевиля из Пешеходной Расщелины. Их сыном был Торгейр Щеголь, который убил Мара Язычника на Туфе. Торунн Синяя Щека была другим ребёнком.

Бард с Южных Островов занял землю от Запруды до Реки Узкой Долины. Его сыном был Халль из Узкой Долины, отец Турид, на которой женился Арнор Старушечий Нос.

Бруни Белый звался знаменитый человек, сын Харека уппландского ярла. Он приплыл в Исландию по собственному желанию и занял землю между Рекой Узкой Долины и Ульвовой Долиной. Он жил во Дворе Бруни. Он женился на Арноре, дочери Торгейра Безумного, сына Льотольва Годи. Их сыновьями были Кетиль, Ульвхедин и Торд, от которых пошли жители Обрыва.

Ульв Викинг и Олав Скамья прибыли в Исландию на одном корабле. Ульв занял Ульвову Долину и поселился там. Олав Скамья был сыном Карла с острова Бьяркей в Халогаланде. Он убил Торира Чёрного и за это был объявлен вне закона.

Олав занял всю долину к западу и югу от Фьорда Олава до земель Тормода и жил на Ручье Загона. Его сыновьями были Стейнмод, отец Бьёрна, Гримольв и Арнодд, отец Вильборг, матери Карла Рыжего.

Одного человека звали Тормод Сильный. Он убил Гюрда, деда Скьяльга из Ядра, и бежал в Исландию. Он привёл свой корабль в Мачтовый Фьорд и доплыл на парусах до Тормодовой Косы, и поэтому назвал фьорд Мачтовым. Он занял весь Мачтовый Фьорд между Ульвовой Долиной и Дягилевой Долиной и поселился на Мачтовом Мысе. Он враждовал с Олавом Скамьёй из-за Дягилевой Долины и было убито шестнадцать человек, прежде чем они примирились, и тогда каждый из них двоих должен был владеть долиной в своё лето.

Тормод был сыном Харальда Викинга, и он взял в жёны Арнгерд, сестру Скиди из Долины Скиди. Их сыновьями были Арнгейр Острый, Нарви, отец Транда, отца Нарви с Хворостяного Острова, и Альрек, который сражался на Равнинном Склоне с Кнёрром, сыном Торда.

Гуннольв Старый, сын Торбьёрна Свистуна из Согна, убил Вегейра, отца Вебьёрна Согнского Бойца, и потому уплыл в Исландию. Он занял Фьорд Олава к востоку от Реки Дымов и до Кручи Несчастья и поселился на Реке Гуннольва. Он женился на Гро, дочери Торварда с Осыпи. Их сыновьями были Стейнольв, Торир и Торгрим.
Глава 66

Одного знатного человека в Гаутланде звали Бьёрн. Он был сыном Хрольва из Ама. Он женился на Хлив, дочери Хрольва, сына Ингьяльда, сына конунга Фроди; [Старкад Старый был скальдом этих двух]. Их сына звали Эйвинд.

У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем гаутского конунга Сёльвара. [Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сёльвара, и ярл оказал ему столь сильную поддержку, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его земли. Тогда Бьёрн передал всё своё имущество в Гаутланде в руки своей жене Хлив и своему сыну Эйвинду, а сам уехал на восток с двенадцатью лошадьми, гружеными серебром. Он сжёг Сигфаста в доме вместе с тридцатью людьми за ночь до того, как он покинул страну.] Затем Бьёрн отправился в Норвегию с одиннадцатью людьми, его хорошо принял херсир Грим[17], сын Кольбьёрна Коновала, и был он с ним одну зиму. Тогда Грим захотел убить Бьёрна из-за золота[18]. Поэтому Бьёрн отправился прочь к Эндотту Вороне, который жил в Хвинисфьорде в Агдире, и тот принял его. [Эндотт женился на Сигню, дочери Сигхвата со Склонов из Восточного Вика.] В летнее время Бьёрн уходил в поход на запад, а зимой оставался у Эндотта, покуда его жена Хлив не скончалась в Гаутланде.

Тогда с востока пришёл его сын Эйвинд и перенял боевой корабль своего отца, а Бьёрн женился на Хельге, сестре Эндотта Вороны[19], и был у них сын Транд [Мореход]. Эйвинд ушёл в поход на запад, снарядившись в Ирландию. Он женился на Раварте, дочери ирландского конунга Кьярваля, и поселился там. Поэтому его прозвали Эйвинд Норвежец.

У него и Раварты был сын, которого звали Хельги. Они отправили его на Южные Острова на воспитание. А когда они приплыли туда двумя зимами позже, он был такой измождённый, что они его не узнали. Они забрали его с собой и прозвали его Хельги Тощий. Он вырос в Ирландии. А когда стал взрослым, то сделался очень известным человеком. Тогда он женился на Торунн Рогатой, дочери Кетиля Плосконосого [с Южных Островов], и у них было много детей. Их сыновей звали Хрольв и Ингьяльд.

Хельги Тощий приехал в Исландию со своей женой и детьми. С ним был также его зять Хамунд Адская Кожа, который женился на Ингунн, дочери Хельги. Хельги был очень непоследователен в вере. Он верил во Христа, но молился Тору перед морской поездкой или для храбрости.

Когда Хельги увидел Исландию, решил он узнать у Тора, где следует выбирать землю, и получил указание плыть на север вокруг страны. Тогда спросил его сын Хрольв, неужели Хельги отправится в Туманное Море, если Тор указал ему туда, потому что спутники полагают, что самое время высадиться на берег, поскольку лето почти закончилось.

Хельги занял землю вокруг Хворостяного Острова и внутри Долины Опустошителя. Первую зиму он провёл в Хамундовом Дворе. Зима была очень суровой, [так что погиб чуть ли не весь скот, что у них был].

Весной Хельги поднялся на Солнечные Горы. Тогда он увидел, что земля выглядит гораздо темнее[20] в том фьорде, что они назвали Островным Фьордом из-за тех островков, что лежат внутри него. После этого Хельги погрузил на корабль всё, что у него было, а Хамунд остался жить там. Хельги пристал к земле у Кабаньего Утёса. Там он выпустил на берег двух свиней, а кабана звали Сёльви. Они нашлись три зимы спустя в Долине Сёльви. Тогда их было уже семьдесят свиней.

Летом Хельги обследовал всю область и занял весь Островной Фьорд между Мачтовым Мысом и Рябиновым Мысом. В каждом устье он зажигал большой костёр и таким образом он присвоил себе всю область. Он провёл эту зиму на Реке Секиры, а весной Хельги перенёс свой дом на Христов Мыс и жил там до самой смерти.

Во время этого переезда Торунн Рогатая разродилась на Острове Торунн в рукаве Реки Островного Фьорда. Она родила там Торбьёрг Солнце Островка. Хельги верил в Христа и потому назвал по нему своё поселение.

[Затем Хельги разделил землю между своими сыновьями и зятьями.] После этого люди поселялись в землях Хельги с его разрешения.
Глава 67

Человек по имени Торстейн Опустошитель был сыном Рауда Колыбели из Наумудаля. Он женился на Хильд, дочери Траина Чёрного Великана. Торстейн приплыл в Исландию и занял Долину Опустошителя по совету Хельги. Его детьми были Карл Рыжий, который жил на Карловой Реке, и Гудрун, на которой женился Хавтор Викинг. Их детьми были Клауви и Гроа, на которой женился Грис Весельчак.

Одного человека звали Атли Злой. Он убил Хавтора, а Карла заковал в кандалы. Тогда Клауви внезапно напал и убил Атли, а Карла освободил от оков. Клауви женился на Ингвильд Краснощекой, дочери Асгейра Красный Плащ, сестре Олава Охотника на Ведьм и Торлейва. Из-за них он разрезал мешок с плауном, который они собирали на его земле. Тогда сказал Торлейв так:

Belg hjó fyrir mér
Bǫggvir snǫggvan,
en fyrir Áleifi
ál ok verju.
Svá skal verða,
ef vér lifum,
við bǫl búinn
Bǫggvir hǫggvinn.

Там произошло то, о чём говорится в саге о людях из Долины Опустошителя.

Карлом звали человека, который занял всё Побережье от Навесов до Текущего.

Хамунд Адская Кожа, сын конунга Хьёра, разделил земли со своим родичем Эрном, когда тот пришёл с запада, ему достался Эрнов Фьорд, а жил он на Эрновом Мысе. Его дочерью была Идунн, на которой женился Асгейр Красный Плащ. Сыном Эрна был Нарви, по которому названа Шхеры Нарви. Он женился на Ульвхейд, дочери Ингьяльда с Острой Горы. Их сыновьями были Асбранд, отец Нарви с Плит, Эйольв, отец Торвальда с Пастбища, и Хельги, отец Грима с Телячьей Шкуры.

Гальм звался человек, который занял Гальманово Побережье между Рекой Торвальдовой Долины и Изогнутой Рекой. Его сыном был Торвальд, отец Орма, отца Детского Тородда, отца Торунн, матери Дюрфинны, матери Торстейна Кузнеца, сына Скегги. Хамунд дал Торвальду землю между Изогнутой Рекой и Алтарной Рекой, а до этого у него был дом в Торвальдовой Долине.

Одного человека звали Гейрлейв. Он занял Долину Алтарной Реки до Тёмной Реки. Он был сыном Храппа и жил на Древнем Пастбище. Его сыном был Бьёрн Богатый, от которого произошли люди с Обрыва Богача.
Глава 68

Одного человека звали Торд Разрыватель. Он занял Долину Алтарной Реки выше Тёмной Реки и до Скал. Его сыном был Эрнольв, который женился на Ингвильд Всехней Сестре. Их сыновьями были Торд, Торвард с Христова Мыса и Стейнгрим с Горба. Торд Разрыватель дал своему родичу Скольму часть своей занятой земли. Его сыном был Торальв Сильный, который жил на Тёмной Реке.

Одного человека звали Торир Истребитель Великанов. Он родился в Эмде, что в Халогаланде, начал враждовать с ярлом Хаконом, сыном Грьотгарда, и поэтому уехал в Исландию. Он занял всю Бычью Долину и жил на Озёрной Реке. Его сыном был Стейнрёд Сильный, который помогал многим людям, которым злые духи причинили ущерб. Одну злую женщину и ведьму звали Гейрхильд. Ясновидящие люди увидели, что Стейнрёд пошел к ней без предупреждения, но она залезла в бурдюк, наполненный водой. Стейнрёд был кузнецом. У него в руке был большой железный прут. Об этой встрече есть такая виса:

Fork lætr æ sem orkar
atglamrandi hamra
á glotkylli gjalla
Geirhildar hví meira.
Járnstafr skapar ærna,
eru sollin rif trolli,
hár á Hjaltaeyri
hríð kerlingar síðu.

Дочерью Стейнрёда была Торльот, на которой женился Торвард с Христова Мыса.

Одного человека звали Аудольв. Он прибыл в Исландию из Ядра, занял внизу Бычью Долину от Поперечной Реки до Кривой Реки и поселился на Южной Кривой Реке. Он женился на Торхильд, дочери Хельги Тощего. Их дочерью была Ингвильд, на которой женился Тородд Шлем, отец Арнльота, отца Халльдора, [отца Эйнара, отца Йорунн, матери Халля, отца Гицура, отца Торвальда, отца ярла Гицура].

Эйстейн, сын Раудульва, сына Бычьего Торира, занял землю внизу от Кривой Реки до Склона Воронят и жил в Лагуне. Его сыном был Гуннстейн, который женился на Хлив, дочери Хедина с Мучнистой реки. Их детьми были Халльдора, на которой женился Глум Убийца, Торгрим и Грим Песчаная Нога.

Одного знатного человека звали Эйвинд Петух. Он приплыл в страну в конце времени занятия земли. Он владел кораблём вместе с Торгримом, сыном Хлив. Он был родичем сыновей Эндотта. Они дали ему землю, он поселился на Поле Петуха, и его прозвали Петух с Поля. Теперь это место называется Морское Гнездо. Он женился на Торню, дочери Сторольва, сына Бычьего Торира. Его сыном был Снорри Годи Людей со Склона.
Глава 69

Эндотт Ворона, о котором было написано раньше, сделался богатым человеком. А когда скончался его зять Бьёрн, херсир Грим объявил его наследство принадлежащим конунгу, потому что он был иностранец, а его сыновья были за морем на западе. Эндотт придержал это богатство для своего племянника Транда.

Когда Транд узнал о смерти своего отца, он приплыл с Южных Островов так быстро, что за это его прозвали Транд Мореход. Когда он завладел наследством, то приехал в Исландию и занял землю на юге, о чем еще будет сказано.

Грим убил Эндотта по той причине, что тот не сберёг это богатство для конунга. Но в ту же самую ночь Сигню, жена Эндотта, погрузила всё своё имущество на корабль и поплыла со своими сыновьями, Асгримом и Асмундом, к своему отцу Сигхвату, а потом послала своих сыновей к своему воспитателю Хедину в Сокнадаль. Но им там не понравилось, они решили вернуться к своей матери и на йоль пришли в Хвин к Ингьяльду Верному. Он принял их по просьбе своей жены Гюды.

На следующее лето херсир Грим устроил пир для Аудуна, ярла конунга Харальда. И той ночью, когда у Грима варили пиво, сыновья Эндотта сожгли его в доме, потом забрали лодку своего воспитателя Ингьяльда и уплыли на вёслах прочь. Аудун пришел на пир, как было условлено, и не нашёл своего друга на месте. Рано утром сыновья Эндотта пришли к спальным покоям, где лежал Аудун, и метнули в дверь бревно. Асмунд стерёг двух слуг ярла, а Асгрим приставил острие копья к груди ярла и попросил его уплатить виру за отца. Он отдал три золотых кольца и плащ из дорогой ткани. Асгрим дал ярлу прозвище и назвал его Аудун Коза.

Потом они направились в Сурнадаль к Эйрику Пиволюбу, землевладельцу, и он их принял. Там жил Халльстейн Конь, другой землевладелец, и они вместе выпивали на йоль, и сначала Эйрик угощал хорошо и честно, а после Халльстейн угощал не по-дружески. Он ударил Эйрика оленьим рогом. Тогда Эйрик отправился домой, а Халльстейн остался сидеть со своими слугами. Тогда туда зашёл один Асгрим и нанёс Халльстейну большую рану, а им показалось, что они убили Асгрима. А он выбежал в лес, и его лечила в землянке одна женщина, так что он выздоровел.

Тем летом Асмунд уплыл в Исландию, полагая, что брат его Асгрим мёртв. Хельги Тощий дал Асмунду Склон Воронят, а поселился он на Южной Зеркальной Реке.

А когда Асгрим выздоровел, Эйрик дал ему боевой корабль, и он совершал набеги в море на западе, а Халльстейн умер от ран. А когда Асгрим вернулся из похода, Эйрик выдал за него свою дочь Гейрхильд. Тогда Асгрим уплыл в Исландию. Он поселился на Северной Зеркальной Реке.

Конунг Харальд послал Торгейра из Хвина в Исландию убить Асгрима. Он пожил одну зиму на Киле в Долине Людей из Хвина и ничего не предпринял для мести.

Сыном Асгрима был Ладейный Грим, отец Асгрима и Сигфуса, отца Торгерд, матери Грима, отца Свертинга, отца Вигдис, матери Стурлы из Лощины.
Глава 70

Хельги Тощий дал своему зятю Хамунду землю между Граничным Ущельем и Рекой Косой Долины, и жил он на Южном Осиновом Холме. Его сыном был Торир, который жил там после. Он женился на Тордис, дочери Кадаля. Их сыновьями были Торарин с Северного Осинового Холма и Торвальд Крюк с Луга, а Торгрим с Подмаренниковой Горы был не её сыном. Их дочерью была Вигдис.

Хельги дал Гуннару, сыну Ульвльота, который привёз законы, свою дочь Тору и землю от Реки Косой Долины до Перешейка. Их сыновьями были Торстейн, Кетиль и Стейнмод, а дочерями Ингвильд и Торлауг.

Хельги дал Аудуну Гнилому, сыну Торольва Масло, сына Торстейна Прокажённого, сына Грима Камбана, свою дочь Хельгу и землю от Перешейка до Долины Сорванца. Он жил в Грязном Дворе. Их детьми были Эйнар, отец Эйольва, сына Вальгерд, и Вигдис, мать Халли Белого, отца Орма, отца Геллира, отца Орма, отца Халли, отца Торгейра, отца Торварда и Ари, отца епископа Гудмунда. [Эйнар, сын Аудуна, взял в жёны Вальгерд, дочь Рунольва, их сыном был Эйольв, который женился на Халльбере, дочери Тородда Шлема, а жили они долгое время на Дворе Йорунн, а потом на Подмаренниковых Полях. Халльфрид была дочерью Эйнара, сына Эйольва, и матерью Халльдора, отца Снорри, отца Гудрун, матери Хрейна Аббата, отца Вальдис, матери Снорри, отца Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда. Вигфус, сын Глума Убийцы, убил Барда, сына Халли Белого, о котором была написана «Драпа о Барде», в ней был такой припев:

Bárǫðr of rístr báru
braut, land varar andra.

А Бруси, брат Барда и Орма, сочинил эту вису, когда Глум бежал с тинга:

Hǫfum vér af vígum,
veitk orð á því borða
stóðs við stýrimeiða,
stafn-Gǫndul, hlut jafnan.
Þó hykk fúrviðu fóru
fleygarðs en mik varði,
beiði-Hlǫkk, fyr brekku,
bliks, harðan miklu].

Хамунд Адская Кожа взял в жёны Хельгу, дочь Хельги, после кончины её сестры Ингунн, а их дочерью была Ингвильд, которую прозвали Всехней Сестрой и на которой женился Эрнольв.

Хельги дал своему сыну Хрольву всю землю к востоку от Реки Островного Фьорда выше Орлиного Пригорка, а жил он на Острой Горе и построил там большой храм. Он взял в жёны Торарну, дочь Транда Тонконогого. Их детьми были Хавлиди Щедрый, Вальтьов, Видар, Грани, Бёдвар, Ингьяльд, Эйвинд и дочь Гудлауг, на которой женился Торкель Чёрный. Вальтьов был отцом Хельги, отца Торира, отца Арнора, отца Турид, матери Тордис, матери Вигдис, матери Стурлы из Лощины.

Хельги Тощий дал своему сыну Ингьяльду землю от Орлиного Пригорка до внешней Поперечной Реки. Он жил на внутренней Поперечной Реке и возвёл там большой храм. Он женился на Сальгерд, дочери Стейнольва, их сыновьями были Эйольв, отец Глума Убийцы, и Стейнольв, отец Торарина Злого и Арнора Доброго с Красной Реки. Глум Убийца был отцом Мара, отца Торкатлы, матери {Тордис, матери Торкатлы, матери Тордис, матери}[21] Торда, отца Стурлы.

Хельги отдал свою дочь Хлив замуж за Торгейра, сына Торда Балки, вместе с землей от Поперечной Реки до Сторожевого Ущелья. Они жили на Рыбачьем Ручье, а их детьми были Торд и Хельга.

Одного знатного человека из Мёри звали Скаги, сын Скофти. Он повздорил с Эйстейном Грохотом и поэтому уехал в Исландию. По совету Хельги он занял восточное побережье Островного Фьорда от Сторожевого Ущелья до Реки Долины Сухостоя и поселился в Мачтовом Заливе. Его сыном был Торбьёрн, отец Хедина Щедрого, который велел построить Свальбард за шестнадцать зим до принятия христианства. Он женился на Рагнхейд, дочери Эйольва, сына Вальгерд.
Глава 71

Ториром Лопоухим звался сын Кетиля Тюленя. Он приготовился к поездке в Исландию. Его попутчика звали Гаут.

Но когда они вышли в море, на них напали викинги и хотели их ограбить, но Гаут ударил их человека на баке завязкой шлема, и тогда викинги бежали. Позже его прозвали Гаут Шлем.

Торир и его товарищи приплыли в Исландию и привели свой корабль в устье Дрожащей Реки. Торир занял Холодную Щеку между Тенистыми Скалами и Расселиной Светлого Озера. Он не остался там, а ушел прочь. Тогда он сказал так:

Hér liggr, kjóla keyrir,
Kaldakinn of aldr,
en vit fǫrum heilir,
Hjǫlmun-Gautr, á braut.

Торир занял всю Долину Сухостоя до Неделённого и поселился в Роще. Он поклонялся этой роще. Его сыновьями были Орм Карман на Спине, отец Хленни Старого, и Торкель Чёрный из Хлейдраргарда. Он женился на Гудлауг, дочери Хрольва, их детьми были Энгуль Чёрный, Хравн, отец Торда из Бревенчатых Амбаров, и Гудрид, на которой женился годи Торгейр со Светлого Озера.

Тенгиль Мореход приехал в Исландию из Халогаланда. Он занял землю по совету Хельги от Трутовой Реки до Соснового Залива. Он жил на Мысу. Его сыновьями были Вемунд, отец Асольва с Мыса, и Халльстейн, который сказал так, когда вернулся с моря и услышал о кончине своего отца:

Поник Мыс,
мёртв Тенгиль,
смеются склоны
Халльстейну.

Тормод звался человек, который занял Сосновый Залив и всё Побережье до Торгейрова Фьорда. Его сыном был Снёрт, от которого пошли Снертлинги.

Торгейром звали человека, который занял Торгейров Фьорд и Фьорд Китового Озера.

Одного человека звали Лодин Крючок. Он родился на острове Энглей в Халогаланде. Из-за самовластия ярла Хакона, сына Грьотгарда, он поплыл в Исландию и умер в море. А его сын Эйвинд занял Долину Плоского Острова до Камней Сражения, которые он почитал. Между этой землёй и землёй Торира Тюленя лежит Неделённое.

Асбьёрн Падающее Бревно был сыном Эйвинда и отцом Финнбоги Сильного, [отца Нарви, отца Ингвильд, матери Йодис, матери Халлы, матери Ингвильд, матери Торгильса, отца Гейрню, матери Вальгерд, матери Хельги, на которой женился Снорри, сын Маркуса с Каменников].
Глава 72

Бард, сын Бьёрна из Хейянгра, привёл свой корабль в устье Дрожащей Реки, занял всю Бардову Долину выше Реки Телячьего Городища и Реки Островной Долины и поселился на время на Лесистом Склоне.

Тогда он заметил по погоде, что ветер с суши более благоприятен, чем ветер с моря, и поэтому он решил, что земли к югу от пустоши лучше. Он послал своего сына на юг в месяц гои. Они нашли там хвощ и другие растения. А следующей весной Бард сделал салазки для каждого животного, что могло ходить, и велел каждому тащить свой корм и часть имущества. Он прошёл через Перевал Надежды, который позже назвали Вратами Барда. Потом он занял Речные Дворы и поселился на Вершинах. Тогда его прозвали Бард с Вершин.

У него было много детей. Его сыном был Сигмунд, отец Торстейна, который взял в жёны Эсу, дочь Хрольва Рыжей Бороды. Их дочерью была Торунн, на которой женился Торкель Покинутый, а их сыном был годи Торгейр со Светлого Озера.

Вторым сыном Барда был Торстейн, отец Торира, который был в Фитьяре с конунгом Хаконом и вырезал дыру в воловьей шкуре, чтобы там укрыться. Поэтому его прозвали Кожаная Шея. Он женился на Фьёрлейв, дочери Эйвинда. Их сыновьями были Хавард с Горной Кручи, Херьольв с Комариного Озера, Кетиль с Домового Залива, Вемунд Бахрома, который женился на Халльдоре, дочери Торкеля Чёрного, Аскель и Хальс. Он жил на Священном Дворе.

[Усатый Грим поплыл в Исландию с Южных Островов, носился там всё лето и разбил свой корабль в устье Дрожащей Реки. Он занял Холодную Щеку вторично и потом распродал различным людям. Его дочерью была Арнбьёрг, на которой женился Асольв из Амбаров.]

Торфинн Луна звался человек, сын Аскеля Торфяного. Он занял землю ниже Реки Островной Долины до Межи и немного у Расселины Светлого Озера и поселился на Реке Топора.

Торир, сын Грима Рыло Серой Шкуры из Рогаланда, занял землю около Расселины Светлого Озера. Его сыном был Торкель Лейв Высокий, отец годи Торгейра.

Торгейр сначала женился на Гудрид, дочери Торкеля Черного, их сыновьями были Торкель Дерзкий, Хёскульд, Тьёрви, Кольгрим, Торстейн и Торвард, а дочерью Сигрид. Потом он женился на Альвгерд, дочери Арнгейра с Востока. Торгейр взял в жены и Торкатлу, дочь Колля из Долин. Его сыновьями от этих жен были Торгрим, Торгильс, Оттар. Его незаконнорожденными детьми были Торгрим и Финни Толкователь Снов. Его мать звали Лекню, иностранка.

Хедин и Хёскульд, сыновья Торстейна Турса, приплыли в Исландию и заняли землю за Пустошью Междуречья. Хедин жил на Хединовом Мысе и женился на Гудрун. Их дочерью была Арнрид, на которой женился Кетиль, сын Фьёрлейв. Их дочерью была Гудрун, на которой женился Хрольв (с Острой Горы). Хёскульд занял все земли к югу от Лососьей Реки и жил в Заливе Ущелий. По нему названо Хёскульдово Озеро, потому что он там утонул. В его землях есть Домовой Залив, где зимовал Гардар. Сыном Хёскульда был Хроальд, который женился на Эгилейв, дочери Хрольва, сына Хельги.
Глава 73

Побратимы Вестманн и Ульв приплыли в Исландию на одном корабле. Они заняли всю Долину Дымов от Лососьей Реки до Озера Западных Людей. Вестманн женился на Гудлауг. Ульв жил под Колдовской Горой. Он женился на […], их сыном был Гейрольв, который взял в жены Вигдис, дочь Коналя, после Торгрима, их сыном был Халль.

Одного человека звали Торстейн Мыс. Он был херсиром в Хёрдаланде. Его сыновьями были Эйвинд и Кетиль из Хёрдаланда. Эйвинд отправился в Исландию после кончины своего отца, а Кетиль попросил его занять землю для них обоих, вдруг ему придется потом поплыть туда. Эйвинд привел свой корабль в Домовой Залив и занял Долину Дымов выше Озера Западных Людей. Он жил на Священном Дворе и был там похоронен.

Наттфари, который приплыл с Гардаром, до того присвоил себе Долину Дымов и поставил метки на деревьях, но Эйвинд прогнал его прочь и позволил ему занять Залив Наттфари.

Кетиль припыл в страну с сообщением для Эйвинда. Он жил в Эйвиндовом Дворе. Его сыном был Кональ Торстейн, отец Эйнара, который жил там позже.

Сыном Эйвинда был Аскель Годи, который женился на дочери Греньяда. Их сыновьями были Торстейн и Скути Убийца. Дочерью Эйвинда была Фьёрлейв.

Кональ женился на Оддню, дочери Эйнара, сестре Эйольва, сына Вальгерд. Их детьми были Эйнар, у которого было шесть сыновей и дочь Торей, на которой женился Стейнольв, сын Мара, и вторая Эйдис, на которой женился годи Торстейн с Асбьёрнова Залива. Торд, сын Коналя, был отцом Сокки с Широкого Болота, отца Коналя. Дочерью Коналя была Вигдис, на которой женился Торгрим, сын Торбьёрна Мыса, и их сыном был Торлейв Пасынок Гейрольва.

Греньяд звался человек, сын Храппа и брат Гейрлейва. Он занял Молчаливую Долину и Лавовую Пустошь, Гору Торгерд и Долину Лососьей Реки внизу. [Он жил в Греньядовом Дворе.] Он взял в жёны Торгерд, дочь Хельги Коня. Их сыном был Торгильс Сквернослов, отец Энунда, отца Халльберы, матери Халльдоры, матери Торгерд, матери аббата Халля и Халльберы, на которой женился Хрейн, сын Стюрмира.

Бёдольв звался человек, сын Грима, сына Гримольва из Эгдира, брат Бёдмода. Он взял в жёны Торунн, дочь Торольва Мудрого. Их сыном был Скегги.

Все они поплыли в Исландию, разбили свой корабль у Мыса Прудов и первую зиму провели во Дворе Аудольва. Он занял весь Мыс Прудов между Междуречной Рекой и Устьем. Позже Бёдольв женился на Торбьёрг Солнце Островка, дочери Тощего Хельги. Их дочерью была Торгерд, на которой женился Асмунд, сын Эндотта, [их сыном был Торлейв, отец Турид, на которой женился Полевой Льот].

Скегги, сын Бёдольва, занял Бочажные Дворы до Бочажного Мыса и жил в Большой Ограде. Он женился на Хельге, дочери Торгейра с Рыбачьего Ручья.

Их сыном был Торир Путешественник. Он велел сделать торговый корабль в Согне. Этот корабль освятил епископ Сигурд [Богатый, что был с конунгом Олавом, сыном Трюггви, который крестил Торира]. Резные доски со штевней этого корабля, предсказывающие погоду, были перед дверями в Большой Ограде, [до времён епископа Бранда. Орм был сыном Торира[22]. Его убил Греттир, сын Асмунда]. О Торире Греттир сочинил так:

Ríðkat rækimeiðum
randar hóts á móti.
Skǫpuð es þessum þegni
þraut. Ferk einn á brautu.
Vilkat Viðris balkar
vinnendr snara finna.
Ek mun þér eigi þykkja
ærr. Leitak mér færis.

Hnekkik frá, þars flokkar
fara Þóris mjǫk stórir.
[Esa mér í þys þeira
þerfiligt at hverfa.
Forðumk frægra virða
fund. Ák veg til lundar.
Verðk Heimdallar hirða
hjǫr. Bjǫrgum svá fjǫrvi.

Сына Торира звали Ан, он был отцом Эрна, отца Ингибьёрг, матери Скума, отца Торкеля Аббата].
Глава 74

Одного человека звали Мани. Он родился в Эмде в Халогаланде. Он поплыл в Исландию, разбился у Мыса Прудов и несколько зим жил на Реке Мани.

Позже Бёдольв прогнал его оттуда, и тогда он занял землю ниже Реки Телячьего Городища, между Протоками и Красной Осыпью, а жил у Горы Мани.

Его сыном был Кетиль, который женился на Вальдис, дочери Торбранда, который купил земли Красной Осыпи у Мани. Его дочерью была Далла, сестра Торгейра, сына Гальти. На ней женился Торвальд, сын Хьяльти.

Льот Неумытый звался человек, который занял Бочажные Дворы выше Бочажного Мыса. Его сыном был Грис, отец Гальти с Гребня. Он был мудрый человек и великий боец.

Энунд (тоже) занял Бочажные Дворы от Бочажного Мыса и жил на Гребне. Он был сыном Блэинга, сына Соти, и братом Бальки из Бараньего Фьорда. Дочерью Энунда была Торбьёрг, на которой женился Халльгильс, сын Торбранда с Красной Осыпи.

Торстейн, сын Сигмунда, сына Барда с Вершины, первым поселился на Комарином Озере. Его сыном был Торгрим, отец Арнора со Склона Дымов, который женился на Торкатле, дочери Бёдвара, сына Хрольва с Острой Горы. Их сыном был Бёдвар.

Торкель Высокий приплыл в Исландию в молодости и первым поселился на Зеленом Озере, которое ответвляется от Комариного Озера. Его сына звали Сигмунд. Он женился на Вигдис, дочери Торира с Осинового Холма. Его убил в полях Глум. Дочерью Торкеля была Арндис,на которой женился Вигфус, брат Глума Убийцы. У Торкеля, когда он был уже старый, родился сын. Его назвали Дагом. Он был отец Торарина, который женился на Ингвильд, дочери Халля с Побережья, после Эйольва Хромого.

Гейри звался один норвежец, который первым жил к югу от Комариного Озера во Дворе Гейри. Его сыновьями были Глум и Торкель.

Отец и сыновья сражались с Торбергом Разрубленной Щекой и убили его сына Торстейна. Из-за этого убийства они были изгнаны из этой области на север.

Гейри перезимовал во Дворе Гейри у Медвежачьего Озера. Потом они переехали в Широкий Фьорд и поселились в Долине Гейри в Фьорде Крючка. Глум женился на Ингунн, дочери Торольва, сына Велейва. Их детьми были Торд, который женился на Гудрун, дочери Освивра, и Торгерд, которую взял замуж Торарин, сын Ингьяльда, а их сыном был Хельгин Стейнар.

Ярл Торфяной Эйнар в юности заимел дочь. Ее назвали Тордис. Ее воспитал ярл Рёгнвальд и выдал ее замуж за Торгейра Увальня. Их сыном был Эйнар. Он поплыл на Оркнейские острова искать своих родичей. Они не захотели признать его за родственника.

Тогда Эйнар договорился насчет корабля с двумя братьями, Вестманном и Вемундом. Они отправились в Исландию и поплыли на север страны и на запад вокруг Равнины в фьорд. Они бросили топор в Рейстову Вершину и назвали то место Фьордом Топора. Они выпустили орла к западу и назвали то место Орлиным Холмом. А в третьем месте они бросили крест. То место они назвали Гребнем Креста. Так они присвоили себе весь Фьорд Топора.

Детьми Эйнара были Эйольв, которого убил Гальти, сын Гриса, и Льот, мать Хрои Острого, который отомстил за Эйольва и убил Гальти. Сыновья Мигающего Халли, Бранд и Берг, были внуками Льот. Они погибли в Долине Бёдвара.

Рейст был сыном Кетиля с Медвежьего Острова и Хильд, сестры Кетиля Чертополоха, и отцом Арнстейна Годи. Он занял землю между Рейстовой Вершиной и Красной Вершиной и жил в Глинистой Гавани.

Арнгейр звался человек, который занял всю Равнину между Лагуной Высокого и Заливом Свейнунга. Его детьми были Торгильс, Одд и Турид, которая вышла замуж за Стейнольва из Долины Бычьей Реки. [В детстве Одд всё время сидел у очага, был нетороплив, его прозвали Запечником.]

Арнгейр и Торгильс пошли во время метели искать скот и не вернулись домой. Одд отправился их искать и обнаружил обоих бездыханными. Их убил белый медведь, который грыз их тела, когда туда пришел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его.

После этого Одд стал злобным и несговорчивым. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя вечером из своего дома в Лавовой Гавани, утром прибыл в Долину Бычьей Реки на помощь своей сестре, которую тамошние жители хотели отправить камнями в Хель [за волшбу и колдовство][23].

Свейнунг занял Залив Свейнунга, а Колли — Залив Колли, и каждый жил в месте, позже названном его именем.

Кетиль Чертополох занял Чертополохов Фьорд между Собачьим Мысом и Овечьим Мысом. Его сыном был Сигмунд, отец Эйнара с Купального Склона.

Здесь было описано занятие земли в Четверти Северных Фьордов, и вот самые знаменитые из первопоселенцев: Аудун Оглобля, Ингимунд, Эвар, Сэмунд, Эйрик из Долины Богов, Торд с Мыса, Хельги Тощий, Эйвинд, сын Торстейна Мыса. А жило там двенадцать сотен бондов, как было посчитано[24].
                                                                      Примечания

[1] По «Саге о Греттире», Скегги Короткорукий был сыном Гамли, сына Торхалля из Виноградной Страны, сына Гамли.

[2] Хольмгард — Новгород; этот Бьёрн, по всей видимости, торговал мехами.

[3] Лауви — меч Бёдвара Медвежонка.

[4] Главное действующее лицо «Саги о Гуннлауге Змеином Языке».

[5] Смертельно раненный Торстейном, Ёкуль однако мог ещё убить его, но подарил ему жизнь и попросил взять в жёны его сестру. См. «Сагу о людях из Озёрной Долины», гл. 3.

[6] 872 г.

[7] Слово hamfarir означает, что Финны путешествовали по земле и воде в облике какого-нибудь животного (птицы, зверя, рыбы или змеи), в то время как их настоящие тела лежали безжизненными и неподвижными дома.

[8] Пешеход (Stígandi) — так назывался один из кораблей Ингимунда.

[9] Потому что ещё не отомстили за его смерть.

[10] Финнбоги Сильный — герой одноимённой саги.

[11] В данном случае «нид» — не хулительные стихи, а шест (т. н. níðstǫng) с написанными на нём проклятиями и с лошадиным черепом сверху.

[12] Непонятно, откуда здесь взялись лошади. То ли это какая-то поговорка, то ли переписчик посмотрел в окно, увидел лошадей и записал так, между прочим.

[13] Оркнейский ярл Сигурд Толстый (ок. 987–1014).

[14] По «Саге о Торде Пугало», Ингирид была дочерью Торвальда, сына Кьяртана, а не его сестрой.

[15] В «Саге о людях их Лососьей Долины» её имя Гьявлауг.

[16] Добавлено переводчиком, см. гл. 59.

[17] В одной из версий рукописи говорится, что херсир Грим был братом Ингьяльда Верного.

[18] В одной из версий эта история описывается подробнее: «Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима, но одной ночью весной Бьёрн проснулся оттого, что над ним стоял человек с обнажённым мечом, который хотел его зарубить. Он схватил его за руку, тот получил от Грима деньги за его голову; он его не убил. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег».

[19] В «Саге о Греттире» Хельга — дочь, а не сестра Эндотта.

[20] Т. е. земля в фьорде не так сильно покрыта снегом.

[21] См. главы 44 и 59.

[22] В «Саге о Греттире» сыновей Торира зовут иначе, так же, как дедов: Скегги и Торгейр.

[23] За ночь Одд преодолел в 220 миль по самой труднопроходимой в Исландии территории.

[24] Имеется вы виду подсчёт населения, проведенный вторым скальхольтским епископом Гицуром окого 1097 г. В Северной Четверти, таким образом, тогда жило приблизительно 12 «больших» сотен, или 1440 бондов.

 

                                                                      Книга о занятии земли
                                                                              Landnámabók
                                                                            Часть четвёртая

Теперь будет рассказано о людях, которые заняли землю в Четверти Восточных Фьордов, они будут перечислены по очереди с севера от Длинного Мыса до границы четверти на Песках Солнечного Двора. Люди рассказывают, что эта четверть первой была заселена полностью.
Глава 75

Гуннольв Горбун звался человек, сын херсира Торира Ястребиного Клюва. Он занял Залив Гуннольва, Гору Гуннольва и Длинный Мыс — всё от Пустоши Адской Сходки — и жил в Красивом Заливе. Его сыном был Скули Старательный, отец Гейрлауг.

Финни звался человек, который занял Фьорд Финни и Средний Фьорд. Его сыном был Торарин, отец Сигурда, отца Моргающего Халли.

Хродгейр Белый, сын Храппа, занял Песчаный Залив к северу от Мыса Толстого, всё до Среднего Фьорда и жил во Дворе Бороды. Его дочерью была Ингибьёрг, на которой женился Торстейн Белый. [Она была матерью Торгильса, отца Хельги, отца Бьярни, отца Ингвильд, матери Амунди, отца Гудрун, матери Тордис, матери Хельги, матери священника Торда, отца Маркуса с Каменников.]

У Хродгейра был брат Альрек, который приплыл с ним. Он был отцом годи Льотольва из Долины Опустошителя.

Эйвинд Оружие и Рэв Рыжий, сыновья Торстейна Толстоногого, направились в Исландию из Стринда в Трандхейме, потому что они повздорили с конунгом Харальдом, и у каждого был свой корабль. Рэв повернул назад, и конунг приказал его убить, а Эйвинд приплыл в Оружейный Фьорд, занял весь этот фьорд от Реки Западной Долины и поселился во внутреннем Крестовом Заливе. Его сыном был Торбьёрн.

Сына Рэва Рыжего звали Стейнбьёрн Короткий. Он приплыл в Исландию и пришел в Оружейный Фьорд. Его дядя Эйвинд дал ему все земли между Рекой Оружейного Фьорда и Рекой Западной Долины. Он жил в Капище. Его детьми были Тормод Расчётливый, который жил в Солнечной Долине, второй — Рэв со Рэвова Двора, третий — Эгиль с Эгилева Двора, отец Торарина, Трёста, Халльбьёрна и Халльфрид, на которой женился Торкель, сын Гейтира.

Хроальд Бьола был побратимом Эйвинда Оружие. Он занял землю к западу от Реки Западной Долины, половину этой долины и всю Долину Летовьей Реки от Мыса Толстого. Он жил во Дворе Торви. Его сыном был Исрёд, отец Гуннхильд, на которой женился Одд, сын Асольва с Мыса. [Гуннхильд была матерью Грима, отца Халльдоры, {матери Маркуса, отца Вальгерд}[1], матери Бёдвара, отца священника Торда, отца Маркуса с Каменников.]

Одного человека звали Эльвир Белый, он был сыном Освальда, сына Бычьего Торира. Он был землевладельцем и жил в Альмдалире[2]. Он поссорился с ярлом Хаконом, сыном Грьотгарда, переехал в Ирьяр и там умер, а его сын Торстейн Белый поехал в Исландию и привел свой корабль в Оружейный Фьорд после занятия земли. Он купил землю у Эйвинда Оружие и жил несколько зим на Поле Дворища за Сирековым Двором, пока не получил земли Капища таким образом: он потребовал плату за свой одолженный скот у Стейнбьёрна Короткого, а тому нечем было платить, кроме земли. Там Торстейн жил шестьдесят зим и прослыл мудрым и дающим хорошие советы человеком. Он женился на Ингибьёрг, дочери Хродгейра Белого. Их детьми были Торгильс, Торд, Энунд, Торбьёрг и Тора.

Торгильс женился на Асвёр, дочери Торира, сына Атли Каши. Их сыном был Хельги Шип. Он женился на Халле, дочери Лютинга, сына Арнбьёрна. Их сыном был Бьярни Убийца. Он женился на Раннвейг, дочери {Торгейра, сына}[3] Эйрика из Долины Богов. Их сыном был Бородатый Бродди, а дочерью — Ингвильд, на которой женился Торстейн, сын Халля. Бородатый Бродди женился на Гудрун, дочери Торарина Богача и Халльдоры, дочери Эйнара; их детьми были Торир и Бьярни Длинный Дом. Торир взял в жены Стейнунн, дочь Торгрима Высокого. Их дочерью была Гудрун, на которой женился Флоси, сын Кольбейна. Их сыном был Бьярни, отец Бьярни, который женился на Халле, дочери Ёрунда. Их детьми были священник Флоси и священник Торви, Эйнар Невеста, Гудрун (на которой женился Эйнар, сын Бергтора) и Хельга, мать Сигрид, дочери Сигхвата. [Священник Флоси взял в жены Рагнхильд, дочь Бёрка с Баугова Двора, их детьми были Бьярни, Эйнар, Халла (мать господина Кристофоруса) и Тордис, мать госпожи Ингигерд, матери госпожи Гудрун и Халльберы. Дочерью Флоси была Вальгерд, мать господина Эрленда Сильного, отца Хаука[4] и Вальгерд.]
Глава 76

Братья Торстейн Торфяной и Лютинг приехали в Исландию. Лютинг занял все восточное побережье Оружейного Фьорда, Долину Бёдвара и Красивую Долину и жил в Крестовом Заливе. От него произошли люди из Оружейного Фьорда. [Его сыном был Гейтир, отец Торкеля, отца Рагнхейд, матери Халлы, матери Ботольва[5], отца Тордис, матери Хельги, матери священника Торда, отца Маркуса с Каменников.]

Торфидом звали человека, который первым жил во Дворе Бороды по совету Торда Соломенного. Его сыном был Торстейн Красивый, который убил Эйнара, сына Торира, сына Атли Каши, а два его брата, Торкель и Хедин, убили Торгильса, отца Хельги Шипа.

Торстейн Торфяной занял весь Склон от Гор Устья и до Дягилевой Реки и поселился на Водопадном Поле. Его сыном был Торвальд, отец Торгейра, отца Халльгейра, отца Храппа с Водопадного Поля.

Хаконом звали человека, который занял всю Ледниковую Долину к западу от Ледниковой Реки и выше Покосной Реки и жил в Хаконовом Дворе. Его дочерью была Торбьёрг, на которой женились сыновья Брюньольва Старого, Гуннбьёрн и Халльгрим.

Между землями Торстейна Торфяного и Хакона лежал незанятый покос. Они отвели его под капище, и теперь это место называется Капищный Покос.

Скьёльдольв, сын Вемунда и брат Кари из Бердлы, занял Ледниковую Долину к востоку от Ледниковой Реки выше Реки Долины Столба и поселился во Дворе Скьёльдольва. Его детьми были Торстейн, который женился на Фастню, дочери Брюньольва, и Сигрид, мать Берси, сына Эцура.

Торд звался человек, сын Торольва Соломенного и брат Хельги Разрубленного Черепа. Он занял все земли Междуречья между Морским Потоком и Ледниковой Рекой за Кривой Рекой. Его сыном был Торольв Соломенный, который женился на Гудрид, дочери Брюньольва. Их сыном был Торд Дротик, отец Тородда, отца Бранда, отца Стейнунн, матери Раннвейг, матери Сэхильд, на которой женился Гицур.

Эцур Грудинка занял землю между Змеиной Рекой и Кривой Рекой. Он женился на Гудню, дочери Брюньольва. Их сыном был Асмунд, отец Мёрда.

Кетиль и Атли Каша, сыновья Торира Глухаря, приплыли в Исландию из Верадаля и заняли землю в Поточной Долине, раньше чем приплыл Брюньольв. Кетиль занял оба берега Морского Потока к западу от Потока, между Рекой Висячего Водопада[6] и Змеиной Рекой.

Кетиль уплыл из Исландии и был с Ветормом, сыном Вемунда Старого. Тогда выкупил он у Веторма Арнейд, дочь ярла Асбьёрна Пламя Шхер, которую захватил Хольмфаст, сын Веторма, когда он и Грим, внук Веторма, убили ярла Асбьёрна. Кетиль заплатил за Арнейд, дочь Асбьёрна, вдвое больше, чем запросил Веторм за неё вначале.

Когда сделка была совершена, Кетиль женился на Арнейд. После этого она нашла много спрятанных под корнями дерева сокровищ. Тогда Кетиль предложил отвезти её к её родственникам, но она решила остаться с ним.

Они уехали в Исландию и поселились во Дворе Арнейд. Их сыном был Тидранди, отец Кетиля с Залива Ньёрда. [Дочерью Тидранди была Йорейд, мать Торстейна, отца Гудрид, матери Раннвейг, матери Сальгерд, матери Гудрун, матери аббата Хрейна, отца Вальдис, матери Снорри, отца Халльберы.]
Глава 77

Атли Каша занял весь восточный берег Морского Потока между Ущельной Рекой и Полевым Мысом к западу от Бычьего Ручья. Его сыновьями были Торбьёрн и Торир, который женился на Асвёр, дочери Брюньольва.

Одного знатного человека звали Торгейр, сын Вестара. У него было три сына. Первым был Брюньольв Старый, вторым Эвар Старый, третьим Херьольв. Все они поплыли в Исландию, каждый на своём корабле.

Брюньольв привёл свой корабль в Ясеневый Фьорд и занял землю под горой, всю Поточную Долину к западу от Реки Висячего Водопада и к востоку от Ущельной Реки, всю Долину Обвалов, и также Поля до Эйвиндовой Реки, захватил много земель Уни, сына Гардара, и поселил там своих родственников. У него уже было десять детей, но потом он женился на Хельге, вдове своего брата Херьольва, и у них было три ребёнка. Их сыном был Эцур, отец Берси, отца Хольмстейна, отца Орэкьи, отца Хольмстейна, отца Хельги, матери Хольмстейна, отца Халльгерд, матери Торбьёрг, на которой женился Лофт, сын епископа[7].

Эвар Старый, брат Брюньольва, приплыл в Форельный Фьорд и перевалил через гору. Брюньольв дал ему всю Долину Обвалов за Ущельной Рекой. Он жил в Арнальдовом Дворе. У него было два сына и три дочери. [Одной из них была Ингвильд. Она была матерью Торстейна, отца Амунди, отца Гудрун, матери Тордис, матери Хельги, матери священника Торда, отца Маркуса.]

Асрёд звался человек, который женился на Асвёр, дочери Херьольва, племяннице и приёмной дочери Брюньольва. За ней шли все земли между Ущельной Рекой и Эйвиндовой Рекой. Они жили в Кетилевом Дворе. Их сыном был Торвальд Хвастун, отец Торберга, отца Хавльота, отца Торхадда Чаши. Дочерью Хвастуна была Торунн, на которой женился Торбьёрн, сын Атли Каши, второй была Астрид, мать Асбьёрна Лохматой Головы, отца Торарина с Очажного Фьорда, отца Асбьёрна, отца Кольскегга Мудрого и Ингилейв, матери Халля, отца законоговорителя Финна.

Одного человека звали Хравнкель, сын Хравна. Он приплыл в конце времени заселения. Первую зиму он провёл в Широкой Долине. А весной он перевалил через гору.

Он отдыхал в Долине Обвалов и уснул. Ему приснилось, что к нему подошёл человек и попросил его вставать и уходить прочь как можно быстрее. Он проснулся и пошёл прочь. И недалеко он ушёл, как целая гора обвалилась вниз, под ней оказались боров и бык, что были у него.

Позже Хравнкель занял Хравнкелеву Долину и поселился в Стейнрёдовом Дворе. Его сыном был Асбьёрн, отец Хельги, и Торир, отец Хравнкеля Годи, отца Свейнбьёрна, [отца Торстейна, отца Ботольва, отца Тодрис, матери Хельги, матери священника Торда, отца Маркуса с Каменников].
Глава 78

Уни, сын Гардара, который первый открыл Исландию, отправился в Исландию по приказанию конунга Харальда Прекрасноволосого, намереваясь подчинить себе эту страну, а конунг пообещал сделать его потом своим ярлом.

Уни пристал к берегу в том месте, что теперь назвается Устье Уни. Он занял себе землю в собственность к югу от Морского Потока, всю область до Ручья Уни.

Но когда жители узнали о его намерениях, они стали плохо обходиться с ним и не хотели продавать ему скот или еду, и он не смог там оставаться. Уни отправился в южный Лебяжий Фьорд. Он не смог закрепиться и там.

Тогда он направился с востока с одиннадцатью людьми и зимой пришёл к Лейдольву Бойцу с Лесных Дворов. Тот принял их. Уни соблазнил Торунн, дочь Лейдольва, и весной она понесла ребёнка. Тогда Уни захотел убежать со своими людьми, но Лейдольв поскакал за ними, и они встретились у Двора Льстеца и сразились там, потому что Уни не хотел возвратиться с Лейдольвом. Несколько людей Уни погибли там, а ему пришлось возвращаться, поскольку Лейдольв хотел, чтобы он женился на его дочери, обустроился и получил после него наследство.

Немного спустя Уни бежал, когда Лейдольва не было дома, Лейдольв поскакал за ним, когда узнал об этом, и они встретились у Телячьей Ямы. Он был так зол, что убил Уни и всех его товарищей.

Сыном Уни и Торунн был Хроар Годи Междуречья. Он унаследовал все состояние Лейдольва и был одним из самых выдающихся людей. Он женился на дочери Хамунда, сестре Гуннара с Конца Склона. Их сыном был Хамунд Хромой, который был прославленным бойцом.

Тьёрви Насмешник и Гуннар были племянниками Хроара. Тьёрви просил руки Астрид Горы Мудрости, дочери Модольва, но ее братья, Кетиль и Хрольв, отказали ему и выдали ее замуж за Торира, сына Кетиля. Тогда Тьёрви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в лицо изображению Торира, а ее изображение целовал, пока Хроар не соскоблил их. После этого Тьёрви вырезал их на рукояти своего ножа и сказал такую вису:

Торира на стенке
так с Астрид начертал я,
что ему — насмешка,
а Мист мониста — слава.
И в сиянье ясном
я на рукояти
красный образ врезал
Ринд братины винной[8].

Это позднее привело к убийству Хроара и его племянников.

Торкель Мудрейший звался человек, который занял весь Залив Ньёрда и жил там. Его дочерью была Тьодхильд, на которой женился Эвар Старый, и их дочерью была Ингвильд, мать Кетиля с Залива Ньёрда, сына Тидранди.

Одного человека звали Ветрлиди, он был сыном Арнбьёрна, сына Олава Длинношеего, и братом Лютинга, Торстейна Торфяного и Торбьёрна с Орлиного Холма. Олав Длинношеий был сыном Бьёрна Форельный Бок. Ветрлиди занял Городищенский Фьорд и жил там.

Торир Верёвка звался человек, который занял Широкий Залив и жил там. Его сыновьями были Свейнунг и Гуннстейн.

Теперь о занятии земли поведает Кольскегг[9].
Глава 79

Торстейн Слепень первым занял Домовой Залив и поселился там. Его сыном был Ан, от которого произошли люди из Домового Залива.

Одного человека звали Лодмунд Старый, а его побратима — Бьольв. Они приплыли в Исландию с Тулунеса, что в Вёрсе. Лодмунд был очень могучим колдуном. Он бросил за борт столбы от своего почётного сидения и сказал, что поселится там, где их прибьёт к берегу. Побратимы высадились в Восточных Фьордах, и Лодмунд занял Лодмундов Фьорд и жил там ту зиму.

Тогда узнал он, что столбы от своего почётного сидения на земле южнее. После этого погрузил он на корабль все свои пожитки, но когда парус был поднят, он улёгся и попросил, чтобы никто из людей, каким бы храбрым он ни был, не звал его. А когда полежал некоторое время, послышался сильный грохот. Тогда люди увидели, что большой оползень сошёл на тот дом, где жил Лодмунд.

После этого он поднялся и молвил так:

— Вот моё заклинание, что тот корабль, что отсюда уплывёт, никогда не выйдет из моря целым.

После этого он направился на юг за Рог и на запад вдоль берега, за Мыс Хьёрлейва и высадился чуть западнее. Он занял землю там, где прибило эти столбы, между Козлиной Рекой и Грязным Ручьём. Это называется теперь Ледниковой Рекой на Песках Солнечного Двора. Он поселился в Лодмундовой Лощине и назвал это место Солнечным Двором.

Когда Лодмунд был уже старым, в Лесах жил Траси. Он тоже был колдуном.

Однажды случилось так, что Траси увидел утром большой поток воды. Он направил волшебством эту воду на восток на Солнечный Двор, а раб Лодмунда увидел и рассказал, что с севера на их землю наступает море. Лодмунд был тогда слеп. Он попросил раба принести ему в ведре то, что он называет морем.

И когда он вернулся, Лодмунд сказал:

— Не кажется мне это морем.

Потом он попросил раба отвести его к этой воде:

— И опусти в эту воду конец моего посоха.

На этом посохе было кольцо, и Лодмунд держал посох двумя руками, а это кольцо прикусил зубами. Тогда вода повернула назад на запад к Лесам.

После этого каждый из них двоих поворачивал воду от себя, до тех пор пока они не встретились у одного ущелья. Тогда они сошлись на том, что эта река потечёт кратчайшим путём в море. Теперь она называется Ледниковой Рекой и разделяет четверти страны[10]. [В это наводнение попали Пески Солнечного Двора. Там граница четверти и Ледниковая Река посредине песков.

Сыном Лодмунда был Сумарлиди, отец Торстейна Волчья Пасть, отца Торы, матери Стейна (сына Секиры), отца Торы, на которой женился лагманн Скафти.]
Глава 80

Бьольв, побратим Лодмунда, занял весь Очажный Фьорд и жил там всю жизнь. Он выдал свою дочь Хельгу за Ана Сильного и и отдал за ней всё северное побережье Очажного Фьорда до Реки Западной Долины. Сына Бьольва, который жил там позже, звали Исольв, и от него произошли люди из Очажного Фьорда.

Эйвиндом звался человек, который приплыл вместе с Брюньольвом. Потом он переселился в Узкий Фьорд. Его сыном был Хравн, который продал земли Узкого Фьорда Торкелю Щебету, который жил там позже. От него произошёл род Щебета.

Эгиль Рыжий звался человек, который занял Северный Фьорд и жил снаружи Мыса. Его сыном был Олав, от которого произошли люди с Мыса.

Одного человека звали Фрейстейн Красивый. Он занял Песчаный Залив и жил Обрывистом Мысе, Лесном Фьорде и Пещерном Фьорде. От него произошли люди с Песчаного Залива, люди с Лесного Фьорда и люди с Пещерного Фьорда.

Торир Высокий и Крум приплыли в Исландию из Вёрса, и когда они выбирали земли, Торир занял Крестовый Залив между Силачом и Форельным Фьордом. Оттуда пошли люди из Крестового Залива.

А Крум занял землю на Козлином Мысе, до Мыса Крачки и всё снаружи — как Остров Снастей, так и другие внешние острова и три другие земли напротив Мыса Крачки. Оттуда произошли Крюмлинги.

Эвар первым жил в Форельном Фьорде, пока не перевалил через гору, а Брюньольв в Ясеневом Фьорде, пока он не поднялся, чтобы заселить Поточную Долину, как уже было написано.

Вемунд звался человек, который занял весь Бедный Фьорд и жил там всю жизнь. Его сыном был Эльмод, от которого пошли Эльмёдлинги.

Торхадд Старый был жрецом капища в Трандхейме в Мёри. Он захотел уехать в Исландию, но перед этим он разобрал капище и взял с собой части капища и столбы. Он прибыл в Стояночный Фьорд и наложил на весь этот фьорд благословление Мёри, и никого там нельзя было убивать, кроме домашнего скота. Он жил там всю жизнь, и от него произошли люди из Стояночного Фьорда.
Глава 81

Хьяльти звался человек, который занял земли Обрыва и всю Широкую Долину выше. Его сыном был Кольгрим, от которого произошло много людей.

Херьольв звался человек, который занял всю землю до Осыпи Китового Мыса. Его сыном был Вапни, от которого произошли Вэпнлинги.

Херьольв, брат Брюньольва, занял земли Сенных Долин ниже Реки Кремневой Долины и до Змеиной Реки. Его сыном был Эцур, от которого произошли люди из Широкой Долины.

Скьёльдольв звался человек, который занял всю Распрю до Вершины, а с другой стороны до Устья и до Мыса Скьёльдольва у Реки Красивой Долины в Широкой Долине. Его сыном был Халейг, который жил там позже. От него произошёл род Халейга.

Одного человека звали Тьодрек. Он первым занял всю Широкую Долину, но он бежал оттуда из-за Брюньольва в Медведицын Фьорд, занял всё северное побережье Медведицыного Фьорда, к югу от Мыса Земли Жилища и до Красной Осыпи с другой стороны, и жил там три зимы в месте, что теперь называется Хижина. Потом Бьёрн Высокий купил у него эти земли, и от него произошли люди из Медведицыного Фьорда.

Бьёрн Жжёный Рог звался человек, который занял северный Лебяжий Фьорд от Красной Осыпи и Долину Жжёного Рога.

Торстейн Трубконог был родственником Бёдвара Белого и приехал в Исландию вместе с ним. Он занял землю от Глинистой Бухты до Осыпи Китового Мыса. Его сыном был Колль Серый, отец Торстейна, отца Торгрима с Городищенской Гавани, отца Стейнунн, на которой женился епископ Гицур.

Бёдвар Белый, сын Торлейва Среднего, сына Бёдвара Снегопада, сына Торлейва Китовой Чайки, сына Ана, сына конунга Арнара Рогатого, сына конунга Торира, сына Свиного Бёдвара, сына конунга Кауна, сына конунга Сёльги, сына Хрольва с Горы, и его родич Горелый Энунд прибыли в Исландию из Вёрса и пришли в Южный Лебяжий Фьорд. Бёдвар занял землю от Глинистой Бухты, всю ту долину, что лежит там, и с другой стороны до Кручи и поселился в Капище. Он построил там большое капище.

Сыном Бёдвара был Торстейн, который женился на Тордис, дочери Эцура Клина сына Хроллауга. Их сыном был Халль с Побережья. Он взял в жёны Йорейд, дочь Тидранди, и оттуда произошёл большой род. Их сыном был Торстейн, отец Амунди, отца Гудрун, матери Тордис, матери Хельги, матери Гудню, матери сыновей Стурлы.

Горелый Энунд занял землю к северу от Кручи, Гребневую Долину и Песцовый Мыс до Реки Утёса, и много людей произошло от него.

Торд Борода, сын Храппа, сына Бьёрна Бычья Кость, женился на Вильборг, дочери Освальда и Ульврун, дочери Ятмунда. Торд прибыл в Исландию, занял землю в Лагуне, к северу от Ледниковой Реки и до Лагунной Пустоши и жил во Дворе десять зим или больше. Тогда узнал он[11], что столбы его почётного сидения ниже пустоши в Глинистой Бухте. Тогда направился он на запад туда и поселился во Дворе Бороды, как уже было написано. Тогда он продал земли Лагуны Ульвльоту, который привёз сюда законы[12]. Дочерью Торда была Хельга, на которой женился Кетильбьёрн Старый с Мшистой Горы.

[Когда Ульвльоту было шестьдесят лет, он уехал в Норвегию и был там три зимы. Он и брат его матери Торлейв Мудрый установили здесь законы, которые позже были названы Законами Ульвльота. А когда он вернулся, был образован альтинг, и потом люди получили один закон здесь в стране.

Вначале были языческие законы, по которым люди не должны были иметь на корабле носовых фигур в море, а если у них были, то они должны были снимать эти фигуры до того, как земля покажется в поле зрения, и не подплывать к берегу с оскаленными головами или с разверстыми пастями, потому что духи страны могли испугаться.

Кольцо в два эйрира или больше должно лежать на алтаре в каждом главном капище. Это кольцо каждый годи должен был надевать на свою руку на каждое общее собрание, где он будет председательствовать, но сначала окрасить его в крови животного, которого он сам там принесёт в жертву. Каждый человек, которому нужно будет выступать на суде, должен сначала принести клятву на этом кольце и назвать двух или больше своих свидетелей. «Призываю я в свидетели, — должен он сказать, — что я приношу клятву на кольце, законную клятву. Да помогут мне Фрейр, Ньёрд и всемогущий ас, чтобы я в этом деле обвинял, или защищал, или давал показания, или присуждал, или выносил приговор так, как я считаю самым правильным, самым истинным, и более всего — в соответствии с законом, и все предписанные законом выступления будут вестить мною так, покуда я на этом тинге».

Тогда страна была поделена на четверти, и должно быть три тинга в четверти, и три главных капища в каждой общине тинга. Там были выбраны люди, чтобы присматривать за капищами, мудро и справедливо. Они должны были назначать суды на тингах и управлять ходом тяжбы. Их называли годи. Каждый человек должен был платить капищу пошлину, как сейчас десятину церкви.]
Глава 82

Торстейн Нога, сын Бьёрна Синезубого, приплыл в Исландию с Южных Островов, занял все земли к северу от Рога до Ледниковой Реки в Лагуне и жил три зимы на Бёдваровом Холме, а потом продал эту землю и вернулся на Южные Острова.

Рёгнвальд, сын Эйстейна Грохота, сына уппландского ярла Ивара, сына Хальвдана Чёрного, был ярлом в Мёри. Рёгнвальд был женат на Рагнхильд, дочери Хрольва Носатого. Их сыном был Ивар, который погиб на Южных Островах сражаясь вместе с конунгом Харальдом Прекрасноволосым. Вторым сыном был Хрольв Пешеход, который завоевал Нормандию. От него произошли ярлы Руды и английские конунги. Третьим был ярл Торир Молчаливый, который женился на Алёв Красе Года, дочери конунга Харальда Прекрасноволосого, и у них была дочь Бергльот, мать ярла Хакона Могучего.

У Рёгнвальда было три побочных сына. Одного звали Хроллауг, второго Эйнар, третьего Халлад. Тот отказался быть ярлом на Оркнейских островах.

А когда ярл Рёгнвальд узнал об этом, он созвал своих сыновей вместе и спросил, кто из них хотел бы на эти острова. И Торир попросил его предсказать его поездку. Ярл ответил, что поездка была бы хорошей, но он должен получить государство после его смерти.

Тогда вышел Хрольв и вызвался поехать. Рёгнвальд сказал ему, что он весьма подходит для этого своей силой и доблестью, но из-за несдержанности своего нрава будет лучше, если он останется на месте.

Тогда вышел Хроллауг и спросил, хочет ли он, чтобы он поехал. Рёгнвальд сказал, что не стать ему ярлом:

— Нравом ты не человек войны. Твои пути лежат в Исландию. В этой стране ты сделаешься знатен, и у тебя будет большое потомство, а здесь у тебя нет судьбы.

Тогда вышел Эйнар и молвил:

— Позволь мне отправиться на Оркнейские острова. Я тогда пообещаю тебе, что, если тебе так больше понравится, я никогда не вернусь тебе на глаза.

Ярл отвечал:

— Мне нравится, что ты уезжаешь прочь, но мало мне надежды на тебя, потому что весь род твоей матери — рабы.

После этого поехал Эйнар на запад и подчинил себе эти острова, как рассказывается в саге о нём.

Тогда Хроллауг уехал к конунгу Харальду и был с ним некоторое время, потому что у отца с сыновьями после этого не было согласия.
Глава 83

Хроллауг приплыл в Исландию по приказу конунга Харальда и привёз с собой свою жену и сыновей. Он подошёл с востока к Рогу и бросил за борт столбы от своего почётного сидения, их выбросило на берег в Роговом Фьорде, а его отнесло к западу. Плавание было тяжёлым, у них было мало питьевой воды. Они высадились на сушу на западе в Глинистой Бухте на Мысах. Там он провёл первую зиму. Тогда он узнал о столбах от своего почётного сидения и поэтому направился оттуда на восток. Вторую зиму он провёл под Горой Ингольва.

Потом он поехал на восток в Роговый Фьорд, занял землю восточнее Рога до Загонной Реки и сначала поселился под Склоном Расселины в Роговом Фьорде, а потом в Широком Дворе в Горных Дворах. Тогда он разделил эти земли, что были к северу от Городищенской Гавани, а сам владел до смертных дней землями, что были к югу от Черешневой Кручи[13].

Хроллауг был великим вождём и поддерживал дружбу с конунгом Харальдом, но никогда не уезжал из страны, [и он не посещал ярла Рёгнвальда, своего отца, потому что боялся своей мачехи]. Конунг Харальд послал Хроллаугу [драгоценности в день смерти], меч, пивной рог и золотое кольцо, в котором было пять эйриров. Тем мечом позже владел Коль, сын Халля с Побережья, а Кольскегг Мудрый видел этот рог.

Хроллауг был отцом Эйцура Клина, который женился на Гро, дочери Торда Злого. Их дочерью была Тордис, мать Халля с Побережья. Вторым сыном Хроллауга был Хроальд, отец Оттара Китового Спокойствия, отца Гудлауг, матери Торгерд, матери Ярнгерд, матери Вальгерд, матери Бёдвара, отца Гудню, матери сыновей Стурлы. Энунд был третьим сыном Хроллауга.

Халль с Побережья взял в жёны Йорейд, дочь Тидранди. Его сыном был Торстейн, отец Магнуса, отца Эйнара, отца епископа Магнуса. Вторым сыном Халля был Эгиль, отец Торгерд, матери епископа Йона Святого. Торвард, сын Халля, был отцом Тордис, матери Йорунн, матери священника Халля, отца Гицура, отца епископа Магнуса [и Торвальда, отца ярла Гицура]. Ингвильд, дочь Халля, была матерью Торей, матери священника Сэмунда Мудрого. Торстейн, сын Халля, был отцом Гюдрид, матери Йорейд, матери священника Ари Мудрого. Торгерд, дочь Халля, была матерью Ингвильд, матери Льота, отца Ярнгерд, матери Вальгерд, матери Бёдвара, отца Гудню, матери сыновей Стурлы.
Глава 84

Кетиль звался человек, которому Хроллауг продал побережье Рогового Фьорда [от Рога] и до Утёсов. Он жил на Срединной Горе. От него произошли люди с Рогового Фьорда.

Аудун Рыжий купил у Хроллауга землю от Утёсов и до Лесной Стороны. Он жил на Капищной Горе и возвёл там большое капище. От него произошли люди с Капищной Горы.

Торстейн Косой купил у Хроллауга всю землю от Лесной Стороны на юге у Болот и до Реки Каменоломни. Его сыном был Вестмар, от которого произошли люди с Болот.

Ульв из Вёрса купил у Хроллауга землю на юге от Реки Точильного Камня до Черешневой Кручи и поселился на Жилищной Горе [первым из людей. От него произошли люди Вёрса. Позже Ульв перенёс свой дом на Папюли и жил в Широком Дворе, и там находится его курган, как и курган Торгейра. Торгейр был сыном Ульва из Вёрса, который жил в Капище на Папюли].

Торд Злой, сын Эйвинда Дубового Крюка, разбил свой корабль на Песках Широкой Реки. Хроллауг дал ему землю между Ледниковой Рекой и Загонной Рекой, а жил он под Горой у Широкой Реки. Его сыновьями были Эрн Сильный, который враждовал с ярловой дочерью Тордис, сестрой Хроллауга, и Эйвинд Кузнец. Его дочерьми были Гроа, на которой женился Эцур, и Тордис, мать Торбьёрг, матери Тордис, матери Торда Злого, который убил Скуту Убийцу.

Асбьёрном звали сына Бьёрна из Хейянгра, херсира из Согна. Он был сыном Хельги, сына Хельги, сына Бьёрна Бычья Кость. Асбьёрн поплыл в Исландию и умер в море, а его жена Торгерд и их сыновья доплыли сюда.

[А тогда было объявлено, что женщина может занять столько земли, сколько может обойти двухлетняя тёлка за весенний день от рассвета до заката. Так Торгерд погнала свою тёлку от Горы Дворища к югу от Загонной Реки и к Козлячьей Скале через Ледниковую Гору на запад.

Торгерд заняла так землю] всех Дворов Мыса Ингольва между Загонной Рекой и Ледниковой Рекой, и жила она на Песчаной Горе, и Гудлауг, сын её и Асбьёрна, после неё. От него произошли люди с Песчаной Горы. Вторым их сыном был Торгильс, от которого произошли люди с Горы Шишки. Третьим был Эцур, отец Торда Годи Фрейра, от которого произошло много людей.

Хельги был вторым сыном Бьёрна из Хейянгра. Он приплыл в Исландию и поселился на Красном Ручье. Его сыном был Хильдир, от которого произошли люди с Красного Ручья.

Бард был третьим сыном Бьёрна из Хейянгра, как уже было написано. Сначала он занял Бардову Долину на севере, а потом пошёл на юг через Расселину Надежды по Дороге Барда, занял все Поточные Дворы и поселился на Вершинах. Тогда его прозвали Бард с Вершин. Его сыновьями были Торстейн и Сигмунд, третий Эгиль, четвёртый Гисли, пятый Невстейн, шестой Торбьёрн Сутулый, седьмой Хьёр, восьмой Торгрим, девятый Бьёрн, отец Гейри из Рощи, отца Торкеля Лекаря, отца Гейри, отца Торкеля Канона, друга епископа Торлака Святого. Он основал монастырь в Широком Дворе.
Глава 85

Эйвинд Карп занял землю между Потоком Всех Людей и Рекой Гейровой Земли и поселился на Водопаде к западу от Вершины Модольва. Его сыновьями были Модольв, отец Хрольва, Кетиля и Астрид Ума Палаты. Вторым был Энунд, отец Траслауг, матери Тюрвинга и Халльдора, отца Тюрвинга, отца Тейта. [До того, как Поток Всех Людей разлился, он назывался Ручьём Стропил].

Человек по имени Кетиль Глупый был сыном Йорунн Ума Палата, дочери Кетиля Плосконосого. Он приехал в Исландию с Южных Островов. Он был христианин. Он занял землю между Рекой Гейровой Земли и Фьордовой Рекой выше Новины.

Кетиль жил в Церковном Дворе. Там раньше поселялись папары, и там не могли жить язычники.

Кетиль был отцом Асбьёрна, отца Торстейна, отца Сурта, отца законоговорителя Сигхвата, отца Кольбейна, [отца Гудрун, матери Нарви и Лодмунда, сына Скегги]. Хильд звалась дочь Асбьёрна, мать Торира, отца Хильд, на которой женился Скарпхедин. Дочь Кетиля Глупого звали Торбьёрг. На ней женился Вали, сын Лодмунда Старого. [Торд звался сын Сурта с Церковного Двора, отец Гудрун, матери Торы, матери Торстейна Волчья Пасть, отца Гуннхильд, матери Йодис, матери Вильборг, матери Магнуса, отца Снорри, отца Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда с Каменников.]

Бёдмод звался человек, который занял землю между Мчащимся[14] и Фьордовой Рекой и выше до Бёдмодова Рога. Он жил в Бёдмодовом Междуречье. Его сыном был Олейв, по которому названо Городище Олейва. Он жил в Роще. Его сыном был Вестар, отец Хельги, отца Гро, на которой женился Глэдир.

Эйстейн Толстый приплыл в Исландию из Южного Мёри. Он занял землю к востоку от Реки Гейровой Земли до границы с Кетилем Глупым и жил в Гейровой Земле. Его сыном был Торстейн с Болотной Вершины, [отец Турид, матери Алов, матери Гудрун, матери Торвальда, отца Ингирид, матери Астрид, матери Ингибьёрг, матери Турид, матери Халльберы, на которой женился Маркус, сын Торда с Каменников].

Эйстейн, сын Храни, сына Хильдира Парака, прибыл в Исландию из Норвегии. Он купил земли у Эйстейна Толстого, которые тот занял и назвал Средними Землями. Он жил в Расселине. Его детьми были Хильдир и Торльот, на которой женился Торстейн с Болотной Вершины.

Хильдир захотел перенести свой дом в Церковный Двор после Кетиля, полагая, что язычник может там жить. Но когда он подошёл к ограде, он неожиданно умер. Там он лежит в Кургане Хильдира.

Вильбальд звался человек, брат Аскеля Согнутого. Он приплыл в Исландию из Ирландии на корабле, который назывался Малёк, и вошёл в устье Потока Малька. Он занял землю Междуречья между Рекой Скафти и Рекой Островка и поселился на Земле Жилища. Его детьми были Бьолан, отец Торстейна, Эльвир Рот и Бьоллок, на которой женился Аслак Аургоди.

Одного человека звали Лейдольв Боец. Он занял землю к востоку от Реки Скафти до Мчащегося и поселился на Реке к востоку от Реки Скафти за Чашей, и еще у него был второй дом во Дворе Лейдольва под Горой Лейдольва, и тогда там было много жилищ. Лейдольв был отцом Торунн, матери Хроара Годи из Междуречья. Хроар женился на Арнгунн, дочери Хамунда, сестре Гуннара с Конца Склона. Их детьми были Хамунд Хромой и Ормхильд. Сына Хроара от рабыни звали Вебранд. Хроар захватил Торунн Бровь, дочь Торгильса из Лощины в Болотной Долине. Их сына звали Торфинн.

Хроар сначала поселился на Гребнях. Потом он отобрал земли Вершины Гагары у Эйстейна, сына Торстейна Воробья и Ауд, дочери Эйвинда, сестры Модольва и Бранди. Дочерью Торстейна Воробья была Траслауг, на которой женился Торд Годи Фрейра.

Энунд Карман на Спине, родич детей Торстейна, вызвал Хроара на поединок на тинге Горы Скафти и упал к ногам Хроара. Торстейн Уппландец захватил Торунн Бровь и увёз её из страны. Хроар тоже уехал из страны. Тогда он убил в поединке Трёста Берсерка, который хотел силой взять его жену Сигрид, и они с Торстейном помирились.

В убийстве Хроара участвовали сыновья Модольва и их зять Торир, Бранди с Вершин и его сосед Стейнольв. Хамунд отомстил за убийство Хроара и его племянников.
Глава 86

Одного человека звали Исольв. Он прибыл в Исландию в конце времени заселения и потребовал у Вильбальда земли или поединок, а Вильбальд не захотел сражаться и покинул Землю Жилища. Тогда он занял землю между Рекой Островка и Рекой Малька. А Исольв пришёл на Земли Жилища и завладел землёй между Потоком Малька и Рекой Скафти. Его сыном был Храни со Двора Храни, а дочерью Бьёрг, на которой женился Энунд, сын Эйвинда Карпа. Их дочерью была Траслауг, на которой женился Торарин, сын Эльвира с Мыса.

Хравн Ключ от Гавани был великим викингом. Он прибыл в Исландию, занял землю между Рекой Островка и Рекой Острова и поселился в Шумных Лесах. Он предчувствовал извержение вулкана и перенёс свой дом на Низкий Остров. Его сыном был Аслак Аургоди, от которого произошли люди с Низкого Острова.

Одного человека звали Хрольв Рубака. Он жил в Северном Мёри, в месте, что называется Мольдатун. Его сыновьями были Вемунд и Мольда-Гнуп. Они были великие человекоубийцы и кузнецы. Когда Вемунд был в кузнице, он сказал такую вису:

Я один
одиннадцать
убил. Дуй
сильнее!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, что они совершили с братом, и занял землю между Потоком Малька и Рекой Острова, всё Лебяжье Гнездовье. Там было тогда большое озеро и там ловили диких лебедей.

Мольда-Гнуп распродавал свои земли многим людям, и там сделалось много населения, пока там не потекла лава, и тогда они бежали на запад на Склон Мыса и построили там палатки в месте, которое называется Палаточное Поле. А Вемунд, сын Сигмунда Злосчастного, не позволил им там поселиться. Тогда они пошли в Лошадиную Ограду, сделали там жилище, прозимовали там, и случались там между ними ссоры и убийства.

Следующей весной Мольда-Гнуп со своими людьми отправился на запад в Оградный Залив и поселился там. У них было совсем немного скота. Сыновья Мольда-Гнупа, Бьёрн, Гнуп, Торстейн Хрунгнир и Торд Ногастый, стали уже совсем взрослыми.

Бьёрну приснилось ночью, что к нему пришёл житель скал и попросил подружиться с ним, и ему показалось, что он согласился с этим. После этого к его козам пришёл козёл, и его стадо стало так быстро разрастаться, что вскоре он очень разбогател. С тех пор его прозвали Козлиным Бьёрном. Люди, обладающие вторым зрением, видели, что все духи земли сопровождали Козлиного Бьёрна на тинг, а Торстейна и Торда — на охоту или рыбалку.

Козлиный Бьёрн женился [на Йорунн, падчерице своего брата Гнупа]. Их сыном был Свертинг, который женился на Хунгерд, дочери Тородда, сына Одда из Междуречья, и Йофрид, дочери Гуннара. Их дочерью была Торбьёрг, мать Свейнбьёрна, {отца Торстейна}[15], отца Ботольва, отца Тордис, матери Хельги, матери Гудню, матери сыновей Стурлы. Гнуп, сын Мольда-Гнупа, взял в жены Арнбьёрг, дочь Радорма, как раньше было написано. Идунн была дочерью Мольда-Гнупа, ее взял в жены Тьостар с Лебяжьего Мыса. Их сыном был Тормод.
Глава 87

Эйстейн звался человек, сын Торстейна Скалолаза. Он приплыл в Исландию из Халогаланда[16] и разбил свой корабль, а сам покалечился о мачты. Он поселился в Красивой Долине, а одна старуху унесло с корабля в Старушечий Фьорд. Там теперь Пески Главной Реки.

Эльвир, сын Эйстейна, занял землю к востоку от Гримовой Реки. Ни один человек не осмеливался занимать эту землю из-за духов земли после того, как был убит Хьёрлейв[17]. Эльвир жил на Мысу. Его сыном был Торарин с Мыса, брат по матери Халльдора, сына Эрнольва, которого убил под Утёсами Мёрд Беззаботный, и Арнора, которого убили Флоси и Кольбейн, сыновья Торда Годи Фрейра, на тинге Горы Скафти.

Сигмунд Злосчастный, сын Энунда Секиры, занял землю между Гримовой Рекой и Старушечьей Рекой, которая на западе впадает в Мыс.

От Сигмунда произошло трое епископов: Торлак, Паль и Бранд.

Бьёрн звался человек, богатый и очень тщеславный. Он прибыл в Исландию с Вальдреса, занял землю между Старушечьей Рекой и Козлиной Рекой и поселился в Рябине. Он враждовал с Лодмундом Старым.

От Рябинового Бьёрна произошёл епископ Торлак Святой [по отцовской линии].

Лодмунд Старый занял землю между Козлиной Рекой и Грязным Ручьём, как уже было написано. То, что тогда называлось Грязным Ручьём, теперь называется Ледниковой Рекой на Песках Солнечного Двора, которая разделяет четверти страны.

У Лодмунда Старого с Солнечного Двора было шесть сыновей или больше. Одного из его сыновей звали Вали, он был отцом Сигмунда, который женился на Оддлауг, дочери Эйвинда с Оркнейских островов. Второго сына Лодмунда звали Сумарлиди, он был отцом Торстейна Волчья Пасть из Леса, отца Торы, матери Стейна, отца [Торы, матери] Сурта Белого, пасынка Скафти. Он был сыном Сумарлиди. Законоговоритель Скафти женился на Торе после Сумарлиди. Так рассказывают в роду Эльфусингов. Третьего сына Лодмунда звали Вемунд, он был отцом Торкатлы, на которой женился Торстейн Жучок. Их дочерью была Арнкатла, мать Хрои и Тордис, на которой женился Стейн, сын Бранда. Их дочерью была Тора, на которой женился […]. Четвёртого звали Ари, пятого звали Хроальд, Офейгом звали шестого сына Лодмунда, незаконнорожденного. Он женился на Траслауг, дочери Эйвинда с Оркнейских Островов, сестре Оддлауг. От них всех произошло много людей.

Вот было описано занятие земли в Четверти Восточных Фьордов, согласно рассказам мудрых и знающих людей. В этой четверти позже было множество великих людей, и там происходило много великих историй.

Вот кто был самыми великими первопоселенцами: Торстейн Белый, Брюньольв Старый, Атли Каша и Кетиль, сыновья Глухаря, Хравнкель Годи, Бёдвар Белый, Хроллауг, сын ярла Рёгнвальда, Эцур, сын Асбьёрна, сына Бьёрна из Хейянгра, от которого произошли Фрейсгюдлинги, Кетиль Глупый, Лейдольв Боец.
                                                                           Примечания

[1] В исландском тексте этого места нет, добавлено переводчиком, см. гл. 98.

[2] Альмдалир (Álmdalir) — букв. «Долина Вязов», совр. Омдаль, название нескольких хуторов в Агдире или Рогаланде.

[3] Добавлено переводчиком; см. гл. 61, а также «Сагу о Ньяле», гл. 134.

[4] Последний из редакторов «Книги», автор Hauksbók.

[5] В 64 главе матерью этого Ботольва названа Тордис, дочь Орма.

[6] Висячий Водопад (Hengifoss) — третий по величине (118 м) водопад в Исландии. Первые два — Грохот (Glymur), на Ложбинной Реке (Botnsá), неподалёку от Рейкьявика, высотой 198 м, и Высокий Водопад (Háifoss), на Бычьей Реке (Þjórsá), в южной части страны, высотой 122 м.

[7] Сын скальхольтского епископа Паля Йонссона.

[8] Перевод С. В. Петрова.

[9] Имеется в виду Кольскегг Мудрый, сын Асбьёрна, со слов которого записаны следующие главы.

[10] Четверть Восточных Фьордов и Четверь Южных Фьордов.

[11] 927 г.

[12] Ульвльот привёз в Исландию законы в 927 году, ему было тогда 60 лет, и после этого он три года председательствовал на альтинге.

[13] В издании Íslenzk Fornrit, т. 1, ч. 2, с. 317, в примечании указано, что Þórðarbók, Melabók и Hauksbók пишут Heggs- (т. е. «Черешневая Круча»), а Sturlubók — Hreggs- (т. е. «Круча Ограды Бури»); “…en er nú venjulega borið fram Hestsgerði”, т. е. «Конская Изгородь».

[14] Возможно, это водопад.

[15] В исландском тексте имени Торстейна нет, добавлено переводчиком согласно гл. 77.

[16] Халогаланд (Hálogaland) — букв. «Страна Северного Сияния», самая северная часть Норвегии.

[17] Об убийстве Хьёрлейва см. гл. 6.

 

                                                                       Книга о занятии земли
                                                                               Landnámabók
                                                                                Часть пятая

Здесь начинается рассказ о занятии земли в Южной Четверти, которая самая процветающая во всей Исландии из-за плодородия почвы и тех хёвдингов, что там поселились, как учёных, так и неучёных.
Глава 88

[Первыми в Исландии заселялись Восточные Фьорды, а позже всех была заселена область между Роговым Фьордом и Мысом Дымов. Ветер и прибой мешали людям высаживаться на сушу, потому что там было пустынное побережье, без гаваней. Некоторые из тех, кто приплыл в страну первым, поселись ближе к горам, выбрав плодородную почву, поскольку скот стремился от моря к этим горам.

Тем людям, которые прибыли в страну позже, казалось, что те, кто прибыл раньше, заняли слишком много земли, но примирил их конунг Харальд Прекрасноволосый тем, что никто не мог занять больше, чем он может обнести огнём за день со своими людьми. Они должны разжечь огонь, когда солнце вставало на востоке. Тогда разводили другой костёр, такой высокий, чтобы он был виден от других, а те огни, что были разведены, когда солнце было на востоке, должны были гореть до ночи. Потом они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и так зажигали другие огни].

Траси звался человек, сын Торольва, [сына Херьольва] Роголома. Он приехал в Исландию из Хёрдаланда и занял землю между Рекой Холодной Расселины и Ледниковой Рекой. Он жил в Восточных Лесах. Он был очень могущественным и враждовал с Лодмундом Старым, как уже было написано. Сыном Траси был Гейрмунд, отец Торбьёрна, отца Бранда из Лесов, [отца Скегги, отца Болли из Лесов, отца Скегги, отца Хильд, на которой женился Ньяль из Лесов, сын Сигмунда, их сыном был Скегги, отец Эйольва, отца Бранда, который теперь живёт в Лесах].

Хравном Глупым звали сына Вальгарда, сына Вемунда Речистого, сына Торольва Носатого с Заливов, сына Хрёрека Метателя Колец, сына конунга данов Харальда Боевого Зуба[1]. Он прибыл в Исландию из Трандхейма и занял землю между Рекой Холодной Расселины и Рекой Горы Ламби. Он жил на Восточной Красной Горе и был там самым почитаемым человеком. Его детьми были Ёрунд Годи, Хельги Черный Чурбан и Фрейгерд. [А Ёрунд Годи был отцом {Ульва Аургоди, отца}[2] Сварта, отца Лодмунда, отца Сигфуса, отца Сэмунда Мудрого, отца Лофта, который женился на Торе, дочери конунга Магнуса Голоногого, их сыном был Йон, отец Сэмунда, епископа Паля и Сигурда, отца Йона с Гребня, отца Сальгерд, матери Стейнунн.]
Глава 89

Одного человека звали Асгейр Клещи, он был сыном Олейва Белого, сына Скэринга, сына Торольва. Его матерью была Торхильд, дочь Торстейна Раскапывателя Курганов. Асгейр прибыл в Исландию, занял землю между Рекой Горы Ламби и Ивняковой Рекой и поселился в месте, что теперь называется Целина. Его сыновьями были Ёрунд и Торкель, отец Эгмунда, отца епископа Йона Святого. Дочерью Асгейра была Хельга, мать Торунн, матери Торлака, отца Торхалля, отца епископа Торлака Святого. [Асгейр запрещал самовольно совершать жертвоприношения.]

Торгейр из Хёрдаланда[3], сын Бранда Рогомеса, приплыл в Исландию из Вигга, что в Трандхейме. Он купил землю у Асгейра Клещи между Рекой Горы Ламби и Ирландской Рекой и поселился в Лесу. Спустя несколько зим он взял в жены Асгерд, дочь Аска Немого[4], а их сыновьями были Торгрим Большой и Торир из Леса, отец Торлейва Ворона и Ущельного Гейра.

Одного знатного человека из фюлька Раумдалир звали Офейг. Он женился на Асгерд, дочери Аска Немого.

У Офейга была вражда с конунгом Харальдом Прекрасноволосым, и поэтому он приготовился к поездке в Исландию. Но когда он был готов, конунг Харальд подослал к нему людей, и он был убит, а Асгерд уехала с их детьми и с ней Торольв, её сводный брат.

Асгерд заняла землю между Ивняковой Кручей и Лесным Потоком, и весь Длинный Мыс выше до Кобыльего Камня и переселилась с севера на Катанес. Детьми Офейга и Асгерд были Торгейр Голльнир, Торстейн Борода Бутылкой, Торбьёрн Тихий и Алов Лодейный Щит, на которой женился Торберг Рыло в Зерне, а их детьми были Эйстейн и Хавтора, на которой женился Эйд, сын Скегги. Дочерью Офейга была и Торгерд, на которой женился Финн, сын Откеля.

Торольв, брат Асгерд, занял землю по её совету к западу от Потока между двумя Спорными Реками и поселился на Горе Торольва. Он воспитал там Торгейра Голльнира, сына Асгерд, который там жил потом. Его сыном был Ньяль[5], которого сожгли в доме [с семью людьми на Бергторовом Пригорке].

Асбьёрн, сын Рейркетиля, и его брат Стейнфинн заняли землю выше Крестовой Реки на восток от Потока. Стейнфинн жил в Стейнфинновом Дворе, и у него не было потомков. Асбьёрн посвятил свою занятую землю Тору и назвал Лесом Тора. Его сыном был Кетиль Богатый, который взял в жёны Турид, дочь Голльнира. Их детьми были Хельги и Асгерд.

[Херьольв, сын Барда, сына Барека, брата Халльгрима Опалёного Бревна, сначала поселился на Острове Западных Людей и жил в Долине Херьольва за Эгировой Дверью, там где теперь образовалось лавовое поле. Его сыном был Орм, который жил в Ормовом Дворе у Нижнего Утёса, там где теперь вся земля выветрилась, и он один владел всем этим островом. Там дальше расположены Островные Пески, а прежде там было место охоты, и никто не зимовал там. Орм женился на Торгерд, дочери Одда Холодный Рот, их дочерью была Халльдора, на которой женился Эйлив, сын Полевого Бранда].
Глава 90

Кетиль Лосось звался знатный человек в фюльке Наумдалир, сын Торкеля, ярла Наумдалира, и Хравнхильд, дочери Кетиля Лосося с Хравнисты. Кетиль жил в Наумдалире тогда, когда конунг Харальд Прекрасноволосый послал Халльварда Скорохода и Сигтрюгга Быстрого к Торольву, сыну Вечернего Ульва, родичу Кетиля. Тогда собрал Кетиль войско, намереваясь помочь Торольву, но конунг Харальд перешёл выше через Эльдуэйд, захватил корабль в фюльке Наумдалир, поплыл оттуда на север к Алёсту в Санднес и лишил жизни Торольва, сына Вечернего Ульва. После этого он отправился с северо-запада и встретил множество людей, которые собирались помочь Торольву. Конунг разогнал их. А немного спустя Кетиль Лосось поехал на север на Торгар и сжёг там в доме Харека и Хрёрека, сыновей Хильдирид, которые клеветой привели Торольва к смерти. А после этого Кетиль отправился в путешествие в Исландию со своей женой Ингунн и их сыновьями. Он привёл свой корабль в устье Кривой Реки и первую зиму провёл в Хравновом Дворище.

Кетиль занял все земли между Бычьей Рекой и Лесным Потоком. Позже многие знатные люди занимали там землю с разрешения Лосося. Кетиль присвоил себе особо землю между Кривой Рекой и Хроаровым Ручьём, всё ниже Форельного Озера, и поселился в Капище.

Когда Кетиль перенёс большую часть своих припасов в Капище, Ингунн разрешилась от бремени и родила там Хравна, который первым говорил законы в Исландии. Это место и называется Хравновым Дворищем.

Лосось присвоил себе и все земли к востоку от Восточной Кривой Реки и Озёрную Гору до того ручья, что течёт между Шикорим Двором и Поперечной Рекой, всё кроме Холма Дувтака и Болота. Это он отдал тому человеку, которого звали Дувтаком. Он был очень могуч.

Хельги звали второго сына Лосося. Он женился на Вальдис, дочери Йольгейра. Их дочерью была Хельга, на которой женился Оддбьёрн Корабел. По нему названа Могила Оддбьёрна. Детьми Оддбьёрна и Хельги были Хроальд, Кольбейн, Кольфинна и Асвёр.

Сторольв был третьим сыном Лосося. Его детьми были Орм Сильный, Откель и Хравнхильд, на которой женился Гуннар, сын Бауга. Их сыном был Хамунд, отец Гуннара с Конца Склона.

Четвёртого сына Лосося звали Вестаром. Он женился на Моэйд. Их дочерью была Асню, на которой женился Офейг Хмурый. Их детьми были Асмунд Безбородый, Асбьёрн, Альдис, мать Полевого Бранда, и Асвёр, мать Хельги Чёрного. А ещё была Эса.

Пятого сына Лосося звали Херьольв, он был отцом Сумарлиди, отца Ветрлиди Скальда. Они жили на Хуторе Сумарлиди. Теперь это место называется Под Откосом. Священник Тангбранд и Гудлейв, сын Ари, убили Ветрлиди у Дымных Холмов за нид.

Сыном Хравна, сына Лосося, был Сэбьёрн Годи, который женился на Унн, дочери Сигмунда. Их сыном был Арнгейр.

Одного знатного человека в Халогаланде звали Сигхват Рыжий. Он женился на Раннвейг[6], дочери Эйвинда Ягненка и Сигрид, на которой был женат Торольв, сын Вечернего Ульва. Раннвейг была сестрой Финна Косого.

Сигхват приплыл в Исландию по своему желанию, занял по совету Лосося в его владениях землю к западу от Лесного Потока и Лес Единорога выше Спорной Реки и поселился в Жилище. Его детьми были Сигмунд, отец Мёрда Скрипицы, Сигфус со Склона, Ламби со Двора Ламби, Раннвейг, на которой женился Хамунд, сын Гуннара[7], и Торгерд[8], на которой женился Энунд Секира с Трясины. Другим сыном Сигхвата был Барек, отец Торда, отец Стейни.

Ёрунд Годи, сын Хравна Глупого, поселился к западу от Потока, это место теперь называется Свертинговым Двором. Он возвёл там большое капище.

К востоку от Потока лежал незанятым треугольник между Крестовой Рекой и Кобыльим Камнем. Эту землю Ёрунд обошёл с огнём и отвёл для капища.

Ёрунд женился на [Турид, дочери Торбьёрна из Гаулардаля, и свадьба их была на Баклановом Мысе у Флоси, который владел всеми землями между Бычьей Рекой и Луговой Рекой]. Их сыном был Вальгард Годи[9], отец Мёрда, и Ульв Аургоди, от которого произошли люди с Мыска и Стурлунги. От Ёрунда произошло много великих людей в Исландии.

Торкель Связанные Ноги занял землю по совету Лосося вокруг Треугольной горы и жил там под этой горой. Он был очень могучим. Детьми Торкеля были Бёрк Синезубобородый, отец Старкада из-под Треугольной горы, Торню, на которой женился Орм Сильный, и Дагрун, мать Берси.
Глава 91

Побратима Лосося звали Бауг. Он отправился в Исландию и первую зиму провел в Бауговом Дворе, а вторую — с Лососем. По указанию Лосося он занял весь Поточный Склон от Широкого Двора до земель Лосося и поселился в Конце Склона. Его детьми были Гуннар с Гуннарова Холма, Эйвинд с Эйвиндова Отрога, третий Стейн Храбрый и дочь Хильд, на которой женился Эрн из Ограды Плача.

Стейн Храбрый и Сигмунд, сын Сигхвата Рыжего, отправились с Кос[10] за границу и одновременно пришли к Переправе Песчаных Холмов, Сигмунд и товарищи Стейна, и каждый захотел пересечь реку первым. Сигмунд и его люди оттолкнули работников Стейна и прогнали их от лодки. Тут подошёл Стейн и сразу же нанёс Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны со Склона. Гуннар переехал на Гуннаров Холм, Эйвинд — под Горы на восток на Эйвиндов Холм, а Сньялльстейн[11] — на Сньялльстейнов Мыс.

Это не понравилось Торгерд, дочери Сигмунда, что убийца её отца таким образом ускользнул, и она подговорила своего мужа Энунда отомстить за Сигмунда. Энунд отправился с тридцатью людьми на Мыс Храброго и поджёг там дома. Сньялльстейн вышел из дома и сдался. Они отвели его на мыс и там убили.

Отомстить за убийство следовало Гуннару. Он тогда женился на Хравнхильд, дочери Сторольва, сестре Орма Сильного. Хамунд был их сыном. Оба этих мужа выделялись силой и красотой. Энунд был объявлен вне закона за убийство Сньялльстейна. Две зимы он сидел дома с множеством людей. Эрн из Ограды Плача, зять Гуннара, наблюдал за Энундом.

На третью зиму, после йоля Гуннар с тридцатью людьми по указанию Эрна напал на Энунда. Энунд с одиннадцатью людьми на лошадях возвращался с состязаний. Они встретились в Долине Битвы. Там пали Энунд с тремя людьми и один у Гуннара. Гуннар был в синем плаще. Он проскакал через Холмы к Бычьей Реке и недалеко от этой реки упал с коня и скончался от ран.

Когда сыновья Энунда, Сигмунд Злосчастный и Эйлив Богатый, выросли, они попросили Мёрда Скрипицу, своего родича, начать иск по поводу убийства. Мёрд ответил, что это будет трудно, так как тот был объявлен вне закона. Они сказали, что более всего им не нравится Эрн, который жил от них очень близко. Мёрд предложил, чтобы они обвинили Эрна, заставив его уехать из области.

Сыновья Энунда начали дело против Эрна насчёт права пастьбы, и он был объявлен вне закона, так что он мог быть безнаказанно убит сыновьями Энунда везде, кроме Ограды Плача и в пределах полёта стрелы от своих земельных владений. Сыновья Энунда постоянно следили за ним, но он был очень осторожен. Однако они смогли напасть на Эрна, когда он прогонял скот со своей земли, и думали люди, что он был убит нечестно.

Торлейв Искра, брат Эрна, заплатил Тормоду, сыну Тьостара, чтобы он освятил Эрна. Тормод тогда приплыл в страну на Косы. Он выстрелил из лука так далеко, что убийство Эрна оказалось в освящённых стрелой пределах. Тогда Хамунд, сын Гуннара и Торлейв взяли на себя дело об убийстве Эрна, а Мёрд помогал братьям. Они не уплатили штрафа, но были изгнаны с Трясины.

Тогда Мёрд попросил для Эйлива руки Торкатлы, дочери Кетильбьёрна, её приданым шли земли Мыса, и Эйлив поселился там. А для Сигмунда он попросил руки Арнгунн, дочери Торстейна Скалы, и он переселился на восток страны. И тогда Мёрд выдал свою сестру Раннвейг за Хамунда, сына Гуннара, и тот вернулся тогда на Склон, их сыном был Гуннар с Конца Склона, [Хьёрт, Хельги, Хав и Орм Лесная Опушка, который погиб на «Длинном Змее» с конунгом Олавом].

Хильдир, Халльгейр и их сестра Льот были родом из Западных Земель[12]. Они приплыли в Исландию и заняли землю между Потоком и Кривой Рекой, всю Островную Область до Поперечной Реки. Хильдир жил на Острове Хильдира. Он был отцом Моэйд. Халльгейр жил на Острове Халльгейра. Его дочерью была Мабиль, на которой женился Хельги, сын Лосося, а Льот жила на Дворе Льот.
Глава 92

Дувтак с Дувтакова Холма был вольноотпущенником этих братьев. Он был очень могучим, как и Сторольв, сын Лосося. Он жил тогда на Пригорке. Они поссорились из-за пастбищ.

Ясновидящий человек увидел вечером на заходе солца, что большой медведь вышел с Пригорка, а бык — с Дувтакова Холма, они встретились на Поле Торольва и яростно сразились, и медведь оказался сильнее. Наутро увидели, что долина, где они встретились, осталась такой, будто там перевернули почву, и теперь это место называется Вздыбленная Земля. Оба они были изранены.

Орм Удручённый, сын Барда, сына Барека, брат Халльгрима Опалёного Бревна, первым поселился на Острове Западных Людей, а до этого там было место охоты, зимовали же мало или никто. Его дочерью была Халльдора, на которой женился Эйлив, сын Полевого Бранда.

Братья Эйлив и Бьёрн прибыли в Исландию из Согна. Эйлив занял Маленький Мысок до Форельного Озера и Викингского Ручья. Он женился на Хельге, дочери Энунда Секиры. Их сыном был Эйлив Младший, который женился на Оддню, дочери Одда Тощего. Их дочерью была Турид, на которой женился Торгейр с Мыска. Их дочерью была Хельга.

Бьёрн поселился на Свином Выгоне и занял землю выше вместе с Кривой Рекой. Его детьми были Торстейн, отец Грима Деревянной Башки, и Халльвейг, мать Торунн, матери Гудрун, матери Сэмунда, отца епископа Бранда.

Коль звался человек, сын Оттара Шара. Он занял землю к востоку от Форельного Озера и Заикиного Ручья, к западу от Кривой Реки и Лес Троллей и поселился в Песчаном Овраге.

Его сыном был Эгиль, который устроил [возле Холмов Распутника] засаду на Гуннара, сына Хамунда, и погиб там сам, и вместе с ним два норвежца и его домочадец Ари, а из людей Гуннара — его брат Хьёрт. [Сыновьями Гуннара были Грани и Хамунд.

Гуннар сразился с Откелем с Церковного Хутора у ограды Капища, и там погибли Откель и Скаммкель. Гейр Годи, Гицур Белый, Асгрим, сын Ладейного Грима и Стёркуд из-под Треугольной горы, сын Барда Синей Бороды, сына Торкеля Связанные Ноги, который женился на Турид, дочери Эгиля из Песчаного Оврага, поехали по дороге и к ночи прибыли с тридцатью людьми к Концу Склона, а Гуннар был с одним взрослым мужчиной. Два человека из людей Гейра погибли, а шестнадцать были ранены, прежде чем погиб Гуннар.]

Одного человека звали Хрольв Рыжебородый. Он занял все земли Островка между Рыбной Рекой и Кривой Рекой и поселился на Водопаде. Его детьми были Торстейн Красноносый, который жил там позже, Тора, мать Торкеля Луны, Аса, мать Торунн, матери Торгейра со Светлого Озера, и Хельга, мать Одда из Узкой Теснины. Дочерью Одда была Асборг, на которой женился Торстейн Годи, отец Бьярни Мудрого, отца Скегги, отца законоговорителя Маркуса.

Торстейн Красноносый был великий жрец. Он приносил жертвы водопаду, и велел бросить всё своё наследство в водопад. Он был и очень дальновиден.

Торстейн велел сосчитать своих овец, но на двадцати сотнях сбились со счёта. Хотя овец было очень много, осенью он сказал, какие из них прокляты, и велел их зарезать.

В последнюю осень своей жизни он сказал в овчарне:

— Разрежьте сейчас ту овцу, что пожелаете. Я проклят, или эти овцы, или же все мы.

А ночью, когда он скончался, все овцы попрыгали в водопад.
Глава 93

Ульв Завывала звался могущественный херсир в Теламёрке. Он жил на Фивлавеллире[13]. Его сыном был Асгрим, который жил там потом.

Конунг Харальд Прекрасноволосый послал своего родича Торорма из Трумы собрать подать с Асгрима, но он ничего не получил. Тогда он послал Торорма во второй раз за его головой, и тогда он убил Асгрима.

Тогда Торстейн, сын Асгрима, был в викинге, а Торгейру, второму его сыну, было десять зим. Немного спустя Торстейн вернулся из похода, отправился в Труму и сжёг Торорма в доме и всех его слуг, разрушил этот хутор и похитил весь скот. После этого он отправился в Исландию со своим братом Торгейром и сестрой матери по имени Торунн. Она заняла весь Перешеек Торунн.

Торгейр купил у Хравна, сына Лосося, земли Мыска, оба Побережья, Озёрную Долину и всё между Кривой Рекой и Хроаровым Ручьём. Сначала он поселился на Мыске и тогда женился на Торид, дочери Эйлива, [их дочерью была Хельга, на которой женился Сварт, сын Ульва, а их сыном был Лодмунд с Мыска, отец священника Сигфуса, отца Сэмунда Мудрого].

Торстейн с разрешения Флоси, который прежде занимал Поля Кривой Реки, занял землю выше Викингского Ручья до границ с землями Бьёрна со Свиного Выгона и поселился в Восточном Ущелье.

В его дни в устье Кривой Реки пришёл корабль. Там все были очень больны, но никто не захотел помочь им. Тогда Торстейн пошёл к ним, привёл в место, которое теперь называется Палаточный Двор, поставил там палатку и сам ухаживал за ними, пока они жили, а они все умерли. Но тот, кто прожил дольше всех, закопал большое сокровище, но его потом никто не нашёл. Из-за этого случая Торстейна прозвали Палаточником. [Сначала Торстейн был женат на Турид, дочери Гуннара, сына Хамунда, их детьми были Гуннар, Торхалль, Йостейн и Йорунн. Потом Торстейн женился на Турид, дочери Сигфуса со Склона, их детьми были Скегги, Торкатла, Раннвейг и Арнора.]
Глава 94

Одного человека звали Флоси, он был сыном Торбьёрна из Гаулара. Он убил трех сюслуманнов конунга Харальда Прекрасноволосого и поэтому уехал в Исландию. Он занял землю к востоку от Кривой Реки, все восточные Поля Кривой Реки. Его дочерью была Асню, мать Турид, на которой женился Полевой Бранд. Сыном Полевого Бранда был Флоси, отец Кольбейна, отца Гудрун, на которой женился Сэмунд Мудрый.

[Флоси женился на Гудрун, дочери Торира, сына Бородатого Бродди. Их сыновьями был Кольбейн, названный выше, и Бьярни, отец Бьярни, отца Флоси, отца Вальгерд, матери господина Эрленда, отца Хаука. Лофт Старый, племянник Флоси, поехал жертвовать в Гаулар, потому что Флоси был в Норвегии вне закона. Флоси Норвежец женился на Тордис Большой, дочери Торунн Богатой, дочери Кетиля Однорукого. Их дочерью была Асню, на которой женился Торгейр.]

Кетиль Однорукий был сыном Аудуна Кудрявого. Он занял все Поля Кривой Реки выше Ложбины Ручья и восточнее Бычьей Реки и поселиля на Реке. Он женился на Аслейв, дочери Торгильса. Их сыном был Аудун, отец Брюньольва, отца Бергтора, отца Торлака, отца Торхалля, отца епископа Торлака Святого.

Кетиль Таймень, двоюродный брат Кетиля Однорукого, занял землю западнее Бычьей Реки и поселился на Внешних Полях. Его сыном был Хельги Икра, который женился на Хельге, дочери Хрольва Рыжебородого. Их сыном был Одд Тощий, отец Асборг, на которой женился Торстейн Годи, и Оддню, на которой женился Эйлив Младший.

Орм Богатый, сын Ульва Острого, занял землю у Кривой Реки по совету Кетиля Однорукого и жил в Домовой Ограде, и его сын Аскель после него, а его сын первым построил хутор на Полях. От него произошли жители Полей.

Торстейн Лунан был норвежец и великий мореплаватель. Ему было предсказание, что он умрёт в той стране, что ещё не заселена. Торстейн прибыл в Исландию в старости со своим сыном Торгильсом. Они заняли верхнюю часть Холма Бычьей Реки и поселились на Холме Лунана, и там Торстейн был погребён. Дочерью Торгильса была Аслейв, на которой женился Кетиль Однорукий. Их сыновьями были Аудун, который уже был назван, и Эйлив, отец Торгейра, отца Скегги, отца Хьяльти из Долины Бычьей Реки. Он был отцом Йорунн, матери Гудрун, матери Эйнара, отца епископа Магнуса.

Гуннстейн Убийца Берсерков, сын Бёльверка Вешалки, убил двух берсерков, один из которых убил ранее ярла Грьотгарда у Сёльви внутри Агданеса. Потом Гуннстейн был поражён финской стрелой из леса, когда плыл на своём корабле на север в Хёвн. Сыном Гуннстейна был Торгейр, который женился на Торунн Богатой, дочери Кетиля Однорукого. Их дочерью была Тордис Большая.
Глава 95

Братья Радорм и Йольгейр прибыли в Исландию по морю с запада. Они заняли землю между Бычьей Рекой и Кривой Рекой.

Радорм завладел землей к востоку от Красного Ручья и жил на Холме Ветлейва. Его дочерью была Арнбьёрг, на которой женился Свертинг, сын Хроллейва. Их детьми были законоговоритель Грим и Йорунн. Позже на Арнбьёрг женился Гнуп, сын Мольда-Гнупа, их детьми были Халльстейн с Выступа, Раннвейг, мать законоговорителя Скафти, и Гейрню, мать Хравна Скальда.

Йольгейр завладел землёй от Красного Ручья до Каменного Ручья. Он жил в Йольгейровом Дворе.

Аскель Крючок, сын Дувтака, сына Дувниаля, сына ирландского конунга Кьярваля, занял землю между Каменным Ручьём и Бычьей Рекой и поселился на Аскелевом Мысе. Его сыном был Асмунд, отец Асгаута, отца Скегги, отца Торвальда, отца Торлауг, матери Торгерд, матери епископа Йона Святого.

Торкель Шкура, побратим Радорма, присвоил себе все земли между Кривой Рекой и Бычьей Рекой и поселился в Капище. Он женился на Торунн с Оркнейских Островов. Их дочерью была Тордис, мать Скегги, отца Торвальда с Гребня. Оттуда его свояк Хьяльти поскакал на альтинг с одиннадцатью людьми, когда он приехал в страну с христианством, но никто не доверял ему из-за самоуправства Рунольва, сына Ульва, который объявил Хьяльти вне закона за богохульство.

Вот здесь записаны люди, которые занимали землю в землях Кетиля Лосося.

Лофт, сын Орма, сына Фроди приплыл в Исландию из Гаулара в молодости и занял землю за Бычьей Рекой между Красной Рекой и Бычьей Рекой и до Кисточкиного Ручья и Восточной Широкой Трясиной и до Столбового Холма и поселился на Хуторе Жителей Гаулара со своей матерью Оддню, дочерью Торбьёрна из Гаулара.

Каждое третье лето Лофт уезжал из страны, чтобы от своего имени и имени Флоси, своего дяди, пожертвовать в том капище, где был хранителем его дед Торбьёрн. От Лофта произошли многие великие люди, Торлак Святой, Паль и Бранд.

Торвид, сын Ульвара, брат Хильд, прибыл в Исландию из Вёрса, и родич его Лофт дал ему землю в Широком Болоте, и жил он в Дворе Вёрс. Его детьми были Хравн и Халльвейг, на которой женился Эцур Белый, а их сыном был Торгрим Усатый.

Торарином звали человека, сына Торкеля с хутора Всех Ветров, сына Халльбьёрна Бойца из Хёрдаланда. Он привёл свой корабль в устье Бычьей Реки, а на носу корабля была бычья голова, поэтому река была так названа. Торарин занял землю выше Кисточкиного Ручья до Красной Реки у Бычьей Реки. Его дочерью была Хеймлауг, которую Лофт выдал замуж в шестьдесят лет.
Глава 96

Харальд Золотая Борода был конунгом в Согне. Он был женат на Сёльвёр, дочери ярла Хундольва, сестре ярла Атли Тощего. Их дочерями были Тора, на которой женился уппландский конунг Хальвдан Чёрный, и Турид, на которой женился Кетиль Налётчик. Харальд Юный был сыном Хальвдана и Торы. Харальд Золотая Борода дал ему своё имя и царство. Конунг Харальд скончался самым первым из них, потом — Тора, последним — Харальд Юный. Тогда это государство отошло конунгу Хальвдану, который поставил там ярла Атли Тощего. Потом конунг Хальвдан взял в жёны Рагнхильд, дочь Сигурда Оленя, и их сыном был Харальд Прекрасноволосый.

Когда конунг Харальд пришёл к власти в Норвегии, он породнился с ярлом Хаконом, сыном Грьотгарда. Конунг Харальд передал Согнский фюльк своему тестю, ярлу Хакону, когда поехал на восток в Вик. Но ярл Атли не захотел терять это государство, прежде чем он встретится с конунгом Харальдом. Ярлы упорно сопротивлялись и собирали себе войска. Они встретились в бухте Ставанес во Фьялире и сразились. Там погиб ярл Хакон, а Атли был ранен и перевезён на Остров Атли. Он умер там от ран.

После этого стал править его сын Хастейн, пока конунг Харальд и ярл Сигурд не собрали против него войско. Тогда Хастейн бежал и отправился в путешествие в Исландию. Он женился на Торе, дочери Эльвира; Эльвир и Атли были их сыновьями.

Согласно древнему обычаю, Хастейн выбросил столбы от сидения за борт в море. Их прибило к Стальному Берегу перед Столбовой Косой, а Хастейн вошёл в Хастейнов Пролив восточнее Столбовой Косы и разбился там.

Хастейн занял землю между Красной Рекой и Пивной Рекой до Полного Ручья и всю Широкую Трясину до Холмов и жил на Звёздных Камнях, как и его сын Эльвир после него. Теперь это называется Эльвировым Двором. Эльвир занял всю землю от Гримовой Реки, Столбовой Косы и Асгаутова Двора, а Атли — всё между Гримовой Рекой и Красной Рекой. Он жил на Холме Тропы. Эльвир умер бездетным; Атли взял его земли и имущество. Его вольноотпущенниками были Братт с Браттова Холма и Лейдольв со Двора Лейдольва.

Атли был отцом Торда Сонного, отца Торгильса Пасынка Шрамонога, [отца Грима Шума, отца Ингьяльда, отца Грима, отца Бёрка и Эйнара, отца Халлькатлы, на которой женился Хравн, сын Свейнбьёрна, их дочерями были Стейнунн, мать господина Хравна, и Хердис, мать Али, отца Стейнунн, на которой женился Хаук, сын Эрленда. Бёрк, сын Грима, был отцом Рагнхильд, на которой женился Флоси, сын Бьярни, их детьми были Эйнар, Бьярни и Вальгерд, мать господина Эрленда, отца Хаука. Второй дочерью Флоси была Тордис, мать госпожи Ингигерд, матери госпожи Гудрун и аббатисы Халльберы. Дочерью Флоси была и Халла, мать господина Кристофоруса].

Халльстейном звали человека, который приехал в Исландию из Согна, он был свояком Хастейна. Ему он дал внешнюю часть побережья Косы. Он жил на Переднем Мысе. Его сыном был Торстейн, отец Арнгрима, который был убит при выкапывании гнилушек, его сыном был Торбьёрн с Переднего Мыса.

Торир, сын херсира Аси, сына Ингьяльда, сына Хроальда, приехал в Исландию и занял весь Хрепп[14] Призывного Мыса выше Полного Ручья и поселился на Летовьем Водопаде. Его сыном был Тюрвинг, отец Турид, матери Тюрвинга, отца священника Торбьёрна и священника Хамунда из Долины Богов.

Хродгейр Мудрый и его брат Оддгейр, у которого Финн Богатый и Орм из Гавани выкупили занятую им землю, заняли весь Хрепп Лавовой Ограды. Оддгейр поселился на Оддгейровых Холмах. Его сыном был Торстейн Бычий Шип, отец Хродгейра, отца Эгура из Гребневого Сундука. А дочерью Хродгейра Мудрого была Гуннвёр, на которой женился Кольгрим Старый. Оттуда пошли Квистлинги.

Энунд Секира, о котором уже упоминалось, занял землю к востоку от Хроарова Ручья и поселился на Энундовом Холме. От него произошло много великих людей, как уже было написано.
Глава 97

Эцуром Белым звали сына Торлейва из Согна. Эцур убил человека в святилище в Упплёнде, когда поехал свататься к Сигурду Хриси. Поэтому ему пришлось бежать в Исландию. Сначала он занял все Земли Холмов между Бычьей Рекой и Лавовым Ручьем. Когда он убил человека, ему было семнадцать лет. Он женился на Халльвейг, дочери Торвида. Их сыном был Торгрим Усатый, отец Эцура, отца Торбьёрна, отца Торарина, отца Грима, сына Товы.

Эцур жил на Холме Усатого. Его вольноотпущенником был Бёдвар, который жил в Бёдваровом Дворище у Лознякового Леса. Эцур дал ему часть этого леса, а потом вернул ее, так как Бёдвар был бездетен. Эрн из Ограды Плача, о котором уже было написано, вызвал Бёдвара в суд за кражу овец. Поэтому Бёдвар передал Атли, сыну Хастейна, свои деньги, а он опроверг обвинения Эрна. Эцур умер, когда Торгрим был мал. Тогда Хравн, сын Торвида, взял опеку над имуществом Торгрима.

После смерти Бёдвара Хравн посчитал Лозняковый Лес своим и запретил появляться там Атли, но Атли не считался с этим. Атли с тремя людьми поехал за дровами. С ним был Лейдольв. Пастух донес об этом Хравну, и тот с восемью людьми поскакал за ним. Они встретились в Долине Битвы и сразились там. Погибло два домочадца Хравна, а он был ранен. У Атли погиб один человек, а сам он был смертельно ранен и поехал домой. Энунд Секира разошёлся с ними и пригласил Атли к себе.

Торду Сонному, сыну Атли, было тогда девять лет. Когда ему исполнилось пятнадцать, то Хравн поехал к кораблю в Заливе Эйнара. Он был одет в синий плащ и возвращался домой ночью. Торд в одиночку вышел против него у Курганного Брода недалеко от Холма Тропы и убил его там копьем. От этого места к востоку есть Курган Хравна, а к западу — Курган Хастейна и Курган Атли и Эльвира. Счет по убийствам сравнялся.

Торд начал с того, что женился на Торунн, дочери Асгейра Ужаса Норвежцев, который перебил всех норвежцев в устье Гримовой Реки за грабежи, которым он подвёргся на востоке.

Когда Торду было двадцать два года, он купил корабль в Корабельном Заливе и решил вернуть свое наследство. Тогда он припрятал много денег. Поэтому Торунн не захотела ехать и приняла владение землями. Торгильсу, сыну Торда, было тогда две зимы. Корабль Торда пропал.

Зимой позже Торгрим Шрамоног, сын Тормода и Турид, дочери Кетильбьёрна, пришёл свататься к Торунн. Он женился на Торунн, и их сыном был Хэринг.

Одного человека звали Олав Двубровый. Он прибыл в Исландию из Лофота. Он занял все Поприще между Бычьей Рекой и Белой Рекой до Песчаного Ручья. Он был великим оборотнем. Олав жил на Полях Олава. Его похоронили в Кургане Бровей под Сторожевой Горой.

Олав был женат на Асхильд, их сыновьями были Хельги Верный и Торир Сугроб, отец Торкеля Золотые Кудри, отца Орма, отца Хельги, матери Одда, сына Халльварда. Третим сыном Олава был Вади, отец Герд.

Торгриму (Шрамоногу) полюбилась Асхильд, тогда Олав уже умер, но Хельги порицал это. Он устроил засаду на Торгрима на перекрёстке ниже Пустоши Асхильд. Хельги попросил его прекратить приходить. Торгрим сказал, что не хочет связываться с ребёнком. Они сразились. Торгрим погиб там. Асхильд спросила, где Хельги был. Он ответил висой:

Vask, þars fell til Fyllar,
fram sótti vinr dróttar,
Ørrabeinn, en unnar
ítrtungr hátt sungu.
Ásmóðar gafk Óðni
arfa þróttar djarfan.
Guldum galga valdi
Gauts tafn, en ná hrafni.

Асхильд сказала, что он нанёс себе смертельную рану. Хельги переехал в Эйнарову Гавань.

Хэрингу, сыну Торгрима, было шестнадцать зим, когда он с двумя людьми поехал на Мыс повидаться с Тейтом, сыном Гицура. Тейт с пятнадцатью людьми поехал воспрепятствовать переезду Хельги. Они встретились на Лесной Лаве выше Леса у Пригорка Хельги. С Хельги были все те же двое, пришедшие с Кос. Там погибли Хельги и его человек и один у Тейта. Они пали мёртвыми в объятиях.

Сыновьями Хельги был Сигурд Деревенщина и Скевиль из Ястребиной Долины, отец Хельги Зверя, который сражался с Сигурдом, сыном Льота Щучьего Хвоста, на альтинге в поединке на Реке Топора. Об этом Хельги сочинил так:

Band's á hægri hendi,
hlautk sár af Tý báru,
lýg ek eigi þat, leygjar,
linnvengis Bil, minni.

Вторым сыном Скевиля был Хравн, отец Грима, отца Асгейра, отца Хельги.
Глава 98

Транд Мореход, сын Бьёрна, брат Эйвинда Норвежца, о котором уже было упомянуто, сражался в Хаврсфьорде против конунга Харальда, потом бежал из страны и приехал в Исландию в конце времени занятия земли. Он занял землю между Бычьей Рекой и Лососьей Рекой до Телячьей Реки и до Песчаного Ручья. Он поселился на Трандовом Холме. Его дочерью была Хельга, на которой женился Тормод Рукоять.

Одного знатного человека в Норвегии звали Эльвир Детолюб. Он был великим викингом. Он велел не бросать детей на острия копей, как это было принято у викингов. Поэтому его прозвали Детолюбом. Его сыновьями были Стейнольв, отец Уны, на которой женился Торбьёрн Лососинщик, и Эйнар, отец Офейга Хмурого и Олейва Широкого, отца Тормода Рукояти. Третим сыном Эльвира Детолюба был Стейнмод, отец Коналя, отца Альвдис с Острова Барра, на которой женился Олейв Фейлан. Сыном Коналя был Стейнмод, отец Халльдоры, на которой женился Эйлив, сын Кетиля Однорукого.

Два родича, Офейг Хмурый и Тормод Рукоять, приплыли в Исландию и первую зиму провели у Торбьёрна Лососинщика, своего свояка. А весной он дал им Хрепп Жителей Вершины, Офейгу внутреннюю часть между Поперечной Рекой и Телячьей Рекой, и поселился он в Офейговом Дворе у Каменного Холма, а Тормоду он дал восточную часть, и поселился он на Холме Рукояти.

Дочерьми Тормода были Торвёр, мать Тородда Годи, отца Скафти Закона, и Торве, мать Торстейна Годи, отца Бьярни Мудрого, [отца Скегги, отца законоговорителя Маркуса, отца Вальгерд, матери Бёдвара, отца Торда Священника, отца Торлейва из Оград, Маркуса с Каменников и Бёдвара с Хутора. Скафти Закон был отцом Торстейна Волчьей Пасти, отца Гуннхильд, матери Йодис, матери Вильборг, матери Магнуса, отца Снорри с Каменников].

Офейг пал от руки Торбьёрна Ярлового Бойца в Ущелье Хмурого у Пяты. Дочерью Офейга была Альдис, мать Полевого Бранда.

Торбьёрн Лососинщик занял всю Долину Бычьей Реки и весь Хрепп Жителей Вершины до Телячьей Реки и первую зиму жил в Средних Домах. Он зимовал трижды, прежде чем пришёл на Выгон. Там он жил до смерти. Его сыновьями были Откель из Долины Бычьей Реки, Торкель Щепка и Торгильс, отец Откатлы, матерли Торкатлы, матери Торвальда, отца Даллы, матери епископа Гицура.

Торбьёрн Ярлов Воин звался один человек, норвежец родом. Он прибыл в Исландию с Оркнейских островов. Он купил землю в Хреппе Людей из Обвала у Мара, сына Наддодда, все ниже Летовьего Ручья, между ним и Лососьей Рекой, а жил он на Холмах. Его сыновьями были Сёльмунд, отец Паленого Кари, и Тормод, отец Финны, на которой женился Торорм из Фьорда Карли. Их дочерью была Альвгерд, мать Геста, отца Вальгерд, матери Торлейва Ворчливого, [отца Альвгерд, матери Торлака, отца священника Кетиля, и Хердис, матери детей епископа Паля].

Брёндольв и Мар, сыновья Наддодда и Йорунн, дочери Эльвира Детолюба, прибыли в Исландию рано. Они заняли Хрепп Людей из Обвала, до самого водораздела.

Брёндольв жил на Горном Омуте. Его сыновьями были Торлейв, отец Брёндольва, отца Торкеля Шотландской Шляпы, отца Торарина, отца Халля из Ястребиной Долины, и Торлака, отца Рунольва, отца епископа Торлака.

Мар жил в Маровом Дворе. Его сыном был Бейнир, отец Кольгримы, матери Скегги, отца Хьяльти.

Торбранд, сын Торбьёрна Бесстрашного, и его сын Асбранд прибыли в Исландию в конце времени занятия земли, Кетильбьёрн показал им для занятия зе́мли за той кручей, от которой бежит Стоговая Река и до Холодного Рукава, и они поселились в Ястребиной Долине.

Эта земля показалась им слишком маленькой, а междуречье восточнее было тогда заселено. Тогда они увеличили свою занятую землю и заняли верхнюю часть Хреппа Людей из Обвала напрямик от Кручи до Ингьяльдовой Вершины через Платный Выгон. Детьми Асбранда были Вебранд и Арнгерд. [Вебранд был отцом Оддлауг, на которой женился Свертинг, сын Рунольва].

Эйфрёд Старый занял восточное междуречье между Холодным Рукавом и Белой Рекой и поселился в Междуречье. С ним в страну прибыл Одд Бревно, который жил во Дворе Одда Бревна.
Глава 99

Кетильбьёрном звался знатный человек в Наумудале. Он был сыном Кетиля и Эсы, дочери ярла Хакона, сына Грьотгарда. Он женился на Хельге, дочери Торда Бороды.

Кетильбьёрн прибыл в Исландию, когда земля вдоль моря была повсюду заселена. У него был корабль, который назывался «Ладья». Он пришёл в устье Ладейной Реки ниже пустоши. Первую зиму он провёл у своего тестя Торда Бороды.

Весной он отправился через пустошь в поисках хорошей земли. У них был ночлег и они сделали себе хижину. Теперь это место называется Жилищный Склон. Уйдя оттуда, они пришли к реке, которую они назвали Река Топора. Они потеряли там свой топор. Они задержались под горной кручей, которую назвали Форельной Кручей. Там они оставили форель, которую поймали в реке.

Кетильбьёрн занял весь Гримов Мыс от Хёскульдова Ручья, всю Купальную Долину и всё Епископское Междуречье до Стоговой Реки и поселился на Мшистой Горе. Их детьми были Тейт, Тормод, Торлейв, Кетиль, Торкатла, Оддлейв, Торгерд и Турид. Побочного сына Кетильбьёрна звали Скэрингом.

Кетильбьёрн был так богат, что попросил своих сыновей выковать из серебра поперечную балку для капища, который они решили построить. Они не захотели этого. Тогда он со своим рабом Хаки и рабыней Бот перевёз это серебро на гору двумя быками. Там они закопали это сокровище, которое никто не нашёл. Потом он убил Хаки в Ущелье Хаки, а Бот — в Ущелье Бот.

Тейт женился на Алов, дочери Бёдвара из Вёрса, сына Викингского Кари. Их сыном был Гицур Белый, отец епископа Ислейва, отца епископа Гицура. Вторым сыном Тейта был Кетильбьёрн, отец Колля, отца Торкеля, отца Колля, епископа жителей Залива. Много великих людей произошло от Кетильбьёрна.

Одного человека звали Асгейр, сын Ульва. За него выдал Кетильбьёрн свою дочь Торгерд и дал в приданое все земли Склона выше Ограды Выгона. Он жил на Внутреннем Склоне. Их сыновьями были Гейр Годи и Торгейр, отец Барда с Мшистой Горы.

Эйлив Богатый, сын Энунда Секиры, женился на Торкатле, дочери Кетильбьёрна, и получил за ней в приданое земли Мыса. Они поселились там. Их сыном был Торир, отец Торарина Богача.

Веторм, сын Вемунда Старого, был могущественным херсиром. Он бежал из страны от конунга Харальда на восток в Ямталанд и очистил там землю от леса для жилья.

Хольмфастом звали его сына, а Гримом — сына сестры. Они были в походе на западе и убили на Южных Островах ярла Асбьёрна Пламя Шхер, взяли в добычу его жену Алов и дочь Арнейд, она досталась Хольмфасту, а тот передал её своему отцу, сделав рабыней. Грим женился на Алов, дочери Торда Раскоряки, которая была замужем за ярлом.

Грим прибыл в Исландию и занял весь Гримов Мыс до Свиного Озера и четыре зимы жил на Выступающем Мысе, а потом на Кладовой Горе. Его сыном был Торгильс, который женился на Эсе, сестре Геста, сына Оддлейва. Их сыновьями были Торарин с Кладовой Горы и Ёрунд со Среднего Луга.

Халлькель, брат Кетильбьёрна по матери, приехал в Исландию и первую зиму провёл у Кетильбьёрна. Кетильбьёрн предложил дать ему землю. Халлькелю показалось ничтожным получить землю, и он предложил Гриму поединок либо отдать ему землю. Грим пришёл на поединок с Халлькелем под Халлькелевы Холмы и погиб там, а Халлькель потом поселился там.

Его сыновьями были: Откель, которого убил Гуннар, сын Хамунда, и Одд с Козлячьей Скалы, отец Халльбьёрна, который был убит Халльбьёрновым Стражем, и Халлькеля, отца Халльварда, отца Торстейна, которого убил Эйнар Шетландец. Сыном Халлькеля, сына Одда, был Бьярни, отец Халля, отца Орма, отца Барда, отца Вальгерд, матери Халльдоры, на которой женился епископ Магнус, сын Гицура.

Вот мы подошли к землям, занятым Ингольвом. А те люди, что здесь перечисляются, поселились в занятых им землях.
Глава 100

Торгрим Секира, брат Энунда Секиры, занял все земли выше Поперечной Реки и поселился на Горе Секиры. Его вольноотпущенником был Стейнрёд, сын Мельпатрика из Ирландии. Он завладел всеми Озёрными Землями и поселился в Стейнрёдовом Дворе.

Стейнрёд был очень красивым человеком. Его сыном был Тормод, отец Кара, отца Тормода, отца Бранда, отца Торира, который женился на Хельге, дочери Йона.

[Хроллейв, сын Эйнара, сына Эльвира Детолюба, приплыл в Глинистую Бухту, которая тогда была вся заселена вдоль моря. Он занял земли до границ со Стейнрёдом, всё от Реки Топора, которая течёт по Полю Тинга, и несколько зим жил на Пустошном Хуторе. Тогда он вызвал Эйвинда в Тёлкины Бухты, предлагая ему поединок или отдать землю, но Эйвинд предпочёл, чтобы они обменялись землями. Затем несколько зим Эйвинд жил на Пустошном Хуторе, а потом переехал на Моржовый Мыс к Шхерам Хутора, а Хроллейв жил в Тёлкиных Бухтах и был там похоронен. Его сыном был Свертинг, отец законоговорителя Грима с Мшистой Горы].

Орм Старый был сыном ярла Эйвинда, сына ярла Арнмода, сына ярла Нерейда Старого. Орм занял землю к востоку от Тёплой Реки до Поперечной Реки и всё вокруг Горы Ингольва и поселился в Лощине. Его сыном был Дарри, отец Эрна.

Ярл Эйвинд был с Кьётви Богатым против конунга Харальда в Хаврсфьорде.

Альв Агдирец бежал от конунга Харальда из Агдира в Норвегии. Он приехал в Исландию и привёл свой корабль в то устье, что было названо его именем — Устье Альва. Он занял все земли за Тёплой Рекой и поселился на Вершинах.

Торгрим, сын Гримольва, был племянником Альва. Он приехал вместе с ним и получил в наследство его состояние, потому что у Альва не было детей. Сыном Торгрима был Эйвинд, отец годи Тородда и Эцура, который женился на Бере, дочери Эгиля, сына Грима Лысого. Матерью Торгрима была Кормлёд, дочь ирландского конунга Кьярваля. [Дочерью годи Тородда была Хельга, мать Грима Шума, отца Ингьяльда, отца Грима, отца Бёрка, отца Рагнхильд, матери Вальгерд, матери господина Эрленда, отца Хаука.]
Глава 101

Торир Осенняя Мгла занял Тюленью Бухту и Залив Распятия, а его сын Хегг жил в Бухте. Бёдмод, другой его сын, был отцом Торарина, отца Суганди, отца Торварда, отца Торхильд, матери Сигурда, сына Торгрима.

Сыновья Мольда-Гнупа жили на Оградном Заливе, как уже было написано.

Стейнунн Старая, родственница Ингольва, приплыла в Исландию и первую зиму была с Ингольвом. Он предложил отдать ей весь Моржовый Мыс за Острой Лавой, но она заплатила пятнистым плащом и хотела считать это платой. Ей казалось, так безопаснее в случае отмены сделки.

[Стейнунн была замужем за Херлаугом, братом Лысого Грима. Их сыновьями были Ньяль и Арнор].

Одного человека звали Эйвиндом, он был родичем и воспитанником Стейнунн. Она дала ему землю между Скалой Тёлкиных Бухт и Острой Лавой. Его сыном был Эгиль, отец Торарина, отца Сигмунда, отца Торарны, матери Торбьёрна с Залива Распятия, [и Алов, матери лагманна Финна, и Фрейгерд, матери Лофта, отца Гудлауга Кузнеца.

Херьольв, о котором уже было написано, был родичем и побратимом Ингольва. Поэтому Ингольв дал ему землю между Мысом Дымов и Заливом. Его сыном был Бард, отец Херьольва, который поплыл в Гренландию и попал в ужасные волны. На его корабле был человек с Южных Островов. Он написал «Песнь о чудо-волне». Она начиналась так:

Allir hlýði ossu fulli
ámra fjalla Dvalins hallar].

Асбьёрн, сын Эцура, племянник Ингольва, занял землю между Ручьём Лавового Холма и Острой Лавой, весь Лебяжий Мыс, и поселился во Дворе Скули. Его сыном был Эгиль, отец [Эцура, отца] Торарина, отца Олава, отца Свейнбьёрна, отца Асмунда, отца Свейнбьёрна, отца Стюркара, [отца Козлиного Бьёрна, отца Торстейна и Гицура с Дегтярного Мыса].
Глава 102

Вот закончился рассказ о занятии земли, в котором мы услышали, что происходило в Исландии, а эти первопоселенцы были самые знатные в Южной Четверти: Хравн Глупый, Кетиль Лосось, Сигхват Рыжий, Хастейн, сын Атли, Кетильбьёрн Старый, Ингольв, Эрлюг Старый, Хельги Бьола, Кольгрим Старый, Бьёрн Золотоноша и Энунд Широкобородый.

Мудрые люди рассказывают, что страна была полностью заселена за шестьдесят зим, а позже более не заселялась. Тогда были ещё живы многие первопоселенцы и их сыновья.

Когда прошло шестьдесят зим заселения страны, самыми главными хёвдингами в стране были: в Южной Четверти — Мёрд Скрипица, Ёрунд Годи, Гейр Годи, Торстейн, сын Ингольва, Одд из Междуречья; в Четверти Западных Фьордов — Эгиль, сын Грима Лысого, Торгрим, сын Кьяллака, Торд Ревун; на севере — Скегги со Среднего Фьорда, Торстейн, сын Ингимунда, люди из Долины Богов, сыновья Хьяльти, Эйольв, сын Вальгерд, Аскель Годи; а в Четверти Восточных Фьордов — Торстейн Белый, Хравнкель Годи, Торстейн, отец Халля с Побережья, Торд Годи Фрейра. Тогда законоговорителем был Хравн, сын Лосося.

Как рассказывают мудрые люди, что некоторые первопоселенцы были крещены, когда поселялись в Исландии, большинство те, кто прибыл через море с запада. Из них называют Хельги Тощего и Эрлюга Старого, Хельги Бьолу, Ёрунда Христианина, Ауд Глубокомудрую, Кетиля Глупого и ещё многих людей, которые прибыли через море с запада, и некоторые из них хорошо придерживались христианства до смертных дней. Но это мало сохранилось в роду, потому что сыновья некоторых из них возводили капища и приносили жерты, а вся страна почти сотню лет была языческой.
                                                                             Примечания

[1] По другим источникам эта линия выглядит так: Хравн Глупый — Вальгард — Эвар — Вемунд Речистый — Торольв Носатый с Заливов — Транд Старый — Харальд Боевой Зуб — Хрёрек Метатель Колец.

[2] Вставлено переводчиком, см. «Сагу о Ньяле», гл. 25.

[3] В «Саге о Ньяле», гл. 20, он назван Торгейром Голльниром, сыном Торольва.

[4] По «Саге о Ньяле» — Аскель Немой.

[5] По «Саге о Ньяле» Асгерд была матерью, а не бабушкой Ньяля.

[6] В «Саге об Эгиле» названа Гейрлауг.

[7] По «Саге о Ньяле» Раннвейг — дочь Сигфуса, сына Сигхвата Рыжего.

[8] Торгерд, жена Энунда Секиры, была дочерью Сигмунда, сына Сигхвата (см. гл. 91).

[9] Вальгард Серый был сыном Ёрунда от Торлауг, дочери Хравна.

[10] Косы (Eyrar) — теперь Eyrarbakki.

[11] Т. е. Стейн Храбрый (Snjallsteinn и Steinn inn snjalli).

[12] Из Шотландии или Ирландии.

[13] Фифлавеллир (Fíflavellir) — букв. «Поля Одуванчиков».

[14] Хрепп — община.

 

                                                                    Книга о занятии земли
                                                                            Landnámabók
                                                                Из «Книги Ущельной Реки»

103. О голодных зимах
976 г.

Когда погиб конунг Харальд Серая Шкура и власть в Норвегии захватил ярл Хакон, в Исландии случилась голодная зима. Это был самый страшный голод в Исландии. Тогда люди ели ворон и песцов, и ели даже совсем несъедобное. Некоторые велели убивать стариков и беспомощных и бросать их со скалы. Многие умерли от голода, а некоторые начали грабить и за это были осуждены и убиты. За это взялись сами «лесные люди»[1], потому что по совету Эйольва сына Вальгерд было принято законом, что любой, кто убьет трех осужденных, сам освобождался от наказания.


1056 г.

Восемьдесят зим спустя случился второй неурожай. Это произошло в ту зиму, когда Ислейв принял епископское посвящение от бременского епископа Альберто[2]. То было во времена конунга Харальда, сына Сигурда. А в первую зиму, когда епископ Ислейв был в Исландии, больше всего смертей в Исландии было от голода. Тогда было съедено всё, что могли грызть зубы.

А летом епископ, который был представлен на тинге, объявил, что люди должны поститься на двенадцатый день йоля в течение трех лет, потому что так было принято в Херфурде, где епископ учился, в Саксланде. Тогда повсюду было так много снега, что большинство людей добиралось до тинга пешком.

И как был принят такой обет, погода сразу улучшилась, и лето было превосходным, а следующая зима была такая хорошая, что на земле не было заморозков, и люди ходили босыми до самого йоля, а дома и ограды возводили в месяц торри. А на следующее лето после этого было принято по закону, что все должны поститься на двенадцатый день йоля, если это будет не воскресенье. Сыном епископа Ислейва был епископ Гицур.


104. О жителях Капища в Оружейном Фьорде

Бьярни сын Бородатого Бродди заготовил лес в Норвегии и построил дом в Крестовом Заливе, длиной в 35 саженей, 14 локтей в вышину и 14 локтей в высоту. За это его прозвали Бьярни Длинный Дом. Он утонул вместе с шестнадцатью людьми, когда ехал на тинг.

Бродди сын Торира, племянник Бьярни Длинного Дома, перенес эту большую хижину из Крестового Залива в Капище и возвел ее там. Теперь она была 25 саженей в длину, 13 локтей в ширину и 13 локтей в высоту. Бродди был очень знаменитым мужем, но совсем обеднел. Тогда он ушел на запад в Холмы, в Долину Хьяльти, к епископу Кетилю сыну Торстейна, и скончался там вместе с ним.


105. Родословные от Рагнара Кожаные Штаны

У Сигурда, сына конунга Сигмунда, что был прозван Убийцей Фафнира, и Брюнхильд, дочери Будли, была дочь по имени Аслауг. Она воспитывалась у ярла Хеймира в Хрингдалире, пока его не убили.

Рагнар Кожаные Штаны, сын Сигурда Кольцо, женился на Торе, дочери гаутского ярла Херрёда. Их детьми были Агнар, Эйрик и Алов, на которой женился английский ярл Собачий Стейнар.

Их сыном был Бьёрн, отец Аудуна Оглобли, отец Торы Мшистое Горло, матери Ульвхильд, на которой женился Гудбранд Шишка, а их дочерью была Аста, мать конунга Олава Святого.

Другого сына Собачьего Стейнара и Алов звали Эйрик. Он был отцом Сигурда Бьодаскалли, отца Викингского Кари, отца Бёдвара, Вигфуса и Эйрика из Оврустадира, отца Астрид, матери конунга Олава сына Трюггви. Дочерью Вигфуса была Астрид, мать Глума Убийцы, отца Вигфуса, отца Берга, отца Стейнунн, матери Торстейна Несправедливого, отца Гудрун, матери Халлы, матери Флоси, отца Вальгерд, матери господина Эрленда Лагманна, отца господина Хаука Лагманна. Алов была дочерью херсира Бёдвара, на ней женился Тейт, сын Кетильбьёрна с Мшистой Горы, их сыном был Гицур Белый, отец епископа Ислейва, отца епископа Гицура.

Позже Рагнар Кожаные Штаны женился на Аслауг, дочери Сигурда Убийцы Фафнира. Их детьми были Сигурд Змей в Глазу, Хвитсерк, Бьёрн Железный Бок, Ивар Бескостный и Рагнхильд.


106. О Хальвдане Черном

Уппландский конунг Хальвдан Черный, сын Гудрёда Блеска, женился на Торе, дочери согнского конунга Харальда Золотой Бороды и Сольвёр, дочери ярла Хундольва из Фьордов, сестры ярла Атли Тощего. Сыном Хальвдана и Торы был Харальд. Но когда он был еще мал, его мать скончалась, а немногим позже и сам ребенок. После этого Хальвдан женился на Рагнхильд, дочери Сигурда Оленя. Матерью Сигурда была Аслауг, дочь Сигурда Змей в Глазу. Их сыном был Харальд Прекрасноволосый. Когда ему было десять лет, его отец Хальвдан утонул в Хрингарики в озере, что называется Рёнд, когда ехал по льду. Лед проломился, когда они ехали на водопой перед Свердсстадиром в Рюкинвике, и там он утонул и все его войско. Тогда звание конунга принял Харальд. Ему было двадцать лет, сначала он подчинил себе согнский фюльк, но ярл Атли никогда не платил дани. А позже он подчинил себе всю Норвегию, как рассказывает сага о нем.


107. О конунге Ватнаре и его потомках

Одного конунга звали Викар, он был сыном агдирского конунга Харальда. А его сыном был конунг Ватнар, у которого курган на юге от Скалы Хакона[3].

В Норвегии был один торговец, который рассказывал «Сагу о Ватнаре», когда они плыли вдоль берега, и он называл Ватнара знаменитым мужем.

А когда он пристал у кургана Ватнара и заснул там, ему явился конунг Ватнар и сказал ему:

— Ты рассказал обо мне сагу, хочу я тебе отплатить. Поищи в моем кургане сокровища и найдешь.

И поискал и нашел там большое сокровище.

Как сказывают, когда конунг Харальд Суровый со своим войском пристал у Глаумстейна в Халланде, они увидели там на морской скале курган, а чуть выше — другой. Он спросил, кто здесь похоронен, но никто не смог ответить. А на следующую ночь после того, как он это спросил, Сигурду Белому приснилось, что к нему подошел некий муж в доспехах и сказал так:

Курган покоит Сньялля,
Хьяльда — хлад базальта.
Окрась, дружина, ныне
победы кровью копья.
Хьяльд помнит — саван Хильд,
им величаю щит,
рассек мечом, смеясь
и лучшим в сече был.

В ту же самую ночь Бьёрну Козлу приснилось, что к нему пришел другой муж в таком же одеянии и сказал вису:

Хранит мой сон курган —
мы с братом сбили спесь
с врагов и в шрамах ран
на поле пали здесь.
Вождя прославил Хьяльд.
Победы редок час,
но Видур сделал выбор —
успех тебе отдаст.[4]

А когда конунг Харальд вернулся в Норвегию, Кари Черный, родич Тьодольва из Хвинира, рассказал ему, что то были сыновья конунга Ватнара, Сньялль и Хьяльд, которые были могучими воинами.

Сньялль был отцом Эйнара, отца Эльвира Детолюба. Его сыновьями были Стейнмод, Стейнольв, Грим и Эйнар, отец Хроллейва (отца Свертинга, отца Грима с Мшистой Горы) и Олейва Широкого (отца Тормода Рукояти и Офейга Хмурого). Как говорят некоторые люди, Гудбранд Шишка был сыном Офейга Широкого.

А Хьяльд был отцом Грима, отца Бьёрна Бычья Кость. Бьёрн Бычья Кость женился на Велауг, сестре Вемунда Старого. Их детьми были Кетиль Плосконосый, Храпп и Хельги, отец Хельги, отца Бьёрна из Хейянгра, и все они были могущественными и знаменитыми херсирами в Согне.


108. О Бычьем Торире

Бычий Торир звался один знаменитый и богатый муж из Агдира. У него было три острова, а на каждом острове было восемь десятков быков. Но когда конунг Харальд Прекрасноволосый занимался грабежами вдоль берега, он оставил ему только один остров со всеми быками на нем. Поэтому его прозвали Бычьим Ториром, и от него происходит множество великих мужей в Исландии и Норвегии. Сыном Торира был Освальд, отец Эльвира Белого, отца Торстейна Белого, отца Торгильса, отца Бродд-Хельги, отца Бьярни Убийцы.
                                                                     Примечания

[1] Лесные люди (skógarmenn) — люди вне закона.

[2] Наверное, бременский архиепископ Адальберт I (1045–1072).

[3] Скала, на которой родился конунг Хакон Добрый (Hákonarhella, совр. Хокхелла).

[4] Переводы вис выполнены linkimasом по подстрочникам Евгения Мироненко:

У Сньялля курган на утёсе,
у Хьяльда холо́дно жильё.
Отвори себе днесь кровь,
дружина, ныне победа на копьях.
Хьяльд помнит, как Хильд
смеясь, я окровавил саван
(щит так зову) разя
клинком, на битву предний.

Саван Хильд — кеннинг щита.

Моё стоит жильё, с той поры как из братьев
меча, шёл каждый за другого,
древо, и мы держались храбро,
здесь (пали тогда) на поле [брани].
Славит доблесть конунга
Хьяльд. Победы слишком редки;
радует нас, что выбор Видура,
знаю я, тебе даст ликованье.

Распутанный перевод: «О, человек! Здесь моя могила, на поле брани, после того как мы, братья, храбро бились, но пали…»

Древо меча — кеннинг воина. Видур — Один.

 

                                                                    Сага о Фарерцах
                                                                    (Færeyinga saga)

I

Одного человека звали Грим Камбан[1]; он первым поселился на Фарерских Островах[2]. А в дни Харальда Прекрасноволосого от его притеснений из страны бежало множество народу: кто-то остался на Фарерских Островах, а кое-кто отправился искать другие пустынные земли.

Ауд Глубокомудрая прибыла на Фарерские Острова на пути в Исландию. Здесь она выдала замуж Олов, дочь Торстейна Рыжего, и отсюда пошел знатнейший род фарерцев, который они называют Людьми с Гати[3]: поселились они на Восточном Острове.
II

Жил человек по имени Торбьёрн; его называли Бородач с Гати[4]. Он жил на Восточном Острове на Фарерских Островах. Его жена звалась Гудрун. Было у них два сына — старший по имени Торлак и младший по имени Транд. Оба подавали надежды. Торлак был силен и велик ростом; Транд тоже стал таким, когда вырос, но разница в возрасте между братьями была большой.

Транд был рыжеволос, с веснушками на лице, хорош собой.

Торбьёрн был человек с достатком. В то время, когда происходит сага, он был уже стар.

Торлак женился на Фарерских Островах, но продолжал жить на Гати вместе с отцом. Едва Торлак успел жениться, как Торбьёрн Бородач с Гати умер и был похоронен в кургане; справили тризну, как подобает по древнему обычаю, ибо все фарерцы в то время были язычниками. Сыновья его разделили наследство между собой, и каждый хотел оставить хутор на Гати себе, потому что это было большое достояние. Они бросили жребий, и выпало Транду.

Уже после дележа Торлак просил Транда, чтобы тот отступился от хутора, взяв себе больше движимости, но Транд не захотел. Тогда Торлак уехал прочь и подыскал себе другое место для жилья на Островах.

Транд отдал землю у Гати внаем многим людям и брал за нее дорого; сам же, взяв с собой немного товара, летом сел на корабль, прибыл в Норвегию, остался на зиму в городе и прослыл человеком скрытным. В это время Норвегией правил Харальд Серый Плащ.

Следующим летом Транд сел на грузовое судно и отплыл вместе с корабельщиками на юг в Данию и прибыл в Халейри[5]. В это время там была уйма народу, ведь, как рассказывают, больше всего людей в Северных Странах собирается вместе, когда идет ярмарка. В то время Данией правил конунг Харальд сын Горма, тот, что был прозван Синезубым. Тем летом он был в Халейри, и с ним множество народу.

Называют двух дружинников конунга из числа бывших при нем — братьев Сигурда и Харека. Они постоянно ходили по торжищу и подыскивали себе золотое запястье побольше и получше. Они пришли к палатке, выделявшейся своим убранством. Там сидел человек, он приветствовал их и спросил, что они хотели бы купить. Те отвечают, что хотят купить большое хорошее запястье из золота. Он сказал, что такого добра у него немало. Они спросили, как его имя, а он назвался Хольмгейром Богатым. Вот он раскрывает свои сокровища и показывает им золотое запястье изрядной толщины. Это было большое сокровище, и он запросил за него так дорого, что их взяло сомнение, смогут ли они сразу раздобыть столько серебра, сколько он просил. Они просят отсрочки до утра, и он соглашается. На этом они расстаются, и проходит ночь.

Наутро Сигурд выходит из своей палатки, а Харек остается дома.

Немного погодя Сигурд подходит к палатке и говорит:

— Родич мой Харек, — сказал он, — выдай мне поскорей кошель с серебром, что мы собрали для покупки запястья, ибо сделка заключена. Ты же жди меня здесь и стереги покамест нашу палатку.

И Харек приподымает полог и выдает ему серебро.
III

Вот немного позже в палатку входит Сигурд и идет навстречу брату со словами:

— Доставай серебро: сделка заключена.

Тот отвечает:

— Я же только что выдал тебе серебро.

— Нет, — говорит Сигурд, — я-то не брал его.

Теперь они препираются. После они рассказывают обо всем конунгу. Конунг, да и другие люди смекают, что их обокрали. Тогда конунг налагает запрет, чтобы никто не смел отплывать в море. Люди сочли это большим неудобством, ведь никто не хотел оставаться по прошествии ярмарки.

Норвежцы созвали сходку и стали решать, что делать. Транд был на сходке и сказал так:

— Здесь собрались на редкость бестолковые люди.

Они спрашивают его:

— Ты, что ли, можешь дать толковый совет?

— Конечно, — говорит он.

— Тогда говори, — сказали они.

— Бесплатно не стану, — говорит он.

Они спрашивают, что он имеет в виду.

Он отвечает:

— Каждый из вас заплатит мне по эйриру серебра, — говорит он.

Они сказали, что это слишком много, однако согласились выложить ему за совет по пол-эйрира, а другие пол-эйрира каждый должен был доплатить, если будет толк.

На следующий день конунг созвал тинг и сказал, что никто отсюда не выйдет, пока не разберутся с пропажей.

Тут встает молодой человек, щетина дыбом на бритой голове[6]; он рыжеволос и покрыт веснушками, с грубыми чертами лица. Он говорит так:

— Здесь подобрались люди не слишком толковые, — говорит он.

Советники конунга спрашивают, какой выход он видит.

Он отвечает:

— Мой совет, чтоб каждый приехавший сюда выложил столько серебра, сколько укажет конунг, и чтобы эти деньги были собраны в одно место. Пускай заплатят тем, кто пострадал, а конунг возьмет себе в виде почести то, что останется. Я уверен, что конунг распорядится как надо, а уйма людей, собравшаяся здесь, не будет напрасно просиживать попутный ветер и избежит большего урона.

Этот совет был быстро одобрен; все сказали, что охотно выложат деньги в виде почести конунгу, чтоб не ждать на месте себе в убыток. Так и порешили, и когда деньги собрали вместе, оказалось, что это несметное богатство.

Сразу же вслед за этим в море вышло множество кораблей. Затем конунг вновь созвал тинг; собранные деньги подсчитали и выплатили братьям то, чего они лишились.

Тогда конунг завел со своими людьми речь о том, что нужно делать с оставшейся кучей серебра. Тут один человек встает и берет слово:

— Мой государь, — сказал он, — чего, по-вашему, заслуживает давший совет?

Они смотрят и видят, что этот самый молодой человек и был тем, кто дал совет конунгу.

Тогда Харальд конунг сказал:

— Деньги эти будут поделены на две части: мои люди возьмут половину, а другую половину еще раз поделим надвое. Пусть этот молодой человек возьмет одну часть себе, а другая отойдет мне.

Транд поблагодарил конунга в красивых словах, со всей возможной учтивостью. На его долю выпало столько денег, что легко было сбиться со счета марок. Затем конунг Харальд отплыл прочь и скопище людей рассеялось.

Транд отплыл в Норвегию с теми же купцами, с которыми приплыл. Они выплатили ему деньги, как договорились, и он купил себе большое хорошее грузовое судно, погрузил на него добро, которое приобрел в этой поездке, и привел корабль на Фарерские Острова в целости и сохранности. Весной он обновил хутор на Гати и с тех пор больше не нуждался в деньгах.
IV

Жил человек по имени Хавгрим; он жил на Южном Острове на Фарерских Островах. Был он могуществен и напорист, добра имел вдоволь. Жену его звали Гудрид дочь Снэульва. Хавгрим был хёвдингом половины Фарерских Островов, и получил ее в лен от конунга Харальда Серый Плащ, который в то время правил Норвегией. Хавгрим был крайне заносчив и слыл человеком неумным. У него был домочадец Эйнар, по прозвищу Южанин. Другого спутника Хавгрима звали Эльдъярн Перо на Шляпе. Был он груб и болтлив, злобен и глуп, ленив и завистлив, склонен ко лжи и клевете.

В саге упоминается двое братьев с острова Подкова: один звался Брестир, а другой Бейнир. Они были сыновьями Сигмунда; Сигмунд, их отец, и Торбьёрн Бородач с Гати, отец Транда, были братьями.

Брестир и Бейнир были видными людьми и хёвдингами другой половины Фарерских Островов; они получили ее в лен от ярла Хакона сына Сигурда, который тогда сидел на севере в Трандхейме. Брестир и его брат были дружинниками ярла Хакона и его друзьями. Брестир был велик ростом и очень силен; он был лучшим воином на Фарерских Островах. Это был видный муж, искусный во всем. Бейнир был во многом похож на брата, но все же не мог с ним равняться.

Между братьями и Трандом была вражда, несмотря на то, что они были близкими родичами.

Братья эти женаты не были; были у них наложницы. Подругу Брестира звали Сесилия[7], а та, что жила с Бейниром, звалась Тора. У Брестира был сын именем Сигмунд; с раннего детства обещал он стать настоящим мужчиной. Сына Бейнира звали Торир; он был на два года старше Сигмунда.

Братья держали второй хутор на острове Димун, и он был меньшим из двух.

Сыновья Брестира с Бейниром были еще очень молоды в то время, когда происходит сага.

Снэульв, тесть Хавгрима, жил на Песчаном Острове; он был родом гебридец и бежал с Гебридских Островов на Фарерские из-за распрей и совершенных убийств. Первую половину жизни он был викингом; к старости он оставался человеком нелюдимым и неуживчивым.
V

Жил человек по имени Бьярни; он жил на Свином Острове и был прозван Бьярни со Свиного Острова. Это был зажиточный бонд и человек коварный. Он приходился Транду с Гати дядей по матери[8].

Тинг жителей Фарерских Островов был на Стремнинном Острове, и там есть пристань, которую они называют Заводью Тора.

Хавгрим жил на Южном Острове на хуторе, который называется у Капища; он исправно приносил жертвы, ибо в то время все Фарерские Острова были языческими.

Однажды осенью на Южном Острове на хуторе бонда Хавгрима случилось так, что Эйнар Южанин и Эльдъярн Перо на Шляпе сидели у огня и коптили пищу про запас. Начали сравнивать людей: Эйнар защищал своих родичей Брестира с Бейниром, а Эльдъярн защищал Хавгрима и ставил его выше. Кончилось тем, что Эльдъярн вскочил и огрел Эйнара поленом, которое держал в руке; удар пришелся Эйнару в плечо и оказался болезненным. Эйнар схватил секиру и ударил Перо на Шляпе по голове, так что тот потерял сознание и рухнул наземь.

Когда об этом узнал Хавгрим, он прогнал Эйнара и велел ему убираться к своим родичам с острова Подкова, раз уж он им так привержен.

— И вполне может быть, — говорит Хавгрим, — что рано или поздно нам и людям с Подковы предстоит померяться силами.

Эйнар поехал прочь, явился к братьям и поведал им о случившемся. Они хорошо его приняли, и он остался у них на зиму как желанный гость.

Эйнар просил своего родича Брестира принять его тяжбу, и тот так и сделал, Брестир был умен и хорошо разбирался в законах.

Зимой Хавгрим садится на корабль. Он плывет на остров Подкова, встречает братьев и спрашивает, как они намерены отчитаться за урон, который Эйнар нанес Эльдъярну Перо на Шляпе. Брестир отвечает, что они вынесут тяжбу на суд лучших людей, чтобы судили по справедливости.

Хавгрим отвечает:

— Мировой не бывать, если мне не дадут вынести решение одному.

Брестир отвечает:

— Это несправедливо, и так мы не договоримся.

Тогда Хавгрим вызвал Эйнара на тинг Стремнинного Острова, и после этого они расстались.

Брестир заблаговременно объявил о том, что Перо на Шляпе первым покусился на Эйнара.

Вот обе стороны собирают людей и едут на тинг. Но когда Хавгрим подошел к месту суда и вознамерился начинать тяжбу против Эйнара, навстречу ему с большим отрядом выступили братья Брестир и Бейнир, и Брестир отвел иск Хавгрима и объявил, что Перо на Шляпе не имеет права на иск по древним законам, ибо он затеял свару, первым напав на неповинного человека[9]. Иск Хавгрима утратил силу, а братья довели тяжбу против Эльдъярна до конца и добились его осуждения. Хавгрим сказал, что это будет отомщено. Брестир же сказал, что готов к этому и его угроз не страшится. На этом они расстаются.
VI

Чуть позже Хавгрим всходит на корабль и выезжает из дома. С ним вместе шесть человек и его жена Гудрид. Они едут к Песчаному Острову. Там жил Снэульв, тесть Хавгрима и отец его жены Гудрид.

Когда они подходят к острову, то никого из людей не замечают, ни на хуторе Снэульва, ни поблизости. Они идут к хутору, входят в дом и никого не находят. В горнице, куда они зашли, накрыт стол, а на нем — еда и питье, а людей след простыл. Все это кажется им странным, но, тем не менее, они остаются там на ночь.

Наутро они собираются в обратный путь и едут вдоль побережья. Тут на веслах навстречу им с другой стороны острова выходит корабль с множеством людей на борту; они признали в них бонда Снэульва и всех его домочадцев. Хавгрим гребет навстречу и приветствует своего тестя, но тот не отозвался. Тогда Хавгрим спросил, что Снэульв посоветует ему предпринять в тяжбе с Брестиром, чтобы обернуть ее к своей выгоде. Снэульв отвечает:

— Плохо твое дело, — говорит он, — задираешь по пустякам людей лучше себя, но постоянно бываешь бит.

— Не хватало мне еще поношений от тебя, — говорит Хавгрим, — слышать тебя не хочу.

Снэульв схватил копье и метнул в Хавгрима. Хавгрим выставил перед собой щит, и копье прочно застряло в нем, а сам Хавгрим не пострадал. На этом они расстаются, и Хавгрим едет к себе домой на Южный Остров; он очень недоволен своей участью.

У Хавгрима и его жены Гудрид был сын по имени Эцур; ему было девять лет, когда это случилось. Мальчик подавал большие надежды.

Вот проходит какое-то время. Хавгрим выезжает из дому и едет на Восточный Остров к Транду, и Транд хорошо его принимает. Теперь Хавгрим ищет совета у Транда, чтобы тот помог ему в тяжбе против людей с Подковы, Брестира с Бейниром; он назвал Транда умнейшим мужем на Островах и сказал, что охотно готов ему чем-нибудь услужить.

Транд нашел странным, что Хавгрим хочет завлечь его в заговор против его же родичей, —

— Впрочем, едва ли ты говорил всерьез. Вижу я по тебе, что нрав твой таков, что ты хочешь залучить других на свою сторону, но сам не решаешься сделать то, что сулит успех.

— Не так это, — сказал Хавгрим, — я пойду на многое, чтобы ты был на моей стороне и помог мне лишить братьев жизни.

Транд отвечает:

— Я помогу тебе подстеречь братьев, — сказал он, — но ты должен будешь обязаться выплачивать мне каждую весну две цены коровы[10], да две сотни серебра каждую осень, и так будет продолжаться вечно, покуда ты жив, и также после твоей смерти. Я обязан тебе лишь при условии, что в сговоре будут другие люди. Хочу я, что ты посетил моего дядю Бьярни на Свином Острове и привлек его на свою сторону.

Хавгрим дает согласие и едет оттуда на Свиной Остров к Бьярни; он просит его о помощи на тех же условиях, которые выдвинул ему Транд. Бьярни отвечает, что он не пойдет на это, если не будет иметь особой выгоды. Хавгрим просил его сказать, что у него на уме.

Бьярни сказал:

— Ты будешь платить мне три цены коровы каждую весну и мясом на три сотни каждую осень.

Хавгрим дает на это согласие и едет домой.
VII

Теперь следует рассказать о братьях Брестире и Бейнире; у них было два хутора, один на острове Подкова, другой на Димуне. У Брестира была жена по имени Сесилия, норвежка родом. Был у них сын по имени Сигмунд. В то время, когда происходит сага, ему было девять лет; он был для своих лет рослым и складным. У Бейнира была наложница по имени Тора и сын от нее, по имени Торир; ему было тогда одиннадцать лет, и он подавал надежды[11].

Рассказывают, что как-то раз братья Брестир и Бейнир были на том своем хуторе, что на острове Димун, и оттуда отправились на островок Малый Димун; там нет жилья. Братья держали на нем тех овец и коров, которых собирались забить. Мальчики Сигмунд и Торир попросились ехать с ними; отцы им это позволили и едут с ними на островок. Оба брата были во всеоружии.

О Брестире говорили, что он был силен, велик ростом и лучше других владел оружием. Был он умен, и до конца дней люди его любили. Бейнир, его брат, тоже был не промах, но все же не мог равняться с Брестиром.

Вот они отплыли с островка Малый Димун и прошли большую часть пути до Заселенного Димуна; они видят, что навстречу плывут три корабля, полные вооруженных людей, по двенадцать человек на каждом судне. Они узнали этих людей; были то Хавгрим с Южного Острова, Транд с Гати на другом корабле, Бьярни со Свиного Острова на третьем. Они плыли между лодкой братьев островом, и братья не успели достичь своей гавани и высадились где-то на отмели, в месте, где над морем нависал одинокий утес. Они бегут с оружие наверх, а мальчиков сажают там же подле себя. Верхняя часть утеса была широкой и пригодной для обороны.

Теперь подходят Хавгрим со своими людьми; они тотчас соскакивают к берег и бегут к утесу. Люди Хавгрима и Бьярни со Свиного Острова немедленно нападают на братьев, а те защищаются мужественно и хорошо. Транд и его спутники ходят по берегу и в схватке не участвуют. Брестир оборонял утес там, где нападать было полегче, а защищаться труднее. Вот они бьются какое то время и быстро одолеть их не удается.

Тут Хавгрим сказал:

— Я заключил с тобой договор, Транд, с тем, чтобы ты оказал мне помощь и ради этого отдал тебе свое имущество, — сказал он.

Транд отвечает:

— Ты полное ничтожество, коли не можешь одолеть двух человек, имея две дюжины. Таков уж твой нрав, что ты любишь всегда загребать жар чужими руками, сам же не смеешь подойти ближе, когда нужно проявить отвагу. Было бы недурно, если в тебе есть хоть капля духа, первым напасть на Брестира, другие пойдут за тобой следом. Впрочем, я вижу, что ты вообще ни на что не годишься, — и подстрекает его что есть мочи.

И после таких слов Хавгрим прыгает на Утес к Брестиру, разит его копьем в живот и пронзает насквозь. Брестир понимает, что рана смертельна; он идет на копье, достает Хавгрима и рубит его мечом. Удар пришелся тому в левое плечо и раскроил его, так что отрубленная рука полетела прочь. Хавгрим упал с утеса вниз мертвый, а Брестир упал на него сверху, и оба лишились жизни.

Теперь в другом месте обложили Бейнира, а он хорошо защищался; кончи лось тем, что Бейнир пал и лишился жизни.

Рассказывают, что Брестир уже убил троих перед тем, как сразил Хавгрима. Бейнир убил двоих.

После этих событий Транд сказал, что мальчиков Сигмунда с Ториром надо бы убить.

Бьярни отвечает:

— Не надо убивать их, — сказал он.

Транд отвечает:

— Стоит это сделать потому, — сказал он, — что они принесут смерть большинству собравшихся здесь людей, если их отпустить.

Бьярни отвечает:

— Их не убить, не убив меня, — сказал он.

— Я говорил не всерьез, — сказал Транд, — я хотел лишь испытать, как вы это воспримете. Мой долг возместить мальчикам то, что я присутствовал при этой встрече, и я вызываюсь воспитать их.

Мальчики сидели на скале и видели все, что произошло, и Торир заплакал, но Сигмунд сказал:

— Не будем плакать, родич, но запомним надолго.

После этого они уезжают, и Транд велел увезти мальчиков к себе домой в Гать. Тело Хавгрима отвезли на Южный Остров и предали там земле по древнему обычаю, а друзья Брестира с Бейниром отвезли их тела на остров Подкову и похоронили там, тоже по древнему обычаю.

Теперь весть о случившемся обходит все Фарерские Острова, и о смерти братьев горевал каждый.
VIII

Тем летом из Норвегии на Фарерские Острова пришел корабль; кормчего звали Хравн, он был родом из Вика и имел двор в Тунсберге. Хравн часто ездил в Хольмгард и имел прозвище Ездок в Хольмгард[12]. Корабль этот пришел в Заводь Тора.

Когда торговые люди собрались в обратный путь, к кораблю, как рассказывают, подошла ладья Транда с Гати. Транд вызвал кормчего Хравна на разговор с глазу на глаз и сказал, что хочет продать ему двух будущих рабов. Тот отвечает, что не будет покупать, пока не увидит их сам. Тогда Транд приводит к нему двух мальчиков, обритых наголо и в некрашеных плащах. Они были хороши собой, но с распухшими от горя лицами.

Увидев мальчиков, Хравн сразу же сказал:

— Верно ли, Транд, что мальчики эти — сыновья тех самых Брестира с Бейниром, которых вы недавно убили?

— Я думаю, что в этом нет сомнений, — сказал Транд.

— Ни за что не перейдут они под мою власть, — сказал Хравн, — чтобы я покупал их за деньги.

— Мы изменим условия сделки, — сказал Транд, — здесь две марки серебра; я даю их тебе за то, чтобы ты увез мальчиков с собой и они никогда больше не появлялись на Фарерских Островах.

Тут высыпает он серебро кормчему на колени, пересчитывает и предъявляет ему. Хравну серебро показалось хорошим, и ударили по рукам. Он забирает мальчиков, выходит в море, когда выдается попутный ветер, и пристает в Норвегии где ему нужно — к востоку от Тунсберга. Там он проводит зиму, а мальчики находятся при нем, и с ними хорошо обращаются.
IX

Весной Хравн снаряжает свой корабль для плаванья на восток и спрашивает мальчиков, как им живется у него. Сигмунд отвечает:

— Неплохо в сравнении с тем, когда мы были под властью Транда.

Хравн спрашивает:

— Знаете наш с Трандом уговор?

— Конечно, знаем, — сказал Сигмунд.

— Мой совет вам, — сказал Хравн, — уехать от меня, куда вам заблагорассудится. Вот то серебро, которое Транд вручил мне, передавая вас. Я считаю, что вы сами лучше распорядитесь, на что его тратить, хотя в незнакомой стране вам придется несладко.

Сигмунд поблагодарил его и сказал, что Хравн был на высоте в том, что касается их дела.

Теперь следует рассказать о Транде, что он прибрал к рукам все имущество и земли, которые принадлежали его родичам, братьям Бейниру и Брестиру, и подчинил себе всех людей, которые сопровождали их. Он забрал к себе маленького Эцура сына Хавгрима и стал воспитывать его. Эцуру было тогда десять лет. Теперь Транд распоряжался всем на Фарерских Островах один, и никто не смел возразить ему ни слова.
X

В то лето, когда братья Брестир и Бейнир были убиты, в Норвегии произошла смена власти. Харальд Серый Плащ пал за пределами страны[13], а ярл Хакон пришел ему на смену: первое время он платил дань конунгу Харальду сыну Горма и был его ленником. На этом окончился век сыновей Гуннхильд: некоторые были убиты, а другие бежали из страны.

Теперь следует рассказать о Сигмунде и Торире, что они провели в Вике две зимы с тех пор, как Хравн отпустил их на волю; к этому времени деньги, которые выдал им Хравн, закончились. Сигмунду было тогда двенадцать лет, а Ториру — четырнадцать. Они узнают, что к власти пришел ярл Хакон, и решают, что было бы неплохо посетить его, если представится случай. Им казалось, что где, как не у ярла, им можно ждать хорошего обращения, ведь отцы их служили ему. Они покидают Вик и идут в Упплёнд, а оттуда на восток в Хейдмёрк и далее на север через горы Доврафьялль. В это время начинается зима, и их встречает снег и мороз. Все же они решаются подняться на гору, толком не зная тропы, сбиваются с пути и много дней блуждают под открытым небом. Затем Торир ложится наземь и просит Сигмунда спасаться в одиночку и искать спуск самому. Сигмунд сказал, что они либо спустятся вместе, либо останутся здесь. Разница в силах была столь велика, что Сигмунд взваливает Торира себе на спину. В это время немного просветлело, и он находит путь вниз. Оба совсем обессилили. Наконец однажды вечером они находят на горе небольшую ложбину и, следуя ей, идут вниз. Затем они чуют запах дыма, и это выводит их на хутор. Они заходят внутрь и идут в горницу; там сидели две женщины, одна уже в возрасте, а другая совсем молоденькая. Обе были хороши собой. Они приветствовали мальчиков, стащили с них одежду и выдали новую, сухую. Вскоре они дали им поесть, а затем проводили спать и хорошо уложили, сказав, чтобы сами они не показывались на глаза хозяину — у него, мол, очень крутой нрав.

Сигмунд просыпается от того, что в дом входит человек большого роста, в оленьем полушубке и с тушей оленя за спиной. Человек этот сразу втянул воздух, нахмурил брови и спросил, кого это еще принесло. Хозяйка сказала, что явилось двое мальчишек, измученных и замерзших, они, бедолаги, были почти при смерти.

Мужчина говорит:

— Взяв чужих в наш дом, ты добьешься того, что люди о нас узнают, и я твердил тебе это немало раз.

— Я не желала, — сказала хозяйка, — чтобы столь красивые люди умерли возле нашего дома.

Тут хозяин перестал гневаться; они садятся есть и затем укладываются спать.

В спальне было две кровати: в одной спали бонд и хозяйка, во второй — дочка бонда; мальчикам постлали в другом месте.

Рано утром бонд поднялся на ноги и сказал мальчикам:

— Сдается мне, что женщинам по душе, чтобы вы передохнули денек у нас, если вас это устроит.

Они отвечали, что очень хотят этого.
XI

Вот бонд выходит из дому и возвращается к вечеру; с Сигмундом и Ториром он держался приветливо. А на следующее утро бонд пришел к мальчикам и сказал:

— Так уж было суждено, что вы прибились к моему жилищу. И теперь, по-моему, вам лучше остаться здесь на зиму, если вы сами не против: женщинам вы пришлись по душе. К тому же вы сбились с пути, и до жилья в любую сторону путь неблизкий.

Сигмунд и Торир благодарят бонда за радушие и говорят, что очень хотели бы остаться.

Бонд сказал, чтобы они как следует помогали хозяйке с дочкой, и не отлынивали от той работы, которую женщины им укажут, —

— а самого меня днем не будет: я буду каждый день уходить на охоту и приносить нам добычу, когда повезет.

Теперь мальчики живут там, и с ними хорошо обращаются. Женщины с ними сердечны, а те этому рады. Бонд же изо дня в день отсутствует.

Дом этот был хорошим и прочным, отделан как надо. Бонд назвался именем Ульв, жену его звали Рагнхильд, а их дочку — Турид; она была очень красивой девушкой, с крупными чертами лица. Сигмунд и Турид понравились друг другу и часто беседовали, и бонд и хозяйка не проронили ни слова против.

Вот проходит зима и наступает первый день лета. Тогда бонд Ульв заводит речь и говорит Сигмунду:

— Вышло так, — сказал он, — что вы провели эту зиму со мной. И если вы не подыскали для себя занятий получше, чем жить здесь, то вам это будет позволено, и вы сможете здесь возмужать. Может статься, что нам суждено пережить что-то вместе. Но хочу предупредить вас об одном: не ходите в тот лес, что к северу от нашего хутора.

Они это обещали и с готовностью приняли предложение, поблагодарив бонда Ульва.
XII

Неподалеку от хутора был пруд, и бонд отвел мальчиков туда и научил плавать. Потом они оправились на стрельбище и начали упражняться в стрельбе на меткость; Сигмунд на лету схватывал указания Ульва и быстро поднаторел в боевых искусствах. Торир старался не отставать, но все же не мог равняться с Сигмундом. Ульв был высок и силен, и родичи поняли, что в боевых искусствах он большой мастер.

Они живут там уже три года; Сигмунду исполнилось пятнадцать лет, а Ториру — семнадцать. Сигмунд и его родич статью напоминали взрослых мужей, но Сигмунд во всем превосходил Торира, хотя был двумя годами моложе.

И вот как-то летом Сигмунд сказал Ториру:

— Что будет, если мы отправимся в тот лес, что к северу от дома?

Торир отвечает:

— Не тянет меня туда, — говорит он.

— А меня, так да, — говорит Сигмунд, — и я пойду туда.

— Ты можешь настоять на своем, — говорит Торир, — но тогда мы нарушим запрет моего приемного отца.

Вот они идут; у Сигмунда в руке дровяной топор. Они углубляются в лес и выходят на красивую поляну. Не успевают они пробыть там долго, как слышат сильнейший шум и вскоре видят очень большого и злобного медведя. Это был лесной медведь; мех его был серовато-седым, как у волка. Они бегут назад по той же тропе; тропа была узкой и тесной, и Торир бежит впереди, а Сигмунд за ним. Зверь нагоняет их: тропа для него слишком тесна, и дубовые ветки от этого трещат. Сигмунд проворно сходит с тропинки, становится между деревьев и ждет, пока зверь не поравняется с ними; тогда он рубит медведя с обеих рук точно между ушей, так что топор сел по рукоятку. Зверь свалился замертво и даже не корчился в судорогах.

Торир был свидетелем всему этому и сказал так:

— Тебе было суждено совершить этот подвиг, родич, — сказал Торир, — вовсе не мне, и похоже на то, что в большинстве дел мне суждено лишь идти тебе вслед. Сигмунд сказал:

— Попробуем теперь, сумеем ли мы поднять зверя на дыбы.

Они так и делают, подпирают его сзади ветками, чтобы он не мог упасть, запихивают палочку в пасть, и со стороны кажется, будто зверь ощерился. После этого они идут домой.

Когда они возвращаются, Ульв, их приемный отец, стоит перед домом возле амбара: он уже собирался отправляться на поиски. Он был сильно не в духе и спросил, куда они ходили.

Сигмунд отвечает:

— Вышло неладно, отец: мы нарушили твой запрет, и медведь гнался за нами.

Ульв отвечает:

— Следовало ожидать, что этим закончится, но все же я бы не хотел, чтобы медведь гнал вас снова. Зверь этот таков, что я считал слишком опасным дразнить его, но теперь придется попробовать.

Ульв заходит в дом, хватает копье и бежит в тот самый лес, а Сигмунд и Торир за ним. Ульв замечает медведя, тотчас бежит на него и насаживает на копье; медведь падает. Тут Ульв видит, что медведь-то умер еще раньше. Он сказал:

— Вы сделали из меня посмешище. Так кто из вас двоих убил зверя?

Торир отвечает:

— Нет здесь моей заслуги, отец, — говорит он, — это Сигмунд убил зверя.

— Это большое свершение, — говорит Ульв, — но, должно быть, лишь первый в череде твоих подвигов, Сигмунд, — сказал он.

Затем они идут домой, и Ульв стал еще выше, чем раньше, ценить Сигмунда.
XIII

Вот родичи живут с Ульвом до тех пор, пока Сигмунду не исполнилось восемнадцать лет, а Ториру — двадцать. Сигмунд стал мужем исключительной стати, силы и ловкости; достаточно сказать о нем, что он больше всех приблизился к Олаву сыну Трюггви во всех искусствах[14].

И вот теперь-то Сигмунд говорит своему приемному отцу Ульву, что хочет собраться в дорогу, —

— Ведь мне кажется, что мы вряд ли оставим о себе память надолго, если не узнаем, как живут другие люди.

— Как вы решили, так и будет, — говорит Ульв.

А они еще раньше заметили, что каждую осень и каждую весну, пока они жили там, Ульв уходил на семь ночей или около того и возвращался с одеждой и пряжей, или с другими вещами, которые были нужны в доме.

Теперь Ульв велит изготовить для них одежду и сам собирается в путь: по женщинам было заметно, что разлука дается им тяжело, особенно младшей. Вот они прощаются и выходят прочь, и Ульв идет с ними и провожает их через горы Доврафьялль, пока не они не выходят на тропу, ведущую вниз в долину Оркадаль. Тут Ульв присаживается и говорит, что хочет передохнуть. Все трое садятся вместе.

Тут Ульв сказал:

— Теперь мне хочется знать, кого я воспитывал все эти годы, и какого вы рода, и где ваш родимый край.

Они рассказывают ему весь ход своей жизни начистоту. Ульв очень опечалился. Тут Сигмунд сказал:

— Теперь я хочу, отец, — говорит он, — чтоб и ты рассказал нам весь ход твоей жизни.

— Так и будет, — говорит Ульв.
XIV

— Я начинаю свою сагу с того, что в Хейдмёрке в Упплёнде жил бонд по имени Торальв[15], человек богатый; он был наместником упплёндских конунга.

Был он женат, и жена его звалась Идунн[16], а дочка — Рагнхильд, прекраснейшая из женщин.

Неподалеку жил бонд по имени Стейнгрим[17], он был довольно зажиточен. Жена его звалась Тора[18], а сын — Торкель; был он велик ростом, силен и способен на многое.

Промысел Торкеля был таков, что он жил дома со своим отцом, но каждую осень, когда начинались заморозки и озера покрывались льдом, вместе с товарищами уходил в леса — он отлично стрелял из лука. Промысел его начинался с первыми осенними морозами, и за то его прозвали Торкель Осенний Заморозок.

Однажды Торкель завел со своим отцом беседу и попросил, чтобы тот помог ему подыскать жену и посватал за него Рагнхильд, дочку бонда Торальва. Стейнгрим отвечает, что Торкель хочет прыгнуть слишком высоко, но все же отец с сыном едут к бонду Торальву и заводят с ним речь о сватовстве Торкеля к его дочери Рагнхильд. Торальв отнесся к этому холодно и сказал, что предназначал свою дочь людям повыше Торкеля; он бы, мол, и хотел дать иной ответ ради дружбы со Стейнгримом, но этому не суждено сбыться. Они расстаются, и те едут домой.
XV

Немного позже Торкель выезжает из дому в ночь с одним спутником; он выведал, что Торальва дома не будет — тот выехал в свою округу собирать подати. Торкель и его спутник ночью заходят в покои, где лежит Рагнхильд, и Торкель берет ее в охапку, выносит и увозит к себе домой. Отец его был вне себя, сказал, что Торкель взвалил себе на шею камень, и велел ему как можно скорее отвезти ее обратно. Тот отвечает: — Этого я не сделаю.

Тогда Стейнгрим, его отец, велел ему убираться прочь. Торкель так и поступил, уехал прочь и обосновался в лесу. С ним вместе поехало одиннадцать человек — его кумовья и товарищи.

Вот домой возвращается бонд Торальв, узнает о случившемся и немедля собирает людей. У него набралось сто человек, и с ними он едет к бонду Стейнгриму и требует выдать ему Торкеля и вернуть свою дочку. Стейнгрим сказал, что их тут нет.

Торальв и его спутники устроили обыск, но не нашли того, что хотели. После этого они отправились прочесывать лес, разделившись на несколько отрядов, и с Торальвом было три десятка мужей.

И вот однажды Торальв видит в лесу двенадцать мужчин и одну женщину. Убедившись в этом, они спешат к ним.

Спутники Торкеля совещаются, увидев, что на них надвигается толпа людей. Они спрашивают Торкеля, что предпринять. Он отвечает:

— Здесь неподалеку от нас есть пригорок. Мы взойдем на него все вместе: там удобно держать оборону. Наломаем себе камней и будем защищаться, как подобает мужчинам.

Теперь они идут на пригорок и готовятся к битве.

Вскоре подходит отряд Торальва и сразу же обрушивается на них с оружием, а люди Торкеля защищаются мужественно и хорошо.

Кончается их встреча тем, что со стороны Торальва пало двенадцать человек, а со стороны Торкеля — семь, а те пять, что остались живы, ранены. Бонд Торальв получил смертельную рану.

Торкель с товарищами бегут в лес, и битва заканчивается, а Рагнхильд остается на месте, и ее увозят домой, вместе с ее отцом. Едва Торальв добирается до жилья, как умирает от ран, и люди рассказывают, что именно Торкель был его убийцей.

Весть о случившемся распространяется повсюду. Торкель едет домой к отцу; у него легкая рана, а большинство его спутников ранено тяжелее. Все они исцелились.
XVI

После этого жители Упплёнда собираются на тинг, и на нем Торкеля Осенний Заморозок объявили вне закона.

Когда отец с сыном узнают об этом, Стейнгрим говорит Торкелю, что тот долее не сможет оставаться дома, когда его будут искать сильнее всего, —

— придется тебе, родич, отправиться к реке, что берет начало неподалеку от нашего хутора; там большие ущелья по берегам, и есть одна пещера, в которой можно укрыться; о ней не знает никто, кроме меня. Туда тебе предстоит отправиться; возьмешь с собой еду.

Торкель так и поступает и сидит в пещере, пока его ищут сильнее всего, и его не находят. В пещере ему становится скучно и спустя какое-то время он выходит наружу и направляется к тому хутору, что прежде принадлежал бонду Торальву[19]. Он вторично увозит Рагнхильд и на сей раз уходит в горы да дикие леса, —

— и остановился я в месте, — сказал он, — где поныне стоит мой хутор, и мы с Рагнхильд прожили здесь восемнадцать лет, и это возраст моей дочери Турид. Теперь я поведал вам всю мою жизнь, — говорит он.

— Не рядовой кажется мне твоя сага, отец, — говорит Сигмунд, — а теперь я скажу тебе, что я плохо вознаградил тебя за то, что ты взрастил и воспитал меня, ибо дочь твоя сказала мне на прощание, что ждет ребенка, и я один тому виной. Потому и хотел я уйти, ведь я считал, что это встанет меж нами.

Торкель отвечает:

— Я давно знал, что между вами любовь, и не хотел ничем вам вредить.

Сигмунд сказал:

— Я хочу тебя просить, отец, чтобы ты ни за кого не выдавал свою дочь Турид, ибо я либо женюсь на ней, либо не буду женат вовсе.

Торкель отвечает:

— У моей дочери не может быть лучшего мужа, чем ты. Но я хочу просить тебя, Сигмунд, если ты добьешься успеха у хёвдингов, чтобы ты помнил мое имя и помог мне заключить мир с земляками, ибо мне в конец опостылела жизнь в пустыне.

Сигмунд обещал это сделать, если представится случай.

Теперь они расстаются, и родичи идут, пока не приходят к ярлу Хакону в Хладир; там была его ставка. Они предстают перед ярлом и приветствуют его, а он отозвался на приветствие и спросил, что они за люди.

Сигмунд сказал, что он — сын того Брестира, — который был Вашим наместником на Фарерских Островах и был там убит. Искал я, государь, встречи с Вами потому, что надеюсь добиться с Вами успеха. Хотел бы я, государь, стать Вашим человеком, и мой родич тоже.

Ярл Хакон сказал, что не знает точно, что он за человек, —

— Хотя ты довольно похож на Брестира. Однако тебе придется самому делами подтвердить свое происхождение. А в еде я тебе не отказываю, — и он указал им место на скамье рядом с гостями ярла.

В то время Свейн сын Хакона[20] был еще молод и находился при дружине отца.
XVII

Сигмунд завел знакомство со Свейном Ярловым Сыном и показал ему множество приемов, и Ярлову Сыну нравилось быть в его обществе.

Сигмунд изложил Свейну свое дело и просил походатайствовать перед отцом, чтобы тот помог ему выбиться в люди.

Свейн спрашивает, к чему именно он стремится.

— Больше всего хотел бы я отправиться в военные походы, — сказал Сигмунд, — если твой отец решит поддержать меня.

— Хорошо задумано, — сказал Свейн.

Вот наступает зима и приближается время йоля.

К йолю в Трандхейм с востока приезжает ярл Эйрик сын Хакона[21]; его ставка была в Вике. Сигмунд заводит с ярлом Эйриком беседу и излагает ему свои трудности. Ярл Эйрик обещает замолвить за него слово перед своим отцом Хаконом и говорит, что поможет ему не меньше, чем ярл Хакон.

А после йоля Сигмунд обращается уже к ярлу Хакону, дабы тот поддержал его и позволил оправдать доброе имя Брестира — того, кто служил ярлу.

Хакон ярл отвечает:

— Верно, что я понес урон, когда был убит Брестир, мой дружинник и отважнейший муж; те, кто убил его, достойны кары. Чего, однако, ты добиваешься?

Сигмунд говорит, что больше всего хочет отправиться в викингский поход и либо стяжать себе славу, либо сложить голову. Ярл нашел, что это хорошо сказано, —

— и весной, когда люди будут снаряжаться в дорогу, ты узнаешь о моем решении.

Вот проходит зима, и Сигмунд напоминает ярлу о дружеском обещании.

Ярл отвечает:

— Я дам тебе военный корабль и сорок вооруженных мужей, но войско это мало обучено, ибо мало кто хочет следовать за тобой, неведомым никому чужаком.

Сигмунд поблагодарил ярла и рассказал Эйрику о том, что выделил его отец.

Эйрик ярл отвечает:

— Немного, но все же дар этот впустую не пропадет. А от меня получишь второй корабль и еще сорок человек, — и корабль, который выделил Эйрик, был не в пример лучше снаряжен.

Теперь он рассказывает Свейну о том, как одарили его ярлы, отец с сыном. Свейн отвечает:

— Мне, конечно, не с руки делать друзьям такие подарки, какие могут позволить себе мои родичи. Но я дам тебе третий корабль и на нем четыре десятка людей; это мои слуги, и я надеюсь, что из всех людей, что тебе приданы, они будут тебе вернее всего.
XVIII

Сигмунд и его люди снаряжаются в путь; собравшись, они отплывают на восток в Вик, а оттуда в Данию, проходят пролив Эйрарсунд и все лете плавают в Восточном Море[22]. Ему выпадает немного добычи. Из-за своей малочисленности он нигде не решается оставаться подолгу; торговых людей он однако, не трогает. К концу лета он отплывает с востока и пристает у островов возле устья Широкой Реки[23]; там все время роятся викинги. Вот корабли стали в заливе напротив одного островка, и Сигмунд решает осмотреться и сходит на сушу. Он видит, что на другом берегу острова стоят пять кораблей, и один из них — дракон[24]. Он возвращается к своим и говорит, что на другой сторон острова стоят викинги на пяти кораблях, —

— и должен вам сообщить, что мне претит мысль о бегстве, пока мы не померялись силами. Не видать нам славы, коли мы будем бежать от опасности.

Они просили его распорядиться.

— Мы загрузим наши суда камнями, — сказал Сигмунд, — и приготовимся как можно тщательней. Корабли мы поставим на выходе из залива, в котором сейчас стоим; это самое узкое место, и мне вчера показалось, что если развернуть суда поперек, другим судам мимо нас не пройти. Может статься, это поможет нам выстоять, ведь они не смогут выстроить все свои корабли зараз.

Так они и делают.

А наутро, когда они уже выстроились поперек залива, к ним на веслах подходят викинги на пяти кораблях. На носу дракона стоит человек высокого роста и мужественного вида, он спрашивает, кто здесь предводитель. Сигмунд назвал себя и спросил его об имени. Тот сказал, что зовут его Рандвер, и родом он с востока из Хольмгарда; предлагает на выбор — сойти с кораблей и сдаться ему на милость, либо защищаться. Сигмунд сказал, что выбор слишком неравный, и они сперва испытают свое оружие. Рандвер велел трем своим кораблям стать борт к борту; все суда развернуть было нельзя, а Рандвер хотел сперва посмотреть, как пойдет дело.

Сигмунд правил тем кораблем, что подарил ему Свейн Ярлов Сын, а Торир — тем, что подарил ярл Эйрик.

Вот викинги встают рядом и начинается битва. Люди Сигмунда сразу забрасывают их камнями, так что тем приходиться думать лишь о защите. Покончив с камнями, они обрушивают на викингов град стрел: было много убитых и еще больше раненых. Затем люди Сигмунда пускают в ход мечи и секиры. Битва развертывается теперь отнюдь не в пользу войска Рандвера. Увидев потери своих людей, он называет их ублюдками, коли они не пересилили тех, кого он и за мужей-то не считал. Они отвечали, что Рандвер частенько только подзуживает других, а сам стоит в стороне, и просили вмешаться в битву. Он обещает, что все так и будет. Затем он развертывает дракон и тот корабль, где оставались свежие люди, борт к борту, а третье судно заполняет теми, кто еще не был ранен. Битва начинается во второй раз, и теперь она гораздо ожесточенней.

Сигмунд на своем корабле стоял впереди и рубил часто и мощно. Торир, его родич, тоже держался отменно. Бой продолжается, и пока невозможно увидеть, кому улыбнется удача.

Тут Сигмунд сказал своим людям:

— Стоя на месте, нам их не одолеть. Теперь я попробую взойти на дракон, а вы поддержите меня, как следует.

Вот Сигмунд всходит на борт дракона сам двенадцатый и сразу убивает врага, а за ним еще одного; его спутники хорошо поддерживают его. Торир тоже забрался на дракон сам пятый. Викинги отступают и пятятся назад. Когда Рандвер это видит, то выбегает навстречу Сигмунду, и они долго бьются один на один.

И вот Сигмунд показывает свое искусство и перебрасывает меч на левую руку, а щит на правую; он рубит Рандвера мечом и отрубает ему правую ногу ниже колена. Тогда Рандвер падает. Сигмунд рубит его по шее, так что голова летит прочь. Тут войско Сигмунда вопит клич победы, и викинги бегут на трех кораблях, а люди Сигмунда очищают дракон, убивая каждого, кто был на нем.

Затем они пересчитывают свое войско; с их стороны пало тридцать человек. Они бросают якорь в заливе, перевязывают раны и несколько ночей набираются сил.

Сигмунд забрал дракон и второе судно викингов с собой. Они взяли на них богатую добычу, как оружием, так и другими ценными вещами. Потом они плывут обратно в Данию, а оттуда — на север в Вик и встречают там ярла Эйрика. Ярл приветствует Сигмунда и предлагает ему остаться. Сигмунд благодарит за приглашение, но говорит, что сперва хочет поехать на север навестить ярла Хакона, а ярлу Эйрику он передает на хранение два судна, на которых был недобор гребцов.

Теперь они являются к ярлу Хакону, и тот приветствует Сигмунда и его спутников; зиму Сигмунд проводит с ярлом; он делается знаменит.

Той же зимой ближе к йолю Сигмунд сделался дружинником ярла Хакона, и также — его родич Торир. Они проводят зиму без приключений, и их привечают.
XIX

В то время Швецией правил конунг Эйрик Победоносный, сын Бьёрна, сына Эйрика, сына Эйвинда. Это был могущественный конунг.

Той зимой двенадцати норвежским купцам случилось ехать на восток в Швецию через хребет Килир. Прибыв в Швецию, они устроили с местными людьми торг; там случилась свара, и норвежец убил шведа. Когда об этом узнает конунг Эйрик, он высылает своих гостей и велит убить этих двенадцать норвежцев.

И вот весной ярл Хакон спрашивает Сигмунда, куда он собирается плыть летом.

Сигмунд говорит, что это — на усмотрении ярла.

Хакон ярл сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты отправился куда-нибудь поближе к державе конунга шведов и напомнил им о том, что они этой зимой из-за малых дел убили двенадцать моих людей; обида эта не отомщена.

Сигмунд обещал сделать это, если удастся.

Тогда ярл Хакон вверяет Сигмунду отборное войско из своих дружинников и лучших ополченцев. На сей раз уже все рвались к Сигмунду. Они держат путь на восток в Вик, встречают ярла Эйрика, и он вверяет Сигмунду второй ладный отряд; всего под началом Сигмунда теперь более трех сотен людей и пять полностью оснащенных судов. Они плывут в Данию, а затем на восток вдоль побережья Швеции и пристают в восточной части этой державы.

Сигмунд говорит тогда своим людям:

— Здесь мы сойдем на сушу и устроим набег.

Они сходят на берег и вступают в селенья с тремя сотнями людей, убивая местный люд, угоняя скот, поджигая дома. Все население, которое уцелело, бежит от них в леса и поля.

Неподалеку от края, где они гнали беглецов, правил наместник Эйрика конунга, по имени Бьёрн. Проведав о нападении, он собирает народ вокруг себя и, усилившись, выступает навстречу.

Вот однажды они замечают между кораблями и собой войско ополченцев.

Люди Сигмунда спрашивают, что нужно предпринять.

— Хороших путей пока много, — сказал Сигмунд, — и часто победа приходит не к тем, кого больше, но к тем, кто храбрее. Мы примем такое решение: выстроимся свиньей. Я и мой родич Торир станем впереди всех, за нами — трое, далее пятеро. А по обоим краям люди будут прикрыты щитами. Надеюсь я, что нам удастся пройти сквозь их строй: помните, что мы пробьемся, если шведы дрогнут.

Так они и поступают, набегают на строй шведов и врезаются в него. Завязывается большая битва, и со стороны шведов гибнет немало людей. Сигмунд держится храбро и рубит обеими руками. Он идет на знаменосца Бьёрна и наносит ему смертельный удар. Затем он призывает своих воинов разбить стену щитов вокруг Бьёрна, и им это удается. Сигмунд добирается до Бьёрна, и они обмениваются ударами; Сигмунд вскорости берет верх и наносит Бьёрну смертельную рану. Тогда викинги вопят клич победы, и ополченцы обращаются в бегство.

Сигмунд предупреждает, чтобы они не преследовали бегущих. Для этого, — сказал он, — у них в незнакомой стране недостаточно сил.

Они так и поступают, берут богатую добычу и с ней вместе идут к кораблям. Они отплывают из Швеции на восток к Хольмгарду и опустошают там прибрежные острова да ближние мысы.

В державе конунга шведов было, как сообщают, двое братьев: одного звали Вандиль, а другого — Адиль. Они охраняли владения конунга, и под их началом никогда не бывало меньше восьми обычных кораблей и двух драконов.

Конунг шведов узнает, что на его страну совершено нападение; он посылает братьям Вандилю с Адилем весть и велит им лишить жизни Сигмунда и его спутников. Те это обещали.

Осенью Сигмунд плывет с востока в обратный путь и подходит к некоему острову, лежащему напротив Швеции. Тут Сигмунд говорит своим людям:

— Будем начеку: мы среди шведов, а в этом краю друзей у нас нет. Сам я спущусь на остров и осмотрюсь.

Так он и делает и видит, что с другой стороны острова стоит десять кораблей, и из них два — драконы.

Сигмунд сказал своим, чтобы они приготовились загодя и вынесли на берег свое добро и внесли на борт камни. Всю ночь они снаряжаются.
XX

Рано утром к ним подходит на веслах десять кораблей, и предводители шведов спрашивают, чьи здесь суда. Сигмунд назвал себя. Узнав, кто перед ними, шведы не тратят слов, но обнажают оружие и идут в бой, и Сигмунду с его спутниками никогда прежде не приходились бывать в подобной переделке.

Вандиль ставит свой дракон против дракона Сигмунда. Те встречают их жестко, и когда они бьются уже некоторое время, Сигмунд говорит так:

— В этот раз, как и прежде, победить мы не сможем, если не пойдем в ближний бой. Я сейчас прыгну на их дракон, а вы поддержите меня как должно.

И вот Сигмунд прыгает на чужой дракон, а по пятам за ним следует большая дружина. Ему удается быстро убить одного врага, за ним второго, и шведы начинают пятиться.

Тогда Вандиль выступает навстречу Сигмунду, и они долго обмениваются ударами. Сигмунд использует тот же прием, что раньше — перебрасывает оружие на левую руку и рубит Вандиля так, что отрубает ему правую руку; меч, которым бился Вандиль, падает. Сигмунд не растягивает встречу и тут же наносит Вандилю смертельный удар. Тогда люди Сигмунда вопят клич победы.

Адиль сказал:

— Удача ныне нам изменила. Должно быть, Вандиль убит. Бежим, и спасайся кто может!

Теперь Адиль бежит прочь на пяти кораблях, а дракон и четыре других корабля остаются; все, кто на них остались, были убиты. Дракон и еще одно судно Сигмунд забрал с собой.

Они трогаются в путь и плывут, пока не достигают пределов державы конунга датчан. Здесь они чувствуют себя в безопасности, перевязывают свои раны и делают привал.

Набравшись сил, Они отплывают в Вик к ярлу Эйрику; там их хорошо встретили. Они стоят в Вике недолгое время, а оттуда идут на север в Трандхейм и предстают перед ярлом Хаконом; ярл хорошо встречает Сигмунда и его спутников и благодарит за выполненную работу.

Зиму родичи Сигмунд и Торир и часть их людей проводят с ярлом; войско отправилось на зимовку в другие места.
XXI

С приходом весны ярл Хакон спрашивает у Сигмунда, где тот намерен воевать летом, Сигмунд сказал, что оставляет это на усмотрении ярла.

— Я не стану вновь призывать тебя дразнить шведов. Теперь я хочу, чтобы ты отправился в западные моря к Оркнейским Островам. Там можно ожидать человека по имени Харальд Железная Башка, моего заклятого врага. Он объявлен мной вне закона и совершил в Норвегии немало бесчинств. Это муж видный. Я хочу, чтоб ты убил его, если получится.

Сигмунд пообещал встретиться с Харальдом, если узнает, где тот находится.

Затем Сигмунд отплывает из Норвегии на восьми кораблях, и Торир правит тем драконом, что принадлежал Вандилю, а Сигмунд — тем, что принадлежал Рандверу. Они плавают в западных водах, и им почти не выпадает добычи. К концу лета они пристают возле острова Энгульсэй[25] — он расположен в Английском Море. Они замечают, что напротив них стоит десять кораблей, и один из них — большой дракон.

Сигмунд быстро убедился, что этими кораблями правит Харальд Железная Башка.

Они уславливаются между собой, что битву начнут утром.

Вот проходит ночь.

А утром, с первыми лучами солнца, они берут оружие и сражаются весь день напролет. С наступлением темноты они расходятся и договариваются продолжить битву утром.

Следующим утром Харальд вызывает Сигмунда и спрашивает, по-прежнему ли тот хочет биться. Тот отвечает, что об ином не помышляет.

— Я сейчас скажу то, — говорит Харальд, — чего никогда не говорил раньше.

Я хочу, чтобы мы больше не бились, а стали товарищами.

Спутники обоих приняли эти слова хорошо и сказали, что им просто необходимо помириться и действовать заодно, ведь тогда мало кто сможет с ними совладать.

Сигмунд сказал, что есть одна загвоздка, которая мешает им помириться.

— В чем же она? — говорит Харальд.

— Хакон ярл послал меня за твоей головой.

— От него мне следовало ждать козней, но вы с ним несхожи, ибо ты — отважнейший муж, а Хакон — худший из людей.

— На сей счет мы останемся при своем мнении, — говорит Сигмунд.

Люди с обеих сторон приложили руку к тому, чтоб они помирились, и вот заключили мировую: договорились воевать и делить добычу вместе, и мало кто может устоять перед ними в то лето.

А осенью Сигмунд сказал, что хочет отплыть в Норвегию. Харальд отвечает:

— Тогда наши пути разойдутся.

— Этого не будет, — сказал Сигмунд, — я хочу, чтобы мы теперь отправились в Норвегию вместе. Тогда я смогу исполнить кое-что из того, что обещал Хакону ярлу, если предстану пред ним.

— Как же я поеду к своему злейшему врагу?

— Предоставь это решать мне, — говорит Сигмунд.

— Тебе я вполне доверяю, но ты взвалил на себя тяжкую ношу. Однако поступим, как ты решил.

Затем они плывут на север в Норвегию и пристают в Хёрдаланде. Там им сказали, что Хакон ярл — в Северном Мёре и сидит в Бергунде. Они направляются туда и ставят корабли в заливе Стейнаваг. Оттуда Сигмунд едет в Бергунд на весельной лодке с двенадцатью людьми и хочет сперва встретиться с Хаконом ярлом один, пока Харальд стоит в заливе Стейнаваг.

Вот Сигмунд встречает ярла, а тот сидит за питьем, Сигмунд тотчас идет прямо к его месту, и приветствует ярла. Ярл был с ним ласков, спросил о новостях и велел пододвинуть сиденье для Сигмунда, что и было сделано. Они заводят беседу, и Сигмунд рассказывает о своих плаваньях, но о встрече с Железной Башкой умалчивает. Когда ярлу показалось, что рассказ затянулся, он спрашивает Сигмунда, нашел ли он Харальда.

— Конечно, нашел, — сказал Сигмунд, — и рассказал ему, как случилось, что они с Харальдом помирились.

Ярл замолчал, весь побагровел и спустя какое-то время сказал:

— Частенько бывало, Сигмунд, что ты выполнял мои поручения получше.

— Человек этот прибыл теперь сюда к Вам, государь, — говорит Сигмунд, — и отдался под Вашу власть. И я рассчитываю, что Вы заключите с Харальдом мир, уважив мое слово, и Харальд сохранит жизнь, неприкосновенность и право жить в этой стране.

— Этого никогда не произойдет, — сказал ярл, — я тотчас же велю убить его, как только увижу.

— Я поручусь за него сам, государь, — сказал Сигмунд, — и выложу столько денег, сколько Вы укажете.

— Не видать ему от меня мира.

Сигмунд отвечает:

— Мало и дурно наградил ты меня за мою службу, если я не могу сохранить жизнь единственному человеку и добиться для него мира. Я уезжаю из этой страны и никогда впредь не стану служить тебе, и я бы хотел, чтоб вам пришлось как следует потрудиться, прежде чем вы этого человека убьете.

Сигмунд вскакивает с места и покидает палаты, а ярл остается сидеть и не произносит ни слова, и никто не решается заступиться за Сигмунда. Затем ярл говорит:

— В гневе был сейчас Сигмунд, — сказал он, — и большая потеря для моей державы, если он решится уехать. Однако он говорил не всерьез.

— Конечно же, он говорил всерьез, — сказали люди ярла.

— Идите-ка за ним, — сказал ярл, — помиримся на тех условиях, что он предлагал.

Теперь ярловы люди идут к Сигмунду и пересказывают ему все это, и Сигмунд снова предстает перед ярлом, и на сей раз ярл приветствует его первым и говорит, что они заключат мировую на тех условиях, что предлагал Сигмунд, —

— не хочу я, чтоб ты покидал меня.

Сигмунд принял у ярла обещания жизни и мира для Харальда; он навещает Харальда и рассказывает ему, как обстоит дело и что мир заключен. Харальд нашел, что доверяться Хакону опасно, но все же они отправились к ярлу и помирились с ним. Затем Харальд уехал на север в Халогаланд, а Сигмунд остался зимовать с ярлом и жил у него в большом почете; с Сигмундом был его родич Торир и немало их людей.

Сигмунд следил за тем, чтоб никто из его людей не нуждался ни в оружии, ни в одеждах.
XXII

Теперь следует рассказать о фарерцах, что Эцур сын Хавгрима воспитывался у Транда с Гати до тех пор, пока не возмужал и не стал взрослым осанистым мужем. Транд нашел ему на Островах жену, лучшую из дочерей бондов. Затем Транд сказал, что они разделят власть на островах поровну: Эцур возьмет себе ту половину, что раньше была закреплена за его отцом, а Транд — ту, которой прежде распоряжались братья Брестир и Бейнир. Транд сказал Эцуру, что тот в полном праве забрать себе все деньги, земли и движимость Брестира с Бейниром в качестве виры за отца. Все шло ровно так, как указывал Транд.

У Эцура было два хутора или даже три — один на Южном Острове на своей вотчине, второй — на Подкове, третий — на острове Димун на вотчине Брестира с Бейниром.

Фарерцы прознали о Сигмунде, что он человек знаменитый, и стали готовиться загодя и соблюдать осторожность. Эцур велел возвести вокруг хутора на Подкове крепость и проводил основное время там.

Остров Подкова выглядит так, что он очень крут и высок, и его удобно оборонять; наверх ведет единственная тропа, и люди рассказывают, что если остров обороняют двадцать или тридцать мужчин, взять его приступом невозможно, сколько бы нападавших не было[26].

Эцур разъезжал между своими хуторами с двадцатью спутниками, а дома с ним всегда оставалось тридцать мужчин, вместе с работниками. На Фарерских Островах не было человека могущественней, не считая самого Транда.

Тот громадный запас серебра, который Транд получил в Халейри, не иссякал, и он был самым богатым человеком на Фарерах и по-прежнему заправлял на Островах всем один, потому что Эцур был простодушнее.
XXIII

Теперь следует рассказать о Сигмунде, что он завел с ярлом Хаконом беседу и сказал, что хочет покончить с походами и намерен попытать счастья на Фарерах. Он говорит, что более не желает слышать, как его попрекают тем, что он не мстит за отца и просит ярла о содействии и совете, как это устроить.

Хакон отвечает и говорит, что —

— море у Островов бурное, а прибои высокие; боевые корабли туда не дойдут. Но я велю сделать для тебя два больших кнёрра и дам довольно людей, чтоб заполнить их.

Сигмунд благодарит ярла за его благородство. К отплытию начинают готовиться зимой, а весной корабли уже полностью готовы, и на них подобраны люди.

Харальд весной приехал повидать Сигмунда и вызвался вместе плыть с ним. Когда Сигмунд уже был почти готов, Хакон ярл сказал:

— Нужно проводить того, кого ждешь назад.

И вот выходит ярл вместе с Сигмундом.

Тут Хакон сказал:

— Что можешь ты рассказать мне о своей вере?

Сигмунд отвечает:

— Я верю в свою силу и мощь.

Ярл отвечает:

— Так поступать негоже. Ты должен довериться тому, чему во всем доверяюсь я, и искать защиты у Торгерд Невесты Хёрди[27]. Мы сейчас пойдем к ней и испросим у нее для тебя удачи.

Сигмунд просил его распорядиться.

И вот они идут в лес, сперва по проезжей дороге, а затем по боковой тропке, и попадают на поляну, а там стоит дом, обнесенный тыном. Дом этот был очень красив, с резьбой, украшенной золотом и серебром. Внутрь заходят они, Хакон и Сигмунд, и с ними еще несколько людей. Там стояло множество идолов. В капище было много окон, так что ничто не отбрасывало тень. У торцовой стены стояла женщина в богатом убранстве. Ярл распростерся перед ней ниц и долго лежал. Наконец он встает и говорит, что они должны принести ей жертву и положить серебро перед ней на сиденье, —

— и мы поймем, приняла ли она жертву, — говорит Хакон, — по тому, отпустит ли она запястье, которое у нее на руке. В этом запястье, Сигмунд, твоя удача.

Вот ярл касается запястья, и Сигмунду кажется, что она словно сжала кулак, и ярл не смог стащить запястье с руки. Ярл вторично падает ниц перед ней, и Сигмунд видит, что на глазах у него слезы. Затем ярл встает, берется за запястье, и оно подается. Он вручает его Сигмунду и говорит, чтобы Сигмунд это запястье никому не отдавал, и тот это обещает.

На этом они расстаются, и Сигмунд идет к своим кораблям; рассказывают, что на каждом из них было по пять десятков мужей. Они выходят в море, и ветер им благоприятствует; они держатся вместе, пока не встречают первых птиц, гнездящихся на Островах.

Харальд Железная Башка плыл на одном корабле с Сигмундом, а Торир правил другим кораблем.

Тут начинается буря, корабли расходятся, и несколько суток их швыряет море.
XXIV

Теперь следует рассказать о людях Сигмунда, что они поймали попутный ветер и идут под парусом к Островам. Они видят, что подходят с востока, и спутники Сигмунда узнали местность: вблизи от них был Восточный Остров. Сигмунд сказал, что если бы представилось выбирать, он предпочел бы схватить Транда. Но когда они подошли ближе, их встретил такой ветер и шторм, что было неясно, смогут ли они достичь берега. Тем не менее, им удается пристать у Свиного Острова; люди на борту были опытные и умелые. Подходят они, когда брезжит рассвет, и тотчас сорок человек бегут к хутору, а десять стерегут судно. Они вламываются на хутор, заполняют его, хватают бонда Бьярни в его постели и выводят наружу.

Бьярни спрашивает, кто предводитель этого похода.

Сигмунд назвал себя.

— Тогда будь жесток к тем, кто хотел обойтись с тобой хуже всего на давней встрече, где был убит твой отец. Я же не станут скрывать, что тоже был там; должно быть, ты еще не забыл, как я к тебе отнесся, когда пошли речи о том, что тебя с твоим родичем Ториром надо убить, и я сказал, что вас двоих не убить, не убив меня.

— Конечно, я помню, — сказал Сигмунд.

— Долго ли ждать поблажки? — сказал Бьярни.

— Прямо сейчас, — сказал Сигмунд, — ты сохранишь жизнь, но я сам решу, на каких условиях.

— Быть по сему, — сказал Бьярни.

— Поедешь с нами, — сказал Сигмунд, — на Восточный Остров.

— Туда ты доберешься не раньше, чем на небо, — сказал Бьярни, — при такой-то погоде.

— Тогда поедешь с нами на остров Подкову, если Эцур у себя дома.

— Тебе решать, — говорит Бьярни, — я думаю, Эцур там.

Следующей ночью они отплывают к Подкове и вновь подходят к берегу с началом рассвета. Сигмунду так повезло с прибытием, что никого из жителей Подковы на тропе не было. Тотчас наверх взбирается пятьдесят человек, с теми, кого придал им Бьярни. В этот миг люди Эцура показались на крепостных стенах, и Эцур спрашивает, кого сюда принесло. Сигмунд назвал себя.

— Похоже, ты считаешь, что у тебя к нам неотложное дело. Я хочу предложить мировую, — сказал Эцур, — чтобы лучшие люди на Фарерских Островах рассудили нас.

— Мировая будет лишь в том случае, если я вынесу решение один.

— На таких условиях я мириться не стану, — говорит Эцур, — чтоб еще отдавать тебе право суда! Я не знаю, чем я столь виноват, и почему настолько хуже тебя, чтоб соглашаться на это.

Сигмунд отвечает ему, а своим людям говорит, чтоб они для вида пошли на приступ, —

— а я, меж тем, попробую найти у них слабое место.

Харальд Железная Башка был настроен воинственно и пресекал все попытки решить дело миром.

У Эцура в крепости было тридцать человек, и взять крепость было тяжело.

Сын Эцура, по имени Лейв, был в то время малым ребенком.

Вот люди Сигмунда идут на приступ, а те держат оборону.

Сигмунд обходит крепость и осматривает ее. Он был одет так: на голове шлем, на поясе меч, в руке широкая секира с рогами, украшенная серебром. Это было отличное оружие. На Сигмунде был красный плащ, а поверх плаща — короткая легкая кольчуга. И друзья, и недруги признавали, что на Фарерах не бывало людей, подобных Сигмунду.

Сигмунд видит, что в одном месте крепостная стена слегка обвалилась; забраться здесь было чуть легче. Сигмунд отступает от стены назад и с разбегу напрыгивает на нее; ему удается забраться достаточно высоко, чтобы зацепиться секирой за край стены. Затем он подтягивается на рукоятке секиры и быстро взбирается наверх[28]. Навстречу ему бежит человек и рубит его мечом. Сигмунд отводит от себя удар секирой и поражает его рогом секиры, так что лезвие входит в грудь. Тот человек вскорости умер. Эцур видит это, бежит навстречу и замахивается на него, но Сигмунд снова отводит от себя удар и сам рубит Эцура так, что отрубает ему правую руку; меч Эцура падает. Тогда Сигмунд всаживает секиру Эцуру прямо в грудь, и Эцур пал. Затем на Сигмунда бросается несколько человек сразу, но он спрыгивает со стены задом наперед и приземляется снаружи стоя[29].

Спутники Эцура сидят у его изголовья, пока он не испустил дух.

Теперь Сигмунд говорит оставшимся в крепости, что у них два пути: либо он возьмет их измором или сожжет, либо они заключат мир, с тем, чтобы он вынес решение один. Они передают ему право суда и сдаются на милость.

О Торире нужно сказать, что его отнесло к Южному Острову, и он прибывает на встречу с Сигмундом, когда все эти события уже случились.

Потом ведутся речи о мировой между Сигмундом и Трандом. Уславливаются о перемирии и назначают встречу на Стремнинном Острове в Заводи Тора, где находится тинг жителей Фарерских Островов. Туда являются Сигмунд, Транд и множество народу. Транд держится радушней некуда. Вот уже говорят о мире. Транд сказал, что, —

— ему, конечно же, не следовало быть на той встрече, где был убит твой отец, родич Сигмунд, — сказал Транд, — я хочу предложить тебе мир на таких условиях, которые будут для тебя почетней всего, и ты сможешь это оценить.

Я хочу, чтобы ты решил все тяжбы один.

— Этого я не хочу, — сказал Сигмунд, — я хочу, чтобы приговоры по всем тяжбам вынес ярл Хакон. Или же останемся врагами, и это, по-моему, пристало гораздо больше. Но если решим замириться, то поедем с тобой к ярлу Хакону вместе.

— А я больше всего хочу, родич, — сказал Транд, — чтобы ты решил все тяжбы сам. У меня лишь одно условие: право жить на Островах и попечение над своими округами.

— Мир будет, — говорит Сигмунд, — лишь на тех условиях, что предложил я.

И поскольку Транд видел, что иначе будет хуже, они договариваются, что следующим летом оба поедут в Норвегию.

Один из двух кораблей, с которыми прибыл Сигмунд, осенью отплыл обратно в Норвегию; на нем было множество народу. Сам Сигмунд провел зиму на острове Подкова. С ним были его родич Торир, Харальд Железная Башка и много иных людей. Сигмунд держался с размахом и не скупился на расходы.

Вот проходит зима, и Сигмунд снаряжает корабль в плавание. Транд готовит к отплытию свое грузовое судно. Оба знали о сборах друг друга. Сигмунд отплывает сразу, как собрался. С ним вместе Торир, Харальд Железная Башка и около двадцати других людей на борту. Они пристают в Норвегии в Северном Мере, узнают, что Хакон ярл неподалеку и вскоре встречаются с ним.

Хакон ярл хорошо встречает Сигмунда и его спутников.

Сигмунд рассказывает ярлу о мировой с Трандом.

Ярл отвечает:

— Транд оказался похитрее тебя. Очень сомневаюсь, что он быстро предстанет предо мной.

Лето проходит, и Транд не появляется. С Фарерских Островов приходят другие корабли, и люди на них рассказали, что Транда встречным ветром отнесло обратно, и он настолько повредил свое судно, что оно стало негодно к плаванью.
XXV

Теперь Сигмунд говорит ярлу, что хочет, чтобы тот решил их спор с Трандом, несмотря на то, что тот не явился. Ярл говорит, что так и будет.

— Я назначаю двойную виру за гибель каждого из братьев, и третью — за умысел против вашей жизни в тот раз, когда Транд хотел умертвить вас с Ториром после того, как были убиты ваши отцы. Четвертая вира пойдет за то, что Транд продал вас в рабство. К той четверти, которой ты правишь на Фарерских Островах, следует добавить доли Транда и наследника Эцура, так что в твое владение переходит половина всех Островов, а другая половина отойдет мне за то, что Хавгрим и Торир убили моих дружинников Брестира с Бейниром. Хавгрим не заслуживает виры, ибо он убил Брестира и первым напал на неповинных людей. За Эцура не положено виры потому, что он самочинно поселился в твоих владеньях и был там убит. Ты поделишь полученные деньги с твоим родичем Ториром по своему усмотрению. Пусть Транд получит право жить на Островах, если будет соблюдать мировую. Все Острова будешь держать от меня в лен, — говорит ярл, — и платить подати с моей половины.

Сигмунд поблагодарил ярла за решение тяжбы и остался с ним на зиму.

Весной он выехал домой на Фарерские Острова; с ним вместе отправился его родич Торир, а Харальд Железная Башка остался в Норвегии.

Ветер благоприятствовал Сигмунду; он прибыл на Фарерские Острова и вызвал Транда на тинг в Заводи Тора на Стремнинном Острове. Транд явился туда, и было людно.

Сигмунд сказал, что Транд плохо блюдет мировую; он оглашает на тинге решение ярла и просит теперь Транда сделать одно из двух — либо соблюдать мировую, либо отказаться от нее открыто.

Транд говорит, что отдает решение Сигмунду: он, мол, хочет все сделать к его славе.

Сигмунд сказал, что хватит ходить вокруг да около, и велел Транду сказать либо «да», либо «нет». А сам он, по его словам, предпочтет, чтобы они с Трандом остались врагами.

Транд предпочел мир, но запросил отсрочки на выплату виры: ярл постановил, чтобы деньги были выплачены за год. Однако по просьбам людей Сигмунд согласился на то, чтобы виру платили в рассрочку в течение трех лет.

Транд сказал, что это превосходно, если его родич Сигмунд будет править на Островах столько же лет, сколько правил он, Транд, —

— и я нахожу это только справедливым.

Сигмунд сказал, что грубой лестью его не купишь, и он на нее никогда не поддастся.

Они расстаются, и все тяжбы считаются улаженными.

Транд предложил взять на воспитание Лейва сына Эцура, и тот рос у него дома на Гати.

Летом Сигмунд снарядил корабль для плаванья в Норвегию. Тогда Транд выплатил треть положенных денег, но сделал это после долгих проволочек.

Сигмунд собрал подати Хакона ярла, прежде чем отплыл с Островов.

Ветер благоприятствовал Сигмунду, и он привел корабль в Норвегию. Вскоре он навещает ярла Хакона и вручает ему его подати. Ярл хорошо встретил Сигмунда, его родича Торира и прочих спутников. Зиму они проводят с ярлом.
XXVI

Летом того года, когда Сигмунд сделался дружинником ярла Хакона, — а произошло это во время йоля — он выехал вместе с ярлом на Фростатинг. Там Сигмунд поднял дело Торкеля, своего тестя, и повел речь о том, чтобы ярл Хакон снял с него обвинения на тинге и даровал ему право свободно жить в стране. Хакон ярл быстро обещал это Сигмунду. Затем ярл велел выслать людей за Торкелем и его домочадцами, и ту зиму Торкель провел у ярла Хакона; при нем были его жена и их дочь Турид. В то же лето, когда Сигмунд и Торир расстались с ними, она родила девочку, которую назвали Тора.

Следующей весной ярл Хакон выделил Торкелю Осенний Заморозок наместничество в долине Оркадаль, и Торкель поставил там свой хутор и жил все то время, о котором рассказывалось в саге.

Вот Сигмунд едет в долину Оркадаль и встречает Торкеля; его хорошо приняли. Теперь Сигмунд поднимает речь о женитьбе и просит руки Турид. Торкель отнесся к сватовству хорошо и счел этот брак почетным как для себя, так и для дочери. Затем Сигмунд празднует свадьбу в Хладире у ярла Хакона, и ярл велит не прерывать пир семь ночей. Торкель Осенний Заморозок стал тогда дружинником Хакона ярла и сделался его другом. Затем разъезжаются по домам; Сигмунд с женой остаются при ярле и живут у него, пока осенью не приходит время собираться в путь. Тогда он отплывает на Фарерские Острова, и с ним вместе его жена Турид и дочь Тора.

Зимой на Островах ничего не происходит.

Весной люди выезжают на Тинг Стремнинного Острова; является много народу, Сигмунд со своим отрядом и Транд. Сигмунд требует, чтобы Транд выдал его имущество, вторую треть виры: ему вообще-то положено взять все сразу, но он пошел навстречу просьбам людей.

Транд отвечает:

— Вышло так, родич, — сказал он, что здесь со мной человек по имени Лейв: он сын Эцура, и я предложил ему перебраться ко мне, после того, как мы с тобой помирились. Теперь же я намерен просить тебя, родич, — сказал Транд, — чтобы ты как-то уважил Лейва за потерю его отца Эцура, которого ты убил. Тогда бы я мог выплатить Лейву те твои деньги, которые пока у меня.

— Этого я не сделаю, — сказал Сигмунд, — ты выплатишь мои деньги мне.

— Но ты и сам скажешь, что это справедливо.

Сигмунд отвечает:

— Плати сейчас же, — сказал он, — не то будет хуже.

Тогда Транд выплатил половину второй трети и заявил, что больше уплатить не в состоянии. Сигмунд же подошел к Транду, держа в руке ту самую секиру, украшенную серебром, которой он убил Эцура. Он приставил рог секиры к груди Транда и сказал, что сейчас нажмет так, что Транд почувствует сталь, если тотчас не выплатит деньги.

Тогда Транд сказал:

— Трудный ты человек, — говорит он и просит своего слугу сходить в палатку за кошелем, который там лежал и проверить, не осталось ли в нем серебра. Тот пошел и отдал кошель в руки Сигмунду, и когда серебро взвесили, оно потянуло ровно настолько, сколько полагалось Сигмунду.

На этом они расстались.

Тем же летом Сигмунд вывез в Норвегию подати Хакона ярла, и его хорошо приняли. Проведя с ярлом короткое время, он едет обратно и зиму сидит на Островах.

Торир, его родич, повсюду сопровождал Сигмунда.

У Сигмунда на Островах было много друзей. Он и Бьярни со Свиного Острова хорошо соблюдали свою мировую, и Бьярни постоянно посредничал между Трандом и Сигмундом. Поэтому до худшего не доходило.

Весной люди выехали на Тинг Стремнинного Острова, и явилось много народу. Сигмунд потребовал у Транда выдать его имущество, а Транд от имени Лейва сына Эцура просит виры за отца Лейва. Многие сказали тогда, что им пристало договориться.

Сигмунд отвечает:

— Транд выплатит эти деньги не Лейву, а мне. Но по совету добрых людей серебро это останется на своем месте. Однако я не отказываюсь от него и не выплачиваю его кому бы то ни было.

На этом расстаются и едут с тинга по домам.

Летом Сигмунд снова собрался везти в Норвегию подати ярла Хакона, но задержался. Снарядившись, он отплывает в путь. Турид, его жена, остается дома, а его родич Торир едет с ним. Ветер им благоприятствует; поздней осенью они пристают на севере страны в Трандхейме. Затем Сигмунд поехал к ярлу Хакону, и его хорошо встретили.

К этому времени Сигмунду исполнилось двадцать семь лет; он продолжал жить у ярла.
XXVII

В ту зиму в Норвегию пришли йомсвикинги и сразились с Хаконом ярлом и его сыновьями[30]. Родичи Сигмунд и Торир были в битве на стороне ярлов, Хакона с Эйриком, и Сигмунд сын Брестира управлял кораблем и имел под своим началом отряд воинов[31]. […]

И после этих событий Буи[32] хватает громадное рогатое копье[33], призывает своих людей держаться отважно и рубит обеими руками столь отчаянно и мощно, что все, кто попадаются на его пути, пятятся прочь. Когда Хакон ярл это видит, он призывает всех предводителей своего войска выступить против Буи и отбиться от этого викинга. Но почти все они были сильно утомлены после долгой битвы и старались держаться от Буи подальше, ведь никому не хотелось найти последний приют под его оружием.

Хакон ярл видит, что желающих подняться на подвиг и сразить Буи нет. А тот между тем крушит всех подряд и прорубает в войске ярла изрядную брешь. Тогда ярл призывает Сигмунда сына Брестира, чтобы тот подвел свой корабль к кораблю Буи и убил этого разбойника.

Сигмунд в ответ сказал:

— Верно, ярл, что я обязан вам многими почестями. Однако теперь вы хотите подвергнуть меня смертельной опасности, раз мне предстоит меряться силами с Буи.

Тогда Хакон ярл заполняет корабль Сигмунда лучшими и самыми стойкими воинами и велит Сигмунду идти вперед, не щадя себя. Затем тот подводит свой корабль к кораблю Буи, и между ними завязывается жесточайшая битва. Буи наносит страшные удары, ибо сил у него было в избытке, и многие пали от его рук и лишились жизни.

Сигмунд призывает своих челядинцев взобраться на судно Буи, и тридцать человек взбираются со стороны штевня. Буи с товарищами дает жестокий отпор; завязывается долгая и жестокая битва. Буи и Сигмунд вскоре находят друг друга и обмениваются ударами: Буи был сильнее, но Сигмунд ловчее и искусней в бою. Сигмунд вновь перебрасывает оружие с руки на руку — он одинаково хорошо развил себе обе руки для боя, а добиться этого удается немногим или почти никому. Таким приемом Сигмунд отрубает Буи кисть руки, а вскоре — и вторую. Потеряв обе руки, Буи насаживает на обрубки золотые запястья из своих ларцов, полных сокровищ[34]. Он сказал тогда зычным голосом:

— За борт, все люди Буи!

Затем Буи прыгнул за борт и с тех пор больше не появлялся, а Сигмунд добыл эту победу для ярла Хакона.

Так рассказывают Халльбьёрн Хвост Старший[35] и Стейнгрим сын Торарина[36], по сообщению священника Ари Мудрого сына Торгильса[37].

Битва завершается так, как рассказано. Ярлы благодарят Сигмунда сына Брестира за ту победу, которую он одержал. […]

А о Сигмунде сыне Брестира следует рассказать, что следующую зиму после описанных событий он провел с ярлом. Летом он выехал на Фарерские Острова, получив на прощание богатые дары от Хакона ярла и его сыновей. Зиму Сигмунд сидит на Фарерских Островах, и там все спокойно. […]
XXVIII

Теперь следует рассказать о том, что конунг Олав сын Трюггви, проведя в Норвегии две зимы, крестил весь Трандхейм[38]. Весной конунг отправляет на Фарерские Острова послание к Сигмунду сыну Брестира и вызывает его к себе, а на словах просит передать, что поездка будет для Сигмунда почетной, и конунг сделает его первым человеком на Фарерах, если Сигмунд захочет ему присягнуть.
XXIX

Олав конунг выехал из Трандхейма на юг в конце лета. Прибыв в Южный Мёр, он сел пировать у богатого бонда. В это время из-за моря с Фарерских Островов по указанию конунга прибыли Сигмунд сын Брестира и его родич Торир.

Когда Сигмунд встретил конунга, тот принял его приветливо; вскоре у них завязалась беседа. Конунг сказал так:

— Ты хорошо поступил, Сигмунд, что не стал откладывать эту поездку: я пригласил тебя потому, что немало наслышан о твоей отваге и боевых искусствах. Я бы охотно стал твоим лучшим другом, если ты послушаешься меня в том, что для меня важнее всего. К тому же многие поговаривают, что нам с тобой пристало держаться вместе, ибо нас обоих считают людьми не лишенными храбрости, несмотря на то, что нам пришлось пережить невзгоды и тяготы, перед тем как добиться почестей. Судьба наша схожа и в том, что нам обоим выпало жить в изгнании и сносить унижения. Ты был ребенком, когда у тебя на глазах без вины погиб твой отец. Я же был во чреве матери, когда моего отца предали и убили, и не было других причин, кроме злобы и зависти собственных родичей. Рассказывали мне и о том, что тебе не спешили предлагать виру за отца потому, что твои родичи покушались убить тебя вслед за твоим отцом, а впоследствии продали тебя в рабство или даже заплатили деньги за то, чтобы тебя унижали и угнетали и, таким образом, умыкнули и увезли от твоей земли и имущества. Ты долгое время провел в незнакомой стране, не имея помощи, пока совсем чужие люди не сжалились над тобой и не взяли под свою опеку. Все это, что я узнал о тебе, очень похоже на то, что случилось со мной самим, ибо едва я родился, как мои земляки стали преследовать меня, устраивая засады, и хотели лишить жизни, так что моя мать была принуждена бежать от собственного отца и родичей как нищенка, покинув свои владения. Так прошли первые три года моей жизни. Затем нас с матерью захватили викинги, и я навсегда расстался со своей матерью и никогда ее больше не видел. Трижды меня продавали в рабство: я жил в Эйстланде у чужих людей, пока мне не исполнилось девять лет. Тогда в Эйстланд прибыл мой родич, который признал наше родство; он вызволил меня из рабства и увез с собой на восток в Гарды. Там я провел в изгнании еще девять лет, но уже считался свободным человеком. Я возмужал и получил от конунга Вальдамара такие почести, на которые было трудно надеяться иноземцу, — совсем как ты у Хакона ярла. И наконец каждый из нас обрел свою отчину и родимый край за то, что долго был лишен счастья и славы.

И теперь — прежде всего потому, что я слышал, будто ты никогда не приносил жертвы идолам по обычаю прочих язычников, — у меня есть надежда на то, что верховный конунг небес, творец всего сущего, приведет тебя, по моим молитвам, к познанию своего высокого имени и святой веры и сделает тебя моим сотоварищем в правой вере, а не только по силе, доблести и прочим многочисленным дарам, которые он милостиво ниспослал как тебе, так и мне, еще до того, как я впервые узнал о его славе. Пусть тот же всемогущий Бог поможет мне привести тебя к правой вере и убедит служить ему, дабы ты с его милостью смог, по моему примеру и наущению, обратить к Богу всех своих подданных, и я надеюсь, что так оно и будет. Ежели ты послушаешься моих уговоров и внимешь тому, что я сейчас сказал, и будешь с твердой верой служить Богу, то обретешь мою дружбу и уважение, хотя все это не идет ни в какое сравнению со славой и блаженством, которыми воздаст тебе всемогущий Бог Отец. Как и все, кто блюдет его заповеди и любит Духа Святого, будешь сидеть с одном царстве вместе с его милым Сыном, конунгом всех конунгов, вовеки во славе небес[39].

Когда конунг закончил свою речь, Сигмунд ответил:

— Вам, государь, хорошо известно, и вы сами упоминали о том в Вашей речи, что я присягал на верность Хакону ярлу: у него мне жилось как нельзя лучше, и ярл привечал меня, ибо он был надежен и верен, дружелюбен и щедр со своими друзьями, хотя к своим врагам он бывал жесток и коварен. Но ваши с ним верования очень несходны. Поскольку, однако, я вижу по Вашим красивым речам, что вера, которую Вы возвещаете, во всех отношениях лучше и привлекательней той, которой держатся язычники, я готов следовать Вашим советам и стать Вашим другом. А приносить жертвы идолам я не желал потому, что давно уже видел, что обычай это негодный, хотя я не знал лучшего.
XXX

Олав конунг был рад тому, что Сигмунд столь разумно отнесся к его речам. Затем Сигмунд и все его спутники крестились, и конунг велел наставить их в вере. После этого Сигмунд находился при дружине конунга и пользовался большим почетом.

С наступлением осени конунг сказал Сигмунду, что хочет послать его на Фарерские Острова обратить живущий там народ в христианство. Сигмунд отговаривался от этого труда, но в конце концов дал согласие исполнить волю конунга. Тогда конунг передал в его власть все Фарерские Острова и придал ему ученых людей, дабы они крестили народ и наставляли его в вере. Сигмунд отплыл, как только собрался, и поездка его прошла хорошо.

Прибыв на Фареры, он созвал бондов на Тинг Стремнинного Острова; явилось много народа. Когда тинг начался, Сигмунд встал, огласил свое известие и рассказал, что этим летом плавал на восток в Норвегию к конунгу Олаву сыну Трюггви и что конунг передал под его власть все Острова. Большинство бондов приняло эту весть хорошо.

Затем Сигмунд сказал:

— Я хочу объявить вам, что сменил веру. Теперь я христианин; я принял поручение Олава конунга и взялся обратить все население Островов в правую веру.

На его речь ответ дает Транд; он сказал, что слышал, как бонды в своем кругу называют это делом тяжелым. Бонды сказали, что это отличная речь.

Транд собирает вокруг себя бондов на другом конце поля и говорит им, что надо, не долго думая, отвергнуть это требование. И поддавшись на его уговоры, все соглашаются быть заодно.

Когда Сигмунд увидел, что весь народ стекся к Транду, и при нем не осталось никого, кроме тех, кто уже был крещен ранее, он сказал так:

— Многовато власти вручил я сейчас Транду.

Сразу вслед за этим бонды окружают Сигмунда, бряцают оружием и ведут себя отнюдь не мирно. Сигмунд и его люди вскочили и изготовились. Тут Транд сказал:

— Пусть люди угомонятся и сядут на место. Надо тебе сказать, родич Сигмунд, что мы, бонды, пришли к единому мнению насчет того поручения, которое ты взял на себя, и мы ни за что не желаем менять веру. Мы сейчас же нападем на тебя и убьем тебя здесь на тинге, если ты не перестанешь упорствовать и не подтвердишь под порукой, что никогда впредь не станешь продвигать это дело у нас на Островах.

И поскольку Сигмунд видит, что он никак не может настоять на своем насчет веры, а сил у него, чтоб воевать со всем тингом, недостаточно, случается так, что Сигмунд обещает все, чего они требовали под порукой и при свидетелях. На этом тинг завершается.

Сигмунд сидит зиму на острове Подкова; он был в ярости от того, что бонды угрозами вынудили его отступить, но не показывал виду.
XXXI

Весной, в ту пору, когда волны всего больше и море вокруг Островов считается несудоходным, Сигмунд выехал из дому с острова Подкова с тремя десятками людей на двух кораблях. Он сказал, что придется положиться на судьбу — либо они выполнят конунгово поручение, либо сложат голову. Они держат путь к Восточному Острову и им удается высадиться; они внезапно появились во второй половине ночи и обложили хутор на Гати. После этого они вышибли бревном дверь каморки, где спал Транд, схватили Транда и вывели его наружу.

Тут Сигмунд сказал:

— Вот так-то, Транд: и на правителя есть управа. Осенью ты угрозами принудил меня сдаться и поставил перед тяжелым выбором. А теперь я сам заставлю тебя выбрать между двумя вещами отнюдь неравноценными. Лучший выбор в том, что ты обращаешься в правую веру и принимаешь крещение; коли не захочешь и выберешь худшее, то быстро лишишься богатств и мирского счастья на этом свете, а взамен обретешь лишь убожество да вечную адову муку в мире ином.

Транд отвечает:

— Не буду отказываться от моих давних друзей.

Тогда Сигмунд выделил одного из своих спутников, чтоб тот убил Транда и вручил тому человеку большую секиру. Но когда тот подошел к Транду с занесенной секирой, Транд взглянул на него и сказал:

— Не спеши рубить меня, парень. Я сперва хочу кое-что сказать. Где ж Сигмунд, мой родич?

— Здесь я, — говорит тот.

— Ты сам по своему усмотрению решишь нашу тяжбу, — говорит Транд, — а я приму ту веру, какую ты хочешь.

Тогда Торир сын Бейнира сказал:

— Руби скорей, парень!

Сигмунд отвечает:

— Не сейчас.

— Это верная смерть для тебя и твоих друзей, — говорит Торир, — если Транду дадут ускользнуть.

Сигмунд сказал, что большего на сей раз не будет.

Затем священник крестил Транда и его домочадцев. После того, как Транда окрестили, Сигмунд велел увезти его с собой. Сигмунд объехал все Фарерски Острова и не останавливался до тех пор, пока весь народ не был крещен[40]. Затем он готовит корабль в плавание и собирается отвезти конунгу Олаву его налоги, а в придачу к ним — Транда с Гати.

Когда Транд узнал, что Сигмунд собирается вывезти его к конунгу, он стал отпрашиваться от этой поездки, но уговоры на Сигмунда не подействовали, они отплыли, как только подул попутный ветер.

Не успели они далеко отплыть от берега, как их встретила сильнейшая буря с большими волнами; их выбрасывает обратно на Фарерские Острова. Корабль разлетелся в щепы, и все имущество погибло, но большинству людей удалось спастись. Сигмунд сам вытащил Транда и многих других.

Транд сказал, что плавание их не может пройти гладко, так как они увозят его с собой насильно.

Сигмунд сказал, что Транду, тем не менее, придется поехать, даже если ему это не нравится.

Затем Сигмунд взял другой свой корабль и выделил деньги для податей конунгу из своих средств; имущества у Сигмунда для этого вполне хватал. Снова выходят они в море, и на этот раз удается проплыть дольше. Но, как прежде, их настигает сильный встречный ветер, сносит обратно к Фарерским Островам, и они ломают судно.

Сигмунд сказал, что не иначе как выехать им мешает большое заклятье.

Транд сказал, что так будет происходить всякий раз, сколько бы они ни пытались, потому что они вывозят его с собой насильно.

Тогда Сигмунд велит освободить Транда с условием, что тот принесет присягу, что будет твердо соблюдать правую веру, верно и преданно служить Олаву конунгу с Сигмундом, не сеять на Островах смуты и не подстрекать никого отпасть от конунга с Сигмундом, способствовать и содействовать поручениям Олава конунга, как насчет крещения, так и в том, что конунг пришлет на Острова в дальнейшем. И Транд клянется столь истово, что Сигмунд нигде не смог заподозрить подвоха. Затем Транд едет домой на Гать, а Сигмунд проводит зиму на своем хуторе на острове Подкова, потому что, когда их вторично отнесло обратно к Островам, стояла уже поздняя осень. Сигмунд распорядился починить тот корабль из двух, который был меньше поврежден. В ту зиму на Фарерских Островах все спокойно и тихо.
XXXII

Весной Сигмунд сын Брестира стал готовить свой корабль в плавание, как только счел море судоходным. Снарядившись, он вышел в море. Транду было позволено остаться на тех условиях, что были изложены раньше. На этот раз поездка Сигмунда прошла хорошо. Он встретил Олава конунга на севере в Нидаросе и вручил ему те деньги, которые выложил взамен тех, что пропали прошлым летом, а, сверх того, те подати, что причитались за следующий год. Конунг принял его хорошо, и Сигмунд задержался у конунга на всю весну.

Сигмунд подробно рассказал конунгу обо всем, что приключилось у него с Трандом и другими островитянами.

Конунг отвечает:

— Очень плохо, что Транд не предстал передо мной и не прогнан с Островов, но продолжает вносить порчу в ваши селения за морем, ибо я полагаю, что там живет худший человек в Северных Странах, и это — Транд.
XXXIII

Однажды весной случилось так, что Олав конунг сказал Сигмунду сыну Брестира:

— Сегодня мы отправимся с тобой позабавиться и померяемся силами в разных искусствах.

— Для этого мне слишком многого не хватает, — говорит Сигмунд, — но пусть будет по Вашей воле, как в этом деле, так и в другом.

Затем они состязались в плавании, стрельбе и прочих искусствах, и поговаривают, что из всех людей, живших тогда в Норвегии, Сигмунд более всего приблизился к Олаву конунгу в разных искусствах, несмотря на то, что во всем, в чем они состязались, он уступал конунгу[41].

Рассказывают, что однажды, когда Олав конунг сидел за питьем с множеством народа и потчевал свою дружину, Сигмунд сидел рядом с конунгом на почетном месте; между ним и конунгом было всего два человека. Сигмунд положил обе свои руки на стол. Конунг посмотрел на них и увидел, что у Сигмунда на руке толстое запястье из золота. Конунг сказал:

— Покажи-ка запястье.

Сигмунд снял запястье с руки и отдал его конунгу. Конунг сказал:

— Не подаришь ли это запястье мне?

Сигмунд ответил:

— Вообще-то я не собирался расставаться с этим запястьем, государь.

— Я дам тебе взамен другое, — говорит конунг, — и оно будет ничуть не меньше и столь же красиво.

— Не отдам я свое запястье, — говорит Сигмунд, — ибо я обещал Хакону ярлу, когда он с волнением в голосе дарил мне это сокровище, что никогда не расстанусь с ним, и это обещание я выполню, ибо запястье казалось мне превосходным, пока ярл был жив, и принесло мне немало пользы.

Тут конунг сказал:

— Думай сколь угодно хорошо про запястье и того, кто тебе его подарил. Но с этого мига тебе суждено немного удачи, ибо запястье это принесет тебе смерть. Я столь же отчетливо знаю и то, как ты его получил, и каково его происхождение. Домогался я запястья не потому, что мне так уж хотелось владеть им, но потому, что желал уберечь своих друзей от несчастий.

Конунг побагровел и стал красным как кровь, и беседа оборвалась. С той поры конунг уже никогда не был столь ласков с Сигмундом, как раньше. Тем не менее, Сигмунд еще какое-то время оставался при конунге, а в самом начале лета выехал на запад к Фарерским Островам. Простились они с Олавом конунгом по-дружески, и Сигмунд никогда больше не видел конунга. Сигмунд привел корабль на Фарерские Острова и обосновался на своем хуторе на острове Подкова. […][42]
XXXIV

Ярлы Свейн и Эйрик велели передать на Фарерские Острова Сигмунду сыну Брестира, чтобы он явился к ним. Сигмунд не стал откладывать поездку, прибыл в Норвегию и застал ярлов на севере в Хладире в Трандхейме. Они приняли его очень тепло и вспомнили давнюю дружбу; Сигмунд сделался тогда их дружинником. Они отдают ему Фарерские Острова в лен и расстаются как большие друзья. Осенью Сигмунд отплывает обратно на Фарерские Острова.
XXXV

Вот в Норвегии правят ярлы, Эйрик со Свейном; народ их очень любил, потому что каждому позволяли поступать, как он хочет. Ярлы в основном сидели на своей вотчине в Хладире в Трандхейме; они чувствовали себя уверенней всего там, где были их корни. Эйрик во всем считался первым из братьев.

Эйрик очень прославился двумя битвами, в которых участвовал — при Свольдре и в заливе Хьёрунгаваг; это были величайшие битвы, и в обеих он одержал верх. Эйрик был очень хорош собой и был отличным правителем: в этом он походил на своего отца, однако совсем не походил на него нравом и верой, и всеобщее мнение таково, что это один из явных примеров того, как сын, вырастая, становится лучше отца[43].
XXXVI

В саге упоминается трое людей, выросших у Транда с Гати: одного из них звали Сигурд, он был сыном Торлака, брата Транда. Это был высокий и сильный муж, видный собой; волосы у него были белокурые и вились локонами. Он преуспел в боевых искусствах и, по рассказам, приблизился в них к Сигмунду сыну Брестира. У него был брат Торд, по прозвищу Коротышка. Это был человек могучего сложения и большой силы[44]. Третьего звали Гаут Рыжий; он был сыном их сестры. Все трое были сильны и высоки ростом.

Лейв находился там же на воспитании, и они с родичами Транда были ровесники[45].

Вот как звали детей Сигмунда и Турид: старшей была их дочь Тора — та, что родилась в горах. Это была высокая статная женщина, лицом не слишком красивая, но смолоду проявлявшая изрядный ум. Старшего сына Сигмунда и Турид звали Торальв, другого — Стейнгрим, третьего — Бранд, четвертого — Хери. Все они подавали надежды.

С христианством на Фарерах обстояло так же, как и везде в державе ярлов, и каждый жил, как он хотел, хотя сами ярлы были христиане.

Сигмунд крепко держался новой веры, и все его люди с ним; он велел возвести на своем хуторе церковь.

Про Транда же рассказывают, что он вовсе забросил христианство, и так же поступили все его сотоварищи.

Вот жители Фарерских Островов созывают тинг; туда является Сигмунд, Транд с Гати и много иных людей.

Транд сказал Сигмунду:

— Вышло так, родич Сигмунд, что я намерен добиваться виры от имени Лейва сына Эцура, чтобы ты уплатил ему за убийство его отца.

Сигмунд сказал, что будет придерживаться того приговора, который вынес ярл Хакон купно по всем их тяжбам.

Транд сказал, что было бы справедливей —

— оказать Лейву эту почесть в память об его отце, чтобы вас с ним помирили лучшие люди на Островах.

Сигмунд сказал, что Транду нет нужды раз за разом проворачивать весла, и ни к чему путному это не приведет. Транд сказал, что —

— Вполне очевидно, что тебя тяжело ухватить за рога. Может, однако, статься, что мои родичи, которые выросли у меня дома, решат, что ты держишься с ними не на равной ноге, коли не хочешь делиться властью. А ведь нам полагается более половины того, чем владеешь ты, и неясно, готовы ли люди мириться с этим и впредь. Ты подверг меня всяческим унижениям, — сказал Транд, — и худшим из всех я считаю то, что ты принудил меня сменить веру, и мне невыносимо от того, что я всю жизнь обречен помнить, что тогда подчинился. Так что приготовься заранее, что люди не всегда будут столь покорно сносить твое самовластье.

Сигмунд ответил, что будет спать спокойно, невзирая на его угрозы. На этом они расстаются.
XXXVII

Рассказывают, что как-то летом Сигмунд выехал на лодке на островок Малый Димун. Его сопровождали лишь Торир и Эйнар Южанин; Сигмунд собирался забить на мясо овец, которые паслись у него на островке. Сигмунд и его спутники стояли наверху; они видят, как на остров всходят мужчины, и щиты их красиво блестят на солнце. Они принялись считать пришельцев и насчитали двенадцать человек.

Сигмунд спросил, кто это мог бы быть.

Торир отвечает, что признал в них Жителей Гати, Транда и его родичей, — и что теперь следует предпринять? — говорит Торир.

— Все пока не так плохо, — говорит Сигмунд, — мы двинемся им навстречу с оружием в руках, и если они решат напасть на нас, рассыплемся в стороны, а затем все втроем встретимся на берегу у тропы, ведущей наверх.

Люди Транда договариваются, что против Сигмунда пойдет Лейв с сыновьями Торлака и с ними четвертый человек. Сигмунд и его люди слышат это и выходят навстречу. Спутники Транда тут же нападают на них, но те бросаются врассыпную и успевают собраться внизу на берегу. Оттуда они бегут к проходу наверх; там стоит человек Транда. Сигмунд подоспел к нему первым и быстро управился с ним. Затем Сигмунд остался держать оборону, а Торир с Эйнаром бросаются к ладье Транда. При ней было двое: один держал канат, а другой был на судне. Торир подбежал к тому, кто держал канат, и убил его. Эйнар же побежал к лодке Сигмунда и спустил ее на воду. Сигмунд в это время оборонял проход, отступая по нему вниз, ибо он рассчитывал успеть к Ториру с Эйнаром. Уже на берегу он убил еще одного спутника Транда. Затем Сигмунд и Торир вместе прыгнули на ладью Транда. Сигмунд вышвырнул того, кто был на ней, в море. После этого они налегают на весла и уводят с собой оба судна, а тот, кого выкинул в море Сигмунд, выбрался на берег.

Люди Транда зажгли костер; к ним подошли люди на лодках и вывезли их домой к Гати.

Сигмунд собрал людей и надеялся захватить Транда и его спутников на островке, прежде чем до него дошли вести, что те уехали прочь.

Немного позже тем же летом Сигмунд, и с ним двое, сел в лодку и отправился собирать свои подати. Они зашли в узкий пролив между какими-то двумя островами. Ближе к выходу они замечают, что навстречу им выплывает корабль под парусом и расстояние между ними стремительно сокращается. Они признали людей на корабле: были это Жители Гати, Транд и всего двенадцать человек.

Тут Торир молвил:

— Они совсем уже рядом, — говорит он, — и как теперь поступать, родич Сигмунд? — спрашивает он.

— Выбирать почти не приходится, — сказал Сигмунд, — но поступим так, — говорит Сигмунд. Мы пойдем на веслах им навстречу, и когда наше судно поравняется с ними, они заходят свернуть парус, и вы пустите в ход ваши мечи и срежете оснастку с того борта, который не закрыт парусом. А я поступлю по своему усмотрению.

Вот они гребут навстречу, и когда лодка Сигмунда поравнялась с кораблем Транда, Торир с Эйнаром срезают всю оснастку с борта, не закрытого парусом. Сигмунд же хватает вилы, лежавшие в его лодке, и втыкает их в верхнюю часть носа корабля Транда, нажимая с такой силой, что из воды тут же показался киль. Сигмунд загнал вилы в тот борт, на который спускался парус. Корабль быстро перевернулся, ведь он и без того был изрядно накренен в эту сторону, тем более, что Сигмунд нажал со всей силы. Там утонуло пятеро людей из отряда Транда.

Торир сказал, что нужно убить каждого, до кого они доберутся. Сигмунд отвечал, что не хочет этого и добавил, что, оставляя их в живых, он подвергнет их еще большему позору. После этого они плывут дальше.

Тут Сигурд сын Торлака сказал:

— Из раза в раз нам выпадают одни злоключения, когда мы идем против Зигмунда.

Сигурд сумел выправить корабль и спас многих людей.

Но Транд, взобравшись на судно, сказал:

— Удача, должно быть, оставила Сигмунда и переметнулась к нам, — говорит он, — ибо теперь на Сигмунда нашло большое затмение, и он не убил нас, хотя имел для этого все возможности. Отныне мы должны, не страшась, ополчиться и не отступать до тех пор, пока не отправим Сигмунда в Хель.

Все сказали, что только этого и хотят. Затем они едут домой к Гати.

Вот лето подходит к концу, и до поры они не сталкиваются друг с другом.
XXXVIII

Однажды, когда до зимы было уже рукой подать, случается так, что Транд созывает к себе людей, и набирается шестьдесят человек. Транд говорит, что они отправятся искать встречи с Сигмундом; во сне, мол, привиделось ему будто они быстро сумеют смирить Сигмунда. У Транда было два корабля и отборное войско. Вместе с ним выехали Лейв сын Эйцура, Сигурд сын Торлака, Торд Коротышка и Гаут Рыжий. Одного бонда с Восточного Острова звали Стейнгрим. Эльдъярн Перо на Шляпе уже давно сопровождал Транда. Бьярни со Свиного Острова не участвовал в сговоре с тех пор, как они с Сигмундом помирились.

Транд и его люди плыли, пока не подошли к острову Подкова. Там он вытащили корабли на берег и все вместе пошли к проходу наверх.

Остров Подкова столь удобен для того, чтобы держать на нем оборону, что, по слухам, его невозможно взять приступом, сколько бы наступавших не было, если тропу, ведущую наверх, обороняет десять мужчин.

Эльдъярн Перо на Шляпе шел самым первым и натолкнулся на стражника Сигмунда возле тропы. Они тотчас схватились, и схватка их закончилась тем, что оба скатились со скалы вниз и нашли свою смерть.

Затем Транд и все его люди поднимаются к хутору и окружают его; они появились столь внезапно, что для всех это было полной неожиданностью. Они взламывают двери. Сигмунд и те его люди, что были с ним, схватили оружие. Турид, хозяйка дома, тоже берет в руки оружие и сражается не хуже иного мужчины. Спутники Транда подносят к стенам огонь и рассчитывают взять хутор огнем и мечом. Бьются не щадя сил.

Когда они сражаются так уже некоторое время, Турид, хозяйка дома, выходит в сени и говорит:

— Как долго намерен ты, Транд, сражаться с людьми, у которых нет предводителя?

Транд отвечает:

— Конечно! Это же ясно как день: не иначе как Сигмунд выбрался прочь.

Затем Транд обходит хутор против солнца[46] и свистит. Вот Транд подходит к краю вала, который по тогдашнему обычаю отходил от стены хутора. Он ведет себя так; опускает руку на землю, а потом подносит ее к ноздрям и говорит:

— Здесь прошло трое людей: Сигмунд, Торир и Эйнар. Тут Транд опускается на колени, ищет следы и обнюхивает их, словно собака. Он просит, чтоб его не отвлекали разговором. Оттуда он идет к месту, где проходит глубокая расщелина, а расщелина эта делит почти весь остров Подкову надвое.

Тут Транд сказал:

— Именно здесь они и прошли, и, должно быть, Сигмунду как-то удалось перескочить поверху. Теперь мы разделимся, — говорит Транд, — пускай Лейв сын Эцура с Сигурдом сыном Торлака и частью нашего войска отправятся к одному концу расщелины, а я пойду к другому концу; встретимся на другой стороне.

Так они и поступают.

Затем Транд произнес такие слова:

— Теперь, Сигмунд, было бы недурно как-то обнаружить себя, если ты не потерял присутствия духа и по-прежнему веришь в свою храбрость так, как долгое время верили другие.

Была кромешная тьма.

И вот немного позже через расщелину на сторону Транда перескочил человек: он рубит мечом Стейнгрима, соседа Транда, и разрубает его в плечах надвое. Был это Сигмунд. Вслед за этим он тотчас прыгает через расщелину назад.

— Там прошел Сигмунд, — говорит Транд, — идем за ними к концу расщелины.

Так они и поступают, и люди Лейва благополучно встречаются с Трандом.

Сигмунд и его товарищи собрались на утесе, что нависает там над морем; я уже слышат людскую речь повсюду вокруг себя. Тут Торир сказал:

— Здесь нам, наверное, суждено принять бой и держать оборону.

— Не могу я держать оборону, — говорит Сигмунд, — ибо меч мой выскользнул у меня из ножен, когда я прыгал обратно через расщелину: отсюда мы прыгнем в море и пустимся вплавь.

— Сделаем, как ты хочешь, — говорит Торир.

Этому совету они последовали, бросаются вниз с утеса и плывут вдаль.

Услышав всплеск, Транд сказал:

— Это они, — говорит он, — возьмем себе корабль, какой найдем, и отправимся искать их, кто на суше, а кто на море.

Так они и поступают, но не находят их.
XXXIX

Теперь следует рассказать о Сигмунде и его товарищах, что они какое-то время плывут и держат путь к Южному Острову: до туда было ближе всего, но все равно не меньше морского перехода с лихвой[47].

Когда они прошли половину пути, Эйнар сказал:

— Здесь наши пути разойдутся.

Сигмунд сказал, что этого не допустит, — и залезай, Эйнар, ко мне на плечи.

Тот так и сделал.

Так Сигмунд плывет еще какое-то время. Затем Торир, плывший позади, сказал:

— Как долго ты, родич Сигмунд, намерен тащить за собой мертвеца?

— Думаю, что в этом уже нет нужды, — говорит Сигмунд.

Затем они плывут до тех пор, пока не остается пройти четверть пути.

Тут Торир сказал:

— Всю нашу жизнь, родич Сигмунд, мы держались с тобой вместе и любили друг друга, как ты, так и я. Но теперь, похоже, нашей бытности вместе приходит конец. Я плыл вперед, покуда был в силах. Теперь я хочу, чтоб ты думал о себе и спасал свою жизнь, а на меня не оглядывайся. Ибо ты, родич расплатишься собственной жизнью, коли станешь со мною возиться.

— Никогда не случится, — говорит Сигмунд, — чтоб мы с тобой расстались подобным образом, родич мой Торир; или мы выберемся на берег оба, или не попадем никуда.

Сигмунд затаскивает теперь Торира себе на спину. Торир к этому мигу обессилел настолько, что уже никак не мог помочь себе сам. Так Сигмунд держится до тех пор, пока не подходит к Южному Острову. Высокий прибой был у берега; Сигмунд ослабел к этому времени до такой степени, что его то относило от берега, то выкидывало обратно. Торира смыло у него с плеч, он утонул, а Сигмунд в конце концов сумел заползти на берег; он обессилел настолько, что не мог ходить, выполз на берег и зарылся в кучу водорослей. Это произошло на рассвете. Так он лежал, покуда не рассвело.

Там неподалеку на острове есть маленький хутор, который называется Песчаный Залив. На нем жил человек по имени Торгрим Злой, сильный и рослый муж; он сидел на земле Транда с Гати. У Торгрима было двое сыновей; одного звали Ормстейн, а другого — Торстейн. Оба подавали надежды.

Утром Торгрим Злой отправился на побережье; в руке у него был дровяной топор. Он подошел к тому месту, где из-под кучи водорослей торчало красное одеяние. Торгрим ощупывает кучу, видит, что там лежит человек, и спрашивает, кто он такой.

Сигмунд назвал себя:

— Низко же пал наш хёвдинг, — сказал Торгрим, — а что приключилось?

Сигмунд рассказал все, как было.

В это время подходят сыновья Торгрима. Сигмунд просит, чтобы ему помогли. Торгрим не спешил это обещать; он говорит тогда своим сыновьям вполголоса:

— Сдается мне, что у Сигмунда при себе столько добра, — сказал он, — что нам никогда нажить столько; больно уж велико его запястье из золота. Мой совет таков: убьем его и скроем его смерть, и об этом никто не узнает.

Сыновья сперва возражали отцу, но, в конце концов, согласились. Вот они подходят туда, где лежал Сигмунд, хватают его за волосы, и Торгрим Злой отрубает Сигмунду голову дровяным топором. Так окончилась жизнь Сигмунда, отважного и достойнейшего мужа в большинстве начинаний. Они стащили с него все одежды и драгоценности, отволокли тело к пригорку и там закопали. Труп Торира выбросило на берег, и они закопали его поблизости от Сигмунда, скрыв смерть обоих.
XL

Теперь следует рассказать о Транде и его спутниках, что после случившихся событий он уехал домой, а хутор на острове Подкова уцелел; он лишь слегка обгорел. Во время приступа погибло немного людей.

Турид, хозяйка дома, та, что позже была прозвана Вдовой Силы, после смерти своего мужа Сигмунда осталась смотреть за хутором на острове Подкова. При ней подрастали их дети с Сигмундом; все они обещали стать настоящими мужчинами.

Транд и Лейв сын Эцура прибрали к рукам все Фарерские Острова и самовластно распоряжались на них. Транд велел предложить Турид Вдове Силы и его сыновьям мировую, но те на нее не пошли. Причина была в том, что сыновья Сигмунда, которые были тогда детьми, искали поддержки у правителей Норвегии[48].

Так проходит несколько лет, и на Фарерских Островах все спокойно. Транд заводит с Лейвом сыном Эцура беседу и говорит, что хочет устроить ему женитьбу.

— Где будем искать невесту? — говорит Лейв.

— Это Тора дочь Сигмунда, — говорит Транд.

— Это не кажется мне вероятным, — говорит Лейв.

— Если не посватаешься, девушку за тебя точно не выдадут, — говорит Транд.

Они держат путь на остров Подкову с несколькими людьми, и их принимают враждебно. Транд с Лейвом предлагают Турид и ее сыновьям мировую, чтобы лучшие люди на Островах рассудили их. Те принимать ее не спешат. Затем Транд от имени Лейва завел речь о сватовстве и запросил для него руку Торы дочери Сигмунда; так, сказал он, легче всего прийти к полному прим рению. Транд изъявил готовность поддержать Лейва, выделив ему изрядную долю своего имущества.

Сватовство это было воспринято всеми холодно, однако сама Тора отвечает так:

— Может статься, вы решите, будто мне не терпится замуж. Я же со своей стороны выдвигаю такие условия: если Лейв способен принести клятву в том, что он не убивал моего отца и не посылал людей убить его, тогда я требую, чтобы он выяснил, отчего мой отец погиб и кто здесь виновник. Если все эти условия будут соблюдены, мы сможем заключить мировую, с согласия мои братьев и матери и прочих наших родичей и друзей.

Эти слова все сочли разумными и уместными. Они договариваются на том, что Транд с Лейвом дают нужное обещание, и на этом они расстаются.
XLI

Вскоре Транд с Гати собирается в дорогу; с ним вместе едет Лейв и всего двенадцать человек. Они садятся на корабль, плывут на Южный Остров и приезжают в Песчаный залив к Торгриму Злому; случилось это, когда со времени гибели Сигмунда минуло несколько зим. Они высаживаются на острове поздно вечером и идут к хутору. Торгрим радушно встречает Транда и его спутников, и те заходят внутрь. Транд и бонд Торгрим идут в горницу, а Лейв и все остальные сидят в сенях у огня, который ради них развели. Беседа Транда с Торгримом длится долго. Транд сказал:

— Что думают люди о том, как погиб Сигмунд сын Брестира?

— Точно этого никто не знает, — говорит Торгрим, — некоторые полагают, будто вы настигли его с Ториром на берегу либо в море и убили.

— Так думать негоже. Вдобавок это невероятно, — говорит Транд, — ибо все знали, что мы хотим Сигмунду смерти, но к чему нам скрывать их смерть? Друзья такого не скажут.

— А еще кое-кто поговаривает, будто они умерли в море, либо Сигмунду удалось достичь берега — ведь он был во многих вещах не чета прочим людям — и там его и убили, потому что покуда он добирался до берега, силы его оставили, но убившие держат это в тайне.

— А вот это как раз весьма вероятно, — говорит Транд, — и я сам верю, что все произошло именно так. Однако, приятель, не ты ли, как мне сдается, и есть виновник гибели Сигмунда?

Торгрим отпирается как только может.

— Спорить тут бесполезно, — говорит Транд, — ибо я убежден, что вина лежит на тебе.

Тот по-прежнему все отрицает. Тогда Транд велит вызвать Лейва и Сигурда и приказывает посадить Торгрима с сыновьями в оковы. Это было сделано, и их связали на совесть. Затем Транд велит развести в горнице жаркий огонь: четыре решетки велит он поставить в каждом из четырех углов. Девять клеток вырезает Транд повсюду вокруг решеток, а сам садится на стол между решетками и огнем и велит не беспокоить его разговором. Его люди так и поступают. Так Транд сидит какое-то время. И вот в горницу входит человек; он был мокрый с головы до ног. Они узнали этого человека: был это Эйнар Южанин. Он подходит к огню, простирает руки и держит недолгое время, а затем выходит прочь.

Спустя какое-то время в горницу входит другой человек; он тоже подходит к огню, протягивает руки и выходит прочь. Они поняли, что это был Торир. Вскоре после этого в горницу входит третий человек; он был велик ростом и весь в крови. В руках он держал собственную голову. В этом человеке все признали Сигмунда сына Брестира. Он постоял некоторое время посреди горницы и вышел прочь.

После этого Транд поднимается со стула. Он переводит дух и говорит:

— Теперь вы можете видеть, какой смертью умерли эти люди. Первым скончался Эйнар, он замерз до смерти или утонул, ведь он был из них троих слабейшим. Следующим погиб Торир; должно быть, Сигмунд тащил его на себе и от этого изнемог. Не иначе, как он выбрался на берег без сил. Должно быть, эти люди убили его, раз он явился нам окровавленным и без головы. Спутники Транда подтвердили, что все, скорее всего, так и было.

Тут Транд говорит, что надо все вокруг обыскать. Они так и делают, но никаких улик не находят. Торгрим и его сыновья напрочь все отрицают и говорят, что к преступлению не причастны. Транд отвечал, что отпираться тут бесполезно и велел своим людям искать как следует, и те вновь принимаются за дело. В горнице стоял большой и ветхий сундук. Транд спрашивает, обыскан ли он. Он отвечают, что пока еще нет. Вот они отворяют сундук, и сперва им кажется, что внутри ничего нет, кроме рухляди. Какое-то время они роются в ней.

Транд сказал:

— Переверните сундук.

Они так и поступили, нашли внутри сундука сверток и вручили Транду. Он развязал его, и там оказалось множество тряпья, перешитого нитками. И под конец Транд находит внутри большое запястье из золота и опознает в нем то самое, что раньше принадлежало Сигмунду сыну Брестира и перешло к нему от ярла Хакона.

Когда Торгрим это видит, он признается, что тайком убил Сигмунда, рассказывает им теперь, как все приключилось и отводит их к местам, где лежат тела Сигмунда с Ториром. Тела они забирают с собой. Транд также велит увезти с собой Торгрима и его сыновей. После этого тела Сигмунда и Торира похоронили у церкви на острове Подкова — той самой, что велел возвести Сигмунд.
XLII

Вскоре после этих событий Транд велит созвать многолюдный тинг на Стремнинном Острове в Заводи Тора, где все фарерцы собираются вместе. Торгрим Злой и его сыновья рассказывают так, что каждый на тинге мог слышать, все об убийстве и гибели Сигмунда и признаются в том, что убили его, скрыв это. После того, как они это поведали, всех троих повесили на виселице прямо на тинге, и на этом их жизнь закончилась.

Затем Лейв и его приемный отец Транд возобновляют речи о сватовстве к Торе и предлагают ее родичам мировую на самых лучших условиях. Кончается все женитьбой Лейва на Торе дочери Сигмунда и полным примирением. Лейв обосновался на своей вотчине на Южном Острове у Капища. Какое-то время на Фарерских Островах все спокойно.

Торальв сын Сигмунда женился, поставил свой хутор на острове Димун и стал добрым бондом. […]
XLIII[49]

Тем же летом[50] из-за моря с Фарерских островов в Норвегию по указанию конунга Олава прибыли Гилли Законоговоритель[51], Лейв сын Эцура, Торальв с Димуна и много прочих сыновей бондов. Транд с Гати было собрался в дорогу, но когда он был уже почти готов отплыть, его свалила болезнь: он не мог шевельнуть и пальцем и остался дома.

Когда фарерцы явились к Олаву конунгу, он вызвал их на беседу и назначил сходку перед их отплытием. Так он выложил свои притязания и сказал, что хочет иметь с Фарерских Островов подати и учредить там свои законы. По речам конунга было ясно, что он не прочь заключить союз с теми фарерцами, которые явились к нему, если они клятвенно обяжутся исполнять его требования. Тем людям, которые показались ему наиболее видными, он предложил принести присягу и получить взамен его милость и дружбу. Фарерцы же поняли слова конунга так, что еще неизвестно, чем все обернется, если они не пойдут на его условия. И хотя в дальнейшем назначались новые сходки, порешили ровно на том, чего добивался конунг. Тогда людьми конунга стали и были приняты в его дружину Лейв сын Эцура, Гилли и Торальв. А все их спутники принесли Олаву конунгу клятву в том, что будут соблюдать на Фарерских Островах законы и уложения, которые он им учредит, и платить подати по его повелению. Затем фарерцы собрались в обратный путь. На прощание конунг вручил им дружеские подарки, и присягнувшие ему отправились своей дорогой, когда были готовы. Конунг же велел снарядить еще один корабль, набрал на него людей и послал на Фареры за той данью, которую обещали уплатить фарерцы. Люди эти собирались не слишком поспешно, и про плаванье их можно сказать то, что они не вернулись обратно, и следующим летом податей не было, потому что с Фарерских Островов корабли вообще не приходили. Поэтому подати никто и не собирал.
XLIV

Следующим летом Олав конунг узнал, что корабль, посланный им накануне на Фарерские Острова за данью, пропал в море и до суши вроде бы не добрался. Тогда конунг выделил другой корабль, набрал людей и послал на Фарерские Острова за данью. Люди эти вышли в море и канули без следа, и о них известно не больше, чем о предыдущих. Было много догадок насчет того, что сталось с этими кораблями[52].
XLV

Весной на Фарерские Острова пришел корабль из Норвегии; с ним пришло указание Олава конунга, чтобы явился кто-нибудь из его фарерских дружинников — Лейв сын Эцура или Гилли Законоговоритель или Торальв с Димуна. Когда это было доложено им самим, они стали совещаться, какой замысел может крыться за указанием конунга. Они сошлись на том, что конунг захочет расспросить их о злоключениях своих посланцев с тех двух кораблей, что сгинули без следа, и что наверняка найдутся люди, которые скажут, будто приключилось это на самих Островах. Они решили между собой, что поедет Торальв. Он собрался в дорогу, снарядил свое грузовое судно и набрал на него людей; всего на борту было не то десять, не то двенадцать человек.

Когда они уже были готовы к отплытию и ждали попутного ветра, на Восточном Острове на Гати на хуторе Транда произошло вот что. В погожий день Транд зашел в дом, а там, на скамьях, лежали его племянники Сигурд и Торд — они были сыновьями Торлака. Третьего, что был с ними, звали Гаут Рыжий; он тоже был их родичем. Все воспитанники Транда были люди статные. Сигурд был старшим и верховодил среди них. У Торда было прозвище — его называли Торд Коротышка. Был он, однако, изрядного роста и к тому же на редкость крепок сложением и могуч[53].

Тут Транд говорит:

— Многое меняется на веку человека. Когда мы были молоды, не случалось такого, чтобы молодежь пролеживала погожие дни в лучшую пору, когда сил им не занимать. В прежние времена едва ли поверили бы, что Торальв с Димуна вышел покрепче вас. А мое судно, что простаивает в корабельном сарае, по-моему, уже так обветшало, что скоро в конец сгниет, меж тем как весь дом доверху забит шерстью. До такого бы не дошло, будь мне самому на несколько лет меньше.

Сигурд вскочил и кликнул Гаута с Тордом — негоже, мол, лежа выслушивать брань Транда. Они вышли и направились туда, где находились работники. Затем они вместе с ними отправились к сараю и спустили судно на воду. После этого они отправились за товаром и принялись загружать его; товара дома было вдоволь, да и оснастка лежала недалеко, так что собрались они за считанные дни. Всего на корабле было десять или двенадцать человек. Отплыли они одновременно с Торальвом и всю дорогу держались рядом. Пристали они у Херны на склоне дня. Сигурд и его люди бросили якорь чуть поодаль, но расстояние между кораблями было небольшим.

Вечером, когда стемнело, произошло такое событие, что спутники Торальва решили справить нужду на суше. Тогда Торальв и еще один человек поднялись на утес и нашли себе место, а когда они уже собирались спускаться обратно — как рассказывал впоследствии спутник Торальва — на голову ему набросили одежду и подняли в воздух; в это время он услышал звук удара. Вслед за этим его раскачали и сбросили с обрыва; внизу было море, и он погрузился в пучину. Все же ему удалось выбраться на берег. Он вернулся к тому месту, где они с Торальвом расстались, и обнаружил Торальва: ему раскроили голову до плеч, и он уже не дышал. Когда спутники Торальва об этом узнали, то отнесли тело на корабль и ночью сидели вокруг него.

В это время Олав конунг был на пиру в Люгре; послали сообщить ему. Тогда разослали ратную стрелу или созвали тинг, и конунг был на нем. Он велел призвать фарерцев с обоих кораблей, и все они явились на тинг.

Когда тинг был открыт, конунг встал и сказал:

— Здесь случились такие события, которые лучше видеть пореже: убит добрый муж, и мы полагаем, что не по своей вине. Однако нет ли на тинге человека, который мог бы сказать о том, кто виновник этого злодеяния?

На это никто не отозвался. Тогда конунг сказал:

— Я не буду скрывать того, что думаю об этом убийстве. Я полагаю, что в нем замешаны фарерцы. Сдается мне, что Торальва убил Сигурд сын Торалака, а Торд Коротышка, должно быть, сбросил его спутника в море. И я могу догадаться, что было причиной: они не хотели, чтобы Торальв поведал о тех их дурных делах и убийствах, о которых он, наверное, знал. У нас уже давно было предчувствие, что посланцы мои были тайно умерщвлены.

Когда конунг закончил свою речь, встал Сигурд сын Торлака. Он сказал:

— До этого мне не приходилось говорить на тингах. Может статься, что люди сочтут мою речь неискусной. Однако я считаю, что ответ дать обязан. Хотел бы надеяться, что речь, которую произнес конунг, сошла с уст людей, что не в пример глупее и хуже, чем он. Совершенно ясно, что люди эти — наши злейшие враги. Однако невероятно, будто я хотел причинить Торальву вред, ведь он был моим названным братом и другом. Да и даже если б у нас с Торальвом были какие-то распри и у меня была причина убить его, у меня бы хватило ума совершить это у себя дома на Фарерских Островах, а не здесь, на прибрежном мысу в Вашей стране, конунг. Я отвергаю обвинение против меня и всех моих спутников и готов принести клятвы, которые положены по закону. А если Вам это кажется недостаточным, то я готов нести железо и хочу, чтобы Вы сами смотрели за испытанием.

Когда Сигурд закончил свою речь, многие ходатайствовали за него перед конунгом и просили, чтобы ему позволили очиститься от обвинения. Всем казалось, что Сигурд произнес отличную речь и что он наверняка невиновен в том, в чем его обвиняют.

Конунг говорит:

— Насчет этого человека верно одно из двух. Либо его оболгали, и тогда он хороший человек. Но в противном случае его наглость не знает границ, и чутье говорит мне, что это вполне вероятно. Однако я полагаю, что он сам даст нам свидетельство.

Но по просьбам людей конунг принял у Сигурда обет пронести железо. На следующий день Сигурд должен был явиться в Люгру; испытание должен был проводить епископ. На этом тинг закончился, и конунг отправился обратно в Люгру, а Сигурд с товарищами к своему кораблю. Вскоре стало быстро темнеть.

Тут Сигурд сказал своим товарищам:

— Надо признать, что мы попали в большую передрягу и нас оболгали на совесть. А конунг этот хитер и коварен; легко предвидеть нашу участь, если судить будет он. Ведь это он сам сперва велел убить Торальва, а теперь хочет объявить нас преступниками. Ему ничего не стоит повернуть испытание железом так, как ему хочется. Думаю я, что плохо придется тому, кто отважиться согласиться на него. Сейчас с гор дует свежий ветер; мой совет — развернуть наш парус и отплыть в море. Пускай Транд следующим летом сам вывозит свою шерсть, коли ему так неймется продать ее. Что до меня, то я надеюсь, что ноги моей больше не будет в Норвегии, коли мне удастся отсюда выбраться.

Его спутники решили, что он говорит дело. Они поднимают свой парус, ночью выходят в море и плывут так быстро, как только могут. Они не останавливаются, пока не достигают Фарерских Островов и не приезжают домой на Гать. Транд дурно отозвался об их поездке, а они отвечали ему тем же, но, тем не менее, остались жить у Транда.
XLVI

Вскоре Олав конунг узнал, что Сигурд и его люди снялись и уплыли; тогда об его деле пошла недобрая молва. Многие из тех, кто раньше отводил от Сигурда обвинение и отстаивал его перед конунгом, признали, что обвинили его справедливо. Олав конунг был на сей счет немногословен, но вполне уверился в том, что подозревал с самого начала.

Затем конунг выехал по своим делам и останавливался на пирах, которые для него приготовили.
XLVII

Весной Олав конунг выехал из Нидароса; вокруг него собралось немало народу из Трандхейма и прочих северных мест. Когда он вполне собрался, то выехал во главе войска на юг в Северный Мёр и затребовал себе ополченцев оттуда и из Раумсдаля. Затем он двинулся дальше в Южный Мёр, сделал привал на островах Херэйяр и стал дожидаться своего войска. В это время он часто созывал домашние тинги, и до его ушей доходило то, что он сам считал важным. И вот на одном из таких домашних тингов он взял слово и поведал об ущербе, который претерпел от фарерцев —

— а дань, что они мне обещали, так и не пришла. Ныне я собираюсь набрать людей и послать их за данью.

Конунг обращался с этой просьбой к разным людям, но все как один отвечали отказом и отговаривались от поручения.

Вот на тинге встает человек большого роста и мужественного вида; на нем красный плащ, а на голове шлем, на поясе меч и большая пика в руке. Он берет слово:

— По правде сказать, — говорит он, — большая разница между вами и конунгом. Конунг у вас отменный, а люди у него дурные, раз отказываются от поездки, которую им поручили. А ведь они принимали от него дружеские подарки и пользовались его уважением. Что до меня, то я не был другом этого конунга, да и он был моим врагом, и не без оснований. Теперь же я хочу предложить тебе, конунг, поехать с твоим поручением, коли больших охотников не найдется.

Конунг отвечает:

— Кто сей муж, что столь достойно отозвался на мою речь? Ты вовсе не похож на прочих собравшихся здесь, ибо те, кого я считал подходящими, ехать отказались. Но я ничего не слыхал о тебе и даже не знаю твоего имени.

Тот человек отвечает:

— За именем дело не станет; мое прозвание — Карл из Мёра.

Конунг отвечает:

— Верно, Карл, что я наслышан о тебе. И сказать по правде, если б встреча наша случилась раньше, вряд ли ты смог бы о ней поведать. Но сейчас мне не пристало отвечать на добро лихом, ведь ты вызвался пособить мне и можешь рассчитывать на мое радушие и благодарность. Ты, Карл, приходи сегодня ко мне и будь моим гостем, а там потолкуем.

Карл сказал, что быть по сему.
XLVIII

Карл из Мера раньше был викингом и самым отъявленным разбойником. Конунг не раз посылал людей убить его. При этом Карл был человек родовитый и предприимчивый, складный и опытный в боевых искусствах. Поскольку же Карл вызвался ехать на Фареры, конунг помирился с ним, стал держать почти что за друга и велел снарядить его в путь как можно лучше. С ним на корабле выехало почти двадцать человек. Конунг отправил послание своим друзьям на Фарерах и поручил Карла заботам и попечению Лейва сына Эцура и Гилли Законоговорителя, послав им свои знаки.

Карл выехал тотчас, как был готов. Ветер ему благоприятствовал; они достигли Фарерских Островов и пристали в Заводи Тора на Стремнинном Острове. Затем был созван тинг, и пришло много народу. Туда явился Транд с Гати во главе большого отряда. Пришли и Лейв с Гилли; у них тоже было много народу. После того, как они покрыли палатку и убрали ее, они отправились к Карлу из Мёра. Встреча была радушной. Затем Карл передал слова и вручил знаки Олава конунга Гилли и Лейву. Они отнеслись к этому хорошо, пригласили Карла к себе и вызвались помочь ему довести до конца поручение конунга. Он был очень этим доволен.

Немного погодя явился Транд и радушно приветствовал Карла.

— Я так рад, — говорит он, — что конунгово поручение выпало нести в нашу страну столь видному мужу как ты, а наш долг — подчиняться. Я бы хотел, Карл, чтобы ты поехал прямо ко мне и остался у меня на зиму со всеми твоими людьми; это лишь укрепит твою славу.

Карл отвечает, что он уже дал согласие переехать к Лейву, — но в противном случае, — говорит он, — он бы охотно принял предложение Транда. Транд отвечает:

— Значит Лейву выпало в этом больше удачи, чем нам. Впрочем, возможно, есть и другие вещи, в которых я могу быть тебе полезен.

Карл отвечает, что ему было бы большое подспорье от Транда, если бы тот собрал подати с Восточного Острова и всех Северных Островов.

Транд отвечает, что продвигать поручение конунга — его долг и обязанность. Затем Транд идет обратно в свою палатку. Больше на тинге ничего важного не происходит. Карл отправился зимовать к Лейву сыну Эцура и провел там всю зиму. Лейв собрал подати со Стремнинного Острова и всех островов южнее его.

Следующей весной Транда с Гати одолели хвори; у него сильно болели глаза. Были у него и другие болячки. Все же он, как обычно, собрался ехать на тинг. Явившись туда, он распорядился закрыть часть палатки черным шатром, чтобы лучи света не достигали его.

Когда с начала тинга прошло уже несколько дней, Лейв и Карл во главе большого отряда отправились к палатке Транда. Когда они подошли к палатке; снаружи стояло несколько человек.

Лейв спрашивает, в палатке ли Транд. Те отвечают, что он там. Лейв сказал, что они будут просить Транда выйти, —

— у нас с Карлом к нему важное дело, — говорит он.

Люди Транда зашли и вышли обратно. Они сказали, что у Транда так болят глаза, что выйти он не может, но просит Лейва самого зайти внутрь.

Лейв предупредил своих спутников, чтобы они были начеку и не создавали давки, так, чтобы тот, кто зашел последним, не спешил выйти первым.

Первым зашел Лейв, за ним Карл, за ним остальные их спутники; они были во всеоружии, будто собрались в битву. Лейв подошел к черному пологу и спросил, здесь ли Транд. Транд отозвался и приветствовал Лейва. Лейв ответил на приветствие и спросил, собрал ли Транд подати с Северных Островов и насколько хорошо серебро. Транд отвечал, что, конечно же, не забыл того, о чем они условились с Карлом, и подати выплачены, как положено, —

— А вот и кошель, полный серебра. Ты, Лейв, подойди и возьми его.

Лейв оглянулся и увидел, что в палатке немного народу; кое-кто лежал на скамьях, а несколько человек сидело.

Затем Лейв подошел к Транду и взял кошель, отнес его к краю палатки, куда достигал свет, и высыпал серебро на свой щит. Он ощупал серебро и сказал Карлу, чтобы тот взглянул своими глазами. Какое-то время они оба смотрят. Вот Карл спросил, что Лейв думает об этом серебре.

Тот отвечает:

— Я думаю что здесь собраны сквернейшие из грошей, что можно найти на Северных Островах.

Транд услыхал это и сказал:

— Неужто серебро не нравится тебе, Лейв?

— Именно так, — говорит тот.

Транд сказал:

— Значит, мои родичи изрядные мерзавцы, и им нельзя доверяться ни в чем. Я послал их взять подати с Северных Островов, ведь сам я был ехать не в состоянии. А они — должно быть, за взятки — приняли у бондов никуда не годное барахло. Лучше всего, Лейв, чтобы ты глянул на то серебро, что я собрал для себя.

Тогда Лейв отнес серебро на место, взял другой кошель и принес его Карлу; они стали рассматривать его. Карл спросил, какого мнения Лейв об этом серебре.

Тот сказал, что оно скверное, — хотя не до такой степени, как то, что мы видели раньше. Все же я бы не взялся вручать это серебро конунгу.

Один из лежавших на скамьях — это был Гаут Рыжий — сбросил с головы покрывало и сказал:

— Не зря в старину изрекли: чем старше, тем слабже. Так и с тобой, Транд — позволяешь целый день этому Карлу из Мёра рыться в своем серебре.

Услыхав слова Гаута, Транд вскочил вне себя от ярости и принялся бранить своих родичей. Вымолвив все это, он сказал Лейву, чтобы тот вернул ему серебро.

— А взамен бери тот кошель, что весной свезли мне мои земляки. Хоть я и плохо вижу, а все ж своя рука редко подводит.

Тут еще один из лежавших на полатях приподнялся на локте; это был Торд Коротышка. Он сказал:

— Немалый урон терпим мы из-за этого Карла из Мёра; хорошо бы ему отплатить.

Лейв взял кошель и вручил его Карлу; они смотрят на серебро. Лейв сказал:

— Это серебро нет нужды разглядывать долго; каждый пеннинг здесь как на подбор и лучше другого. Это серебро мы возьмем себе. А ты, Транд, пошли кого-нибудь за весами.

Транд сказал, что Лейв вполне может и сам взвесить серебро вручную. Затем Лейв и его люди вышли, уселись возле палатки и стали взвешивать серебро. Карл снял с головы шлем и стал бросать туда то серебро, которое уже было взвешено.

Они видят, что мимо них идет человек с дрекольем[54] в руке, в низко надвинутой на лоб шляпе и в зеленом плаще с капюшоном. Он был бос и в холщовых штанах по щиколотку. Человек этот воткнул дреколье в землю, отошел поодаль и сказал:

— Смотри, Мёрский Карл[55], как бы тебе не было вреда от моего дреколья.

Немного спустя прибежал другой человек и во весь голос окликнул Лейва сына Эцура и просил его как можно скорее бежать в палатку Гилли Законоговорителя.

— Туда вбежал Сигурд сын Торлака и смертельно ранил спутника Гилли.

Лейв тотчас сорвался с места и пошел к Гилли; вместе с ним ушли все его люди. Карл же остался, и норвежцы стояли вокруг него. Гаут Рыжий подбежал к ним с топориком в руке и ударил Карла через спины норвежцев; удар пришелся Карлу по голове, и рана была небольшой. Торд Коротышка выдернул из земли торчавшее там дреколье и ударил по рукоятке секиры с такой силой, что лезвие вошло в мозг. Тут из палатки Транда повалил народ. Тело Карла унесли прочь.

Транд осудил убийство и предложил деньги ради мира для своих родственников. Лейв с Гилли вели тяжбу об убийстве решительно и отказались принимать виру, и Сигурд сын Торлака был объявлен вне закона за увечье, нанесенное спутнику Гилли, а Торд с Гаутом — за убийство Карла. Норвежцы снарядили корабль, который привел Карл, и отправились на восток к Олаву конунгу.

Но разобраться с фарерцами конунгу не было суждено из-за той смуты, что начиналась в Норвегии и о которой пойдет речь в дальнейшем, а здесь рассказ о событиях, которые произошли из того, что Олав конунг потребовал дань с Фарерских Островов, завершается[56]. На самих же Фарерских Островах после убийства Карла из Мёра случились большие распри; родичи Транда схлестнулись с Лейвом сыном Эцура, и об этом есть подробные рассказы[57].
XLIX[58]

За убийство Карла Мёрского и увечье, нанесенное на тинге спутнику Гилли родичи Транда Сигурд сын Торлака, Торд Коротышка и Гаут Рыжий были объявлены вне закона и изгнаны с Фарерских Островов[59]. Транд предоставил им судно, годное для плаваний по морю, и дал с собой какие-то деньги. Они сочли, что провожают их малодушно и плохо и сильно пеняли за это Транду, сказали, что он прибрал к рукам наследство их отца и ничего им не выделяет, Транд отвечал, что они и так получили больше, чем того заслуживают, сказал, что они долго висели у него на шее и часто принимали от него разные ценные вещи, а благодарности нет и в помине.

Вот Сигурд и его люди выходят в море; всего на корабле было двенадцать человек. По слухам, они собирались плыть в Исландию. Не успели они пройти долгий путь, как их настигла сильнейшая буря. Непогода держалась целую неделю, и на берегу поняли, что она направлена против Сигурда. У людей возникло дурное предчувствие насчет их поездки. В конце осени обломки их корабля обнаружились на Восточном Острове. С наступлением зимы хутор на Гати и весь Восточный Остров стали посещать привидения, и можно было видеть родичей Транда. От этого людям был большой вред; кому-то переломали кости или нанесли иные увечья. Привидения стали столь досаждать Транду, что он не решался зимой выходить один. Обо всем этом было множество разговоров.

Вот проходит зима, и Транд посылает сообщить Лейву сыну Эцура, что им надо встретиться. Так и произошло. Встретившись с Лейвом, Транд сказал:

— Прошлым летом, сынок, мы попали в большую передрягу: еще немного, и весь тинг начал бы биться. Теперь бы я хотел, сынок, — сказал Транд, — чтобы с нашей подачи был принят закон, запрещавший людям брать оружие на тинг, когда наступает пора выносить приговоры по тяжбам и решать прочие дела.

Лейв нашел, что это хорошо сказано, —

— но мы с моим родичем Гилли Законоговорителем все же посовещаемся.

Гилли и Лейв были сыновьями сестер. Вот они встречаются и обсуждают предложение Транда между собой. Гилли отвечает Лейву так:

— Доверяться Транду, по-моему, опасно. Но мы можем пойти на то, чтобы всем, кто принес присягу, а также кому-то из наших спутников, было позволено носить оружие. А простой люд пускай ходит безоружный.

Вот они заключают с Трандом уговор, и так проходит зима. Летом люди являются на Тинг Стремнинного Острова. И вот однажды, когда Гилли и Лейв выходят из своих палаток и подымаются на холм, откуда видно часть острова, они замечают, что с востока, со стороны солнца, идут люди, числом немало. Они насчитали тридцать человек; их крашеные щиты, шлемы, секиры и копья ярко отсвечивают на солнце. Это было нешуточное войско.

Они видят, что впереди в красном плаще идет человек высокого роста и мужественного вида. У него был щит, окрашенный наполовину, на голове шлем синей и желтой расцветки, большая пика в руке. Им показалось, что они узнают Сигурда сына Торлака. Вслед за ним шел человек могучего сложения в красном плаще и с красным щитом. В этом человеке они без труда признали Торда Коротышку, Шедший третьим нес красный щит с личиной на нем и держал в руке большую секиру. Это был Гаут Рыжий.

Лейв и Гилли спешно идут к своей палатке; Сигурд и его войско были уже на подходе. Все люди Сигурда были отлично вооружены. Транд и множество людей с ним выступили из своей палатки навстречу Сигурду; они были во всеоружии. У Лейва с Гилли было слишком мало народу, чтобы противостоять Транду. К тому же почти ни у кого не было с собой оружия.

Транд и его родичи подошли к отряду Лейва. Тут Транд сказал Лейву:

— Случилось так, сынок, что сюда явились те мои родичи, что были раньше принуждены спешно покинуть Фарерские Острова. Но теперь я больше не желаю, чтобы моя родня мыкалась горем из-за вас с Гилли. У вас есть выбор: либо я самолично рассужу вас с моими родичами, либо, коли вы не согласны, я не стану мешать им поступать с вами так, как им заблагорассудится.

Лейв с Гилли видят, что у них на сей раз недостаточно сил, чтобы тягаться с людьми Транда. Они решают принять предложение и отдают все тяжбы на суд Транда, а он тут же выносит свой приговор, — мол, даже если он затянет с решением, ничего лучшего, чем сейчас, не предложит, — говорит Транд, —

— я хочу, чтобы мои родичи жили на Фарерских Островах как свободные люди и делали, что им хочется, несмотря на то, что раньше их подвергли изгнанию. Никто никому не должен платить виры. Власть на Фарерах я хочу поделить так: треть мне, другая — Лейву, третья — сыновьям Сигмунда. Передел ее с давних пор служил началом для распрей, и мы настоятельно просим тебя, сынок, держаться помягче, — говорит Транд. — Я предлагаю тебе, Лейв, взять твоего сына Сигмунда на воспитание и делаю это ради твоего же блага.

Лейв отвечает:

— Я соглашусь отдать сына на воспитание лишь с ведома Торы, его матери, если она захочет, чтобы ее сын переехал к тебе. В противном случае он останется дома.

Когда же Тора узнает о предложении отдать сына на воспитание, она отвечает так:

— Может статься, что я вновь думаю не то, что другие, но я бы на вашем месте не отвергала предложение Транда, ибо он, по-моему, многим превосходит обычных людей.

Сигмунд, сын Торы и Лейва, отправился на воспитание к Транду и стал жить на Гати; ему было три года, и для своих лет это был развитой мальчик[60].
L

В ту пору, когда Норвегией правили конунг Свейн и его мать Альвива[61], Транд продолжал жить на Гати. С ним вместе жили его родичи Сигурд, Торд и Гаут Рыжий. Рассказывают, что у Транда никогда не было жены; была у него единственная дочь, по имени Гудрун. Когда родичи Транда прожили у него еще столько-то времени, он завел с ними беседу и сказал, что больше не желает терпеть у себя их бесчинства и невоздержанность.

Сигурд отвечает ему дурно, говорит, что Транд хочет извести всех своих родичей, а сам, мол, сидит на их законном отцовском наследстве. С обеих сторон были суровые речи. Затем трое родичей уехали прочь и направились на Стремнинный Остров — он заселен гуще других на Фарерах. Одного из бондов на острове звали Торхалль Богатый; у него была жена по имени Бирна, по прозвищу Бирна со Стремнинного Острова. Она была женщина предприимчивая и собой недурна. Торхалль был уже в возрасте; Бирну выдали за него ради денег. Почти все вокруг задолжали Торхаллю, но недоимки выплачивать не спешили.

Сигурд, Торд и Гаут явились на Стремнинный остров и вызвали бонда Торхалля на беседу. Сигурд предлагает ему взыскивать недоимки на половинных началах с тех, кто отдаст добровольно, а ежели понадобится прижать должника, то все издержки лягут на бонда. Торхалль счел условия для себя кабальными, но все же сделка была заключена. Сигурд отправляется собирать недоимки по Фарерским Островам и требует имущество Торхалля, прибегая к угрозам там, где ему кажется нужным. Вскоре у Сигурда набирается столько добра, что его уже можно считать богачом.

Сигурд и его родичи подолгу гостят у Торхалля, и Сигурд с Бирной часто просиживают за беседой; люди поговаривают, что они, скорее всего, шалят. Так они проводят зиму, а весной Сигурд говорит Торхаллю, что хочет заключить с ним союз и войти в долю. Торхалль сперва был настроен против, но хозяйка приложила руку к тому, чтобы бонд уступил и предоставил решение ей. Бирна и Сигурд рьяно берутся за дело и все решают по своему усмотрению, не спрашивая Торхалля.
LI

Летом случилось такое событие, что к Фарерским Островам подошел корабль и разбился возле Южного Острова в щепы; большая часть имущества погибла. Всего на корабле было двенадцать человек, из них пятеро погибли, а семерым удалось выбраться на берег. Одного из спасшихся звали Хавгрим, другого — Бьярнгрим, третьего — Хергрим[62]. Эти трое были братья; они же были хозяевами корабля. Они сильно нуждались в съестных припасах и многих других вещах.

Сигурд, Торд и Гаут отправились к ним и нашли их положение незавидным. Сигурд предлагает им всем перебраться к нему. Торхалль выразил Бирне свое неудовольствие и сказал, что это сделано слишком поспешно. Сигурд отвечал, что примет все расходы на себя. Вот корабельщики живут на хуторе, и им оказывают больше уважения, чем бонду Торхаллю. Торхалль был человек скаредный, и они с Бьярнгримом частенько бранились.

Однажды вечером случилось так, что люди сидели в горнице и бонд Торхалль с Бьярнгримом повздорили. Торхалль сидел на скамье и держал в руке посох; выйдя из себя, он стал размахивать им — а видел он плохо — и попал Бьярнгриму в нос. Тот пришел в ярость, хотел схватить секиру и рубить Торхалля в голову. Сигурд тут же подскакивает к ним, хватает Бьярнгрима и говорит, что сейчас помирит их. Так и произошло; они помирились и с тех пор зимой почти не сталкивались.

Когда проходит зима, Сигурд говорит гостям, что намерен их кое-чем поддержать; он вручает им годное для плаваний по морю грузовое судно, которым они с Торхаллем владели сообща. Торхалль всячески выказывал, что это сделано против его воли, но хозяйка заставила его замолчать. Сигурд выдал гостям запас еды, и они отправились к своему судну; ночь они проводили на борту, но днем возвращались на хутор. Когда они были почти снаряжены, однажды утром случилось так, что они вернулись на хутор. Сигурда дома не было; он давал указания работникам и занимался тем, что считал неотложным. Вот, после того, как они отсидели день на хуторе, Сигурд вернулся домой и сел за стол; в это время торговые люди уже ушли к кораблю. Усевшись за стол, Сигурд спросил, где бонд Торхалль. Ему сказали, что он, должно быть, спит:

— Неестественный сон, — говорит Сигурд, — а была ли на нем одежда? Мы хотим дождаться его к трапезе.

Вот идут в горницу: Торхалль лежал в своей кровати и спал. Это сообщили Сигурду. Он вскочил, подошел к постели Торхалля и быстро убедился, что тот мертв. Сигурд стаскивает с него одежду: он видит, что вся кровать залита кровью и находит рану под левой рукой Торхалля — ему проткнули сердце тонким железом.

Сигурд сказал:

— Это худшее из деяний. Должно быть, это злосчастный Бьярнгрим решил расквитаться за удар посохом. Сейчас же отправимся к кораблю и отомстим им, если удастся.

Тут родичи берут свое оружие. У Сигурда в руке была большая секира. Они бегут к кораблю. Сигурд был вне себя от ярости. Он залезает на борт. Услышав брань и ругательства, братья вскакивают на ноги. Сигурд подбегает к Бьярнгриму и рубит того секирой с обеих рук в грудь, так что секира села по рукоятку. Тот сразу же умер. Торд Коротышка рубит Хавгрима мечом по плечу и раскраивает его до пояса, так что рука отлетела прочь, и тот сразу же умер. Гаут Рыжий бьет секирой Хавгрима в голову и разрубает ее пополам. После того, как все трое были убиты, Сигурд говорит, что не станет причинять вреда остальным, но заберет себе то имущество, которое принадлежало братьям; это было небольшое достояние.

Сигурд и его родичи возвращаются домой с имуществом братьев. Он счел, что вполне отомстил за бонда Торхалля. Тем не менее о Сигурде и всей его родне пошла дурная молва, будто они сами замешаны в убийстве Торхалля. Затем Сигурд женится на Бирне и держит хутор вместе с ней; у Торхалля с Бирной было много детей.
LII

Торвальдом звался человек, живший на Песчаном Острове; его жена звалась Торбера. Торвальд был довольно зажиточен и к тому времени, о котором идет речь, уже немолод. Гаут Рыжий является к Торвальду и вызывается взыскать недоимки со злостных должников. Сделка их весьма походила на ту, что заключили между собой Торхалль с Сигурдом.

Гаут гостит у Торвальда не меньшее время, чем у Сигурда; вскоре начинают говорить, будто Гаут дурачит жену Торвальда. Гаут быстро богатеет от поездки к поездке.

Однажды вечером является один из должников Торвальда; это был рыбак. В покоях было темно, и люди сидели внутри. Тут Торвальд потребовал от рыбака вернуть долг, а тот отвечал нехотя и довольно злобно. Гаут и несколько человек с ним расположились на полу. И когда этого меньше всего ожидали, Торвальд сказал:

— Будь ты проклят, злосчастнейший из людей: всаживать нож в грудь ни в чем не повинным старикам!

Он вскочил возле перегородки и тут же умер. Когда Гаут это услышал, то сразу подбежал к рыбаку и нанес ему смертельный удар, сказав, что теперь тот уже не принесет новых несчастий. Гаут стал держать хутор вместе со вдовой и женился на ней.
LIII

Жил человек по имени Лейв; его отцом был Торир сын Бейнира[63]. Лейв сын Торира ездил по торговым делам между Норвегией и Фарерскими Островами и скопил себе состояние. Приезжая на Фарерские Острова, он попеременно гостил то у Лейва сына Эцура, то у Турид Вдовы Силы и ее сыновей. Как-то раз случилось так, что когда Лейв сын Торира привел свой корабль на Фарерские Острова, его пригласил к себе Сигурд сын Торлака, и они об этом условились.

Лейв сын Эцура тоже приехал к кораблю; ему крайне не понравилось, что его тезка решил перебраться к Сигурду. Он сказал, что Лейв вполне может по-прежнему гостить у него на Южном Острове. Лейв отвечал, что поедет как договорился, и переехал к Сигурду. Сигурд посадил его на почетное место рядом с собой и Лейв провел у него зиму как желанный гость.
LIV

Весной, как рассказывают, Сигурд в какой-то день объявил, что поедет взыскивать недоимку со своего соседа по имени Бьёрн,

— и я хочу, Лейв, — говорит он, — чтобы ты поехал со мной и пособил мне, ибо Бьёрн — муж скверного нрава, и я уже долгое время теряю на нем свои деньги.

Лейв отвечает, что готов ехать, раз этого хочет Сигурд. Они идут к Бьёрну вдвоем, и Сигурд требует отдать долг, а Бьёрн отвечает ему дурно. Они ссорятся, и Бьёрн хочет рубить Сигурда секирой, но между ними бросается Лейв, секира Бьёрна попадает ему прямо в голову, и он сразу же умирает. Тогда Сигурд бросается к Бьёрну и наносит ему смертельный удар. Новости эти становятся известны. Сигурд оказался единственным свидетелем и, как и прежде, о нем пошла дурная молва.

Турид Вдова Силы и ее дочь Тора крепко пеняли Лейву сыну Эцура за то, что он из раза в раз сидит сложа руки, когда их срамят и позорят. Они стали обращаться с ним враждебно и холодно, а он выказал выдержку и все терпел. Тогда они сказали, что терпение его идет от лени и трусости. Особенно разъярила мать с дочерью гибель Лейва сына Торира; они были убеждены, что это дело рук Сигурда.

Рассказывают, что однажды хозяйке Турид привиделось во сне, будто к ней явился ее покойный супруг Сигмунд сын Брестира. Он сказал ей так:

— То, что Вам видится, будто я перед Вами предстал, дозволено мне самим Богом, — говорит он, — а на Вашего зятя Лейва вы зла и вражды не держите, ибо ему суждено в скором времени расквитаться за ваши обиды.

Затем Турид просыпается и рассказывает сон своей дочери Торе. С той поры они стали обращаться с Лейвом получше.
LV

Теперь пришел черед рассказать о том, что на Фарерские Острова на Стремнинный Остров пришел корабль и встал неподалеку от хутора Сигурда. Это были норвежцы; кормчего звали Арнльот, а всего на корабле было восемнадцать человек.

Возле стоянки корабля жил человек по имени Скофти. Он помогал торговым людям управляться с работой и хорошо им служил; они тоже относились к нему хорошо. Кормчий заводит со Скофти беседу и говорит так:

— Я доверю тебе свою тайну: Бьярнгрим и его братья, те, что были убиты Сигурдом сыном Торлака и его родичами, были моими сыновьями. Я бы хотел, чтобы ты держался со мной заодно и помог мне подстеречь Сигурда и отомстить за своих сыновей.

Скофти отвечает, что у него нет оснований радеть о благе Сигурда и его родни, и обещает дать знать, когда представиться случай для нападения.

Вот однажды летом трое родичей — Сигурд, Торд и Гаут — отправляются на лодке к некому острову, чтобы забить овец, ибо в обычае фарерцев запасать новое мясо каждые полгода. Когда они выехали, Скофти дает знать Арнльоту. Торговые люди не мешкая сели в корабельный баркас и отправились к тому острову, где находился Сигурд. Всего на борту было пятнадцать человек; двенадцать из них поднялись на остров, а трое стерегли судно.

Сигурд и его родичи увидели, как на остров поднялись люди и стали гадать, кто это может ходить в крашеных одеждах и с оружием.

— Вполне может быть, — сказал Сигурд, — что сюда пришли те купцы, что стояли у нас летом, и что на самом деле у них иные помыслы, нежели устраивать торжище, и они собираются встретиться с нами. Подготовимся, как подобает, и последуем примеру Сигмунда сына Брестира, — говорит Сигурд, — разбежимся в разные стороны, но вновь встретимся у корабля.

Вот они выходят навстречу. Арнльот принимается подстрекать своих людей и призывает их отомстить за его сыновей. Сигурд и его родичи разбегаются кто куда, и всем троим удается собраться внизу возле своей лодки. В это время поспевают люди Арнльота и нападают на них. Сигурд рубит напавшего на него и отрубает ему обе ноги выше колена; человек этот умер. Торд убивает другого норвежца, а Гаут — третьего. Затем они прыгают в свою лодку, гребут вдоль побережья и встречают корабельный баркас с тремя людьми на борту. Сигурд прыгает на их судно, убивает одного из норвежцев, а двух прочих спихивает в воду. После этого они гребут домой и уводят с собой оба судна.

Сигурд собирает у себя народ, едет на тот же остров. Они поднимаются на берег, а норвежцы готовятся к обороне.

Торд Коротышка сказал:

— Мой совет, родич Сигурд, даровать этим людям пощаду, ведь они в наших руках, а ранее мы причинили Арнльоту большой урон.

Сигурд отвечает:

— Отлично сказано. Однако я хочу, чтобы они сдались мне на милость, если хотят жить.

Так и произошло; они передали право вынести решение Сигурду, а он присудил в пользу Арнльота тройную виру за всех троих погибших его сыновей. Эти деньги были выплачены Арнльоту сполна. Арнльот был родом гебридец [64] и, получив свои деньги, отбыл с Фарерских Островов прочь.

Сигурду стало известно о предательстве Скофти. Он сказал, что Скофти сохранит жизнь, но должен будет уехать с Фарерских Островов, и тот уехал в Норвегию, а на Фарерах был объявлен вне закона.
LVI

Теперь следует рассказать о том, как Сигурд сын Торлака побуждал своего брата Торда жениться. Торд спрашивает, где это Сигурд подыскал ему невесту.

— Я бы не проходил мимо лучшего брака здесь на Фарерах, и это — Турид Вдова Силы[65].

— Так высоко я и в мыслях не держал, — говорит Торд.

— И не получишь ее, коли мы не посватаемся, — говорит Сигурд.

— Да я бы и пытаться не стал, — говорит Торд, — и непохоже на то, что она захочет за меня замуж. Однако попытаемся, коли ты хочешь.

Вот однажды Сигурд отправляется на остров Подкову и доносит это сватовство до Турид. Она приняла сватовство холодно, но он был настойчив и дошло до того, что она обещает посоветоваться с родичами и с сыновьями а потом послать ему весть. Сигурд едет домой и рассказывают, что ответы Турид сулят надежду.

— Тогда это странно, — говорит Торд, — и сдается мне, что здесь что-то кроется.

Турид встречается с Лейвом, своим зятем и своей дочерью Торой и рассказывает им о сватовстве Торда. Тора спрашивает, как она ответила. Та говорит, что отказала, но не так решительно, как ей хотелось, —

— а что ты сама думаешь, дочь?

Тора отвечает:

— Я бы не отказала, если, как я думаю, Вы помышляете о том, чтобы встать на путь мести и расквитаться за унижение. И я не вижу лучшей наживки, на которую они могут клюнуть, чем эта. Впрочем, не мне вкладывать слова в уста моей матери, ибо ей ничего не стоит провести врага так, что он ничего не заподозрит.

Лейв во всем соглашается с Торой и обещает приложить все свои силы, чтобы Сигурд с его родней наконец-то получил по заслугам. Они совещаются, на какой день зазывать сватов.

Затем Лейв сказал:

— Далеко смотрел Транд, когда предложил нам воспитать ребенка, а ведь случилось это, Тора, с твоего согласия. Сигмунду, нашему сыну, грозит верная смерть, коли между нами и Сигурдом что-нибудь приключится.

— А я и не думаю, — говорит Тора, — что он отныне долго пробудет у Транда. Мой совет, чтоб мы с тобой отправились на Восточный Остров, и ты навестишь Транда, твоего приемного отца.

Лейв с Торой об этом условились.
LVII

Вот Лейв с Торой и всего семь человек садятся на корабль и приезжают на Восточный Остров. Днем их сильно захлестывало; Лейв и другие мужчины промокли с головы до ног, а Тора осталась сухой. Они поднимаются на хутор у Гати, и Транд их радушно встречает и велит развести перед Лейвом огонь. А Тору проводили в горницу, и маленький Сигмунд, ее сын, находился при ней; ему исполнилось девять лет, и он был очень шустрый мальчик.

Мать спрашивает, чему научил его Транд, а он отвечает, что уже выучил наизусть, как надо возбуждать иск и вести тяжбу. И многое другое давалось мальчику с легкостью. Тогда она спрашивает, чему приемный отец научил его из священной премудрости. Сигмунд отвечает, что выучил Патерностер и Кредо. Она говорит, что хочет послушать, и он произносит распевы. Ей показалось, что Патерностер он поет более или менее сносно, а Кредо Транда таково:

За порог — не одинок,
Четверо вспять,
Ангелов божиих пять.
Лелею мольбу,
Мольбу пред Христом,
Псалмов пою семь,
Помни о мне, господь!

В этом миг в горницу входит Транд и спрашивает, о чем они тут толкуют. Тора отвечает и говорит, что Сигмунд, ее сын, —

— поведал мне премудрость, которой ты его научил, и сдается мне, что кредо у тебя ни на что не похоже.

— Это все от того, что, как ты сама знаешь, — говорит Транд, — у Христа было двенадцать учеников или того больше[66], и у каждого из них было свое кредо. Вот почему мое кредо и то, что разучила ты, не во всем совпадают.

Ближе к вечеру они прекращают беседу. Гостей обихаживают и питья не жалеют. Транд был веселей некуда.

Транд говорит, что Лейва с Торой уложат в горнице и постелют им на настиле. Лейв отвечает, что это устроит их, но Тора говорит, что ей хочется, чтобы Сигмунд пересказывал ей ту премудрость, которую освоил, и лежал ночью возле нее.

— Это никак нельзя, — говорит Транд, — ведь тогда я точно не усну этой ночью.

— Ну, уж это ты мне можешь позволить, милый Транд, — говорит она.

И вышло так, что мальчик лег рядом с родителями. У Транда же была особая каморка, и он всегда спал в ней, а мальчик спал рядом, и вокруг них было немного народу.

Когда изрядная часть ночи была уже позади, Транд поднялся и ушел в свою каморку. Лейв улегся; он собирался заснуть и отвернулся от жены. Она пихает его рукой в спину и просить не спать, но вставать.

— Ночью мы объедем Восточный Остров вокруг и выведем из строя все корабли, чтобы на острове не было ни одного судна, на котором можно было бы выйти в море.

Так они и делают. Лейву на острове был знаком каждый заливчик. Они повредили там все суда, которые могли плавать. Ночью они не смыкают глаз, а рано утром выходят из дому. Тора идет прямо к кораблю, а Лейв подходит к каморке Транда и просит Транда счастливо оставаться, благодаря за радушный прием, —

— и еще Тора хочет, что Сигмунд поехал с ней.

Транд почти не спал эту ночь. Он сказал, что не может быть и речи о том, чтобы Сигмунд уехал прочь. Лейв как можно скорее идет к кораблю, а Транд прозревает теперь весь замысел Лейва и Торы и велит работникам спустить на воду его весельную ладью. Они так и делают, и в ладью набивается множество народу. Черная как уголь вода струится внутрь, и они должны быть рады тому, что удается добраться обратно до берега. На острове не было ни одного годного корабля, и Транд принужден оставаться при своем, нравится ему это или нет.

Лейв едет, пока не приезжает домой, собирает вокруг себя людей. Это произошло накануне того дня, когда они должны были встретиться с Сигурдом.
LVIII

Теперь следует рассказать о Сигурде сыне Торлака, что днем он собрался выезжать из дому и подзуживает брата, чтоб тот поторапливался. Торд говорит, что у него не лежит душа к этой поездке,

— и я полагаю, что ты обречен, если сам так рвешься в путь.

— Не делай из себя посмешище, — говорит Сигурд, — и не страшись без причины. Мы, конечно же, не отменим встречу, о которой договорились заранее.

— Тебе решать, — говорит Торд, — но для меня не станет неожиданностью, если не все из нас вернутся домой невредимыми.

Они выехали на одном корабле; всего их было двенадцать человек, все отлично вооружены. Днем они попали в сильную бурю с большими волнами, но миновали ее и подошли к острову Подкова. Тут Торд сказал, что дальше не поедет. Сигурд отвечал, что все равно надо подняться к хутору, даже если ему придется пойти одному. Торд сказал, что Сигурду недолго осталось жить.

Сигурд сходит на остров; он был в красном плаще с синей накидкой на плечах в виде полумесяца. На поясе у него висел меч, а на голове был надет шлем. Он поднимается наверх, и когда он был уже на подходе к жилью, он замечает, что двери закрыты на засов. Напротив дверей на выгоне стояла церковь, там самая, что велел возвести Сигмунд. Когда Сигурд зашел между домом и церковью, он увидел, что церковь открыта, и из нее выходит женщина в красном плаще и синей накидке на плечах. Сигурд узнает в ней Турид, хозяйку дома, и оборачивается к ней. Она радушно приветствует его и идет к бревну, лежавшему там же на выгоне. Оба они садятся на бревно, и она хочет сесть лицом к церкви, и он хочет сесть лицом к дверям дома, а к церкви спиной. Не она настояла на своем, и они садятся лицом к церкви.

Сигурд спросил, кто из мужчин дома. Она сказала, что их сейчас там немного. Он спросил, дома ли Лейв. Она ответила, что его нет.

— А сыновья твои дома? — говорит он.

— Вполне вероятно, — говорит она.

— Что они говорят о наших делах? — спрашивает Сигурд.

— Мы, женщины, потолковали между собой, — отвечает она, — и решили, что нам всем больше всего нравишься ты, и я бы не сильно тянула с ответом, если б ты не был повязан.

— Значит, судьба ко мне неблагосклонна, — говорит Сигурд, — но можно быстро устроить так, чтоб я стал неженатым.

— Это уж как придется, — говорит она, и при этих словах он обхватывает ее руками и хочет притянуть к себе, но она отстегивает свою синюю накидку в виде полумесяца, и в этот миг отворяются двери и наружу выбегает человек с обнаженным мечом. Был это Хери сын Сигмунда[67].

Когда Сигурд это видит, то стремительно прогибается вниз, оставляя свою накидку в руках Турид. В это время вышли и другие люди, и Сигурд бросается наутек вниз по полю. Хери хватает копье и бежит вслед за Сигурдом — он оказался из своих самым проворным. Вот он метает копье в Сигурда; Сигурд чувствует, что копье летит ему в спину; тогда он падает ниц, а копье пролетает над ним и втыкается в поле. Сигурд быстро вскакивает, выдергивает копье и посылает обратно; оно попадает Хери в живот, и тот вскорости умирает. Сигурд прыгает на единственную тропу, ведущую вниз, а Лейв подходит к месту, где лежит Хери, но быстро покидает его и, собрав все свои силы, прыгает со скалы прямо на берег вниз. По слухам, в этом месте до берега пятнадцать саженей.

Лейв приземляется на ноги и бежит к кораблю Сигурда; к этому времени Сигурд был уже возле корабля и собирался прыгать на борт. Лейв поразил его мечом в бок. Сигурд отклонился от удара, но меч, как показалось Лейву, все равно прошил внутренности.

Затем Сигурд прыгнул на борт, они отчалили и схватка прекратилась. Лейв поднимается на остров к своим людям и просит поскорее садиться на корабли, —

— и мы поедем за ними вдогонку.

Они спрашивают, может ли он точно сообщить о смерти Хери и повстречал ли он Сигурда. Он отвечает, что пока рассказать может немногое.

Они заполняют два корабля; у Лейва было восемь десятков мужчин; суда шли тяжело и сильно уступали кораблю Сигурда в скорости.

Сигурд и его люди причаливают на Стремнинном Острове; Сигурд сам стоял у руля и был неразговорчив. Когда он сходил на берег, Торд спросил его, сильно ли он ранен. Тот отвечает, что не знает точно. Сигурд подходит к стене корабельного сарая, что стоял там близко к воде и опирается на нее обеими руками, а они тем временем разгружают корабль. Затем они поднимаются к сараю и видят, что там стоит Сигурд: он был мертв и уже окоченел. Они отнесли его тело на хутор и, не сказав новостей, сели ужинать. Пока они сидели за ужином, подошли люди Лейва, обложили хутор и подожгли его. Те отважно защищались, хотя их было всего одиннадцать человек против тридцати нападавших.

Когда весь дом занялся огнем, наружу выбегает Гаут Рыжий — долее терпеть он не мог. На него напал Стейнгрим сын Сигмунда с двумя спутниками, но Гаут хорошо защищался. Гаут рубит Стейнгриму ногу и разбивает ему коленную чашечку: это была большая рана, и Стейнгрим всю свою жизнь оставался хромым. Гаут также убил одного из спутников Стейнгрима. Тут подошел Лейв сын Эцура, они стали сражаться между собой, и кончилось тем, что Лейв убил Гаута.

В это время наружу выбегает Торд Коротышка, и навстречу ему становится Бранд сын Сигмунда[68] и двое других людей; схватка их закончилась тем, что Торд убивает Бранда и обоих его спутников. Тут подошел Лейв сын Эцура и пронзил его тем самым мечом, которым раньше поразил Сигурда, и Торд вскоре лишился жизни.
LIX

После этих событий Лейв едет домой; подвиги сильно прославили его. Когда же весть о случившимся дошла до Транда, она подействовала на него так сильно, что он с горя умер. Теперь Лейв правит всеми Фарерскими Островами один; было это в дни конунга Магнуса Доброго сына Олава.

Лейв отправился в Норвегию к конунгу Магнусу и принял от него Фарерские Острова в лен. Он возвращается домой, живет на Фарерских Островах до старости. Сигмунд, его сын, после смерти своего отца Лейва остался жить на Южном острове и прослыл видным мужем.

Турид, хозяйка дома, и Лейв умерли в дни конунга Магнуса[69], а Тора жила у своего сына Сигмунда и до конца своей жизни слыла женщиной незаурядной.

Сына Сигмунда звали Хавгрим, и от него произошли Эйнар и его сын Скегги, те, что недавно были наместниками на Фарерских Островах[70].

Стейнгрим Хромой сын Сигмунда жил на острове Подкова и слыл добрым бондом. И мы не слыхали о том, чтобы в дальнейшем в связи с Сигмундом сыном Брестира или его потомством произошло что-нибудь выдающееся.
                                                                          Примечания

«Сага о Фарерцах» принадлежит к текстам, занимающим промежуточное положение между родовыми и королевскими сагами. К этой группе относятся также «Сага об Оркнейцах» и «Сага о Йомсвикингах». Все три саги были записаны в первой половине XIII в. в Исландии, но их действие разворачивается в других странах. В этих трех сагах упоминаются иноземные правители — конунги и ярлы, но основное внимание уделено не им, а скандинавским общинам в целом, соответственно — жителям Фарерских, Оркнейских островов и сообществу йомсвикингов (балтийских викингов). Из этих общин наиболее тесные торговые и политические связи с исландцами в X–XII вв. были у оркнейцев, менее тесные — у фарерцев и эпизодические — у йомсвикингов[1]. Поэтому неудивительно, что из перечисленных текстов «Сага об Оркнейцах» в наибольшей степени, а «Сага о Йомсвикингах» — в наименьшей степени опирается на местные предания о памятных событиях прошлого, «Сага о Фарерцах» занимает промежуточное положение. С одной стороны, она служит главным источником сведений об истории Фарерских островов в период с 940 по 1047 гг., с другой — особенности рассказа заставляют подозревать, что многие детали не имеют отношения к предполагаемой фарерской устной традиции, но являются плодом домыслов самого исландского рассказчика.

Есть еще одно важное обстоятельство, сближающее «Сагу о Фарерцах» с королевскими сагами: рукопись самостоятельной редакции саги ныне утрачена, и фрагменты саги дошли до нас исключительно в составе королевских саг — двух редакций «Саги об Олаве сыне Трюггви» и четырех редакций т. н. «Большой Саги об Олаве Святом». Тем не менее, полный текст «Саги о Фарерцах» может быть восстановлен в правильном порядке, что было убедительно показано исландским ученым Оулавюром Хатльдоурссоном, который в 1987 г. выпустил критическое издание памятника[2]. Единственная рукопись, содержащая почти полный, хотя и не вполне связный, текст саги — это знаменитая «Книга с Плоского Острова» (Gl. kgl. 1005 fol.). Первые тридцать три главы саги сохранились также в составе старшей редакции «Саги об Олаве сыне Трюггви» (рукописи AM 61 fol., AM 53 fol., AM 54 fot.[3]). Эта редакция «Саги об Олаве сыне Трюггви» была, предположительно, известна писцу и компилятору первой части «Книги с Плоского Острова», священнику Иону Тордарсону[4], но он предпочел в большинстве эпизодов следовать не ей, а тексту «Саги о Фарерцах», рукопись которой была в его распоряжении. По мнению Оулавюра Хатльдоурссона, гл. I–XXVII, XXXIV–XLII, XLIX–LIX непосредственно отражают чтения этой ныне утраченной рукописи: Йон Тордарсон вставлял их в текст компиляции без существенных изменений. Напротив, гл. XXVIII–XXXIII Йон взял из старшей редакции «Саги об Олаве сыне Трюггви». Гл. XLIII и XLV–XLVIII Йон взял из имевшейся в его распоряжении редакции «Саги об Олаве Святом»[5]. Наконец, короткая главка XLIV, сохранившаяся в ряде редакций «Саги об Олаве Святом», оказалась лишней ввиду того, что Ион вновь соединил три фрагмента саги, где шла речь о Фарерских островах. Ни одна из редакций «Саги об Олаве Святом» не воспроизводит текст «Саги о Фарерцах» в неизменном виде, поэтому Оулавюр Хатльдоурссон остановился в гл. XLIII–XLVIII (эпизод с поездкой Карла из Мера и его убийством в 1028 г.) на чтениях одной из наиболее старых рукописей «Саги об Олаве Святом» — т. н. «Круга» (Kringla). Эта рукопись является ранним списком «Круга Земного» Снорри Стурлусона, сделанным неизвестным исландцем в 1250–1280 гг. Оригинал «Круга» сгорел в 1728 г. во время пожара в Копенгагене, но сохранились списки XVII в., лучший из которых, AM 36 fol., сделан ок. 1688 г. Аусгейром Йоунссоном. Таким образом, «Сагу о Фарерцах» удается восстановить в полном составе и правильном порядке глав, что является безусловным филологическим достижением. Правда, как было указано выше, восстановленный текст все же не отражает единой редакции, так как многочисленные составители «Саги об Олаве Святом» — Снорри Стурлусон был далеко не первым из них — меняли изначальный текст «Саги о Фарерцах». Едва ли, однако, современный читатель может быть на это в претензии: благодаря стилистической правке Снорри эпизод с убийством Карла из Мёра может быть отнесен к лучшим страницам саги.

В центре внимания саги — распря двух фарерцев, наделенных индивидуальными и весьма характерными чертами. Они — антагонисты. Сигмунд сын Брестира, воин и викингский вождь, становится дружинником правителей Норвегии и их наместником на Фарерских Островах. Сигмунд равнодушен к языческим обрядам и верит лишь «в свою силу и мощь», как он открыто говорит о себе в гл. XXIII. Он берется выполнить поручение конунга Олава сына Трюггви и насильно крестит своих земляков. Его главный противник Транд с Гати[6], хитрый купец и богатый бонд, привержен старому укладу и противится попыткам норвежцев установить свои порядки на Фарерских островах. Транд — язычник и колдун, но христианство противно ему не только само по себе, но еще и потому, что оно навязывается иноземными правителями вместе с обязательством платить им дань: Транд всеми силами противится христианству и велит своим подручным убивать посланцев конунга. В саге коварный Транд превозмог прямолинейного Сигмунда, которого сага превозносит как героя. Но в памяти народа остался именно Транд, которого фарерцы справедливо считают первым борцом за свою независимость. В честь Транда фарерцы по-прежнему называют своих детей. Между тем, имя «Сигмунд» на Фарерских островах почти вышло из употребления. Тем не менее, победа Транда не была безусловной ни в саге, ни в жизни. В последних главах саги Лейв сын Эцура, зять Сигмунда, убивает родичей Транда и получает от конунга Магнуса Доброго (1035–1047) Фарерские острова в лен. После этого, как признает рассказчик саги в гл. LIX, никаких выдающихся достижений (meiri afdrif), связанных с потомками Сигмунда, не было, хотя представители этого рода в XI–XII вв. сохраняли первенство на островах и получали от норвежских конунгов звания управителей (sýslumenn). Напротив, память о событиях начала XI в., когда норвежцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением Транда и его сторонников, прочно запечатлелась в памяти исландцев, и соответствующие рассказы были в уже в первые десятилетия XIII в. включены в саги об Олаве сыне Трюггви и Олаве Святом. Стоит напомнить, что Исландия в это время еще сохраняла независимость, и пример соседней скандинавской общины, вынужденной подчиниться чужеземному конунгу, вряд ли воспринимался апологетически, вопреки заранее заданной установке саг на прославление конунгов-миссионеров.

По-видимому, сведения исландцев о Фарерских островах не были подробными. Они складывались из знания географии островов — здесь изложение саги свободно от ошибок, — рассказов о распрях Сигмунда с Трандом, составляющих основной предмет саги, сведений о времени заселения островов и их общественном устройстве (места тингов, титулы местных хёвдингов и расположение их хуторов), имен отдельных фарерцев XII–XIII вв., с которыми исландцы сталкивались в Норвегии. Особое отношение было к самозванцу Сверриру (ум. 1202 г.), фарерцу, который провозгласил себя сыном конунга и положил начало новой династии в Норвегии, и его родне, наводнившей Норвегию во время смутного времени. В целом же исландцы, что явно следует из текста саги, воспринимали Фарерские острова как отсталую и малокультурную провинцию, живущую по старинке и незнакомую с европейскими обычаями. Ср., в этой связи, рассказы о замужестве старухи Турид, которую персонаж саги называет в гл. LVI «самой завидной невестой на Островах», о колдовстве Транда в гл. XLI и вложенную ему же в уста в гл. LVII простонародную молитву, которую Транд наивно выдает за Credo, т. е. символ веры. Некоторые исследователи предполагали даже, что в молитве Транда исландский рассказчик высмеял фарерские диалектные формы[7]. Интерес исландцев к своим фарерским современникам можно, с долей условности, назвать «этнографическим»: он основывался на стереотипах о нравах соседей и не предполагал специальных знаний.

Иначе обстоит дело с рассказами о заселении Фарерских островов и о викингских походах Сигмунда. Эта часть саги воскрешает в памяти общее героическое прошлое древних скандинавов, когда еще не было однозначного деления на норвежцев, исландцев и фарерцев. Фарерские острова были заселены скандинавами в начале IX в. т. е. примерно на полвека раньше Исландии. По одной из версий, подкрепляемой авторитетом исландского ученого Сэмунда Мудрого (1056–1133), первые скандинавы побывавшие в Исландии, приплыли именно с Фарерских островов[8]. Упоминаемый в начальной главе «Саги о Фарерцах» Грим Камбан был дедом первопоселенца Торольва Жира, ок. 870 г. приплывшего в Исландию с Фарерских островов на корабле викинга Флоки сына Вильгерд[9]. Транд с Гати ведет своей род от норвежца Кетиля Плосконосого (ср. рассказы о последнем в «Саге о Людях с Песчаного Берега»), ок. 880 г. покинувшего Норвегию и захватившего власть в Западных Морях, т. е. на Оркнейских и Южных (Гебридских) островах и в части Шотландии. Потомки Кетиля осели и в Исландии, где сразу же выдвинулись на первые роли (ср. пряди из «Книги о Заселении Земли». В конце X в. Сигмунд сын Брестира повторяет путь Кетиля. Фаререц по месту рождения, но норвежец по воспитанию, Сигмунд делается викингским вождем и, получив мандат от норвежского ярла Хакона, становится хёвдингом в Западных Морях. Покончив с походами, он селится на Фарерских островах, где остается первым по могуществу человеком. Описания удали и боевых искусств Сигмунда выдержаны в духе лучших родовых саг. Подвиги Сигмунда настолько напоминают аналогичные сцены с участием Гуннара с Конца Склона в «Саге о Ньяле», Кьяртана в «Саге о Людях из Лососьей Долины» и других исландцев «века саг», что напрашивается мысль о том, что «Сага о Фарерцах» была смоделирована по образцу названных родовых саг. Но это иллюзия: «Сага о Фарерцах» заведомо древнее этих саг, и нет ни одного случая, где удастся доказать, что она заимствует материал какой-либо родовой саги. Напротив, обратное влияние «Саги о Фарерцах» на родовые саги почти несомненно. Тем самым, как ни парадоксально, описания подвигов знаменитых исландцев в родовых сагах в значительной мере следуют стандартам, впервые отработанным в сагах, героями которых являются жители других стран.

К сведениям, которые исландцы могли почерпнуть только от фарерцев, т. е. к фарерской устной традиции, в саге относится сравнительно немногое — общие характеристики Сигмунда и Транда, рассказы об их союзах и конфликтах с правителями Норвегии и отношении к христианству. Сюда же, бесспорно, относятся имена трех племянников Транда, детей и норвежской жены Сигмунда, его зятя Лейва сына Эцура. Сага точно указывает возраст Сигмунда (ему было девять лет в 975 г., когда пал норвежский конунг Харальд Серая Шкура) и отслеживает большинство его последующих действий по годам, но трудно сказать, является ли такая четкость следствием точных знаний, или, наоборот, следствием домыслов рассказчика. К числу наиболее достоверных деталей относятся сведения о местах убийств ключевых персонажей саги и топографически точные описания этих мест. Рассказ о необычных обстоятельствах, при которых погиб Сигмунд, тоже, вероятно, опирается на местные фарерские предания. В то же время анализ показывает, что в большом числе случаев исландский рассказчик домысливал эпизоды и выдумывал имена второстепенных персонажей. Большинство личных имен и прозвищ в саге не внушают доверия: некоторые из них вообще не встречаются за ее пределами или засвидетельствованы только в других частях Скандинавии и на несколько веков позже. Читателю саги не стоит удивляться обнаружив на ее страницах женщину X в. с христианским именем Сесилия или зловредного работника с экзотическим прозвищем Эльдъярн Перо на Шляпе (гл. V) Элемент литературной игры, побуждавшей рассказчика лихо изобретать сомнительные имена эпизодических персонажей, вроде имен братьев Хавгрима, Хергрима и Бьярнгрима в гл. LI, при том что он не владел существенной информацией о родне главных героев и не мог, например, назвать по имени родителей Бьярни, дяди Транда (гл. V), или матерей Лейва сына Эцура с Гилли (гл. XILIX), был очевиден для подготовленных исландцев XIII–XIV вв. в не меньшей мере, чем для современных комментаторов. К тому же многие из этих исландцев, в отличие от комментаторов, хорошо знали, в какой среде была записана «Сага о Фарерцах» и кто мог быть ее автором. Неудивительно, что многие компиляторы и составители королевских саг в случае, если версия «Саги о Фарерцах» вступала в противоречие с версиями того же эпизода в других памятниках, предпочитали следовать последним и выбрасывали куски «Саги о Фарерцах». Яркий пример вольного обращения рассказчика «Саги о Фарерцах» с культурными реалиями и словами, их обозначающими, демонстрирует гл. LXVIII, где идет речь об убийстве норвежца Карла, случившегося на Фарерских островах в 1028 г. Один из убийц, фаререц Гаут Рыжий, втыкает в землю некое оружие, названное слов refði, заимствованным скандинавами из греческого языка (по-видимому, через посредство варягов). Из контекста следует, что рассказчик называет этим словом небольшую секиру на длинной ручке, оружие, которое обладало достаточной массой и длиной, чтоб с размаху нанести им тяжелый удар[10]. Однако греческое слово, послужившее источником refði, значит «палка», «посох», «жезл»: скандинавы заимствовали это слово в значении «декорированная дубина, которую носит знать». В древнеисландской прозе слово refði встречается преимущественно в переводных текстах и почти неизменно сопровождает описания иноземных конунгов; крайне сомнительно, чтобы фарерцы начала XI в. воспользовались для убийства посланца норвежского конунга столь экзотическим предметом как refði. Можно предположить, что по неясным причинам слово refði вошло в моду в период записи саги и что рассказчик не к месту употребил его в ситуации, где речь шла о небогатых фарерских бондах XI в.

Примерное время записи «Саги о Фарерцах» устанавливается с точностью, превышающей датировки большинства саг, что показал Оулавюр Хатльдоурссон. Нижней границей времени создания протографа служит упоминание в последней главе Эйнара сына Скегги, управителя норвежских конунгов на Фарерских островах, который упоминается в другом тексте в рассказе о событиях 1210 г.[11]. «Сага о Фарерцах» говорит об Эйнаре, что он «еще недавно был управителем на Островах». Кроме того, есть основания считать, что «Сага о Фарерцах» старше «Саги об Оркнейцах», протограф которой был записан ок. 1200 г.[12]. Верхней границей служит время создания саг об Олаве Святом, в состав которых вставлялись главы «Саги о Фарерцах». «Сага об Олаве Святом», написанная Снорри Стурлусоном, датируется 1220–1230 гг. «Сага о Фарерцах» старше не только саги Снорри, но и той редакции «Саги об Олаве Святом», которая была составлена секретарем Снорри, аббатом Стюрмиром сыном Кари. Эта сага непосредственно предшествовала редакции Снорри[13]. Тем самым «Сага о Фарерцах» почти наверняка была записана в период 1210–1215 гг. Стилистические и текстологические соображения, в частности, ссылки на род Кетиля Плосконосого, побуждают считать, что сагу записали в Западной Исландии, в окрестностях Широкого Фьорда. Но эта гипотеза, в отличие от датировки протографа, не может быть строго доказана[14].

Раннее время записи «Саги о Фарерцах», когда книжная традиция в Исландии еще не устоялась, лучше всего подтверждается языком саги, и, прежде всего, ее синтаксисом. Оулавюр Хатльдоурссон отмечает, что саги, записанные в начале XIII в., значительно чаще используют дейктические частицы nú «вот», «сейчас», «теперь» и þá «тогда», «потом», характерные для разговорного языка[15]. Это наблюдение верно, но ему есть все основания придать более категоричную форму: рассказчик «Саги о Фарерцах» ориентировался на идиоматично звучащую устную речь и систематически использовал не только упомянутые частицы, но и целые цепочки безударных слов, группировавшиеся по строгому правилу, т. н. закону Ваккернагсля[16]. Этот закон действовал в германских языках, в основном, в дописьменный период; он характерен, прежде всего, для языков со свободным порядком слов[17]. Разумеется, все эти соображения доказывают лишь то, что синтаксис «Саги о Фарерцах» организован в соответствии с законами устного рассказа в самом древнеисландском языке, а не то, что «Сага о Фарерцах» продолжает фарерскую устную традицию.

В XIV в. содержание саги было изложено стихами в трех циклах рим, т. е. исландских баллад. Сохранилось два цикла (не полностью). Они носят названия «Римы Сигмунда» и «Трэнлы», т. е. «Стихи о Транде». Эти два цикла, как полагают, сложены разными поэтами. «Римы Сигмунда» и «Трэнлы» не опираются на устную традицию. Их ценность в том, что они следуют письменному тексту первоначальной версии «Саги о Фарерцах» и сохраняют второстепенные детали, выброшенные позднейшими компиляторами[18]. Так, только в римах упоминается прозвище племянника Транда, Сигурда сына Торлака — Сигурд Кольцо. Прозвище брата Сигурда, Торда Коротышки, приводится во многих источниках, но лишь благодаря римам мы знаем, что прозвище было ироническим: его носитель был «высок на диво»[19].

Хронология событий саги, согласно се собственному свидетельству и другим источникам, выстраивается так:
Родился Грим Камбан ок. 800 г.
Грим Камбан селится на Фарерских островах ок. 820 г.
Фарерцы открывают Исландию ок. 870 г.
Ауд Многомудрая останавливается на Фарерских островах ок. 880 г.
Родился Торбьёрн Бородач с Гати ок. 910 г.
Родился Транд с Гати ок. 950 г.
Родился Сигмунд сын Брестира 966 г.
Транд прибыл на ярмарку в Халейри ок. 970 г.
Убийство Брестира и Бейнира, гибель конунга Харальда Серая 975 г.
Шкура Сигмунд встречается с ярлом Хаконом Могучим, рождение Торы дочери Сигмунда 984 г.
Поход Сигмунда в Балтийское море лето 985 г.
Поход Сигмунда в Швецию лето 986 г.
Поход Сигмунда к Оркнейским островам лето 987 г.
Возвращение Сигмунда на Фарерские острова, убийство Эцура сына Хавгрима лето 988 г.
Ярл Хакон Могучий мирит Сигмунда с Трандом 989 г.
Родился Торальв с Димуна ок. 990 г.
Примирение Сигмунда с Лейвом сыном Эцура 993 г.
Битва ярлов с йомсвикингами в заливе Хьёрунгаваг 994 г.
Гибель ярла Хакона Могучего 995 г.
Сигмунд прибывает к конунгу Олаву сыну Трюггви 997 г.
Крещение жителей Фарерских островов 999 г.
Битва при Свольдре, гибель конунга Олава сына Трюггви 1000 г.
Гибель Сигмунда ок. 1002–1005 гг.
Лейв сын Эцура женится на Торе ок. 1005–1008 гг.
Смерть ярла Свейна сына Эйрика 1015 г.
Убийство Торальва с Димуна, рождение Сигмунда сына Лейва 1026 г.
Убийство Карла из Мёра, изгнание конунга Олава Святого 1028 г.
Примирение Лейва и Гилли с Трандом 1029 г.
Гибель конунга Олава Святого 1030 г.
Убийство Сигурда сына Торлака и его братьев. Смерть Транда ок. 1035 г.
Смерть Лейва и Турид ок. 1040 г.
Смерть конунга Магнуса Доброго 1047 г.

Перевод «Саги о Фарерцах» на фарерский язык, выполненный пастором Йоханом Хенриком Шрётером (1751–1861) и И. Давидсеном, был издан уже в 1832 г. (вместе с датским переводом К. К. Равна)[20] и стал вехой для истории фарерской литературы и языка. В своем переводе И. X. Шрётер привел оригинальный фарерский вариант «Кредды» Транда. Это дало повод для филологической дискуссии о происхождении данного текста и его структуре; этот спорный вопрос обсуждается в примечаниях к части II.

«Сага о Фарерцах» переводилась также на шведский, норвежский, английский, французский и немецкий языки. На русский язык сага переводится впервые. Перевод сделан по изданию: Færeyinga saga / Ólafur Halldórsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1987.

[1] Сообщество йомсвикингов просуществовало ок. 70–100 лет: пик их военной активности пришелся на конец X — начало XI вв. В сторону Исландии йомсвикинги не могли плавать по техническим причинам: военные корабли викингов не были приспособлены для дальних морских переходов. Поэтому контакты исландцев с йомсвикингами, в основном, сводились к: а) случаям, когда исландцы сражались против йомсвикингов (ср. рассказ о битве Гудлейва с ярлом Гюрдом) или, наоборот, вступали в их ряды (ср. рассказ о Бьёрне Бойце Широкого Залива), b) поездкам исландских скальдов к вождям йомсвикингов.

[2] Færeyinga saga / Ólafur Halldórsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1987. Ранее Оулавюр Хатльдоурссон выпустил популярное издание саги в серии Íslensk Úrvalsrit.

[3] Старшая из рукописей «Саги об Олаве сыне Трюггви», AM 61 fol., датируется временем ок. 1360 г.

[4] Первая часть «Книги с Плоского Острова» была составлена Йоном Тордарсоном в 1387 г.

[5] Главу XLII, содержащую характеристику ярла Эйрика сына Хакопа, компилятор переставил, дабы объединить рассказы «Саги о Фарерцах» и «Саги об Оркнейцах», относящиеся к примерно одному и тому же времени. В протографе «Саги о Фарерцах» данная глава, как показал Оулавюр Хатльдоурссон, стояла непосредственно за главой XXXIV, где говорилось о том, что ярлы Свейн и Эйрик после победы в битве при Свольдре в 1000 г. вызвали Сигмунда к себе.

[6] Ранее прозвище передавалось как Транд с Гаты. Древнескандинавское слово gata «улица» является ранним заимствованием из славянского «гать». В этой связи мы сочли возможным в данном томе последовательно переводить фарерский топоним как «Гать».

[7] Foote P. Þrándr and the Apostles // Medieval Literature and Civilization: Studies in Memory of G. N. Garmonsway. London, 1969. P. 129–140.

[8] Ссылка на Сэмунда Мудрого есть в начале редакции «Книги о Заселении Земли», составленной Стурлой Тордарсоном (S 3). Стурла называет по имени первого фарерца, достигшего Исландии: это был викинг Наддодд (Naddoddr). Неясно, упоминал ли Наддодда Сэмунд Мудрый.

[9] Об этом эпизоде рассказывается в «Книге о Заселении Земли» (S 5, Н 5).

[10] См.: H. Falk. Altnordische Waffenkunde // Skrifter utg. av Videnskapsselskapet i Kristiania. II. Hist.-Filos. Kl. 1914. No. 6. Kristiania, 1914. S. 114.

[11] В пространной редакции «Саг о Посошниках», сохранившейся в пересказе Педера Клауссона Фриса, говорится, что Эйнар, управитель (syslemand), привез в 1210 г. в Норвегию к ярлу Филиппусу на своем корабле некоего Эрлинга, выдававшею себя за сына конунга Сверрира.

[12] Ólafur Halldórsson. Formáli // Færeyinga saga / Ólafur Halldórsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1987. Bis. CCXXXIII.

[13] Ólafur Halldórsson. Op. cit. Bls. CCXXIII–CCXXIV.

[14] Одним из косвенных доводов служит то, что упомянутый выше Эйнар, управитель на Фарерских островах, был женат на исландке, которая доводилась праправнучкой Снорри Годи, хёвдингу Широкого Фьорда и главному герою «Саги о Людях с Песчаного Берега». См.: Ibid. Bis. CCXXI.

[15] Эту особенность оригинала переводчик попытался отразить.

[16] Тот же вывод справедлив по отношению к языку «Саги об Оркнейцах».

[17] Строгое доказательство этого положения см. в кн.: Циммерлинг А. В. Типологический синтаксис скандинавских языков. М., 2002. С. 367–375.

[18] Ólafur Halldórsson. Op. cit. Bls. CXXVII.

[19] Ibid. Bis. CXXI.

[20] В 1972 г. эта ставшая раритетом книга было переиздана фототипическим способом : Færeyinga Saga eller Færøboernes Historic i den islandske Grundtext med færøisk og dansk Oversættelse / Udgiven af Carl Christian Rafn. Tórshavn, 1972.

[1] Прозвище «Камбан» кельтского происхождения, но его точный смысл неясен. Грим Камбан должен был родиться ок. 800 г.: его внук Торольв Жир плавал в Исландию ок. 870 г. О Гриме «Книга Хаука» (Н 19) говорит, что он был «прозван Камбан» и что «ему после смерти приносили жертвы ввиду его приятного нрава (fyrir þókkasæld sina)». Это необычное сообщение составитель «Книги Хаука», Хаук сын Эрленда, почерпнул из «Книги Стюрмира», но неизвестно, откуда его взял составитель этой редакции, аббат Стюрмир Мудрый. Возможно, соответствующий рассказ был в протографе «Саги о Фарерцах».

[2] Первые скандинавские поселенцы прибыли на Фарерские острова ок. 820 г. После упоминания имени Грима Камбана в тексте «Саги об Олаве сыне Трюггви» (рукопись AM 61 fol.) стоит генеалогия, связывающая Грима Камбана с его потомком по прямой линии, исландским хёвдингом начала XI в. Гудмундом Могучим. Там же приводится генеалогия, связывающая Аудуна Гнилушку (Auðunn rotin), правнука Грима Камбана, с епископом Гудмундом сыном Ари (ум. 1237 г.). Обе генеалогии приводятся в «Книге о Заселении Земли» (S 232, Н 198). Возможно, что первая генеалогия была в протографе «Саги о Фарерцах».

[3] Об Ауд Многомудрой, ее остановке на Фарерских островах и замужестве Олов, внучки Ауд, рассказывается в «Саге о Людях из Лососьей Долины». О родственных связях между исландцами и Жителями Гати упоминает также Ари Мудрый, см. «Жизнь Снорри Годи», с. 130.

[4] Рассказчик саги не знал, сколько поколений связывали Олов и Торбьёрна Бородача с Гати. Из контекста саги следует, что последний умер ок. 970 г.

[5] Халейри — древнее название области Халланд в Южной Швеции. Халланд и соседние области Сконе и Блскинге до XVII в. принадлежали Дании. В начале XIII в., в эпоху записи саги, крупная летняя ярмарка проводилась не в Халланде, а в Сконе. Ярмарка в Сконе длилась с 15 августа по 9 сентября. На ней присутствовал датский конунг с дружиной.

[6] Прическа Транда на ярмарке — «щетина дыбом на бритой голове» — выдаст его низкий социальный статус на тот момент: голову брили подросткам, нищим и рабам.

[7] Ниже в саге Сесилия названа женой Брестира, а не его наложницей. Христианское имя Сесилия, которое приписано норвежке или фарерке X в., подозрительно. Имя Сесилия носила мать конунга Инги сына Барда (ум. 1217 г.).

[8] Рассказчик саги опускает имя матери Бьярни, так как не может его сообщить. Из текста следует, что мать Бьярни была сестрой Гудрун, матери Транда.

[9] Нападение первым — собственно исландский, а не норвежский правовой термин. Поэтому ссылка на «древние законы», к которым якобы прибегнул Брестир, со стороны рассказчика не оправдана.

[10] «Цена коровы» (kúgildi) — исландская мера, соответствовавшая полмарке бледного серебра. Неизвестно, применялась ли эта мера на Фарерских островах.

[11] Повторное упоминание жен и детей Брестира с Бейниром объясняется небрежностью компилятора «Книги с Плоского Острова», Йона Тордарсона. В начале гл. V он следовал самостоятельной редакции «Саги о Фарерцах», а в рассказе о гибели Брестира с Бейниром в гл. VII взял за основу какую-то иную версию. Имеется фактическая нестыковка между текстом двух глав: в гл. V сказано, что Брестир с братом не были женаты, а в гл. VII говорится, что Сесилия была женой Брестира, и сообщается, что она была родом из Норвегии. Синтаксический анализ побуждает считать, что текст спорного места в гл. V взят из протографа саги, а текст в гл. VII возник как конъектура к нему.

[12] Хольмгард — скандинавское название Новгорода.

[13] Конунг Харальд Серая Шкура пал в Дании в 975 г. Выражение «пал за пределами страны» одновременно подчеркивает, что в Норвегии произошла смена власти и что конунг погиб в походе.

[14] Конунг Олав сын Трюггви (ум. 1000 г.), с которым Сигмунду предстоит познакомиться впоследствии, во всех сагах представлен как эталон силы и мужества. В редакции «Саги об Олаве Святом», составленной Снорри Стурлусоном, Олав сын Трюггви признается одним из трех величайших воинов Норвегии, наряду с конунгом Хаконом Воспитанником Адальстейна (ум. 960 г.) и Асмундом сыном Гранкеля (первая треть XI в.).

[15] Имя Торальв, которым рассказчик наделяет норвежского бонда, отца Рагнхильд, едва ли взято из устной традиции. Рассказчик домыслил его, основываясь на том факте, что старшего сына Сигмунда, о котором имелись достоверные сведения, звали Торальв.

[16] Рассказчик по неизвестным причинам наделил мать Рагнхильд крайне маркированным именем «Идунн», которое носит женское божество скандинавского пантеона. В «Книге о Заселении Земли» упомянуты всего две женщины по имени «Идунн», причем в одном случае редакция Хаука (Н 187) называет персонажа именем «Торунн».

[17] Имя Стейнгрим, которым рассказчик наделяет отца Ульва, скорее всего, домыслено им на основании того факта, что одного из сыновей Сигмунда звали «Стейнгрим».

[18] Имя Тора, рассказчик наделил мать Ульва, домыслено им на основании того факта, что это имя носила дочь Сигмунда.

[19] Упоминание о том, что в пещере объявленному вне закона «становится скучно» и он ищет женского общества, повторяются в ряде саг. Ср., прежде всего, «Сагу о Названых Братьях» и «Сагу об Ароне сыне Хьёрлейва».

[20] Свейн сын Хакона (ум. 1015 г.), которого сага вначале называет не «ярлом», а «ярловым сыном», был младшим, но при этом законнорожденным, сыном ярла Хакона. В большинстве королевских саг Свейн находится в тени своего брата Эйрика, но «Сага о Фарерцах» тепло относится к Свейну, оказавшему Сигмунду особое покровительство. Эта особенность саги явно основывается на устных рассказах о Сигмунде и его отношениях с ярлами.

[21] Ярл Эйрик (ум. 1013 г.) — старший, но незаконнорожденный сын ярла Хакона — во всех сагах описывается как один из лучших правителей Норвегии, храбрый воин, удачливый полководец и великодушный человек. Ср. похвалу ярлу Эйрику ниже в гл. XXXV.

[22] «Восточным Морем» сага называет Балтийское море.

[23] «Широкая Река», по-видимому — р. Эльба.

[24] Дракон — боевой корабль викингов с головой дракона, вырезанной на штевне.

[25] Энгульсэй — остров Энглсакс.

[26] Описание, данное в саге острову Подкова, лучше подходит для острова Большой Димун, который действительно представляет собой неприступную крепость. Эту неточность первым отметил создатель литературного фарерского языка В. У. Хаммерсхаймб (1819–1909).

[27] Торгерд Невеста Хёрди (или: «Невеста Хёльги») — языческое божество, почитавшееся в Норвегии. Из намеков королевских саг можно понять, что ее культ был связан с человеческими жертвоприношениями.

 

                                                                       Сага о гутах[1]

Последние 8 листов древнейшей (середины XIV в.) пергаментной рукописи «Гуталага» (или «Готландслага») — сборника обычного права острова Готланд — на древнегутском языке занимает описание древней истории Готланда. Один из первых издателей «Гуталага», шведский ученый Карл Юхан Шлютер назвал в 1852 г. эту часть «Гуталага» «Историей Готланда» (Historia Gotlandiae), а другой шведский исследователь Карл Сэве (в 1859 г.) — «Сагой о гутах» (Gutasaga). Последнее название стало общепринятым в науке. Шлютер разделил текст «Саги о гутах» на 6 глав, исходя из ее содержания.

«Сага о гутах», описывающая заселение Готланда, языческие верования и жертвоприношения гутов, подчинение острова власти конунга свеев, принятие гутами христианства, государственно-правовой и церковный статус Готланда, является естественным дополнением «Гуталага» и считается достоверным историческим источником. Полагают, что она была написана около 1220 г. Автор ее неизвестен[2].

Вместе с тремя вестгётскими хрониками («Лагманы вестгётов», «Крещеные короли Швеции», «Перечень епископов») середины XIII в. «Сага о гутах» является одной из древнейших шведских хроник.

«Сага о гутах» переводилась на шведский (несколько раз), немецкий и датский языки. На русском языке она публикуется впервые.

Настоящий перевод сделан по классическому изданию: «Samling af Sweriges Gamla Lagar». Utg. C. J. Schlyter. Bd. 7. Lund, 1852.
1

Готланд первым нашел один человек, которого звали Тиелвар. В то время Готланд был так заколдован, что днем опускался на дно моря, а по ночам всплывал. Но этот человек впервые привез на остров огонь, и после этого тот [остров] никогда не опускался на дно[3]. У этого Тиелвара был сын, которого звали Хафди[4]. И жену Хафди звали Белая Звезда. Они были первыми жителями Готланда. В первую ночь, в которую они спали вместе, Белой Звезде приснился сон: как будто в ее груди сплелись три змеи, и ей показалось, что они выползли оттуда. Она рассказала этот сон своему мужу Хафди. Он истолковал его так:

«Все связано кольцами. Эта земля будет населена, и три сына будет у нас».

Он дал им всем имена еще до их рождения:

«Гути[5] будет Готландом владеть, Грайпер будут звать второго, и Гуннфьяун — третьего».

Затем они разделили Готланд на три тридьунга, так, что Грайпер, самый старший, получил северный тридьунг, Гути — средний и Гуннфьяун — южный[6]. От этих трех людей впоследствии в течение долгого времени население Готланда настолько размножилось, что страна не могла всех прокормить. Тогда они выслали из страны по жребию каждого третьего мужчину, так что те могли сохранить и увезти с собой все, что имели на поверхности земли[7]. Они не хотели уезжать, но поплыли к Торсборгу[8] и там поселились. Но жители той земли не захотели их терпеть и изгнали их. Тогда они поплыли на остров Форё[9] и поселились там. Но и там они не могли себя прокормить и поплыли на один остров близ Эстланд[10], который называется Дагё[11], и поселились там, и построили [там] борг[12], остатки которого видны еще и теперь. Но и там они не могли себя прокормить и поплыли к реке, которая называется Дюна[13], а по ней — через Рюцаланд[14]. Они плыли так долго, что приплыли в Грекланд[15]. Они попросили у конунга греков разрешения жить там «в новолуние и в ущербную луну». Конунг разрешил им и думал, что это продлится не больше одного месяца. После того как прошел месяц, он хотел было предложить им уйти. Но они отвечали, что новолуние и ущербная луна бывают всегда, и сказали, что им было так обещано. Спор между ними дошел до королевы. Она сказала: «Господин мой, конунг! Ты разрешил им жить [здесь] «в новолуние и в ущербную луну». Это значит «навеки». Ты не можешь отказаться от своих слов». Так они и жили там, и живут еще и теперь, и еще сохранили кое-что из нашего языка[16].

До этого времени и еще много позднее люди верили в рощи и курганы, в священные места и священные столбы и в языческих богов[17]. Они приносили в жертву своих сыновей и дочерей, и скот вместе с едой и питьем. Они делали это из страха. Вся страна приносила за себя высшее кровавое жертвоприношение людьми. И каждый тридьунг также приносил за себя человеческие жертвы. Но меньшие тинги[18] приносили меньшие жертвы: скотом, едой и питьем. Они называли себя «кипятящими товарищами»[19], ибо они сообща варили [жертвы][20].
2

Многие конунги сражались с Готландом, пока он был языческим. Однако гуты всегда побеждали и сохраняли свое право. Потом гуты посылали в Швецию многих посланцев. Но никто из них не мог заключить мира, кроме Авайра Соломенной Ноги из прихода Альва[21]; он первый заключил мир с конунгом свеев[22]. Когда гуты попросили его поехать [в Швецию], он отвечал: «Вы знаете, что тогда я буду ближе всего к смерти и погибели. Если вы хотите, чтобы я поехал на столь опасное дело, заплатите мне три вергельда: один за меня самого, другой за моего сына и третий за жену»[23]. Ибо он был умным и сведущим в колдовстве, как рассказывается в преданиях о нем[24]. Он заключил нерушимый договор с конунгом свеев. Шестьдесят марок серебра ежегодно, это — дань гутов, причем конунг Швеции должен получать сорок марок серебра из шестидесяти и ярл[25] — двадцать марок серебра. Этот договор он заключил по совету страны [данному ему] до того, как он уехал из дома. Так гуты добровольно подчинились конунгу свеев, чтобы они могли свободно посещать все места в Швеции без пошлины и всех [других] платежей. Также и свей имеют право посещать Готланд без запрета на ввоз зерна или других запретов. Конунг свеев должен был защищать гутов и оказывать им помощь, если они нуждались в этом и требовали этого. Конунг и равным образом ярл должны посылать посланцев на тинг всех гутов[26] и велеть [им] там взимать свою дань. Посланцы должны объявлять, гутам мир, чтобы [они могли] плыть через море во все места, которые принадлежат конунгу Уппсалы[27], и равным образом [мир] тем, которые держат путь сюда [на Готланд][28].
3

Потом [на Готланд] прибыл конунг Олаф Святой[29], бежавший на кораблях из Норвегии, и причалил в гавани, которая называется Окергарн[30]. Там Олаф Святой оставался долго. Тогда к нему приехали со своими дарами Ормика из Хайнайма[31] и многие могущественные люди. Этот Ормика подарил ему двенадцать баранов вместе с другими ценностями. Тогда конунг Олаф Святой подарил ему в качестве ответного дара два кубка и широкий топор. Тогда Ормика принял христианство по наущению Олафа Святого и построил молельню на том самом месте, где теперь стоит Окерганская церковь. Оттуда Олаф Святой уплыл к Йерцлафу[32] в Хульмгард[33].
4

Хотя гуты были язычниками, они все же плавали с купеческими товарами во все страны, как в христианские, так и в языческие[34]. Тогда купцы узнали христианские обычаи в христианских странах. [И] тогда некоторые [из них] велели там себя крестить и привозили на Готланд христианских священников. Ботайр из Акебэкка[35] звали того, кто первым построил церковь на том месте, которое теперь называется Куластедар[36]. Страна не пожелала допустить этого и сожгла ее: поэтому [это место] еще теперь называют Куластедар. В то время кровавые жертвоприношения приносились в Ви[37]. Там [он] построил другую церковь. Страна хотела сжечь и эту церковь. Тогда он сам залез на церковь и сказал: «[Если] вы хотите сжечь церковь, тогда вы должны сжечь меня вместе с нею». Он сам был могущественным [человеком] и его жена была дочерью очень могущественного человека, которого звали Ликкайр Мудрый; он жил на том месте, которое называют Стайнкирхиу[38]. В то время он был самым могущественным человеком. Он помог Ботайру, своему зятю, и сказал так: «Не вздумайте сжечь этого человека или его церковь, ибо она стоит в Ви[39], ниже горы»[40]. Поэтому эта церковь осталась несожженной. Она была построена и названа Церковью Всех Святых — на том месте, которое теперь называется Петерсчюрка[41]. Это была первая церковь на Готланде, которая осталась стоять. Спустя некоторое время после этого его тесть Ликкайр Мудрый велел крестить себя и свою жену, своих детей и всех своих домочадцев, и построил церковь в своем дворе, на том месте, которое теперь называется Стайнкирхиу. Это была первая церковь в северном тридьунге страны. После того, как гуты узнали обычаи крещеных людей, они слушали божьи заповеди и поучения ученых людей[42]. Тогда они поголовно приняли христианство, добровольно, без принуждения, так что никто не принуждал их к христианству. После того как они были поголовно окрещены, была построена вторая церковь в стране, в Атлингабу[43]; она была первой в среднем тридьунге. Потом была построена третья церковь в стране в Фардайме[44], в южном тридьунге. Затем на Готланде появилось множество церквей, ибо люди [сами] строили себе церкви для большего удобства.
5

Пока Готланд не стал подчиняться одному епископу, на Готланд приезжали епископы, которые были паломниками в святой земле Иерусалиме и ехали оттуда домой. В то время путь на восток шел через Рюцаланд и Грекланд до Иерусалима. Сначала они освящали церкви и кладбища по просьбе тех, кто велел построить церкви. Потом, когда гуты приняли христианство, они послали посланцев к высшему епископу в Линчёпинг[45], ибо он был ближайшим к ним [епископом], чтобы он по установленному праву приезжал бы на Готланд для того, чтобы оказывать помощь[46] на следующих условиях. Епископ должен приезжать из Линчёпинга каждый третий год со своими двенадцатью людьми, которые должны сопровождать его по всей стране на лошадях бондов; [именно] с таким числом [людей], а не с большим. Таким образом должен ехать епископ по Готланду, чтобы освящать церкви и получать свой гингерд[47]: три угощения, и не более, вместе с тремя марками при каждом освящении церкви; при освящении алтаря одно угощение вместе с двенадцатью эре, если будет освящен только один алтарь; но если не освящены и алтарь, и церковь, тогда они должны освящаться за три угощения и три марки пеннингов[48]. С каждого другого священника епископ, когда он приедет, должен получать в качестве гингерда три угощения и не более. С каждого другого священника, который не дал гингерд в том году, епископ должен получить выкуп, величина которого установлена для каждой церкви. Те, кто не дали гингерд в тот раз, должны дать гингерд, когда епископ приедет снова на третий год[49]. И тогда должны давать выкуп те, кто в прошлый раз давал гингерд. [Если] возникнут споры, которые должен рассудить епископ, они должны разрешаться в том самом тридьунге [в котором возникли], ибо об истине больше всех знают те люди, которые живут ближе всего к тому месту [где возник спор]. [Если] спор не будет разрешен там[50], тогда его следует передать на обсуждение всех людей[51], а не из одного тридьунга в другой[52]. [Если] возникнут ссоры или споры, которые надлежит рассудить епископу, тогда следует ожидать прибытия епископа сюда [на Готланд], а не переезжать [к нему], если к этому не принудит затруднительное положение и прегрешение не будет столь великим, что прост[53] не может дать [его] отпущения. Тогда надлежит переезжать[54] между мессой [святой] Вальборг и мессой всех святых[55], но не зимой, не до мессы [святой] Вальборг. Штрафы епископу на Готланде — не выше трех марок[56].
6

После того, как гуты взяли себе епископа и священников и полностью приняли христианство[57], тогда они взяли на себя также [обязанность] сопровождать конунга свеев в военном походе на семи шняках против языческих стран, но не против христианских; однако с условием, что конунг должен приказывать гутам, участвовать в ледунге[58] после зимы и предоставлять им месячную отсрочку до дня сбора ледунга, но сбор ледунга должен происходить до середины лета и не позднее. Тогда это приказано законно, но не иначе. Тогда гуты имеют право ехать в ледунг, если они пожелают, на своих шняках и с восьминедельным запасом продовольствия, но не с большим. Если гуты не могут сопровождать [конунга в ледунге], то они должны заплатить сорок марок пеннингов за каждую шняку, но, однако, только на следующий год, а не в тот год, когда был приказан ледунг. Это называется ледунгсламе[59]. В тот месяц[60] в течение недели вокруг должна ходить палочка-приказ[61] и должен быть созван тинг. Если они будут едины в том, что следует участвовать в ледунге, то затем в течение полумесяца они должны готовиться к походу и потом за семь суток до дня сбора ледунга участники должны быть готовы и ждать ветра. Если случится так, что в ту неделю не будет хорошего ветра, тогда они должны ждать [ветра] еще семь суток после дня сбора ледунга. Но если и в течение этого времени не будет хорошего ветра, тогда они могут безнаказанно ехать домой, ибо они не могли плыть через море на веслах, не под парусами. Если приказ о ледунге придет в более короткое время, чем месяц, тогда не следует ехать, но можно безнаказанно сидеть дома. [Если] случится так, что конунг не пожелает поверить, что приказы [о ледунге] прибыли незаконно или что ветер помешал [им прибыть в ледунг] в законное время, тогда посланцы конунга, которые взимают дань на том тинге, который является ближайшим после мессы святого Петра[62], должны взять клятву с двенадцати присяжных, которых пожелают назначить посланцы конунга, в том, что они оставались дома на законном основании[63].

Никакая клятва присяжных не должна даваться на Готланде, кроме клятвы конунгу[64].

Может произойти такая несправедливость, что коронованный конунг[65] будет силой изгнан из своего государства. Тогда гуты не должны платить дань, но [должны] удерживать ее в течение трех лет. И они должны, однако, собирать дань ежегодно и хранить ее, но пусть отдадут ее тогда, когда пройдет три года, тому, кто в то время будет править в Швеции.

Грамота с любым приказом конунга должна посылаться запечатанной печатью конунга[66], а не открытой.
                                                                          Примечания

[1] Гуты (gutar) — древнешведское племя, населявшее остров Готланд.

[2] Подробнее о «Саге о гутах» см.: Е. Wessén. Gutasagan. — «Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder fra vikingetid til reformationstid», Bd. V. København, 1960 и указанную там литературу.

[3] Огонь считался средством, предохраняющим от колдовства и разрушающим чары. Из исландских источников известен также обычай древних скандинавов вступать во владение новой землей посредством обхода ее границ с огнем (факелами) в руках.

[4] Один приход на Готланде называется Хавдхем (Hafdhem) — «Жилище Хафлиди».

[5] Гути (Guti) — эпоним Готланда.

[6] В средние века Готланд делился на три больших судебных округа — тридьунга, буквально — «трети» (ед. ч. þriþiung мн. ч. þriþiungar). Каждый тридьунг делился на два шеттунга, буквально — «шестая часть» (ед. ч. siettung, мн. ч. siettungar). Каждый шеттунг делился на «тинги» (þing). Тинг был самым мелким судебным округом.

[7] Археологи констатируют значительное уменьшение находок и изменение типов древностей на Готланде в конце V – первой половине VI в. Это указывает на значительное уменьшение численности населения и, возможно, на эмиграцию с Готланда. В то же самое время в Восточной Прибалтике и в Северо-Западной Руси констатируют готландское влияние на некоторые типы древностей. Б. Нерман (См. В. Nerman. Die Vöíkerwanderungszeit Gotlands. Stockholm, 1935, S. 126 и след.) связывает эти факты с рассказом «Саги о гутах» об эмиграции с острова. В хронике середины XVI в. «Происхождение, переселения, войны и колонии кимвров и готов», написанной по-латыни датским священником Николаем Петрейем, рассказывается, что, после того как в течение столетий население Готланда сильно увеличилось, один из потомков Тиелвара, Хангвар, правивший в то время Готландом, созвал «совет страны». На нем было решено выслать по жребию из страны каждого третьего мужчину. Тогда Хангвар собрал войско из 15.000 воинов и с флотом из «бесчисленных кораблей» отплыл в Эстонию. Это произошло в 903 г. «после всемирного потопа».

[8] Торсборг (Þorsborg) — современный Торсбурген, известковая гора в приходе Креклингбу, недалеко от восточного побережья Готланда, на которой сохранились остатки наиболее значительного в Швеции древнего укрепления. Склоны горы в общем обрывисты и труднодоступны, но в более доступных местах в древности были сооружены мощные каменные валы. Предполагают, что для сооружения этой стены в течение целого года должны были работать около 3.000 человек. Считают, что это укрепление было построено около 400 г.

[9] Форё — остров у северного побережья Готланда.

[10] Эстланд — страна эстов, Эстония.

[11] Дагё — остров Хиума.

[12] Борг — укрепление. Ср. бург.

[13] Дюна — Западная Двина.

[14] Рюцаланд (ryza land) — страна русов, Русь.

[15] Грекланд — страна греков, Византия.

[16] По-видимому, здесь имеются в виду крымские готы, поселения которых существовали в Крыму еще в конце XVIII в.

[17] Ср. гл. 4 «Гуталага», где запрещается поклоняться рощам, курганам, языческим богам, священным местам и священным столбам.

[18] Тинг (þing) — народное собрание. Народное собрание всего Готланда — «тинг всех гутов» (др.-гутск. gutnalþing) — было высшим судебным и законодательным органом острова. Свои тинги — судебные собрания, на которых творили суд и расправу, — имели судебные округа — тридьунги, шеттунги и тинги (см. прим. 4 к данной главе), на которые делился Готланд.

[19] «Кипятящие товарищи» — др.-гутск. suþnautar.

[20] Данное место саги свидетельствует о связи языческого культа с тинговой организацией.

[21] Приход во внутренней части южного Готланда.

[22] Свеи — название древнешведского племени, жившего в Средней Швеции, в Свеаланде.

[23] Согласно гл. 15 «Гуталага», вергельд гута равнялся 3 маркам золота. Из «Гуталага» также явствует, что 1 марка золота равнялась 8 маркам серебра.

[24] Как рассказывается в преданиях о нем (so sum saghur af ganga). Очевидно, здесь имеются в виду неизвестные предания о колдовстве и мудрости Авайра.

[25] Ярл — высшее должностное лицо конунга Швеции до середины XIII в. Судя по имеющимся источникам, ярл был верховным военачальником и верховным судьей.

[26] «Тинг всех гутов» — др.-гутск. gutnalþing.

[27] «Конунг Уппсалы» — титул конунга свеев во времена язычества.

[28] Вероятно, жители земель, подвластных конунгу свеев.

[29] Конунг Олаф Святой — норвежский конунг Олаф Харальдссон (1013/1015–1030 гг.).

[30] Окергарн (др.-гутск. Acrgarn) — гавань в приходе Хельви в северо-восточной части Готланда. Это место теперь называется Санкт Уловсхольм — «Островок святого Улова (Олафа)».

[31] Хайнайм — современный приход Хейнум в северной части Готланда, между Висбю и Хельви.

[32] Йерцлаф — русский великий князь Ярослав Мудрый (978–1054 гг.).

[33] Хульмгард — Новгород. Олаф Святой бежал из Норвегии в Новгород в 1029 г. Однако в это время резиденция Ярослава была в Киеве.

[34] О широкой внешней торговле Готланда в эпоху викингов (IX–XI вв.), т. е. в языческое время, свидетельствуют найденные там многочисленные клады иностранных монет (главным образом немецких, арабских и английских).

[35] Приход к северо-западу от города Рума.

[36] Куластедар — современный двор Кульстеде в приходе Валльс, западнее Румы; буквально означает «сожженное место».

[37] Ви — где-то на месте современного города Висбю. Название Висбю буквально означает «деревня близ Ви», а слово «ви» (vi) означает «святыня, священное место». Следовательно, город Висбю вырос близ центра языческого культа.

[38] Стайнкирхиу — какое-то место в приходе Стенчюрка, расположенном северо-восточнее Висбю. Название означает «каменная церковь».

[39] Т. е. на священном для язычников месте.

[40] По мнению Э. Вессена, слова «ниже горы» добавлены автором текста саги для уточнения местоположения упомянутой церкви («Svenska landskapslagar» tolkade och förklarade för nytidens svenskar av A. Holmbäck och E. Wessén. Ser. 4. Uppsala, 1943, s. 312, not. 36).

[41] Петерсчюрка — «Церковь Петра».

[42] «Ученые люди» — вероятно, христианские священники.

[43] Атлингабу — приход Атлингбу, севернее города Румы.

[44] Фардайм — приход Фардхем, расположенный примерно в центре южной части Готланда.

[45] Линчёпинг — место сбора областного тинга Эстергётланда и центр Линчёпингской епархии.

[46] Т. е. освящать церкви и выносить решения по церковным делам, подлежащим юрисдикции епископа.

[47] Гингерд (gingerþ) — содержание для епископа и его свиты.

[48] Эре — ⅓ весовой марки серебра. Пеннинг — самая мелкая серебряная монета. 1 марка пеннингов равнялась 192 пеннингам.

[49] Т. е. через 3 года.

[50] Т. е. на тинге того тридьунга, где находится епископ.

[51] Буквально: «на обсуждение всех людей» (til aldra manna samtalan), т. е. на тинг всех гутов (см. гл. 2 и прим. 16 к гл. 1).

[52] Т. е. не на тинг того тридьунга, куда затем направится епископ.

[53] Прост — старший священник, пробст.

[54] Т. е. ехать в Линчёпинг к епископу.

[55] Между 1 мая и 1 ноября.

[56] Права и обязанности Линчёпингского епископа на Готланде, описанные в этой главе саги, зафиксированы в гpaмоте от имени архиепископа Лундского и епископа Линчёпингского, датируемой 1216–1223 гг. (Diplomatarium Suecanum, vol. I, Ed. J. G. Liljegren, Stockholm, 1829, №832).

[57] По мнению Э. Вессена («Svenska landskapslagar…» Ser. 4, s. 312, not. 62), это выражение, возможно, указывает на то, что христианство было принято на Готланде вследствие формального решения тинга всех гутов.

[58] Ледунг — военно-морское ополчение.

[59] Ледунгсламе (др.-гутск. laiþingslami, др.-швед. leþungslami) — буквально: «помеха ледунгу».

[60] Т. е. со дня приказа о ледунге до дня сбора ледунга.

[61] Палочка-приказ (buþcafli) — деревянная палочка определенной формы, служившая символическим приказом явиться на тинг. Палочка-приказ передавалась из двора во двор.

[62] Т. е. после 29 июня.

[63] По мнению Г. Хафстрёма (G. Hafströma. Ledung och marklandsindelning. Uppsala, 1949, S. 19), гуты стали обязаны участвовать в шведском ледунге в 1170–1180 гг. Об описанных выше условиях участия гутов в шведском ледунге более кратко говорится в грамоте шведского короля Магнуса Биргерссона, датированной 1285 г. («Diplomatarium Suecanum», vol. I, №835).

[64] Вероятно, имеется в виду описанный выше случай.

[65] Первым шведским королем, о коронации которого упоминается в источниках, был Эрик Кнутссон. Он был коронован около 1210 г. (см. «Diplomatarium Suecanum», vol. I, №144).

[66] Королевские печати известны в Швеции со времени правления Карла Сверкерссона (1160–1167 гг.).

 

 

                                                    Книга об исландцах (Íslendingabók)
                                                                               Произведение священника Ари Мудрого
                                                                                                          Пролог

«Книгу об исландцах» я написал вначале для наших епископов, Торлака[1] и Кетиля[2], и показал им обоим и священнику Сэмунду[3]. И так как в чем-то она им понравилась в таком виде, а в чем-то они захотели добавлений, то я переписал ее в том же духе без родословных и житий конунгов и пополнил тем, о чем позже я узнал получше, и теперь в этой книге рассказано полнее, чем в той.

А всему, что неверно сказано в этих писаниях, следует предпочесть то, что окажется вернее[4].

Уппландский конунг Хальвдан Белая Нога, сын шведского конунга Олава Дровосека, был отцом Эйстейна Грома, отца Хальвдана Щедрого на Золото и Скупого на Еду, отца Гудрёда Конунга Охотника, отца Хальвдана Черного, отца Харальда Прекрасноволосого, что первым из этого рода стал единым конунгом над всей Норвегией.

В этой книге содержатся главы:

1. О заселении Исландии; 2. О первопоселенцах и принятии законов; 3. О создании альтинга; 4. О календаре; 5. О делении на четверти; 6. О заселении Гренландии; 7. О том, как в Исландию пришло христианство; 8. Об иноземных епископах; 9. О епископе Ислейве; 10. О епископе Гицуре.
Начало рассказа об исландцах
                                                                                          1. О заселении Исландии

Исландия впервые была заселена из Норвегии в дни Харальда Прекрасноволосого, сына Хальвдана Черного, в то время — по мнению и подсчетам моего воспитателя Тейта[5], мудрейшего человека, которого я знал, сына епископа Ислейва, и брата моего отца Торкеля, сына Геллира, который многое помнил, а также Турид, дочери Снорри Годи, которая была как очень умной, так и нелживой женщиной, — Ивар, сын Рагнара Кожаные Штаны, велел убить английского конунга Эадмунда Святого[6], а то было восемьсот семьдесят лет после рождества Христова[7], по тому, как написано в саге о нем[8].

Ингольвом[9] звали норвежца, который, как истинно говорят, впервые приехал оттуда в Исландию, когда Харальду Прекрасноволосому было шестнадцать зим[10], а в следующий раз несколькими зимами позже. Он поселился на юге в Заливе Дымов. По его имени названы Мыс Ингольва на восток от Минтачной Косы[11], где он впервые ступил на землю, и Гора Ингольва на запад от Реки Пивного Водопада, которую он позже сделал своей собственностью.

В то время в Исландии от гор до побережья росли леса[12]. Тогда здесь жили какие-то люди-христиане, которых норвежцы назвали «папарами»[13], и позже они уехали прочь, потому что не хотели жить рядом с язычниками. После них остались книги на ирландском языке, колокольчики и посохи. По этому мы можем понять, что были то ирландцы.

И тогда большое множество людей уехало из Норвегии сюда, до тех пор, пока конунг Харальд не запретил это, потому что он думал, что страна начинает становиться безлюдной. Тогда было установлено так, что каждый человек, который оттуда ехал сюда, должен был уплатить конунгу пять эйриров, кроме тех, кто был от этого освобожден. И как сказывают, Харальд был уже семьдесят зим конунгом и было ему восемьдесят лет[14]. Вначале плата составляла то, что мы сейчас называем ландэйриры, временами она становилась больше, а временами меньше, пока Олав Толстый постановил, что каждый человек, который едет между Норвегией и Исландией, должен уплатить конунгу полмарки[15], за исключением женщин и тех людей, кто был освобожден от этого. Так нам рассказал Торкель сын Геллира.
                                                                               2. О первопоселенцах и принятии законов

Хроллауг, сын Рёгнвальда, ярла из Мёри, поселился на востоке на Побережье. Оттуда пошли люди с Побережья.

Кетильбьёрн, сын Кетиля, норвежец, поселился на юге на вершине Мшистой Горы. Оттуда пошли люди с Мшистой Горы.

Ауд, дочь Кетиля Плосконосого, норвежского херсира, поселилась на западе в Широком Фьорде. Оттуда пошли люди из Широкого Фьорда.

Хельги Тощий, норвежец, сын Эйвинда Норвежца, поселился на севере в Островном Фьорде. Оттуда пошли люди из Островного Фьорда.

Когда же Исландия стала широко заселена, один норвежец, которого звали Ульвльот, впервые установил здесь законы, взятые из Норвегии, как нам рассказал Тейт, и они были названы Законами Ульвльота — он был отцом Гуннара, от которого произошли люди из Глубокой Долины в Островном Фьорде. Эти законы были большей частью такие же, каковы были законы Гулатинга, а также постановления Торлейва Мудрого, сына Хёрда-Кари, где что добавить, где убрать, а где установить по-другому. Ульвльот жил на востоке в Лагуне.

Говорят, что Грим Козлиная Борода был его сводным братом, и он объехал всю Исландию перед тем, как был основан альтинг. И от каждого человека здесь в стране он получил по пеннингу, и затем отдал он то богатство храмам.
                                                                                            3. О создании альтинга[16]

Тот альтинг, что сейчас есть, был основан по совету Ульвльота и всех местных жителей, а ему предшествовал тинг в Килевом Мысе, в котором предводительствовал Торстейн, сын первопоселенца Ингольва и отец законоговорителя Торкеля Луны, и вожди, что присоединились к нему.

Одного человека обвинили в убийстве раба или вольноотпущенника, у него была земля в Синем Лесу. Его звали Торир Курчавая Борода, а сына его дочери звали Торвальд Курчавая Борода, который позже переехал в Восточные Фьорды и сжег там своего брата Гуннара. Так рассказал Халль, сын Орэкьи.

А того, кого убили, звали Коль. А ущелье, в котором нашли труп, по его имени называют с тех пор Ущельем Коля.

Земля эта стала позже всеобщей собственностью и была утверждена для нужд альтинга. С тех пор там можно было свободно рубить лес для альтинга и использовать пастбища для выпаса лошадей. Так рассказал нам Ульвхедин.

Также мудрые люди рассказывают, что Исландия была полностью заселена за шестьдесят лет, и позже больше не заселялась.

Сразу после Ульвльота законоговорителем[17] стал Хравн, сын Лосося, и был им двадцать лет. Он был из Дворов Кривой Реки. То было шестьдесят зим после убийства Эадмунда конунга, зима или две до того, как умер Харальд Прекрасноволосый, по подсчетам мудрых людей.

Торарин Брат Раги, сын Олейва Рукоятки, стал законоговорителем после Хравна и был им другие двадцать лет. Родом он был с Городищенского Фьорда.
                                                                                                   4. О календаре[18]

Тогда было так, что мудрейшие люди в стране насчитывали в двух полугодиях 364 дня, что составляет 52 недели, или 12 месяцев по 30 ночей и еще четыре дня сверх — но они заметили по движению солнца, что лето сдвигается назад к весне. Но никто не мог им сказать, что в двух полугодиях одним днем больше, чем в целых неделях, и это было причиной.

Одного человека звали Торстейн Черный. Он жил в Широком Фьорде и был сыном Халльстейна, сына первопоселенца Торольва Бородача с Мостра, и Оск, дочери Торстейна Рыжего. Ему приснилось, как будто он находится подле Скалы Закона[19], и там было множество людей; он бодрствует, а все остальные как будто спят. А потом он как будто засыпает, но все остальные люди просыпаются. Этот сон растолковал Освивр, сын Хельги, отец матери Геллира, сына Торкеля, таким образом, что все люди будут молчать, когда он заговорит на Скале Закона, а потом, когда он замолчит, все будут одобрять им сказанное. А оба они были очень мудрыми людьми.

И, когда позже люди собрались на тинге, тогда предложил он на Скале Закона, чтобы каждое седьмое лето добавлялась дополнительная неделя, и посмотреть, что из этого получилось бы. Как и растолковал сон Освивр, тогда все люди очень одобрили это и по совету Торкеля Луны и других мудрых людей поскорее записали это в законы.

По правильному счету в каждому году 365 дней, если год не високосный, и на один больше в високосном; а по нашему счету 364 дня. Но по нашему счету к каждому седьмому году добавляется неделя, и получается, что семь лет одинаковой длины по обоим счетам. А если високосный год случается дважды между удлиненными годами, тогда следует увеличить шестой.
                                                                                         5. О делении на четверти[20]

Большая тяжба была на тинге между Тордом Ревуном, сыном Олейва Фейлана, и Оддом, прозванным Одд из Междуречья. Он был с Городищенского Фьорда. Торвальд, его сын, вместе с Куриным Ториром сожгли Торкеля, сына Сонного Кетиля, в Долинах Арнольва. Торд Ревун был во главе обвинения, поскольку Херстейн, сын Торкеля, сына Сонного Кетиля был женат на Торунн, дочери его сестры. Она была дочь Хельги и Гуннара, сестра Йофрид, на которой женился Торстейн, сын Эгиля.

Они приехали на тот тинг, что был в Городищенском Фьорде в том месте, что позже было названо Мыс Тинга. Там был тогда закон, по которому обвинение в убийстве должно было вноситься в наиболее близкий к месту убийства тинг. А они бились там, и тинг не мог проводиться по закону. Там пал Торольв Лис, брат Альва из Долин, из людей Торда Ревуна.

Когда потом приехали виновные на альтинг, то они там сражались опять. Тогда погибли люди Одда, пока Куриный Торир не был признан вне закона и затем убит вместе с теми, кто был на сожжении.

Тогда Торд Ревун сказал речь на Скале Закона, касающуюся того, как плохо людям ездить на чужие тинги для предъявления обвинения в убийстве или ранении. И он поведал, что случилось с ним до того, как смог довести это дело до закона, и что многие испытают трудности, если такое положение вещей не будет исправлено.

Тогда земля была поделена на четверти так, что в каждой четверти стало по три тинга, и тяжбы должны были рассматриваться там же, откуда были люди. А вот в Северной Четверти было четыре, потому там не удалось достичь согласия. Люди, жившие на севере в Островном Фьорде, не пожелали посещать тинг Мысового Фьорда, что был к западу. Но в этой четверти так же назначались судьи и выбирались в лёгретту, как и в любой другой. А затем были основаны тинги четверти. Так рассказал нам законоговоритель Ульвхедин, сын Гуннара.

Торкель Луна, сын Торстейна и внук Ингольва, стал законоговорителем после Торарина Брата Раги и был им пятнадцать лет. После него законоговорителем семнадцать лет был Торгейр со Светлого Озера, сын Торкеля.
                                                                                            6. О заселении Гренландии

Страна, что зовется Гренландией, была открыта и заселялась из Исландии.

Эйриком Рыжим звали человека из Широкого Фьорда, который поехал отсюда и поселился в том месте, что позже назвали Эйриковым Фьордом. Он дал этой стране имя и назвал Гренландией (Зеленой Страной) и сказал, что людям скорее захочется туда поехать, если у страны будет хорошее название. Они нашли там признаки людских поселений, как на востоке, так и на западе страны[21], обломки лодок и каменные сооружения, из чего было понятно, что тут были люди из того народа, что населял Виноградную Страну, а гренландцы их называли скрелингами. И произошло это, когда он поселился в той стране, за 14 или 15 лет[22] до того, как сюда в Исландию пришло христианство, из того, как рассказывал в Гренландии Торкелю сыну Геллира тот, кто сам последовал за Эйриком.
                                                                            7. О том, как в Исландию пришло христианство[23]

Король Олав[24], сын Трюггви, внук Олава и правнук Харальда Прекрасноволосого, принес христианство в Норвегию и в Исландию. Он прислал сюда в страну священника, которого звали Тангбранд[25], и тот учил здесь людей христианству и крестил всех тех, кто принял веру. Халль с Побережья, сын Торстейна, крестился рано, и Хьяльти, сын Скегги из Долины Бычьей Реки, и Гицур Белый, сын Тейта, внук Кетильбьёрна с Мшистой Горы, и многие другие хёвдинги. И все-таки было больше таких, которые противились и отказывались. Тангбранд пробыл здесь зиму или две, а потом уехал прочь, убив двух или трех людей, которые его высмеяли. И он рассказал конунгу Олаву, когда приехал на восток[26], что здесь с ним произошло, и говорил, что нет надежды, чтобы здесь приняли христианство. Конунг очень рассердился по этому поводу и намерился приказать покалечить и убить наших земляков, что были тогда на востоке.

Но в то же самое лето прибыли отсюда Гицур и Хьяльти, они добились освобождения оных у конунга и обещали ему снова свою помощь, дабы здесь было принято христианство, и говорили, что надеются ни на что иное, что это удастся.

А на следующее лето они и священник, которого звали Тормод, выехали с востока и приплыли к островам Вестманнаэйяр[27], когда прошло десять недель лета[28], и все у них шло благополучно. Так, по словам Тейта, рассказывал человек, который сам был там.

Прошлым летом было провозглашено законом, чтобы люди приезжали на альтинг, когда пройдут десять недель лета, а до этого собирались на неделю раньше[29].

Они сразу поплыли к материку [в Исландию], а потом на альтинг, но уговорили Хьяльти, чтобы он оставался в Купальной Долине с одиннадцатью соратниками, потому что прошлым летом на альтинге он был приговорен к изгнанию за богохульство[30]. А он был осужден за то, что сказал у Скалы Закона такие стихи:

Уж, верно, не сробею
назвать сукой Фрейю[31].

Гицур со своими соратниками ехали, пока приехали к такому месту возле Озера Пивного Водопада[32], которое называется Кипящий Котел, и оттуда послали весть в тинг, чтобы все их сторонники приезжали им навстречу, так как они узнали, что их противники собираются битвой охранять от них Поле Тинга. А перед тем, как они оттуда уехали, туда прискакал Хьяльти и те, кто оставались с ним.

А потом они поехали на тинг, и сначала встретили их родичи и друзья, как они и попросили. Но все язычники собрались в полном вооружении, и было близко к тому, что они чуть не начали биться, и нельзя было угадать, чем это закончилось бы.

А на следующий день Гицур и Хьяльти пошли к Скале Закона и объявили оттуда свое дело. И как сказывают, что на диво хорошо они говорили, а случилось так потому, что один человек упоминал, а другие свидетельствовали это. А христиане и язычники заявили, что не будут придерживаться одних и тех же законов, и после этого разошлись от Скалы Закона.

Тогда христиане попросили Халля с Побережья, чтобы он провозгласил их закон, которому должны следовать христиане. Но Халль решил освободиться от этого и заплатил законоговорителю Торгейру, чтобы он провозгласил, а он в то время был еще язычником.

Когда же люди разошлись по палаткам, Торгейр улегся, закутавшись в свой плащ, и не двигался весь день и следующую ночь, и не говорил ни слова. А на следующее утро он поднялся и сказал, чтобы люди собрались у Скалы Закона.

И когда люди пришли туда, начал он свою речь, и сказал, что кажется ему, что дела запутаются безнадежно, если здесь в стране не будет одних законов для всех. Он по-разному убеждал людей, чтобы не допускали сего, и говорил, что от этого произойдут такие распри, что между людей начнутся такие раздоры, от которых страна разорится. Он рассказал про то, как конунги из Норвегии и Дании долгое время воевали меж собою, пока жители этих стран не заключили мир между ними, хотя они этого и не желали. А это решение было осуществлено таким образом, что они (жители) сразу послали друг другу драгоценности, и в правду этот мир держался, пока они были живы[33].

— И мне кажется, что лучше всего, — говорил Торгейр, — что и мы не позволили бы решать тем, кто больше всего хотят вражды между нами, а так, что и одни, и другие имели в какой-то степени голос. И да будет у нас у всех одни законы и одна вера. Окажется правдой, что когда мы разделим законы, тем же разорвем и мир.

И он закончил свою речь так, что и те, и другие согласились с тем, что у всех должен быть один закон, такой, какой он провозгласит.

Тогда было постановлено, что все люди должны быть христианами, а те, которые здесь в стране были еще некрещеные, должны принять крещение. А оставление детей[34] и поедание конины[35] все еще оставались в древних законах. Жертвовать люди должны тайно, а если бы нашли свидетелей этого, то они должны были объявляться вне закона. Но по прошествию нескольких зим это язычество было запрещено, как и прочее.

Об этих событиях нам поведал Тейт, о том, как в Исландию пришло христианство. В то же лето, по рассказу священника Сэмунда, пал Олав[36], сын Трюггви. Он тогда сражался против датского конунга Свейна, сына Харальда, и Олава Шведского, сына конунга шведов Эйрика из Уппсалы, и Эйрика, сына Хакона, который позже стал ярлом в Норвегии. Это случилось, когда после убийства Эадмунда прошло сто тридцать зим, а после рождества Христова тысяча — по всеобщему исчислению.


                                                                                             8. Об иноземных епископах

Вот имена тех епископов из других стран, что побывали в Исландии, по рассказу Тейта: Фридрек[37] приехал сюда в язычество, а эти были позже: Бьярнхард Книжник — пять лет, Коль — несколько лет, Хродольв — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. Потом пришли сюда другие пятеро, которые назвались епископами: Эрнольв, Годискальк и трое армян: Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим с Мшистой Горы, сын Свертинга, стал законоговорителем после Торгейра и был им два лета, а потом он разрешил, чтобы его сменил Скафти, сын Тородда, сын его сестры, потому что у него самого был хриплый голос.

Скафти был законоговорителем двадцать семь лет. Он установил закон пятого суда[38] и то, что никто не должен объявлять о чужом убийстве, а до этого был такой же закон, как и в Норвегии. В его дни много вождей и могущественных людей было изгнано за убийства и агрессию при помощи его сильного влияния и добросовестного исполнения обязанностей. Он скончался в тот же год[39], в который пал Олав Толстый[40], сын Харальда, сына Гудрёда, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого, тридцатью годами позже смерти Олава, сына Трюггви.

Потом законоговорителем три лета был Стейн, сын Торгеста, после него двадцать лет — Торкель, сын Тьёрви, а потом девять лет Геллир, сын Бёльверка.


                                                                                                  9. О епископе Ислейве

Ислейв, сын Гицура Белого, был посвящен в епископы в дни норвежского конунга Харальда, сына Сигурда, сына Хальвдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Прекрасноволосого. Так как хёвдинги и добрые люди заметили, что Ислейв был более сведущ, чем другие ученые, что жили тогда в стране, тогда они посылали своих сыновей к нему в обучение и просили посвятить их в священники. Позже двое из них были посвящены в епископы, Коль, который жил в Восточном Заливе, и Йоан из Холмов.

У Ислейва было три сына. Все они были способными хёвдингами: Гицур Епископ, Тейт Священник, отец Халля, и Торвальд. Тейта вырастил Халль в Ястребиной Долине, а тот всеми считался здесь в стране из необразованных людей самым щедрым и полным других добродетелей. Я пришел к Халлю, когда мне было семь зим, зиму после того, как скончался мой дед и воспитатель Геллир, сын Торкеля, и прожил там четырнадцать зим.

Гуннар Мудрый был законоговорителем, когда освободился Геллир, и был им три лета. Потом шесть лет — Кольбейн сын Флоси. В то лето, как он стал законоговорителем, в Англии погиб король Харальд[41]. Потом опять Геллир — три лета. Потом опять Гуннар — одно лето. Потом восемь лет — Сигват сын Сурта, сын сестры Кольбейна.

В те дни с юга из Фраккланда сюда в страну приехал Сэмунд, сын Сигфуса, и позже он стал священником.

Ислейв был посвящен в епископы, когда ему было пятьдесят лет. Тогда папой был Лев Седьмой. А в следующую зиму Ислейв был в Норвегии, но потом вернулся сюда. А скончался он в Скалахольте, а тогда он был епископом уже 24 зимы. Так нам сказал Тейт. То произошло в День Господень, на шестую ночь после праздника Петра и Павла, восьмидесятью зимами позже гибели Олава сына Трюггви[42].

Тогда я жил у моего воспитателя Тейта, мне было 12 лет. А Халль, который был как памятлив, так и нелжив, и помнил о том, как его крестили, рассказал нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет, а то было за зиму до того, как христианство было принято по закону. А поселился он в Ястребиной Долине, когда ему было 30 лет, и жил здесь 64 зимы, и было ему 94 зимы, когда он скончался, а было то на День Епископа Мартена, на десятую зиму после смерти епископа Ислейва.


                                                                                                  10. О епископе Гицуре

Епископ Гицур, сын Ислейва, был посвящен в епископы по просьбе местных жителей в дни конунга Олава, сына Харальда, двумя зимами после того, как скончался Ислейв. В одну из этих зим он жил здесь в стране, а в другую — в Гаутланде. А правильное имя его было такое, когда его называли Гисрёд. Так он рассказывал нам.

Маркус сын Скегги стал законоговорителем после Сигвата (это произошло в тот год, когда епископ Гицур жил одну зиму здесь в стране) и был им двадцать четыре года. По его рассказу записаны жития всех законоговорителей в этой книге, которые были до нашей памяти, а ему рассказали его брат Торарин и их отец Скегги, и другие мудрые люди о жизнях тех, кто были до его памяти; например, Бьярни Мудрый, их дед, рассказал, что помнил о законоговорителе Торарине и шести других законоговорителях после него.

Епископ Гицур был любим всеми исландцами больше, чем любой из других людей, про которых мы знаем, что они были здесь в стране. По его популярности и речам Сэмунда и его друзей, под начальством законоговорителя Маркуса, в законах было принято, чтобы все люди сосчитали и оценили свое имущество, и присягнули, что то, что у них было в виде земли или в виде движимого имущества, оценено верно, а потом отделили десятину церкви. Это значительный знак того, как соотечественники слушались этого мужа, коль он добился того, чтобы все имущество, что находилось в Исландии, и сама земля были оценены под присягами, и были отделены десятины, и было принято в законах, что так будет, пока в Исландии будут жить люди.

Епископ Гицур повелел также издать закон о том, что епископство в Исландии будет находиться в Скалахольте, а до этого его нигде не было, и он отдал епископству земли Скалахольта и множество иных богатств, как в виде земель, так и в виде движимого имущества.

А так как ему показалось, что эти места становятся все богаче, то он отдал свыше четверти своего епископства для того, чтобы здесь в стране было два епископства, а не одно, как его просили жители Севера. Но перед этим он велел пересчитать здесь в стране бондов, и было тогда семь целых сотен в Четверти Восточных Фьордов, десять в Четверти Кривой Реки, девять в Четверти Широкого Фьорда, двенадцать в Четверти Островного Фьорда. Во всей Исландии не сосчитанными остались те, кто не платил взнос, чтобы ехать на тинг.

Ульвхедин, сын Гуннара Мудрого, стал законоговорителем после Маркуса, и был им девять лет, после него был Бергтор, сын Хравна — шесть, а потом — Гудмунд, сын Торгейра двенадцать лет.

В первое лето, когда Бергтор провозглашал законы, было принято нововведение, что в следующую зиму должно записать законы в книгу у Хавлиди сына Мара, по словам и под надзором Бергтора и других мудрых мужей, которые были для этого избраны. Они должны были сделать в законах все те нововведения, которые им покажутся лучше, чем древние законы. Они должны быть объявлены следующим летом в лёгретте, а приняты те из них, против которых не возразит большая часть народа. И вначале в законы были записаны Вигслоди[43] и многое другое и объявлены священниками следующим летом в лёгретте. И это всем понравилось, и никто не стал возражать.

И было еще в первое лето, когда Бергтор провозглашал законы, что епископ Гицур не поехал на тинг по болезни. Но он послал на альтинг своим друзьям и хёвдингам обращение, чтобы они просили Торлака, сына Рунольва, сына Торлейка, брата Халля из Ястребиной Долины, чтобы тот согласился, чтобы его посвятили в епископы. И все сделали так, как было в его обращении, и так случилось потому, что Гицур сам очень просил об этом, а Торлак в то лето уехал и воротился в следующее, и тогда его посвятили в епископы.

Гицур был посвящен в епископы, когда ему было сорок лет. Тогда папой был Григорий Седьмой[44]. Потом она на следующую зиму был в Дании, а летом опять вернулся сюда в страну. Когда же он был епископом уже двадцать четыре года, как его отец, тогда Йоан сын Эгмунда был посвящен первым епископом на престол в Холмах. Тогда ему было шестьдесят четыре года. А двенадцатью зимами спустя, когда Гицур был епископом всего тридцать шесть зим, был посвящен в епископы Торлак. Гицур велел посвятить его в епископы на престол в Скалахольте еще при своей жизни. Тогда Торлаку было тридцать два года. А тридцатью ночами позже епископ Гицур скончался в Скалахольте, в третий день недели, в пятые календы июня[45].

В тот же год, но раньше, чем епископ Гицур, умерли папа Пасхалий Второй, йорсалирский конунг Балдвини, иерусалимский патриарх Арнальдус и шведский конунг Филипп, а позже в то же самое лето — греческий конунг Алексий, который тридцать восемь зим сидел на престоле в Миклагарде[46]. А двумя зимами позже была смена века. Тогда конунгами в Норвегии семнадцать зим были Эйстейн и Сигурд[47], после своего отца Магнуса, сына Олава, сына Харальда. То было сто двадцать зим после смерти Олава сына Трюггви, или двести пятьдесят зим после убийства английского конунга Эадмунда, или 516 после смерти папы Григория[48], который крестил Англию, по подсчетам. А он скончался на второй год правления кесаря Фоко[49], на 604 зиму после рождения Христа по всеобщему счету. А всего прошло 1120 лет.

Здесь заканчивается эта книга.
                                                                             Приложение
                                                                                                         11. Рода епископов

Вот рода и родословные исландских епископов:

Первопоселенец Кетильбьёрн, который жил на юге на вершине Мшистой Горы, был отцом Тейта, отца Гицура Белого, отца Ислейва, который был первым епископом в Скалахольте и отцом епископа Гицура.

Первопоселенец Хроллауг, который жил на востоке в Широком Дворе на Побережье, был отцом Эцура, отца Тордис, матери Халля с Побережья, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йоана, который был первым епископом в Холмах.

Первопоселенка Ауд, которая жила на западе в Лощине, в Широком Фьорде, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олейва Фейлана, отца Торда Ревуна, отца Торхильд Куропатки, матери Торда Лошадиная Голова, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Халльфрид, матери Торлака, который сейчас епископ в Скалахольте, после Гицура.

Первопоселенец Хельги Тощий, который жил на севере на Христовом Мысе в Островном Фьорде, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольва — сына Вальгерд, — отца Кетиля, который сейчас епископ в Холмах, после Йоана.
                                                                                                            12. Родословная

Вот имена родословной Инглингов и людей из Широкого Фьорда:

1. Ингви Конунг Тюрков; 2. Ньёрд Шведский Конунг; 3. Фрейр; 4. Фьёльнир, который умер у Фроди Миротворца; 5. Свегдир; 6. Ванланди; 7. Висбур; 8. Домальд; 9. Домар; 10 Дюггви; 11. Даг; 12. Альрек; 13. Агни; 14. Ингви; 15. Ёрунд; 16. Аун Старый; 17. Эгиль Вендильская Ворона; 18. Оттар; 19. Адильс из Уппсалы; 20. Эйстейн; 21. Ингвар; 22. Энунд Дорога; 23. Ингьяльд Коварный; 24. Олав Дровосек; 25. уппландский конунг Хальвдан Белая Нога; 26. Гудрёд; 27. Олав; 28. Хельги; 29. Ингьяльд, сын дочери Сигурда, сына Рагнара Кожаные Штаны; 30. Олейв Белый; 31. Торстейн Рыжий; 32. Олейв Фейлан, который первый из них жил в Исландии; 33. Торд Ревун; 34. Эйольв, который крестился в старости, когда христианство пришло в Исландию; 35. Торкель; 36. Геллир, отец Торкеля, отца Бранда, и Торгильса, моего отца, а меня зовут Ари.


                                                                              Примечания

Ари Торгильссон по прозванию «Мудрый» (Ari inn fróði Þorgilsson, 1067–1148 гг.) считается основоположником исландской исторической литературы и одним из отцов исландской литературы в целом. Как свидетельствует об Ари Снорри Стурлусон: «Он был первым человеком здесь в стране, кто на северном языке записал истории древности и современности». Конечно, судя по его сохранившимся произведениям, его талант скорее выражался в исторических исследованиях, чем в литературном творчестве, хотя его проза прозрачна и адекватна его намерениям. В отношении фактов исландской истории единственным источником Ари была устная традиция, т. е. свидетельства очевидцев. Но тем не менее, проза Ари заслуживает большого доверия: в те времена, когда в ходу было множество полуисторических традиций, Ари ничего не принимает без наилучших имеющихся доказательств, которые он обычно цитирует. Также он был аккуратен в установке хронологии, и на его датировки опирается множество хронологий сагах, составленных историками позже. Имеется краткий, но информирующий обзор жизни и работы Ари в прологе Снорри к «Кругу Земному». Из утверждений Снорри и самого Ари следующий работы могут быть с уверенностью приписаны Ари:

1. Íslendingabók, «Книга об исландцах» (утеряна). Ари говорит, что она содержала жития конунгов и генеалогии вдобавок к материалу более поздней Libellus Islandorum. Вероятно, на эти жития конунгов ссылался Снорри, хотя вполне вероятно, что эти жизнеописания составляли другие работы Ари, ныне утерянные. Более ничего о первой редакции «Книги об исландцах» неизвестно. Написана она была около 1120 г.

2. Libellus Islandorum, которую обычно также называют Íslendingabók. Она была написана в период между 1122 и 1133 гг., но в какое именно время этого периода уточнить невозможно. Эта книга (вернее, книжечка — в ней всего 10–20 страниц в современных изданиях) представляет собой краткую, но очень богатую фактами и строго хронологическую историю Исландии в период 870–1120 гг. В ней рассказывается о заселении Исландии, учреждении альтинга, принятии древнейших законов, открытии Гренландии, введении христианства, древнейших епископах и законоговорителях. «Книга об исландцах» была, по-видимому, первым историческим произведением в исландской литературе и послужила основой для исторических (т. е. родовых и королевских) саг.

Хаук Эрлендссон в конце своей копии Landnámabók в его знаменитой рукописной книге (Hauksbók) говорит, что Ари частично участвовал в создании «Книги о занятии страны», хотя, конечно же, он мог иметь в виду, что информация в «Книге о занятии» опиралась на «Книгу об исландцах». Степень же участия Ари в собственно написании «Книги о занятии земли», возможно, никогда не будет узнана.

Многие поздние авторы, как и Снорри, цитировали Ари, что показывает длительный интерес к истории, который возбудила его книга. Такие цитирования мы находим в «Книге о занятии земли» (ii.12.6), «Саге о людях из Лососьей Долины», «Саге о людях с Песчаного Берега», «Саге о Стурлунгах» (i.204). Иногда информация, приписываемая Ари, отличается от сведений в самой «Книге об исландцах», и возможно, объясняется это тем, что автор цитирует первую редакцию книги. Наглядный пример этого — отрывок и «Саги о Стурлунгах».

Неизвестно, был ли Ари автором еще других произведений.

«Книга об исландцах» сохранилась в двух списках XVII века (AM 113b, лучшая копия, и AM 113a), копиях с утерянного манускрипта XII в. Переписчик, Йон Эрлендссон, воспроизводит правописание средневекового манускрипта. «Книга об исландцах» неоднократно издавалась, например Gother, Altnordische Sagabibliothek no. 1, 2nd ed. 1924; H. Hermansson, Islandica, XV, Ithaca, N. Y., 1930.

[1] Торлак Рунольвссон (1085–1133), епископ Скальхольта с 1118 г.

[2] Кетиль Торстейнссон (1074–1145), епископ Холара с 1122 г.

[3] Священник Сэмунд — известен как Сэмунд Мудрый Сигфуссон (1056–1133), автор несохранившихся исторических произведений на латинском языке. Раньше ему приписывалась «Старшая Эдда», и до сих пор «Поэтическую Эдду» часто называют «Эддой Сэмунда», чтобы отличить ее от «Эдды Снорри».

[4] Кстати, это — одна из самых знаменитых цитат во всей древнеисландской литературе. Её Хеймир Паульссон в шутку сравнивает с подобными фразами современных авторов: «Я благодарю тех и тех коллег, которые мне помогали, но если в книге остались ошибки, то это — только моя собственная вина…»

[5] Тейт Ислейвссон (ок. 1044–1110 гг.).

[6] Эадмунд, король Восточной Англии, был убит в 870 г. датчанами под предводительством Ингвэра (в соответствии с древнеанглийской традицией). К этой дате Ари часто обращается для того, чтобы связать хронологически историю Исландии с европейской историей. Имя Ingwær соответствует древнеисландскому Yngvarr, это имя было спутано с Inwær (др.-исл. Ívarr), именем одного из сыновей Рагнара Кожаные Штаны. Этот Рагнар, герой полулегендарной «Саги о Рагнаре Кожаные Штаны», был знаменитым датским викингом, предводителем множества викингских походов, самым известным из которых была атака Парижа в 845 г. Согласно скандинавской традиции, Рагнар был схвачен во время похода в Нортумбрии, и по приказу короля Эллы его кинули в яму со змеями. Этот Элла, возможно, идентичен нортумбрийскому королю Эллу, убитому сыновьями Рагнара в 866 г.

[7] Эта дата (870 г.) расходится с данными «Книги о занятии земли», которая соотносит поселение Ингольва в 874 г. Неясно, какая дата правильна, хотя большинство авторитетов придерживаются 874 г.

[8] «Сага» об Эадмунде — скорее всего, его жизнеописание на латинском языке пера Аббо из Fleury (ок. 980 г.). Имеется его превосходный пересказ на древнеанглийском языке в «Житиях святых» Элфрика.

[9] Ингольв Арнарсон — норвежец, первый поселенец Исландии, прибыл в Исландию из западной Норвегии примерно в 874 г.

[10] Даты жизни Харальда Прекрасноволосого неясны. Исландские источники, основывающиеся на хронологии Ари, предполагают 850–933 гг., но сейчас обычно принимается, что он жил много позже, возможно, 865–948 гг. Согласно «Кругу Земному» Харальду было десять лет, когда он наследовал своему отцу.

[11] Минтачная Коса — происхождение названия объяснено в «Книге о занятии земли». На корабле Хьёрлейва, двоюродного брата Ингольва, были проблемы с питьевой водой, и ирландские рабы для утоления жажды в море приготовили нечто вроде густого напитка, смешав вместе муку (гэльск. min) и масло. Но затем пошёл дождь, и на тенте оказалось много воды, из-за чего минтак прокис, и его выбросили за борт. Поэтому это место, куда минтак снесло течением, и получило такое название (Íslensk Fornrit, 1, 45). Минтак, возможно, соответствует ирландскому menadach, одному из блюд, похожему на описанное здесь.

[12] Во времена Ари в Исландии росло немного деревьев, а сейчас даже еще меньше. Строительный лес в значительной степени должен был завозиться из Норвегии.

[13] Папары — ирландские монахи, которые жили в Исландии с 800 г. или немногим раньше. Скандинавы открыли остров только около 860 г. Некоторые из этих монашеских поселений отмечены в местных топонимах, например, остров Papey или фьорд Papafjörðr, на юго-восточном побережье.

[14] В свое восьмидесятилетие Харальд посадил на трон Эйрика, хотя прожил после этого еще около трех лет. В основании своей хронологии Ари, несомненно, берет это отречение.

[15] Марка равнялась восьми эйрирам (унциям). Обычная марка весила около 214 грамм.

[16] Альтинг был учрежден в 930 г.

[17] Законоговоритель объявлял действующий закон, вел законодательное собрание и т. п.

[18] Реформа календаря, о которой говорится в этой главе, произошла около 955 г.

[19] С расположенной на поле тинга Скалы Закона делались официальные объявления и т. п.

[20] Разделение всей страны на четверти произошло, согласно исчислению Ари, приблизительно в 963 году. Другие источники — около 965 г.

[21] Восток и запад страны соответствуют двум скандинавским поселениям в Гренландии, Eystribygð и Vestribygð. На самом деле они не на востоке и западе, а оба на западном побережье, Eystribygð немного южнее.

[22] 986 г.

[23] Более детальное описание событий, связанных с христианизацией Исландии, имеется в Kristni saga, но Ари дает несколько подробностей, которые отсутствуют в этой саге.

[24] Олав Трюггвасон (963–1000) правил Норвегией с 995 г. Он был крещен во время одного викингского похода на запад, был обращен отшельником, который жил на одном из Syllingar Eyjar (возможно, Scilly Isles). Олав попытался силой христианизировать Норвегию, но это ему удалось лишь с частичным успехом.

[25] Тангбранд Вильбальдуссон появился в Исландии в 997 г. Он был саксонец благородного происхождения, сыном Бременского графа, и скорее воином, чем священником. Его миссионерство в Исландии было покаянием, наложенным на него королем Олавом за викингские похождения. Миссия Тангбранда в Исландии была провалена в основном из-за его жестоких действий там.

[26] На восток — т. е. в Норвегию.

[27] Вестманнаэйяр — «Острова Западных Людей» — ирландцев?

[28] Считалось, что лето начинается в четверг между 9 и 15 апреля.

[29] Следовательно, альтинг открывался в четверг между 18 и 24 июня, а до 1000 г. — на неделю раньше. Продолжался тинг две недели.

[30] Хьяльти был приговорен к т. н. «фьёрбаугсгард», малому объявлению вне закона, то есть трехгодичному изгнанию. Полное объявление вне закона называлось «скогганг». В обоих случаях имелось в виду поражение в правах в Исландии и конфискация имущества. В первом случае лишь на три года, во втором — навсегда.

Термин «фьёрбаугсгард» составной: «фьёрбауг» («кольцо жизни») — это та плата, которую отдавал приговоренный своему годи, сначала серебряное кольцо, затем одну марку. Если он не мог заплатить, то автоматически объявлялся вне закона. Упоминание «гард» обозначает те границы, где мог находиться приговоренный, обычно территория трех хуторов, находящихся на расстоянии не более одного дня пути, до отбытия из страны. Три лета максимум он мог находиться в стране, после чего должен был уехать за границу на три года. В этом случае он объявлялся heilagr, «неприкосновенным». По истечении срока он мог вернуться, восстанавливался во всех правах, как будто ничего и не происходило.

«Скогганг» — это пожизненное и полное поражение в правах. Skóggangsmaðr (или skóggarmaðr, или alsekr) мог быть безнаказанно убитым. Ему нельзя было оказывать помощь, а если ему удалось скрыться за границей, то он не мог вернуться, и соотечественники могли убить его безо всяких санкций.

[31] Размер стиха Хьяльти называется málaháttr. Одд Монах в своей версии (Codex AM 310) добавляет еще строку, но она, возможно, не подлинная. Дополнительные строки имеются также в «Саге о Ньяле», гл. 102.

[32] Теперь оно называется Озеро Полей Тинга (Тингвадлаватн).

[33] Конунгов в «Саге о христианах» зовут Трюггви Норвежский и Даг Датский. Историческая основа предания, которое рассказал Торгейр, неизвестна, этот пример легендарен, а не историчен. Смысл его в том, что возможно заключение мира даже между не желающими этого сторонами.

[34] Оставление новорожденного ребенка в пустынном месте практиковалось нуждающимися родителями и разрешалось по языческому закону. См. «Сагу о Гуннлауге», гл. 3.

[35] Жертвенными животными у язычников часто были лошади, их мясо варилось и употреблялось в пищу во время языческих празднеств.

[36] Исландия была обращена в христианство и Олав Трюггвасон был убит в 1000 г. История последней битвы Олава против объединенного датско-шведско-норвежского флота при Свольдре рассказана в саге о нем в «Круге Земном».

[37] Саксонский епископ Фридрек был в Исландии в 981–986 гг.

[38] Пятый суд был учрежден в 1004 или 1005 г.

[39] 1030 г.

[40] Он же Олав Святой.

[41] 1066 г.

[42] Епископ Ислейв умер в воскресенье 5 июля 1080 г.

[43] Вигслоди (Vígslóði) — та часть «Серого Гуся», в котором говорится о поединках и убийствах.

[44] Папа римский Григорий VII (1073–1085).

[45] Вторник, 28 мая 1118 г.

[46] Пасхалий Второй — папа римский (1099–1118); Балдвини — Балдвин I Болонский, король Иерусалима (1100–1118); Арнальдус — Арнульф (Малькон) де Роше, иерусалимский патриарх (1112–1118); шведский конунг Филипп Халльстейнссон (1112–1118); Алексий — византийский император Алексей I Комнин (1081–1118).

[47] Эйстейн и Сигурд, сыновья Магнуса Голоногого.

[48] Папа римский Григорий I (590–604).

[49] Византийский император Фока (602–610).

 

 

                                                                   Сага об йомсвикингах

Фрагменты саги переведены по изданию: The saga of the Yomsvikings. Ed. By N.F. Blake. London, 1962).



                                                                                                   Создание лагеря викингов.

[...] Следующим летом Алоф, жена Палнатоки, заболела и умерла. Палнатоки не захотел больше оставаться в Уэльсе [...] [Далее следует рассказ о том, как Палнатоки становится знаменитым викингом]. На четвертое лето Палнатоки поплыл на восток к Вендланду; он к тому времени имел 40 кораблей. В то время конунгом Вендланда был Бурислейф. Он слышал о Палнатоки и был обеспокоен его набегами, а Палнатоки [ведь] неизменно побеждал и считалось, что он никому не уступит. Конунг решил послать людей, чтобы те нашли Палнатоки и пригласили его к нему, и сказали, что конунг будет ему другом. Конунг добавил к приглашению, что предлагает землю в его стране под названием Иом, и обеспечит его поселение там, а [а за это Палнатоки] будет защищать свою округу и королевство. Палнатоки принял предложение и поселился там со своими людьми. Скоро он уже имел огромный и сильно укрепленный город, построенный там [Далее идет описание укреплений города]. Город назывался Йомсборг.

                                                                                                      Законы йомсвикингов.

После этого Палнагоки по советам мудрых людей издал йомсборгские законы, предназначенные для увеличения славы и мощи [этого города] насколько это возможно. Первая часть законов гласила, что ни один человек не может стать членом [дружины йомсвикингов], если он старше 50 и моложе 18 лет; члены [этой дружины] должны быть в возрасте между этими годами. Когда кто-то захочет к ним присоединиться, кровное родство в расчет не принимается. Ни один человек не имеет права убежать от кого бы то ни было, если тот столь же доблестен и хорошо вооружен, как и он. Каждый [йомсвикинг] обязан мстить за другого, как за своего брата. Никто не может сказать слова страха или испугаться, как бы плохо ни сложилась ситуация. Любую ценность, без различия — маленькую или большую, которую они добудут в походе, обязательно отнести к знамени, и кто этого не сделает, должен быть изгнан. Никто не имеет права устраивать свары. Если придут какие-либо вести, никто не должен торопиться повторять их всем и каждому, так как [только] Палнатоки там объявлял новости.

Ни один [йомсвикинг] не должен держать женщину в [их] городе и никто не должен отлучаться [из города] больше, чем на 3 дня. И если в их ряды вступал человек, убивший отца, или брата, или другого родственника, или того, кто был членом [их дружины], и когда это становилось известно после его принятия [в ряды йомсвикингов], то Палнатоки имел право последнего [решающего] слова, [как] при любом другом разногласии, возникающем среди них. Так они жили в городе и соблюдали свои законы хорошо. Каждое лето они уходили в набеги на разные земли и стяжали славу. Они считались великими воинами и им было мало равных в то время. Они были известны как йомсвикинги...

                                                                                  Прием новых членов в дружину йомсвикингов.

… Сигвальди сказал: два брата, сыновья Ярла Струт-Харальда здесь [в этом отряде] заправляют и наше послание таково: мы хотим присоединиться к вашей дружине [Йомсборга] [...]. После этого [их] люди были подвергнуты испытанию — половина оказала пригодной, а другую отослали. Тогда двух братьев [с отобранными людьми] приняли в дружину [йомсвикингов]…

… Буи захотел отправиться в Йомсборг и обрести [там] еще больше славы. Сигурд пожелал присоединиться к нему, даже несмотря на то, что был женат [...]. [Далее изложены переговоры братьев с Сигвальди и Палнатоки]. После этого люди [Буи] были подвергнуты испытанию и 8 [из них] признали годными, а 40 отправилось домой [...]

… [12-летний Вагн Акисон приехал в Йомсборг и пожелал стать его дружинником]. Вагн сказал: "Я не буду лгать тебе, мне 12 [лет]". Палнатоки ответил: "Ты не подходишь по нашим законам — ты значительно моложе, чем любой человек, принятый в [нашу] дружину...". [Тогда Вагн вызывает на бой Сигвальди, Палнатоки разрешает этот поединок. Восхищенный отвагой юного новичка, Палнатоки принимает его в ряды йомсвикингов с такой мотивировкой:] "Я думаю, мы примем Вагна и его людей, даже если он и моложе, чем предполагают наши законы. По моему мнению, из него выйдет великий воин" …

                                                                                                     Смерть Палнатоки.

Когда Вагну было 15 [лет], Палнатоки заболел. Он послал людей позвать конунга Бурислефа. Когда конунг прибыл, Палнатоки сказал: "Я думаю, ваше величество, что эта болезнь у меня последняя". Конунг ответил: "Мой совет — выбери человека, который займет твое место... Сделай его управителем города и оставь йомсвикингов здесь". Палнатоки сказал, что, по его мнению, Сигвальди самый подходящий человек, способный выдержать бремя управления йомсвикингами. [...] Конунг сказал: "Твои советы всегда шли нам впрок и мы последуем и твоему последнему наставлению. Пусть старые законы остаются неизменными в этом городе".

Палнатоки умер чуть позже и все считали это большой бедой.

Не успел Сигвальди стать вождем дружины, дисциплина [среди йомсвикингов] начала падать. Женщины оставались в городе на 2, 3 ночи подряд, мужчины в свою очередь оставались вне стен города дольше, чем при жизни Палнатоки. Время от времени [йомсвикинги] калечили друг друга и случилось несколько тайных убийств. [...]

                                                                                                     Этика йомсвикингов.

[...] Торкель спросил у него [одного из плененных йомсвикингов], что он думает о смерти. Тот ответил: "Я забуду законы йомсвикингов, если испугаюсь смерти и выскажу слова страха. Никто не избежит смерти". Торкель отрубил ему голову. Он и его люди решили тогда задавать тог же вопрос каждому из них [пленных] перед тем, как убить, чтобы посмотреть, так ли храбры эти люди, как о них говорят. Они сочли бы достаточным подтверждением [славы йомсвикингов], коли ни один из них не выкажет страха [...]
[Все обреченные на казнь йомсвикинги подтвердили свою славу бесстрашных]…

 

                                                                      Королевские саги

 

                                                                       Эймундова сага[1]
1. Здесь начинается сказание об Эймунде и конунге Олафе

Был Конунг, по имени Ринг: он рядил Уппландиею, в Норвегии. Удел этот назывался Рингарик, потому, что он был над ним Конунгом. Он был умен, милостив, очень добр и богат, и был сын Дага Ринговича, внук Гаральда Прекрасноволосого, а те, которые были получше и познаменитее (происхождением) в Норвегии, от него себя производили. У Ринга было три сына, и все они были Конунги: один назывался Рёрек (Рюрик), и тот был старший; второй, Эймунд; третий, Даг. Все они были храбрые мужи, заступали вместо отца своего в походах и в (морском) витяжестве, и тем весьма прославились. Это было в то время, когда и Конунг Сигурд Свинья рядил в Уппландии: он имел (женою) Асту, дочь Гудбрандову и мать Олафа Святого. Сестра ее называлась Торни, и была матерью Галльварда Святого: вторая сестра, Исрид, была бабушка Стейгар-Тореру. Они воспитывались и выросли вместе, Олаф Гаральдович и Эймунд Рингович; и были почти равных лет. Они были обучены всему, что делает человека отличным, и проживали частью у Конунга Сигурда, частью у Конунга Ринга, отца Эймундова. Когда Конунг Олаф отправился в Англию, Эймунд отправился тоже: с ними был еще Рагнар Агнарович, внук Рагнара Риккиля, сына Гаральда Прекрасноволосого, и многие другие знатные мужи. Они становились тем достопочтеннее и славнее, чем дальше странствовали, как то ясно сбылось потом в рассуждении Олафа Святого, ибо имя его сделалось известным по всему Северу: когда достиг он власти в Норвегии, то покорил себе всю страну, и истребил всех удельных Конунгов, как о том сказано в его Саге, употребив к тому различные средства, о чем писали мудрые мужи[2]. Повествуется достоверным образом, что он отнял владения у пяти Конунгов в одно утро, а всего отнял владения у девяти Конунгов той страны, по сказанию Стюрмера Мудреца: некоторых убил, других изувечил, иных прогнал из отчизны. В это несчастие попали и Ринг с Рёреком и Дагом: Эймунд и Ярл Рагнар Агнарович, были тогда на витяжестве, когда эти дела происходили. Уехали они из отчизны, Ринг и Даг, и долго проживали в набегах: потом отправились на восток, в Готландию, и там еще долго они рядили потом. А Конунг Рёрек был лишен зрения и оставался при Конунге Олафе, доколи не изменил ему, возмутив его придворных мужей, которые перерезались между собою: он нанес Конунгу Олафу удар в день Вознесения Господня в ограде Христовой церкви и рассек платье, в котором был Конунг, но Бог помиловал, что Конунг остался не ранен. От чего, потом, Конунг Олаф на него разгневался, и послал его на Гренландию, если ветер дозволит, с Торарином Нефюльфовичем; но они прибыли в Исландию, где он и остался у Гудмунда Знатного, в Мадреваллах, в Эйяфирде, и умер в Кальфскинне.


2. Об Эймунде и Рагнаре

Наперед сказать, что Эймунд и Рагнар воротились в Норвегию скоро после этого, со многими ладьями. Конунг Олаф был тогда в далекой стороне. Они сведали про те дела, о которых сказано выше. Эймунд составил вече из жителей области, и говорил таким образом:

— Здесь произошли большие вещи, в области, с тех пор как мы уехали вдаль. Мы потеряли родных наших, а некоторые из них изгнаны из отчизны в несчастном виде. Срам и убыток постигли нас после (истребления) знаменитых и достопочтенных родственников наших. Теперь один Конунг в Норвегии, тогда, как прежде было их много. Я полагаю, что это государство пойдет хорошо, будучи управляемо Конунгом Олафом, моим совоспитанником, хотя иное кажется что-то весьма странным в его правительстве. Я надеюсь получить от него много милостей и почестей, исключая звание Конунга.

Тут друзья обоих стали советовать ему отправиться к Конунгу Олафу, чтоб увидеть, не даст ли он ему звания Конунга. Эймунд отвечал:

— Ни сам щита не подниму против Конунга Олафа, ни пойду на него с неприятельскою ратию; но, после таких ужасных дел, какие произошли между нами, не могу идти связываться с ним и добровольно слагать с себя свое достоинство. Так что же, полагаете вы, предстоит нам делать, если мы не хотим ни примириться с ним, ни идти в его присутствие? Я знаю, что он окажет мне великие почести, если мы с ним повидаемся, чтоб только не я находил на его владение; но мне кажется невероятным, чтобы вам, моим мужам, было у него столь же хорошо, когда увидите вы родных ваших тяжко уничиженными. Но если вы того от меня требуете, я готов стерпеть (это унижение): только мы наперед должны поклясться присягою, и тогда уж будем держаться крепко.

На то сказали Эймундовы люди:

— Что же ты думаешь делать, если нам ни примиряться, ни идти в присутствие Конунга, ни, уехав вдаль из наших вотчин, приставать к враждебной ему рати?

Рагнар примолвил:

— Эймунд сказал очень сходно с тем, что мне самому мнится в душе: я тоже не хотел бы судьбу нашу вверять Конунгу Олафу. Но, я полагаю, надобно наперед подумать о том: если сбежим с наших дворов, будем ли мы казаться (людям) чем-то получше каких-нибудь купцов[3]?

Эймунд сказал:

— Хотите ли принять наряд, который задумал я в мысли? Я скажу вам мое мнение, если вы желаете: я узнал о кончине Конунга Вальдамара (Владимира), на востоке, в Гардарике, и теперь это владение держат три его сына, мужи самые доблестные. Но он разделил владение свое между ними едва ли поровну, потому, что один из них имеет областей более, нежели два другие. Один называется Бурислейф (Бурислав, Святополк), и получил самую большую часть отцовского наследства: он же и самый старший между ними; другому имя Ярислейф; третьему Вратилаф (Вратислав, Брячислав). Бурислейф имеет Кенугард (Киев-город), Ярослав — Гольмгард (Новгород), а третий правит Палтеском (Полоцком) и всею тою областью, которая лежит подле, но они теперь в несогласии за свои владения: не довольствуется своим добром тот, который держит самую большую и лучшую часть раздела, думая, что у него мало государства потому, что менее, нежели как было у отца, и от того считая себя ниже своих предков. Теперь мне пришло в голову: не покажется ли вам удобным, чтоб мы отправились туда, и повидались с теми Конунгами, да пристали б к какому-нибудь из них, а всего лучше к тому, кто хочет удержать свое владение за собою и доволен так, как отец поразделил между ними? Для нас это было бы хорошо, как в рассуждении богатства, так и почестей. Я укреплю этот наряд за вами!

И все они изъявили то же желание. Были там многие мужи, которые хотели стяжать себе богатство и имели в виду вознаградить обиды свои в Норвегии: они скорее предпочли покинуть отчизну, нежели оставаться и терпеть последнюю беду от Конунга и своих врагов, решились идти на чужбину с Эймундом и Рагнаром, и поплыли вдаль, со многими людьми и с большою, по мужеству и храбрости, силою, держа путь на Аустурвег (Россию). Обо всем этом Конунг Олаф узнал не прежде, как после их отъезда и сказал:

— Дурно случилось, что Эймунд и его люди не повидались (со мною), ибо я заставил бы его считать друг друга лучшими приятелями. И то правда что поделом он может быть озлоблен на меня!.. но вот теперь выбыл из нашей земли такой муж, которому бы я предоставил величайшие почести, кроме звания Конунга!

Когда Олафу рассказали, что Эймунд говорил на вече, Конунг отозвался, что Эймунд всегда был способен принять хорошую меру. И как о том нечего сказать более, то обратим повесть к Эймунду и Ярлу Рагнару.


3. Эймунд приезжает в Гардарик

Эймундовцы не прежде оставили путешествие, как прибыв на восток, в Гольмгардию, к Конунгу Ярислейфу. Они решились, (не предлагая своей службы другим), наперед явиться к Конунгу Ярислейфу, согласно настоянию Рагнара. Конунг Ярислейф был в родстве со Шведским Конунгом, Олафом: он имел (в супружестве) дочь его, Ингигерду. Как скоро сведал Конунг о прибытии их в ту страну, послал к ним мужей, предложить им безопасность в дружеской земле и (звать их к) его присутствию на веселый пир; за что они хорошо возблагодарили. Когда уселись к пиру, Конунг и Господыня, (его супруга), расспрашивали у них о разных Норвежских делах и о Конунге Олафе Гаральдовиче. Эймунд сказал им много хорошего о нем и об его нравах, говоря, что долгое время был он его совоспитанником и товарищем (на поле брани); но не хотел распространяться о том, что его огорчало, относительно происшествия, о которых упомянуто выше. Эймунду и Рагнару понравилось все, касающееся как до Конунга, так и до Господыни, ибо она была решительна (в делах) и мягка на пенязь (т. е. щедра); Конунг же Ярислейф хотя отнюдь не славился мягкостью своею на пенязь, но был Князь способный к правлению и знатновидный.


4. Договор Эймунда с Конунгом Ярислейфом

Тут Конунг спросил у них, куда думают они направить дальнейший путь; но они сказали:

— Мы сведали, Господарь, что ты будешь в некотором убытке по твоему владению из-за твоих братьев, мы же изгнаны из нашей отчизны, и отправились к востоку, сюда, в Гардарик, чтоб повидать вас, троих родных. Мы намерены помогать тому из вас, кто более всех доставит нам уважения и почестей, потому, что желаем сами стяжать себе богатство и славу, а вам быть благодарными за почести и уважение. Пришло нам в голову, что вы захотите иметь при себе бодрых мужей, когда на вашу честь станет нападать кто-нибудь из родных, тех самых, которые оборотились теперь вашими врагами. Мы просимся быть Защитниками этого владения[4], (хотим) сойтись с вами на условиях, и получать от вас золото, и серебро, и хорошее платье; а если вы не намерены тотчас согласиться на наше предложение, мы получим то же самое добро от других Конунгов, когда вы от нас уклоняетесь.

Конунг Ярислейф отвечал:

— И очень нуждаемся мы в вашей дружине и распорядительстве, потому, что вы умные и храбрые мужи, Нордманны; но мне не известно, сколько потребуете вы жалованья за вашу службу.

Эймунд отвечал:

— Во-первых, ты пожалуешь дом для нас и всех наших людей, и не откажешь нам ни в каком добре из лучших твоих припасов, в котором будем мы иметь надобность.

— На это иждивение я согласен, — сказал Конунг.

Эймунд примолвил:

— Тогда эти люди готовы сражаться впереди тебя, и идти (на врага) первые за твоих людей и за твое владение. Сверх того, должен ты отпускать на каждого нашего воина по унции серебра, а каждому начальнику ладьи платить еще по пол-унции.

Конунг возразил:

— Этого мы не можем!

Эймунд сказал ему:

— Можешь, Господарь, потому что вместо этой платы мы примем бобров, и соболей, и другое добро, какое здесь, в вашей земле, водится в изобилии; оценку же им будем производить мы сами, (а не наши воины). А если случится какая добыча, тогда можете отпустить нам пенязями. Если будем сидеть без дела, то добра жаловать нам менее.

Конунг изъявил на все это свое согласие, и заключенное условие долженствовало продолжаться двенадцать месяцев.


5. Эймунд одерживает победу в Гардарике

Тогда Эймундовцы вытащили свои ладьи на берег, и прилично их пристроили. Конунг Ярислейф повелел построить для них каменный дом и обить его (внутри) красным сукном[5]; все нужное было им доставляемо в исправности, из лучших его припасов. Они проводили всякой день с Конунгом и Господыней в большой радости и потехе. Но когда прожили они недолгое время в добром почитании, (вдруг) пришли письма от Конунга Бурислейфа к Конунгу Ярислейфу, в которых было сказано так, что он требует от Конунга нескольких деревень и торгов, примыкающих к его владению, изъясняя, что они удобны ему для сбора доходов. Конунг Ярислейф рассказал Конунгу Эймунду о требовании брата. Тот отвечал:

— Мало могу я о том судить, но от нас помощь готова, если вам угодно употребить ее. Необходимость повелевает кротко обходиться с братом, когда он поступает кротко; но если, как я предугадываю, он будет требовать более, получив это, тогда тебе самому (предстоит) избрать, хочешь ли отказаться, или нет, от своих владений, или же пожелаешь держаться в них силою и предоставить оружию (решить распрю) с братом, ежели надеешься потом удержаться сам собою[6]. Безопаснее было бы миролюбно уступить ему то, чего он домогается, но многим покажется малодушным и некняжеским, если ты предпочтешь эту (меру): да и не знаю, зачем держишь здесь заграничную рать, когда на нас не полагаешься? Ты теперь должен избрать сам, по твоему разумению.

Конунг Ярислейф изъяснил, что он отнюдь не думает, без попытки, отдавать свои владения. Эймунд примолвил:

— Тогда ты должен сказать послам брата, что будешь защищать свое владение. Не давай же им много сроку для собрания людей против тебя, ибо умные сказали, что гораздо надежнее драться на своем дворе, нежели на чужом.

После этого, послы уехали, и рассказали своему Конунгу все, как что было, — что Конунг Ярислейф не хочет делиться с братом ни малейшею частью своего владения, и готов бороться, если тот придет в его удел. Конунг промолвил:

— Он, верно, уповает достать (откуда-нибудь) людей и пособие, если полагает защищаться против нас: или же пришли к нему какие-либо заграничные мужи, которые подали ему совет укрепить (за собою) свое владение?

Послы сказали, что они слышали, будто находится там Нордманский Конунг с шестьюстами Нордманнами. Конунг Бурислейф примолвил:

— Так не иначе они держали ему этот совет!

Тогда собрал он к себе своих людей. Конунг Ярислейф велел возить стрелу по всему своему владению, и оба Конунга созвали своих людей. Сбылось так, как предполагал Эймунд, что Конунг Бурислейф выступит из своего владения против брата; а там, где они встретились, был большой лес с речкою: ставки свои они расположили так, что посреди протекала река, а числом людей различествовали немного. Конунг Эймунд и все Нордманны имели свои особые палатки. Так простояли они четыре ночи, не отдавая приказа к сражению друг с другом. Тогда сказал Рагнар:

— Чего мы ожидаем, и что значит это сидение?

Конунг Эймунд отвечал:

— Наш Конунг неприятельскую рать считает немногочисленною: а его ряд ничтожен[7]!

Затем пошли они к Конунгу Ярислейфу, спросить, думает ли рядить (дело) на сражение. Конунг отвечал:

— Мне кажется, что у нас хороший сбор людей; мы привели большую рать, и не боимся.

Конунг Эймунд возразил на то:

— По мне, дело глядит другим образом, Господарь! Во-первых, когда пришли мы сюда, ратных людей было, кажется, не много в каждой (неприятельской) ставке, и стан был обширно построен более для виду, нежели для многочисленности в нем народа; но теперь другое дело: они увеличивают число своих шатров; не то иные уже спят вне ставок, тогда, как множество рати убегает от вас домой, в деревни, и теперь нельзя на нее полагаться.

Конунг спросил:

— Что же теперь рядить?

Эймундов ответ был такой:

— Теперь все стало труднее, нежели как было прежде: сидя, мы упустили победу из рук. Но, между тем, мы, Нордманны, не сидели праздно: все наши ладьи и военный снаряд оттащили мы вверх по реке. Мы отправимся туда с нашими людьми, и нападем на них в тыл, а ставки пусть стоят здесь порожние: вы же поспешите, как можно скорее, завязать бой при помощи своих людей.

Так и сделано: поднялся бранный клик, возвысили знамена и распределили рать к войне. Оба ратные народа сошлись вместе: наступила страшная битва, и гибло очень много людей. Конунг Эймунд и Рагнар направили на Конунга Бурислейфа сильный удар, напав на него по ту сторону щитов: воспоследовала жесточайшая битва и резня. Вслед за тем, Бурислейфова рать была сломана, и его люди начали бежать. Но Эймунд заступил им путь и избил такое множество мужей, что долго было бы прописывать имена всех их[8]. (Вражьи) полчища были опрокинуты, так что (скоро) не с кем было сражаться; а те, которые остались целы, разбежались по лугам и по лесу, чтоб спасти жизнь свою: но в этой суматохе пронесся слух, будто и сам Конунг Бурислейф убит. Ярислейф взял огромную добычу после этого сражения. Большая часть приписывала победу Конунгу Эймунду и Нордманнам: они стяжали себе великую знаменитость, но торжество их произошло также, и от справедливости дела, ибо Господь Бог, Иисус Христос, так решил это, как решает он все прочее. Отсюда отправились они домой, а Конунг Ярислейф удержал за собою оба владения и всю добычу, какая была приобретена в этом сражении.


6. Эймундов совет

Потом, все лето и зиму, было спокойствие и бездействие: Конунг Ярислейф управлял обоими владениями советом и смотрением Конунга Эймунда. Нордманны пользовались большим уважением и почестями, служа Конунгу щитом в ряжении и «грабеже»[9], но жалованье (нередко) оставалось в недоимке за Конунгом, который полагал, что теперь менее нуждается он в дружине, когда брат погиб, и думал, что во всех его владениях (господствует) тишина. Когда вышел срок договору, Конунг Эймунд отправился к присутствию Конунга Ярислейфа, и молвил так:

— Мы уже прожили, Господарь, несколько времени в твоих владениях: теперь избирай, будет ли наш торг (т. е. договор) стоять далее, или желаешь ты уничтожить свое товарищество с нами, и мы должны искать себе другого начальника; ибо пенязи медленно были нам отпускаемы.

Конунг отвечал:

— Я полагаю, что теперь мне нет такой как прежде надобности в ваших людях. Для нас слишком великая трата богатства давать вам такую большую плату, как та, которой вы домогаетесь.

— Оно так, Господарь! — сказал Конунг Эймунд, — потому, что теперь должен ты уже отпускать нам но унции золота на каждого мужа, а начальникам ладей по полугривне золота.

Конунг промолвил:

— Тогда я избираю, что наш торг уничтожен[10].

— Это в вашей власти, — сказал Конунг Эймунд, — но верно ли вы знаете, что Бурислейф помер?

— Я думаю, что это достоверно, — сказал Конунг. Эймунд спросил:

— Приличная ли гробница будет ему построена? Где же его могила?

Конунг отвечал:

— Этого мы не знаем наверное.

На что Эймунд примолвил:

— Однако ж вам, Господарь, следовало бы знать могилу такого знаменитого брата, и (место), где он лежит! Но мне кажется, что ваши люди из раболепства говорят вам (об его смерти), а, на этот раз, истины вы не знаете.

— Что же истиннейшего сумеете вы сказать, чтобы мы могли скорее вам поверить?

Эймунд отвечал:

— А мне-то сказывали так, что Конунг Бурислейф прожил зиму в Бярмии. Мы сведали с достоверностью, что он составляет там рать против тебя из огромного множества людей; и это истиннее всего.

Конунг сказал:

— Скоро ли он придет сюда, в наше господарство?

Эймунд отвечал:

— Мне сказывали так, что он будет сюда через три недели.

После этого, Конунг Ярислейф не хотел лишиться их дружины: они приторговались еще на двенадцать месяцев. Конунг спросил:

— Что же предстоит нам делать? Созвать ли людей, и бороться с ним?

Эймунд отвечал:

— Пусть дело будет по моему ряду, если хотите удержать Гардарик (Россию) против Конунга Бурислейфа.

Ярислейф спросил еще:

— Сюда ли собирать народ, или идти ему навстречу?

Эймунд сказал:

— Пусть все, сколько может прийти, собираются сюда, в город; а когда люди соберутся, тогда приступим к какому-нибудь ряду, к тому, что нам покажется надежнее по обстоятельствам.


7. Сражение с братом

Вслед за тем Конунг Ярислейф послал ратный приказ по всему своему владению, и собралась к нему большая рать из вольных поселян[11]. Тогда Конунг Эймунд послал своих мужей в лес, рубить деревья, переносить их в город, и ставить на городской стене: он велел ветви всякого дерева распространять (так, чтоб они выходили) за городскую стену, и чтобы нельзя было метать стрел в город. Вне города приказал он наперед выкопать огромный ров и убрать прочь землю, а потом напустить в него воды, настлать поверх бревнами и устроить все так, чтоб ничего не было видно, и земля казалась бы целою. Когда это было кончено, они узнали, что Конунг Бурислейф вошел в Гардарик, и стремится к городу, в котором находились оба Конунга. Они также велели крепко обстроить двое городских ворот, и намеревались у них защищаться, (срубив их) так, чтоб (можно было сделать) и вылазку, в случай нужды. Накануне того дня, когда поутру ожидали появления неприятельской рати, Конунг Эймунд приказал женщинам выйти на городскую стену, со всеми дорогими их украшениями, разодеться, как только могут, получше, и толстые золотые кольца повысить на шестах, чтоб казаться им (т. е. врагам) в высшей степени блистательными.

— Я полагаю, — говорил он, — что Бярмийцы, будут жадничать к драгоценностям, и, быстро, опрометчиво поскачут на город, как скоро солнце озарит блеском золото и златотканую багряницу.

Так было сделано, как изъяснено выше. Бурислейф нагрянул со своею ратию на город из леса: увидев праздничное убранство женщин, он принял это за хороший знак, (думая), что вероятно весть об его прибытии уже до них достигла. Они помчались быстро, в военном порядке[12], ни на что не обращая внимания; многие их мужи упали в ров и там погибли. Конунг Бурислейф, следуя сзади за полчищем, увидел это несчастие. Он сказал:

— Быть может, что здесь не так легко мы управимся, как нам казалось: эти Нордманны больше рядители!

Тут стал он обдумывать, откуда бы лучше сделать нападение, а между тем все праздничное убранство, прежде мелькавшее, исчезло. Он приметил, что все ворота заперты, исключая двое, но что и к тем не легко приступиться, ибо за ними нет недостатка в сильном снаряде и многочисленной рати. Немедленно приударили военный призыв, и горожане построились к сражению: оба Конунга, Ярислейф и Эймунд, стали каждый у своих ворот. Началась жестокая битва, и пало много ратного народа. Там, где начальствовал Конунг Ярислейф, приступ был такой страшный, что через те ворота последовало вторжение, и Конунг тяжело был ранен в ногу, но неприятель претерпел огромный урон, прежде чем овладел воротами. Конунг Эймунд сказал:

— Теперь пошло дело на неудачу, когда наш Конунг ранен! Они убили у нас много народа, и уже вторгаются в город. Делай, Рагнар, что хочешь, продолжал он: защищай эти ворота, или ступай к нашему Конунгу, и веди к нему людей (в помощь).

Рагнар отвечал:

— Я буду здесь держаться: ты отправляйся к Конунгу, потому, что там нужно рядить.

И так Эймунд пошел туда со многими людьми: он увидел, что Бярмийцы уже проникают в город. Тут нанес он им великое и страшное поражение, и убил множество народа у Конунга Бурислейфа, делая сильные нападения с большою пылкостью и усердно ободряя своих мужей: никогда еще такая жестокая битва не продолжалась столько времени. Бярмийцы кинулись бежать из города, все, которые стояли еще на ногах; но Эймунд со своими мужами преследовал их до самого леса: они убили Бурислейфова хоругвеносца, и опять пронесся слух, будто и сам Конунг погиб. Великая победа была одержана, и Конунг Эймунд весьма прославился в этом сражении. Потом Нордманнам был отдых. Они пользовались большим уважением у Конунга и честью у всех мужей страны; но жалованье опять шло трудно и несвоевременно, так, что не все отпускалось им по договору.


8. Об Эймунде[13]

Спустя еще немного, так случилось, что Эймунд сказал Конунгу, что он должен отпустить из рук следующую им плату, как прилично знатному Конунгу: он упомянул и утверждал, что они внесли ему более пенязей в руку, нежели как требовалось на их жалованье. «И мы называем это безрассудным с вашей стороны[14]: разве теперь уж не будете иметь надобности в нашем пособии и нашей дружине?»

Конунг примолвил:

— Теперь, быть может, пойдет хорошо, хотя вы и не будете подавать мне помощи. Однако ж, вы сослужили мне большую службу. Но, говорят, ваши люди (так разбогатели, что) уже не смотрят ни на какое добро.

Эймунд отвечал:

— Что это значит, Господарь, что вы хотите одни за всех решать? Многие, мне кажется, из моих мужей потерпели большие потери! Те лишились ног, рук или других членов; иные подверглись вреду в оружии, и это будет нам стоить больших издержек. Вы еще можете все исправить. И так, избирайте одно из двух: да, или нет?

Конунг сказал:

— Я не хочу (прогнать) вас прочь, но и не дам вам такой большой платы, тем более, что не предвижу никаких смятений.

Эймунд примолвил:

— Мы требуем платы, и мои люди не хотят служить из-за одной пищи. Не то мы отправимся в удел другого Конунга, и там стяжаем себе почести. Но, притом, вероятно ли это, что теперь уже не будет здесь, в этой стране, смятения? Наверное ли вы знаете, что Конунг убит?

— Я думаю, это правда, — сказал Конунг, — тем более, что мы имеем (в руках) его знамя.

Эймунд спросил опять:

— Знаете ли тогда его могилу?

— Нет! — сказал Конунг. Эймунд присовокупил:

— Неблагоразумно не знать этого!

Но Конунг сказал ему на то:

— Как же знаете вы это лучше других людей, которые имеют о том достоверное сведение?

Эймунд ответствовал:

— Он нашел удобнейшим оставить знамя, нежели жизнь, и, я думаю, ушел здоров отсюда… (Большой пропуск в Исландском тексте[15]) …И провел зиму в Туркландии[16], и думает еще ратовать против тебя. С ним идет небегущее (т. е. храброе) войско: это Турки, и Бело-Куманы, и многие другие злые (т. е. хищные) народы. Я слышал, что, — и это очень вероятно! — что он отступится от Христианской Веры, и даже намерен поделиться областями с теми злыми народами[17], если отымет у вас весь Гардарик; но когда так будет, как он думает, то весьма уповательно, что всех ваших родных прогонит он из этой земли с посрамлением.

Конунг вопросил:

— Как скоро, думаете вы, будет он сюда с теми злыми людьми?

Эймунд отвечал:

— Через полмесяца.

— Как же теперь рядить против этого? — сказал Конунг, — ибо ныне мы не можем обойтись без вашей предусмотрительности.

Рагнар сказал[18], что он хочет, чтобы они прочь уехали, желая Конунгу рядить одному. Эймунд возразил:

— Вероломством будет названо, если мы разойдемся с Конунгом в такой опасности, потому, что Конунг был в мире, когда мы к нему пришли, и я не иначе хочу с ним расстаться, как чтобы и после меня сидел он в покое. Скорее приторгуемся с ним на те двенадцать месяцев, а он улучшит наше жалованье, согласно тому, как прежде решено между нами[19]. Теперь же надо подумать о распорядительстве: будем ли собирать вой, или же захотите вы, Господарь, чтоб одни мы, Нордманны, защищали эту землю, а ты бы сидел покойно во время нашей защиты, и тогда только прибегнул к своим людям, когда Мы будем побеждены.

— Да! я так хочу, — сказал Конунг. Эймунд примолвил:

— Не поступай так опрометчиво в этих делах, Господарь! Есть другое (побуждение) к тому, чтоб ты держал созванную рать, что, по моему мнению, было бы пристойнее и для твоего сана: мы, — Нордманны, не побежим первые, — но я знаю, что многие будут к тому готовы, так же, как прежде были готовы не бояться стрелы; а того я не знаю, будут ли иные защищаться так храбро во время их побега, как теперь усердно и более всех поощряют вас к защите[20]. Если же так случится, Господарь, что мы преодолеем Конунга, тогда что? — прикажете ли убить его, или нет? — потому, что никогда конца не будет этим суматохам, пока вы оба останетесь в живых[21].

Конунг отвечал:

— Ничего этого я не сделаю: ни настраивать никого не стану к (личному, грудь на грудь) сражению с Конунгом Бурислейфом, ни порицать кого-либо, если он будет убит[22].

Затем оба они отправились домой, в свой дворец, не велев ни собирать людей, ни делать приготовлений[23]. Всем это показалось удивительным, что тогда именно менее всего думают о войне, когда опасность угрожает более чем когда-либо. Скоро потом получили они известие, что Конунг Бурислейф вошел в Гардарик с огромною ратию и многими злыми народами. Конунг Эймунд показывал вид, как будто ничего этого не знает, не ведает. Многие мужи говорили, что (теперь) он не посмеет бороться с Бурислейфом.


9. Эймунд умерщвляет Конунга Бурислейфа

Однажды утром, очень рано, Эймунд позвал к себе родственника своего, Рагнара, и десятерых других мужей. Он приказал им седлать коней. Они выехали за город, все двенадцать человек вместе, составляя горстку народа, а прочих воинов оставив дома. (В дружине) был Исландский муж, Биорн: тот поехал с ними, равно как муж Аскель и оба Торда. Они взяли с собою лишнюю лошадь, на которой были нагружены их оружие и съестные припасы. Так ехали они далеко, переодетые все в купеческое платье: никто не знал ни цели этого путешествия, ни какие они замышляют хитрости. Они вступили в какой-то лес, и ехали весь этот день, пока не настала ночь: потом выехали из лесу и прибыли к одному большому дубу, где была прекрасная поляна и много ровного места. Конунг Эймунд сказал (своим товарищам):

— Надо здесь остановиться. Я сведал, что Конунг Бурислейф в этом месте будет иметь ночлег и учредит свой стан к ночи.

Они обошли дерево и поляну, соображая, где бы предпочтительнее стан мог расположиться. Потом Конунг Эймунд сказал:

— Здесь непременно Бурислейф велит раскинуть палатки: мне сказывали, что он всегда учреждает стан подле самого леса, если только дозволяет местоположение, чтоб было куда спасаться в потребном случае.

Он взял крепкую корабельную веревку, и приказал всем им собраться на поляну, под этим деревом, потом, предложил мужам взлезть на ветви и завязать ее там узлом, что и было сделано. Затем принатянули они верхушку так, что ветви касались самой земли, и согнули все дерево до корня. Конунг Эймунд сказал:

— Это я люблю! Оно может послужить нам к хорошему успеху.

Тут они раскинули веревку, и прикрепили концы ее. Когда кончилась эта работа, было уже около половины пополуденного времени[24], и они, услышав (шум) приближающихся людей Конунга, ушли скорее в лес к своим коням. Скоро увидели они огромную рать и богатую колесницу, за которою следовало множество мужей: впереди нее несли знамя. Ратные люди распространились до (кряжа) леса и заняли поляну в том именно месте, где она представляла самое удобное положение для ставок, как то предусмотрел Эймунд. Там они разбили государственную палатку[25], а по сторонам, подле леса, расположилась вся рать. Это продолжалось до темной ночи. Палатка Конунга была чрезвычайно богата и прекрасно сделана: она состояла из четырех полос, высокий шест (staung, stong, стяг) торчал над нею, (украшаясь) золотым шаром с вымпелами. Все эти вещи видны были Нордманнам из лесу; (они наблюдали происходящее) в рати, сохраняя глубокое молчание. Как скоро сделалось темно, огни замелькали в ставках, и они увидели, что там сбираются к ужину. Тут Конунг Эймунд сказал:

— У нас мало припасов: это не слишком удобно! Я буду рядить о хозяйстве, и отправлюсь к ним в палатки.

Он нарядился нищим, подвязал себе бороду из козьих волос, и пошел на двух костылях. Он проник до самой княжеской ставки и стал просить подаяния, подходя ко всякому мужу; потом посетил смежные шатры, отягощенный полученным добром, и душевно благодаря за милостыню, наконец вышел из стана, с большим количеством припасов. Когда ратные люди напились и наелись, — сколько им было угодно, молчание водворилось, (в стане). Эймунд разделил свою дружину на два отряда: шесть человек мужей остались в лесу, сторожить коней и держать их в готовности на случай, если бы вдруг произошла в них надобность; остальные шестеро — в том числе и сам Эймунд — отправились в стан и вошли между ставок, как будто не было ни какого препятствия. Тогда Эймунд сказал:

— Рогнвальд и Биорн, вы, Исландские мужи[26]! ступайте к дереву, которое мы нагнули.

И каждому из них дал он по топору в руки.

— Вы мужи полноударные: докажите же это в нужде!

Они пошли к месту, где ветви были притянуты к земле. Конунг Эймунд продолжал:

— Третий муж пусть стоит здесь, на тропинке, (ведущей) к поляне: ему ничего не делать, только держать в руках веревку, и отпускать ее по мере того, как мы будем тащить ее, имея в руках наших другой ее конец. Когда мы устроим все как хотим, тогда должен он ударить по веревке топорищем, — тот, которому я это препоручаю; а тот, кто будет держать веревку, пусть примечает от того ли она шевелится, что мы ее тащим, или от удара. Как скоро подадим мы ему этот знак, необходимо для нас нужный и тесно сопряженный с успехом дела, он должен сказать, — тот, который держит за веревку, — (что удар сделан); и тогда следует рубить (принатянутые) ветви дерева, которое вдруг выпрямится, сильно и быстро.

Они все так исполнили, как им было сказано. Биорн пошел с Эймундом и Рагнаром к государственной палатке Конунга, где они сделали из (другой) веревки петлю, и, подняв ее на алебардах, закинули на вымпелы, бывшие на шесте над палаткою: она, скользя, сомкнулась под шаром, и там остановилась.

Люди спали крепко по всем шатрам, быв крайне утомлены и очень пьяны. Когда это было сделано, они связали концы, и, так соединив веревку (на которой была петля, с тою, которую притащили с собою), начали рядить[27]. Затем, Конунг Эймунд подошел к Княжеской палатке, чтоб быть близко ее, когда будет она сорвана. Удар был сделан по веревке; тот, кто держал ее, увидел, что она дрожит, и сказал своим товарищам, что они должны рубить ветви. Они отрубили (веревки, придерживающие нагнутое) дерево, и оно выпрямилось сильно и мгновенно, сорвав (на воздух) всю палатку, которую далеко забросило в лес. Огни, (мелькавшие) внутри ее, все были потушены (этим взрывом). Эймунд еще с вечера тщательно затвердил в памяти то место, где Конунг спит в своей палатке: он двинулся туда, и быстрыми ударами нанес смерть ему и многим другим. Достав Бурислейфову голову в свои руки, он пустился бежать в лес, — мужи его за ним, — и (Турки) их не отыскали. Оставшиеся в живых Бурислейфовы мужи были поражены ужасным испугом от этого страшного приключения, а Эймунд со своими людьми ускакали прочь. Они прибыли домой (в Киев) утром, очень рано, и пошли прямо в присутствие Конунга Ярислейфа, которому наконец донесли с достоверностью о (последовавшей) кончине Конунга Бурислейфа.

— На! вот тебе голова, Господарь! Можешь ли ее узнать? — (воскликнул Эймунд). Конунг покраснел при виде этой головы. Эймунд молвил:

— Этот великий подвиг храбрости совершили мы, Нордманны, Господарь! Прикажите теперь прилично похоронить вашего брата, с надлежащими почестями.

Конунг Ярислейф отвечал:

— Опрометчивое дело вы сделали, и на нас тяжко лежащее! Но вы же должны озаботиться и его погребением. Ну, какой ряд станут теперь рядить те, которые ему следовали?

Эймунд сказал:

— Я полагаю, что они соберутся на вече, и будут друг друга подозревать в этом деле, потому, что нас они не приметили. Поссорившись, они разойдутся, не станут более доверять одни другим, и побредут толпами восвояси. Я уверен, что немногие из них будут думать о пристроении (тела) своего Конунга.

Вслед за тем, Нордманны вышли из города, и поехали тем же путем в лес. Они прибыли к стану. Там дело сбылось так, как предполагал Эймунд: Бурислейфовы люди все ушли прочь, перессорившись между собою при расставании. Эймунд отправился на поляну: на ней лежал труп Конунга, а при нем не было ни одного мужа. Они срубили гроб, приложили голову к телу, и поехали с ним домой, (в Киев). Тогда и сделалось погребение его известным многим лицам. После этого, весь народ той страны поступил в руки Ярислейфу, поклявшись ему присягою, и он сделался Конунгом тех владений, в которых прежде княжили они вдвоем.


10. Эймунд от Ярислейфа уехал к его брату

Потом истекло лето и зима[28], и нечего было делать: жалованье опять не отпускалось. Некоторыми людьми было представлено Конунгу, что воспоминание об убийстве брата великое дело[29]: они говорили также, что Нордманны теперь считают уже себя за лучших, нежели сам Конунг. Наступил день, в который жалованье долженствовало быть выдано: они пошли к Конунгову жилищу. Он принял их хорошо, и спросил, чего хотят они так рано утром. Эймунд отвечал:

— Может быть, Господарь, вы не нуждаетесь более в наших людях, и исправно отпустите нам из рук жалованье, которое должны мы получить?

Конунг воскликнул:

— Много вещей наделало ваше сюда прибытие!

— Это правда, Господарь! — сказал Эймунд, — потому, что давно уже был бы ты изгнан из своих владений, если б не воспользовался нами. А что (касается) до погибели твоего брата, то дело (с тех пор ни сколько не переменилось оно) и теперь так же, как было тогда, когда ты дал на то согласие.

Конунг примолвил:

— Что же думаете теперь делать?

Ему отвечал Эймунд:

— А чего желал бы ты всего менее?

— Этого-то и я не знаю! — возразил Конунг. Эймунд продолжал:

— А я знаю это очень хорошо! Всего менее ты желал бы, чтоб мы отправились к Конунгу Вартилафу (Брячиславу), брату твоему, — а мы именно туда и отправимся, и сослужим ему все, что только можем. Сиди теперь здорово, Господарь!

Они поспешно вышли (из дворца), и (обратились) к своим ладьям, которые стояли уже готовые. Конунг Ярислейф сказал:

— Скоро ушли они прочь! мне этого не хотелось.

Господыня примолвила:

— Еще выйдет так, что, если придется тебе с Эймундом соперничать в ряжении, ты найдешь в нем опасного противника!

Конунг сказал:

— Вот был бы хороший ряд, если б можно было срядить его[30]!

Господыня присовокупила:

— Так нужно бы сделать это (поскорее), прежде, нежели ты получишь от них какую-нибудь обиду!

Затем, отправилась она к ладьям, с Ярлом Рогнвальдом Ульфовичем и несколькими мужами, туда, где Эймундовцы стояли у берега[31]. Им сказано, что Господыня желает видеться с Эймундом. Конунг примолвил:

— Я ей не доверяю, потому, что она умнее Конунга (Ярислейфа), но не хочу уклоняться от беседы с нею[32].

— В таком случае, я пойду с вами! — сказал Рагнар.

— Нет! (не нужно), — возразил Эймунд, — ведь это не военный поход! При том же, не пропасть людей пришла с нею.

На Эймунде был плащ с (завязанными) тесемками, а в руке (нес он свой) меч. Они уселись на одном бугре, подле которого внизу была глина. Господыня и Рогнвальд сели к нему близко, и налегли на его платье. Господыня молвила:

— Это дурно, что вы так расходитесь с Конунгом! Я бы охотно приняла участие в том, чтобы вы расстались друг с другом скорее хорошо, чем дурно.

Между тем ни тот, ни другая, не держали рук своих в покое: он расстегивал завязки своего плаща, а она скинула свой рукав (с руки), и подняла его вверх, выше своей головы. Эймунд ясно видел, что дело не без коварства: и действительно, она нарядила было людей, чтоб убить его, и, как скоро подняла рукав вверх, они выбежали (из засады). Но Эймунд приметил их прежде, чем они достигли до места, и, быстро вскочив на ноги, скорее, нежели как те предполагали, освободился из своего плаща, который остался на земле. Таким образом, они его не отведали. Рагнар, видевший это, мигом перепрыгнул с ладьи на берег; за ним (поспешили товарищи) один после другого, и они хотели умертвить людей Господыни; но Эймунд объявил, что этого не должно быть. Они стащили их с глинистого бугра, и держали в руках. Рагнар закричал:

— Теперь от тебя, Эймунд, не требуем мы совета. Мы поплывем вдаль с ними[33]!

Эймунд отвечал ему:

— Этого нам не следует делать. Пусть они идут домой в покой. Так не хочу я расторгнуть дружбу свою с Господыней!

Итак, она поехала домой, немного потешившись (происшествием), а Нордманны поплыли вдаль, и не прежде остановились, как прибыв в удел Конунга Вартилафа, где они тотчас пошли в его присутствие. Вартилаф принял их хорошо, и расспросил о деле; но Эймунд рассказал ему все, что как случилось, и о начале своей службы, и об их размолвке с Ярислейфом.

— Что же полагаете вы делать вперед? — спросил Конунг. Эймунд отвечал:

— Я объявил Конунгу Ярислейфу, что мы отправляемся сюда, к вам, ибо я подозреваю, что он хочет оставить тебя в убытке по твоему владению, подобно тому, как брат его с ним сделал. Теперь посмотри в свой ряд, Господарь: предпочтешь ли (принять) нас к себе, или (удалить) прочь; и не думаешь ли, что по чему-нибудь можешь нуждаться в нашем пособии.

— Да! — сказал Конунг, — я желал бы воспользоваться вашею помощью; но на каких условиях вы договариваетесь?

Эймунд отвечал:

— Мы желаем иметь то же самое иждивение, какое имели у твоего брата.

Конунг примолвил:

— Дайте мне время посоветоваться с моими мужами, потому, что они вносят мне деньги, хотя я отпускаю их из рук.

Конунг Вартилаф составил вече со своими мужами, и сообщил им, какие известия получил он о Конунге Ярислейфе, своем брате, — что он умышляет на его удел; присовокупляя, что Конунг Эймунд прибыл сюда, и просится (подать) свою помощь и драться впереди. Они очень заохочивали Конунга принять Нордманнов к себе, и, на этом основании он приторговался с ними, предоставив себе право пользоваться советами Эймунда.

— Ибо я не такой рядительный муж, как мой брат, Конунг Ярислейф, — (сказал Вартилаф), — а и с ним у вас пошло на ссору! Я желаю часто держать с вами беседу (о делах), но платить вам буду все по договору.

С того времени они были у Конунга в большой чести и почитании.


11. Мир между Ярислейфом и Вартилафом[34]

Так и случилось, что послы прибыли от Конунга Ярислейфа, требовать весей и городов, лежащих поблизости его владения, от Конунга Вартилафа. Он сообщил о том Конунгу Эймунду, но тот отвечал:

— Вы должны рядить об этом, Господарь!

Конунг примолвил:

— Теперь именно и пришел случай, где вы, как то было условленно, обязаны определять ряд совокупно со мною.

Эймунд отвечал:

— Мне кажется так, Господарь, что надобно ожидать нападения от алчного волка. Он не преминет требовать более, если это будет уступлено. Пусть послы едут назад в покое, — продолжал он, — они, (Ярислейф, и его супруга), я думаю, скоро увидят наш ряд. Сколько времени нужно, чтоб собрать людей?

— Полмесяца, — сказал Конунг. Эймунд примолвил:

— Теперь определи, Господарь, где должны вы сойтись для сражения, и объяви послам, чтоб они могли сказать своему Конунгу.

Так было и сделано: послы отправились домой…

(Значительный пропуск в тексте[35])

С обеих сторон рати были приготовлены к брани, и сошлись в определенном месте на границе той страны, где, учредив станы, он простояли несколько ночей. Конунг Вартилаф молвил:

— Зачем сидим мы здесь понапрасну? Мы уронили победу из рук.

Эймунд отвечал:

— Предоставьте мне рядить об этом, ибо в беде лучшее дело отсрочка[36]; притом еще не приехала Господыня Ингигерда, которая держит ряд за всех их, хотя Конунг считается предводителем их людей. Сам я буду содержать стражу. Господарь!

Конунг сказал:

— Пусть будет так, как вы хотите!

Они простояли семь ночей с ратью[37]… В одну ночь ветер был злой и темнота большая: тогда Конунг Эймунд и Рагнар (неприметно) улизнули от своих людей. Они поехали в лес, позади стана Конунга Ярислейфа, ожидавшего приезда Господыни и засели там подле одной дорожки. Тут Конунг Эймунд сказал:

— Верно, этою тропою поедут Ярислейфовы мужи (с его супругою): если б сам я хотел проехать скрытно, я бы тоже избрал этот путь. Останемся наперед здесь!

Они просидели в этом месте известное время. Конунг Эймунд воскликнул:

— Безрассудно мы здесь сидим!

Но вслед за тем послышали они (шум) едущих (всадников), так, что, (казалось), женщина была между путниками. Они подметили, что один муж едет верхом впереди женщины, а другой сзади нее. Тогда сказал Эймунд:

— Верно, проезжает Господыня! Разделимся, мы с тобою, по обеим сторонам дорожки: когда они подъедут к нам, я раню коня под нею, а ты, Рагнар, схвати ее.

Путники подъехали, и, прежде чем они спохватились, конь был повергнут мертвым, и Господыня (унесена) далеко в сторону. Второй (муж) закричал, что он видел образ человека, который перепрыгнул через дорогу; но ни один из них не посмел явиться к Конунгу (Ярислейфу), потому, что они не знали, люди ли это были, или духи. Они тайно уехали восвояси, и более не показывались. Господыня сказала своим землякам:

— Вы, Нордманны, видно, никогда не перестанете обижать меня!

На что отвечал Эймунд:

— Мы будем хорошо поступать с вами, Господыня: но уж не знаю, удастся ли вам в нынешнюю ночь целоваться со своим Конунгом!

Затем, отправились они в стан Конунга Вартилафа, и сказали, что Господыня к нему приехала. Он был очень обрадован, и сам взялся сторожить ее. Но, на (следующее) утро, она велела просить к себе Конунга Эймунда, и, когда он явился, сказала ему:

— Самый лучший ряд был бы тот, если б мы примирились, и я готова стараться, чтоб водворить согласие между вами. Но должна объявить вам вперед, что всего более буду я пещись о выгодах Конунга Ярислейфа.

Эймунд отвечал:

— В этом власть Конунга (Вартилафа)!

Господыня возразила:

— Но твой ряд считается здесь самым важнейшим?..

Эймунд отправился от нее к Конунгу Вартилафу, и спросил, желает ли он, чтобы Господыня примирила его с братом. Конунг отвечал:

— Я не назову этого благоразумным, коль скоро она объявила, что хочет уменьшить мою долю.

Эймунд примолвил:

— Будешь ли доволен, имея и вперед то, что имел доселе?

— Да! — сказал Конунг[38]. Эймунд возразил:

— Но я не назову этого дельным, если он не увеличит твоей доли; потому, что ты должен взять после брата равную с ним часть наследства[39].

Конунг отвечал:

— Если ты убеждаешь меня избрать ее посредничество, то пусть будет так!

Эймунд донес Господыне, что Вартилаф согласен, чтобы она устроила мир между ним и ее супругом.

— Это уж наверное твой ряд! — сказала она. — Ты должен предвидеть, что мое участие не будет невыгодно, что бы то ни сделалось…

Эймунд примолвил:

— (Не знаю! но, во всяком случае), я не подавал совета, чтобы вам не было оказываемо должное уважение[40].

Тогда затрубили сбор, и было всем объявлено, что Господыня Ингигерда хочет говорить с Конунгом и его (ратными) людьми. Когда собрались люди, мужи увидели, что Господыня Ингигерда находится в Нордманнской дружине Конунга Эймунда[41]. В тоже время обнародовано от имени Конунга Вартилафа, что Господыня будет творить (мир)… Она сказала Конунгу Ярислейфу[42], что ему держать вперед самую важную часть Гардарика, то есть Гольмгард (Новгород), а Вартилафу владеть Кунигардом (Киевом), другою лучшею частью всех владений, с податями и сборами[43], — от чего будет он иметь вдвое более владения, нежели как имел прежде, Палтеск (Полоцк) и область, лежащую подле, иметь Конунгу Эймунду, и быть ему там, (над этою областью), Конунгом, пользуясь всеми земскими сборами, какие там положены[44], — «потому, что мы не хотим, чтоб он уезжал прочь из Гардарика». Если Конунг Эймунд оставит после себя наследников, то наследникам его иметь по нем ту область, но если у него не будет ни одного сына, то ей возвратиться к обоим братьям. Конунгу Эймунду содержать защиту земель (landvarn) за обоих братьев и всего Гардарика, а им снабжать его людьми и (поддерживать) своею властью. Ярислейфу быть Конунгом всего Гардарика[45]. Ярл Рогнвальд будет владеть Альдегиоборгом, который уже имел он прежде. Этот мир и раздел областей были одобрены и утверждены всем народом тех стран. (Сверх того, было условлено, что) все недоразумения (между договаривающимися) решат Конунг Эймунд и Господыня Ингигерда. Потом, каждый из них уехал в свое владение[46]… Конунг Вартилаф жил не более трех зим: тогда захворал он и умер. То был самый обожаемый Конунг. После него, (Киевское) владение взял Конунг Ярислейф, и с тех пор один управлял обоими уделами. Но Эймунд владел своею областью, и умер не стар. Он скончался без наследников, от тяжкой болезни: смерть его была весьма прискорбна всем жителям тех стран, ибо из иностранцев никого не было умнее Конунга Эймунда в Гардарике, и неприятельских набегов не случалось в той стране, доколе он держал защиту ее (landvarn) от имени Конунга Ярислейфа. Будучи больным, Эймунд передал свою область совоспитаннику своему, Рагнару, считая его достойнейшим воспользоваться ею: это состоялось по соизволению Конунга Ярислейфа и Господыни Ингигерды. Рогнвальд Ульфович остался Ярлом Альдегиоборга: он был двоюродный по сестре брат Господыне Ингигерде. Рогнвальд был тоже очень знаменитый муж, платил дань Конунгу Ярислейфу, и умер в старых летах. Когда Олаф Святой, Гаральдович, был (в гостях) в Гардарик, он много беседовал с Рогнвальдом Ульфовичем, и они тесно подружились, ибо все знатные мужи весьма уважали Конунга Олафа во время пребывания его в том краю, но всех более Ярл Рогнвальд и Господыня Ингигерда, которая даже имела с ним тайную любовную связь.
                                                                              Примечания

[1] Перевод, который здесь сообщаем, сделан прямо с Исландского подлинника, а не с Латинского перевода Саги, изданного Королевским Обществом Сверных Антиквариев в Копенгагене. Последний, хотя верный и прекрасно написанный, представляет многие невыгоды для Русского читателя. Употребляя чужой, и притом древний, язык к переводу какого бы ни было текста, писатель принужден обходиться с его формами и риторическими притязаниями с большим почтением, и перелагаемые мысли подчинять его духу: он не смет ломать его так свободно, как ломал бы природный свой язык. Латинские переводы Исландских Саг, конечно, могут дать точное понятие об их содержании, но они истребляют их оригинальность, их подлинный цвет, всю привлекательную простоту и резкость рассказа, и понятия Х или XI века, изображенные условными фразами и оборотами 1-го столетия, и чуждого и отдаленного народа, всегда являются разборчивому читателю идеологическими анахронизмами. Это неудобство весьма легко, по крайней мере в известной степени, может быть устранено переводом северных сказаний со Скандинавского языка прямо на Русский, ибо переводчик тотчас примечает удивительное сходство большей части старинных наших оборотов и выражений с древними Норманскими: он имеет, кажется, перед глазами тот грубый, жесткий, но живописный, литографический камень Истории, с которого оттиснута собственная наша старина, первый экземпляр нашего политического быта, — и уже от его искусства зависит, более или менее удачно сохранить в новом оттиске, в переводе на новейший язык, тон и цвет древней повести. Нигде так ясно не обнаруживается то обширное и решительное влияние, которое произвели над нашими нравами и языком Норманны, варварски и неприлично называемые у нас Варягами, как при чтении Саг в Скандинавском подлиннике, на природном языке Руссов. Не только древний наш образ мыслей, но и целые изречения тех времен кажутся буквально переведенными с Норвежского на язык Человеков, нередко с сохранением тех же слов во всех оттенках Забалтийского их значения. Чувствуя всю важность и, для многих из нас, всю новость подобного факта, мы старались в этом переводе в точности придерживаться подлинника, большею частью следуя за ним даже в расположении слов перевода, и отступая только там, где ясность смысла и дух нынешнего языка, повелевали отказаться от принятого правила, под опасением сделаться смешными и скучными, или попросту, где не умели побудить трудностей. Таким образом, почти повсюду удержали мы в переводе Норманнские слова ряд, ряжение, рядить, ráð, ráða, ráðagørð, в тогдашнем их значении: они играли чрезвычайно важную роль в нашем политическом и гражданском быту, и составляют, так сказать, филологическое клеймо образа мыслей эпохи. Правительственные и военные термины того времени, были образованы по примеру Скандинавских терминов этого рода, или целиком перенесены из Норманнского в язык Русских Человеков, заслуживали также остаться в первобытном своем виде в переводе сказания XI века. Слово, например, государь, в смысле владыка, князь, есть верный перевод Скандинавского herr; но, вместо государь и государыня (dróttning), мы решились употребить старинные формы, господарь и господыня, встречающиеся еще в Литовском Статуте, писанном на языке Белорусском, или Русском. Люди, ljudi, lið, liðinn, в значении «воинов, солдат» и мужи, mað, в значении «рыцарей, дворян, офицеров», сохраняли у нас весьма долго свое Норвежское употребление; но мы сожалеем, что не могли также возвратить слову дружина настоящего его значения: оно слишком отклонилось от первоначального смысла, и в тех местах, где упоминается в подлиннике, мы принуждены были заменить его словом сотоварищество, подразумевая в нем «договор, условие, заключенное с иностранными воинами». Слово дружина есть буквальный перевод Норманского félag (Англ. fellow), и — что важнее, — в то же время буквальный перевод слова Варяги и варяжество, Væring, которое, по-видимому, есть само перевод, на другой диалект, того же слова félag, так, что Варяги и дружина суть выражения совершенно однозначащие. Мы будем иметь случай говорить ниже о происхождении и значении слова «Варяг». Предоставляя самим читателям дальнейший разбор сходства других старинных наших выражений с Нордманнскими, скажем только, что важный глагол тех времен, greiða, «жаловать, платить жалованье», от которого остались у нас производные гридин, гридня, то есть, «жалованники, лица получающие от казны жалованье, плату», — мы переводили всегда глаголом «отпускать» плату или пенязи (feð, pfenning), предпочитая это последнее наименование монеты Татарскому слову «деньги», которое в сказании XI века было бы слишком преждевременно и неуместно. (Старинное слово гридница значит палата, в которой жили или собирались гридни, чиновники или воины, получающие от казны жалованье, почти то же, что «казенная квартира» и принадлежащее казне здание). Для избежания подобного же илологического анахронизма, мы не употребляем слова отечество, ибо слово сие есть простой и позднейший перевод Латинского patria. Настоящее понятие отечества тогда еще было чуждо северным народам, как теперь оно чуждо всей Азии, и в Европе распространилось из книг Цицерона. Слово отчизна, которое, для разнообразия, принуждены мы были ввести в перевод, также не старое и заимствовано из Польского; но мы принимаем его только в смысле «вотчины, родины», land, а не «отечества», о котором тогда ни Нордманны, ни Славяне, не имели понятия.

[2] Мудрые мужи, то есть, люди грамотные, умеющие писать, переписчики Саг и летописцы.

[3] Чем-то получше каких-нибудь купцов. Мы желаем обратить внимание наших читателей на эту фразу: в ней одной заключается полное опровержение мысли некоторых историков; будто Нордманны сообщили нам «выгоды новой торговли и полезных для народа учреждений». Могли ли думать о сообщении выгод торговли люди, выражающиеся с таким презрением о купеческом звании, страшащиеся, при выходе из отечества, одного только — быть принятыми за купцов! Латинский переводчик Эймундовой Саги заменил союз ef (если) последнего предложения частицею at, чтоб (at vér þikim þa vera meiri enn aðrir kaupmenn), и перевел это место несколько иначе. Мы придерживаемся подлинника, считая эту поправку излишнею, ибо смысл ясен и с двумя условными союзами ef, а оборот несравненно оригинальные того, который находим мы в Латинском переводе. В следующем периоде союз ef, если, означает тоже простое вопрошение: легко привести множество примеров подобного употребления, которое впрочем не чуждо и другим языкам.

[4] Мы просимся быть защитниками этого владения. Ежели где-либо, то в этой Саге слово Варяги Værengar или Væringjar, долженствовало бы встречаться на каждой странице, ибо повествователи сами служили здесь в звании Варягов, сами исполняли их должность: к удивлению, оно нигде не встречается, и кажется им неизвестным! Здесь и они, сами себя, и другие, в речах своих об них, называют их, не иначе как Нордманнами. Снорри упоминает о Варягах, Væringjar: но они только назывались так в Константинополе, и состояли не из одних Нордманнов, а из людей разных северных народов. До 1040 года это слово, по-видимому, было неизвестно Скандинавам. Шлёцер производил его от слова vaere, союз, и соображал это значение с наименованием иностранной стражи при Дворе Римских (Византийских) Императоров, Foederati, или Союзники. Но слово vaere употреблялось в этом смысле только в Англо-Саксонском и Гофском наречиях: в Скандинавском языке союз выражается словами skyldagi и máli. Все заставляет думать, что название Варягов, Варенги, Веринги, Væringjar, есть чуждое Скандинавскому языку, и что оно образовалось в Цареграде, гораздо прежде появления там первых Нордманнов. Каким же образом перешло оно к нам? Мы полагаем, что оно сделалось известным на Руси не прежде половины XI столетия; что ни Рурик, ни его товарищи, ни его наследники, до введения Христианской Веры в Киеве, не знали этого имени, и если оно присвоено им нашими Летописями, то единственно по невежеству первых летописцев. В первой только половине XI века, Скандинавы из Норвегии и Швеции бросились толпами путешествовать (чрез Россию) в Константинополь, чтоб служить там в звании Варягов, или Варенгов, Федератов, Союзников; а другие, обогащенные выгодною службою, возвращались тем же путем оттуда восвояси, — и без сомнения тогда только Нордманнов стали у нас называть Варягами: во времена Нестора это название было уже так обыкновенно, что всякой Скандинавец получал у нас имя «Варяга», слово Нордманн пришло в забвение, и Летописец, который сверх того любил употреблять наименования Византийские, нарек всех Норвежцев, даже самого Рурика, «Варягами». Поздность, простонародность, или, яснее сказать, несообразность этого имени, очевидны: Эймундова Сага, писанная в первой половине XI века, еще ничего не знает о Варягах на Руси. Здесь Нордманны служат еще не в качестве Византийских Варенгов, или Союзников, но под названием Варнарменн, Varnarmenn, «Защитников, Оберегателей» государства, и служба их, в договорах и трактатах, именуется landvarn «земле-защитою». Сага эта имеет для нас необыкновенную важность и по тому даже уважению, что здесь мы в первый раз видим в подлиннике тех, которых ученым просторечием XI века называем «Варягами»; в первый раз слышим их говорящих о себе, о своей службе и занятиях своих в нашем отечестве. Все содержание повести доказывает, что положение наших (так называемых) Варягов было совершенно различное от положения Варенгов в Византии: начальник Нордманнской дружины при наших Нордманнских (а не Варяжских) Князьях был в то же время начальник военной и тайной полиции. Эймунд исправлял именно эту должность при Ярославе и при Брячиславе. Не спорим, что слово Варяг, в подражание Византийскому придворному обычаю, в конце XI столетия было уже обще принятое наименование для иностранной стражи и при Дворах наших Князей, но не менее того ясно, что оно не Скандинавское и не могло быть принесено на Русь Нордманнами в то время, когда сами они еще его не знали: называть же наших Нордманских Князей Варяжскими и этот период Истории Варяжскими временами, значит то же, что говорить — Князья драгунские, времена гусарские, времена гренадерские, жандармские, и т. п., ибо «Варяг» есть название особенного рода войска. Между Варягом и Руриком или другим Нордманно-Русским Князем всегда такое же различие, как между господином и слугою.

[5] Построить для них каменный дом и обить его красным сукном. Под словом «для них» Исландский текст понимает здесь только Эймунда и Рагнара. Красное сукно или багряница почиталось тогда предметом чрезвычайной роскоши, и подобные шпалеры доказывают большую пышность Новгородского Двора.

[6] Если надеешься потом удержаться сам собою. Оборот довольно темный: он может относиться и к личной умеренности, и к защите владения. Последнее значение более логическое, но и первое довольно вероятное, соображая его с тем, что сказано выше о необходимости кроткого обхождения с братом. Однако ж, как дело идет о войне оборонительной, а не наступательной, то благовременное предположение умеренности в защищающемся не слишком согласно с существом обстоятельства. Выражение ef þú sér at þú getir haldit þik síðan — значит буквально: «если ты сам в себе можешь удержать тебя потом».

[7] А его ряд ничтожен!.. Согласно сказанному выше, слово ряд употребили мы здесь в старинном его значении, распоряжение, мнение, совет, чтоб ближе выразить оборот Исландского текста, в котором то же самое слово ряд, rad употребляется совершенно в том же смысле.

[8] Такое множество мужей, что долго было бы прописывать их имена. Издатели Саги замечают, что в этом месте перо сокращателя очевидно коснулось целости первоначального текста повести, и что в подлинном сказании имена убитых врагов, вероятно, всегда были прописаны.

[9] 9 Служа Конунгу щитом (опорою) в ряжении и грабеже. Грабеж, добыча, herfang, есть техническое слово Саг для означения всякого военного похода.

[10] Тогда я избираю, что наш торг уничтожен! Требование золота, вместо серебра, могло по справедливости ужаснуть Ярослава. По прежнему договору, они получали только по унции серебра на каждого мужа, а начальники ладьи по полторы унции.

[11] Собралась к нему большая рать из вольных поселян. Слово bonda, употребленное здесь для означения состояния людей, из которого набрано было войско Ярослава, весьма достойно примечания. Скандинавские Саги делают большое различие между bonda, и trölle; первые были поселяне, пользующиеся личною свободою, и притом владельцы земель; вторые были невольники или крестьяне, крепкие земле. Бонды пользовались всеми политическими правами, были призываемы на вече и могли носить оружие. Кажется, что местные Человеки, или покоренные Руссами Словяне, были обращены ими в это состояние, не дворянское, но среднее между благородным происхождением «от Русского рода» и холопством, или рабством. Вообще устройство общества в той эпохе, кажется, было у нас совершенно Скандинавское.

[12] Они помчались быстро в военном порядке. Слово «порядок» отнюдь не принято нами в строгом его значении. В подлиннике указано hermannlika, т. е. военно-образно.

[13] Об Эймунде. В этой именно главе примечается пропуск весьма значительной части первоначального текста Саги, или, лучше сказать, глава эта есть не что иное, как неискусное слияние начала одной главы с концом другой, весьма отдаленной, но описывавшей подобное же происшествие, так, что все повествование, заключавшееся между двумя этими пределами, попросту выкинуто сокращателем, который не принял даже на себя труда согласить конец главы, созданной им из двух отрывков, с ее началом. До известного места, которое означим мы ниже точками, рассказ ясен, правилен, и ничто не поражает читателя несообразностью с предыдущим; но с того места, все начинает противоречить сказанному в первой половине главы, многие предложения делаются непонятными, от того, что очевидно относятся к выпущенным обстоятельствам, и даже в разговорах встречаются лица, о прибытии которых на сцену прежде ничего не сказано. Даже, слишком общее заглавие главы не много сходствует с ее содержанием, и, кажется, выставлено наобум, или осталось от рассказа о совершенно другом обстоятельстве. Bсе эти противоречия и несообразности отметим мы в своих местах, чтоб оправдать твердое наше убеждение в том, что пропуск действительно последовал в этой главе.

[14] И мы называем это безрассудным. Здесь тоже должно быть пропущено несколько слов. Но настоящий пропуск гораздо ниже.

[15] Большой пропуск. Этот пропуск обнимает весь период Польской войны. По первобытному подлиннику Эймунд вероятно сказал здесь Князю, что Бурислав (Святополк) находится теперь в Пулилянде, Польше. Быть может, что Нордманны в этом месте поссорились с Ярославом, и не помогали ему в борьбе с Польским Королем. С другой стороны, если они по-прежнему оставались в его службе, как эта борьба была весьма неудачна для Князя и немного принесла чести Нордманнам, то ее происшествия могли быть рассказаны в подлинной Саге сокращенно и неясно. Во всяком случае, нельзя предполагать, чтобы сражение при Альте, в котором несомненно Нордманны участвовали, было в ней умолчано. Сокращатель Саги пропустил его вместе с прочим, мы думаем, единственно по незанимательности для него этого происшествия, сходного в существе своем с двумя другими, уже выше описанными, и перешел прямо к тому, что более действовало на его воображение, именно, к случаю, по которому узнали в Киеве, что Святослав находится у Половцев, тогда, как полагали, что он ушел между Чехи и Ляхи. В следующих строках речь идет уже об этом: время и обстоятельства уже совсем различны с содержанием первой части главы.

[16] Он провел зиму в Туркландии, то есть, в Турции, у Турок или Половцев. В начале главы действие происходило скоро после сражения с Бярмийцами, которое, по содержанию предшествующего рассказа, случилось весною. Ярослав говорит там о недавнем подвиге Нордманнов, Эймунд упоминает о раненых и потерявших оружие в сражении, и Князь полагает, что после такой победы и взятия княжеского знамени брата, все будет спокойно,—а здесь повествование уже переносится за пределы зимы. Эпоха очевидно совсем другая! В прежних главах, когда прошло лето или зима, о том ясно было упомянуто, ибо главный интерес повествователей относится везде к расчету в жалованье за выслуженное время, а здесь сказано было только — til enn einhvern tíma, что бесспорно означает весьма короткий промежуток времени после сражения.

[17] Он хочет отступиться от христианской Веры. Нельзя не согласиться, что все содержание носит на себе отпечаток величайшей подлинности, и что повествователи очень коротко были знакомы со всеми подробностями современной Русской Истории. Почти не возможно сомневаться в том, что Святополк был весьма дурной Христианин: озлобление Духовенства против него отразилось в Несторе со всею силою, и оно не могло иметь другого основания, кроме колебания его в Вере, принятой Владимиром, и опасения, возбужденного им в Духовенстве, увидеть возврат язычества. Люди, которые так хорошо знали положение дел России, не могли невежеством своим до такой степени запутать картины происшествий, случившихся при их глазах, и смешение двух отдаленных фактов очевидно есть дело чужой руки.

[18] Рагнар сказал. В начале главы один Эймунд пошел в присутствие Князя: тут является Рагнар, о котором прежде ничего не сказано!

[19] Улучшить жалованье согласно тому, как прежде решено между нами. Не нужно, кажется, объяснять, что эти слова явно относятся к выпущенным из текста событиям. Ни тех двенадцати месяцах, ни о решении увеличить жалованье, не было и дела в первой части главы. Латинский переводчик, чтоб исправить смысл, сказал — in proximos duodecim menses; но Исландский текст говорит не о будущих месяцах, а о þessa 12 mánuði, о тех 12 месяцах, — подразумевается, о которых сказано выше.

[20] Усердно и более всех поощряют вас к защите. Весь этот период очень темен в подлиннике, ибо намекает на какое-то обстоятельство, исключенное из текста при сокращении. Мы старались сколько возможно яснее выразить мысль сочинителя, не отступая от формы его оборота, — и не слишком в том успели. Латинский переводчик передал другими словами, но едва ли вразумительнее: Scio quidem multos corum, qui spiculis hostium objiciuntur, ad hoc paratos fore; nescio autem, ut se in ipso discrimine praebituri sint, qui nunc hanc rem maxime suadent. Впрочем, настоящий смысл этого периода вещь неважная: дело в том, что в первой части главы Ярослав ничего не знал о месте пребывания брата, был уверен, что он убит, и упрекал Эймунда словами: как может он знать лучше других людей, имеющих достоверное сведение о смерти Святополка? — а тут Эймунд предостерегает его не слишком полагаться на тех, которые теперь «всех более» (mest eggja) советуют ему защищаться против брата! Бесспорно, начало главы и это место принадлежат к двум совсем различным эпохам и предметам. Несколько строк ниже встречаем мы другое выражение, которое делает эту истину еще яснейшею. Там сказано, что все удивлялись, почему Ярослав не собирает войска, когда опасность угрожает ему более, чем когда-ли6о. Следственно пребывание Святополка у Команов и его приготовления были всем известны, а судя по началу главы, никто не долженствовал бы знать об этом.

[21] Потому, что никогда конца не будет этим суматохам. Эти слова могут относиться только к длинному ряду происшествий, который неминуемо должен быть весь пропущен после начальных строк главы, ибо до тех пор говорилось единственно о первом нападении Святослава на брата с Бярмийцами, о самом начале суматохи. Никогда конца не будет — явно намекает на длинную и несчастную войну с Болеславом.

[22] Ни настраивать к личному сражению, ни порицать кого-либо. То есть, что он готов сражаться с войском своего брата, но на лице его посягать не хочет, и не мешается в это дело.

[23] Затем они отправились домой, в свой дворец. Опять обстоятельство, существенно обнаруживающее, — что действие этой части главы происходит не только в другое время, но и в другом месте. В начале оно происходило в Киеве, у Ярослава, между ним и Эймундом только. Потом, в их разговоре появился Рагнар. Теперь Рагнар опять исчез, и Ярослав с Эймундом едут вдвоем во дворец, и еще домой: употребленное здесь слово heim, домой, восвояси, ясно показывает, что теперь они находились вне города. Всех этих обстоятельств, кажется, слишком достаточно для удостоверения всякого в той истине, что пропуск значительной части старинного текста случился именно в этой главе, которою сокращатель хотел заштукатурить как-нибудь сделанный им пролом в древнем рассказе.

[24] Около половины пополуденного времени, то есть около шести часов пополудни.

[25] Государственную палатку landtjald, то есть, Княжескую палатку. У всех древних народов, и позже у Восточных, были ставки особенного рода для предводителя войска: у Турецких народов они даже имеют особое наименование, отак, которым, как и своею пышностью, отличаются от обыкновенных палаток чатыр, или шатров.

[26] Рогнвальд и Биорн, вы, Исландские мужи! В подлиннике находится Исландская выноска, в которой сказано, что Рогнвальд и Рагнар есть одно и то же лице. Нам кажется это толкование натянутым: оно придумано единственно для пояснения исковерканного текста, но отнюдь его не поясняет. Гораздо вероятнее, что, в выражении — Rögnvaldr og Björn ok þeir hinnir íslenzku menn (Рогнвальд Биорн и те Исландские мужи) союз ok (и) излишен, и что, вместо þeir (те) должно читать þér (вы), то есть: Рогнвальд Биорн, вы Исландские мужи! Что здесь речь идет только о двух лицах, в том нет ни малейшего сомнения, ибо ниже говорится: третий же муж, и проч. Да и по расчету числа людей, выходит то же: два человека поставлены были у дерева; третий держал веревку; четвертый должен был ударить её рукояткою топора; пятый с Эймундом пошел задевать концом веревки шатер Святослава; итого, 6 человек. Эймунд говорит: когда, устроим мы, — следственно, с ним был по крайней мере один человек; а если бы Эймунд сперва хотел идти туда один, то и так, об одном остающемся по расчету человеке, не мог бы он сказать: и те Исландские мужи. Он пошел туда с Рагнаром: и так Рогнвальд есть совсем другое лицо, родом Исландец, тогда, как Рагнар был Норвежец. Выноска подлинника очевидно имеет в виду согласить это место с другим, находящимся ниже, где сказано, что Эймунд отправился к Княжескому шатру с Рагнаром и Биорном, тогда как прежде с Биорном упомянут был Рогнвальд, но этот труд со стороны комментатора был совершенно напрасен: Эймунд с Рагнаром могли взять Биорна от дерева, у которого был он поставлен для пособия им в работе, и отпустить его благовременно опять к дереву. Самая форма оборота показывает, что Биорн пошел туда с ними в противность прежнему распоряжению. Текст изъясняет: Биорн тоже пошел с Эймундом и Рагнаром, а следуя объяснению комментатора, следовало бы сказать: Эймунд пошел с Рагнаром и Биорном.

[27] Начали рядить. То есть, посоветовались друг с другом; условились, что должно делать.

[28] Потом истекло лето и зима. Мы должны, в подтверждение сказанного нами выше, обратить внимание читателей на это выражение: везде, где нет пропуска в тексте, ясно упоминается о временах года, проведенных Нордманнами в службе Русского Князя. Как война с Брячиславом началась, по Несторову летосчислению, в 1021 году, а по содержанию Саги, спустя год после убийства Святополка; то смерть последнего следует отнести к 1020 году, если только Несторово летосчисление заслуживает безусловное доверие, — что весьма сомнительно.

[29] Воспоминание об убийстве брата великое дело. В подлиннике сказано — at mikils var at minnast um bróðurdrapist, что значить буквально: что велико было воспоминать (или помнить) о братоубийстве. Латинский переводчик изъяснил: Erant, qui representarent, quam gravis esset fraternae caedis memoria. Кажется, что ученый переводчик Саги понял эти слова в том смысле, будто братоубийство унижало Князя в глазах народа. Но братоубийство было тайное, и весьма не многие о нем знали; притом, подобные происшествия не считались тогда столь важными у народа, привыкшего к зрелищу разного рода семейных злодеяний. Придерживаясь точного значения слов подлинника, мы понимаем это место так, как изъяснили в переводе, то есть, что противники Нордманнов, знавшие тайный их поступок, говорили Князю, что он не должен держать при себе тех, присутствие которых напоминает ему совершенное ими убийство его брата. Дальнейший рассказ вполне, кажется, подтверждает предпочитаемый нами смысл этой лаконической Фразы: Эймунд, в оправдание себя, потом лукаво упрекает Князя, что согласие на это злодеяние было дано им самим.

[30] Вот был бы хороший ряд, если бы можно было срядить его — то есть, Эймунда. Мы сочли нужным удержать эту фразу в Русском переводе во всей ее Скандинавской дикости, с условием, объяснить ее читателям в Примечании. Она показалась нам очень живописною, ибо резко изображает дух времени, и обнаруживает настоящий смысл слов ряд, рядить, ряжение срядить, беспрестанно выходивших из уст героев Х и XI веков; глагол срядить, afráða, принят здесь в смысле слов спровадить, извести, уходить, которых не хотели мы употребить, потому что они, особенно первое и последнее, гораздо новее в Русском языке, быв заимствованы из Польского. Поэтому, ряд и рядить значило в то время то же, что коварство, хитрость, хитрить. Арабские Писатели, особенно Ибн-Батута, свидетельствуют, что Руссы славились коварством своего характера: впрочем, это недостаток или добродетель всех варварских народов.

[31] С Ярлом Рогнвальдом Ульфовичем, Ярл (Граф, Боярин) Рогнвальд Ульфович, Rögnvaldr Úlfsson, есть лицо, совершенно различное от Рогнвальда Исландца, упомянутого в предшествующем описании братоубийства. Ярл Рогнвальд был двоюродный брат Ингигерд, служил тоже Ярославу с дружиною своих Нордманнов, и в последствии получил от него небольшой удел.

[32] Он умнее Конунга. Достойно примечания, что такое Нордманны называли умом: Эймунд хотел сказать этим, что эта Шведка коварнее своего супруга.

[33] Мы поплывем вдаль с ними. Надобно думать, что они говорят здесь похищении Княгини и Рогнвальда, а не его людей, ибо — что пользы увозить с собою наемных убийц, которых могли они истребить на месте. Следующий за этими словами ответ Эймунда очевидно относится к Княгине и ее товарищу.

[34] Мир между братьями. Самое заглавие этой статьи, которое невзначай говорит нам о мире, ничего не сказав о войне, извещает уже, что содержание древнего текста нарушено, и что опять начинаются сокращения. В самом деле, новый, весьма значительный пропуск, который означим мы ниже, вторично лишает нас важной части повествования. Но здесь представляется одно замечание. Нордманны очевидно пришли к Брячиславу еще до нападения его на Новгород. У Нестора это событие падает нечаянно, как молния, в Историю: неизвестно, ни каким образом, ни по какому поводу, Брячислав вдруг наступил на сильного тогда Ярослава, уже соединившего под свою власть два огромные удела, тогда как в продолжение всех несчастий новгородского Князя сидел он смирно, и не думал его тревожить. Тихий и неблистательный характер Брячислава, изображенный им самим в скромных ответах Эймунду, делал бы это событие еще загадочнейшим, если бы дело не объяснялось само собою. Поводом к нападению на Новгород были без сомнения Нордманны, перешедшие к нему от Ярослава. Чтоб отомстить последнему, Эймунд, кажется, подстрекнул спокойного Полоцкого Князя разграбить Новгород, ручаясь ему в успехе предприятия. О совершенном разбитии Брячислава, возвращающегося с добычею в Полоцк, можно по справедливости сомневаться, тем более, что в словах Нестора заметны здесь некоторая сбивчивость и противоречие. Ярослав мог отбить у него часть добычи, но не поразил главных его сил. Войны тогда оканчивались, как теперь в Азии, одним проигранным сражением; а с Брячиславом война еще продолжалась, и кончилась не в пользу Великого Князя. Должно еще заметить, что именование Брячислава братом Великого Князя и все неисправности выражений относительно к родству Русских Князей суть погрешности сокращателя, который прибавил от себя наименования глав.

[35] Значительный пропуск в тексте. В этом месте должно, по нашему мнению, быть помещено внезапное нападение Брячислава на Новгород. Позволительно предполагать, что, отпустив Киевских послов, Полоцкий Князь и Эймунд решились воспользоваться временем и, пока Ярослав успеет собрат войско и выступить в поле, нанести ему удар в Новгороде. Сокращатель Саги пропустил описание этого нападения и последовавших за тем сражений, и от первых приготовлений к войне перешел прямо к романическому событию, которое предшествовало заключению мира. Вникая в дух его рассказа, при пособии самой обыкновенной проницательности легко можно приметить, что допущенные им пропуски сделаны не наудачу, а обдуманы и приведены в действие систематически. Он выбрасывает повсюду описания обыкновенных сражений и набегов, как неинтересные для Исландцев, ибо они происходили в чужой и неизвестной им стране, и удерживает только описания необыкновеннейших случаев и романических событий, в которых дерзкий и фантастический характер Нордманнов объявляется в полной своей занимательности. Так, изо всех войн Ярослава со Святополком и его покровителями, он избрал только сражение при Любече, потому, что оно было первое и притом лестное для его героев, защиту Киева против Бярмийцев и умерщвление Святополка. Из войны с Брячиславом он сохранил одно похищение Ингигерды пример почти столь же отчаянного молодечества Нордманнов, как и убийство Брячислава, выпустив все, более или менее обыкновенные, военные события. Впрочем, это общий дух Саг, обработанных в XIII столетии; они уже не составляли живой современной Истории для своих слушателей, но были только предметом приятного чтения, и те, которые их переписывали, более заботились об их занимательности, нежели о верности древнего их содержания. Сокращатель Эймундовой Саги, соединяя начало происшествия с его концом, склеил их краткою повестью о назначении Брячиславом места, где должно было происходить сражение. Эта невинная повесть вероятно прибавлена им самим, ибо она совершенно в духе старинных военных понятий Скандинавии, где враждующие стороны нередко определяли поле брани с общего согласия, или вызывали врагов своих явиться с войском в указанное ими место, хотя, с другой стороны, этот обычай существовал и у здешних Нордманнов, или Русских Конунгов, всегда страстно придерживавшихся военных и правительственных обыкновений прежнего своего отечества. Как бы то ни было, мы все еще обязаны многим этой главе: она по крайней мере открывает нам причину войны с Брячиславом, и дает понятие об ее окончании, — чего никогда не узнали б мы из наших летописей. По несчастию, то, что здесь выпущено, не может даже быть пополнено последними, как в прежнем пропуске. Девять строк, которые Нестор посвятил всему этому событию, так сбивчивы, наполнены такими противоречиями, что нельзя извлечь из них ничего логического. Вот его слова: В лето (1021) прииде Брячислав на Новгород, и зая Новгород, и поим Новгородцы и имение их, и прииде к Полоцку опять. И пришедшу ему ко Судомери реце, Ярослав в седьмый день из Kиева постиже и, и победи, и Новгородцы вороти к Новугороду, а Брячислав побежа к Полоцку. Как же это? Брячислав однажды уже пришел к Полоцку, уже воротился домой с Новгородцами, и вслед за тем Ярослав настиг его у реки Судомери, в Псковской губернии! Нестор, кажется, не слишком был тверд в Географии России. Сверх того, как можно предположит, чтобы Ярослав прошел в семь дней около 1000 верст, от Киева до Судомери? Как ни чудесны были времена средних веков, но ни какое войско не в состоянии ходить по 150 верст в сутки. И еще: Новгородцы уже были приведены в Полоцк, а Ярослав воротил их назад от берегов Судомери! Объясняйте это место, как угодно, все-таки не выведете вы ничего правдоподобного. Одно лишь следующее предположение было бы способно несколько уменьшить запутанность, — именно, что были две отдельные экспедиции; что Брячислав сперва ограбил Новгород и воротился в Полоцк с добычею, а потом уже вышел на встречу Ярославу, — только не на реку Судомер, ибо она не по дороге в Киев. Когда непременно захотим удержать эту реку, тогда нужно принять вместе и показание Саги о назначении места сражения, и думать, что Брячислав определил берега Судомери полем брани. Что касается до Новгородцев, то они, вероятно, были возвращены не с поля сражения, но по трактату. Ярослав мог одержать в стычке поверхность над Полоцким Князем, но Нордманны решили войну в пользу последнего похищением Ингигерды, и Великий Князь, чтоб обратно получить жену, которая имела большую власть над его характером, принужден был согласиться на условия, выгодные для Брячислава и для самого Эймунда. Последнее видно из Саги; догадки о первом предоставляем собственному соображение всякого.

[36] Ибо лучшее дело в беде отсрочка. Это выражение подтверждает и существование пропуска, и сказанное нами в предыдущем Примечании, что Ярослав одержал только поверхность над Полоцким Князем, но не разбил его совершенно, и последний быль еще в состоянии защищаться. Слово в беде ясно доказывает, что они претерпели поражение и находились в сомнительных обстоятельствах. Необходимость замедления дела и самое средство, к которому прибегнул Эймунд, чтоб нанести чувствительный удар Ярославу не оружием, но хитростью, обнаруживают отчаянное их положение. Наши монашествующие летописцы систематически скрыли от потомства все участие женщин в событиях этой эпохи; оне однако ж найдя здесь, как и в Скандинавии, большое влияние на дела общественные, что можно видеть из дальнейшего содержания главы, и что мы уже видели выше, когда супруга Ярослава взялась срядить Эймунда. Заметим еще, что, отпуская Ярославовых послов, Эймунд сказал: Они, я думаю, скоро увидят наш ряд! Нельзя, Кажется, сомневаться, что эти слова намекают на Новгородскую экспедицию, и значат, что Эймунд с Брячиславом разграбят Новгород прежде, нежели Ярослав спохватится. Но этого ряду не видно в Саге: он пропущен; Брячислав и Нордманны стоят и ничего не делают; они принуждены выдумывать уже другой ряд. Сокращатель выкинул этот первый ряд с явным умыслом, и предпочел ему другой ряд, гораздо забавнее первого, о том, как Эймунд, в воздаяние за свою обиду, решился срядить Ингигерду.

[37] Семь ночей. Выражение — мы простояли семь ночей (дней) с ратью, также весьма достойно примечания. Не смешал ли Нестор этих семи дней со временем похода Ярослава из Киева?.. Это очень вероятно. Разбирая описания Любецкого сражения у Нестора и в Саге, мы заметили в предыдущей книжке Журнала, что разные, брошенные наудачу слова летописца действительно напоминают приводимые Исландцами обстоятельства дела, но что у него все перепутано, недосказано, или одно принято за другое с удивительною небрежностью. Мы поставили и в этом месте несколько точек, ибо подозреваем, что и здесь произошел какой-нибудь пропуск в тексте. Предыдущий период не вяжется с последующим. В первом сказано семь ночей, а во втором говорится не в осьмую ночь, но в одну ночь, eina nótt, совсем неопределенно. Легко быть может, что, после этих семи ночей, воспоследовало сражение, согласно сказанному у Нестора, постиже и в седьмой день (только не из Киева, а «простояв семь дней» в виду друг друга), и что происшествие, случившееся «в одну ночь», относится к позднейшему времени.

[38] «Будешь ли доволен, имея и вперед то, что имел досель?» — «Да!» — ответил Конунг. Это место также подтверждает некоторым образом прежнее поражение Брячислава.

[39] Ты должен взять равную часть наследства. Обратим внимание на эту Фразу: она показывает, какие именно соображения служили основанием договору. Из нее видно, что единодержавие не было ни в понятиях, ни в правах тогдашних наших Князей; что области только случайно соединялись под скипетром одного властелина, и соединялись не для основания прочной Державы, но только для того, чтобы соединивший их имел право разделить их опять по своему произволу; что, наконец, Скандинавская система Уделов была тогда у нас единственное политическое правило, почитаемое священным и ненарушимым. Удел Святополка был завоеван Ярославом, но другие Князья не признавали ему прав завоевателя, и, как скоро первый скончался, последние требовали раздела его наследства по равным частям. На этом основном понятии коренного закона заключен и договор с Брячиславом, и сам Ярослав, кажется, не отвергал справедливости подобного требования, коль скоро был принужден к тому обстоятельствами. Эта черта бросает большой свет и на причину внезапного восстания Мстислава на Великого Князя: очевидно, он тоже домогался раздела Киевского владения по смерти Святополка. Если Ярослав, как ниже увидим, предоставил по договору большие выгоды Брячиславу и Эймунду, то единственно для того, чтоб соединить их силы со своими, и тем воздвигнуть грознейший оплот неизбежным притязаниям других Князей.

[40] Я не подавал совета, чтобы вам не было оказываемо должное уважение. Ответ весьма искусный, истинно дипломатический: мы принуждены были к его началу прибавить несколько слов, не для того, чтобы сообщить ему другой смысл, но чтоб сделать вежливый Скандинавский лаконизм понятнейшим для всех вообще читателей. Впрочем, Эймунд сам был Князь и воспитан лучше других.

[41] Что Господыня находится в Нордманнской дружине. Должно заключить из соображения предыдущего ответа с этими словами, что оказание должного уважения Ингигерде состояло в том, чтобы, для чести Великой Княгини, скрыть от народа похищение ее ночью, — и она явилась войску не пленницею Брячислава, но среди Нордманнской дружины, как будто добровольно прибывшею к своим землякам с предложением посредничества. Подобное соблюдение приличий делает поистине честь Северу XI века.

[42] Она сказала Конунгу Ярислейфу. Здесь также сокращен рассказ: по-видимому, выкинуты все предварительные сношения с Ярославом и прибытие его к месту переговоров.

[43] Владеть Кунигардом с податями и сборами. Слова с податями и сборами показывают, что Киев был уступлен Брячиславу не в полное и безусловное его владение, — ибо в таком случае не нужно было бы и говорить, о податях и сборах, — но только в управление от имени Ярослава с присвоением управителю известных выгод, в вознаграждение притязаний его на часть наследства Святополкова. В самом деле, видно и по Нестору, что с тех пор Ярослав уже проживал в Новгороде, а не в Киеве, настоящей столицы начальника династии, а Летопись говорит, что он правил Киевом посредством своих наместников (мужей). Этим наместником мог быть Брячислав, по крайней мере пока Мстислав не прогнал его оттуда, восстав на них обоих за присвоение себе этою сделкою всего наследства Святополкова. Известно, что в 1026 году Ярослав принужден был поделиться этим наследством также с Мстиславом. Впрочем, не надо принимать имени Кунигард в точном смысле города Киева: оно у Скандинавов означает и Город, и всю область, то есть, весь удел Киевский. Слова — владеть Кунигардом, так же легко могут заключать в себе смысл — владеть частью Кунигарда, или Киевского удела, как и Киевом. Текст присовокупляет, что Брячислав по этой сделке удвоил пространство своих владений: присоединением всего Киевского Удела к Полоцку, он не удвоил бы, а впятеро увеличил бы свои владения. Надобно помнить, что сокращатель, не знающий географии России, не мог даже и соблюсти точности в выражениях и понять эту сделку во всех ее подробностях: если в древнем тексте говорилось о каких-нибудь неизвестных ему областях, принадлежащих Кенугарду, и уступленных Брячиславу, он счел кратчайшим и яснейшим сказать, что уступлен был Кенугард, подразумевая в этом слове и часть, и целое. Одно, что с некоторою достоверностью можно заключить из его слов, — это, что Ярослав в самом деле уступил Брячиславу несколько областей в виде удовлетворения за право Полоцкого Князя на часть оставшегося после Святополка наследства, подобно тому, как потом уступил другую часть Мстиславу, и что Брячеслав почти удвоил пространство своих владений.

[44] Пользоваться всеми земскими сборами, какие там положены. То же самое замечание вполне применяется и к этой статье. Дважды повторенное слово там относится, по нашему мнению и по точному смыслу подлинника, к области, лежащей подле, а не к Полоцку. Чем более Сага приближается к концу, темь яснее заметно нетерпение сокращателя скорее окончить рассказ, который сжимает он в общие и тесные выражения; но самое наименование области лежащей подле, ясно показывает, что речь идет здесь о двух различных предметах, — о Полоцке и об этой области. Эймунду предоставлено было быть Конунгом, или Князем, только там, в области, лежащей подле, а не в Полоцке. Можно полагать, что Брячислав, получая Киев в условное содержание, управление Полоцком предоставил Эймунду с теми же ограничениями, то есть, что он будет править им от имени Брячислава, а, в воздаяние оказанной им услуги и в возврат принимаемым им обязанностей, о которых сказано ниже, дал ему какой-то город (подле лежащую область), со званием Князя и с особенными, но тоже условными, преимуществами. Предположение это получает еще большую вероятность от обстоятельства, что Ярл Рогнвальд Ульфович, двоюродный брат Ингигерды, получил при этом случае такую же область, именно, город Альдегиоборг, которым скорее могла быть Нарва, нежели Ладога. Впрочем, если уже осмелимся противоречить в этом отношении мнению ученого Латинского переводчика Саги, то скажем утвердительно, что дело идет здесь только об области, лежащей подле, þar ríki er þar liggr til, а не о Полоцке, ибо в дальнейших условиях об образе Эймундова княжения повторяется только то же самое слово ríki, область, а о Полоцке не говорится более ни слова: «Если Эймунд оставит после себя наследника, то и он имеет княжить в той области, at því ríki; если нет, то она возвратится к обоим братьям. Итак эта область, ríki, сверх того еще составляла общую, или по крайней мере спорную, собственность Брячислава и Ярослава, и очевидно была независима от Полоцка, на который последний не имел ни какого права. Следственно Эймунд, и по нем Рагнар, были не Polteskiae dynastae, как то сказано учеными издателями Саги, но dynastae (владельцы) этой неизвестной области ríki ег þar liggr til, лежащей подле, которой имя исчезло под рукою сокращателя. Может статься, мы во зло уже употребляем дар человеческой проницательности, — нам однако ж хочется еще подвести это место под одно выражение второй главы Саги, чтоб не только извлечь новое доказательство для нашего мнения, но и разгадать настоящую мысль сокращателя. Во второй главе, сокращатель или сочинитель, представляя Эймунда увещевающим своих людей отправиться в Россию, в том месте, где Норвежский витязь объясняет им состояние дел Гардарика по смерти Владимира и раздел Империи, положил ему в уста следующие слова: а третий (Брячислав) правит Полоцком и всею тою областью, которая там лежит подле, ok þat ríki allt, er þar liggr til. Примечательно, что совершенно одни и те же слова употреблены в начале и в конце сказания, и нет сомнения, что как там, так и тут, говорится об одной и той же области, которою, кажется, была Ливония. Сочинитель или сокращатель Саги, упоминая в первый раз о Брячиславе и Полоцке, тотчас присовокупил, что сверх того, он владеет еще подле лежащею областью, — а для чего? — для того, что эта область была важна для повествователя; что она уже предназначалась Эймунду; что он должен был говорить о ней в конце своего сочинения, и в самом деле говорит о ней потом теми же как прежде, словами. Он очевидно с намерением упомянул о ней во второй главе. И так Эймунд получил не Полоцк, а эту область. Показав таким образом существование связи между началом и концом сказания, которой Латинский переводчик не приметил, и ясный намек в обоих местах на ту отдельную область, с самого начала повести уже предназначенную играть особую роль, приступим к чистой Филологической Критике, и постараемся объяснить решительно, что текст отнюдь не говорит того, чтобы Полоцк был отдан даже в управление или княжение Эймунду, что, напротив, он утверждает, что этот город остался в руках Брячислава, а Эймунд получил только подле лежащую область; что, наконец, Латинский переводчик невольно был приведен в заблуждение неправильно поставленными точкою с запятою, которые должны стоять двумя словами ниже: известно, что в самых древних рукописях не употреблялись знаки препинания, и что они прибавлены к текстам позднейшими переписчиками, нередко весьма произвольно. Вот подлинные слова текста: Она сказала Конунгу Ярислейфу, что ему держать вперед самую лучшую часть Гардарика, то есть, Гольмгард; а Вартилафу владеть Кенугардом, который есть другая самая лучшая область, с податями и сборами, то есть, вдвое более области, нежели как он имел прежде, (здесь должна быть запятая, а не точка с запятою, как в Исландском тексте) — нежели Полоцк, (здесь точка с запятою, вместо запятой, поставленной в текст)— а ту область, которая там лежит подле, иметь Конунгу Эймунду: halfu meira ríki, enn hann hefir aðr haft, (запятая), enn Pallteskju; (точка с запятой); ok þat ríki, er þar liggr til etc. В тексте, напечатанном в Копенгагене, точка с запятою напротив поставлена после haft, а после Pallteskju стоит запятая, которая впрочем была бы вовсе не нужна, если б следующее предложение соединялось логически или грамматически со словом Pallteskju, ибо здесь следует союз ok (и), и по смыслу, сообщенному переводчиком целой Фразе, выходит — а Полоцк и область лежащая подле. Вся запутанность произошла оттого, что частица enn значит в то же время и нежели и но, а, употребляясь произвольно вместо en (но, а), потому, что правописание Исландских Текстов весьма непостоянно, и нередко на одной и той же странице встречаются enn вместо en и en вместо enn, так, что почти нет на то правила. Как здесь попались два enn, одно очень близко другого, и второе enn было неправильно отделено от первого точкою с запятою (halfu meira riki, enn hann hefir aðr haft; enn Pallsteskju, ok þat ríki, er etc), то Латинский переводчик первое enn понял в смысле нежели, а второе в смысле а, и вышло — вдвое более области, нежели он (Брячислав) имел прежде; а Полоцк, и ту область, которая, и проч. Напротив, перенеся точку с запятою после слова Pallþeskju, Полоцк, и соединив оба enn в одну Фразу (halfu meira ríki, enn hann hefir aðr haft, enn Pallteskju, ok þat ríki, er etc.), получается смысл весьма простой и ясный — вдвое более области, нежели как он имел прежде, нежели (как) Полоцк; а ту область, которая лежит подле иметь Конунгу Эймунду. Логика, История и Филологическая Критика, вполне утверждают эту легкую и естественную поправку в знаках препинания, а достоверность ее оправдывается и самым устройством периода: в начале его, где говорится — Ярославу иметь лучшую часть Гардарика, повествователь тотчас присовокупил пояснительное выражение — то есть Гольмгард, здесь также, сказав — вдвое более области, нежели как он имел прежде, подобным же образом спешит он пояснить — нежели как Полоцк.

[45] Ярислейфу быть Конунгом всего Гардарика. Эти слова вполне оправдывают приведенное нами в примечании 43-м предположение. «Ярислейфу быть Конунгом (Князем) всего Гардарика» — несомненно значит, что Ярослав остается при своем звании Великого Князя Киевского, и следовательно Киев принадлежит ему, а Брячислав получает только часть Киевского Удела, условно, с правом пользоваться податями и сборами, и, само собою разумеется, с обязанностью быть всегда готовым доставлять ратных людей первому, под главную команду Эймунда.

[46] Конунг Вартилаф жил не более трех зим». Пропуск нескольких строк или смешение обстоятельств опять исказили подлинник в этом месте. В тексте сказано — «Вартилаф жил не более 3 зим: тогда он захворал и умер»; вероятно, в древнем тексте было здесь упомянуто еще о каком-нибудь происшествии, случившемся гораздо позже, после которого, спустя 5 года, умер Брячислав, ибо после заключения мира он жил еще 3 года, и умер, по Нестору, в 1044. С другой стороны, быть может, что в списке Саги по ошибке поставлено 3, вместо 23. Но правдоподобнее всего, что, при сокращении, два разных обстоятельства небрежно слиты в одно, то есть, что в древнем подлиннике могло быть сказано, что Брячислав жил в Киеве или владел уступленною ему частью Киевского Удела не более трех зим; потом случилось то-то, и проч.; тогда он захворал и умер. Вообще, в Сагах никогда не должно искать верности эпох. Все, что относится к лицам, что составляет биографию героя или картину его подвигов, бывает сохранено в них в целости; обия события, напротив, всегда показываются сбивчиво, или искажены невежественными сокращателями, не находившими в них ничего для себя занимательного, и часто даже позволявшими себе переделывать их по-своему. Лучшим доказательством нового пропуска в тексте и искажения смысла служит период, непосредственно следующий за этим показанием. В нем сказано: «Но Эймунд владел своею областью и умер не стар». Следственно, Брячислав был изгнан из уступленной ему части Киевского Удела, и умер довольно стар.

 

 

                                                               Саги о древних временах

 

                                                                      О конунгах Упплёнда
                                                                   (Af Upplendinga konungum)

                                                                                               1. О конунге Олаве Дросовеке

Олав, сын Ингьяльда Коварного из Швеции, расчищал леса в Вермаланде. Его прозвали Олав Дровосек. Он был воспитан в Западном Гатуланде человеком по имени Бови. Сына Бови звали Сакси по прозвищу Грабитель. Матерью Олава была Гаутхильд, дочь конунга Альгаути, который был сыном конунга Гаутрека Щедрого, сына Гаута, по имени которого был назван Гаутланд. Матерью Гаутхильд была Алов, дочь конунга Олава Ясновидящего, конунга из Нэрики.

Когда Ивар Широкие Обьятия подчинил всю Дании и Швецию, Олав и множество его людей сбежали и были объявлены вне закона конунгом Иваром. Они пошли на север к Вэниру, вырубили там лес и заселили там большую область, которую назвали Вермаландом. Шведы назвали Олава Дровосека, и он был там конунгом до старости. Его жену звали Сёльва. Она была сестрой Сёльви Старого, который первым расчистил леса на острове Солейяр.

У Олава и Сёльвы было два сына, одного звали Ингьяльд, а второго — Хальвдан. Ингьяльд был конунгом в Вермаланде после своего отца, а Хальвдан воспитывался на Солейяр у своего дяди Сёльви. Его прозвали Хальвдан Белая Нога. Он стал конунгом на Солейяр после конунга Сёльви. Он взял в жены Асу, дочь конунга Эйстейна Коварного из Хейда. Этот Эйстейн подчинил себе Эйнафюльки в Трандхейме и поставил там конунгом своего пса, которого звали Сор[1]; по его кличке назван Курган Сора. У Хальвдана и Асы было два сына, Эйстейн и Гудрёд. Хальвдан Белая Нога завладел Раумарики и большей частью Хейдмёрка. Он умер от болезни в Тотне, был перенесен в Хейдмёрк и там был похоронен в кургане.
                                                                                              2. О потомках Хальвдана Белой Ноги

Гудрёд, сын Хальвдана, был конунгом в Хейдмёрке после своего отца. Его сыном был Хельги, отец Ингьяльда, отца Олава Белого, который женился на Унн Многомудрой, дочери Кетиля Плосконосого. Их сыном был Торстейн Рыжий, который был ярлом в Скотланде и погиб там.

Эйстейн, сын Хальвдана Белой Ноги, был конунгом в Раумарики. Он женился на дочери Эйрика, сына Агнара, который был конунгом в Вестфольде. У Эйрика не было сыновей. Агнар, отец Эйрика, был сыном конунга Сигтрюгга из Виндли. Конунг Эйстейн упал за борт, когда его ударила рея, и очень быстро утонул.

Его сына звали Хальвдан, он принял правление после него. Он сделался могущественным человеком и великим воином. Он платил своей дружине столько много золота, сколько другие давали серебра, но отказывался давать своим людям еду. Поэтому его прозвали Хальвдан Щедрый на Золото и Скупой на Еду. Он женился на Ливе, дочери конунга Дага из Вестмара. Он умер от болезни в Вестфольде и был там похоронен в кургане.

Их сыном был Гудрёд, который принял правление после своего отца. Его прозвали Гудрёд Великолепный. Он женился на Асе, дочери конунга Харальда Рыжебородого, который был конунгом в Агдире. У них было два сына. Одного звали Хальвдан, а второго Олав. Гудрёд Великолепный был убит в Гейрстадире в Вестфольде, его уложили топориком, когда он поздно вечером сошел со своего корабля в заливе Стивлусунде. Его жена Аса подговорила одного человека убить его, потому что раньше конунг Гудрёд приказал убить конунга Харальда, ее отца, и Гюрда, его сына. А раньше конунг Гудрёд был женат на дочери Альварина из Альвхейма и получил за ней половину Вингульмёрка. Их сыном был Олав. Он был уже взрослым, когда погиб его отец, и он принял правление после своего отца. Он был величайшим из всех людей, сильнейшим и очень красивым внешностью. Его прозвали Олав Альв Гейрстадира.

Аса Честолюбивая поехала на север в Агдир со своим сыном Хальвданом, которому был тогда год, и стала править тем государством, которым владел ее отец. Хальвдан вырос вместе с Асой, своей матерью, и быстро стал большим и сильным, а волосы его были черного цвета, поэтому его прозвали Хальвдан Черный.

После гибели конунга Гудрёда конунг Альвгейр подчинил себе Вингульмёрк и поставил там своего сына по имени Гандальв. Отец и сын завладели и большей частью Раумарики. А конунг Эйстейн, сын Хёгни, сына Эйстейна Могучего и Коварного, подчинил себе весь Хейдмёрк и Солейяр, а Олав Альв Гейрстадира — Гренланд и Вестфольд. Олав умер от болезни ног[2] в Гейрстадире и был там похоронен в кургане. Его сыном был Рёгнвальд по прозвищу Достославный. Он был конунгом в Гренланде после своего отца. О нем Тьодольв из Хвинира написал «Перечень Инглингов», там говорится о конунгах, произошедших от Ингви-Фрейра в Швеции, и по его имени они называются Инглингами.
                                                                             Примечания

[1] По другим источникам кличка пса — Саур.

[2] Подагра?

 

 

                                                             О Форньоте и его роде
                                                     (Frá Fornjóti ok hans ættmönnum)
                                                            Как заселялась Норвегия

                                                                                             1. О потомках Форньота

Теперь следует рассказать, к примеру, как впервые была заселена Норвегия, какие рода конунгов появились там и в других землях, почему они зовутся Скьёльдунги, Будлунги, Брагнинги, Эдлинги, Вёльсунги или Нифлунги, как произошли эти рода конунгов.

Одного человека звали Форньот[1]. У него было три сына: первый Хлер, второй Логи и третий Кари[2]. Кари повелевал ветрами, Логи повелевал огнем, а Хлер — морем. Кари был отцом Ёкуля[3], отца Снэра конунга, а детьми конунга Снэра были Торри, Фённ, Дрива и Мьёлль[4]. Торри был великий конунг. Он правил Страной Готов, Страной Кэнов и Страной Финнов. Он приносил жертвы для кэнов, чтобы шел снег и было легко ездить на лыжах. Их год начался с жертвоприношения в середине зимы, и с тех пор они называли этот месяц Торри.

У конунга Торри было трое детей. Его сыновей звали Нор и Гор, а дочь — Гои. Как-то Гои исчезла, и Торри сделал жертвоприношение месяцем позже, чем обычно, и потом назвали этот месяц Гои. Нор и Гор искали свою сестру. У Нора было большое сражение на западе Кьёля, и пали перед ним конунги, которых звали так: Веи и Веи, Хундинг и Хеминг, и захватил Нор всю ту страну до моря. Потом братья встретились во фьорде, который сейчас называется Норафьорд. Оттуда Нор поехал вверх по Кьёлю и пришел в место, которое называлось Волчьи Вересковые Пустоши, там он обошел вокруг Восточной Долины и попал в Горячую Землю, потом — к озеру, которое называлось Вэнир, а потом — к морю. Нор покорил всю эту землю, всё на запад от этих границ. Эту землю теперь называют Норвегией.

В середине зимы пришли они в Хейдмёрк. Там правил конунг, которого звали Хрольв в Горе. Он был сын северного ётуна Свади из Довра и Асхильд, дочери Эйстейна конунга, и уже долго правил Хейдмёрком. Хрольв в Горе взял Гои и женился на ней. А получив новости о Норе, своем брате, она поехала ему навстречу, и тогда Хрольв отдал себя во власть Нора и стал его человеком. После этого поехал Нор на пир к своему шурину и женился на Хёдд, дочери великана Свади, сестре Хрольва.

После этого конунг Нор поехал назад к морю и встретился со своим братом Гором. Тогда он вернулся с севера из моря Думбс, и завладел всеми островами, что лежали на его пути, как заселенными, так и незаселенными. Тогда братья поделили королевство так, что Нор получил бы весь материк от Ётунхейма на севере и до Альвхейма на юге, что теперь называется Норвегией, а Гор — все острова, что лежали за кормой его ладьи, когда он плыл с севера вдоль берега. Сыновьями морского конунга Гора были Бейти и Хейти, Мейтир и Гейтир. Морской конунг Бейти поплыл в своей ладье в Трандхейм и Бейтсьо. Он велел делать полозья под ладьями, а было много снега, и они хорошо скользили. Тогда Бейтир уселся на верхней палубе на корме, закрепил кормило, велел свернуть паруса и приказал своим людям тащить ладью на север по Эллидаэйду в Наумдалир, а потом потребовал себе все те земли, что лежали за кормой.

Морской конунг Бейти был отцом морского конунга Хейти, отца Свади, а Гейтир был отцом Гламми и Гюльви. Морской конунг Мейти был отцом Мевиля и Мюндиля. Мюндиль был отцом Эккиля и Скеккиля. Нор был отцом, а Хёдд, дочь Свади, матерью Транда и Гарда, прозванного Осторожным.

Когда они делили наследство, то Транд получил Трандхейм, как он его назвал. Гард Осторожный был отцом тех, кого звали Хёрд, Ругальв, Трюм, Вегард, Фрейгард, Торгард и Грьотгард. Хёрд получил в наследство Хёрдаланд. Его сыном был Ёвур или Ёсур, отец конунга Хьёра, отца Хьёрлейва Женолюба. Ругальв получил Рогаланд. Его сыном был Рёгнвальд, отец конунга Эгвальда. Трюм получил Агдир. Его сыновьями были Агди и Агнар, отец Кетиля Грома, у которого был дом в Трюме. Вегард владел Согнским фюльком. Он был отцом Ведрорма, отца Вемунда Старого, прозывавшегося Верный Согну. Фрейгард владел Фьордом и Фьялиром. Его сыновьями были Фрейстейн Старый, живший в Гаулире, и Фрейбьёрн, отец Аудбьёрна, отца Аринбьёрна Ярла Фьордов. Торгард владел Южным Мёри. Его сыном был Торвид, отец Арнвида Убийцы Древесных Рубашек, отца Слэвида и Бравида. Грьотгард владел Северным Мёри. Его сыном был Сальгард, отец Грьотгарда, отца Сёльви, отца Хёгни с Острова Ньёрда, отца Сёльви Викинга и Хильд Стройной, на которой женился Хьёрлейв Женолюб. Хальв Берсерк был их сыном. Другим сыном Грьотгарда был Сигар, отец Сигню, на которой женился ярл Наумдалира Харальд, отец Херлауга, отца Грьотгарда, отца ярла Хакона, отца ярла Сигурда, отца хладирского ярла Хакона.

Раум, сын конунга Нора, получил королевство после своего отца. Он владел Альвхеймом, и его государство было таким обширным, что реки, что там начинались, там же и заканчивались. Оттуда течет Логрин с востока через долину в озеро Мьёрс, а оттуда река Верма в реку Раум, а она — в море. Из реки Верма вытекает Восточная Река на Восточную Долину и в Вэнир, а оттуда река Гаут до моря.

На йоль устроил конунг Раум пир с Бергфинном, сыном ётуна Трюма из Верма, и взял там в жены Бергдис, сестру его. После этого родила она трех сыновей, Бьёрна, Бранда и Альва. Альва воспитывал Бергфинн, и прозвали его Финнальв. Бьёрн был со своей матерью и был назван Ётунбьёрном. А Бранда она отослала Рауму, отцу его, он посвятил его богам и назвал Гудбрандом. Ему конунг Раум дал ту долину, что зовется Гудбрандсдалир, Ётунбьёрну он дал Раумсдаль, а Альву Восточную Долину и все земли к северу от Вэнира и от реки Гаут и на севере до реки Раум. Это было тогда названо Альвхеймом.

Гудбранд Конунг Долин был отцом Аудлейва, отца конунга Гудмунда. Его сыном был Гудбранд, который не хотел называть себя конунгом и велел называть себя ярлом, потому что он хотел быть самым могущественным ярлом в Северных Землях. Его сыном был ярл Гейрмунд, отец ярла Хродгейра, отца Гудбранда, который не желал быть ни конунгом, ни ярлом, и велел называть его херсиром, но правил он землями как конунг, и ни в чем он не был менее могуществен. Все мужи его рода позже были херсирами.

Ётунбьёрн Старый был отцом конунга Раума, отца Хроссбьёрна, отца Орма Осколка Раковины, отца Кнотта, отца Торольва Соломы и Кетиля Верзилы. Сыном Торольва был Хельги, отец Берси, отца Тормода, отца Торлауг, матери Одда Языка. Финнальв Старый женился на Сванхильд, прозванной Золотое Перо. Она была дочерью Дага, сына Деллинга, и Соль, дочери Мундильфари. Их сыном был Сван Рыжий, отец Сэфари, отца Ульва, отца Альва, отца Ингимунда и Эйстейна. Раум Старый позже взял в жены Хильд, дочь Гудрёда Старого, сына конунга Сёльви, который первым правил там, что теперь зовется Солнечными Островами. Их сыновьями были Гудрёд, Хаук, Хаддинг и Хринг.

Гудрёд был конунгом после своего отца, и конунгами были все мужчины из его рода. Эйстейн Коварный был его сыном. Он поставил над Инн-Трёндами конунгом своего пса, которого звали Саур[5], потому что они убили его сына Энунда, что был там наместником.
                                                                                     2. Родовой перечень от Хёда

У Хёда была королевство, которое называлось Хадаланд. Его сыном был Хёддбродд, отец Хрольва, отца Хромунда Берсерка, отца Хамунда, Хаки и Гуннлёд, матери Утстейна и Иннстейна. Хамунд был ярлом в Хёрдаланде. Он был отцом Хрока Черного и Хрока Белого. Хаки был отцом Хродгейра, отца Хродмара, отца Хаки Берсерка. Гуннлёд, дочь Хрока Черного, была матерью Хромунда, сына Грипа. Хаддинг, сын Раума, владел Хаддингьядалем и Теламёрком. Его сыном был Хаддинг, отец Хаддинга, отца Хёгни Рыжего. И правили королевством три Хаддинга, один после другого. Хельги Разведчик Хаддингов был с одним из них.

Конунг Хринг, сын Раума, правил в Хрингарики и Вальдресе. Он женился на дочери морского конунга Вивиля. Их сыном был Хальвдан Старый. Став конунгом, совершил он великое жертвоприношение в середине зимы, испрашивая для себя, чтобы жить ему и государить триста зим, столько же, сколько жил Снэр Старый. Но был ему ответ, что век его не превысит долгой человеческой жизни, но все же составит триста зим, если не будет в роду его незнатного мужа или женщины. Хальвдан был великий воин и ходил походами далеко в Восточные Страны. Там он убил в единоборстве конунга по имени Сигтрюгг и взял в жены Альвню, дочь конунга Эймунда из Хольмгарда. Было у них девять сыновей. Их звали: одного Тенгиль — и он был прозван Манна-Тенгиль, Рэсир, Грам, Гюльви, Хильмир, Ёвур, Тигги, Скюли и Харри. Эти девятеро, сказывают, все были одного возраста и так прославились своими походами, что с той поры во всех преданиях их именами величают, как званиями, конунга или ярла. Как рассказывают, у них не было детей, и все они пали в битвах. Было у Хальвдана с женою и девять других сыновей. Их звали: Хильдир, Нэвиль, Ауди, Скельвир, Даг, Браги, Будли, Ловди, Сигар. Хильдир, Сигар и Ловди — все были конунгами-воителями; Ауди, Будли и Нэвиль — морскими конунгами; Даг, Скельвир и Браги правили на земле.

Даг женился на Торе Матери Юношей, и было у них девять сыновей. Первого звали Оли, второго — Ам, третьего — Ёвур, четвертого — Арнгрим. Оли был отцом Дага, отца Олейва, отца Хринга, отца Олава, отца Хельги, отца Сигурда Оленя, отца Рагнхильд, матери Харальда Прекрасноволосого. Этот род Харальда был назван Дёглинги. Арнгрим взял в жены Эйвуру. Их сыном был Ангантюр Берсерк.

Браги Старый был конунгом в Вальдресе. Он был отцом Агнара, отца Альва, отца Эйрика, отца Хильд, матери Хальвдана Щедрого, отца Гудрёда, отца Хальвдана Черного, отца Харальда Прекрасноволосого. Этот род Харальда зовется Брагнинги.

Скельвир был конунгом в Вёрсе. Его сыном был Скьёльд, отец Эйрика, отца Альрека, отца Эйрика Мудроречивого, отца Альрека Храброго, отца Викара, отца Ватнара, отца Имальда и Эйрика, отца Гюды, на которой женился Харальд Прекрасноволосый. Этот род зовется Скильвинги или Скьёльдунги.

Хильдир был четвертым сыном Хальвдана. Он был отцом Хильдибранда, отца Вигбранда, отца Хильдира и Хербранда, отца Харальда Гренландца, отца Асы Великой, матери Хальвдана Черного, отца Харальда Прекрасноволосого.

Сигар был отцом Сиггейра, который женился на Сигню, дочери конунга Вёльсунга. Сигар был отцом и Сигмунда, мужа Хильд, дочери конунга Грьотгарда из Мёри. Его сына звали Сигар, отец Сигню. Он велел повесить Хагбарда. Этот род зовется Сиклинги.

Ловди был великий конунг. Войско, что сопровождало его, называлось ловды. Он разорил Рейдготаланд и стал там конунгом. Его сыновьями были морской конунг Скеккиль и Скюли, отец Эгдира, отца Хьяльмтера, отца Эйлими, отца Хьёрдис, матери Сигурда Убийцы Фафнира, отца Аслауг, матери Сигурда Змея в Глазу, отца Аслауг, матери Сигурда Оленя, отца Рагнхильд, матери Харальда Прекрасноволосого. Люди из этого рода Харальда называются Ловдунги.

Ауди и Будли были морскими конунгами, и каждый ездил со своим войском. Со своими людьми они пришли в Страну Саксов, много там воевали, покорили Валланд и Саксланд и там осели на земле. Ауди правил Валландом и был отцом Фроди, отца Кьяра, отца Ольрун. Все они называются Эдлингами. Будли правил Страной Саксов. Он был отцом Аттила, отца Вивиля, отца Лэви, отца Будли, отца Сёрли или Серли, Атли и Брюнхильд, матери Аслауг, и этот род Харальда Прекрасноволосого назывался Будлунги.

Конунг Нэвиль был отцом Хеймара, отца Эйнева, отца Ракни, отца Гьюки, отца Гуннара и Хёгни, Гудрун, Гудню и Гулльрёнд, и этот род зовется Нифлунги. Вот были перечислены жены, которые первыми вошли в род Хальвдана Старого. И когда первая женщина вошла в этот род, прошло три сотни зим с жертвоприношения, которое делал Хальвдан за свое долголетие и государство.
                                                                      3. Родовой перечень от Альва Старого

Конунг Альв Старый правил Альвхеймом. Он был отцом Альвгейра, отца Гандальва, отца Альвхильд, а Альвхильд была матерью Рагнара Кожаные Штаны, отца Сигурда Змея в Глазу, отца Аслауг, матери Сигурда Оленя, отца Рагнхильд, матери Харальда Прекрасноволосого. Харальд Старый, сын Вальдара Щедрого, сына Хроара, женился на Хервёр, дочери Хейдрека конунга. Их сыном был Хальвдан Храбрый, отец Ивара Приобретателя, отца Ауд Мудрой. Ее взял в жены Хрёрек Метатель Колец. Их сыном был Харальд Боевой Зуб. Позже на Ауд женился конунг Радбард. Их сыном был Рандвер, отец Сигурда Кольцо, отца Рагнара Кожаные Штаны, отца Сигурда, отца Аслауг, матери Сигурда, отца Рагнхильд, матери Харальда Прекрасноволосого, который был первым единоправным конунгом Норвегии.
                                                                       4. Родовой перечень Харальда от Одина

Бурри звался конунг, который правил Страной Турков. Его сыном был Бур, отец Одина Конунга Асов, отца Фрейра, отца Ньёрда, отца Фрейра, отца Фьёльнира, отца Свейгдира, отца Ванланди, отца Висбура, отца Домальди, отца Домара, отца Дюггви, мы его зовем Трюггви, отца Дага, отца Агни Бонда Скьяльва, отца Альрека, отца Ингви, отца Ёрмунфроди, мы зовем его Ёрундом, отца Ани Старого, мы зовем его Ауном, который девять зим пил из рога из-за своей старости, пока не умер. Аун был отцом Эгиля Недруга Тунни, отца Оттара Вендильской Вороны, отца Адильса из Уппсалы, отца Эйстейна, отца Ингвара Седого, отца Энунда Дороги, отца Ингьяльда Коварного, отца Олава Дровосека, отца Хальвдана Белая Нога, отца Эйстейна, отца Хальвдана Щедрого на Золото и Скупого на Еду, отца Гудрёда Охотника, отца Хальвдана Черного, отца Харальда Прекрасноволосого.
                                                                                    5. Родовой перечень

Скьёльдом звался сын Одина Конунга Асов. Он был отцом Фридлейва, отца Мир-Фроди, отца Фридлейва, отца Хаварда Сильнорукого, отца Фроди, отца Вермунда Мудрого, отца Олава Скромного, отца Дана Надменного, отца Фроди Мирного, отца Фридлейва, отца Фроди Смелого, отца Ингьяльда Воспитанника Старкада, отца Хрёрека Бросателя Колец, отца Хальвдана, отца Хрёрека Метателя Колец, отца Харальда Боевого Зуба. Братом Харальда был Рандвер, отец Сигурда Кольца. Такой вот родовой перечень до конунга Харальда Прекрасноволосого, как сказано вначале.
                                                                                6. Род Харальда от Адама

Первым из всех людей создал Адама. Сет был его сыном, а его сын — Енос, его сын — Каинан, его сын — Малалеель, его сын — Фарет, его сын — Енох, его сын — Мафусалем Старый, его сын — Ламех (это было в начале сотворения мира), его сыном был Ной, который сделал ковчег, его сын — Яфет, его сын — Яфан, его сын — Зехим, его сын — Кипр, его сын — Крет или Келий, его сын — Сатурн с Крита, его сын — Юпитер, его сын — Дарий, его сын — Эрихоний, его сын — Троег, его сын — Ил, его сын — Ламидон, а его сыном был верховный конунг Приам. Одного конунга в Трое звали Муннон или Меннон. Он был женат на дочери конунга Приама, ее звали Троанам. У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором. Сына его звали Лориха, мы зовем его Хлорриди. У него был сын Эредей, мы зовем его Эйндриди, а у него — Вингитор, а у него — Вингинер, у него — Моди, у него — Маги, мы зовем его Магни, у него — Сесеф, у него — Бедвигг, у него — Атри, у него — Тринан, у него — Херемот, мы зовем его Хермод, у него — Скьяльдин, которого мы зовем Скьёльд, у него — Беав, которого мы зовем Бьяр, у него — Годольв, у него — Бурри, мы зовем его Финн, у него — Фрьялав, его мы зовем Бор, а у того был сын Воден, а мы зовем его Один. Он был конунгом турков. Его сына звали Скьёльд, а его сына — Фридлейв, а его сына — Мир-Фроди, а его сына — Херлейв, его сына — Хавар Сильнорукий, его сына — Фроди, его сына — Вемунд Мудрый, а у него была дочь Олов. Она была матерью Фроди Мирного. У него был сын Фридлейв, а у него — Фроди Храбрый, у него — Хальвдан, его сын — Хроар, его сын — Вальдар Щедрый, его сын — Хальдар Старый, его сын — Хальвдан Храбрый, его сын — Ивар Приобретатель, его дочь — Ауд Мудрая, ее сын — Рандвер, его сын — Сигурд Кольцо, его сын — Рагнар Кожаные Штаны, его сын — Сигурд Змей в Глазу, его дочь — Аслауг, ее сын — Сигурд Олень, его дочь — Рагнхильд, ее сын — конунг Харальд Прекрасноволосый. Получается число семьдесят человек без одного в этом списке, включая Адама и Харальда.
                                                                           7. Какие конунги правили Норвегией

Сын Харальда Прекрасноволосого звался Сигурд Хриси, его сын — Хальвдан, его сын — Сигурд Свинья, его сын — Харальд Суровый, брат Олава Святого, его сын — Олав Тихий, его сын — Магнус Голоногий, его сын — Харальд Гилли, его сын — Сигурд Рот, его сын — Сверрир Магнус, его сын — Хакон Оплаканный, его сын — Хакон Старый, его сын — Магнус, приславший книгу законов в Исландию, которая была названа Книгой Йона, его сын — Хакон Высокая Нога, его дочь — Ингибьёрг, ее сын — Магнус Добрый, сын Эйрика Длинного, его сын — Хакон, его сын — Олав, которому было десять зим, когда отец его умер. Он был конунгом над Норвегией, Данией и всеми прилегающими данниками, и правильным наследником всего Шведского государства, которым правил Альбрикт, сын Мэкинборгского графа; он был сыном сестры конунга Магнуса Доброго, деда Олава. Этот Олав был назван по Олаву Святому, сына Харальда, по его собственной просьбе. Он был конунгом, когда эта книга была написана. Это был год 1387 от рождения Иисуса Христа.
                                                                               8. Перечень правителей Норвегии

Вот кто правил Норвегией: конунг Олав, как уже было сказано, перед ним — конунг Хакон, перед ним — конунг Магнус Добрый, перед ним — Хакон Высокая Нога, перед ним — Эйрик и Магнус, перед ними — Магнус, приславший книгу, перед — Хакон Юный подряд с Хаконом Старым, своим отцом, перед — Инги, сын Барда, Эрлинг Каменная Стена и Филипп Багларский Конунг, перед — Хакон Оплаканный, перед — Сверрир Магнус и множество лжеконунгов в его дни, перед — Магнус, сын Эрлинга, и Эйстейн Березовоногий, перед — Хакон Широкоплечий, перед — Инги Горбун, Эйстейн и Сигурд Рот, перед — Харальд Гилликрист, Магнус Слепой и Сигурд Слембидьякн, перед — Сигурд Крестоносец, Эйстейн и Олав, перед — Магнус Голоногий и Хакон Воспитанник Торира, перед — Олав Тихий и Магнус, отец Хакона Воспитанника Торира, перед — Харальд Суровый, перед — Магнус Могучий, сын Олава Святого, перед — излишний конунг Свейн, сын Альфивы, и Кнут Могучий, перед — Олав Святой, сын Харальда, перед — ярл Эйрик, ярл Свейн и ярл Хакон, перед — Олав, сын Трюггви, перед — языческий ярл Хакон Могучий, перед — Харальд Серый Плащ, перед — Хакон Воспитанник Адальстейна, перед — Эйрик Кровавая Секира, перед — Харальд Прекрасноволосый, который был первым единоправным конунгом над всей Норвегией, в соответствии с сагами.
                                                                       9. Исчезновение конунга Олава сына Хакона

Годом позже, чем было сказано раньше, исчез конунг Олав сын Хакона. Даны говорили, что он умер, но норвежцы не хотели этому верить. Тогда Норвегией и Данией стала править королева Маргрета, мать конунга Олава и дочь датского конунга Вальдамара, после того как она захватила Альбрикта.
                                                              Открытие Норвегии
                                                                                       1. О братьях Норе и Горе

Жил конунг по имени Форньот. Он правил Страной Готов, что теперь зовется Страной Финнов и Страной Квенов. Это на восток от того залива, что напротив Гандвика; он называется Хельсингьяботн[6]. У Форньота было три сына. Одного звали Эгир, другого — Логи, третьего — Кари. Он был отцом Фрости, отцом Снера Старого. Его сына звали Торри. У него было два сына, одного звали Нор, второго — Гор, и дочь, которую звали Гои. Торри был великий жрец. Он совершал жертвоприношения каждый год в середине зимы, которые назывались Торраблот. От этого и пошло название месяца.

В конце зимы в Торраблот Гои исчезла, ее искали, но не могли найти. И этот месяц закончился, Торри совершил жертвоприношение, испрашивая того, чтобы стало известно, где Гои, и они назвали это Гоиблот. Но они все равно ничего не узнали. Тремя зимами позже братья дали клятву найти ее, и они разделили свои поиски так, что Нор должен искать на земле, а Гор — в шхерах и островах, и он поехал на кораблях. У обоих братьев было много людей. На своих кораблях Гор поплыл из залива, а потом в Алландское море[7]. Тогда он обыскал шведские шхеры и все острова, что находятся в Эйстрасальте, после этого — гаутские шхеры, а оттуда — в Данию и обыскал там все острова. Там он нашел своих родичей, что произошли от Хлера Старого с острова Хлесей, там он отправился в путешествие, но не нашел своей сестры.

А его брат Нор подождал того, чтобы на пустошах лежал снег и было хорошо ездить на лыжах. После этого он поехал из Квенланда вокруг залива и пришел туда, где жили люди, которых звали Лаппы, это за Финнмарком. Но Лаппы хотели остановить их продвижение, и началась битва, и с Нором была мощь и магия, что враги их обратились в пыль, услышав воинственные кличи и увидев воздетое оружие, и Лаппы бежали.

И Нор оттуда поехал на запад к Кьёлю, и зашел так далеко, что людям даже неизвестно, и они стреляли зверей и птиц для еды, и пришли туда, где воды текли с гор на запад. Они пошли вдоль этих вод и вышли к морю. Там перед ними был такой большой фьорд, как океанский залив. Там было много строений, большие долины лежали у фьорда. Там им встретилось племя, которое сразу начало воевать с Нором, и все получилось, как обычно: все войска пали или бежали, а Нор и его люди шли по ним, как плуг по полю. Нор объехал весь фьорд, и покорил все области, что лежали внутри этого фьорда, и сделался конунгом над ними. Нор остался там на лето, пока на пустоши не выпал снег. Тогда он отправился вверх по долине, что лежала к югу от фьорда. Этот фьорд теперь называется Трандхейм. Нескольким своим людям он велел ехать вперед к Мёри. Он покорял все, где только проходил, и так он прошел на юг по горе, что была к югу от низа долины, он пошел на юг по этой долине, пока не пришел к большому озеру, которое они назвали Мьёрс. Потом он опять вернулся на запад горы, потому что ему сказали, что его люди были побеждены конунгом, которого звали Сокни. Тогда они пришли в ту область, которую они назвали Вальдрес. Оттуда они поехали к морю и пришли в длинный и узкий фьорд, который сейчас называется Согн. Там они встретили Сокни, и произошла великая битва, потому что Сокни не испугался их волшебства. Нор храбро выехал вперед и обменялся с Сокни ударами. Тогда Сокни пал и много из его войска.
                                                                          2. Поездка Нора по Норвегии в поисках своей сестры

После этого Нор поехал в тот фьорд, что на север от Согна. Тогда Сокни правил там, что сейчас называется Долиной Сокни. Оттуда Нор направился дальше туда, что сейчас называется Норафьорд. Там он встретился со своим братом, Гором, и они вдвоем продолжили поиски Гои. Гор покорил все внешние земли, что лежали к югу, и тогда братья поделили между собой эти земли. Нор завладел материком, а Гор должен был получить все те острова, что лежали между его кораблем и материком.

А после того поехал Нор в Уппланд и попал в место, которое теперь называется Хейдмёрком. Там правил конунг, которого звали Хрольв из Горы. Он был сыном северного ётуна Свади из Довра. Хрольв похитил из Квенланда Гои, дочь Торри. Он сразу выехал навстречу Нору и предложил ему поединок. Они долго сражались, и оба были ранены. После этого они помирились, Нор взял в жены сестру Хрольва, а Хрольв взял Гои.

Оттуда Нор вернулся в уже покоренное им государство. Он назвал его Норвегией. Он правил этим государством, пока был жив, а его сыновья после него, и они поделили землю между собой, и тогда королевства начали уменьшаться, потому что конунги стали увеличиваться в числе, пока не превратились в фюльки.
                                                                                             3. Бейтир получает Норвегию

Морского конунга звали Гор. Его сыновьями были Хейтир и Бейтир. Они были морскими конунгами и очень сильными людьми. Они часто нападали на государства сыновей Нора, и было много битв, и многие люди были побеждены. Бейтир поехал в Трандхейм и сражался там. Он осел там, где сейчас называется Бейтисэр или Бейтистод. Потом он велел тащить корабль из Бейтистода на север по Эйскруэйду; на север оттуда лежит Наумдалир. Он уселся на верхней палубе на корме, и держал рукоять руля, и завладел всей той землей, что лежала за кормой, и там сейчас много поселений.

Хейтир, сын Гора, был отцом морского конунга Свейди, отца Хальвдана Старого, отца Ивара Уппландского ярла, отца Эйстейна Грома, отца ярла Рёгнвальда Могучего и Мудрого.
                                                                           Примечания
 

[1] Форньот (Fornjótr), возможно, означает просто «древний великан» (forn jötunn).

[2] Имена сыновей Форньота и значат «море» (Hlér), «пламя» (Logi) и «ветер» (Kári).

[3] Ёкуль (Jökull) — «ледник».

[4] Как Снэр (Snær), так и Фённ (Fönn), Дрива (Drífa) и Мьёлль (Mjöll) — все эти имена переводятся как «снег».

[5] Имя пса (Saurr) значит «дерьмо, грязь».

[6] Хельсингьяботн (Helsingjabotn) — скорее всего, Ботнический залив, а не Финский, как может показаться из имени.

[7] Похоже, Allanzhaf («океан всех земель») обозначает Атлантический океан, но в данном контексте это невозможно. Скорее всего, здесь имеется в виду Балтийское море.

 

                                                                Сага о Фритьофе Смелом
Глава I. О смерти конунга Беле и Торстена Викингссона и их детях

Так начинают эту сагу: Беле конунг правил Сигнафильке[1]. У него было трое детей. Хельге звали одного сына, другого — Хальвдан, а дочь — Ингеборг. Ингеборг была хороша собой и разумна. Она была лучшее дитя конунга.

Вдоль фьорда по западной стороне тянулся берег[2]. Там было большое селение. Это селение называлось Бальдерсхаге[3].

Там было мирное убежище и обширный храм и высокий тын вокруг.

Там было много богов, всех же более чтили Бальдера. Язычники так уважали святость этого места, что там нельзя было причинять вреда ни животным, ни людям.

Никаких сношений не смели мужчины иметь там с женщинами.

Сирстрандом[4] назывался участок, которым владел конунг, а по ту сторону фьорда стояло селение и называлось оно Фрамнес[5]. Там жил муж, которого звали Торстен, и был он сыном Викинга. Его селение стояло против конунгова. Торстен от жены своей имел сына, которого звали Фритьоф. Он был из всех мужей самый рослый и сильный и был хорошо подготовлен к доблестным делам уже в юности. Его прозвали Фритьофом[6] Смелым. Он был так любим, что все желали ему добра.

Дети конунга были еще малолетни, когда скончалась их мать. Хильдингом звали доброго бонда в Согне. Он вызвался взять на воспитание дочь конунга. Была она воспитана у него хорошо и заботливо. Ее прозвали Ингеборг Прекрасной. Фритьоф был также на воспитании у бонда Хильдинга, и стал он (по воспитанию) побратимом дочери конунга, и выделялись они из всех детей.

У конунга Беле стало убывать движимое добро, потому что он состарился. Торстен имел в своем ведении треть государства, и был он главною опорою конунга. Торстен давал конунгу роскошный пир каждый третий год, а конунг давал пир Торстену каждые два года. Хельге Беласон рано сделался великим жрецом. Не были он и брат его любимы народом.

У Торстена был корабль, который звали Эллидой. Там гребли пятнадцать человек на каждом борту. У него были круто выгнутые штевни, и был он крепок, как морское судно. Борт был обит железом. Так силен был Фритьоф, что он греб двумя веслами на носу Эллиды, а каждое было длиною в тринадцать локтей; а за каждое из прочих весел бралось по два человека. Фритьоф считался первым из молодых мужей того времени. Завидовали сыновья конунга, что его хвалили более их.

Вот Беле конунг занемог, и когда стал терять силы, призвал он сыновей своих и молвил им: «От этой болезни будет мне смерть. А потому прошу вас, сохраняйте дружбу с теми, кто были мне друзьями, потому что мне кажется, что отец с сыном, Торстен и Фритьоф, будут вам нужны и для совета, и для дела. Курган должны вы насыпать надо мной». После того Беле умер.

После этого занемог Торстен. Тогда он молвил Фритьофу, сыну своему: «Прошу тебя, оказывай покорность сыновьям конунга, так как это подобает их сану; впрочем, я предчувствую, что ты будешь счастлив. Желаю, чтоб меня похоронили против самого кургана Беле, по ею сторону фьорда, у моря. Будет нам тогда привольно перекликаться о предстоящих событиях».

Бьёрном и Асмундом звали побратимов Фритьофа. Они были рослые мужи и сильные.

Вскоре Торстен скончался. Он был похоронен, как он приказал, а Фритьоф наследовал его землю и движимость.
Глава II. Фритьоф сватается за Ингеборг, сестру конунгов

Фритьоф стал знаменитейшим мужем и вел себя храбро во всех воинских делах. Бьёрн, побратим его, был ему особенно дорог; Асмунд же служил им обоим. Корабль Эллида был лучшим сокровищем, доставшимся ему после отца, и вторым сокровищем было золотое кольцо. Не было другого дороже в Норвегии.

Фритьоф был так щедр, что большинство людей ставило его не ниже обоих братьев, находя, что ему недоставало только сана конунга. За это Хельге и Хальвдан прониклись ненавистью и враждой к Фритьофу и досадовали, что молва отдавала ему преимущество перед ними; притом же казалось им, что Ингеборг, сестра их, и Фритьоф имели склонность друг к другу.

Случилось, что конунги поехали на пир к Фритьофу во Фрамнес, и он, по обыкновению, угостил их лучше, чем они были достойны. Ингеборг также была там, и Фритьоф долго разговаривал с нею.

Дочь конунга молвила ему: «Ты имеешь хорошее золотое кольцо».

«Верно это», — сказал Фритьоф.

После того братья отправились домой, и росла их зависть к Фритьофу.

Вскоре Фритьоф стал очень грустен. Бьёрн, побратим его, спросил, какая тому причина. Он сказал, что у него на сердце разыгралось желание свататься за Ингеборг; «хотя я и ниже по званию, чем братья ее, все же мне кажется, что я не ниже по достоинству». Бьёрн сказал: «Сделаем так!» Потом поехал Фритьоф с несколькими из своих мужей к братьям. Конунги сидели на кургане своего отца. Фритьоф приветствовал их учтиво и потом высказал свою просьбу, сватался за сестру их Ингеборг. Конунги отвечают: «Неразумно ты требуешь, чтоб мы выдали ее за незнатного мужа, отказываем мы в этом решительно». Фритьоф отвечает: «В таком случае скоро сделано мое дело. Но это отплатится тем, что я никогда уже не окажу вам помощи, хотя бы вы в ней и нуждались». Они сказали, что не будут тужить о том.

Поехал Фритьоф домой после этого и стал снова весел.
Глава III. Конунг Ринг объявляет войну сыновьям Беле

Рингом звали одного конунга. Он правил Рингарике; это было в Норвегии[7]. Он был могущественный областной конунг и доблестный муж, к тому времени достигший уже преклонного возраста. Он молвил своим мужам: «Я слышал, что сыновья конунга Беле поссорились с Фритьофом, одним из славнейших мужей. Теперь хочу отправить послов к конунгам и объявить им, что или они должны покориться мне и платить дань, или я пойду на них войною. И это будет мне легко, так как они не могут сравниться со мною ни числом войска, ни разумом. Все же мне было бы великою славою на старости лет победить их». После того отправились послы конунга Ринга к братьям и сказали так: «Ринг конунг велит вам объявить, чтобы вы прислали ему дань, а не то он опустошит ваше государство». Они отвечали, что не намерены в молодые годы учиться тому, чего не желают знать в старости, — позорно служить ему. «Нужно ныне собрать рать, какую можем добыть». Так и было сделано. Но когда им показалось, что рать их мала, послали они воспитателя Хильдинга к Фритьофу, и должен он был просить его приехать на помощь к конунгам.

Фритьоф сидел за игральной доской[8], когда Хильдинг вошел. Он молвил так: «Конунги наши шлют тебе поклон и хотят твоей помощи в войне против Ринга конунга, который хочет нагло и несправедливо вторгнуться в их государство». Фритьоф не отвечал ему ничего и молвил Бьёрну, с которым играл: «Слабое место вот здесь, побратим! Но ты не переменяй хода. Лучше я нападу на красную шашку и посмотрю, защищена ли она». Хильдинг молвил тогда снова: «Хельге конунг просил сказать тебе, Фритьоф, чтоб ты также шел в поход, иначе тебе будет плохо, когда они воротятся». Бьёрн молвил тогда: «Тут сомнительно, как поступить, побратим! И сыграть можно двояко». Фритьоф сказал: «Тогда разумнее напасть прежде на главную шашку, и сомнению будет конец». Не получил Хильдинг иного ответа. Он поспешно поехал назад к конунгам и передал им речи Фритьофа. Они спросили Хильдинга, как он разумеет эти слова. Хильдинг сказал: «Говоря про слабое место, он намекал, конечно, на свое неучастие в вашем походе. А когда собирался напасть на красную шашку, то выразил намерение идти к Ингеборг, сестре вашей. Берегите же ее хорошенько. Когда я грозил ему вашим гневом, то Бьёрн увидел в деле сомнение, а Фритьоф сказал, что лучше прежде напасть на главную шашку. Тут он разумел конунга Ринга».

После того они стали снаряжаться и велели заблаговременно отправить Ингеборг с восемью девушками в Бальдерсхаге. Сказали, что Фритьоф не может быть таким дерзким, чтобы он поехал туда на свидание с нею: «Ибо нет никого столь дерзкого, чтобы делать там зло». И братья отправились на юг к Ядару и нашли Ринга конунга в Сокнарсунде[9]. Конунг же Ринг был особенно раздражен тем, что братья сказали, что им казалось позорным сражаться с таким старым человеком, который не может сесть верхом на лошадь, если его не подсаживают.
Глава IV. Поездки Фритьофа в Бальдерсхаге

Только что конунги отправились, Фритьоф надел свое парадное платье, а на руку свое доброе золотое кольцо. Потом побратимы пошли к морю и спустили Эллиду. Бьёрн молвил: «Куда держать путь, побратим?» Фритьоф молвил: «К Бальдерсхаге, чтоб весело провести время с Ингеборг». Бьёрн молвил: «Не следует накликать на себя гнев богов». Фритьоф отвечает: «Отважусь на это; мне важнее ласка Ингеборг, чем гнев Бальдера». После того они переправились на веслах через фьорд и пошли в Бальдерсхаге в палату Ингеборг. Она сидела там с восемью девушками. Их было тоже восемь. Когда они вошли туда, все было там убрано паволоками и дорогими тканями. Ингеборг встала и молвила: «Как ты столь дерзок, Фритьоф, что приходишь сюда вопреки запрещению моих братьев и тем раздражаешь против себя богов?» Фритьоф сказал: «Что бы ни случилось, твоя любовь мне важнее, чем гнев богов». Ингеборг отвечает: «Будь тогда моим дорогим гостем со всеми твоими мужами». Потом она посадила его возле себя и пила за его здоровье лучшее вино, и так они сидели и весело проводили время. Тут увидела Ингеборг доброе кольцо на руке его и спрашивает, ему ли принадлежит сокровище. Фритьоф сказал, что ему. Она много хвалила кольцо. Фритьоф промолвил: «Я дам тебе кольцо, если ты обещаешь не выпускать его из рук и прислать мне назад, когда не захочешь более иметь его. И таким образом мы дадим друг другу обет верности». При этой помолвке они поменялись кольцами. Фритьоф часто бывал по ночам в Бальдерсхаге и между тем ездил туда каждый день и весело проводил время с Ингеборг.
Глава V. О Фритьофе и сыновьях Беле

Теперь надо сказать о братьях, что они встретили конунга Ринга и что у него было более войска. Вот стали ходить взад и вперед мужи и старались помирить их, чтоб дело обошлось без войны. Ринг конунг сказал, что он готов на мир, с условием, чтоб конунги покорились и отдали прекрасную Ингеборг, сестру свою, с третьей частью всего своего имущества. Конунги согласились на это, видя против себя превосходные силы. Примирение было закреплено договором, и свадьбе назначено было быть в Согне, куда приедет Ринг конунг за своей невестой. Едут братья с дружиной своей домой, и были они в большой досаде.

Между тем Фритьоф, догадываясь, что братья скоро воротятся, сказал дочери конунга: «Хорошо и любезно вы нас угощали. Бальдер на нас не гневался. А когда вы узнаете, что конунги возвращаются, то развесьте ваши холсты над палатой Дис[10]: она здесь в селении всего выше. Мы увидим это из своего дома». Дочь конунга сказала:

«Вы поступили не по примеру других мужей; но мы должны были принимать вас как наших друзей, когда вы приходили».

Потом Фритьоф уехал домой. И на другое утро вышел он рано и, возвратясь к себе, пропел:

«Скажу я нашим мужам, что уж кончены прогулки.
Уж воинам не ездить на корабле:
ибо холсты выставлены на белильне».[11]

Они вышли и увидели, что вся палата Дис завешена беленым полотном. Бьёрн молвил тогда: «Теперь конунги, конечно, возвратились, и нам не долго просидеть спокойно; и кажется мне разумным созвать войско». И так было сделано. Собралось множество мужей.

Братья тотчас узнали о намерениях Фритьофа и о его дружине. Тогда конунг Хельге сказал: «Странно мне, что Бальдер сносит от Фритьофа всякое поругание. Пошлю к нему мужей осведомиться, какое удовлетворение он нам предложит; а не то вышлю его из края, ибо у нас нет достаточной силы, чтобы бороться с ним на этот раз».

Воспитатель Хильдинг отправился с поручением конунгов к Фритьофу, а с ним были и друзья Фритьофа. Они говорят так: «Того хотят конунги для примирения с тобою, Фритьоф, чтобы ты привез дань с Оркнейских островов, которая не выплачивалась с тех пор, как Беле умер; ибо они нуждаются в деньгах, выдавая сестру свою Ингеборг замуж с большим приданым». Фритьоф говорит: «Одно обязывает нас к соблюдению мира — уважение к отшедшим отцам нашим; но братья не исполнят договора. Я ставлю условием, чтобы все наше имущество было неприкосновенно, пока я буду в отсутствии». Это было обещано и утверждено клятвою.

Вот Фритьоф пускается в путь, выбрав себе в помощь храбрых и сильных мужей. Всех вместе их было восемнадцать. Они, его мужи, спросили Фритьофа, не хочет ли он прежде заехать к конунгу Хельге и примириться с ним и отмолить от себя гнев Бальдера. Фритьоф молвил: «Клянусь никогда не просить мира у конунга Хельге». После того он взошел на Эллиду, и они пустились вдоль по фьорду Согн.

По отъезде Фритьофа Хальвдан сказал брату своему Хельге: «Было бы справедливее как-нибудь наказать Фритьофа за его преступление. Сожжем его двор и подымем на него и на людей его такую бурю, чтоб им никогда не справиться». Хельге сказал, что это следует сделать. Тогда они сожгли все строения во Фрамнесе и расхитили все имущество. Потом послали они за двумя колдуньями, Хейд и Хамгламой[12], и дали им денег, с тем, чтобы они накликали на Фритьофа и мужей его такую непогоду, от которой бы все погибли в море. Они изготовили чары и взошли на подмостки с колдовством и заклинаниями.
Глава VI. Плавание Фритьофа к Оркнейским островам

Только что Фритьоф со своими людьми вышел из Согна, посвежел ветер и сделалась сильная буря. Поднялась тогда большая волна. Понесся корабль очень быстро, ибо он был легок на ходу и лучшего не могло быть на море. Тогда Фритьоф запел песню:

«Я выпустил из Согна, —
а девы пили мед среди Бальдерсхаге, —
осмоленного коня ветров.
Теперь крепче стала буря;
добрый день невестам, которые ласковы к нам,
хотя бы Эллида и пошла ко дну!»

Бьёрн промолвил: «Лучше бы тебе заняться другим делом, чем петь о девах Бальдерсхаге». «От того не стало бы тише, — сказал Фритьоф». Вот их понесло на север к проливу между островами, которые называются Солундами[13]. Был тогда ветер всего сильнее. Тогда запел Фритьоф:

«Море начинает высоко вздыматься,
так что оно ударяет о тучи;
старые заклинанья вызывают то,
что воды сдвигаются с места.
Не стану я с Эгиром в непогоду бороться;
пусть Солунды льдистые защитят мужей».

Они пристали к Солундским островам и решились там обождать, и тогда погода утихла. Тогда они переменили намерение и отчалили от острова. Плавание казалось им приятным, ибо ветер сначала был попутный. Но вот ветер стал крепчать. Тогда запел Фритьоф:

«Бывало, во Фрамнесе,
ездил я на веслах в гости к Ингеборг;
ныне на парусах
надо плыть при свежем ветре,
заставлять проворно
бежать водяного зверя».

И когда они отплыли далеко от земли, море во второй раз сильно взволновалось, и сделалась великая буря с такою снежною метелью, что от одного штевня не виден был другой. И так стало заливать корабль, что нужно было беспрестанно черпать воду. Тогда запел Фритьоф:

«Из-за колдовской бури не видать людей;
мы попали в бурун, славные дружинники.
Скрылись Солунды;
и все восемнадцать мужей
воду черпают, спасая Эллиду».

Бьёрн молвил: «Многое увидит, кто далеко поедет». «Правда, побратим», — сказал Фритьоф и запел:

«Хельге — виновник того,
что вырастают волны инеегривые.
Это не то,
что в Бальдерсхаге целовать лучезарную невесту.
Не одинаково меня любит Ингеборг и конунг;
лучше хотел бы я ей поручить мое счастье».

«Может быть, — говорит Бьёрн, — она желает, чтоб тебе было лучше теперешнего. Все же и это теперь неплохо изведать». Фритьоф сказал, что представился случай испытать добрых спутников, хотя приятнее было бы в Бальдерсхаге. Они принялись за работу бойко, ибо тут сошлись все могучие мужи, и корабль был из лучших, какие виданы в северных странах. Фритьоф запел песню:

«Весь Эгир кажется мне таким,
как будто сеет кто тлеющий пепел.
Низвергаются высокие волны,
насыпают курган лебединые взлеты.
Вот вскинута Эллида на крутой волне».

Тут налетели огромные валы, так что все люди качают воду. Фритьоф запел песню:

«Сильно окатило меня.
Дева будет плакать —
там, где холсты белились, —
если придется мне погрузиться
в лебединый холм:
Эллида полна воды».

Бьёрн молвил: «Не думаешь ли ты, что согнские девы много роняют слез по тебе?» Фритьоф сказал: «Конечно, мне приходит это на мысль». Потом волны так ударили в передний конец, что они полились водопадами; но к счастию корабль был крепок и на борту были надежные спутники. Тогда Бьёрн пропел песню:

«Тут не так,
как если бы дева пила за твое здоровье,
как если бы убранная кольцами
подзывала тебя к себе;
солоны глаза, омоченные морскою водой,
крепкие руки изнурены,
болят мои веки».

Асмунд отвечает: «Не беда, что вам пришлось испытать силу рук, ибо вы не жалели о нас, когда мы протирали себе глаза, в то время как вы так рано вставали в Бальдерсхаге». «Но что ж ты не поешь, Асмунд?» — говорит Фритьоф. «За этим дело не станет», — сказал Асмунд и запел песню:

«Здесь была тревога у мачты,
когда море обрушилось на корабль;
я должен был работать на нем за восьмерых.
Веселее было носить завтрак в девичий терем,
нежели вычерпывать воду из Эллиды на крутой волне».

«Ты не низко ценишь свою помощь», — сказал Фритьоф и улыбнулся. — Однако ж ты уподобляешься рабскому племени, желая заняться приготовлением кушанья». Тут ветер снова так усилился, что волны, которые со всех сторон рвались на корабль, казались бывшим на нем похожими на утесы и скалы. Тогда запел Фритьоф:

«Сидел я на перине в Бальдерсхагене,
как мог, перед дочерью конунга;
теперь неизбежно взойду я на ложе Ран,
и другой — на ложе Ингеборг».

Бьёрн сказал: «Горький раздается плач, побратим, и уныние слышится в твоих словах; жаль такого доброго молодца». Фритьоф сказал: «Это не уныние и не плач, хоть я и пою о наших любовных поездках; но может статься, об них говорено более, чем следовало. Однакож большей части людей смерть казалась бы вернее жизни, если б с ними случилось то, что с нами; но я тебе еще что-то скажу». И запел:

«Искупил я ту мою поездку:
ко мне, а не к тебе,
с восемью прислужницами выходила беседовать Ингеборг;
мы с нею в Бальдерсхаге поменялись
испытанными в огне кольцами,
недалече был тогда
страж земель Хальвдана[14]».

Бьёрн сказал: «Будем, побратим, довольны тем, что случилось». Вдруг вал обрушился на корабль с такой силой, что клампы и оба галса были оторваны и за борт выброшены четыре человека, которые все и потонули. Тогда Фритьоф запел:

«Оба галса порвались при великом волнении моря;
погрузились четыре товарища в пучину бездонную.

«Теперь похоже на то, — сказал Фритьоф, — что некоторые из наших людей отправляются к Ран. Но наше появление не покажется приличным, если мы придем туда, не снарядившись как подобает храбрым. Мне сдается, что каждому из мужей следовало бы иметь при себе несколько золота». И он разрубил на части кольцо Ингеборг и роздал куски своим людям, и запел песню:

«Червленое кольцо, некогда принадлежавшее
богатому родителю Хальвдана,
надо разрубить,
прежде нежели нас погубит Эгир.
Пусть на гостях у видят золото,
— это прилично могучим воителям,
если нам нужно будет
угощение в палатах Ран».

Бьёрн сказал: «Это еще не верно, хотя и вероятно». Тогда Фритьоф и люди его заметили, что корабль унесло далеко вперед; но они не знали куда, ибо их отовсюду окружала мгла, так что ничего не было видно между кормой и носом за волнением и бурей, туманом и снегом и страшной стужей. Вот Фритьоф взлез на мачту и сказал своим товарищам, когда спустился: «Я видел чудное зрелище: огромный кит лег кольцом вокруг корабля; догадываюсь, что мы приблизились к какой-то земле и что он хочет помешать нам пристать; мне сдается, что конунг Хельге поступает с нами не дружески и посылает нам что-то недоброе. Вижу двух женщин на хребте кита, и они-то, конечно, вызвали эту грозную бурю своими злыми чарами и заклинаниями. Теперь мы испытаем, что сильнее — наше счастье или их колдовство; вы правьте прямо на них, а я острогами задам этим чудовищам». И пропел песню:

«Вижу двух колдуний на волне;
их прислал сюда Хельге,
им спину разрежет пополам Эллида,
прежде нежели уйдет с моря».

Говорят, что заклинаниями была придана Эллиде чудесная способность понимать человеческую речь. Вот Бьёрн сказал: «Теперь мы увидим, каково расположение к нам братьев», — и он бросился к рулю, Фритьоф же схватил рогатину и побежал к носу корабля и пропел песню:

«Добро, Эллида
Беги по волнам!
Разбей колдуньям зубы и лоб,
скулы и челюсти злым бабам;
переломи ногу или обе этим чудовищам».

Тут он пустил рогатиной в одну из колдуний-оборотней; передний же конец Эллиды попал в спину другой, и у обеих переломан был хребет; кит же пошел поспешно ко дну, и его более не видали. Тогда ветер стал утихать, но корабль был уже полон воды. Фритьоф кликнул своих людей и велел им отливать корабль. Бьёрн заметил, что это бесполезный труд. «Берегитесь отчаиваться, побратим! — сказал Фритьоф. — Прежде водилось у храбрых людей помогать, пока есть силы, что, бы потом ни случилось». Фритьоф пропел песню:

«Нечего, храбрые мужи, опасаться смерти.
Будьте веселы, дружинники мои!
Мне сны предвещают,
что Ингеборг будет моею».

Между тем они отлили корабль и подошли близко к берегу, но вдруг против них опять поднялась буря. Тогда Фритьоф схватил два весла в передней части судна и стал грести ими во всю мочь.

Вот погода прояснилась, и они увидели, что прибыли к Эфьесунду, и причалили. Спутники страшно устали; но Фритьоф был так бодр, что перенес на берег восемь человек, а Бьёрн двоих, Асмунд одного. Тогда запел Фритьоф:

«Я перенес к огню
изнуренных непогодой
восьмерых храбрых мужей;
я сложил парус на песок,
не легко бороться с морскою силою».
Глава VII. Фритьоф у Ангантира

Ангантир был в Эфье, когда Фритьоф и его люди пристали к берегу. У Ангантира был обычай, что пока он пировал с друзьями, у окна пиршественного зала должен был сидеть один из мужей его — наблюдать погоду и быть на страже. Он должен был пить из звериного рога, и наполняли ему другой, как только один бывал выпит. Хальваром звали мужа, бывшего на страже, когда прибыл Фритьоф. Хальвар увидел прибытие Фритьофа и людей его и запел песню:

«Вижу, как в бурю мужи на Эллиде черпают воду;
их шестеро, а семеро гребут;
тот, который у штевня наваливается на весла,
похож на смелого Фритьофа».

И осушив рог, он бросил его в палату через окно и сказал женщине, наливавшей ему питье:

«Женщина с красивой походкой,
подыми с пола выпуклый рог,
опорожненный мною.
Я вижу на море людей,
утомленных ненастием,
которым может понадобиться помощь,
прежде чем достигнут гавани».

Услышав слова, произнесенные Хальваром, ярл спросил, что случилось. Хальвар отвечал: «Сюда прибыли какие-то люди; они очень устали, а кажется, это добрые бойцы; один из них так силен, что переносит остальных на берег». Ярл сказал: «Подите к ним навстречу и примите их с честью, если это Фритьоф, сын Торстена херсира[15], моего друга, знаменитого всякими подвигами». Тогда заговорил муж, по имени Атле, великий викинг: «Теперь окажется, справедлива ли молва, будто Фритьоф поклялся никогда прежде другого не просить мира».

Их было вместе десять человек, злобных и алчных берсерков; сошедшись теперь с Фритьофом и людьми его, они взялись за оружие, и Атле сказал: «Тебе, Фритьоф, лучше всего обратиться на нас: ведь, повернувшись один к другому, орлы дерутся. Вот, Фритьоф, тебе случай сдержать свое слово и не разговаривать ранее других о мире». Фритьоф устремился на них и запел:

«Где вам, бородатые трусы-островитяне,
справиться с нами.
Чем мне просить мира, пойду один на десятерых».

Тогда пришел Хальвар и молвил: «Ярл хочет, чтобы вы все были приняты у него с приветом, и никто не должен нападать на вас». Фритьоф отвечает, что он охотно принимает это, но готов и на другое. После того идут они к ярлу, и принял он Фритьофа и всех людей его хорошо, и остались они у него на зиму и были хорошо почтены ярлом. Он часто расспрашивал о их странствованиях. Бьёрн пропел песню:

«Воду отливали мы, веселые мужи,
восемнадцать дней,
между тем как холодные брызги
обдавали нас через оба борта».

Ярл сказал: «Конунг Хельге строил вам козни, и беда иметь дело с такими конунгами, которые только и умеют губить людей колдовством. «Знаю также, — сказал Ангантир, какое поручение дано тебе, Фритьоф: ты прислан сюда за данью, и я коротко тебе отвечу: Хельге конунг от меня дани не получит. Но у тебя будет столько денег и всякого добра, сколько тебе угодно, и ты можешь, если пожелаешь, назвать это данью или как тебе вздумается». Фритьоф сказал, что он готов принять деньги.
Глава VIII. Конунг Ринг получает Ингеборг

Теперь нужно сказать о том, что происходило в Норвегии после отъезда Фритьофа. Братья велели сжечь все строения во Фрамнесе; между тем колдовавшие сестры свалились с колдовских подмостков, и обе переломили себе спину. В ту осень конунг Ринг приехал на север в Согн, чтобы жениться, и был великолепный пир, когда он праздновал свою свадьбу с Ингеборг. Он спрашивает Ингеборг: «Как тебе досталось доброе кольцо, что у тебя на руке?» Она сказала, что оно прежде принадлежало отцу ее. Конунг сказал: «Это дар Фритьофа, и ты его сейчас же сними с руки: у тебя не будет недостатка в золоте, когда ты приедешь в Альфхейм». Тогда она отдала кольцо жене Хельге и просила передать его Фритьофу, когда он воротится. Ринг конунг отправился тогда домой с женою своей и очень полюбил ее.
Глава IX. Фритьоф возвращается с данью

Следующею весною уехал Фритьоф с Оркнейских островов, и расстались они с Ангантиром в дружбе. Хальвар отправился с Фритьофом. А когда они прибыли в Норвегию, узнал он, что жилье его сожжено, и когда он прибыл во Фрамнес, молвил Фритьоф: «Почернело мое жилище здесь, и не друзья побывали здесь», — и он пропел песню:

«Пили раньше во Фрамнесе смелые мужи с отцом моим.
Ныне вижу я тот дом сожженным;
я должен владыкам отплатить за зло».

Тогда он стал советоваться со своими мужами, что ему предпринять; но они просили, чтоб он сам подумал о том. Он сказал, что прежде всего хочет вручить дань. Они поплыли на веслах через фьорд в Сирстранд. Там услышали они, что конунги в Бальдерсхаге были при жертвоприношении Дисам. Фритьоф отправился туда с Бьёрном, Хальвару же и Асмунду поручил потопить между тем все суда, большие и малые, стоявшие поблизости; так они и сделали. Потом Фритьоф и Бьёрн пошли к воротам Бальдерсхаге. Фритьоф хотел войти. Бьёрн просил его поступать осторожно, когда он захотел войти один. Фритьоф попросил его остаться перед входом на страже и запел:

Один войду я в храм;
не нужно мне товарищей,
чтобы отыскать конунгов.
Подожгите их дом,
если я не возвращусь нынче вечером».

Бьёрн отвечал: «Хорошо сказано!» Затем Фритьоф вошел и увидел, что в палате Дис не много народу. Конунги были при жертвоприношении Дисам, сидели и пили. На полу был разложен огонь, а перед огнем сидели женщины и грели богов; другие мазали их и тканями вытирали. Фритьоф подошел к конунгу Хельге и сказал: «Теперь ты, конечно, желаешь получить дань». Тут он замахнулся кошельком, в котором было серебро, и ударил конунга по носу так сильно, что у него вывалилось изо рта два зуба, а сам он упал с седалища в беспамятстве. Хальвдан подхватил его так, что он не упал в огонь. Тогда Фритьоф пропел песню:

«Возьми ты дань,
вождь бойцов, передними зубами,
если ничего лучшего не требуешь;
серебро лежит на дне этого кошелька,
который мы с Бьёрном вместе добыли».

В той палате было не много людей, потому что пили в другом месте. Отходя от стола, Фритьоф увидел дорогое кольцо на руке у жены Хельге, которая грела Бальдера перед огнем. Фритьоф схватил кольцо, но оно крепко держалось у нее на руке, и он потянул ее по полу к двери; тогда Бальдер упал в огонь. Жена Хальвдана быстро схватила ее, и тогда бог, которого она грела, также упал в огонь. Пламя охватило обоих богов, перед тем обмазанных, и потом ударило в крышу, так что весь дом запылал. Фритьоф завладел кольцом, прежде чем он вышел. Тогда Бьёрн спросил его, что случилось при нем в храме, а Фритьоф поднял кольцо и пропел песню:

«Хельге получил удар,
кошелек полетел ему в лицо,
брат Хальвдана свалился с почетного места.
Бальдер начал гореть,
но кольцо я наперед взял.
Потом вытащил я,
нагнувшись,
быстро сгорающую головню из огня».

Люди говорят, что Фритьоф закинул горящую головню на покрытую берестой кровлю, так что зал (храм) запылал весь. И он запел песню:

«Поспешим к берегу,
потом великое предпримем;
синее пламя распространяется по Бальдерсхаге.

Затем они пошли к морю.
Глава Х. Бегство Фритьофа из отечества

Только что конунг Хельге опомнился, послал он погоню за Фритьофом и велел убить его со всеми его спутниками: «Тот заслужил смерть, кто не чтит никакой святыни». Трубою созвана была придворная челядь[16]. Когда они выходили из палаты, то увидели, что вся она пылала. Конунг Хальвдан отправился туда с частью войска, а конунг Хельге пустился за Фритьофом и его спутниками; но те были уже на корабле, который качался, отплывая. Тут конунг Хельге и мужи его заметили, что все их суда повреждены; они должны были возвратиться к берегу и потеряли несколько человек. Конунг Хельге был так разгневан, что пришел в бешенство. Он стал натягивать свой лук и, положив стрелу на тетиву, хотел выстрелить в Фритьофа, но так напрягал силы, что обе дуги разлетелись в куски. Увидев это, Фритьоф схватил два весла на Эллиде и принялся грести с таким напряжением, что оба они также переломились, и он запел песню:

«Я целовал молодую Ингеборг,
дочь Беле, в Бальдерсхаге;
весла на Эллиде переломились
точно так же, как лук Хельге».

После того подул ветер с земли вдоль фьорда; они подняли паруса и поплыли; Фритьоф сказал им, чтоб они постарались не слишком долго пробыть там. Они поплыли вдоль Согнского залива, и Фритьоф пропел песню:

«Плыли мы из Согна.
Так ехали мы прошлый раз.
Тогда разыгрался огонь в усадьбе нашей,
а теперь разгорается костер
посреди рощи Бальдера.
За это буду волком[17], верно;
знаю, так будет провозглашено».

Бьёрн сказал Фритьофу: «Что теперь предпримем, побратим?» «Не останусь я здесь в Норвегии. Хочу я испытать образ жизни воителей и плавать викингом». После того они летом посетили острова и шхеры и добыли себе много имущества и славы; осенью же отправились они на Оркнейские острова, и Ангантир принял их хорошо, и они там зимовали.

Когда Фритьоф уехал из Норвегии, конунги держали тинг и объявили его изгнанным из всех своих владений и присвоили себе всю его собственность. Хальвдан конунг поселился во Фрамнесе и снова выстроил двор на место сожженного. И таким образом они все восстановили в Бальдерсхаге; но много прошло времени, прежде нежели огонь был потушен. Хельге конунгу было всего больнее, что боги сгорели. Много стоило издержек, чтобы храм Бальдера возобновить совершенно в прежнем виде. Конунг Хельге стал жить в Сирстранде.
Глава XI. Фритьоф у конунга Ринга и Ингеборг

Фритьофу легко доставались богатство и почет, куда он ни ездил. Убивал злодеев и свирепых викингов, но бондов и купцов он оставлял в покое. Был он тогда снова прозван Фритьофом Смелым. У него собралась большая надежная дружина, и стал Фритьоф очень богат движимым имуществом. А когда Фритьоф проплавал четыре зимы викингом, отправился он на восток и остановился в Вике[18]. Тогда сказал Фритьоф, что он собирается выйти на сушу, «а вы отправляйтесь в поход на зиму, так как мне начинают надоедать походы. Поеду я в Уплёнд и повидаюсь с конунгом Рингом. А вы встречайте меня здесь к лету, а я приеду сюда в первый летний день». Бьёрн промолвил: «Это намерение неразумно, но все же поступай по своей воле. Хотел бы я, чтобы мы отправились на север в Согн и убили обоих конунгов, Хельге и Хальвдана». Фритьоф ответил: «Ни к чему это, и хочу я более поехать и навестить Ринга конунга и Ингеборг». Бьёрн сказал: «Не расположен я к тому, чтобы ты подвергался опасности, один попавши в его власть, так как Ринг умен и знатен родом, хотя он и довольно стар». Фритьоф сказал, что он позаботится о себе, «а ты, Бьёрн, позаботься между тем о людях». Они сделали, как он приказал.

Осенью Фритьоф поехал в Уплёнд, так как он хотел увидеть любовь Ринга конунга и Ингеборг. Перед приездом туда он надел сверх платья широкую шубу и был весь космат; у него были две палки в руках, а на лице маска, и он притворился очень старым. Потом встретил он мальчиков-пастухов, приблизился нерешительно и спрашивает: «Откуда вы?» Они ответили: «Мы живем в Стрейталанде, близ конунгова жилища». Старик спрашивает: «Что, Ринг — могущественный конунг?» Они отвечали: «Нам кажется, ты уже так стар, что мог бы и сам знать все, что касается конунга Ринга». Старик сказал, что он более заботится о выварке соли, чем о делах конунгов. Потом он отправился к палате и под вечер вошел в палату и представился очень жалким и, заняв место у двери, надвинул капюшон на голову и спрятался под ним. Ринг конунг молвил Ингеборг: «Там вошел в палату человек, ростом гораздо выше других». Королева отвечает: «Тут нет ничего необыкновенного». Тогда конунг сказал молодому служителю, стоявшему у стола: «Поди спроси, кто этот человек в шубе, откуда он и какого он рода». Юноша побежал к пришельцу и сказал: «Как тебя зовут, старик? Где ты ночевал, откуда ты родом?» Человек в шубе отвечал: «Много зараз ты спрашиваешь, юноша, но сумеешь ли отдать отчет во всем, что я тебе скажу?» «Сумею», — отвечал тот. Человек в шубе сказал: «Тьофом (Вором) меня зовут; у Волка был я этой ночью, а в Скорби был я вскормлен». Слуга побежал к конунгу и передал ему ответ пришельца. Конунг сказал: «Ты хорошо понял, юноша! Я знаю округ, который зовут Скорбь, возможно также, что этому человеку невесело жить на свете. Он, наверное, умный человек и мне нравится». Королева сказала, что странен такой обычай, «что ты столь охотно разговариваешь со всяким, кто сюда придет. Чего же в этом человеке хорошего?» Конунг молвил: «Тебе это не лучше известно. Я вижу, что он думает про себя более, чем говорит, и зорко осматривается кругом». После того конунг велел подозвать его к себе, и человек в шубе приблизился к конунгу, совершенно сгорбившись, и приветствовал его тихим голосом. Конунг сказал: «Как зовут тебя, великий муж?» Человек в шубе в ответ пропел песню:

«Меня звали Фритьофом —
когда я ездил с викингами;
Хертъофом[19] — когда я огорчал вдов;
Гейртьофом — когда метал копья;
Гунтьофом — когда ходил в бой;
Эйтьофом — когда опустошал острова;
Хельтьофом — когда хватал младенцев;
Вальтьофом — когда побеждал мужей.
После того скитался я с соловарами,
нуждаясь в помощи перед приходом сюда».

Конунг молвил: «От многого принял ты название вора (тьофа), но где ты ночевал и где твое жилище? Где ты вскормлен и что привело тебя сюда?» Человек в шубе отвечает: «В Скорби я вскормлен, у Волка я ночевал, желание привело меня сюда, жилища не имею». Конунг ответил: «Может быть, ты несколько времени питался в Скорби, но возможно также, что ты родился в Мире[20]. Ты должен был ночевать в лесу, ибо здесь поблизости нет поселянина, которого звали бы Волком. А что ты говоришь, будто у тебя нет жилища, так это, может быть, потому, что оно для тебя мало имеет цены в сравнении с желанием, привлекшим тебя сюда». Тогда промолвила Ингеборг: «Поди, Тьоф, на другое угощение или в людскую[21]«. Конунг сказал: «Я уж достиг таких лет, что сам могу назначать место своим гостям. Скинь с себя шубу, пришелец, и садись по другую сторону возле меня». Королева отвечает: «Да ты от старости впал в детство, что сажаешь нищих подле себя». Тьоф молвил: «Не подобает, государь: лучше сделать так, как говорит королева, ибо я более привык варить соль, нежели сидеть у вождей». Конунг сказал: «Сделай, как я приказываю, ибо хочу поставить на своем». Тьоф сбросил с себя шубу, и был под нею темно-синий кафтан, и на руке доброе кольцо; стан был обтянут тяжелым серебряным поясом, за которым был большой кошель со светлыми серебряными деньгами, а на бедре висел меч. На голове он носил большую меховую шапку; у него были очень глубокие глаза и все лицо обросло волосами. «Вот так лучше, — говорит конунг. — Ты, королева, припаси ему хороший и приличный плащ». Королева сказала: «Ваша воля, государь! А мне дела нет до этого Тьофа (вора)». Потом ему принесли прекрасный плащ и посадили его на почетное место возле конунга. Королева покраснела, как кровь, когда увидела доброе кольцо; однако ж не захотела ни единым словом обменяться с гостем. Конунг же был очень ласков к нему и молвил: «У тебя на руке доброе кольцо, и, конечно, ты долго варил соль, чтобы добыть его». Тот отвечал:

«Это — все мое наследство после отца». «Может быть, — сказал конунг, — у тебя не более этого, но я думаю, что мало равных тебе соловаров, если только старость не слишком затемняет глаза».

Тьоф прожил там всю зиму и был радушно угощаем и всеми любим; он был ласков и весел со всеми. Королева редко с ним говорила, но конунг всегда был к нему приветлив.
Глава XII. Конунг Ринг едет в гости

Случилось однажды, что Ринг конунг собрался ехать на пир, а также и королева, со многими мужами. Конунг сказал Тьофу: «Хочешь ли ты ехать с нами или останешься дома?» Тот отвечал, что лучше поедет. «Это мне более нравится», — сказал конунг. Они отправились и в одном месте должны были ехать по льду. Тьоф сказал конунгу: «Лед кажется мне ненадежен, и мы здесь неосторожно поехали». Конунг сказал: «Часто бывает видно, что ты о нас заботишься». Вскоре лед под ними проломился. Тьоф подбежал и рванул к себе повозку со всем, что было на ней и внутри ее. Конунг и королева сидели в ней оба; все это и лошадей, запряженных в повозку, он вытащил на лед. Ринг конунг сказал: «Ты славно вытащил нас, и сам Фритьоф Смелый не сильнее потянул бы, если б он был здесь; вот каково иметь удалых спутников». Приехали они на пир; там ничего особенного не случилось, и конунг отправился домой с почетными дарами.
Глава XIII. Конунг Ринг в лесу

Проходит зима, и когда наступает весна, погода начинает улучшаться и лес зеленеть, а трава расти, и корабли могут ходить между странами.

Однажды конунг Ринг говорит своим людям: «Желаю, чтобы вы сегодня поехали со мною в лес погулять и полюбоваться прекрасными местами». Так и сделали; множество людей отправилось с конунгом в лес. Случилось, что конунг и Фритьоф очутились вместе в лесу вдали от других мужей. Конунг говорит, что чувствует усталость: «Хочу соснуть». Тьоф отвечает: «Поезжайте домой, государь! Это знатному мужу приличнее, чем лежать под открытым небом». Конунг молвил: «Этого бы мне не хотелось». Потом он лег на землю и крепко уснул и громко захрапел. Тьоф сидел около него и вынул меч из ножен и бросил его далеко прочь от себя. Через несколько мгновений конунг приподнялся и сказал: «Не правда ли, Фритьоф, что многое приходило тебе на ум, против чего ты однако ж устоял? За это будет тебе у нас большой почет. Я тотчас же узнал тебя в первый вечер, когда ты вошел в нашу палату, и мы не скоро тебя отпустим; может быть, тебе предстоит здесь что-нибудь великое». Фритьоф сказал: «Угощали вы меня, государь, хорошо и приветливо, а теперь мне в путь пора скорее, так как дружина моя придет вскоре ко мне навстречу, как я раньше распорядился». Затем они верхом поехали домой из лесу. К ним присоединилась челядь конунга, и они возвратились в палатку и пировали вечером. Тогда народу стало известно, что Фритьоф Смелый прогостил у них зиму.
Глава XIV. Фритьоф получает Ингеборг

Однажды рано утром послышался стук в дверь палаты, где спали конунг и королева и многие другие мужи. Конунг спросил, кто там стучится. Сказал тот, кто был снаружи: «Это Фритьоф; и готов я к отъезду». Тогда дверь отворили, и вошел Фритьоф и пропел песню:

«Теперь поблагодарю тебя,
ты щедро угощал кормящего орлов;
храбрый муж собрался в дорогу.
Буду помнить Ингеборг,
покуда оба мы живы;
пусть здравствует она!
Вместо поцелуя дать сокровище —
таков наш жребий».

Тогда он бросил Ингеборг доброе кольцо и просил ее принять его. Конунг улыбнулся этой песне и сказал: «Так вот ее благодарят за зимовку более, нежели меня, хотя она и не была к тебе ласковее, чем я». После того конунг послал своих служителей за напитками и яствами и сказал, чтобы все ели и пили перед отъездом Фритьофа. «Сядь и ты, королева, — сказал он Ингеборг, — и будь весела». Она возразила, что не может есть так рано. Конунг сказал: «Мы все вместе будем теперь есть». Так и сделали. Когда они попили несколько времени, тогда молвил Ринг конунг: «Я бы желал, чтоб ты здесь остался, Фритьоф, потому что мои сыновья по возрасту еще дети, а я уже стар и не в состоянии защищать страну, если б кто пошел на нее войною». Фритьоф сказал: «Тотчас должен я ехать, государь», и запел песню:

Живи ты, конунг Ринг,
счастливо и долго,
славнейший владыка под покровом вселенной.
Храни, вождь, супругу и край;
мне с Ингеборг уже не видаться».

Тогда запел Ринг конунг:

«Не уезжай так отсюда, Фритьоф,
дорогой воитель,
с мрачной душою.
Я воздам тебе за твои дары лучше,
нежели ты сам ожидаешь».

И еще пропел он:

«Я отдаю славному Фритьофу жену,
а с нею и все мое имущество».

Фритьоф подхватил и запел:

«Я не приму твоих даров, если у тебя, властитель,
нет смертельной болезни».

Конунг сказал: «Я бы тебе не предлагал того, если б не чувствовал, что это так. Я болен и тебе предпочтительно предоставляю эти дары, потому что ты лучше всех мужей в Норвегии, Передаю тебе также и имя конунга, потому что братья ее не предоставят тебе такой чести и не дадут тебе такой жены, как я». Фритьоф сказал: «Великая благодарность вам, государь, за ваше благодеяние, которое более, чем я ожидал. Но я удовольствуюсь именем ярла, высшего сана не желаю». Тогда конунг Ринг, ударив по рукам, передал Фритьофу господство над страною, которою он владел, а с тем вместе и имя ярла: Фритьоф должен был править, пока сыновья конунга Ринга достигнут совершеннолетия и будут способны сами управлять своею областью.

Ринг конунг лежал недолго, и когда он скончался, был великий плач по нем в государстве. Потом был насыпан курган над ним, и много имущества было положено туда по его повелению. Потом Фритьоф устроил роскошный пир, когда прибыли мужи его. Тут отпраздновали разом и тризну Ринга, и свадьбу Фритьофа с Ингеборг. После этого Фритьоф сел там править государством и стал знаменитым мужем. Они с Ингеборг имели много детей.
Глава XV. О Фритьофе и братьях Хельге и Хальвдане

Согнские конунги, братья Ингеборг, услышали весть, что Фритьоф имел власть конунга в Рингарике и женился на Ингеборг, их сестре. Хельге сказал Хальвдану, брату своему, что это необычайное и дерзкое дело, что она досталась сыну херсира. Они собирают большую рать и идут с нею в Рингарике и намереваются убить Фритьофа и покорить его государство. Узнав это, Фритьоф собрал войско и сказал королеве: «Новая война посетила наше государство; чем бы она ни кончилась, мы не желаем видеть вас недовольною». Она отвечает: «Дошло до того, что мы желаем тебе первенства (победы)». Тогда Бьёрн прибыл с востока на помощь Фритьофу. Потом пошли они на войну. И было по-прежнему: Фритьоф был первым в опаснейших схватках. Он держал единоборство с Хельге конунгом, и Фритьоф убил его. Тогда Фритьоф велел выставить щит мира, и война прекратилась. Фритьоф сказал Хальвдану конунгу: «Предлагается тебе одно из двух важных условий: либо все предоставить в мою власть, либо принять смерть, как твой брат; кажется, мне более удачи, нежели вам». Тогда Хальвдан избрал первое условие: подчинить себя и свое государство Фритьофу. Вот и стал Фритьоф господствовать над Сигнафильке, Хальвдан же должен был сделаться херсиром в Согне и платить Фритьофу дань, пока тот управлял Рингарике. Потом Фритьоф получил имя конунга в Сигнафильке, после чего он передал Рингарике сыновьям конунга Ринга, а после того покорил себе Хордаланд[22]. У них (у Фритьофа с Ингеборг) было двое сыновей, Гуннтьоф и Хунтьоф. Стали они знаменитыми мужами. И здесь заканчивают ныне сагу о Фритьофе Смелом.
                                                                        Примечания

«Сага о Фритьофе» в своей древнейшей, дошедшей до нас форме сложилась, по-видимому, в конце XIII или в начале XIV века. В XV веке она подверглась дальнейшей обработке, в которой и получила наибольшую известность. Содержание саги является, скорее всего, чистым вымыслом. Судя по обстановке (уже заселены Оркады, но Харальд Хорфаргер еще не подчинил конунгов) время действия саги — конец VIII или начало IX века.

[1] Сигнафильке (Согн) — область в юго-западной Норвегии, по обеим сторонам Согнефьорда.

[2] Чтобы понять это выражение, надо представить себе, что Согнефьорд шел от запада к востоку; в восточном углу от него отделялся маленький залив к северу; по западной стороне этого-то внутреннего залива и тянулся берег, о котором идет речь.

[3] Baldershage; hage — роща.

[4] К югу от Бальдерсхаге, на том же берегу.

[5] Pramnas — передовой, выдающийся мыс.

[6] Фритьоф — Это имя, представляющееся теперь простым, по своему происхождению — сложное: древнескандинавское (исландск.) Friðþjófr состоит из двух частей: frið — «мир» (покой) и þjófr — «вор», и таким образом, значит «Вор мира».

[7] по старой редакции саги, Ринг правил в Рингарике в Швеции, по новой — в Норвегии.

[8] Игра (исл. hnefatafl) — в точности неизвестна. Наличествовали доска (tafl) и фигуры двух цветов и различных достоинств. Кажется, кроме ходов фигурами, в игре учавствовали броски костей.

[9] Ядар (ныне Jaederen) — береговая полоса земли, ныне часть Ставангерского округа. Сокнарсунд (теперь Sokkensund) — пролив недалеко от Ставангера.

[10] Дисы — богини.

[11] В архивах А. И. Смирницкого сохранился принадлежащий ему стихотворный перевод скальдических стихов. Однако он счел целесообразным сохранить прозаический перевод Я. Грота, который мы и воспроизводим в настоящем издании (Прим. ред.).

[12] Хейд — частое имя гадательниц и колдуний. Хамглама — видимо, «принимающая обманчивые обличья», не то оборотень, не то гипнотизер.

[13] Солунды — острова перед входом в Согнефьорд, совр. Сулен.

[14] Вероятно, — Бальдер.

[15] Херсир (hersir) — правитель округа.

[16] Hirð — гридь, двор конунгов, дружина.

[17] Vargr í véum — так назывался осквернивший святыню храма.

[18] Vík — взморье перед Осло. Впрочем, так назывались и некоторые другие места в южной Норвегии.

[19] Здесь следует целый ряд имен, составленных из слова Тьоф (Þjófr) и другого, намекающего на воинственный характер викинга: Herþjófr, Geirþjófr, Gunnþjófr, Eyþjófr, Helþjófr, Valþjófr. Вот значение первой половины этих имен: her — рать, geir — копье, gunn — битва, еу — остров, Hel — богиня смерти, val — павшие в битве.

[20] Frið — мир.

[21] Gestaskali — особое строение, бывшее у богатых людей, куда отсылались незначительные гости, которых не принимали в главной палате.

[22] Земли к югу от Согна.

 

 

                                                                          

                                                           Сага о Гриме Мохнатые Щёки
                                                                 (Gríms saga loðinkinna)

                                                                               1. Женитьба Грима и исчезновение невесты

Как рассказывают о Гриме Мохнатые Щёки, он был высокий, сильный и очень храбрый. Его прозвали Мохнатые Щёки потому, что обе его щеки с рождения были покрыты тёмными волосами. Их не резало железо. Грим получил хозяйство на Хравнисте после Кетиля Лосося, своего отца. Он сделался богат. И он один правил почти всем Халогаландом.

Одного могущественного и знаменитого херсира в восточном Вике звали Харальд. Он женился на Гейрхильд, дочери конунга Сёльги, сына конунга Хрольва с Горы из Уппланда. Их дочь звали Лофтэна. Она была самой красивой из женщин и хорошо воспитана. Грим Мохнатые Щёки поехал туда на небольшом корабле с семнадцатью людьми и попросил Лофтэну себе в жёны. Там было решено о женитьбе, и он должен был приехать на свадьбу осенью. Но за семь ночей до свадьбы Лофтэна исчезла, и никто не знал, что с ней случилось. А когда он пришёл на свадьбу, он заметил отсутствие подруги, невеста пропала, однако он считал, что её отец к этому был никак не причастен. Грим провёл там три ночи, и пили они, хотя и с малой радостью. Затем он вернулся домой на Хравнисту.

Пятью годами раньше случилось так, что жена херсира Харальда умерла, а через год он женился на Гримхильд дочери Ёсура с севера из Финнмёрка и взял её к себе домой. Быстро оказалось, что она всё там испортила. И как выяснилось позже, она плохо относилась к своей падчерице Лофтэне.

Грим был очень недоволен тем, что ничего не знал о Лофтэне, своей невесте.

В это время, как часто бывало, в Халогаланд пришёл большой неурожай. Тогда Грим Мохнатые Щёки собрался из дому и поехал на своей лодке с двумя людьми. Он отправился на север мимо Финнмёрка и затем на восток в Гандвик. И когда он пришёл в этот залив, он увидел, что там было достаточно дичи. Он поставил там свой корабль, потом пошёл к хижине и развёл себе огонь.

Ночью они уснули, а проснулись от того, что начался шторм с сильной метелью. За этой бурей последовал такой лютый мороз, что всё замёрзло, как внутри, так и снаружи. Утром, одевшись, они вышли к морю. Тогда они увидели, вся дичь ушла прочь, так что ничего не осталось. Они посчитали, что теперь здесь лучше не оставаться, но не смогли уплыть. Тогда они вернулись в хижину и пробыли там весь день.

Ночью Грим проснулся от того, что кто-то смеялся снаружи хижины. Тогда он быстро вскочил, взял свой топор и вышел вон. Также с ним были, как всегда и стрелы Дар Гусира, которые ему подарил его отец Кетиль Лосось. А когда он вышел наружу, увидел он под кораблём двух женщин-троллей, которые схватили корабль с двух концов и собирались разломать его на части. Грим сказал вису:

Мой корабль
не для праздных забав
безобразниц
из бездны лав.
Море, брезгуя,
не отразило
ваши мерзкие
образины[1].

Та, что стояла ближе к нему, сказала вису:

Стынут на Севере немо,
скалы серые дочерна,
имя хранящие Феймы[2],
Хримнира дочери.
Рядом сестра со мною,
краше меня вполовину,
нынче вышла к морю,
Клейма — сестрино имя[3].

Грим сказал:

Дочери Тьяци,
худшей из прочих,
не продержаться
до края ночи —
станете падалью,
вот мой обычай,
волчью обрадовав
стаю добычей[4].

Клейма сказала:

Стреножил Хримнир
волн стада,
и скована вода
громадой льда.
Коль на подмогу
не придёт судьба,
вам дома не увидеть
никогда[5].

Грим сказал:

Стрел остриё
для Хримнира сук
станет подарком
умелых рук.
Силы троллей
бесполезны
в споре с остротою
лезвий[6].

Тогда Грим взял одну из стрел Дара Гусира и выстрелил в ту, которая стояла ближе к нему, так что она сразу была убита. Фейма сказала:

— Вот неудача, сестра Клейма.

Тогда она бросилась на Грима. Он ударил её топором и попал в лопатку. Она вскрикнула и побежала вдоль берега. Грим упустил топор, который крепко застрял в ране. Грим побежал за ней, и расстояние между ними не увеличивалось, ни уменьшалось, и в конце концов они пришли к большой скале. Впереди в этой скале он увидел большую пещеру. Там была узкая тропа, идущая вверх, и Фейма побежала по ней вверх как по ровному полю. А как только она начала подниматься на скалу, топор вывалился из раны. Грим сразу его поднял, и стал зацепляться топором в одном месте, пока стоял в другом, и потом лез на рукояти, и так он поднялся в пещеру. Там горел яркий огонь, у которого сидели два тролля. То были старик и старуха. Они упирались друг в друга ступнями. Оба они были в коротких и сморщенных куртках из шкур. Вполне можно было видеть у них обоих между ног причинные места. Его звали Хримнир, а её — Хюрья. Когда Фейма вошла в пещеру, они поздоровались с ней и спросили, где её сестра Клейма.

Она отвечает:

— Представьте, она лежит мёртвая на берегу, а я смертельно ранена. А вы тут разлеглись у огня.

Великан сказал:

— Это не такой уж большой подвиг, убить вас, одной из которых шесть зим, а другой — семь. А кто это сделал?

Фейма отвечает:

— Это сделал негодяй Грим Мохнатые Щёки. Эти отец и сын более других людей повинны в гибели троллей и горных великанов. Но раз он так делает, то никогда не получит свою жену Лофтэну. А ведь забавно, как они сейчас недалеко друг от друга.

Тогда Хримнир сказал:

— Это сделала моя сестра Гримхильд, а ей дано много умений.

Тут Фейма истекла кровью и упала мёртвой. Тут же Грим вошёл в пещеру и ударил старика Хримнира так сильно, что отрубил голову. Тогда старуха Хюрья вскочила и подбежала к нему, и они начали бороться, и каждый из них боролся стойко и долго, потому что она была огромный тролль, но Грим был силён. Но всё же кончилось тем, что он перебросил её через бедро, так что она упала. Тогда он отрубил ей голову, и затем, оставив её мёртвой, пошёл к своей хижине.
                                                                                   2. Грим освобождает Лофтэну от чар

На следующий день была хорошая погода. Тогда пошли они к морю и увидели, что на берег выбросило большого кита. Они пошли туда и приступили к разделке туши кита. Немного позднее Грим увидел, что пришли двенадцать человек. Они быстро приблизились. Грим поздоровался с ними и спросил, как их зовут. Тот, который был среди них главным, сказал, что его зовут Хрейдар Стремительный, и спросил, почему Грим хотел похитить у него его собственность. Грим сказал, что он первым нашёл кита.

— Разве ты не знаешь, — сказал Хрейдар, — что здесь мне принадлежит всё, что выбросило на берег?

— Я не знаю этого, — сказал Грим, — но раз так, тогда возьмём по половине.

— Я не хочу этого, — сказал Хрейдар. — Выбери одно из двух — отойди от кита, или мы будем биться.

— Мы скорее сделаем так, — сказал Грим, — чем потерять всего кита.

И потом они начали биться, и нападение было очень жестоким. Хрейдар и его люди были изрядные рубаки и умело владели оружием, и за малое время погибли оба человека Грима. Битва была очень жестокой, но всё же кончилось тем, что Хрейдар погиб и все его люди. Грим тоже упал как от ран, так и от усталости. Лежал он там теперь среди убитых на берегу и не думал ни о чём, кроме смерти.

Но когда он пролежал немного времени, он увидел, что пришла женщина, если её можно было так назвать. Она была не выше, чем семилетняя девочка, но такая толстая, что Грим подумал, что он не смог бы её обхватить. У неё было длинное, мрачное и чёрное лицо, кривой нос, широкие плечи, ввалившиеся щёки, мерзкий вид и остриженные спереди волосы. Чёрными были у неё и волосы, и кожа. Она была в сморщенной меховой куртке, которая едва прикрывала ей зад. Она показалась ему отвратительной, потому что у неё надо ртом свисали сопли.

Она подошла туда, где лежал Грим, и сказала:

— Низко пали теперь вожди халейгов, но хочешь ли ты, Грим, чтобы я спасла тебе жизнь?

Грим отвечает:

— Вряд ли мне это понравится, ведь ты такая страшная. Но как твоё имя?

Она отвечает:

— Меня зовут Гейррид Ложе Гандвика. Можешь считать, что здесь в этом заливе у меня есть кое-какая власть, и я могу оказать тебе услугу.

Грим отвечает:

— Есть древнее присловье, что каждый жаден до жизни, и я выбираю, чтобы ты спасла мне жизнь.

Тогда она сунула его за пазуху как младенца и побежала с ним так быстро, что ветер засвистел. Она не останавливалась, прежде чем они не пришли к одной большой пещере, и когда она отпустила его, то показалась Гриму ещё страшнее, чем прежде.

— Вот ты здесь, — сказала она, — и хочу я, чтобы ты отплатил мне за то, что я спасла тебя и принесла сюда, и теперь поцелуй меня.

— Я никак не смогу этого сделать, — сказал Грим, — ты кажешься мне такой ужасной.

— Тогда я не буду оказывать тебе услугу, — сказала Гейррид, — и я посмотрю, как быстро ты будешь мёртвый.

— Тогда всё же пусть будет так, — сказал Грим, — хотя мне это очень не нравится.

Тогда он подошёл к ней и поцеловал её. Она не показалась ему такой плохой на ощупь, хотя она казалась покрытой инеем. Наступил вечер. Тогда Гейррид приготовила постель и спросила, хочет ли Грим лечь один или с ней. Грим ответил, что предпочёл бы лечь один. Она сказала, что тогда не хочет тратить время на то, чтобы лечить его. Грим увидел, что это ему необходимо, и сказал самому себе, что лучше лечь с ней, раз у него нет другой возможности. Тогда он так и сделал. Прежде она перевязала все его раны, и оказалось, что он не чувствовал ни боли, ни жжения. Ему показалось очень удивительным, какие мягкие у неё были пальцы, при этом насколько безобразными казались её руки, которые больше походили на когти коршуна, чем на человеческие руки. Но как только они пришли в постель, Грим заснул.

А проснувшись, он увидел, что в постели возле него лежит такая прекрасная женщина, что едва ли он видел подобную. Он удивился, как она была похожа на Лофтэну, его невесту. Внизу у края кровати он увидел ту зловещую шкуру женщины-тролля, в которой была Гейррид Ложе Гандвика. Эта слабосильная женщина была в беде. Он быстро встал, бросил эту шкуру в огонь и сжёг в уголь.

Затем он пошёл и побрызгал водой на женщину, так что она проснулась и сказала:

— Теперь для нас обоих хорошо: я спасла тебе жизнь, а ты освободил меня от проклятия.

— Как ты очутилась здесь, и каким образом ты оказалась в таком состоянии? — сказал Грим.

Она отвечает:

— Вскоре после того, как ты уехал с востока из Вика от моего отца Харальда, ко мне явилась моя мачеха Гримхильд и сказала так: «Теперь я отплачу тебе, Лофтэна, за то, что ты показывала мне строптивость и упрямство с тех пор, как я пришла в эту страну. Пусть станет так, как я скажу: ты станешь безобразнейшей женщиной-троллем, отправишься на север в Гандвик, поселишься там в пещере и будешь сидеть там вместе с моим братом Хримниром, и вы оба будете много и плохо браниться, но чем больше ты будешь ожесточаться, тем будет хуже. И ты будешь отвратительна всем, и троллям, и людям, — сказала она. — И ты будешь под этим проклятием всю свою жизнь и никогда не освободишься, разве что какой-нибудь человек не согласится для тебя на три вещи, о которых ты попросишь, но я знаю, что никто не согласится. Во-первых, он должен попросить тебя спасти ему жизнь, во-вторых — поцеловать тебя, и в-третьих — лечь с тобой в одну постель, когда всё остальное будет уже выполнено». Теперь ты выполнил со мной все эти вещи, хотя тебя и вынудили. А сейчас я хочу, чтобы ты отвёз меня на восток в Вик к моему отцу и после этого отпраздновал со мной свадьбу, как было задумано.

Затем они пошли домой к хижине Грима, и вокруг снова было достаточно добычи. В каждом заливе лежал кит. Теперь он нагрузил свою лодку, и когда был готов, отправился в море, и на корабле было двое, Грим и Лофтэна. Тогда он воспользовался тем искусством, которое применяли его отец Кетиль Лосось и другие люди с Хравнисты: он поднял паруса в штиль, и сразу подул попутный ветер. И он поплыл домой на Хравнисту, и люди считали, что он вернулся с того света.
                                                                                3. Грим идёт на поединок с Сёрквиром

Немного позднее Грим пришёл в Вик на восток, и Лофтэна поехала с ним. Тогда Гримхильд одна правила почти всем там на востоке. А когда Грим вернулся, он схватил Гримхильд, набросил ей на голову мешок и забил камнями до смерти, а перед этим он рассказал херсиру Харальду, что произошло. Тогда он сыграл свадьбу с Лофтэной и потом поехал домой на Хравнисту. А херсир Харальд женился в третий раз и взял в жёны Торгунн дочь Торри.

Грим и Лофтэна не долго жили вместе, прежде чем у них родилась дочь, которую звали Брюнхильд. Она выросла на Хравнисте и была очень красивой девушкой. Грим и её очень любил. А когда ей было двенадцать лет, к ней посватался человек, которого звали Сёрквир и который был сыном Свади, сына Раудфельда, сына Барда, сына Торкеля Связанные Ноги. Она не хотела выходить за него, и поэтому Сёрквир вызвал Грима на поединок. Грим согласился. Сёрквир был с материнской стороны родом из Согна, и у него там были свои хутора. Поединок отсрочили на полмесяца.

Одного херсира в Норвегии звали Асмунд. Он хозяйничал на том хуторе, что назывался Поляна Медведицы. Он был женат, и у него был сын, которого звали Ингьяльд. Он был очень храбрый человек и часто бывал у Грима Мохнатые Щёки, и между ними была большая дружба, и хотя Ингьяльд был из них старше, Грим был гораздо сильнее. Ингьяльд женился на женщине, которую звали Дагню, дочь Асмунда, которого прозвали Гнодар-Асмунд, и сестра Олава, конунга воинов. С ней у него был сын, которого звали Асмунд, который позднее был побратимом Одда Путешественника, который был с Сигурдом Кольцо на Бравеллире, и которого по другому звали Одд Стрела.

В назначенное время Сёрквир пришёл на поединок с одиннадцатью людьми. Все они были берсерки. Тогда пришёл и Грим, с ним были Ингьяльд и много бондов из Халоголанда. Они начали поединок, и Грим должен был бить первым. У него был меч Драгвендиль, которым принадлежал его отцу. Трёстом звали того, кто держал перед Сёрквиром щит. Грим нанёс первый удар такой сильный, что расколол щит по всей длине, а остриё меча попало в левое плечо Трёста и рассекло этого человека поперёк на части до правого бедра, а потом меч повернул в бедро Сёрквира так, что отрубил ему обе ноги, одну выше колена, а вторую ниже, и он упал мёртвым. Ингьяльд с другими занялись с оставшимися десятью и не останавливались, пока все они не были убиты. Тогда Грим сказал вису:

С дюжины дюжих
берсерков
мы сняли здесь
смертную мерку,
в былом теперь
Сёрквир герой,
и Трёст
навсегда второй[7].

И ещё сказал он:

Предкам вторя,
заклинаю тьму —
ни насилию без боя,
ни ярму
дочь не дам,
в любви неодолим
древо шелка
не оставит Грим[8].

После поединка Грим вернулся домой, а Ингьяльд на Поляну Медведицы. Чуть позже умер его отец, и тогда принял он всю собственность и сделался зажиточным бондом и очень щедрым хозяином.
                                                                                         4. О потомках Грима Мохнатые Щёки

Несколькими зимами раньше умер Бёдмод сын Фрамара. У него с женой Хравнхильд была одна дочь, которую звали Торню. Её сыном был Торбьёрн Жабры, отец Кетиля Плоскостопого, отца Торню, на которой женился Хергильс Зад Как Пуговица. Хравнхильд тогда вернулась домой на Хравнисту к своему брату Гриму.

Одного знаменитого человека звали Торкель. Он был ярлом над Наумдалирском фюльком. Он поехал на Хравнисту и посватался к Хравнхильд. Её выдали за него замуж. Их сыном был Кетиль Лосось, который сжёг в доме Харека и Хрёрека, сыновей Хильдирид, за то что они оклеветали Торольва, его родича[9]. После этого Кетиль уехал в Исландию и занял там землю между Бычьей Рекой и Лесной Рекой и поселился в Капище. Его сыном был Хравн, первый законоговоритель в Исландии. Вторым его сыном был Хельги, отец Хельги, на которой женился Оддбьёрн Корабел. Третьим был Сторольв, отец Орма Сильного и Хравнхильд, на которой женился Гуннар сын Бауга. Их сыном был Хамунд, отец Гуннара с Конца Склона, а дочерью Арнгунн[10], на которой женился Хроар Годи Междуречья. Их сыном был Хамунд Хромой.

Ведрорм, сын Вемунда Старого, был могущественным херсиром. Он посватался к Брюнхильд, дочери Грима Мохнатые Щёки. Она вышла за него. Их сыном был Вемунд, отец Ведрорма, который бежал от конунга Харальда на восток в Ямталанд, и расчистил там лес для жилья. Его сыном был Хольмфаст, а сестру Ведрорма звали Брюнхильд; её сыном был Грим, которого назвали в честь Грима Мохнатые Щёки.

Родичи Грим и Хольмфаст отправились в поход на запад, убили на Южных Островах ярла Асбьёрна Пламя Шхер и захватили в плен его жену Алов и его дочь Арнейд. Хольмфаст получил её и продал своему родичу Ведрорму, и она была там рабыней, пока Кетиль Гром не женился на ней и не забрал её в Исландию. В её честь назван Двор Арнейд в Восточных Фьордах. Грим взял в жёны Алов, дочь Торда Раскоряки, на которой был женат ярл.

Грим поплыл в Исландию, занял весь Гримов Мыс до Свиного Озера и четыре зимы жил на Выступающем Мысе, а затем на Кладовой Горе. Его сыном был Торгильс, который женился на Хельге, дочери Геста сына Оддлейва. Их сыновьями были Торарин с Кладовой Горы и Ёрунд со Среднего Луга. Грим погиб под Халлькелевыми Холмами в поединке с Халлькетилем, братом Кетильбьёрна с Мшистой Горы.

Грим Мохнатые Щёки, о котором рассказывалось раньше, находился на Хравнисте. Позже у него с женой родился сын, которого назвали Одд. Он был воспитан у Ингьяльда с Поляны Медведицы. Его позднее называли то Одд Стрела, то Одд Путешественник. Грима считали великим человеком. Он был сильный и очень мужественный, однако жил обособленно. Он умер от старости.

И здесь заканчивается сага о Гриме Мохнатые Щёки. А здесь начинается сага об Одде Стреле, и это великая сага.
                                                                             Примечания

[1] Подстрочник: «Как вас зовут, жители лавы, что хотят повредить мой корабль? Вас я одних видел с прежалкой внешностью».

[2] Фейма (Feima) — «скромница».

[3] Подстрочник: «Фейма я зовусь, рождена я севернее, дочь Хримнира с высокой горы. Здесь моя сестра, вполовину лучше, именем Клейма, к морю пришла».

[4] Подстрочник: «Никак не преуспеешь, дочь Тьяци, худшая из невест. Скоро я рассержусь. Вас я прямо, прежде чем светило засияет, волкам пошлю, бесспорно, в пищу».

[5] Подстрочник: «Раньше было так, что наш отец прочь прогнал стада волн. Вы никогда, если судьба не позволит, целыми отсюда домой не вернётесь».

[6] Подстрочник: «Я вас обеих сейчас познакомлю с остриём и лезвием сначала. Тогда испытаем, Хримнира суки, что лучше пригодно, остриё или лапа».

[7] Подстрочник: «Здесь мы уложили на землю бесчестных двенадцать берсерков. Хотя был Сёрквир крепкосильнейшим из этих мужей, а Трёст вторым».

[8] Подстрочник: «Поскольку буду я подражать отцам своим, не будет моя дочь, без битвы, по принуждению замуж отдана никому, дорогой ткани деревце, пока Грим живёт». Вариант от Халгара Фенрирссона:

Так я последую
предкам своим:
не быть дочери
без сражения,
насильно замужем
ни за кем,
древу шёлка,
пока живет Грим.

[9] См. «Сагу об Эгиле».

[10] По другим источникам, Арнгунн была дочерью Хамунда, сына Гуннара.

 

 

                                                             Сага о Хальвдане Эйстейнссоне
                                                               (Hálfdanar saga Eysteinssonar)

I

Трандом[1] звали конунга[2]; в его честь назван Трандхейм[3] в Нореге[4]. Он был сыном конунга Сэминга[5], сына Одина[6], который правил Халогаландом[7]. Сэминг был женат на Науме[8], именем которой был назван Наумудаль[9]. Транд был большим хёвдингом[10]. Его жену звали Дагмэр[11]; она была сестрой Сванхвит[12], жены Хромунда[13] Грипссона[14]. У них был сын по имени Эйстейн[15]. Другого сына [Транда], который нашел Одаинсак[16], звали Эйриком[17] Путешественником[18], но его мать не названа. Эйстейн взял в жены Асу[19], дочь Сигурда[20] Хьёрта[21], матерью которой была Аслауг[22], дочь Сигурда Змей-в-глазу[23]. Эйстейн получил за ней Финнмёрк[24] и Вальдрес, Тотн и Хадаланд[25], и был он богат и решителен. У них [Эйстейна и Асы] был сын по имени Хальвдан[26]; он был решителен, но сдержан, красив собой и рано преуспел во всех искусствах[27], которые могут украсить мужчину и которыми куда лучше владеть, чем не иметь. Он был преданным и надежным другом, но выбирал друзей с осторожностью. Он был очень жизнерадостным человеком, и с ним всегда было весело, но, если ему кто-то не нравился, он мог стать опасным врагом для своего обидчика и долго помнил обиду, не мстил сразу. Он вырос со своим отцом, пока ему не исполнилось пятнадцать лет. Тогда его мать заболела и умерла, и было это большой потерей для конунга Эйстейна и всех остальных людей, и была она погребена с почестями. С той поры конунг потерял интерес к управлению своим государством и каждое лето отправлялся в грабительский поход[28].

Человека звали Свип[29]. Он был богатым бондом, но люди его не очень любили. У него было три сына. Одного звали Ульвкелль[30] по прозвищу Сниллинг[31]; он был своенравен и не очень умен. Он ходил в грабительские походы с конунгом Эйстейном и имел под своим началом пять кораблей; конунг держал его в большом почете. Второго сына Свипа звали Ульвар[32]; он был советником конунга. Он был общителен и верен друзьям и думал везде о процветании конунга и его людей. Самого младшего сына Свипа звали Ульвом[33], а прозвали Ульвом Злым. Он грабил в Эйстрасалте[34] и в Бьярмаланде[35], было у него много разбойничьих групп. Его не любили. Одним летом грабил конунг Эйстейн в Аустрвеге[36], и были тогда с ним Ульвкелль Сниллинг и Хальвдан, сын конунга. Было у них 30 кораблей, хорошо оснащенных. А Ульвар, брат Ульвкелля, взял власть над государством конунга Эйстейна[37], пока тот был в грабительском походе.
II

В это время правил Альдейгьюборгом[38] конунг по имени Хергейр[39]; был он преклонного возраста. Его жену звали Исгерд[40]; она была дочерью конунга Хлёдвера[41] из Гаутланда[42]. Ее братьями были Сигмунд[43], который был впередсмотрящим[44] на судне конунга Харальда[45] Прекрасноволосого[46], и Одд Скраути[47], отец Гулль-Торира[48], о котором говорится в исландской Ланднамабок[49]. Их единственную дочь звали Ингигерд[50]; она была прекраснее всех девушек и такого высокого роста, как мужчина; она была многим одарена. Она была отдана на воспитание[51] ярлу по имени Скули[52]. Он правил Алаборгом[53] и тем ярлством, которое к нему относится; о нем говорили, что он — брат Хеймира[54], приемного отца Брюнхилд[55] Будладоттир[56], о которой говорит Сага о конунге Рагнаре Лодброке[57]. Скули был большим героем и мудрым человеком.

Человека звали Коль[58], он был рабом Скули; он был высок и так силен, как если бы 12 человек выступили вместе. Можно сказать, что он был главным советчиком ярла; он был ему предан. У него была дочь по имени Ингигерд, и была она прекраснее всех девушек и очень похожа на Ингигерд, дочь конунга, и ростом, и внешностью, но не нравом, так как Ингигерд, дочь конунга, была хорошо воспитана, а ее тезка очень легкомысленна, но при этом хорошо обучена, так как часто бывала в покоях дочери конунга, и та обучила ее рукоделию. Ярл Скули горячо любил свою приемную дочь; сам Скули не был женат; во всех искусствах он был таким умелым человеком, что никто не мог сравниться с ним.
III

Конунг Эйстейн со своим войском подошел теперь к Альдейгьюборгу; конунг Хергейр противостоял ему малой силой. Конунг Эйстейн со своим войском атаковал город. Хотя конунг Хергейр защищался хорошо и мужественно, он не был готов к битве, и кончилось тем, что пал сам конунг Хергейр и большая часть его войска. И когда конунг погиб, предложил конунг Эйстейн мир всем тем, кто там был. Тогда прекратилась битва, и все, кто остались в живых, заключили мир; велел тогда конунг очистить город. Потом он велел привести к себе королеву, но она была подавленна. Конунг пристально посмотрел на нее и затем сказал: «Вполне понятно, — сказал он, — что ты приняла близко к сердцу известие о том, что здесь произошло, но нет худа без добра, и хочу я теперь быть твоим мужем вместо него, и это будет неплохая замена, потому что он был стар».

«Никаких недостатков не было у него из-за его возраста, — сказала королева, — и я боюсь, что едва ли смогу верить тем, кто его убил».

«Есть два выхода, — сказал конунг, — либо я сделаю тебя своей наложницей и ты останешься ею так долго, сколько тебе это суждено, либо ты выйдешь за меня замуж и отдашь все государство в мою власть, а я окажу тебе большой почет, и я не боюсь, что ты меня обманешь и захочешь моей смерти».

Королева сказала: «Мудра старинная поговорка, что тяжело решение, принятое в отчаянии, и выберу я то, по которому стану твоей женой». Конунг ответил, что и он стремился к тому же.

Тогда этот разговор закончился, и дело было улажено; все происходит медленнее, чем рассказывается.
IV

Вслед за тем созывает конунг всех своих людей. Тогда сказал он Ульвкеллю Сниллингу и Хальвдану, сыну своему: «Дело в том, — сказал он, — что ярл Скули правит к северу в Алаборге; там у него на воспитании Ингигерд, дочь конунга Хергейра. Скули — большой герой, и мы полагаем, что он выйдет против нас с войском; поэтому вы пойдете на восток навстречу ему и подчините нам страну, но привезете мне дочь конунга. Если вы возьмете страну, тогда Ульвкелль там будет ярлом [в благодарность] за ту благородную поддержку, которую он мне оказал, и я найду для него достойную супругу; а Хальвдан пусть женится на Ингигерд, если он этого хочет».

Ульвкелль и Хальвдан снаряжают теперь свое войско и идут, не останавливаясь[59], до тех пор пока не приходят к Алаборгу.
V

Узнав о том, что произошло в Альдейгьюборге, собирает ярл Скули к себе большое войско, но когда войско собралось, он тяжело заболел. Тогда получил он надежные сведения о войске Ульвкелля и Хальвдана. Говорил он тогда с Колем. «Я хочу, — сказал Скули, — чтобы ты стал предводителем войска; возьми мой стяг и надень мою одежду, и сделаю я тебя ярлом и отдам тебе в жены Ингигерд, мою приемную дочь, если ты одержишь победу».

Коль ответил, что он к этому готов. Тогда Скули рассказал доверенным людям об этой хитрости. Никто же из воинов и не догадался, что на месте Скули был Коль. Тогда он с войском пошел навстречу Хальвдану и Ульвкеллю. В это время ярл Скули оставался в одной деревне, и ему становилось лучше.

Ингигерд, дочь конунга, призвала к себе свою тезку Ингигерд, дочь Коля, и сказала ей: «Я хочу довериться тебе, — сказала она, — и чтобы никто ничего не узнал, пока ты жива. Так как мы очень похожи, ты наденешь мою одежду; ты назовешь себя дочерью конунга Хергейра, а я возьму себе твою одежду и убегу вместе с другими служанками, и эту тайну ты никогда не выдашь, пока мы обе живы. Если те люди, которые наступают, победят, тогда Хальвдан, сын конунга, посватается к тебе, и ты станешь его женой, а может быть, женой Ульвкелля, но как бы то ни было, для тебя все будет к лучшему». Она [Ингигерд, дочь Коля,] сказала, что ей бы этого хотелось; так и было сделано.

Вот подходят Хальвдан и Ульвкелль со своим войском. Коль велит открыть город и выходит из него со всем своим войском. Началась тут битва, и он рискует жизнью. Коль обладал и силой, и крепким ударом, и думали все, что это ярл Скули вышел против их боевого строя. Хербьёрном[60] звали родича ярла Скули; он выступил с отрядом против Хальвдана, и были их схватки очень сильными; и закончилось у них тем, что пал Хербьёрн; тогда его войско обратилось в бегство. Хальвдан преследовал всех бегущих до леса.

Теперь следует рассказать о схватке Ульвкелля и Коля; к этому времени Коль убил уже много людей. Снэульвом[61] звали знаменосца[62] Ульвкелля; он храбро вынес стяг и дрался отважно. Вот схватились Коль и Ульвкелль, и очень мощны были их выпады друг против друга. Долго они так бились, и хотя срубили друг с друга все доспехи, никто не встал между ними. Тогда Коль нанес Ульвкеллю сильный удар, который пришелся по краю шлема, и отсек он четверть шлема вместе с левым ухом, и был удар так силен, что Ульвкелль упал; но вышел тогда Снэульв и ударил Коля, и попал по лицу, и снес нос, и обе губы, и подбородок, и упали зубы в траву. Хотя Коль получил рану, он не бездействовал, а нанес удар по шее Снэульва, так что снес голову. Тут Ульвкелль встал на ноги и пронзил грудь Коля так, что [копье] вышло наружу за плечами, упал тот замертво. Обратилось тогда их войско в бегство.

Ульвкелль преследовал бегущих, а Хальвдан вернулся назад. Он видит, что идут два человека — старик и старуха; заговорили его люди с ними и узнали, какая битва произошла, и рассказывали те о том, что сами видели, а затем они расстались. Старик был такой немощный, что он обхватил старуху за плечи, и поплелись они так к лесу. Хальвдан спросил своих людей, с кем они разговаривали, и они сказали, что это был несчастный нищий. «Предосторожность не помешает, — сказал он, — и кажется мне, что лучше бы вы убили старика». Но все сказали, что это — бесчестный поступок. Он [старик], однако, уже вошел в лес, и никто не смог бы их [со старухой] там отыскать.

Теперь Хальвдан едет домой в город; Ульвкелль тогда уже пришел в город и пошел в палаты, где была Ингигерд, и привели ее к нему. Она сказала тогда Ульвкеллю: «Ты одержал великую победу, — сказала она, — убив хёвдинга города. Теперь, если вы справедливые воины, вы не поступите подло ни со мной, ни с другими людьми, у которых здесь нет хёвдинга, и позволишь мне разыскать мою мать».

Ульвкелль сказал, что «это будет правильно, хотя все, что нам нужно будет сделать, мы сделаем так, как будет хорошо для тебя и твоей матери, при условии, что ты обещаешь быть нам верной и преданной, послушной и сговорчивой и никогда не пойдешь против нас».

«Теперь мой черед говорить, — сказала она, — и я думаю, что гордость сейчас мне мало поможет».

Они пообещали обращаться с ней хорошо; тогда была открыта сокровищница; взяли они золото и серебро, а также все, что там было, а четверть раздали всем людям[63]. Затем было приготовлено все, чтобы похоронить мертвых, и был достойно собран в последний путь ярл Скули, которым на самом деле был Коль. Затем подчинили они себе всю страну и отправились навстречу конунгу Эйстейну, и была Ингигерд в походе с ними.
VI

Вот узнаёт конунг Эйстейн об их возвращении домой и о той большой победе, которую они одержали; приветствует он их достойно, а они развлекли конунга [рассказами] о своем походе[64]. Конунг их щедро благодарит и затем спрашивает Хальвдана, как ему понравилась дочь конунга; хотя тот и ответил, что не очень ищет женского общества, все же заметил, что она очень красивая женщина. Ингигерд уже вошла во дворец[65] к королеве, которая ее хорошо приветствовала, но с меньшей любовью, чем многие ожидали. Тогда велел конунг послать за ними обеими, и когда они подошли к нему, сказал он королеве Исгерд: «Сейчас, когда твоя дочь пришла сюда, — сказал он, — хотелось бы мне, заручившись твоим согласием, оказать вам обеим великую честь; я бы очень хотел, чтобы Хальвдан последовал моему совету и женился на ней, если она сама и ты, королева, согласны».

«Она достаточно разумна, — сказала королева, — чтобы самой принять решение в таком деле».

Тогда сказал Хальвдан: «Я пока еще не задумывался о женитьбе; и хотя я видел немногих королевских дочерей, кажется мне, что Ингигерд будет хорошей партией тому, кто на ней женится, и я бы настоял на том, чтобы вы сделали для нее хороший выбор».

Тогда сказал Ульвкелль: «Долго я тебе, господин, служил и ждал, что ты воздашь мне по заслугам, и я счел бы для себя большой честью, если бы ты захотел отдать эту девушку в жены мне; я сам и другие [люди] уже говорили с ней, и она не отказала мне».

Тогда конунг спрашивает Ингигерд, как бы она сама решила, но она ответила, что решение следует принять ему, если ее мать ничего не имеет против этого, — «и желательно, чтобы после того ты, конунг, добавил какой-нибудь титул Ульвкеллю»; конунг спросил королеву, что она об этом думает. Она ответила, что ей более всего было бы по душе, если бы он поступил так, как ему хотелось бы. После этого конунг отдал Ингигерд в жены Ульвкеллю и дал ему титул ярла, а в управление — Алаборг и то государство[66], которое к нему относится, и сыграли они веселую свадьбу. И затем отправился Ульвкелль в Алаборг, принял на себя [управление] государством и стал там хёвдингом, выплачивая дань конунгу[67], и так продолжалось долгое время, и они с Ингигерд любили друг друга.
VII

Конунг Эйстейн находится теперь в своем государстве; он очень любит королеву Исгерд. С ним она вела себя так, как подобает женщине, и прожили так они три зимы. Так продолжалось до того дня, когда большой купеческий корабль[68], плывший с востока[69] возле Балагардссиды[70], попал в сильную бурю. Тот корабль исчез, и ни одному человеку не удалось спастись, и думали люди, что сильная буря, должно быть, разбила судно. Позже осенью наступил день, когда ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. Они оба были высокого роста, но плохо одеты; никто ясно не видел их лиц, так как они скрывались за глубоко надвинутыми капюшонами. Они подошли к конунгу и говорили с ним с уважением, потому что он обычно был приветлив в разговоре. Он спросил их, кто они. Они рассказали, что их обоих зовут Грим[71], родом они из Руссии[72] и потеряли все свое богатство при кораблекрушении. Они просили конунга разрешить им остаться перезимовать[73]. Конунг спросил королеву, как бы она решила, но она ответила, что в этом деле пусть решает он сам, однако добавила, что не к добру иметь рядом столько незнакомцев: «Меня не смогут упрекнуть, если я не повлияю на это решение». Конунг сказал, что она никогда не вмешивалась в его решения; «но я не пожалею куска хлеба для тех, кто сюда так долго добирался». Было им предложено сесть, и сели так, что гости и дружинники были вместе. Они не вмешивались в дела других людей, но хорошо ладили со всеми. Грим-старший был так высок, что мало было равных ему; он был силен и ловок во всех играх, и он часто играл с людьми конунга в скотбакка и кнаттлейк[74]. Он хорошо использовал свою силу, не унижая других, но и не бездействуя, когда выступали против него. Грим-младший был мягок во всех играх, ловок в стрельбе из лука, но избегал игр, в которых требовалась сила. Он лучше всех стрелял из ручного лука и самострела, а в шахматы играл так хорошо, что не было ему равных. Хальвдан, сын конунга, часто играл с ними в шахматы и состязался в стрельбе. В то же время он так тщательно присматривал за Гримами, что не проходило ночи, чтобы он не проснулся и не справился о них; и так продолжалось всю зиму до йоля[75].
VIII

В один из дней йоля люди играли в кнаттлейк перед конунгом; он сидел на одном троне, а королева — на другом. Гримы участвовали в играх, и никто не мог выступить наравне со старшим Гримом, кроме Хальвдана, сына конунга. За всю зиму Гримы не перемолвились ни словом с королевой. Один раз старший Грим забросил мяч, и младший Грим должен был его искать. Мяч закатился под трон королевы. Грим достает его и, поднимаясь, прошептал на ухо королеве несколько слов, от которых она переменилась в лице.

Ко времени послеобеденного[76] возлияния[77] игры закончились; мужчины отправились пить. В тот день конунг усердно угощал, и все заснули прямо там, где сидели, никто не смог дойти до постели. Вечером конунг пил долго; королева сидела подле него. Конунг спросил ее, о чем Грим с ней разговаривал, но она ответила, что не смогла понять, о чем шла речь. Конунг сказал, что она хотела бы многое скрыть и о немногом рассказывает. Королева попросила его быть осторожнее и ушла. Гримы тогда уже спали; пошел спать и конунг, а вместе с ним Хальвдан, его сын; когда же они вошли в спальню, королевы там не было. Конунг лег в постель прямо в одежде и положил возле себя свой меч. Слуги потушили свет, а Хальвдан пошел в зал — Гримы лежали там и спали.

Хальвдан увидел, что Грим-младший снял свою перчатку, и была рука открыта; ему показалось, что он никогда не видел такой красивой мужской руки. На ней было золотое украшение[78] такой красоты, какой он никогда не видел, и в него был вправлен драгоценный камень, незнакомый ему. Он осторожно снимает кольцо с пальца и кладет в перчатку. А затем просит он поднять вверх факелы и садится подле Гримов; в то время в нижней части комнаты было темно. Перчатку он зажал в руке. Его быстро сморил сон, а проснулся он оттого, что в темноте младший Грим так ярко осветил его лицо, что он не мог видеть против света, и выхватил [Грим] перчатку из его руки и затем сказал:

«Эту руку, это золото и эту перчатку ты будешь искать и страстно [к ним] стремиться, и не обретешь отдыха до тех пор, пока тот, кто взял все это сейчас, добровольно не вернет их тебе назад»[79]. С этими словами он отшвырнул факел к ближайшим дверям, а сам отпрыгнул к другим дверям и ушел.
IX

Тогда Хальвдан вскакивает на ноги и прыгает к тем дверям, в которые был брошен факел, но оказалось, что они были заперты. Он поворачивается к другим дверям и кричит людям, которые спали здесь [в зале], чтобы они проснулись. Двери оказались закрытыми, и пришлось сломать их, чтобы выйти наружу. Хальвдан заглянул тогда в спальню и увидел, что конунг, пронзенный мечом насквозь, был мертв, а также [были мертвы] и трое мальчиков-слуг, четвертому же удалось вскарабкаться на поперечную балку, и он рассказал, что Большой Грим вошел туда и убил конунга и всех остальных, а затем произнес: «Скажи Хальвдану, что Вигфус[80] и Офейг[81] отомстили за конунга Хергейра!» — и тотчас ушел. В это время в спальню вошла королева, и для нее это известие оказалось таким тяжелым, что она упала в обморок и, казалось, была близка к смерти. В городе поднялся сильный шум, бросились люди искать Гримов на море и на суше, но никого не нашли. Продолжались поиски в течение месяца, и искали повсюду. Наконец, с этим примирились; большинство людей хотело, чтобы Хальвдан был избран конунгом.
X

Вскоре велит Хальвдан созвать тинг, а когда хёвдинги собрались, выступили люди с просьбой, чтобы Хальвдан стал у них конунгом. Однако он ответил им так: «Из-за того, что здесь недавно произошло, и по тому, как сейчас обстоят дела, мне не стоит принимать на себя титул конунга, тем более что я не являюсь законным наследником; многие считают, что мне следует отомстить за своего отца и отыскать тех, кто его убил. Я бы посоветовал, чтобы королева послала за Сигмундом, своим братом, чтобы он прибыл сюда и правили они оба этой страной до тех пор, пока я не вернусь назад и не решу, что буду делать дальше. А я уеду и не вернусь раньше, чем найду убийц моего отца и отомщу так, как решит судьба». Королева сказала, что, по ее мнению, он лучше всех мог бы управлять королевством, что бы там люди ни говорили, но было решено, что Хальвдан отправится из страны с пятью кораблями и отберет себе достойных храбрецов. Поплыл он сначала в Аустрвег, и был он там удачлив и в богатстве и в славе, но когда он не спал, стояла у него перед глазами та прекрасная, украшенная золотом рука, которую он упустил в Альдейгьюборге. Плавал он все пять зим, как ему хотелось.
XI

Теперь расскажем об Ульвкелле и его жене Ингигерд, правящих в Алаборге. Вот узнали они о смерти конунга Эйстейна и о том, как это произошло. Тогда спрашивает Ингигерд Ульвкелля, не будет ли он претендовать на государство конунга Хергейра, ее отца. Он отвечает, что он к этому готов. Собрались они в путь и по пути не останавливались, пока не прибыли в Альдейгьюборг. Сигмунд правил там вместе с королевой [Исгерд]. Ульвкелль потребовал отдать им с женой государство, но [Исгерд] сказала, что они уже имеют достаточно большое государство, и вместо того, чтобы стремиться получить больше, чем они раньше владели, лучше бы им удовлетвориться тем, что у них уже есть. Принялись они угрожать друг другу. Отправился Ульвкелль домой и собирает войско. Сигмунд тотчас пошел на север вслед за ним, и встретились они в том месте, которое называется Кракунес[82], и завязалась битва[83]. И кончилось тем, что Ульвкеллю с женой удалось спастись бегством на одном судне. Сначала он поплыл на север в Норег, где встретил своего брата Ульвара и рассказал ему, как они с Сигмундом расстались, а также всё, что произошло в Аустрвеге. Он просил также, чтобы брат отдал государство в его власть, и добавил, что государство Хальвдана значительно больше, чем у него в Аустрвеге. Ульвар просил даже не упоминать о таком трусливом поступке, как предательство своего господина, и посоветовал ему усилить свое войско и попытаться силой завоевать то государство, которое ему хотелось бы иметь в Аустрвеге, добавив, что поможет ему в этом. Ульвкелль решил, что этого недостаточно, и стали они тогда пререкаться, и закончился их спор тем, что Ульвкелль убил Ульвара, своего брата, и подчинил себе всю ту землю и стал там хёвдингом. Все люди расценили этот поступок как величайшее злодеяние и стали его презирать за это.
XII

Как только Ульвкелль захватил государство, собирает он к себе войско и корабли и ведет их в Аустрвег. У него было 30 длинных судов[84] и один драккар[85] с семьюдесятью гребцами по каждому борту. В его команде были викинги и изгои, и разный сброд, который только можно найти. Ивар[86] Бёггуль[87] звался тот, кто правил драккаром. Он был берсерком[88] и величайшим негодяем. Его брата звали Хравнкелль[89]. Он был знаменосцем Ульвкелля и самым сильным человеком. При нем было много высоких и сильных мужчин. Они плыли немирно и грабили в каждой земле, куда бы ни пришли, и предпринимали частые набеги на побережье. Они пришли теперь на восток от Хлюнскогар[90] в то место, которое называется Клюфанданес[91], и от него недалеко до Бьярмаланда. Там им встретилось 10 кораблей, на всех были сильные и смелые люди, и вел их Хальвдан, сын конунга Эйстейна, который узнал все о походе Ульвкелля и его людей. Как только они встретились, спросил Хальвдан, почему он так подло поступил со своим братом и захватил его трон. Ульвкелль сказал, что у них же в Аустрвеге государство больше, чем у него. Хальвдан ответил, что его правление не будет во благо государству.

Обнажили они оружие и начали биться, и так как силы были неравны, скоро в войске Хальвдана пало много людей. Свиди[92] звали того человека, с которым больше всего советовался Хальвдан; он был сильным человеком. Он распорядился, как нужно сцепить корабли, и это было сделано так хитро, что Ульвкелль не смог поразить даже те из них, которые находились на расстоянии выстрела [от него]. Тогда завязалась суровая битва; Хальвдан держится стойко. Видит он, что они не выдержат изматывающей битвы, и поэтому решает, что им со Свиди нужно атаковать драккар Ульвкелля, и идут они вдвоем со Свиди. Первым навстречу им вышел Ивар Бёггулль, и обменялись они с ним мощными ударами. Ивар замахнулся на Хальвдана, попал по шлему и отсек все, что попало [под лезвие меча]; он срезал верхнюю часть шлема и выбрил голову Хальвдана. Тот ответил на удар Ивара и отсек ему руку выше плеча, при этом разрубив в щепки древко стяга. Свиди убил Эгиля[93], впередсмотрящего на судне Ульвкелля. Тогда Ульвкелль нанес неожиданный удар Хальвдану и пробил щит и кольчугу под рукой. [Хальвдан] был ранен в бок, и три ребра были сломаны. Свиди атаковал Ивара Бёггулля и попал ему в глаз, и тот умер. Хальвдан ударил Ульвкелля, но он быстро отскочил, а меч, проскользив по доскам палубы, отсек большой палец на правой ноге Ульвкелля. Тогда Ульвкелль бросился с алебардой на Хальвдана, но он перепрыгнул через брашпиль, а алебарда застряла в крышке. Хальвдан [под]прыгнул и [ударом ноги переломил] рукоять на части. Свиди ударил Ульвкелля по плечам, и был тот удар так силен, что Ульвкелль упал на оба колена. В это время Свиди получил такой удар камнем в грудь, что вывалился из драккара и попал в лодку, спущенную за борт. В тот момент Хравнкелль с такой силой нанес удар дубиной Хальвдану, что он вылетел за борт. Свиди находился рядом, схватил лодочный крюк и вытаскивает Хальвдана из-под воды. Хальвдан получил шесть ран, обессилел и был без сознания.
XIII

Вслед за этим произошло много событий. Увидели люди, что показалась из-за мыса половина трех десятков кораблей; все они были большие, и на всех — вооруженные люди. На одном из судов около мачты стоял человек высокого роста, одетый, вместо кольчуги, в шелковую куртку без рукавов. Он спросил, кто ведет здесь такую неравную игру. Свиди правдиво рассказал, что там произошло.

«Примет ли Хальвдан от нас помощь?» Свиди спросил, кто он такой. Тот ответил, что это никого не касается. Свиди сказал, что они охотно примут их помощь. И возобновился бой, еще сильнее, чем прежде. У Ульвкелля было много раненых. Высокий человек на драккаре подошел к драккару Ульвкелля, а Свиди направился на меньший корабль, и они быстро освободили их [от врагов]; в войске Ульвкелля пало много воинов. Высокий человек поднялся на драккар. Ульвкелль первым вышел против него, и была их схватка ожесточенной и продолжительной. Высокий человек нанес тяжелый удар [Ульвкеллю], расколов ему щит, и попал меч по ноге, и отсек три пальца. Ульвкелль ответил ударом и попал по шлему; меч треснул, и образовалась щель под рукоятью. Видит Ульвкелль, что ему ничего другого не остается, как спасать свою жизнь; перепрыгнул он тогда на тот корабль, что был рядом, и спасся бегством. Хравнкелль метнул сразу две алебарды в высокого человека, тот поймал обе на лету и бросил назад, и каждая сразила по человеку. Затем бросился он на Хравнкелля с топориком[94], пробив щит и попав по обеим рукам, приподнял [Хравнкелля] и выбросил его за борт в море. После этого они так потеснили людей Ульвкелля, что те были рады просить мира. Получили они, что просили; но высокий человек не захотел принять их на службу, и были они без одежды высажены на сушу. Ульвкелль бежал с одним кораблем, а с ним и его жена; а люди [высокого человека] взяли все суда и добычу, и те из людей Хальвдана, кто остался в живых, перешли во власть высокого человека.
XIV

Высокий человек подошел туда, где с зияющими ранами лежал Хальвдан, и сказал Свиди: «Мне кажется, что раны Хальвдана могли бы быть залечены, если бы ими занялся хороший лекарь. Однако я не думаю, что он выдержит переезд по суше или по морю, а поэтому я его отправлю на берег к моему сотоварищу, которого зовут Хривлинг[95]. Жену его зовут Аргхюрна[96]. Они хорошие лекари, но имеют много маленьких детей и живут на подаяние, и такая жизнь называется нищенством. Хальвдан не сможет выжить, если они ему не помогут, а потом он вернется к нам».

Тогда поручил он своим доверенным людям перевезти Хальвдана на берег, вручил им сто марок серебром и просил передать тем людям, чтобы они приложили столько усердия для исцеления [Хальвдана], как если бы они лечили его самого, случись ему к ним обратиться. Они также должны были ему [Хальвдану] точно сказать, куда прийти, когда тот будет совсем здоров. Вот едут они, находят старика и старуху, говорят им все, что должны были сказать, и отдали им деньги, а старики ответили, что поступить так их долг. Посланники уехали, а супруги приступили к излечению [Хальвдана], и было это очень сложно, так как раны его очень распухли. Лежал он, раненый, восемнадцать недель, пока не начал выздоравливать, но еще двенадцать месяцев понадобилось для того, чтобы он восстановил свою былую силу. И этот срок показался ему особенно долгим, так как он непрерывно думал о той прекрасной руке, золоте и перчатке, которые он упустил.
XV

Теперь мы расскажем о том, что Ульвкелль Сниллинг в бою спасся бегством. Он добрался до берега с пятнадцатью воинами, но потерял все остальное войско. Он стал выяснять, где находится Ульв, его брат, и узнал, что он в Бьярмаланде. Отправляется он тогда к нему. Харек[97] звался тот конунг, который там правил; его дочь звали Эдню[98]. Ульв посватался к ней, но конунг не хотел отдавать ее замуж; тогда Ульв начал грабить в его стране. Теперь, когда братья встретились, решили они, что должны встретиться с конунгом Хареком. У них было 60 кораблей. А когда они пришли в ту гавань, которая находилась перед палатами конунга, то пошел Ульвкелль Сниллинг к конунгу и обратился к нему, как подобает. Конунг спросил, что он за человек. Он ответил правду. Конунг спросил, кто возглавляет то огромное войско, которое туда пришло.

И Ульвкелль сказал, что его привел Ульв Злой; «а мы с ним — братья. Пришел я к тебе потому, что мы хотели бы стать твоими людьми. Если ты согласишься отдать за Ульва замуж твою дочь, тогда я отдам [тебе] Алаборг и Альдейгьюборг, а также все то государство, которое к ним относится, потому что это моя собственность. Я полагаю, что с нашей с братом помощью ты станешь очень сильным, и многим придется тяжело, если мы вступим в игру». Конунг попросил об отсрочке, чтобы посоветоваться со своими людьми. Ульвкелль на это согласился.

Конунг спросил свою дочь, как бы она предложила [поступить], и она ответила, что ей трудно решить из-за того, что братья много грабили [в их стране], и сказала, что любого злодеяния можно ожидать, если им будет отказано. И закончилось тем, что Ульв получил Эдню, и стали братья охранять Бьярмаланд. Ульвкелль расспрашивал, кто был [тот высокий человек], который в бою выступил на стороне Хальвдана, и конунг Харек сказал ему, что зовут того [человека] Грим, «и правит он на востоке в Кирьялаботнах[99]. Он захватил там государство, и не знают люди, откуда он родом. Его сопровождает приемная дочь, такая красивая девушка, что люди и не слышали о другой, столь же прекрасной».

«Это тот человек, — сказал Ульвкелль, — которому я хотел бы отомстить, если представится случай, а до тех пор мне бы хотелось получить от тебя помощь и поддержку».

Конунг сказал: «Это хорошо может нас объединить, так как это та девушка, к которой я собираюсь посвататься».

Оба они [Ульв и Ульвкелль] сказали, что постоят за него, и [еще] сказали, что, на их взгляд, все хорошо продумано, и решили между собой, что им стоит туда отправиться сразу, как наступит лето, и что они не уйдут раньше, чем Грим уйдет в Хель[100], а конунг получит девушку. Некоторое время у них все было спокойно.

С наступлением весны снарядили они свои корабли. У них было огромное войско; с ними были два конунга финнов[101]; звали одного Фид[102], а другого Флоки[103]; они были колдунами[104]. Плывут они до тех пор, пока не приходят на восток в Кирьялаботны, и встретили Грима. Не понадобилось никаких объяснений, предложили они Гриму выбрать, либо вступить с ними тотчас в бой, либо сдаться на их милость и отдать конунгу все государство и свою приемную дочь. Грим сказал, что им придется тяжело. «У этого конунга нет с нами никаких дел, но тебе, Ульвкелль, достанется больше, чем раньше». Ночью они спали, а утром вышел Грим из замка со всем своим войском, и завязалась там жесточайшая битва, и продолжалась эта схватка до вечера. Грим тогда потерял много людей. Ушел он затем назад в замок, а утром следующего дня возобновили они битву, и не было в замке ни одного человека, способного носить оружие.
XVI

Теперь рассказ пойдет о Хальвдане, сыне конунга, раны которого зажили и силы восстановились. Идет он тогда, чтобы поговорить со стариком и старухой, и сказал, что ему бы очень хотелось вернуться назад, а затем спросил, кто мог быть тот человек, который отправил его туда на исцеление и которого он должен отблагодарить за спасение жизни.

Хривлинг отвечает: «Поскольку я доверяю тебе как благородному человеку, то я могу тебе открыть, кто он. Грим зовут человека, который правит на востоке в Кирьялаботнах. Он большой герой. Он прислал тебя сюда ко мне. Теперь твой долг отблагодарить его за спасение жизни, потому что сейчас ему нужны хорошие воины. Туда сейчас пришли конунг Харек из Бьярмаланда, Ульв Злой и Ульвкелль Сниллинг, и они будут мстить за свое позорное поражение в бою против вас. Выступили они теперь в поход со своим войском, и мне передали, что конунг Харек собирается жениться на Ингигерд, приемной дочери Грима, которая прекраснее всех девушек».

«Хорошо говоришь, мой приемный отец! — сказал Хальвдан. — Но кроме того, кажется мне, что ты скажешь, кто убил моего отца, для меня это важно».

«Я могу тебе определенно сказать, — ответил старик, — что того человека зовут Скули. И я скажу тебе правду и не обману тебя в том, что это тот самый Грим, который сохранил тебе жизнь. И когда вы встретитесь, его судьба будет зависеть от твоего благородства. Скули — такой большой герой, что он полностью занят тем человеком, который вышел на поединок с ним».

«Не мог бы ты указать мне кратчайший путь туда, — сказал Хальвдан, — потому что я хочу прийти туда как можно скорее».

«Все пути, ведущие туда, трудны[105], — сказал Хривлинг. — На корабле можно доплыть не быстрее, чем за пять недель, и этот путь наиболее опасен из-за викингов и вооруженных людей. Другой путь лежит восточнее, но там, однако, придется идти по горам и пустынным местам. Этот путь долог и труден, и я не уверен, что он проходим. Третий путь самый близкий; если повезет, то по нему можно добраться за три недели, но на нем много препятствий. Во-первых, это лес длиной в 20 рёстов[106], называющийся Кольског[107]. Там живет злодей по имени Коль[108] и его дочь, которую зовут Гуллкула[109]. Никто не может надеяться остаться живым, если встретится с ними. Недалеко оттуда другой лес, длиной в 4 и 20 рёстов, который называется Клифског[110]. Там живет злодей по имени Халлгейр[111], с ним кабан, встреча с которым опаснее, чем с двенадцатью воинами. Вслед за тем приходишь ты в лес под названием Калварског[112], и он в 16 и 20 рёстах [отсюда]. Там нет никакой пищи, кроме ягод и сока растений. Там живет злодей по имени Сель[113] и с ним пес, огромный, словно бык, умный, как человек, и в бою сильнее двенадцати воинов. А когда ты выйдешь из леса, то море окажется к востоку от Кьёль[114]. Никто не знает, где оно начинается. Переплыть его может тот, кто лучше всех плавает; а оттуда недалеко до того замка, которым правит Скули. Тебе не следует медлить. Если ты поторопишься, то придешь туда прямо к битве». Хальвдан попросил его подготовить все к походу.

Утром следующего дня готовится Хальвдан к отъезду. Пошел он к старухе и пожелал ей долго жить. Старуха сказала ему много добрых слов, а затем достала из-под изголовья завернутый в тряпку сверток. Она вынула оттуда меч[115], сияющий, как зеркало; показалось ему, что яд капал с его лезвия. Она сказала ему, что тот, кто этот меч носит, всегда побеждает, если только правильно нанести удар. Она взяла ожерелье из камней, повесила ему на шею и попросила его, чтобы он никогда его не снимал. Затем поцеловал он старуху. Старик вышел на дорогу вместе [с Хальвданом] и рассказал ему, куда тот должен идти. Он дал [Хальвдану] свою собачку и попросил его идти туда, куда она пойдет, и никогда не ходить по тем тропам, по которым она идти не захочет, потому что она умеет избегать тех мест, где находятся злодеи. Хальвдан сказал, что никакой злодей его не убьет, — «а если тебе [, старик,] понадобятся деньги, то поищи их в хижинах [разбойников], потому что я не возьму их с собой, хотя и мог бы захватить». На этом они со стариком расстались, пожелав друг другу удачи.
XVII

Вот Хальвдан идет по лесу, и когда он шел уже два дня, то увидел потайную тропинку. Собака хотела свернуть на нее, но Хальвдан шел прямо до тех пор, пока не натолкнулся на хижину. Дверь была плотно закрыта; Хальвдан толкнул ее и вошел внутрь. В комнате была Гуллкула, дочь Коля. Она ударила ему в шею отточенным коротким мечом, но удар пришелся на бусы, подаренные старухой, отразившие удар, и сломался меч на части. Хальвдан схватил ее, приподнял и сильно ударил оземь, а затем схватил каждой рукой по ноге, разорвал ее по всей длине и выбросил ее наружу за дверь. Коль пришел домой перед закатом солнца, и когда он пригнулся, чтобы войти в дверь, вонзил Хальвдан ему в шею меч, и это была его смерть. Но ночью, когда Хальвдан спал, пришли к нему оба [мертвеца] — Коль и его дочь, и напали на Хальвдана. Собака подпрыгнула, укусила Гуллкулу в пах и вытянула из нее кишки. Хальвдан бросился разбойнику в ноги, и долго они боролись, а кончилось тем, что Хальвдан свалил его и сломал ему шею. Затем разжег он огонь, и сгорели те оба. Пробыл он там две ночи.

После этого ушел он оттуда и не останавливался, пока не пришел в Клифског. Там он обнаружил большую хижину с такой тяжелой дверью, что ему пришлось применить всю свою силу, чтобы открыть ее. Он увидел там лежанку в два раза длиннее его роста; само жилище было большим, как хлев. Начало смеркаться; он услышал снаружи сильный шум: там пронзительно визжал кабан. Тогда вышел Хальвдан из хижины; собака с лаем прыгнула на кабана, но кабан увернулся. Хальвдан ударил его [мечом] и отрубил хвост; кабан вновь повернулся, просунул рыло Хальвдану между ног и подбросил его в воздух так, что меч выпал, но все же приземлился [Хальвдан] на ноги. Разбойник тогда подошел и ударил Хальвдана дубиной, а тот перевернулся от удара и не смог дотянуться до меча. Он схватил кабана за ногу и рванул к себе; удар пришелся кабану между ушей и проломил ему голову. Хальвдан вырвал у кабана ногу и ударил злодея по ушам так, что тот упал на колени. Хальвдан вспрыгнул тогда на него и перевернул его; тот схватился тогда за Хальвдана, и начали они бороться, и оказывался внизу то один, то другой. Тогда прыгнула собака, подаренная стариком, схватила разбойника за нос и откусила его. Теперь Хальвдан смог дотянуться до меча и отрубил разбойнику голову, а затем сжег его дотла; он был злой и усталый. Провел он там ночь.

Затем пришел он в Калварског и идет в хижину Селя. Дверь была полуоткрыта; он трижды подходил к двери, прежде чем решился войти. Он устроился на лежанке разбойника; в руке у него была дубовая палка, заостренная с обоих концов и обожженная на огне. Через дверь он видел, как шел разбойник, и его собака бежала перед ним. Собака Хальвдана тотчас убежала и залезла на поперечную балку; Хальвдан вышел навстречу хозяину, и, завидев его, собака тотчас бросилась к нему с зияющей пастью, злобно лая. Хальвдан засунул руку ей в пасть и вставил палку так, что один ее конец упирался в верхнюю челюсть, а другой — в нижнюю, и она не могла закрыть пасть. В это время подошел Сель, неся медведя на спине, а молодого кита [перед собой].
XVIII

Сель сбрасывает свою ношу и бросается с длинным ножом, с которым охотятся на медведя, на Хальвдана. Тот ударяет по нему мечом, разрубает ручку на части и отрезает ему все пальцы на одной руке. Сель схватил камень и бросает в Хальвдана, но тот ускользнул и оказался так близко от Селя, что смог схватиться за зуб, торчавший из его пасти. Тот рванулся так сильно, что зуб выпал. Хальвдан ударил им Селя по носу, разбил ему нос и [выбил] весь ряд зубов, и не был великан[116] похож ни на кого, кроме самого себя. Схватил он тогда Хальвдана и стиснул его бока с такой силой, что у того кровь пошла из ушей и из носа. Хальвдан лягнул Селя пяткой, и упал тот на спину. Один из зубов [Селя] ударился об ожерелье и разбил один камень. Хальвдан не мог пошевелиться. Тогда собака старика прыгнула Селю на нос и выцарапала ему оба глаза. Тогда Хальвдан высвободился, отрубил Селю голову, а тело бросил в большую реку, протекавшую поблизости. Затем он подошел к его собаке и сказал ей: «Эта палка не уйдет из твоей пасти, пока ты не покажешь, что ты так же предана мне, как раньше Селю». Собака подползла к нему и распласталась животом вверх. Тогда Хальвдан вытащил палку из ее пасти. Собака была так рада, что потоки слез потекли на него с ее морды. Хальвдан приготовил себе поесть и затем лег спать, а утром собрался он в путь и шел до тех пор, пока не пришел он к морю. Собака Селя бежала рядом вдоль воды, пока не дошла до кучи мха; она стала разрывать кучу, и в ней оказалась лодка. Хальвдан взял ее и переплыл через море, а затем шел пешком весь день до самого вечера.
XIX

Наутро увидел Хальвдан тот замок, в который его направили. Этим утром ярл Скули отправился на битву против конунга Харека и братьев, и происходила она далеко от замка. Его войско было значительно меньше [, чем у противников]. В замке не осталось мужчин, способных носить оружие, и, когда Хальвдан пришел туда, только женщины стояли у бойниц. Он увидел там одну девушку, которая ему очень понравилась. Она подошла к воротам [замка] и приветствовала Хальвдана, назвав его по имени. Он обрадовался ее словам.

Она сказала ему: «Пора тебе, должно быть, увидеть перчатку и золотое украшение, которые упустил в Альдейгьюборге».

«Не ты ли все это устроила?» — спросил Хальвдан.

«Многое и от тебя зависит сейчас, — сказала она. — Мой приемный отец сейчас на поле битвы, и ему нужны воины и сильная помощь. Я бы все сделала, чтобы он победил».

«Мне нечем помочь твоему приемному отцу, — сказал Хальвдан, — но если ты пожмешь мне руку в знак того, что ты мне веришь, то я стану биться вместе с твоим приемным отцом».

Она протянула тогда ему перчатку и просила его принять ее как свадебный подарок, «но золотой перстень останется у меня до тех пор, пока мы вновь не увидимся. И никогда мужчинам не завоевать этот замок, хотя и некому его охранять, кроме женщин».
XX

Хальвдан отправился тогда на поле боя, а там уже многие полегли. Свиди нес знамя ярла Скули, и выступил он так решительно, что убил знаменосца конунга Харека, которого звали Крабби[117]. Хальвдан не был нерешительным. Сначала он бросился туда, где распоряжался Флоки, конунг финнов. Этот конунг стрелял из лука сразу тремя стрелами, и на каждой оказывалось по человеку. Хальвдан бросился на него и ударил мечом по луку, так что тот сломался, и отсек Флоки руку так, что она взлетела в воздух. Конунг подставил культю, и когда рука опять коснулась ее, то они тотчас срослись. Это увидел Фид, конунг финнов, и превратился в моржа. Он вспрыгнул на тех [людей], которые боролись против него, а было их пятнадцать человек, и задавил всех до смерти. Собака, подарок Селя, прыгнула на него и стала зубами раздирать его на куски, а морж разинул свою пасть. Собака старика запрыгнула в пасть, а затем — дальше в чрево, стала терзать внутренности и откусила у него сердце. Она выбежала наружу и тотчас упала замертво. Хальвдан взмахнул мечом и ударил Флоки во второй раз, но тот дунул ему навстречу так [сильно], что меч выпал из руки Хальвдана и упал на землю далеко от него. Флоки ударил Хальвдана и попал по каменному ожерелью, и сломался его короткий меч. Хальвдан же был ранен в шею в том месте, где был сломан камень. Если бы ожерелье не спасло его, отрубил бы Флоки ему голову. Хальвдан схватил Флоки и с силой бросил его оземь. И пришелся бросок по Ульвкеллю Сниллингу. и многое пришлось там Хальвдану увидеть. Тогда подбежала собака и разорвала [на куски] лицо Флоки, но Флоки крепко сжал собаку и сломал ей все кости, и легли они оба замертво. Хальвдан увидел, что теперь ему придется рассчитывать только на свои силы. Он вспрыгнул на Ульвкелля, выхватил у него меч, ударил лезвием по носу [Ульвкеллю] и предложил тому защищаться. И тогда Хальвдан дотянулся до [своего] меча. Сошлись они тогда и начали биться, и закончилось у них тем, что Ульвкелль Сниллинг был убит. Ярл Скули убил Ульва Злого. Тогда выступил Харек, конунг бьярмов, и напал на него, и началась у них яростная схватка. Харек ударил Скули и срубил с его руки щит, немного поранив пальцы. Скули ответил на удар и отсек конунгу ухо и грязную толстую щеку, так что стали видны коренные зубы. Тогда превратился Харек в дракона и ударил Скули хвостом, и упал тот без сознания. Тогда подошел тот герой, которого звали Грубс[118], и отсек дракону ногу, но дракон вонзил когти второй ноги в тело Грубса и разорвал его. Тогда подоспел Хальвдан и нанес удар дракону в шею, и это была его смерть. Смешались тогда ряды воинов, поспешили викинги к своим судам, и ушли на трех кораблях. Тот корабль, на котором была Ингигерд, дочь Коля, налетел на подводную скалу, и утонули все, кто на нем был. Хальвдан теперь возвращается туда, где произошла битва, и там делили военную добычу. [Нигде] не смогли они найти ярла Скули, и отправились они домой в замок. Там перевязали раны и принесли домой трофеи. Ингигерд их тепло приветствовала, и когда прошло три дня, созвала она тинг. и пришли туда все, кто был в замке. Ингигерд тоже пришла на тинг. Она села Хальвдану на колени и отдала себя и все, что у нее было, в его власть, и отдала ему золотое украшение, о котором раньше рассказывалось.

«Между нами все будет решено, Ингигерд, — сказал Хальвдан, — если ты скажешь мне, о чем ты говорила со своей матерью, прежде чем был убит мой отец».

«Я просила, чтобы она оставила незапертыми двери комнаты в ту ночь, и теперь я хочу все исправить, чтобы ты не держал на меня зла за этот поступок и за все другое, хотя в этом деле у каждого из нас свои мотивы».
XXI

Тотчас увидели они, что подошел человек, и узнали люди в нем ярла Скули; он был в полном боевом снаряжении. Он подошел к Хальвдану, снял шлем и сказал: «Так получилось, Хальвдан, что я прошу тебя о примирении и [жду] твоего решения по всем несчастьям, которые я тебе причинил. Я хотел бы предложить тебе стать побратимами и закрепить это браком с Ингигерд, моей приемной дочерью. Но если ты не согласен с этим предложением, то мне ничего не остается кроме того, как сразиться с тобой, и тогда пусть каждый поступает, как умеет».

«Не будем, — сказал Хальвдан, — оглядываться назад: не рассказывал бы я сейчас, как мы бились с Ульвкеллем Сниллингом, если бы ты не пришел мне на помощь».

«Мы квиты», — сказал Скули.

Тогда Ингигерд добавила, что им следовало бы примириться, и это было сделано с легкостью, и подумали многие люди, что оба поступили достойно, и радовались их примирению. Затем стали делить добычу, и она была так обильна, что теперь стало так же много богатых, как раньше было неимущих. Хальвдан велел готовиться к своей свадьбе, и пока шли приготовления, велел Хальвдан найти то богатство, которое было [отобрано им] у разбойников, и было его так много, что 15 больших кораблей были нагружены различными дорогими вещами. Он велел разыскать Хрифлинга с домочадцами и сделал его богатым человеком. Теперь Хальвдан отпраздновал свою свадьбу, на которую пригласил всех хёвдингов. Ярл Скули позаботился обо всем, и вейцла[119] прошла достойно. Все гости ушли с подарками, подобающими их положению, и стал после этого Хальвдан популярен, и все хотели бы ему служить.
XXII

Вслед за тем был у Хальвдана тинг с жителями этой земли, и решили так, что военный поход в Бьярмаланд должен состояться через месяц. Люди одобрили это, и все поспешно приготовились и пришли в Бьярмаланд, и был ярл Скули там в походе. Там не было сильного сопротивления [со стороны бьярмов]. Подчинили они себе всю страну. Эдню, дочь конунга Харека, Хальвдан взял в свою власть. Грунди[120] звали сына конунга Харека, ему было тогда три года. Он был воспитанником ярла Бьяртмара[121], сына конунга Ракнара[122], который велел изготовить Ракнарсслоди[123]. Он сделался доверенным лицом Хальвдана. После этого собирается Хальвдан оттуда домой в Альдейгьюборг. Всего он отсутствовал пять зим; там люди приветствовали его. Королева приняла свою дочь хорошо и благодарила обоих, Хальвдана и ярла Скули, за то, что они хорошо с ней обошлись.
XXIII

Сигмунд, сын Хлёдвера, брат королевы Исгерд, оборонял тогда Гардарики[124]. Он вышел навстречу Хальвдану в сопровождении многих спутников, и его тепло приветствовали. Тогда велел Хальвдан созвать тинг. Он начал говорить так: «Вот пробыл я в Аустрвеге 16 зим, и каждый раз мы с неумолимостью шли сюда, хотя здесь мы теряли много воинов, и побуждал здесь то один, то другой, но нам следует положить этому конец, если мы хотим сохранить дружбу. Вам известно, что здесь прошел слух о том, будто Ульвкелль Сниллинг женился на Ингигерд, дочери конунга Хергейра, и они оба, Ульвкелль и его жена, уже мертвы. Поэтому я хочу сейчас точно разузнать об этих слухах у королевы Исгерд, Сигмунда, ее брата, и у ярла Скули, моего побратима, кто же эта Ингигерд, которую я сюда привез, дочь ли она Коля, или дочь конунга Хергейра. Потому что я хотел бы жену лучше, чем дочь Коля».

Тогда сказала королева Исгерд: «Хотя долго не могли мы договориться, не хочу я, однако, тебя ни в чем обманывать, Хальвдан, потому что по отношению к нам ты совершил свой самый лучший поступок. Поэтому я говорю тебе, что Ингигерд, которую ты сюда привез, — дочь моя и конунга Хергейра, и она единственная законная наследница этой земли. И поэтому объявляю я здесь, что отдаю себя и свою дочь, и это государство Хальвдану в полную собственность, и пусть каждый повинится за то зло, что другому причинил. Я желаю, чтобы ярл Скули имел достойный выбор [и получил] все, что он пожелает».
XXIV

Ярл Скули начал тогда свой рассказ и поведал о том, как он поставил Коля хёвдингом над войском, и как они поменяли имена, и как они с Ингигерд были теми стариком и старухой, которые убежали от Хальвдана под Алаборгом, и он хотел захватить [их]. Говорит теперь [ярл Скули, что отдает] себя и свое государство во власть Хальвдана. Тогда сказал Хальвдан: «Теперь так сложилось, что все эти земли подчинены мне. Поэтому я теперь разъясню вам, как я собираюсь [ими] распорядиться. Я отдам ярлу Скули королеву Исгерд и то государство, которым она владеет здесь в Гардарики. Я теперь имею в своей власти Бьярмаланд и Эдню, дочь конунга Харека. Это государство, а также девушку я отдаю Сигмунду, если они оба того пожелают».

Сигмунд сказал, что ему это [решение] очень нравится, «если девушка на это согласится»; а Эдню не ожидала для себя такого удачного сватовства, «и мне это очень нравится», [— ответила она]. Хальвдан сказал, что он собирается в свое государство в Нореге: «каждому принесет удачу то [место], где он родился». И вот там были отпразднованы эти свадьбы со многими хвалебными речами, и, наконец, каждый конунг отправился к себе домой. Хальвдан пробыл там зиму, и жили они в любви с Ингигерд. Свиди Смелого-в-нападении послали они на восток в Кирьялаботнар, и должен он был быть там верховным хёвдингом и держать то государство ярла Скули.

Но весной, как только растаял лед, собирает Хальвдан к себе корабли и людей, и собираются они с Сигмундом в Бьярмаланд, и вместе с ними ярл Скули. И удалась им эта поездка хорошо.

Оставалась страна свободной в их власти, и стал там Сигмунд верховным хёвдингом, но был он, однако, с Хальвданом. Ярл Скули отправился домой в Алаборг, и любили они с королевой Исгерд друг друга. Их сыном был Хреггвид[125], отец Ингигерд, на которой был женат Хрольв Пешеход[126].
XXV

Теперь нужно рассказать о Хальвдане, [о том,] что он собрался в Норег, и отправились с ним Сигмунд и Одд Скраути, его брат. С ними были свободные воины. И когда Хальвдан пришел в Норег, родичи его тепло приветствовали, и был он поставлен конунгом над Трандхеймом и всем тем государством, которым раньше владел конунг Эйстейн, его отец. Был он очень популярен среди своих подданных. У них с Ингигерд было два сына. Одного звали Торир[127] Хьёрт[128], другого — Эйстейн Глумра[129]. Одд Скраути охранял земли Хальвдана и был очень храбрым человеком. Когда он состарился, то отправился он в Исланд[130], и от него произошел большой род.

Вслед за тем пришли с востока из Бьярмаланда люди Сигмунда и сказали, что викинги грабили в Бьярмаланде и Ногардах[131]. Они убили Свиди Смелого-в-нападении и подчинили себе Кирьялаботн и большую часть Руссаланда[132]. Узнав об этом, Хальвдан и Сигмунд собрали свое войско и отправились на восток в Бьярмаланд.
Прядь о Вале
XXVI

В это время Гестрекаландом[133] и всем государством к востоку от Кьёль правил конунг по имени Агнар[134]. Он был женат на Хильдигунн[135], сестре покойного Харека, конунга бьярмов. У них было два сына; одного звали Ракнар, другого — Валь[136]. Они были викингами, ходили в Думбсхав[137] и грабили великанов. У Ракнара был корабль, называвшийся Ракнарсслоди, на котором было сто гребцов. После Ормрин ланги[138] это был самый большой длинный корабль, построенный в Нореге. Его команда состояла из мошенников; на каждой половине судна там было по 15 сукиных сынов. Ракнар подчинил себе незаселенный Хеллуланд[139] и погубил там всех великанов. Его брат Валь обитал в Думбсхав, и о нем есть большая сага. Братья считали, что они унаследовали Бьярмаланд после Харека, брата их матери. У Валя было два сына, Кётт[140] и Киси[141]. Они были высоки ростом и очень сильны. Валь убил Свиди и подчинил себе Кирьялаботнар. Он захватил так много золота, что его никто не мог сосчитать, а взял он его у великана Свади[142], жившего в той горе, которая называется Блесанерг[143] и находится к северу от Думбсхав. Свади был сыном Тора [из рода] Асов[144]. У Валя был меч, называвшийся Хорнхьялти[145], богато отделанный золотом и всегда наносивший точные удары.

Вот Хальвдан и Сигмунд пришли на восток в Бьярмаланд и хотят узнать, где находится Валь, и нашли его к северу от Гандвика[146]. Тут же завязалась битва. Говорят, что пришли с Сигмундом два человека, одного звали Хаук[147], другого — Гаук[148]; они были впередсмотрящими на его судне. Агнар, сын Ракнара, направил свой корабль против [судна] Хальвдана, и была их схватка жестокой. Хаук и Гаук поплыли на отвязанном судне и атаковали то судно, которое находилось с внешней стороны, и очистили [палубу] от людей. Валь прыгнул на корабль Сигмунда, а с ним Кётт и Киси, и отбрасывали они всех, кто на них наступал. Валь сделал выпад против Сигмунда и разбил ему весь щит; меч скользнул по ноге и отсек ему два пальца. Сигмунд ответил также ударом. На Вале был золотой шлем; попал по нему меч и от удара разбился на куски. Валь приготовился к удару и стоял, откинувшись назад. Сигмунд прыгнул на него, и полетел он назад за борт и упал прямо в воду. А когда он показался на поверхности, вытянули его люди на один из кораблей. Они, Кётт и Киси, ушли с [чужого] корабля, и пришли они на свой корабль. Тогда их атаковали Одд Скраути, Гаук и Хаук, и была эта атака суровой. Теперь, когда Валь был изможден, поплыли они [Кётт и Киси] на одном корабле, но Одд атаковал их и заставил тогда их [двигаться] к суше, туда, где большая река стекала со скалы в море. Валь был в походе с ними. Он захватил два сундука с золотом. Они были так тяжелы, что нужны были два человека, чтобы их нести. Одд поспешил вслед за ним, но когда они подошли к водопаду, Валь прыгнул в него, и вот так они расстались. Тогда пришли Кётт и Киси, Гаук и Хаук, и когда они подошли к водопаду, схватил Кётт Хаука, а Киси — Гаука, и оказались они в водопаде, и утонули там оба [Хаук и Гаук]. Под водопадом была большая пещера. Нырнули они туда, отец и сыновья, легли на золото и превратились в крылатых драконов. У них были на головах шлемы, а под крыльями мечи, и лежали они там до тех пор, пока Гулль-Торир не захватил водопад[149]. Отправился Одд тогда назад один. Хальвдан и Сигмунд убили всех викингов. Только Агнару удалось убежать на одном судне. Пришел он в Халогаланд и стал там самым отчаянным разбойником. Он собрал большое богатство, и в конце концов насыпал себе большой курган и вошел туда заживо, как сделал и его отец, взяв с собой все корабельное имущество[150], и потерял рассудок от богатства.
XXVII

Хальвдан и Сигмунд отправились теперь домой в Бьярмаланд, и остался Сигмунд там в своем государстве, а Хальвдан ушел в Норег, и о нем есть большая сага. Он умер в преклонном возрасте, так же как и королева Ингигерд, и много знатных людей произошло от них в Нореге и на Оркнейях. На этом мы заканчиваем эту сагу, и будет мир с вами.
                                                                             Примечания

Произведение создано не ранее середины XIV в. анонимным автором. В средневековой Исландии сага была широко известна и популярна, о чем, в частности, свидетельствует тот факт, что она была переложена в поэтическую форму и бытовала в виде так называемых Рим о Хальвдане Эйстейнссоне (Hálfdanarrímur Eysteinssonar).

Исследователями замечено, что автор Саги о Хальвдане Эйстейнссоне был широко начитанным человеком. Среди источников произведения — историческое сочинение Книга о взятии земли (Landnámabók), труд Снорри Стурлусона Круг Земной (Heimskringla) и, в частности, Сага об Инглингах (Ynglinga saga), саги о древних временах — Сага о Хрольве Пешеходе (Göngu-Hrólfs saga), Сага о Вёльсунгах (Völsunga saga), поздние саги об исландцах — Сага о Барде Снэфелльсасе (Bárðar saga Snæfellsáss) (Naumann 1993а. P. 261).

Сага о Хальвдане Эйстейнссоне принадлежит к числу тех немногих древнеисландских произведений (таких как Прядь об Эймунде Хрингссоне, Сага об Ингваре Путешественнике), события в которых разворачиваются почти исключительно на территории Восточной Европы. Здесь это — Приладожье и Бьярмаланд, регионы, традиционно упоминаемые в произведениях древнескандинавской письменности. Автор саги, однако, вводит в текст и немало нетрадиционной историко-географической информации о нашей территории (см. комментарий).

Сага существует в трех редакциях: древнейшей краткой (A) и двух более поздних сходных пространных редакциях (B и С). Сюжет Саги о Хальвдане Эйстейнссоне, завершающийся в краткой редакции упоминанием о том, что Хальвдан с Сигмундом уходят в Бьярмаланд, а затем в Норвегию, в пространной редакции имеет продолжение: здесь рассказывается о борьбе Сигмунда против Вала, превратившегося в дракона и охранявшего свои сокровища. Как показал К. Колунд (Kålund 1898. S. XVII f.), и с ним согласились Ю. Могк (Mogk 1904. S. 851, прим. 1) и другие исследователи, первоначально сюжет о золотом кладе, охранявшемся Драконом (сохранившийся также в сказаниях о Нифлунгах, в труде4е Саксона Грамматика и в других произведениях), в пространном изложении составлял отдельную Прядь о Вале из поздней родовой Саги о Золотом Торире (Gull-Þóris saga), созданной, очевидно, в начале XIV в. (Kålund 1898. S. XXII; Eggertsdóttir 1993. P. 249).

Поскольку Прядь о Вале содержит упоминания о Русском Севере и Древней Руси, текст и перевод произведения включены в данный том и расположены, в соответствии с публикацией Ф. Шрёдера, после Саги о Хальвдане Эйстейнссоне (гл. XXVI–XXVII).
Основные рукописи[151]:
AM 343 а 4° (ок. 1450–1475) — пергамен (полный текст с незначительными лакунами)
AM 109 а 8°х (ок. 1600–1700) — бумага (полный текст)
AM 340 4°х (ок. 1600–1700) — бумага (полный текст)
AM 586 4° (ок. 1450–1500) — пергамен (фрагмент)
Основные издания:
Nordiska Kämpa Dater / Eric Julius Björner. Stockholmiæ, 1737. P. 1–59.
Hálfdanar saga Eysteinssonar // Fornaldarsögur Norðrlanda eptir gömlum handritum / Utg. av C. C. Rafn. Kaupmannahöfn, 1830. B. III. Bl. 519–558.
Hálfdanar saga Eysteinssonar // Fornaldarsögur Norðrlanda / Utg. av Valdimar Ásmundarson. Reykjavík, 1889. B. III. Bl. 399–431.
Hálfdanar saga Eysteinssonar / Franz Rolf Schröder. Halle a.Saale, 1917. Bl. 89–142 (Altnordische Saga-Bibliothek. Bd. 15).
Hálfdanar saga Eysteinssonar // Fornaldarsögur Norðurlanda / Utg. av Guðni Jónsson, Bjarni Vilhjálmsson. Reykjavík, 1944. B. III. Bl. 283–319.
Переводы:
На английский язык:
Halfdan Eysteinsson // Seven Viking Romances / Trans. with an Introd. by Hermann Pálsson and Paul Edwards. L.; N. Y., 1985. P. 171–198.
На немецкий язык:
Nordiska Kämpa Dater / Eric Julius Björner. Stockholmiæ, 1737. C. 1–59.
Die Saga von Halfdan Eysteinsson // Zwei Abenteuersagas / Aus dem Altnordische übersetzt und mit einem Nachwort von Rudolf Simek. Leverkusen, 1989. S. 55–99 (Altnordische Bibliothek, 7).
На шведский язык:
Nordiska Kämpa Dater / Eric Julius Björner. Stockholmiæ, 1737. C. 1–59.
На латинский язык:
Nordiska Kämpa Dater / Eric Julius Björner. Stockholmiæ, 1737. C. 1–59.
На русский язык (фрагменты):
Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. (Материалы и исследования) // ДГ, 1978 г. М., 1978. С. 84–85.
Глазырина Г. В. Alaborg «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна». К истории Русского Севера // ДГ, 1983 г. М., 1984. С. 203–204.
Глазырина Г. В. — В кн.: Кочкуркина С. И., Спиридонов А. М., Джаксон Т. Н. Письменные известия о карелах. Петрозаводск, 1990. С. 123–125.

Текст публикуется по изданию Ф. Шрёдера (Schröder 1917a) по редакции A с незначительными изменениями: мной была сохранена разбивка на главы, предложенная издателем, и их нумерация, обозначенная римскими цифрами, но сняты введенные Шрёдером названия глав, отсутствующие в рукописи, а также последовательная нумерация отдельных предложений и смысловых периодов в главах.

[1] Транд (Þrándr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии на протяжении всего средневековья, использовавшееся также для наименования вымышленных персонажей (Lind 1914. Sp. 1218–1221). Зафиксировано в шведских рунических надписях (Owe 1993. S. 83).

Транд — эпоним Трандхейма (см. ниже комм. 3), легендарный конунг Норвегии, вероятно, считавшийся прародителем племени трёндов, родословная которого авторами саг часто возводится к языческим богам. В данном тексте, так же как и в Младшей Эдде Снорри Стурлусона, Транд — внук Одина. В других произведениях, например, в прологах к Саге об Олаве Святом и к Саге об Инглингах в Круге Земном Снорри Стурлусона, как отмечает Ф. Шрёдер (Schröder 1917a. S. 9), генеалогия Транда возводится к Ингви-Фрейру (см. ниже комм. 111 к Саге о Стурлауге Трудолюбивом).

[2] Термин «конунг» (konungr) используется в древнескандинавских памятниках для обозначения верховных правителей разного ранга — центральных и областных. По подсчетам Ш. Хьюджеса, в сагах о древних временах упоминается около трехсот конунгов (Hughes 1978. P. 322). Правители следующего, более низкого уровня именовались ярлами. Своеобразное осмысление проблемы титулатуры предложено в Большой саге об Олаве Трюггвасоне. Харальд Прекрасноволосый, говорится в саге, решил, что среди его потомков те мальчики, которые родились от сыновей, будут называться конунгами, а от дочерей — ярлами (Óláfs saga Tryggvasonar en mesta, cap. 2).

[3] Þrándheimr — «Мир Транда». В средние века этим хоронимом обозначалась территория на северо-западе Норвегии между Наумудалем (Naumudalr) на севере и Нордмэром (Norðmærr) на юге. Главным городом провинции Трандхейм был Нидарос (Niðaróss) (Munch 1849. S. 7), получивший еще в средние века название Тронхейм и называющийся так и в настоящее время. Он был основан в 997 г. конунгом Олавом Трюггвасоном (995–999/1000), проведшим, по сообщениям королевских саг, раннее детство на Руси в Новгороде (Джаксон 1993).

[4] Название Норвегии Nóregr восходит к слову Norðrvegr — «Северный путь», которое отражает географическое положение страны, ее протяженность с юго-запада на северо-восток. Наиболее ранняя фиксация названия — в описании путешествия вокруг Скандинавского полуострова халогаландца Оттара, включенном королем англосаксов Альфредом Великим в перевод «Истории против язычников» Павла Орозия в конце IX в. (Helle 1993. P. 436).

[5] Сэминг (Sæmingr) — мужское имя, распространенное в средневековье как в Норвегии, так и в Исландии (Lind 1912. Sp. 1008).

Сэминг — легендарный конунг. Среди многочисленных этимологий имени Sæmingr одна из наиболее вероятных версий возводит имя к слову Sámr — «финн, саам» (Schröder 1917b. S. 89).

[6] Один (Óðinn) — верховное божество языческого пантеона древних скандинавов (см. Старшую Эдду и Младшую Эдду Снорри Стурлусона). Бог мудрости, добывший для богов и людей «мёд поэзии», он считался в то же время богом битвы и победы и правил Вальхаллой, царством мертвых, куда попадали погибшие в бою воины. Придворные поэты норвежских конунгов в X в. воспевали Одина за то, что он отбирает для себя лучших воинов для участия в последней битве богов (Davidson 1964. P. 48). Помощниками Одина выступают берсерки — воины, обладавшие сверхчеловеческой силой (см. ниже комм. 88), а также валькирии — вооруженные воинственные девы, дарующие в бою победу тому, кого выберет Один (подробнее см.: Davidson 1964. P. 61–69; Andersen 1993).

С культом Одина связывались некоторые ритуальные обряды, например, пронзание копьем, повешение и сожжение, совершение которых отмечено современниками. Так, Адам Бременский, описывая Упсальский храм (см. Прил. I), обращает внимание на тела людей и животных, висящие около храма. Арабский путешественник Ибн Фадлан рассказывает об обряде сожжения живых членов семьи вместе с умершим хозяином.

Родословная многих героев саг возводится их авторами к Одину. Снорри Стурлусон в Саге об Инглингах рассказывает, что Один из Асгарда отправился путешествовать по разным землям, в частности по Руси и Саксланду, и там у него было много сыновей, которых он поставил правителями в захваченных им землях (Сага об Инглингах. С. 12). По мнению Р. Райтер-Гоулд, упоминание Одина в сагах о древних временах, в том числе в Саге о Хальвдане Эйстейнссоне, необходимо было автору саги лишь для придания дополнительной знатности и древности родам легендарных конунгов (Righter-Gould 1980. P. 426).

Обширная литература об Одине приведена в работе: Mitchell 1993b.

[7] Халогаланд — северная часть Норвегии, граничащая на крайнем севере с Финнмарком, а на юге — с Наумудалем.

[8] Наума (Nauma) — имя вымышленное (Lind 1910. Sp. 784). Эпоним топонима «Наум(у)даль» (см. следующий комментарий).

[9] Наум(у)даль — «Долина Наумы», располагается севернее Тронхеймского фьорда. Современное название Наумдаля — Транхеймсфьорд.

[10] Хёвдинг (höfðingi) — 1) вождь, предводитель; 2) военачальник; 3) правитель. В последнем значении термин употребляется применительно ко всем представителям знати, рангом ниже конунга, и во множественном числе противопоставлен термину almúgi — «простые люди» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 306). В текстах саг термин наиболее часто употребляется в значении «военачальник». Нередко словосочетание höfðingi mikill встречается в характеристике героев, где его следует интерпретировать как «отважный воин».

[11] Дагмэр (Dagmær) — имя вымышленное (Lind 1907. Sp. 192).

[12] Сванхвит (Svanhvít) — имя вымышленное (Lind 1912. Sp. 984).

[13] Хромунд (Hrómundr) — мужское имя, известное в Скандинавских странах с раннего времени; было популярно и в позднем средневековье (Lind 1909. Sp. 590–591).

[14] Хромунд Грипссон (Hrómundr Gripsson) — главный герой Саги о Хромунде Грипссоне, одной из поздних саг о древних временах, созданной в XVII в. и представляющей собой прозаический пересказ поэтического цикла Римы о Хромунде. Судя по сохранившимся в ряде саг (Саге о Гриме Мохнатая Щека, Саге о Хрольве Пешеходе и Саге о Хальвдане Эйстейнссоне) упоминаниям, существовал другой, более ранний текст Саги о Хромунде, не дошедший до нас (Simek, Hermann Pálsson 1987. S. 181).

[15] Эйстейн (Eysteinn) — мужское имя, широко распространенное в Скандинавии и известное уже с VIII в. (Lind 1907. Sp. 252–255).

[16] Одаинсак (Ódáins akr) — «Луг Бессмертия». Название встречается также в Саге о Хервёр и конунге Хейдреке (Rafn 1829. B. I. S. 411) и труде Саксона Грамматика История данов (Saxo Grammaticus. Lib. IV. S. 105). Однако, если в Саге о Хальвдане Эйстейнссоне и у Саксона Грамматика поиски Одаинсака привели героя в Константинополь, на восток и Индию, где он, приняв христианство, отождествляет Одаинсак с христианским земным раем, Сага о Хервёр и конунге Хейдреке дает совершенно иную трактовку топонима. Одаинсак помещен авторами данного текста далеко на севере в Ётунхейме («Мире великанов») и идентифицирован с Глэсисвеллир («Сияющей долиной») (Schröder 1917b. S. 90).

Древнеисландское Ódáins akr идентично латинскому словосочетанию Paradisus terrestris — «Земной Рай». См. также комм. 18.

[17] Эйрик (Eiríkr) — мужское имя, широко распространенное в Скандинавии на протяжении всего средневековья (Lind 1907. Sp. 223–227).

[18] Эйрик Путешественник — главный герой Саги об Эйрике Путешественнике, небольшого произведения, написанного ок. 1300 г. В саге рассказывается о том, как норвежец Эйрик дает в праздник йоля торжественный обет узнать, что такое Одаинсак и где он находится. Отправившись в путь, он оказывается в Константинополе, где принимает христианство, а затем продолжает поиски Одаинсака. Подойдя к некой реке, он видит на другой ее стороне прекрасную землю, которую он отождествляет с Одаинсаком. При попытке перейти через мост Эйрика проглатывает дракон, и, пройдя через темный проход, герой оказывается у входа в искомую землю. Переговорив с ангелом, стоявшим у входа, Эйрик понимает, что прекрасная земля иллюзорна, она была создана лишь для того, чтобы ввести его в заблуждение, а настоящий Одаинсак — это христианский рай. Получив возможность выбора — уйти назад домой или остаться жить в придуманной для него стране, герой предпочитает вернуться в Норвегию, чтобы нести свет христианства в свою страну.

Исследователи отмечают, что в Саге об Эйрике Путешественнике отчетливо проявляется влияние религиозно-христианской литературы, в частности видений, а также явное знакомство с трудами Гонория Августодунского и Исидора Севильского. Литературу о Саге об Эйрике Путешественнике см. в работах: Simek, Hermann Pálsson 1987. S. 70; Jensen 1993. P. 160–161.

[19] Аса (Ása) — женское имя, распространенное в Скандинавии (Lind 1905. Sp. 60–62).

[20] Сигурд (Sigurðr) — мужское имя, широко распространенное на протяжении всего средневековья (Lind 1911. Sp. 889–899).

[21] Сигурд Хьёрт (Sigurðr Hjörtr) — «Сигурд Олень». Герой упоминается в целом ряде произведений, таких как Круг Земной Снорри Стурлусона, Сага об Эгиле, Сага о Рагнаре Кожаные Штаны и др.

[22] Аслауг (Áslaug) — женское имя, распространенное в Исландии и Норвегии (Lind 1905. Sp. 79–80).

[23] Согласно Саге о Рагнаре Кожаные Штаны, свое прозвище (Змей-в-глазу) герой получил потому, что, глядя ему в глаза, можно было подумать, что в них затаилась свернувшаяся змея (Rafn 1829. B. I. S. 257). Герой упоминается в ряде произведений, из которых наиболее раннее — труд Саксона Грамматика (Saxo Grammaticus. S. 304): Syuardus serpentini oculi. Этот блеск, по замечанию Шрёдера (Schröder 1917b. S. 91), приписывался всем людям из рода Вёльсунгов.

[24] Финнмёрк (совр. Финнмарк) — самая северная часть Норвегии (см.: Blom 1959. S. 281). Подробное описание Финнмарка приведено в Саге об Эгиле. Вследствие своего географического положения на крайнем севере Европы и суровых климатических условий, в средние века Финнмарк был практически незаселен, что отметил халогаландец Оттар, не употребивший, однако, данного топонима в рассказе о своем плавании вдоль северного побережья Норвегии (см.: Матузова 1979. С. 24). В сагах, как королевских (Джаксон 1993. С. 78), так и романтических, Финнмарк упоминается как один из важных этапов морского пути вокруг Скандинавского полуострова в Бьярмаланд и Северную Русь.

[25] Вальдрес (совр. Вальдерс), Тотн (совр. Тотен), Хадаланд (совр. Хаделанд) — части Уппланда, одной из средневековых провинций южной Норвегии.

[26] Хальвдан (Hálfdan) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии, особенно с XIII в. (Lind 1908. Sp. 451–452).

[27] Древнеисландский термин íþróttir — «искусства» — служит для обозначения разных видов навыков. Главными из них были атлетические: борьба, плавание, верховая езда, ходьба на лыжах, умение владеть оружием. Некоторые из них были комплексными. Так, например, умение плавать не просто означало способность держаться на воде, но предполагало умение глубоко нырять и плавать на дальние дистанции (Russom, 1993. P. 337). Владение оружием включало в себя умение стрелять из лука и в совершенстве пользоваться мечом и ножом. Как высшее достижение в этом виде искусств Сага об Олаве Трюггвасоне называет способность Олава балансировать несколькими ножами одновременно (Круг Земной. С. 150). Сохранилось несколько изображений людей, балансирующих различным оружием (Даркевич, 1988. С. 23). По-видимому, этот вид искусств вызывал особое восхищение современников. Широкое распространение получили игры в мяч.

К числу других искусств (íþróttir), которым должен был быть обучен молодой человек знатного рода, относились также знание законов, умение вырезать и читать руны, сложение стихов, игра на арфе, игра в шахматы и другие распространенные в средние века настольные игры, наличие некоторых ремесленных навыков, таких как, например, ювелирное дело.

Не всякий человек, естественно, мог преуспеть сразу во всех искусствах. По сагам, только конунги и ярлы могли превосходить других сразу в нескольких из них. Конунг Харальд Суровый, как сам он говорит о себе в висе, написанной для Елизаветы Ярославны, своей будущей супруги, отличался в восьми искусствах: езде верхом, плавании, ходьбе на лыжах, стрельбе, гребле, сложении стихов, игре на арфе, знании поэзии (Morkinskinna. P. 15). Герой Саги об Оркнейцах Кали Кольссон, сравнивающийся в саге с ярлом Рёгнвальдом, преуспел в девяти искусствах: игре в шахматы, знании рун, книжной грамотности, ювелирном деле, ходьбе на лыжах, стрельбе, гребле, игре на арфе и сложении стихов (Orkneyinga saga. P. 130). Упоминание об успехах в искусствах является одним из важных элементов характеристики героев в сагах. Так, в Саге об Одде Стреле говорится о главном герое: «он научился всем искусствам, которыми мужчине полагается владеть». Из последующего текста ясно, что к ним относились борьба, участие в играх, плавание, стрельба на скаку, а в перерывах между этими занятиями молодые люди беседовали с мудрыми людьми или говорили на иностранных языках (Örvar-Odds saga. Bl. 7).

В более поздних произведениях, в частности в рыцарских сагах (подробно см.: Hughes 1978), количество искусств, которыми могли «похвастаться» герои, уменьшается. Здесь упоминаются лишь плавание, игра в шахматы, стрельба, владение оружием (щитом и мечом) и книжные знания (Vilmundar saga viðutan. P. 15). Интересно, что в одной из саг, Саге о Ремунде, к числу достоинств героя отнесено его умение говорить на многих языках (Remundar saga. P. 163).

[28] Слово «hernaðr» — «грабительский поход» (обычно в выражении fara í hernaðr) — часто встречается в сагах. Им обычно обозначается кратковременный военный поход, предпринятый с целью быстрой и легкой наживы, сопровождавшийся разбойным грабежом и опустошением территории, на которой происходила данная акция. В древнеисландском судебнике Grágás слово hernaðr использовано как юридический термин (Grágás. B. II. Bl. 134–136).

[29] Свип (Svipr) — имя вымышленное (Lind 1912. Sp. 1002–1003) и употреблено лишь в нескольких сагах. В частности, о бонде по имени Свип, имевшем, как и Свип из Саги о Хальвдане Эйстейнссоне, трех сыновей, рассказывается также в Саге о Хрольве Жердинке (Rafn 1829. B. I. S. 35 ff.). Шрёдер, однако, считает, что между обоими персонажами нет связи (Schröder 1917a. S. 14).

[30] Ульвкелль (Úlfkell) — мужское имя, известное по датским и шведским источникам; было также распространено в средневековой Англии (Lind 1912. Sp. 1053).

[31] Шрёдер отмечает, что персонаж по имени Ульвкелль Сниллинг встречается в Круге Земном Снорри Стурлусона (Schröder 1917a. S. 14). Действительно, в «Саге об Олаве Святом» упоминается о том, что во владениях Ульвкелля произошла битва объединенных сил Олава Святого и английского конунга Адальрада (Этельреда) против войска данов (Круг Земной. С. 173). Ульвкелль погиб через несколько лет в битве против датчан, и скальд Торд Кольбейнссон сложил о его гибели вису (Круг Земной. С. 178).

Слово snillingr происходит от существительного snilld — «мастерство, искусность» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 575; Берков 1962. С. 667). Прозвище Snillingr может быть, таким образом, переведено как «Мастер, Искусник». Херманн Палссон и П. Эдвардс интерпретируют это прозвище как «Wizard», т. е. «Колдун», что вряд ли обоснованно (Seven Viking Romances. P. 171). Так же — Ульвкелль Мудрец — назван герой и в переводе «Саги об Олаве Святом» Ю. К. Кузьменко (Круг Земной. С. 173, 178).

Два других сына Свипа, упомянутые ниже в тексте, не могут, по мнению Шрёдера, быть отождествлены с реальными историческими лицами (Schröder 1917a. S. 14).

[32] Ульвар (Úlfarr) — мужское имя, известное по нескольким исландским и английским источникам; широкого распространения в Скандинавии не получило (Lind 1912. Sp. 1048).

[33] Ульв (Úlfr) — мужское имя, широко распространенное в Исландии и Норвегии в средневековье; употреблялось также в качестве прозвища — «Волк» (Lind 1912. Sp. 1054–1056).

[34] Эйстрасальт (Eystrasalt) — гидроним, обозначающий Балтийское море. Первая часть слова представляет собой сравнительную степень прилагательного austr — «восток» (eystri); второй корень salt («соль»), имеющий в местных названиях значение «море» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 136, 510). Отметим, что хейти (т. е. поэтический синоним, «замена имени» — Стеблин-Каменский 1970. С. 211) моря — «соль» — включен Снорри Стурлусоном в составленный им список иноназваний моря (Младшая Эдда. С. 166). Название Eystrasalt переводится, таким образом, как «Более восточное море». Первая фиксация гидронима в древнескандинавских памятниках, по данным Т. Н. Джаксон (Джаксон 1993. С. 258), — в висе скальда Арнора Тордарсона 1046 г.

[35] Бьярмаланд (Bjarmaland) — «Земля бьярмов». Название территории на северо-западе Восточно-Европейской части России в древнескандинавских источниках.

Древнейшее сообщение о поездке в Бьярмаланд относится к концу IX в. и содержится в рассказе норвежца Оттара (др.-англ. Ohthere), включенном королем англосаксов Альфредом Великим в его дополнение к переводу «Истории против язычников» Павла Орозия. Ок. 875 г. Оттар проплыл из Халогаланда на север вокруг Финнмарка и Кольского полуострова в Белое море к устью одной из крупных рек, где встретил народ beormas. Большинство исследователей этого фрагмента считает, что он оказался на южном берегу Кольского полуострова (см. подробнее Введение. С. 38–39). Позднее о Бьярмаланде неоднократно сообщают древнескандинавские источники (записи конца XII–XIV в.): скальдические стихи, анонимная латиноязычная История Норвегии (Historia Norwegiae), родовые, королевские саги и саги о древних временах, История данов Саксона Грамматика (Saxo Grammaticus «Gesta Danorum»), географические трактаты, исландские анналы. Важным источником для изучения Бьярмаланда являются карты XVI в., в частности карта Олая Магнуса, основанная в значительной мере на собственной скандинавской традиции и помещающая Бьярмаланд на Кольском полуострове (Савельева 1983. С. 45–47. Подробный анализ источников см.: Джаксон 1994а. С. 197–199).

Проблема локализации Бьярмаланда остается дискуссионной. Он отождествлялся с несколькими регионами Северо-Востока и Северо-Запада Европейской части России: Пермью, Приладожьем, Ярославским Поволжьем, Кольским полуостровом, побережьем Белого моря, Подвиньем, именуемым в русских источниках Заволочьем, и др., что обусловлено в первую очередь противоречивостью данных самих письменных источников (отечественную историографию по этому вопросу см.: Джаксон, Глазырина 1986а, 1986б). Наиболее обоснованной представляется точка зрения, что топоним Бьярмаланд имеет собирательное значение и используется в древнескандинавских источниках для обозначения всей территории севера Восточной Европы (Мельникова 1986. С. 199), от Кольского полуострова вплоть до Ладожского озера.

Саги описывают главным образом тот же, что и Оттар, северный морской путь в Бьярмаланд, основной и наиболее удобный для скандинавов (лишь один раз упоминается путь в Бьярмаланд через Балтийское море). В большинстве саг его конечным пунктом называется устье р. Северной Двины (др.-исл. Vína). Именно так локализован Бьярмаланд в публикуемой в данном томе Саге о Стурлауге Трудолюбивом. Встречаются и другие локализации, например, в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» (Hákonar saga Hákonarsonar) Бьярмаланд связан с Верхним Подвиньем, а в Саге о Хальвдане Эйстейнссоне — с Приладожьем. Судя по сагам, наиболее активно скандинавы, в основном норвежцы, плавали в Бьярмаланд в X–XI вв., что по времени совпадает с расцветом эпохи викингов. Последнее письменное свидетельство о поездке в Бьярмаланд датируется древнеисландскими памятниками 1222 годом.

Население Бьярмаланда — бьярмы (др.-исл. bjarmar, др.-англ. beormas). Этимология этнонима спорна. В исследовательской литературе широко распространена точка зрения, согласно которой корень bjarm- восходит к одному из финских диалектов, в котором словом permi обозначались странствующие карельские купцы. Вопрос об этнической принадлежности бьярмов находится в тесной связи с проблемой локализации Бьярмаланда. В XIX в. было широко распространено мнение, основывавшееся на созвучии финского корня perm- и русского топонима «Пермь», о миграции племени «пермяков» из верховьев рек Камы и Вятки к побережью Белого моря. Ряд исследователей отождествляет бьярмов с разными группами карел. В последнее время бьярмов чаще отождествляют с чудью заволочской, упоминаемой в русских летописях и представляющей собой племена вепсов («весь» Повести временных лет), мигрировавших из межозерья Ладоги и Онеги в Заволочье. Неопределенно широкое содержание названия Бьярмаланд позволяет считать, что этноним «бьярмы» не обозначает какое-то отдельное племя, но является общим термином, использовавшимся скандинавами по отношению к ряду народов Русского Севера.

Сведения о языке бьярмов содержатся в сообщении Оттара, который отмечал, что «и финны и бьярмы говорят почти на одном языке» (Матузова 1979. С. 24). Это замечание в совокупности с данными топонимики позволяет полагать, что язык бьярмов относился к финно-угорской группе языков. Дополнительная информация о языке бьярмов содержится в Саге об Одде Стреле (Örvar-Odds saga. Bl. 29. См. Введение. С. 42). Имя упомянутого в сагах бьярмийского божества — Йомали (Jómali) — также финского происхождения и соответствует совр. финск. jumala — «бог».

Население Бьярмаланда, по сведениям саг, занималось охотой и рыболовством. Наличие пашенного земледелия в северной зоне, населенной финно-угорскими племенами, археологически не прослеживается. Немаловажное значение, несомненно, имела торговля, носившая меновой характер. Скандинавские источники, естественно, сообщают исключительно о торговых сделках бьярмов исключительно со скандинавами, однако археологические данные свидетельствуют о существовании торговли в этом регионе и с другими народами, в частности с населением Древней Руси. Предметы, которые бьярмы предлагали для обмена, были моржовая кость и кожа и изделия из них, птичьи перья, пушнина (серая белка, песец, куница), шкуры оленя, медведя, выдры и др.

[36] Аустрвегр (Austrvegr < austr — «восток» + -vegr — «путь») — «Восточный путь». Топоним обозначает земли, лежащие к востоку от Скандинавии и расположенные за Балтийским морем.

Самая ранняя фиксация названия — в висе из поэмы скальда IX в. Тьодольва из Хвинира Перечень Инглингов (Skj. A, I. S. 9), где топоним употреблен во множественном числе. Неоднократно встречается в рунических надписях XI в. (Мельникова 1977. Nil, 35, 50, 55, 66). Анализ семантики названия в королевских сагах, проведенный Т. Н. Джаксон, показал, что изменение значения слова шло в направлении его сужения. Если в ранних королевских сагах Austrvegr обозначает «земли по пути из варяг в греки», включая Русь, то в более поздних королевских сагах он охватывает только земли юго-восточного побережья Балтийского моря (Джаксон 1976; Джаксон 1994а. С. 195–196).

[37] В тексте эта фраза может быть понята двояко: 1) стал управлять государством в отсутствие конунга, 2) захватил власть, пока конунг отсутствовал.

[38] Альдейгьюборг (Aldeigjuborg) — древнескандинавское обозначение (Старой) Ладоги. Слово образовано по продуктивной для древнескандинавской топонимии модели X-borg. Первый элемент топонима, Aldeigja, представляет собой наиболее раннее наименование этого древнерусского города, зафиксированное в скальдической висе из поэмы Эйольва Дадаскальда (нач. XI в.) Banda-drápa (текст опубликован в кн.: Джаксон 1993. С. 158; русский поэтический перевод О. А. Смирницкой: Круг Земной. С. 153; русский прозаический перевод: Джаксон 1993. С. 194–195). Скандинавское название Aldeigja, вероятнее всего, произошло от финск. *Alode-jogi — «Нижняя река», а затем из него оформилось русское название «Ладога». В этой же последовательности происходил и процесс заселения региона: финно-угорские племена — норманны — славяне (Schramm 1986. S. 369; Кузьмин 1989; Кузьмин, Мачинская 1989). В сагах обычно употребляется композит Aldeigjuborg (подробно см.: Джаксон 1994а. С. 194–195).

[39] Хергейр (Hergeirr) — мужское имя, употребленное в незначительном числе поздних (XIV–XV вв.) норвежских и исландских письменных памятников. В более ранних исторических источниках не отмечено. В сагах, помимо Саги о Хальвдане Эйстейнссоне, встречается еще только один раз (Lind 1909. Sp. 518–519).

[40] Исгерд (Ísgerðr) — женское имя, известное в Норвегии с X в.; отмечено в незначительном числе источников (Lind 1910. Sp. 658).

[41] Хлёдвер (Hlöðver, Hlöðverr) — мужское имя, распространенное в средневековье в Норвегии и Исландии (Lind 1909. Sp. 555–557).

[42] Гаутланд — область Götaland на юго-западе современной Швеции.

[43] Сигмунд (Sigmundr) — мужское имя, широко распространенное в Исландии и Норвегии (Lind 1911. Sp. 881–883).

[44] Положение впередсмотрящего (stafnbúi) было, по-видимому, почетным на судне, так как в сагах часто упоминаются их имена.

[45] Харальд (Haraldr) — мужское имя, известное в средневековой Норвегии; стало особенно популярным в Исландии и Норвегии с XIII в. (Lind 1909. Sp. 485–487).

[46] Харальд Прекрасноволосый — норвежский конунг Харальд Хальвданарсон. Происходил из династии Инглингов, взошел на престол в возрасте десяти лет (по разным подсчетам — между 860 и 880 гг.). Согласно исландским анналам, Харальд умер в 931 или 933 г.

[47] Одд (Oddr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии на протяжении всего средневековья (Lind 1911. Sp. 804–806). Скраути — прозвище (букв.: «пестрый, разукрашенный»).

[48] Гулль-Торир (Gull-Þórir) — «Золотой Торир», главный герой Саги о Золотом Торире.

[49] Ланднамабок (Landnámabók) — букв. перевод: «Книга о взятии земли», традиционно известная в отечественной литературе как «Книга о заселении страны». В произведении рассказывается о первых 430 поселенцах в Исландии, покинувших Норвегию ок. 870 г. в период правления Харальда Прекрасноволосого, об их предках и потомках, о важнейших событиях на острове в первые два века после переселения. Книга о взятии земли сохранилась в нескольких редакциях, древнейшая из которых восходит к концу XIII в.

[50] Ингигерд (Ingigerðr) — женское имя, распространенное в Норвегии с X в., в Исландии — позже, очевидно, с XII в. (Lind 1909. Sp. 632–634); упомянуто в шведских рунических надписях XI в. (Owe 1993. S. 43).

Несмотря на широкую популярность имени в Скандинавии, во всем корпусе саг о древних временах всего семь героинь носят данное имя и пять из них фигурируют в сюжетах, связанных с Русью. Это, несомненно, обусловлено уже отмечавшимся выше (см. Введение. С. 20–22) стремлением авторов саг использовать в своих произведениях традиционные исторические сведения. Романтическая история Ингигерд, дочери конунга Олава Шведского, влюбленной в норвежского конунга Олава Харальдссона, но отданной по политическим мотивам замуж за русского князя Ярослава Мудрого, хорошо известна по исландским королевским сагам, упоминается в анналах и хрониках (подробный обзор см.: Davidson 1976. P. 164–166). Сопоставление известий об Ингигерд Саги о Хальвдане Эйстейнссоне с данными королевских саг выявляет ряд сюжетных и лексических параллелей, убеждающих в том, что в нашей саге они представлены в литературной обработке и вторичны по отношению к королевским сагам (Глазырина, Джаксон 1986).

[51] По сагам широко известен обычай передавать ребенка, происходившего из знатной семьи, на воспитание в семью того же социального круга, но обычно ниже рангом.

[52] Скули (Skúli) — мужское имя, распространенное в Норвегии и Исландии на протяжении всего средневековья (Lind 1911. Sp. 925–927).

Прототипом для этого персонажа, очевидно, послужил реальный исторический деятель — ярл, а впоследствии герцог Скули, правивший в Норвегии при малолетнем конунге Хаконе Хаконарсоне.

[53] Алаборг (Álaborg) — топоним, которым в древнескандинавских источниках обычно обозначается средневековый датский город Ольборг. Построен по обычной для древнескандинавской топонимии модели X-borg. В Саге о Хальвдане Эйстейнссоне это название соотнесено с каким-то населенным пунктом в Северной Руси, расположенным в непосредственной близости и входящим в сферу влияния правителей Альдейгьюборга/Ладоги. В литературе неоднократно предпринимались попытки локализации Алаборга данной саги: на Белом озере (Kleiber 1957. S. 222; Schramm 1982. S. 280–282), в Приладожье (Holmberg 1976. S. 176; Лебедев 1985. С. 187), на Онежском озере (Davidson 1976. P. 41), на р. Сясь к юго-востоку от Ладоги (Джаксон, Мачинский 1989. С. 129–137). По моему мнению, текст Саги о Хальвдане Эйстейнссоне дает возможность локализовать Алаборг на восточном берегу Ладожского озера и отождествить его с одним из населенных пунктов в нижнем течении р. Олонки (подробно см. Глазырина 1984). К этой точке зрения присоединились Кирпичников, Дубов и Лебедев (1986. С. 197). Название датского города Алаборга/Ольборга было использовано автором саги для обозначения населенного пункта в Северной Руси по созвучию начальных корней слов, поскольку корень ala- присутствует в древнем карельском названии р. Олонки — Алавойнэ.

[54] Хеймир (Heimir) — имя вымышленное (Lind 1909. Sp. 503). Одноименные герои известны также по двум другим сагам о древних временах — Саге о Вёльсунгах и Саге о Рагнаре Кожаные Штаны.

[55] Брюнхилд (Brynhild) — распространенное в Норвегии и Исландии женское имя (Lind 1907. Sp. 175–177).

[56] Брюнхилд Будладоттир (дочь Будлы) упоминается также в Саге о Вёльсунгах, Саге о Рагнаре Кожаные Штаны, Пряди о сыновьях Рагнара, Пряди о Госте Норн, пряди Как была заселена Норвегия.

[57] Сага о Рагнаре Лодброке (Сага о Рагнаре Кожаные Штаны) относится к сагам о древних временах. Ее древнейшая редакция восходит к середине XIII в. Главного героя — Рагнара Лодброка — обычно отождествляют с Регинхери (лат. Reginheri), предводителем отряда викингов, осаждавших Париж в 845 г. Однако, как показал Р. МакТёрк, прямое отождествление ошибочно. Подробно см.: McTurk 1991. P. 1–6; McTurk 1993.

[58] Коль (Kolr, «Уголь») — распространенное мужское имя (Lind 1910. Sp. 710–712). По замечанию Шрёдера, этим именем, встречающимся в сагах о древних временах довольно часто, названы только люди низкого социального положения, нередко — рабы (Schröder 1917b. S. 94).

[59] Выражение «идут, не останавливаясь» не следует понимать буквально. Это широко распространенный стилистический оборот при описании сухопутного или морского похода в сагах, введение которого связано, по-видимому, с отсутствием сюжетной необходимости давать дополнительную информацию о поездке или походе.

[60] Хербьёрн (Herbjörn) — мужское имя, получившее распространение в Норвегии, особенно с XIII–XIV вв. В Исландии зафиксировано лишь в топонимике (Lind 1909. Sp. 514–515).

[61] Снэульв (Snæúlfr) — мужское имя, распространенное в Норвегии с X в., а позднее и в Исландии (Lind 1911. Sp. 937–938). В переводе означает «Снежный Волк».

[62] Имена знаменосцев, так же как имена впередсмотрящих на судне (см. комм. 44), обычно упоминаются в текстах.

[63] «…а четверть раздали всем людям» (en gáfu grið mönnum öllum). Основное значение слова ‘grið’ — «мир (особенно временный), перемирие». Однако, в словосочетании gefa e-m grið, как отмечают Р. Клизби и Гудбранд Вигфуссон, оно может обозначать четвертую часть добычи (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 215). Поскольку в предшествующей части предложения речь шла о золоте, серебре и другом богатстве, мной выбрано при переводе значение «четвертая часть добычи», хотя возможен вариант «но дали мир всем людям».

[64] Глагол «skemta» — «развлекать» — обычно используется в текстах в тех случаях, когда речь идет о рассказывании саг и других занимательных историй на пирах, тингах и пр. Например, см. выше Введение (с. 12–13) о развлечении сагами гостей на свадьбе в Рейкьяхолар в 1119 г.

[65] Слово «höll» употреблялось только для обозначения дворца короля или ярла, т. е. официальной резиденции. Жилая часть дома или постройки назывались иначе, например, skáli, eldhus. См.: Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 309–310.

[66] В тексте употреблен термин «ríki» — «государство».

[67] После завоевания Альдейгьюборга и Алаборга конунгом Эйстейном оба города с прилежавшей к ним округой, естественно, находились под его властью. Центром, где сидел конунг, был Альдейгьюборг, а Алаборг являлся территорией, зависимой от Альдейгьюборга. Об этом свидетельствует использование термина «хёвдинг» (höfðingi) применительно к правителю Алаборга, тогда как Эйстейн называется конунгом, а также упоминание о дани (skattr), которую последний должен выплачивать конунгу Альдейгьюборга. Неясно, однако, был ли Алаборг независимой от Альдейгьюборга территорией до завоевания региона конунгом Эйстейном. Об Алаборге было сказано, что он являлся резиденцией ярла Скули, но ничего не говорилось о даннических отношениях между Скули и конунгом Хергейром.

[68] Купеческий корабль (kaupskip), т. е. корабль для перевозки грузов, грузовое судно. Древнескандинавские письменные памятники, зафиксировавшие разные термины для обозначения судов, свидетельствуют, что в судостроении эпохи викингов наблюдалась четкая дифференциация судов по их функциям, а также в зависимости от размера и конструкции судна. Подводными археологами Скандинавских стран найдены остатки нескольких десятков судов разной степени сохранности. Все они оказались построенными в одной технике и представляют собой острокилевые клинкерные суда длиной свыше 10 метров. В настоящее время доказано, что существовали суда, специально предназначенные для дальних походов и ведения боевых действий, для перевозки грузов, рыболовства и пр. (Crumlin-Pedersen 1981. P. 276–279). Специализированные грузовые суда были найдены на дне Роскильде-фьорда в Дании, а также недалеко от Каупанга в Норвегии. В зависимости от функции суда имели разное соотношение длины и ширины. У торгового судна оно равнялось приблизительно 4:1. Команда на таком судне включала от трех до двенадцати человек (McGrail 1980. P. 46, 49, 54). Для разгрузки судно останавливалось невдалеке от берега или пристани, товары переваливались на небольшие лодки или баржи (Crumlin-Pedersen 1981. P. 282). Иногда, как свидетельствует один из сюжетов знаменитого гобелена из Байо, для этой цели могли использоваться лошади, на которых перевозили грузы по мелкой воде. Подробнее см.: Ellmers 1985.

[69] С востока (austan) — термин употребляется для общего обозначения направления движения в Норвегию с востока из Швеции, Восточной Прибалтики, Руси и других регионов. Подробнее об особенностях ориентации в древнеисландских сагах см.: Джаксон 1994б.

[70] Балагардссида (Bálagarðssíða) — район юго-западного побережья Финляндии, между Хельсингфорсом и Або (Schröder 1917b. S. 101).

[71] Грим (Grímr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии на протяжении всего средневековья (Lind 1908. Sp. 359–361).

[72] Руссия (Rússía) — ойконим, обозначающий Древнюю Русь. В древнеисландскую топонимию проникает под влиянием «ученой» латинской традиции. Встречается (в различных вариантах написания — Rússía, Ruscia, Ruzcia и др.) в сагах, географических сочинениях. Данная форма написания отмечена лишь в двух сагах о древних временах: Саге о Хальвдане Эйстейнссоне и Саге об Эгиле Асмундарсоне (Metzenthin 1941. S. 88).

Слово Rússía употребляется в поздних сагах наряду с традиционным для древнескандинавской топонимии наименованием Руси Гардарики (Garðaríki) (см. ниже комм. 124). Точно определить соотношение между двумя ойконимами, обозначающими Русь, сложно. Так, в Саге об Эгиле одноруком и Асмунде, убийце берсерков «Русь» и «Гардарики» противопоставляются как два различных государства: «Хертрюгг… правил к востоку на Руси (í Rússía); это — большая и густонаселенная страна, лежащая между Хуналандом и Гардарики» (Rafn 1830. B. III. Bl. 365). В то же время в Саге о Сигурде Молчуне они отождествляются: «Русь, которую мы называем Гардарики» (Sigurðar saga þögla. Bl. 121). Из текста Саги о Хальвдане Эйстейнссоне следует, что в Альдейгьюборг к конунгу Эйстейну из Руссии приходят люди, которые назвались купцами, потерпевшими кораблекрушение. Здесь, таким образом, Альдейгьюборг/Ладога, расположенная в Северной Руси, противопоставляется Руссии. Материал позволяет лишь высказать предположение, что на каком-то этапе развития древнескандинавской топонимии два названия, обозначавшие Древнюю Русь, использовались применительно к разным регионом: Гардарики — Северная Русь, Руссия — Южная, Киевская Русь, а затем оба топонима стали взаимозаменяемыми. Конкретное значение названия в каждом исследуемом тексте может определяться только путем анализа контекста самого памятника.

[73] В сагах многократно упоминается о том, что путешественники, не успевшие вернуться домой до наступления холодов, проводили зиму в чужой земле. Источники не позволяют, однако, определить характер условий, на которых чужеземцы принимались на зимовку. По-видимому, они вносили какую-то плату за постой. Можно сказать достаточно определенно, что не всякого гостя хозяева охотно принимали. Так, в Саге об Олаве Трюггвасоне говорится, что Олав со своими людьми приплыл в Вендланд и получил приглашение от Гейры, дочери конунга Бурислава, остаться перезимовать, в частности, потому, что хозяевам стало известно, что «в страну приехали чужеземцы, которые ведут себя как знатные люди и не нарушают мира» (Круг Земной. С. 111). Эта фраза показывает, что приглашались, во-первых, люди знатного происхождения и, во-вторых, соблюдающие законы принимавшего их государства. К простым путешественникам предъявлялись, видимо, иные требования. В Саге об Одде Стреле рассказывается, как Одд, скрыв свое имя, приплывает в Хуналанд, где хочет остаться зимовать. Конунг страны интересуется, в каких искусствах Одд преуспел (Örvar-Odds saga. Bl. 143). Присутствие чужеземцев, таким образом, помогало скоротать зиму.

Упоминание в Саге о Хальвдане о зимовке в Альдейгьюборге — далеко не единственный случай зимовки на Руси. В Истории Норвегии говорится, что Олав Святой «обычно зимовал со своим флотом» в Хольмгарде (Historia Norwegiæ. S. 120).

[74] Скотбакка (skotbakka) и кнаттлейк (knattleikr) — разновидности игры в мяч.

[75] Йоль (jol) — древний языческий праздник, отмечавшийся в конце декабря и с приходом христианства в Скандинавию отождествленный с Рождеством Христовым. Празднование йоля продолжалось тринадцать дней, каждый из которых был связан с одним из демонических существ (сатиров, гоблинов и др.). В соответствии с народными представлениями, по мере приближения года к концу, темные, демонические силы приобретали все большее влияние в окружающем мире, достигавшее своего пика к празднику йоля (Cleasby, Gudbrand Vigfusson. 1957. P. 326).

[76] Dag-verðr — основная, самая плотная еда дня. В древней Скандинавии существовал обычай принимать большое количество пищи в первой половине дня (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 95).

[77] Древние скандинавы пили много хмельных напитков. Этот обычай нашел отражение во многих древнескандинавских письменных памятниках, в частности в Младшей Эдде (см., например: с. 60, 73). При норвежском королевском дворе возлияния были обильны и начинались сразу после раннего обеда. Исландцы, напротив, отличались большой сдержанностью в питье (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 108).

[78] Фраза «þar fylgði með gull», дословно переводимая как «за нею следовало золото», позволяет предположить, что речь идет о браслете.

[79] Эта фраза в дальнейшем повествовании будет повторяться неоднократно. Упоминание о прекрасной руке и золотом украшении на ней в данном тексте играет, по-видимому, роль аллегорического символа, подобного символам скальдических кеннингов, являющихся заменителями существительных обычной речи. М. И. Стеблин-Каменский отмечает, что «в скальдической поэзии часто встречаются кеннинги женщин, в которых определением служит «рука» (Стеблин-Каменский 1978. С. 45). В Младшей Эдде Снорри Стурлусона даются наставления скальдам о том, какие слова следует выбирать при обозначении женщины в стихах: «Женщину следует обозначать по всяким женским нарядам, золоту и драгоценным каменьям, пиву, вину и другим напиткам, которые она подает либо подносит, а также по чашам и всему тому, что подобает ей делать или совершать» (Младшая Эдда. С. 124), и в числе первых из перечисленных Снорри элементов упоминаются золото и драгоценные камни. Золото в кеннингах женщины отмечено Снорри и в другом фрагменте произведения (Младшая Эдда. С. 151). Используя в рефрене сразу два скальдических кеннинга женщины, автор помогает читателю, еще не знающему, что под именем Грима скрывается Ингигерд, дочь конунга, понять, что этот герой саги — не мужчина.

[80] Вигфус (Vígfúss) — мужское имя, известное с начала X в. и распространенное в Норвегии и Исландии на протяжении всего средневековья (Lind 1912. Sp. 1098–1099).

[81] Офейг (Ófeigr) — распространенное мужское имя (Lind 1911. Sp. 808–810).

[82] Топоним «Кракунес» (Krákunes < krákr — «ворон» + nes — «мыс; выдающаяся в воду часть суши») может быть переведен как «Воронов мыс». В древнескандинавской топонимии Восточной Европы он является hapax legomenon, не встречаясь больше ни в одном источнике. В примечаниях к изданию текста Шрёдер определил топоним как «вымышленное название» (Schröder 1917b. S. 107), сняв тем самым вопрос о его локализации. Аналогично охарактеризовал название Р. Зимек в аннотированном географическом указателе к немецкому переводу саги (Zwei Abenteuersagas. S. 140).

Попытку привязать к местности название «Кракунес», находящийся, согласно саге, на пути к Алаборгу из Альдейгьюборга/Ладоги, предприняли Т. Н. Джаксон и Д. А. Мачинский, которые отождествили его с мысом Вороновым, расположенным к западу от Старой Ладоги в 19 км от устья Волхова (Джаксон, Мачинский 1989. С. 131), т. е. в направлении, противоположном тому, где они несколькими страницами позже помещают Алаборг, отождествляя его с безымянным городищем на р. Сясь, расположенным на юго-восток, а не на запад от Ладоги (Там же. С. 134). Решающими аргументами в пользу отождествления Krákunes и Воронова мыса явились семантическая идентичность корней первых частей названия в обоих — древнеисландском и русском — языках и тот факт, что Воронов мыс представлял собой «удобнейшую точку для контроля торговых путей и для морских засад» (там же. С. 132). Однако недоказанность авторами того, что Krákunes является реальным, а не вымышленным топонимом, ставит под сомнение соответствие Krákunes — Вороний мыс. Семантическое Же тождество названий — с широко распространенными основами — может быть результатом простого совпадения. Замечу также, что названия с корнем «ворон-» распространены не только в Приладожье, но и далеко на севере: мыс Воронов в Горле Белого моря, Вороний мыс на Мурманском берегу Кольского полуострова.

[83] При всей любви авторов саг о древних временах к детальным описаниям сражений, автор Саги о Хальвдане Эйстейнссоне не считает необходимым рассказать о происшедшей между Сигмундом и Ульвкеллем битве вблизи Кракунеса (Воронова мыса). Джаксон и Мачинский восполнили этот пробел в своей статье: «Видимо, у этого-то мыса и разместил свой флот Ульвкель, не смея непосредственно атаковать Ладогу, но угрожая ей «морской блокадой». Здесь-то и произошла битва с обнаружившим его ладожским флотом, отсюда, проиграв битву, и мог бежать Ульвкель только на запад, так как путь на восток был перекрыт ладожанами, а путь прямо на север, в открытое Ладожское озеро, был, как известно, чрезвычайно опасен» (Джаксон, Мачинский 1989. С. 132). Логично, однако, предположить, что умолчание о битве не было случайным.

Вернемся вновь к топониму Кракунес, воспринимая его не как название реального географического объекта, но как вымышленное, литературное. В таком случае название места сражения может нести некий символический смысл. Представление об основных коннотациях, возникавших в сознании древнего скандинава при слове «ворон», дает анализ скальдических кеннингов, описанных Снорри Стурлусоном в Младшей Эдде, единственном, пожалуй, источнике, наиболее ясно отражающем систему образного мышления человека его времени. Снорри отмечает: «Есть две птицы, которых принято обозначать в кеннингах не иначе, как упоминая кровь и трупы — их питье и пищу» (Младшая Эдда. С. 165). Можно интерпретировать Кракунес как «говорящий» топоним, обозначающий место, где произошла кровавая битва. Это объясняет отсутствие необходимости для автора описывать ход самого сражения. Таким образом, присоединяясь к высказанному Шрёдером (Schröder 1917b. S. 107) и Зимеком (Zwei Abenteuersagen. S. 140) мнению, я считаю, что Кракунес — это наименование не просто вымышленное, но и несущее в себе символическое значение.

[84] Длинный корабль (langskip) — судно, предназначенное для дальних походов и ведения боевых действий.

Мощь викингов на море достигалась именно благодаря кораблям данного типа. Эти клинкерные острокилевые суда, обладавшие повышенной маневренностью у берега, были наилучшим образом сконструированы для навигации в любую погоду. Они были оснащены одним или несколькими прямоугольными парусами, а при отсутствии ветра передвигались с помощью гребцов. Команда военного судна, в зависимости от его размера, насчитывала от 26 до 60 матросов, которые, как правило, совмещали занятия: они были гребцами на море и воинами на суше (McGrail 1980. P. 49). В источниках имеются упоминания о том, что нередко на судах имелось несколько — до четырех — смен гребцов.

Специальная конструкция судна и устройство парусов давали викингам ряд преимуществ перед другими мореплавателями. Во-первых, их плавучие средства передвигались быстрее любых других современных им. Во-вторых, малая осадка судов позволяла викингам заходить далеко в мелкие реки Западной и Восточной Европы и использовать неглубокие заливы для зимовки, а также, что наиболее важно, приставать практически к любому берегу. В-третьих, в отличие от безвесельных судов других стран, викингские длинные корабли, скомбинировавшие в своей конструкции весла и парус, практически не зависели ни от ветра, ни от течения. В-четвертых, специальная конструкция бортов, которые были низкими, позволяла с легкостью высаживать на берег лошадей, перевозимых на судах для ведения боевых действий на суше (Almgren 1971. P. 33–35).

Длинные корабли были очень декоративны, украшенные символическими изображениями голов и хвостов зверей, орнаментированные щитами по бортам, о чем свидетельствуют изображения судов на готландских рисованных камнях, гобелене из Байо и описания, известные по письменным памятникам. Одно из наиболее ярких свидетельств того впечатления, которое производила на современников флотилия длинных судов, сохранилось в изложении ученого монаха из монастыря в Сент-Омере во Фландрии. Живописуя ок. 1040г. отплытие флота датского конунга Свена Вилобородого в Англию в 1013 г., монах отмечает подробности убранства кораблей: «На кораблях были видны то отлитые из золота львы, то птицы на верхушках мачт, поворачиваясь, указывали направление ветров, или разного рода драконы, извергавшие огонь из ноздрей, то [изображения] людей, сделанные сплошь из золота или серебра, почти не отличимые от живых, то быки с вытянутыми шеями и расставленными ногами, изображенные прыгающими и ревущими, словно живые. Можно было видеть дельфинов, отлитых из электрума, и кентавров из того же металла, воскрешающих старинные сказания. В дополнение я мог бы привести тебе множество примеров подобных изображений, если бы имена чудовищ, которые там были вылеплены, не были мне незнакомы. Но что я рассказываю тебе о бортах кораблей, которые не просто раскрашены в яркие цвета, но и покрыты золотыми и серебряными фигурами? Королевское судно своей красотой настолько же превосходило все остальные суда, насколько король честью и достоинством выше [простых] воинов…» (Encomium Emmae Reginae. P. 12–13. Перевод А. В. Назаренко).

[85] Драккар (dreki) — особый тип военного судна, на котором обычно плавали конунги или хёвдинги. На штевне судна устанавливалась съемная стилизованная голова дракона (отсюда и название судна «dreki» — «дракон»), который, по верованиям того времени, придавал «магическую силу кораблю, защищал его от злых духов и устрашал врагов» (Гуревич 1966. С. 42). Чтобы не разгневать «земных» богов, при приближении к чужому берегу с мирными намерениями, а также при подходе к своему берегу голова снималась (Nylen, Lamm 1988. P. 110).

Строительство одного из наиболее известных драккаров — Большого, или Великого, Змея — описано в Саге об Олаве Трюггвасоне: «В следующую зиму после того, как Олав конунг вернулся из Халогаланда, он велел построить большой корабль под хладирскими скалами. Он был много больше, чем все другие корабли, которые тогда были в стране, и еще сохранился помост, на котором он строился… Все в корабле было очень тщательно сделано. Корабль был длинный и широкий, с высоким бортом и из крупного леса… Это был корабль с драконьей головой на носу и сделанный по образцу того Змея, которого конунг привел из Халогаланда. Но он был много больше и во всех отношениях тщательнее сделан. Конунг называл его Великим Змеем, а того — Малым Змеем. На Великом Змее было тридцать четыре скамьи для гребцов. Голова и хвост дракона были целиком позолочены, а борт был так же высок, как на морских кораблях. Из всех кораблей, построенных в Норвегии, он был лучше всего сделан и потребовал наибольших затрат» (Круг Земной. С. 151–152).

[86] Ивар (Ívarr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии в средневековье (Lind 1910. Sp. 660–663).

[87] Бёггулль (Böggull) — «небольшой сверток, пакет». Известен еще один персонаж с аналогичным прозвищем — Бёггулль-Торфи (Lind 1921. Sp. 52).

[88] Берсерк — в языческой Скандинавии дикий, свирепый воин. В скандинавской мифологии Берсерком звали внука восьмирукого Старкада, который был известен безудержной яростью во время боя, а также тем, что дрался без доспехов. Название «берсерк» было перенесено на его 12 сыновей. Снорри Стурлусон в Саге об Инглингах называет берсерками воинов Одина и сообщает, что «они бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда» (Круг Земной. С. 13). Подобные приступы нечувствительности к боли были, вероятно, следствием психического заболевания, сходного с ликантропией или амоком у малайцев, когда человек отождествлял себя с диким животным. В древнескандинавских источниках говорится об отрядах берсерков, сопровождавших древних конунгов: датского конунга Хрольва Жердинку, норвежского Харальда Прекрасноволосого и т. п. Отряд обычно состоял из 12 берсерков. В источниках отсутствуют упоминания о берсерках — исландцах по происхождению.

[89] Хравнкелль (Hrafnkell, Rafnkell) — распространенное мужское имя, известное со времени заселения Исландии (Lind 1909. Sp. 566).

[90] Хлюнскогар (Hlynskógar < hlynr — «клен» + skógar — «леса») — «Кленовые леса». Топоним в других источниках не встречается и является парах legomenon.

Б. Клейбер отмечает, что граница произрастания клена в Восточной Европе проходит южнее 61° с. ш. и отождествляет Хлюнскогар с поселком Кленовая, расположенным на р. Вытегра (Kleiber 1957. S. 219). Джаксон и Мачинский, привязывая топоним, в соответствии со своей концепцией, к Северо-Западному Приладожью, предположительно определяют его местонахождение «около устья Вуоксы, на пути флота Ульвкелля, плывущего в направлении Волхова и Сяси» (Джаксон, Мачинский 1989. С. 139). Так же, как и в отношении топонимов «Клюфанданес» (см. комм. 91), «Кракунес» (см. комм. 82), отмечу изолированное положение названия «Хлюнскогар» в общей древнеисландской топонимической традиции, что требует особо осторожного подхода к его интерпретации.

[91] Клюфанданес (Klyfandanes < kljufa — «расщеплять; раскалывать; разделять» + nes — «мыс, выдающаяся в воду часть сущи») — «Раскалывающий мыс» (данный вариант перевода предложен Джаксон и Мачинским. 1989. С. 139). Топоним в других источниках не встречается и является hapax legomenon.

Клейбер полагает, что под Клюфанданесом следует понимать Андомскую возвышенность, естественный водораздел между бассейном Белого моря и Онежского озера (Kleiber 1957. С. 220). Джаксон и Мачинский отождествляют его с мысом Терешиннеми на Ладоге (Джаксон, Мачинский 1989. С. 140), и это мнение разделяет Спиридонов в его комментарии к данному фрагменту Саги о Хальвдане Эйстейнссоне (Кочкуркина, Спиридонов, Джаксон 1990. С. 126; 132, прим. 31). На мой взгляд, особое положение топонима в древнеисландской топонимии Восточной Европы, заключающееся в его нетрадиционности и употреблении только в одном источнике в неясном контексте, не дает оснований для достаточно убедительной его локализации и привязки к конкретной местности.

[92] Свиди (Sviði) — имя вымышленное (Lind 1912. Sp. 1002).

[93] Эгиль (Egill) — мужское имя, распространенное в Исландии и Норвегии на протяжении всего средневековья (Lind 1907. Sp. 209–211).

[94] В данном случае употреблен термин «atgeir» — «алебарда, боевой топорик». Следует, однако, обратить внимание на то, что данное слово обозначало нетрадиционный вид оружия импортного происхождения, и в сагах этот термин встречается довольно редко (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 30). Обычная, использовавшаяся скандинавскими воинами алебарда называется «kesja». Это различие между двумя типами оружия — скандинавского и импортного — я попыталась сохранить и в переводе, где atgeir передается как топорик, а kesja — как алебарда.

[95] Хривлинг — имя вымышленное, в других древнескандинавских источниках не встречается (Lind 1909. Sp. 575).

[96] Аргхюрна — имя вымышленное. В других источниках не встречается (Lind 1905. Sp. 31).

[97] Харек (Hárekr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии, менее употребительное в Исландии и Дании (Lind 1909. Sp. 488–491).

[98] Эдню (Еðný) — вымышленное имя (Lind 1907. Sp. 208).

[99] Кирьялаботнар (Kirjálabotnar) — «Карельские заливы». Джаксон и Мачинский предложили перевод «Карельские оконечности заливов» (Джаксон, Мачинский 1989. С. 137). Название образовано путем присоединения к этнониму kirjál(ir) (корела) существительного botn во множественном числе (заливы). На множественное число указывает употребленная в тексте форма í Kirjálabotnum с окончанием -um, характерным для дательного падежа множественного числа. Помимо Саги о Хальвдане Эйстейнссоне название встречается только в одном источнике — во Фрагменте о древних конунгах.

Е. А. Мельникова обратила внимание на тот факт, что в древнеисландской литературе, а также в географических сочинениях «Финский залив не имеет специального названия» и до XVI в. не указывается на картах; она высказала предположение, что в литературных произведениях он мог обозначаться словом Kirjálabotn (Мельникова 1977. С. 204). Справедливость этой точки зрения подтвердил А. М. Спиридонов, приведший убедительные аргументы для отождествления Kirjálabotnar с Финским заливом. Он считает, что появление данного названия в тексте произведения относится к довольно позднему времени — XII–XIII вв., когда корела стала играть важную роль на рубежах Северной Руси (Спиридонов 1988. С. 138–141).

Нетрадиционность и неопределенность гидронима вызвала затруднения у переводчиков саги на европейские языки. Стремясь избежать неверного толкования слова, Херманн Палссон и П. Эдвардс в своем переводе опускают название Кирьялаботнар и обозначают территорию топонимом «Карелия» (Seven Viking Romances. P. 185).

Более распространенным в древнескандинавской письменности названием с корнем kirjál- является ойконим Kirjálaland — «Земля кирьялов», т. е. Карелия (Metzenthin 1941. S. 57–58; Джаксон 1994а. С. 204–205).

[100] Хель (Hel) — богиня, дочь Локи, правительница царства мертвых. Ее имя было перенесено на само царство мертвых. «Уйти в Хель» — умереть. В соответствии с представлениями древних скандинавов, только воины, павшие на поле боя, попадали в Вальхаллу, владения Одина, своеобразный языческий рай. Хель — место обитания всех тех, кто умер иной смертью.

[101] Этноним finnar обозначает как финнов, так и саамов-лопарей (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 154; Holmberg 1976. S. 177–179). О финнах в сагах см. обзорную статью М.-Л. Холмберг (Op. cit.).

[102] Фид — по-видимому, вымышленное имя. В справочниках не зафиксировано.

[103] Имя Флоки (Flóki) было широко распространено в Норвегии и Исландии в раннем средневековье (Lind 1907. Sp. 276–277).

[104] Колдовство финнов проявилось, в частности, в битве с Хальвданом (гл. XX), во время которой у Флоки прирастает отрубленная Хальвданом рука, а Фид превращается в моржа. Этими же способностями обладают и бьярмы. Так, в той же битве конунг бьярмов Харек оборачивается драконом. О колдовстве финнов см. специальный раздел в работе: Моупе 1981. P. 13–46. См. также: Lid 1951; Джаксон 1984б.

[105] Текст, следующий ниже в саге, нередко интерпретируется исследователями (Davidson 1976. P. 41) как описание трех реально существовавших путей в Бьярмаланд. На мой взгляд, использование приема троичности, свойственного скорее сказкам, свидетельствует о недостоверности данного описания.

[106] Рёст (röst) — мера исчисления расстояния на суше, соответствующая одному переходу между двумя остановками для отдыха. Расстояние не измерялось, оно угадывалось приблизительно. Естественно, что рёст при передвижении по гористой местности был короче, чем на равнине (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 508).

[107] Колског (Kolskógr) — букв.: «Лес Коля», вымышленное наименование.

[108] Об имени Коль см. выше комм. 58.

[109] Гуллкула (Gullkúla) — букв.: «Золотой шар». Имя вымышленное, в других древнескандинавских источниках не встречается (Lind 1908. Sp. 401).

[110] Клифског (Klifskógr) — букв.: «Скалистый лес».

[111] Халлгейр (Hállgeirr) — мужское имя, известное по норвежским и исландским средневековым памятникам, а также зафиксированное в топонимии (Lind 1908. Sp. 464).

[112] Калварског (Kálfárskógr < kálf — 1) ягненок; 2) маленький остров, лежащий подле большого; á — река; skógr — лес) — вымышленное название (Schröder 1917b. S. 118).

[113] Имя Сель отмечено лишь один раз в Исландских анналах и, возможно, является случайным. В других источниках не зафиксировано (Lind 1911. Sp. 871).

[114] Кьёль (Kjölr) — центральный горный массив в Скандинавии.

[115] Использован термин sax, употребляющийся для обозначения тяжелого однолезвийного меча. Традиционный скандинавский двулезвийный меч — sverð. Ниже в тексте встречается название еще одной разновидности мечей — skálm (короткий меч).

Из других видов оружия в тексте упоминается также булава (gaddakylfa), алебарда для охоты на медведя (bjarnsviða), из элементов вооружения щит (skjöld), шлем (hjálmr).

[116] В древнеисландском языке существуют три слова для обозначения великанов, имеющие различные смысловые коннотации: rísi подразумевает рост, jötunn — силу, þurs — недостаток ума или просто глупость (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 328, 498, 750). В данном случае в тексте употреблен последний термин. Вопрос о функции великанов в системе мифологических представлений древних скандинавов подробно исследован Л. Мотц (Motz 1984, 1987), М. Клунис-Росс (Clunies Ross 1994).

[117] Крабби (Krabbi) — имя вымышленное (Lind 1910. Sp. 715).

[118] Грубс (Grubs) — имя вымышленное (Lind 1908. Sp. 365).

[119] Вейцла (veizla) — здесь: свадебный пир.

[120] Грунди (Grundi) — мужское имя, распространенное в средневековой Норвегии (Lind 1908. Sp. 365–366).

[121] Бьяртмар (Bjartmarr) — мужское имя, известное лишь по нескольким источникам (Lind 1905. Sp. 137).

[122] Ракнар (Raknarr) — имя вымышленное (Lind 1911. Sp. 844–845).

[123] Ракнарсслоди (Raknarsslóði) — название судна (букв.: Кильватер Ракнара).

[124] Гардарики (Garðaríki < garðar — «поселения, укрепления; города» + ríki — «государство») — древнескандинавское обозначение Древней Руси, образованное по продуктивной в древнеисландском языке модели для названий государств — X-ríki. Самая ранняя фиксация ойконима — в географическом сочинении, условно называемом Описание Земли I (Мельникова 1986. С. 76, 78), созданном в последней четверти XII в. В источниках X–XII вв. для обозначения Руси использовалось наименование Garðar — Гарды (Джаксон 1994а. С. 203). Под влиянием «ученой» традиции в древнеисландском языке начинает использоваться латинизированное наименование Руси — Rússía (см. выше комм. 72). В сагах о древних временах все три термина — Garðar, Garðaríki, Rússía — могут встречаться в одном контексте.

[125] Хреггвид (Hreggviðr) — имя вымышленное (Lind 1909. Sp. 569). Этим же именем в Саге о Хрольве Пешеходе назван конунг, правивший в Гардарики.

[126] Хрольв Пешеход (Göngu-Hrólfr) — Хрольв Стурлаугссон, герой Саги о Хрольве Пешеходе, относящейся к сагам о древних временах (подробно о саге см.: Naumann 1993b). Герой произведения отождествлен исследователями с известным викингом Ролло, заключившим в 911 г. мирный договор с французским королем Карлом Простым, в результате чего возникло герцогство Нормандия.

В данной саге генеалогия, включающая Хрольва Пешехода в генеалогическое древо ярла Скули, условна. Однако это упоминание позволяет определить время, к которому авторы саги относят свое повествование, — вторая половина IX в.

[127] Торир (Þórir) — мужское имя, широко распространенное в Скандинавии на протяжении всего средневековья (Lind 1914. Sp. 1180–1182).

[128] Торир Хьёрт (Þórir Hjörtr) — «Торир Олень».

[129] Эйстейн Глумра (Eysteinn glumra) — «Эйстейн Болтун».

[130] Исланд (Ísland) — Исландия.

[131] Ногарды (Nógarðar) — название, в других древнескандинавских памятниках не встречающееся. В Саге о Хальвдане Эйстейнссоне слово употреблено во множественном числе. Включение в один контекст топонимов Бьярмаланд, Руссаланд, Кирьялаботнар и Ногарды достаточно определенно очерчивает территорию, в пределах которой может быть локализован данный топоним. Вероятнее всего, форма Nógarðar является единственной в древнескандинавской письменности попыткой передачи русского слова Новгород (традиционно он называется Hólmgarðr). Форма множественного числа свидетельствует о том, что автор саги имеет в виду не сам город, а Новгородское княжество. Аналогии подобного употребления топонимов в древнескандинавских текстах встречаются именно для обозначения древнерусских княжеств: Kænugarðr — Киевское княжество, Súrdalar — Суздальское княжество (Metzenthin 1941. S. 61–62; Джаксон // В кн.: Древнерусские города. С. 95–96).

[132] Руссаланд (Rússaland) — «Земля руссов». Единственный случай написания данной формы топонима в древнескандинавской письменности (другие варианты: Russialand, Ruzaland, Rucziland, а также Rutsia land, Ruzcia land, Ruzi land и др. — Metzenthin 1941. S. 88). Образовано название по традиционному для древнеисландского языка принципу формирования топонимов: сочетание этнонима со словом land — «земля, страна». Множественность вариантов написания топонима указывает на его нестабильность.

[133] Гестрекаланд (совр. Естрикланд) — область в Северной Швеции.

[134] Агнар (Agnarr) — мужское имя, которое, по свидетельству Э. Линда, употреблялось в древнеисландских сагах применительно к вымышленным или псевдоисторическим персонажам. Значительно реже встречается оно в других видах источников (Lind 1905. Sp. 6–7).

[135] Хильдигунн (Hildigunnr) — женское имя, распространенное в Исландии и Норвегии с раннего средневековья (Lind 1909. Sp. 543).

[136] Валь (Valr) — мужское имя, известное с конца X в.; широкого распространения, по-видимому, не получило (Lind 1912. Sp. 1070–1071).

[137] Думбсхав (Dumbshaf) — северо-западная часть Белого Моря у побережья Норвегии (Simek 1986. S. 257).

[138] Ормрин ланги (Ormrinn langi) — «Длинный Змей», также «Великий Змей». См. комм. 85.

[139] Хеллуланд (Helluland) — часть северного Лабрадора (Schröder 1917b. S. 136; Metzenthin 1941. S. 40), которая, по представлениям древних скандинавов, составляла единый северный континент с русским Крайним Севером. Это представление сохранилось вплоть до XVI в., что прослеживается по картам. Подробнее см.: Мельникова 1986. С. 82; Simek 1986. S. 258.

Сведения о незаселенности Хеллуланда проникают в древнескандинавские сочинения, по-видимому, из произведений, связанных с рассказами об открытии Гренландии Эйриком Рыжим и поездке туда сына Эйрика Лейва Счастливого — Саги об Эйрике Рыжем и Саги о гренландцах (подробно эти источники описаны в кн.: Ингстад 1969), а также из соответствующего фрагмента из Книги о взятии земли (Мельникова 1986. С. 83). В географических сочинениях (условно названных Мельниковой Описание Земли I и Грипла) незаселенной считается вся территория от Бьярмаланда до Гренландии (Мельникова 1976. С. 77, 79; 158, 159).

[140] Кётт (Köttr) — мужское вымышленное имя (Lind 1910. Sp. 724).

[141] Киси (Kisi) — мужское вымышленное имя (Lind 1910. Sp. 690).

[142] Свади (Svaði) — слово, обычно употреблявшееся в качестве прозвища и обозначавшее «Скользкое место, каток», применительно к вымышленным персонажам использовалось как имя (Lind 1912. Sp. 982).

[143] Блесанерг (Blesanergr, искаженное Blesavergr) — название горы в Финнмарке, где, согласно Саге о Золотом Торире, находилась пещера с золотом Валя.

[144] Асы — род древнескандинавских богов, к которому относились Тор и Один. В соответствии с легендой, наиболее полно изложенной Снорри Стурлусоном в Саге об Инглингах (Круг Земной. С. 11–13) и Младшей Эдде (С. 11–14), род асов восходит к античным троянским правителям, в частности, Тор назван внуком царя Приама (Davidson 1964. P. 25).

[145] Хорнхьялти — букв.: «Рукоять-из-рога».

[146] Гандвик (Gandvík < gandr — «чары, колдовство» + vík — «залив») — «Колдовской залив». Гидроним обычно отождествляется исследователями с Белым морем. Тиандер, однако, считал, что на протяжении бытования данного названия наблюдается тенденция к сужению его значения — от обозначения всего европейского побережья Северного Ледовитого океана в ранних источниках до Белого моря в более поздних (Тиандер 1906. С. 73). Самая ранняя фиксация названия, по данным Джаксон, — в скальдической висе Эйольва Вальгердарсона, созданной ок. 976 г. (Skj. A, I. S. 100); упоминается Гандвик в сагах, географических сочинениях (подробно см.: Джаксон 1994а. С. 200–202).

[147] Хаук (Haukr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии с раннего средневековья (Lind 1909. Sp. 492–493).

[148] Гаук (Gaukr) — мужское имя, распространенное в Исландии (Lind 1907. Sp. 302–303).

[149] Данный эпизод заимствован автором Саги о Хальвдане Эйстейнссоне из родовой Саги о Золотом Торире, в которой представлен пространный рассказ о превращении Валя и его сыновей в драконов и о схватке Золотого Торира и его людей с ними в борьбе за золото (Gull-Þoris saga. Bl. 11–14).

[150] В сагах нередко рассказывается о людях, добровольно погребенных заживо в кургане. Так, в Саге о Золотом Торире, одном из источников Саги о Хальвдане Эйстейнссоне, говорится о берсерке Агнаре, сыне Регинмода Злого, вошедшем в курган и взявшем с собой туда все корабельное имущество и богатство. Это место он заколдовал, чтобы никто не мог приблизиться к нему под страхом смерти (Gull-Þoris saga. Bl. 9). В Саге об Эгиле упоминается Херлауг, один из правителей Наумудаля, который, узнав о приближении войска Харальда Прекрасноволосого, «ушел в курган, который уже три года насыпали по его приказу, и курган был засыпан» (Сага об Эгиле. С. 65).

 

 

                                                           Прядь о Хельги сыне Торира
                                                                 (Helga þáttr Þórissonar)

                                                                                           1. Хельги встречает Ингибьёрг

В Норвегии, на хуторе, что зовётся Красная Гора, жил человек по имени Торир. Этот хутор недалеко от Вика. У Торира было двое сыновей. Одного звали Хельги, а второго Торстейн; оба они были статными мужами, но Хельги был более искусен во всём. Отец их был херсиром. Он был в дружбе с конунгом Олавом.

Одним летом братья отправились на север в Финнмёрк, чтобы торговать маслом и салом с финнами. В конце лета, после успешной торговли они отправились назад и как-то днём пришли к мысу, что назывался Вимунд. Там рос очень хороший лес. Они высадились на сушу и срубили несколько кленовых деревьев. Хельги зашёл в лес дальше других. Вдруг очень потемнело, так что он не смог найти корабль, и быстро наступила ночь.

И тут видит Хельги: выезжают из леса двенадцать женщин, все на рыжих конях и в красных одеждах. Сёдла сверкали золотом. Одна из женщин была особенно прекрасна и величественна, а все остальные прислуживали ей. Женщины спешились, пустили коней пастись и раскинули красивый шатёр. На шатре были разноцветные полосы, и он переливался золотом. Шест и колышки, на которых он держался, были украшены золотом, а сверху была большая золотая маковка. После этого женщины поставили столы и принесли различные лакомства. Затем они достали умывальник и кувшин, сделанные из серебра и покрытые золотом.

Хельги стоял неподалёку от шатра и смотрел. Та женщина, что была главной, произнесла:

— Иди сюда, Хельги, поешь и выпей с нами.

Так он и сделал. Хельги увидел там прекрасные напитки и еду в красивой посуде. Когда столы были убраны, приготовили постели, которые были роскошнее, чем у других людей. Та женщина, что была главной, спросила Хельги, желает ли он лечь один или с ней. Хельги спросил её имя.

Она ответила:

— Меня зовут Ингибьёрг, дочь Гудмунда с Глэсисвеллира.

Хельги сказал:

— Я хочу лечь с тобой.

По прошествии трёх ночей они поднялись и оделись. Погода была ясная.

Тогда Ингибьёрг сказала:

— Теперь мы распрощаемся. Вот два сундучка, один полон серебра, а другой золота, которые я хочу дать тебе, но никому не говори, откуда они.

После этого женщины уехали той же дорогой, что и приехали, а он пошёл к своему кораблю. Спутники Хельги очень обрадовались ему и спросили, где он задержался, но Хельги ничего не пожелал рассказывать. Тогда они отправились вдоль берега на юг, вернулись домой к своему отцу и заработали много денег. Отец и брат Хельги спрашивали, откуда у него столько много денег, что было в сундучках, но он не захотел рассказывать.
                                                                                           2. О посланцах Гудмунда

Подошло время йоля. Как-то ночью разыгралась необычайная буря, и Торстейн сказал своему брату:

— Мы должны пойти и узнать, не случилось чего с нашим кораблём.

Так они и поступили — всё было в порядке. На носу их корабля была драконья голова, он был готов к плаванию через море. Чтобы снарядить его, Хельги потратил те деньги, что дала ему Ингибьёрг, дочь конунга Гудмунда, но кое-что он спрятал в пасти дракона. Тут братья услышали большой шум. К ним подъехали двое людей и увезли Хельги с собой, и Торстейн не знал, что с ним стало. Буря тотчас прекратилась. Торстейн пошёл домой и рассказал отцу о произошедшем. Тот очень разгневался, сразу же пошёл к конунгу Олаву, рассказал ему, что случилось, и попросил его разузнать, куда исчез его сын. Конунг сказал, что сделает так, как он просит, хотя усомнился, будет ли от этого польза.

Затем Торир вернулся домой. Так прошёл год и настало время нового йоля. Конунг этой зимой сидел в Альрековом Дворе. Вечером на восьмой день йоля в зал пришли трое людей и остановились перед столом конунга Олава. Они поприветствовали его, конунг в ответ поздоровался с ними. Одним из них был Хельги, но никто не знал остальных двух.

Конунг спросил их имена, и они оба назвались Гримами.

— Мы посланы к Вам Гудмундом из Глэсисвеллира. Он шлёт Вам своё почтение и эти два рога.

Конунг принял их, рога были украшены золотом. Это был драгоценный дар. У конунга Олава уже были два рога, которые назывались Хюрнинги, и хотя они были весьма хороши, те, что подарил ему Гудмунд, были ещё лучше.

— Конунг Гудмунд просит Вас, государь, быть его другом, он очень дорожит Вашим мнением, более, чем мнением любого другого конунга.

Конунг не ответил, но велел усадить их за стол. Затем конунг приказал наполнить рога Гримов хорошим питьём, велел епископу освятить их и подать этим Гримам, чтобы они отпили первыми. Конунг сказал такую вису:

Примут гости
взамен два рога,
пока отдыхают
слуги Гудмунда;
выпьют Гримы
из своих тёзок,
добрым должно
показаться пиво[1].

Гримы взяли рога и догадались, что епископ прочитал над питьём молитву. Тогда они сказали:

— Случилось почти так, как предсказывал наш конунг Гудмунд. А здешний конунг коварен и может отплатить злом, поэтому наш конунг сделает также. Теперь мы встанем и уйдём отсюда.

Так они сделали. В комнате поднялся большой шум. Гримы выплеснули питьё из рогов и потушили огонь. Послышался сильный грохот. Конунг помолился богу о защите и попросил людей встать и прекратить шуметь. Затем Гримы ушли и Хельги с ними. Когда зажгли свет в палатах конунга, то увидели трёх убитых людей, а рога Гримов лежали на полу рядом с мёртвыми.

— Это большой позор, — сказал конунг, — и было бы лучше, чтобы подобное случалось редко. Я слышал про Гудмунда из Глэсисвеллира, что он очень сведущ в колдовстве. Лучше всего было бы не иметь с ним дела, но подвластные ему люди пришли сюда со злом, и вряд ли мы могли что-нибудь сделать[2].

Конунг велел сохранить рога Гримов, пил из них, и всё было хорошо. То место выше Альрекового Двора, откуда Гримы пришли с востока, теперь называется Перевалом Гримов, и с тех пор никто не ходит там.
                                                                                                           3. История Хельги

Вот прошла зима, и подошёл новый йоль. Конунг и его дружина были в церкви и слушали мессу. К двери церкви подошло трое людей, двое из них отправились прочь, оставив третьего, перед этим сказав:

— Мы привели тебе сюда сморчка, конунг, и неизвестно, когда ты прогонишь его.

Люди узнали в нём Хельги. Потом конунг пошёл за стол, а люди, которые заговорили с Хельги, заметили, что он слеп. Конунг спросил его, что с ним произошло, и где он был всё это время. Сначала Хельги рассказал конунгу о том, как встретил в лесу женщин, как Гримы наслали бурю на братьев, чтобы они побеспокоились о корабле, и как Гримы забрали его с собой к Гудмунду из Глэсисвеллира и привели его к Ингибьёрг, дочери Гудмунда.

Тогда конунг сказал:

— Как тебе там понравилось?

— Очень хорошо, — ответил он, — и нигде мне не было лучше.

Тогда спросил конунг об обычаях и правлении конунга Гудмунда, и о числе его людей. Хельги очень всё расхваливал и сказал, что невозможно обо всём рассказать. Конунг спросил:

— Почему вы так быстро ушли в прошлую зиму?

— Конунг Гудмунд послал их обмануть Вас, — ответил Хельги, — но он освободил меня из-за Ваших молитв, потому что Вам, возможно, стало известно, что со мной случилось. А потому мы так быстро ушли прочь, что Гримы по своей природе не могли выпить то питьё, что Вы велели освятить. Они обозлились, когда увидели, что замыслы их не удались, и поэтому убили Ваших людей, как им велел ранее Гудмунд, если они не смогут причинить Вам вред. Но он показал свою хитрость, послав Вам эти рога, чтобы Вы меньше искали меня.

Конунг спросил:

— Почему же ты опять вернулся?

Он ответил:

— Ингибьёрг тому причина. Она не хотела делить со мной ложе, потому что прикосновения ко мне были мучительны для неё[3], вот почему я ушёл прочь. А ещё конунг Гудмунд не захотел затевать с Вами ссору, узнав, что Вы решили освободить меня. Но знатность и великолепие конунга Гудмунда нельзя описать в нескольких словах, как и численность людей, что у него есть.

Конунг спросил:

— Почему ты слеп?

Он ответил:

— Ингибьёрг, дочь Гудмунда, вырвала оба моих глаза, когда мы расстались, и сказала, что женщины Норвегии больше не порадуют меня.

Конунг сказал:

— По заслугам получил бы Гудмунд от меня за те убийства, что он совершил, если бы бог пожелал этого.

Потом послали за Ториром, отцом Хельги, и тот очень благодарил конунга за то, что его сын вернулся из рук троллей. Затем Торир вернулся домой, а Хельги остался с конунгом и прожил ещё ровно год.

Конунг взял рога Гримов с собой в своё последнее плавание. Как рассказывают люди, когда конунг Олав исчез с «Длинного Змея», то исчезли и рога, и никто с тех пор их не видел. Здесь заканчивается рассказ о Гримах.
                                                                            Примечания

[1] Перевод висы: Halgar Fenrirsson. Вариант перевода от Syksy Sankojarvi:

Тёзки пусть из тёзок
отпивают пиво,
пускай отдыхают,
пока пощада
холопам тролля;
сие Гримам
знать казаться
должно добрым.

[2] В «Пряди о Торстейне Погибели Хуторов» отношения между Гудмундом из Глэсисвеллира и конунгом Олавом были гораздо лучше.

[3] Скорее всего потому, что Хельги был крещён.

 

 

                                                           Сага об Иллуги Зяте Грид
                                                             (Illuga saga Gríðarfóstra)
                                                                                            1. О Сигурде и Иллуги

Конунг по имени Хринг правил Данией. Он был сыном Скьёльда, сына Дага. Этот Скьёльд сражался с Херманном, как рассказывается в саге о них. Конунг Хринг был мудр, любим людьми, щедр на золото и величайший воин. Его королеву звали Сигрид. Она была дочерью конунга Вильхьяльма из Валланда[1]. У него с ней был сын, которого звали Сигурд. Он был самым красивым из всех людей и очень одарённым. Он был обходителен с друзьями, не жаден до золота, но беспощаден к врагам.

Одного бонда звали Свиди. У него был хутор, совсем рядом с палатами конунга. Его жену звали Хильд, и у них был сын по имени Иллуги. Он был высокий, сильный и ловкий во всех играх. Его отца прозвали Свиди Смелый в Нападении.

Сын конунга Сигурд и Иллуги играли друг с другом. У Сигурда было много товарищей по играм, и он превосходил всех, в чём бы они не соревновались, но Иллуги побеждал и его во всём. И так случилось, что они стали побратимами, и каждый должен был отомстить за другого, если тот будет убит оружием. Теперь между ними была дружба во всём.
                                                                              2. Иллуги убивает вечернюю наездницу[2]

Одного человека звали Бьёрн. Он был советником конунга. Он плохо относился ко всем, кто был от него независим. Бьёрн был лжив и изворотлив во всём, но в волшбе был очень силен и охранял земли конунга от викингов, поэтому конунг очень его ценил.

Бьёрн очень завидовал тому, что Иллуги был так дорог сыну конунга Сигурду, и он оклеветал его, будто Иллуги неверен сыну конунга. Конунг выслушал это, но Сигурд этому не поверил. Прошло некоторое время. Сын конунга Сигурд жил дома со своим отцом в большой славе и почете. Однажды Сигурд попросил своего отца дать ему корабль и людей и сказал, что хочет поехать из страны и добыть себе богатство и славу.

Конунг сказал, что корабль будет готов через месяц.

— И Бьёрн поедет с тобой, — сказал конунг, — а Иллуги, так я хочу, останется дома.

Сигурд ответил:

— Безусловно, я хочу, чтобы Иллуги ехал.

Но конунг сказал, что его будет сопровождать Бьёрн:

— Ибо он — лучший из воинов и никогда не сдавался в битве. Он будет тебе верен и надёжен, так же как и мне, — сказал конунг, и на этом они закончили свой разговор.

После этого сын конунга пошёл к Свиди и рассказал Хильд о беседе со своим отцом. Она сказала, что её сын молод и не может идти в поход.

— Он также и неопытен, — сказала она, — и я не хотела бы, чтобы Бьёрн обвинял его в том, что он не осмелился биться вместе с тобой в бою.

Так Хильд закончила свои речи, а сын конунга вернулся домой в палаты, и был он очень невесел.

У Хильд была рабыня, которую звали Суннлёд. Она была сведуща в колдовстве и величайшая вечерняя наездница. Она причинила зло многим людям. Хильд пришла поговорить с Иллуги и попросила его принести с летнего пастбища лопату, которую оставил Свиди. Он согласился на это. Это было в конце дня, когда Иллуги пришёл домой. Он шёл быстро, пришёл на пастбище, и нашёл там эту лопату. Тогда была тёмная ночь, однако он ушёл с пастбища и прошёл немного, когда ему на спину кто-то прыгнул так, что пятки упёрлись ему в грудь. У этого создания в руке был прут, которым оно стегало Иллуги. Это была Суннлёд.

Иллуги не оставалось ничего иного, как нести эту ведьму долгой дорогой, пока он не пришёл к одному большому камню. Он сбросил ведьму на камень с такой силой, что её хребет переломился, и так она распрощалась с жизнью. Он не останавливался, пока не вернулся домой. Его мать Хильд стояла снаружи, когда он вернулся. Иллуги был рассержен.

— Случилось ли какое-нибудь происшествие по пути, сынок? — ласково сказала Хильд. — Нашёл ли ты лопату, о которой я тебе говорила?

— Да, — ответил Иллуги.

Она сказала:

— Не встретился ли ты с одной из моих девушек, которую я посылала принести мне дрова?

Иллуги сказал:

— Думаю, вряд ли мне встречалась девушка хуже, потому что она ехала на мне, но я убил её таким способом — сломал ей хребет о камень.

Хильд сказала, что он может выполнять поручения.

— И я хочу, — сказала она, — чтобы ты служил Сигурду, сыну конунга, и последовал за ним в поход.

Иллуги с радостью согласился, и обрадовался этому, и вошёл в дом со своей матерью, и спал до утра. Утром Иллуги приготовился идти в палаты конунга, предупредив отца и мать. Потом он отправился в палаты и пришёл туда, когда конунг приступил к питью. Он предстал перед конунгом и вежливо его поприветствовал. Конунг хорошо его встретил. А когда Сигурд, сын конунга, увидел Иллуги, он принял его с распростёртыми объятиями и попросил его сесть возле него. Иллуги так и сделал. Несколько дней Сигурд был дома со своим отцом и Иллуги.
                                                                               3. О походе и трудностях в море

Вот подошло то время, когда корабль Сигурда был готов, и они отправились из страны. Тогда было решено так, что Бьёрн и Иллуги поедут оба. Получив у своего отца разрешение, сын конунга сначала поплыл к Оркнейским островам и Шотландии и нападал и там, и там. Они много раз высаживались на берег, одержали великую победу над шотландцами и захватили огромные богатства. Куда бы они не отправились, везде их ждала победа. Все боялись их.

Осенью Сигурд захотел отправиться домой. Начался сильный шторм. Корабль понесло на север в открытое море. Паруса рвануло так, что они чуть не порвались. Все канаты начали лопаться. Люди не видели никакой суши. Море стало очень неспокойным, и сделался такой сильный шторм, что заливало оба борта, но все на этом корабле были такие смелые, что никто не произнёс слов страха. Корабль дал сильную течь, и все вычерпывали воду восемь суток. Корабль отнесло далеко на север к заливу, который назывался Гандвик[3]. Тогда они укрепили парус крепкими верёвками, но на море опять началось большое волнение, готовое разбить корабль. Почти все люди были измождены.

Вдруг они увидели землю. Она была окружена скалами. Корабль отнесло в какой-то залив. И люди, и корабль остались целы. Сын конунга сказал, что они подождут там попутного ветра. Большинство его людей были совершенно измучены лишениями. Им было также так холодно, что смерть казалась им очень близкой, ведь у них не было огня. Сигурд, сын конунга, держался на удивление хорошо; все очень хотели получить огонь, однако его не было.

Бьёрн очень замёрз и сказал так:

— Ты, Иллуги, — сказал он, — переплыви через этот фьорд и отыщи огонь, и если ты его не найдёшь, тогда я буду распоряжаться твоей головой, а если ты раздобудешь огонь, тогда ты получишь это кольцо, которое я держу.

Иллуги ответил:

— Конечно, я не хочу спорить с тобой на мою голову, Бьёрн, но я охотно поищу огонь, если это принесёт пользу нашим людям.

И он в одиночку поплыл на вёслах прочь от своих людей.
                                                                                          4. О поступках Грид

На другой стороне этого фьорда была какая-то пещера, где хозяйничала троллиха, которую звали Грид. Она была величайшей из троллей. Иллуги подошёл к берегу, привязал свою лодку, высадился на сушу и пришёл в пещеру. Наступил вечер. Он услышал тяжёлые шаги, это Грид вернулась домой. Она спросила, как его зовут. Он сказал, что его зовут Иллуги. Ему показалось, будто метель или буря вырывается из её ноздрей. Над её ртом свисали сопли. У неё была борода и голова с проплешинами, а кисти рук — как орлиные когти. Оба её рукава обгорели, а куртка едва прикрывала ей зад, но впереди доходила до самых пальцев на ногах. У неё были зелёные глаза, низкий лоб и огромные уши. Её нельзя было назвать красивой. Иллуги сказал, что хотел бы попросить у неё огня.

Грид ответила:

— Не получишь ты от меня огня, если не ты скажешь три правды, и если ты сделаешь это быстро, тогда ты ляжешь спать рядом с моей дочерью, а если тебе не нравятся такие условия, тогда я не стану беспокоиться, хотя Бьёрн замёрзнет до смерти.

Иллуги сказал, что согласен.

После этого вышла какая-то женщина. Она была такая красивая, что Иллуги показалось, что никого краше он не видел. Едва её увидев, он очень её полюбил. Она была молчалива и неразговорчива.

Тогда Иллуги заговорил так:

— Пора мне назвать правды: твоя пещера такая высокая и широкая, что я никогда не видел дома ни больше, ни крепче. И нос у тебя так велик, что я не видел большего чудовища, чем ты. И ты такая чёрная, что прекрасен этот пол по сравнению с тебой, и я не видел никого страшнее тебя. И, конечно, твоя дочь красивее, и я увидел большую разницу между вами, и так скажет любой, посмотревший на вас.

— Очевидно, — сказала Грид, — что ты не хотел меня похвалить, и я не понравилась тебе, как ты и сказал. Но вот что я решила: ложись в постель с моей дочерью, и делай всё, как тебе захочется, потому что тебе больше понравилась моя дочь, чем я. Теперь поспешим, — сказала Грид, — свет больше не нужен.

Иллуги сказал, что так и сделает. Он подошёл к кровати и сбросил одежду, а старуха прислуживала своей дочери, и они оба легли в одну постель. Иллуги повернулся к ней и сделался ласковым, но она была безрадостна. Тогда Грид схватила Иллуги за волосы и рванула его к краю кровати, а другой рукой она вытащила блестящий и очень острый нож и замахнулась ему в голову, но Иллуги лежал спокойно и не двигался.

Тогда Грид сказала очень рассержено:

— Послушай, негодяй, почему ты думаешь, что я буду терпеть то, что ты соблазняешь мою дочь? — сказала она. — Нет, ты сейчас же будешь убит.

Тогда Иллуги сказал:

— Моё сердце никогда не знало испуга, и затем я пришёл в твою пещеру, что так распорядилась судьба. Однако двум смертям не бывать, и потому я не боюсь твоих угроз.

На этих его словах Грид бросила Иллуги назад. Он повернулся к своей невесте и очень обрадовался. И когда ему с ней было очень хорошо, Грид обмотала его волосы вокруг своей руки, отдёрнула его к краю кровати и замахнулась ножом ему в голову:

— Смелый ты, но теперь ты тут же будешь убит.

Но Иллуги сказал, что не боится смерти.

Тогда она сказала, рассмеявшись:

— Не встречала я таких, кто не боялся бы своей смерти, кроме тебя. Иди теперь спать и спокойной ночи!

Иллуги вернулся к своей женщине, и ему опять было очень хорошо с ней. Тогда Грид опять прыгнула к постели и отдернула его к краю кровати. Теперь она замахнулась ножом, и она выглядела очень угрожающе, но, как и раньше, Иллуги сказал, что не боится.

Тогда Грид сказала:

— Ты не такой, как другие люди, твои жилы не дрожат, и ты не испугался. Теперь ты получишь от меня жизнь, а также я отдам тебе мою дочь, которую зовут Хильд, и всё же я никогда не смогу вознаградить твоё благодеяние, потому что ты освободил меня от большого проклятия. Ведь таким способом я многих убила, всех, кто испугался моего ужасного ножа. Шестнадцать храбрых мужчин я убила этим ножом, и это была вовсе не женская работа. Теперь я расскажу тебе историю своей жизни, а ты слушай:
                                                                                                            5. Рассказ Грид

«Альвхеймом правил конунг, которого звали Али. Он женился на королеве по имени Альврун. У них была одна дочь, которую звали Сигню. Она была хороша во всём. Когда Сигню выросла, она вышла замуж за конунга по имени Эйрик. Он погиб в походе на западе. У них была дочь, которую звали Хильд, и она была очень красивая девушка. Тогда Сигню вернулась к своему отцу и осталась с ним. Королева заболела и потом умерла, но конунг легко перенёс это, а Сигню была в комнате и очень горевала по своему конунгу и матери. Тогда конунг женился на королеве, которую звали Гримхильд. Она была красива на вид, но внутри она была величайшая ведьма. Конунг её очень полюбил. У них родилось семь дочерей, которые во всём пошли в свою мать и стали величайшими ведьмами.

С появлением Гримхильд в царстве происходило так, что каждую ночь исчезал человек, и все считали, что к этому причастна Гримхильд. Конунг уже состарился, и королева начала подумывать о внебрачных связях. Надумала она теперь изменить конунгу и найти себе кого-то помоложе. Она дала ему выпить яд, и он сразу же умер, и был он погребён подле своей королевы. Теперь Гримхильд так рассвирипела, что перевела в царстве как домашний скот, так и людей.

После этого Гримхильд пошла в комнату, где была Сигню с дочерью, и, прийдя туда, сказала так:

— Ты, Сигню, — сказала она, — долго пребывала в великих почестях и счастье, но я всё отберу у тебя, и я заколдую тебя так, что ты отправишься прочь, поселишься в пещере и станешь величайшей троллихой. Тебя будут звать Грид. Твоя дочь уедет с тебой, и каждый мужчина, который её увидит, будет в неё влюбляться. А ты будешь убивать каждого, кого увидишь в её постели. Также ты будешь иметь дело с семью сёстрами. Они будут каждую ночь биться с тобой. Они будут всячески рубить, резать и калечить тебя, но ты никогда не умрёшь. И никогда ты не освободишься от этого проклятия, пока не встретишь такого человека, который не испугается твоего огромного ножа, которым ты замахнёшься. Но так как всем он будет казаться ужасным, ты не найдёшь такого.

Сигню не могла говорить от горя и слёз.

Тогда Хильд сказала:

— Хотела бы я, Гримхильд, отплатить тебе за твоё проклятие. Я скажу так, что одной ногой ты будешь стоять в этой комнате, а другой — дома в палатах конунга. Рабы разведут костёр посредине между твоими ногами. Этот костёр будет гореть денно и нощно, и снизу ты вся будешь обжигаться огнём, а сверху мёрзнуть, так что никогда не будет тебе покоя. Но если мы с матерью освободимся от этого проклятия, тогда ты умрёшь и свалишься в этот костёр.

Гримхильд тогда произнесла:

— Очень глупы ваши речи, и я хочу, чтобы ничего из этого не исполнилось.

Хильд сказала, что так и будет. Тогда мать и дочь отправились прочь в эту пещеру, и я эта самая Сигню, а вот Хильд, моя дочь, и я хочу теперь отдать её за тебя замуж и вознаградить тебя за то, что ты избавил меня от проклятия».

И в конце этого рассказа в пещеру вошли семь великанш с острыми мечами, напали на Грид и рубили её сильно и часто. Хильд очень перепугалась. Иллуги пришёл к Грид на помощь, и рубил их быстро и часто, и не останавливался до тех пор, пока все они не умерли, и тогда он сжёг их в костре.

Грид сказала:

— Теперь ты, Иллуги, избавил нас от этих великанш, с которыми я имела дело одиннадцать зим.

Иллуги сказал, что пробыл здесь предостаточно.
                                                                                               6. Сигурд женится на Сигню

После этого Грид проводила их к лодке Иллуги, и она дала им золото и много драгоценностей, и теперь у него был с собой огонь, и так они расстались. Иллуги поплыл назад к своим людям. Они обрадовались и стали греться. Месяц сын конунга находился там, не было ему попутного ветра. Бьёрн разузнал о Хильд и сказал, что Иллуги раздобыл её в пещере, и еще Бьёрн сказал, что она величайшая троллиха. Сигурд попросил Бьёрна замолчать и не захотел верить тому, что сказал Бьёрн.

Одной ночью люди сына конунга спали на корабле, а когда они проснулись, то увидели, что Бьёрн исчез, искали его и наконец нашли повешенным на рее. Они не знали, кто казнил Бьёрна, а это Грид повесила ночью Бьёрна за то, что он назвал Хильд троллихой.

После этого Сигурд поплыл из Финнмёрка, ему дул попутный ветер, и он вернулся домой в Данию, раздобыв богатство, и раздавал золото обеими руками. Теперь он был дома со своим отцом. Иллуги долго оставался у Сигурда, хотя у него было большое имение вблизи конунговых палат.

Вскоре конунг Хринг заболел и умер. Сигурд устроил поминальную тризну по своему отцу и пригласил туда всех лучших людей страны, и тогда Сигурд был провозглашён конунгом над тем царством, которое принадлежало его отцу. Конунг Хринг был конунгом фюлька в Дании, он правил в Скане.

Вот в Данию приехала Сигню, и Иллуги с Хильд хорошо приняли её. Иллуги рассказал всё о ней. Конунг Сигурд попросил её руки. Сигню сказала, что Иллуги будет её сватом. Тогда Сигурд поговорил с ним об этом, и с её согласия Иллуги отдал Сигню замуж за него. Они хорошо жили вместе, и у них было много детей, и все они стали уважаемыми людьми.

Конунг Сигурд и королева Сигню жили очень долго, но Иллуги жил дольше, хотя у него с Хильд и не было детей. Этот Иллуги позже стал побратимом Асмунда с Гнода.

А мы заканчиваем эту сагу.
                                                                             Примечания

[1] Валланд (Valland) — «страна кельтов», в сагах так обычно называют Францию.

[2] Вечерние наездницы — ведьмы, которые ездили по ночам верхом на волках.

[3] Гандвик (Gandvík) — «Волшебный Залив». Первоначально некий мифический залив, позднее сопоставляемый с различными реальными местами: Балтийское море, Ботнический залив, Баренцево море или же Белое море.

 

 

                                                                    Прядь о Норна-Гесте
                                                                       (Norna-Gests þáttr)

1. Гест пришёл к конунгу Олаву

Рассказывают, что однажды, когда конунг Олав Трюггвасон был в Трандхейме[1], случилось так, что к вечеру к нему пришёл какой-то мужчина и как подобает его приветствовал. Конунг хорошо его принял и спросил, кто он такой. Тот назвался Гестом [Гостем].

Конунг отвечает:

— Будешь здесь гостем, как бы там тебя не звали.

Гест отвечает:

— Я назвал истинное своё имя, государь, и я очень хотел бы погостить у Вас, если это возможно.

Конунг ответил ему, что так можно устроить. А поскольку уже наступал вечер, конунг не захотел разговаривать с гостем; вскоре он пошёл слушать вечерню, а затем — спать и отдыхать.

И той же самой ночью конунг Олав Трюггвасон, проснувшись, читал свои молитвы в постели, а все другие люди спали в том помещении. Тогда конунгу показалось, будто в дом вошёл какой-то альв или дух, несмотря на то, что двери все были заперты. Он подошёл к кровати каждого человека, который там спал, и, наконец, он подошёл к кровати одного человека, который лежал там с краю.

Тогда альв остановился и сказал:

— Очень сильный замо́к поставлен здесь на пустом доме, и конунг не так уж мудр в таких делах, как о нём говорят другие, будто он мудрейший из людей, коли он сейчас спит так крепко.

После этого он уходит через запертую дверь.

Рано утром конунг послал своего слугу, чтобы выяснить, кто ночью лежал на той кровати. Оказалось, что то́ был гость. Конунг велел позвать его к себе, и спросил, чей он сын.

И тот отвечает:

— Моего отца звали Тордом, и у него было прозвище Спорщик. Он был датчанин. Жил он в усадьбе, что называется Грёнинг, в Данмёрке[2].

— Ты статный мужчина, — говорит конунг.

Этот Гест был смел в речах, ростом выше большинства других людей, силён и уже стар. Он попросил конунга, чтобы тот позволил ему остаться ещё при дворе. Конунг спросил, христианин ли он. Гест сказал, что он только получил неполное крещение, но не крещён.

Конунг сказал ему, что он может остаться при дружине, — «и ненадолго останешься ты у меня некрещёным».

А альв тогда про замо́к так сказал потому, что Гест перекрестился на́ ночь, как и другие люди, хотя на самом деле он ведь был язычником.

Конунг спросил:

— Может быть, ты что-нибудь умеешь?

Тот сказал, что играет на арфе и занятно рассказывает саги.

Конунг тогда сказал:

— Плохо поступает конунг Свейн, что позволяет некрещёным людям уезжать из своего государства в другие страны.

Гест отвечает:

— Нельзя в этом упрекать конунга Данов, ибо я уехал из Данмёрка гораздо раньше, чем кесарь Отто сжёг Данавирки и заставил конунга Харальда Гормссона и ярла Хакона Язычника принять христианство.

О многом спрашивал конунг Геста, и тот на большинство вопросов отвечал хорошо и мудро.

Люди рассказывают, что Гест явился к Олаву конунгу на третьем году его правления. В том же году к нему явились мужья, которых звали Гримами, и они были посланы Гудмундом из Гласисвеллира. Они привезли конунгу два рога, что ему в дар посылал Гудмунд. Эти рога они тоже называли Гримами. У них были и другие дела к конунгу, о чём будет рассказано позже.

Сейчас надо рассказать о том, что Гест оставался при дворе конунга. Ему отвели место поодаль, вместе с гостями конунга. Он умел красиво вести себя и обходиться с людьми. Также многие его любили и ценили.
2. Спор Геста с дружинниками

Незадолго до йоля[3] вернулся Ульв Рыжий и с ним большая свита людей. Летом он выполнял поручения конунга, а осенью ему было поручено охранять страну в Вике от набегов датчан. А в середине зимы он обычно бывал при дворе конунга Олава.

У Ульва было много хороших драгоценностей для конунга. Он раздобыл их летом, и между прочими раздобыл он золотое кольцо, которое звалось Хнитуд [Скованное]. Оно было сковано в семи местах, и каждая часть имела свой цвет. Оно было сделано из золота гораздо лучшего качества, чем другие кольца. Это кольцо Ульву дал один бонд, которого звали Лодмунд, a ещё раньше оно принадлежало Хальву конунгу, от которого произошли и по которому называются Бойцы Хальва, которые расхитили богатство Хальвдана конунга в Ильвинге. А взамен Лодмунд попросил Ульва, чтобы тот помолился за него, а Олав конунг его поддержал[4]. Ульв обещал ему это.

Теперь конунг пышно празднует йоль и остаётся в Трандхейме. На восьмой день йоля Ульв Рыжий вручает кольцо Хнитуд Олаву конунгу. Конунг благодарит его за подарок и за всю его верную службу. Кольцо это идёт из рук в руки через всю палату, где мужчины сидели и пили, так как залы в то время в Норвегии не строились. Показывают его один другому, и людям кажется, что они ещё не видели такого отличного золота, как в этом кольце. В конце концов, оно доходит до скамьи гостей и появляется перед Гестом Незнакомцем. Тот глядит и возвращает кольцо, нехотя оторвав руку от чаши. Он не обращает на кольцо внимания, и не говорит об этой драгоценности, а весело беседует с соседями по столу, как и раньше.

Один из слуг в этом помещении разливал напитки у стола гостей. Он спрашивает:

— Хорошо ли вы нагляделись на кольцо?

— Вдоволь, — ответили те, — кроме Геста Пришельца. Он пренебрег им, и мы считаем, что он не насмотрелся, раз его такие вещи не впечатляют.

Слуга идёт к конунгу и передает ему те самые слова гостей про этого гостя-пришельца, сколь его мало впечатляют такие вещи, когда ему показывают такую драгоценность.

Конунг тогда сказал:

— Наверное, Гест Пришелец знает больше, чем вы подозреваете. Пускай он завтра приходит ко мне и расскажет какую нибудь историю.

Теперь гости говорят меж собой за столом. Они спрашивают у гостя пришельца, приходилось ли тому видеть кольцо такое же хорошее или получше.

Гест отвечает:

— Поскольку вам странно, что я так мало сказал, так я и на самом деле видел такое золото, что никоим образом не было хуже, а, пожалуй, даже лучше.

Тогда громко рассмеялись люди конунга, и сказали, это, мол весьма забавно:

— Так может, ты захочешь поспорить с нами, что видел золото, столь же хорошее, как это, и сможешь это доказать? Мы поставим четыре марки серебра, а ты — свой нож и ремень, а конунг пускай скажет, на чьей стороне правда.

На это Гест ответил:

— Не будет ни так, ни эдак: я не позволю вам смеяться надо мной, но не будет и так, как вы говорите; и я точно поспорю насчёт этого, и поставлю столько же, сколько вы назвали, а конунг пускай скажет, на чьей стороне правда.

На этом они и сошлись. Гест берёт свою арфу и хорошо и долго играет в этот вечер, так что всем было в радость слушать. А лучше всего он играл «Битву Гуннара»[5]. Под конец он сыграл «Древнее коварство Гудрун». Мужчины прежде не слыхали этих песен. Потом мужчины легли на ночь.
3. Гест выиграл спор

Утром конунг встал рано и выслушал утреннюю службу. Когда она закончилась, конунг со своей дружиной пошёл к столу. Когда он сел на своё сиденье, подходит отряд гостей, и Гест с ними, становятся перед ним и рассказывают о своём договоре и о том споре, что они заключили.

Конунг отвечает:

— Мало мне нравится ваш спор, хотя вы поставили свои собственные деньги. Мне кажется, что вам в головы ударило питьё, и я считаю, что лучше всего было бы отменить этот спор, особенно, если так пожелает Гест.

Гест отвечает:

— Я предпочитаю, чтобы всё, о чём мы договорились, осталось в силе.

Конунг сказал:

— Глядя на тебя, Гест, кажется мне, что мои мужи в большей степени прогадали, чем ты, хотя это быстро выяснится.

Потом они отошли в сторону, и мужчины пошли пить. А когда столы с напитками уже были накрыты, конунг велел пригласить Геста и так сказал ему:

— Теперь ты должен показать какое-нибудь золото, если у тебя таковое имеется, чтобы я мог рассудить, кто из вас выиграл спор.

— Как только пожелаешь, государь, — ответил Гест.

Он тогда поискал в кошеле, что был у него с собой, вытянул оттуда узелок, развязал и подал конунгу. Конунг видит, что это — обломок седельного кольца, и что это наипрекраснейшее золото. Тогда он велит принести кольцо Хнитуд.

И когда это было сделано, конунг сравнил золото и кольцо, и потом сказал:

— Воистину, то золото, что принес Гест, кажется мне лучшим, и так показалось бы многим, кто посмотрел бы.

Многие подтвердили это конунгу. Потом он присудил выигрыш спора Гесту. Гости же остались ни с чем после такого решения.

Гест молвил тогда:

— Возьмите назад свои деньги, так как я не нуждаюсь в них, и больше не спорьте с незнакомцами, потому что неизвестно, кого вы встретили: он, может быть, и видал, и слыхал больше, чем вы. А вас, государь, хочу поблагодарить за такое решение.

Конунг молвил тогда:

— Теперь я желаю, чтобы ты рассказал, откуда у тебя это золото, с которым ты путешествуешь.

Гест ответил:

— Не слишком мне хочется, так как многим то, что я расскажу об этом, покажется невероятным.

— И всё же нам хочется услышать, — говорит конунг, — ведь ты нам раньше обещал рассказать свою сагу.

Гест отвечает:

— Если я вам расскажу, как случилось с этим золотом, то думается мне, что вам захочется и другую сагу.

— Может быть, — говорит конунг, — что ты правильно предполагаешь.
4. Гест рассказывает про Вёльсунгов

— Тогда я поведаю о том, как я отправился на юг, в Страну Франков. Я желал изведать, каковы обычаи конунга и та великая слава, что слыла о внешности Сигурда, сына Сигмунда, и о его храбрости. Ничего важного не случилось, пока я не прибыл в Страну Франков и не встретился с Хьяльпреком конунгом. У него была большая дружина. Там был Сигурд, сын Сигмунда, сына Вёльсунга, и Хьёрдис, дочери Эйлими. Сигмунд пал в битве с сыновьями Хундинга, а Хьёрдис вышла замуж за Хальва, сына Хьяльпрека конунга. Сигурд там рос в детстве, как и все сыновья Сигмунда конунга. Они выделялись среди всех людей силою и ростом — Синфьётли и Хельги, что убил Хундинга конунга, и поэтому был прозван Убийцею Хундинга. Третьего звали Хамунд. Однако Сигурд был самый выдающийся из всех братьев. Людям также известно то, что Сигурд был самым храбрым из конунгов-воителей и лучше всех знал древнюю веру.

В то время у Хьяльпрека конунга был и Регин, сын Хрейдмара. Он был любого человека умелей, карлик ростом, мудрый муж, суровый и искусный в чародействе. Регин научил Сигурда многому и очень любил его. Он рассказал тогда про своих родителей и о тех удивительных происшествиях, что случились. Спустя короткое время, сделался я слугой Сигурда, как и многие другие. Все его очень любили, потому как он был и весел, и дружелюбен, и щедр с нами деньгами.
5. О сыновьях Хундинга

В один день случилось так, что мы пошли к домам Регина, и Сигурда там с радостью приняли. Тогда Регин сказал эту вису:

Вот пришел
Сигмунда сын,
юноша смелый,
в наше жилище;
он храбрее,
чем старые люди,
битвы я жду
от жадного волка.

И ещё он сказал:

Я воспитаю
конунга-воина;
Ингви потомок
у нас появился;
будет он князем
самым могучим,
лежат по всем странам
нити судьбы[6].

Сигурд всегда был с Регином, а тот поведал ему много о Фавнире[7], что тот лежит на Гнитахейде в облике змея и что тот есть на диво огромного роста. Регин выковал Сигурду меч, что назывался Грам. Лезвие у него было настолько остро, что, когда его погрузили в реку Рин[8] и пустили вниз по течению пучок шерсти, оно разрезало шерсть. Потом этим мечом Сигурд рассёк наковальню Регина. Затем Регин стал подстрекать Сигурда убить Фавнира, его брата, и сказал сию вису:

Смеялись бы громко
Хундинга родичи,
которые Эйлими
жизни лишили,
если бы конунг
не мстить за отца,
а красные кольца
искать задумал.

После этого Сигурд собирается в поход и думает напасть на сыновей Хундинга. Хьяльпрек конунг даёт ему большое войско и несколько военых кораблей. В этот поход пустились с Сигурдом его брат Хамунд и карлик Регин. Я также был там, и тогда-то они меня и прозвали Норна-Гестом[9]. Я знал конунга Хьяльпрека, когда он был в Данмёрке с Сигмундом сыном Вёльсунга. У Сигмунда была тогда жена Боргхильд, и расстались они таким образом, что Боргхильд отравила Синьфьётли сына Сигмунда. Потом Сигмунд получил в жёны Хьёрдис дочь Эйлими, родом с юга, из Страны Франков. Сыновья Хундинга убили Эйлими, так что Сигурд должен был отомстить и за своего отца, и за отца своей матери.

Хельги сын Сигмунда, прозванный Убийцею Хундинга, приходился братом Сигурду, позже прозванному Убийцей Фавнира. Хельги брат Сигурда убил Хундинга конунга и трёх его сыновей: Эйольва, Херрёда, Хьёрварда. Люнгви же и два его брата, Альв и Хеминг, спаслись. Они были самые что ни на есть выдающиеся люди во всех способностях, а впереди братьев был Люнгви. Они были весьма искусны в колдовстве. Они покорили многих мелких конунгов, убили многих воинов, сожгли многие за́мки и свирепствовали в Спанияланде и Стране Франков. Владения же кесаря не достигали до севера по сию сторону нагорья. Сыновья Хундинга захватили те владения, что принадлежали Сигурду во Стране Франков, и у них было большое превосходство в численности воинов.
6. Как Сигурд покорил сыновей Хундинга

Теперь стоит рассказать о том, как Сигурд собирался сразиться с сыновьями Хундинга. У него было многочисленное и хорошо вооруженное войско. Регин направлял войско своими советами. У него был меч, который называется Ридиль, скованный им самим. Сигурд попросил, чтобы Регин дал ему сей меч. Он так и сделал, но попросил, чтобы тот убил Фавнира по возвращении из этого похода. Сигурд обещал ему это.

Потом мы поплыли к югу вдоль берега. Там нас застигнул большой шторм, причиной которому было колдовство, и многие признали, что это сделали сыновья Хундинга. Тогда мы подплыли несколько ближе к берегу. Мы увидели на каменном выступе какого-то человека, который спускался вниз по скалам. У него был зелёный плащ, чёрные штаны, на ногах — зашнурованые сапоги с высокими голенищами, а в руке — копьё. Этот человек обратился к нам стихами:

Кого это мчат
Рэвиля кони
по высоким валам,
по бурному морю?
Паруса кони
пеной покрыты,
морских скакунов
ветер не сдержит.

Регин сказал ему в ответ:

Это с Сигурдом мы
на деревьях моря;
ветер попутный
и нам и смерти;
волны встают
выше бортов,
ныряют ладьи;
кто нас окликнул?

Человек в плаще сказал:

Хникар я звался,
убийство свершая
и радуя ворона,
Вёльсунг юный,
теперь я зовусь
человек на утесе,
Фенг или Фьёльнир;
возьмите в ладью!

Тогда мы подплыли к берегу, и погода вскоре успокоилась. Сигурд позвал мужа на корабль. Он взошёл на борт. Сразу же погода успокоилась и подул самый лучший попутный ветер.

Этот муж сел у колен Сигурда и был очень дружелюбен. Он спросил, не хотел ли бы Сигурд получить у него каких-нибудь советов. Сигурд сказал, что хотел бы; сказал, что он считает, что тот сможет дать много хороших советов, если только захочет принести пользу людям. Сигурд так сказал человеку в плаще:

Хникар, скажи мне,
ты многое знаешь:
какие приметы
для людей и богов
перед сраженьем
добрыми будут?

Хникар сказал:

Много есть добрых,
знать бы их только,
знамений в битве;
спутник прекрасный
сумрачный ворон
для древа меча.

Вторая примета:
если ты вышел,
в путь собираясь, —
увидеть двоих
на дороге стоящих
воинов славных.

Есть и третья:
если услышишь
волчий вой,
если увидишь
воинов раньше,
чем будешь замечен.

Никто из бойцов
сражаться не должен,
лицо обратив
к закатному солнцу;
те победят,
чьи очи зорки,
кто в сходке мечей
строится клином.

Если споткнешься
перед сраженьем —
примета плохая:
дисы коварные
рядом стали, —
раненым будешь.

Чист и причесан
должен быть мудрый
и сыт спозаранку,
ибо как знать,
где будет к закату;
блюди свое благо.

Потом мы поплыли к югу, по направлению в Хольсетуланд, пришвартовались у южного берега Фрисланда и там взошли на берег. Как только сыновья Хундинга узнали о нашем походе, начали собирать войско, и вскоре у них было множество воинов. Когда мы встретились, началась ожесточённая битва. Люнгви был впереди братьев во время всех нападений. Однако нападали сильно они все. Сигурд нападал с такою силой, что все отступали прочь перед ним, так как меч Грам немедля ранил их, и никто не мог бы сказать о Сигурде, мол, тому не хватало бесстрашия. А повстречавшись с Люнгви, обменялись они многими ударами и боролись наихрабрейше. Сделалось тогда перемирие, поскольку все воины собрались посмотреть на их поединок. Долгое время ни один из них не ранил другого, ибо они оба умели очень хорошо сражаться. Тогда нападают братья Люнгви с большой силой и убивают многих людей, лишь некоторые спасаются. Тогда Хамунд, брат Сигурда, бросается против них, и я вместе с ним. Там случилось кое-какое сопротивление. А что касается Сигурда и Люнгви, то дело закончилось тем, что Сигурд взял его в плен, и он был скован железом. А когда Сигурд присоединился к нам, сразу стало ясно, на чьей стороне превосходство. Сыновья Хундинга и всё их войско пало, хотя уже наступала ночная темнота.

Утром, когда рассвело, Хникара уже не было, и позже его никто не видел. Люди считают, что это был Один.

Потом рассуждали о том, какой смерти был должен быть предан Люнгви. Регин советовал вырезать у него на спине кровавого орла. Потом Регин взял у меня свой меч и им перерезал спину Люнгви, отрезал рёбра от позвоночника и вытянул наружу лёгкие. Так встретил смерть Люнгви, показав великую храбрость. Регин по этому случаю сказал:

Кровавый орёл
острым мечом
у Хундинга сына
вырезан сзади!
Всех сильней
траву обагривший
конунга сын
ворона радует!

Они добыли там большую добычу. Воины Сигурда взяли всё, так как он не желал ничего оставить для себя самого. Там было много дорогих одежд и оружий. Позже Сигурд убил Фавнира и Регина, ибо тот хотел предать его. Сигурд взял золото Фавнира и уехал прочь с ним. Потом он получил прозвание Убийца Фавнира. После этого он поехал на Хиндархейд, встретил там Брюнхильд, и стало с ними так, как об этом рассказано в Саге о Сигурде, Убийце Фавнира.
7. О Сигурде и Старкаде, сыне Сторверка

Потом получил Сигурд в жёны Гудрун дочь Гьюки. Некоторое время он оставался у Гьюкунгов, своих шуринов. Я был на севере, в Данмёрке, вместе со Сигурдом. Также я был со Сигурдом тогда, когда Сигурд конунг Хринг [Кольцо] послал сынов Гандальва, своих шуринов, встретиться с Гьюкунгами, Гуннаром и Хёгни, и потребовал, чтобы они платили ему дань, а в противном случае на них нападёт войско, и им придётся защищать свою страну. Сыновья Гандальва пометили поле битвы с Гьюкунгами у границы страны и уехали назад. А Гьюкунги попросили Сигурда, чтобы тот поехал в битву с ними. Он согласился. Я тогда всё ещё был в дружине Сигурда. Мы поплыли на север к Хольтсетуланду[10] и приплыли к берегу там, где называется Ярнамодир. Неподалёку от порта ветвями орешника было обозначено место для битвы.

Тогда мы видим множество кораблей, плывущих с севера. Их возглавляли сыновья Гандальва. Они сходятся в битве. Сигурд Хринг там не был, поскольку ему приходилось защищать свою страну, Свитьод[11], на которую нападали куры и квены[12]. Сигурд был тогда уже очень старым. Войска нападают друг на друга, и начинается великая битва и кровопролитие. Сыновья Гандальва твёрдо шли вперёд, так как они были и больше ростом, и сильнее чем другие мужи.

У них в войске был один муж, велик ростом и силён. Он убивал людей и лошадей так, что никто не мог ему противостоять, ибо он более походил на ётунов[13], чем на людей. Гуннар попросил Сигурда напасть на этого дьявола в человеческом облике, ибо — как он говорил — больше так продолжаться не могло. Сигурд пошёл битвой против этого великана, и несколько людей с ним, хотя большинство не проявляло охоты к этому.

— Мы вскоре сразились с этим великаном, — говорит Гест, — и Сигурд спросил, как его звать, и откуда он.

Он назвался Старкадом сыном Сторверка с севера, из Фенхринга в Норвегии.

Сигурд сказал, что слышал о нём, и чаще всего — дурное.

— Такие люди не скупятся на несчастие.

Старкад спросил:

— Кто этот человек, который так ругает меня словами?

Сигурд назвал себя.

Старкад спросил:

— Тебя ли называют Убийцей Фавнира?

— Так оно и есть, — говорит Сигурд.

Тогда Старкад хотел убежать, но Сигурд размахнулся, поднял вверх меч Грам и рукояткою выбил у него два коренных зуба. То был жестокий удар. Сигурд велел этому человекопсу убираться прочь. Старкад немедленно удалился. А я взял один коренной зуб и оставил его у себя. Теперь этот зуб находится в сердце одного колокола в Данмёрке и весит семь эйриров. Людям занятно там его налюдать.

После побега Старкада бежали и сыновья Гандальва. Мы взяли большую добычу, а конунги потом вернулись домой в своё государство, и остались там на некоторое время.
8. Как золото досталось Гесту

Несколько позже мы узнали, что Старкад подло убил конунга Али, когда тот купался.

Однажды Сигурд Убийца Фавнира скакал встретиться с кем-то. Когда он прискакал к какой-то грязи, конь Грани прыснул с такой силой, что подпруга лопнула и запонка упала на землю. Когда я увидел, как она блестит в глине, я поднял её и отнёс Сигурду, а он подарил её мне. То самое золото вы и видели недавно. Сигурд упал с лошади, а я погладил его коня, смыл с него глину и вырвал один волос из хвоста, чтобы мог показать, какой величины он был.

Гест показал этот конский волос, и он был длиною в семь локтей.

Олав конунг сказал:

— По-моему, твои рассказы весьма забавны.

Все восхвалили его рассказы и его храбрость. Конунг пожелал, чтобы он рассказал намного больше про приключения своих родичей. Вплоть до вечера Гест рассказал им много интересных вещей. Потом люди пошли спать.

На следующее же утро конунг велел позвать ему Геста и хотел ещё поговорить с Гестом. Конунг сказал:

— Мне не совсем понятно, какого ты возраста, на что это должно быть похоже, если бы ты был так стар, чтобы мог участвовать во всех этих событиях? Расскажи нам ещё истории, чтобы мы стали мудрее насчёт этого.

Гест отвечает:

— Я заранее знал, что Вы захотите услышать от меня больше, ежели расскажу, как там было с золотом.

Конунг сказал:

— Конечно же, расскажи.
9. О Брюнхильд и сыновьях Лодброка

— Теперь ещё надо рассказать, — говорит Гест, — что я поехал на север в Данмёрк, и остался там, на вотчине отца, потому что он вскоре умер.

А немного времени спустя, я услышал о смерти Сигурда и также Гьюкунгов, и я счёл это за знаменательные происшествия.

Конунг спросил:

— Отчего погиб Сигурд?

Гест ответил:

— По словам большинства людей, Гутторм сын Гьюки пронзил его спящего в кровати у Гудрун. Немцы же рассказывают, что Сигурда убили в лесу. А синицы говорили, что Сигурд и сыновья Гьюки поехали на какой-то тинг, и они там его убили. Но в одном соглашаются все, — что они напали на него лежащего и не готового обороняться и таким образом предали его и нарушили клятву о дружбе.

Один дружинник спросил:

— Как это перенесла Брюнхильд?

Гест отвечает:

— Брюнхильд убила семерых своих рабов и пятерых рабынь, пронзила себя мечом и попросила, чтобы её и этих людей отвезли к костру и сожгли её труп. Для неё сделали один костёр, для Сигурда — другой, и его сожгли раньше, чем Брюнхильд. Её везли в какой-то повозке, покрытой драгоценными тканями и пурпуром, и всё блестело золотом, и таким образом она была сожжена.

Тогда люди стали расспрашивать Геста, произносила ли что-нибудь мёртвая Брюнхильд. Он ответил, что это так и было. Они просили его рассказать, если он сможет.

Тогда Гест сказал:

— Когда Брюнхильд везли сжечь по Дороге в Хель, проехали вблизи каких-то скал. Там жила одна великанша. Она стояла перед дверью своей пещеры, была одета во всё кожаное и была вся чёрная.

Она в руке держала длинную палку и сказала:

— Вот чем я буду разжигать твой костёр, Брюнхильд, и было бы лучше, если тебя сожгли заживо за тот злополучный поступок, что ты позволила убить Сигурда Убийцу Фавнира, такого знатного мужа. Я часто сопровождала его. Поэтому я сложу в стихах такие слова мести, что всяк, кто услышит такое про тебя, возненавидит тебя.

Потом они, Брюнхильд и великанша, сказали по стиху. Великанша сказала:

Ты не дерзнешь
через двор мой ехать,
из камня ограда
его окружает;
ткать бы тебе
больше пристало,
чем ехать следом
за мужем чужим!

Зачем из Валланда
ты явилась?
Зачем, неверная,
в дом мой проникла?
Золота Вар, —
если знать ты хочешь,
руки твои
в крови человечьей!

Брюнхильд сказала:

Меня не кори,
в камне живущая,
за то, что бывала я
в бранных походах!
Из нас двоих лучшей
я бы казалась,
если бы люди
меня постигли.

Великанша сказала:

Брюнхильд, дочь Будли,
для бед великих
тебе довелось
на свет родиться
ты погубила
Гьюки сынов,
ты разорила
дома их и земли.

Брюнхильд сказала:

Мудро тебе
из повозки отвечу,
если захочешь
ты, глупая, знать,
как Гьюки сыны
меня заставляли
жить без любви
и обеты нарушить!

Конунг смелый
наши одежды,
восьми сестер,
под дубом схватил;
двенадцать зим
мне было в ту пору,
когда обещала я
конунгу помощь.

В готском краю
я тогда отправила
в сторону Хель
Хьяльм-Гуннара старого,
победу отдав
Ауды брату:
очень был этим
Один разгневан.

Воздвиг для меня
из щитов ограду
белых и красных,
края их смыкались;
судил он тому
сон мой нарушить,
кто ничего
не страшится в жизни.

Вокруг ограды
велел он ещё
ярко гореть
губителю дерева;
судил лишь тому
сквозь пламя проехать,
кто золото взял
из логова Фавнира.

Приехал герой
на Грани своём
туда, где пестун мой
правил владеньем;
лучшим он был,
бойцом храбрейшим,
викинг датский,
во всей дружине.

Ложились мы с ним
на ложе одно,
как если б он был
братом моим;
восемь ночей
вместе мы были —
хотя бы рукой
друг друга коснулись!

Гудрун, дочь Гьюки,
меня упрекала
за то, что спала я
в объятьях Сигурда;
тут я узнала —
лучше б не знать мне! —
горький обман
брачного выбора.

Долго придётся
в горькой печали
рождаться на свет
мужам и жёнам!
С Сигурдом я
теперь не расстанусь!
Сгинь, пропади,
великанши отродье!

Тогда великанша закричала великим голосом и вбежала в гору.

Тогда дружинники конунга говорили:

— Забавные это истории, расскажи ещё.

Но конунг сказал:

— Не надо больше рассказывать о таких вещах.

Конунг сказал:

— Остался ли ты на какое-то время у сынов Лодброка?

Гест отвечает:

— Я недолго был у них. Я приехал к ним, когда они боролись у горы Мундиафьялль и разрушили замок Вивильсборг. Всех охватывал ужас, так как они одерживали победы повсюду, куда не появлялись, и они собирались поехать в Ромаборг [Рим].

Однажды какой-то человек прибыл к конунгу Бьёрну Железный Бок и приветствовал его. Конунг хорошо его принял и спросил, откуда тот прибыл. Он сказал, что прибыл с юга, из Ромаборга.

Конунг спросил:

— Как далеко туда?

Он ответил:

— Здесь ты можешь видеть, конунг, как выглядят сапоги, что у меня на ногах.

Он снял себе с ног железные сапоги, они были очень толстые сверху, но весьма сношены снизу.

— Путь отсюда в Ромаборг так далёк, что вы можете видеть по моим сапогам, что им пришлось испытать.

Конунг сказал:

— Дорога это предальняя, так что мы повернём назад и не станем нападать на Ромарики.

Так они и сделали, дальше идти не стали, и воинам казалось странно так резко изменить свои намерения из-за слов одного человека, всё то, что они раньше решили. С этим сыны Лодброка вернулись назад, домой на север, и больше не воевали на юге.

Конунг сказал:

— Очевидно, что святые мужи из Ромы не желали, чтобы они туда дошли, и этот дух, наверное, был послан Богом, если так внезапно изменились их решение и они решили не разрушать святейшего града Иисуса Христа в Ромаборге.
10. Где Гесту больше всего нравилось служить

Ещё спросил конунг у Геста:

— У кого из конунгов, у которых ты был, тебе больше всего нравилось?

Гест говорит:

— Радостнее всего мне было у Сигурда и сынов Гьюки. А сыны Лодброка были в наибольшей степени своенравны, и жили, как им хотелось. А конунга Эйрика из Уппсалира больше всех сопровождало везение. Харальд же конунг Прекрасноволосый больше чем любой из перечисленных конунгов глядел за поведением дружины. Ещё я был у Хлёдвера конунга в Саксланде, и там я был частично крещён, ибо иначе не мог там оставаться, так как там очень придерживались христианства, и там мне нравилось больше всего.

Конунг сказал:

— О многом мог бы ты рассказать, если бы мы захотели спрашивать.

Конунг спрашивает Геста о многом. Гест подробно рассказывает обо всём, а наконец говорит:

— Теперь могу рассказать вам, почему меня называют Норна-Гестом [Гостем Норн].

Конунг сказал, что хочет это услышать.
11. Норны прорицают для Геста

— Это приключилось, когда я рос у своего отца в месте, что называется Грёнинг. Мой отец был богат деньгами и строго держал свой дом. В то время по краю странствовали вёльвы, которые назывались прорицательницами, и прорицали людям об их веке. Поэтому люди призывали их к себе, устраивали для них пиры, а когда расставались, дарили им дары. Мой отец тоже так сделал, и они пришли к нему с большой свитой, и должны были прорицать моё будущее. Я лежал в колыбели, когда они начинали говорить о том, что касается меня. Надо мной горели две свечи. Они сказали, что я стану очень удачливым человеком и превзойду всех своих предков или сынов хёвдингов в том краю и говорили, что мне будет везти во всех моих делах.

Младшая норна чувствовала себя мало ценимой другими двумя, так как они не спрашивали её мнения о тех прорицаниях, которые были так важны. Ещё там было множество невеж, которые свалили её с её сидения, и она упала на землю.

Из-за этого она просто взбесилась. Она, громко и сердито крикнув, подвергла опасности все те хорошие прорицания, которые были сказаны обо мне:

— Я так сделаю, что он будет жить не дольше, чем догорит свеча, что стоит, зажжена у колыбели мальчика.

Но тогда старшая вёльва взяла свечу, задула её, и попросила мою мать хранить её и не зажигать, прежде чем наступит мой последний день. Потом прорицательницы уехали, связав младшую норну, и таким образом увезли её с собой. Мой отец, прощаясь, одарил их хорошими дарами. Когда я вырос и стал храбрым мужем, моя мать отдала мне на хранение ту самую свечу. Есть она и сейчас при мне.

Конунг спросил:

— Зачем ты приехал сюда к нам?

Гест отвечает:

— Вот что меня побудило. Я думал обрести здесь какую-нибудь выгоду, потому что я много раз слышал, как вас хвалили хорошие и мудрые люди.

Конунг сказал:

— Желаешь ли сейчас принять святое крещение?

Гест ответил:

— Я сделаю по вашему совету.

Так и было сделано, конунг любил его и сделал его своим дружинником. Гест стал очень набожным человеком и всегда следовал обычаям конунга. Другие его тоже любили.
12. Смерть Геста

Однажды конунг спросил у Геста:

— Сколько ты бы желал жить, если это зависело от тебя?

Гест отвечает:

— Уже не долго, если Богу было бы так угодно.

Конунг сказал:

— А что было бы, если бы ты взял свою свечу?

Гест вынул свою свечу из рамы арфы. Конунг попросил её зажечь, и так было сделано. И когда она была зажжена, таяла быстро.

Конунг спросил у Геста:

— Насколько же ты стар?

Гест отвечает:

— Сейчас мне триста зим[14].

— Воистину, ты очень стар, — сказал конунг.

Тогда Гест лёг. Он попросил, чтобы над ним совершили последнее помазание. Конунг велел так и сделать. Когда это было сделано, свечи оставалось совсем немного. Тогда люди заметили, что Гест при смерти. А как только она сгорела, Гест скончался. Его смерть всем показалась удивительной. Конунг много значения придавал его рассказам, и считал, что правдой оказались его предсказания о своей смерти.
                                                                        Примечания

[1] Трандхейм — нынешний Трённелаг в центральной Норвегии.

[2] Т. е., в Дании.

[3] Йоль — скандинавское название Рождества (др.исл. jól, совр.норв. jul, ср. также англ. yule).

[4] Т. e. Лодмунд просит, чтобы Ульв помолился за него, а Олав конунг проверит, молится ли Ульв правильно.

[5] Здесь возможен и перевод «Игра Гуннара». В таком случае в голову приходит сказание о Гуннаре, которому отрубили руки и бросили в яму со змеями. Но он пальцами ног играл на арфе и усыплял своей игрой змеи, пока одна из них всё же его ужалила.

[6] Перевод стихов — Корсуна из «Старшей Эдды», даже в тех случаях, где версии пряди и «Старшей Эдды» не совпадают.

[7] Используется более правильная транслитерация имени, отличающаяся от традиционной — Фафнир.

[8] Рин — Рейн.

[9] Norna-Gestr — буквально: гость норн. О том, почему у него было такое прозвище, рассказывается в конце «Пряди о Норна-Гесте».

[10] Хольтсетуланд (Holtsetuland) — Хольштейн.

[11] Свитьод (Svíþjóð) — Швеция; точнее — Швеция без Гёталанда (шв. Götaland, исл. Гаутланд).

[12] Куры (Kúrir) — курши. Квены (Kvænir) — финны Норвегии.

[13] Ётун — великан, исполин.

[14] Точнее, Гесту было либо 300 (3 × 100), либо 360 (3 × 120, т. н. «большие сотни») лет.

 

                                                                        Сага об Одде Стреле
                                                                           (Örvar-Odds saga)

Рождение и юность Одда

Жил в Храфнисте1 человек по имени Грим, по прозвищу Бородатый. Так прозвали его за то, что щеки его совсем заросли волосами. Грим был сыном Кетиля Лосося. Было у Грима много скота и всякого добра, и с благодарностью принимались советы его не только соседями, но и всеми людьми далеко в окрестностях. Был он женат, и жену его звали Лофтеной. Она была родом из Вика2.

Получил Грим известие из восточной стороны, что умер тесть его, Харальд. Лофтена была единственной его дочерью, и приходилось ей теперь отправляться туда, чтобы получить после отца скот и деньги. Грим так любил свою жену, что собрался плыть вместе с нею. Выждав попутного ветра, вышли они в море на двух кораблях и скоро прибыли в Берурьёд3. Тут остановились они на ночь и послали человека поискать им пристанища.

Жил там богатый бонд Ингьяльд со своей женою, и был у них один сын, Асмунд, красивый мальчик, подававший большие надежды. Как только узнал Ингьяльд о том, что подошли к берегу корабли Грима, поехал он Гриму навстречу и пригласил к себе в дом вместе с теми из спутников, кого тот пожелает с собой взять, и Грим охотно принял его приглашение.

Вот приехали они к Ингьяльду, и Лофтену провели в женскую половину дома, а Грима в зал, усадили его там на почетное место и стали угощать всем, что только было лучшего в доме.

И между тем, пока оставались они в доме Ингьяльда, родился у Лофтены мальчик, большой и красивый, и назвали его Оддом. Вскоре после рождения Одда Грим сказал, что пора им трогаться в путь. Ингьяльд потребовал тогда вознаграждения за свои хлопоты. Грим нашел это основательным.

— Выбери же себе в награду, что ты пожелаешь, — сказал он, — потому что много у меня разных драгоценностей и скота.

— Немало скота и у меня самого; но я хочу заключить с вами большую дружбу и потому прошу отдать мне вашего Одда на воспитание, и я буду заботиться о нем как о своем собственном сыне.

— Это сын Лофтены, и без ее позволения на это я не согласен, — сказал Грим.

Но Лофтена слышала их разговор.

— Мое желание таково, — сказала она, — чтобы хозяин получил то, о чем просит.

Поплыли Грим и Лофтена со своими спутниками дальше на восток, а Одд остался в Берурьёде.

Грим, пробыв на востоке, в Вике, столько времени, сколько было ему нужно, сел на свои корабли и поплыл назад в Храфнисту, не останавливаясь на этот раз в Берурьёде, добрался до своих владений и поселился там по-прежнему в своем доме.

Между тем Одд рос себе в Берурьёде и был самым высоким и красивым юношей не только во всей Норвегии, но и в других землях. Он отличался всеми доблестями, какие только можно себе представить. И Асмунд тоже был прекрасный юноша и всегда был готов служить Одду. Ни за что не хотел Одд ни участвовать в играх, ни стричь овец, как другие мальчики, но зато они с Асмундом были искусны в стрельбе и умели вести разумную беседу, потому что Ингьяльд был мудрый человек и учил их этому. Ингьяльд во всем отдавал предпочтение Одду перед Асмундом.

Одд верил только в собственную свою мощь и силу и не хотел совершать жертвоприношений богам, хотя Ингьяльд считал это достойным и важным делом.

Как-то раз Одд попросил, чтобы приказал Ингьяльд убить черного козла и содрать с него шкуру, и так и было сделано. Потом велел Одд изготовить лук гораздо больше и крепче, чем у других людей, а из шкуры козла сделал себе колчан для стрел.

Одд обычно носил пурпурную рубаху, туго стянутую поясом, и нарядные штаны и башмаки; на голове он носил золотую повязку, колчан за плечами и лук в руке; кроме этого, не было у него никакого другого оружия.

Каждому старался он дать полезный совет и всем желал добра. Так дело шло, пока не исполнилось Одду двенадцать, а Асмунду пятнадцать лет. И был тогда Одд так силен, что вряд ли нашелся бы хоть один человек, который мог бы поспорить с ним в силе.
Пророчество

Жила женщина по имени Хейд, и была она пророчица и колдунья, и знала как прошедшее, так и будущее. Она странствовала по всей стране, и все люди приглашали ее, чтобы она предсказала им их судьбу.

При ней всегда было тридцать рабов — пятнадцать юношей и пятнадцать девушек, помогавших ей во время ее чародейства. Раз случилось ей проезжать неподалеку от дома Ингьяльда.

Рано утром вернулся Ингьяльд и пошел туда, где спали молочные братья, и, подняв их на ноги, сказал:

— Я хочу послать кого-нибудь из вас сегодня по одному делу. Поезжай ты, если хочешь, — прибавил он, обращаясь к Одду.

— Куда же это? — спросил Одд.

— Надо пригласить сюда на пир колдунью.

— Я не поеду, — сказал Одд, — по-моему, совсем не нужно, чтобы она сюда приезжала. И если ты непременно велишь мне ехать, то я поеду куда-нибудь в другое место.

— Ну так приходится ехать тебе, Асмунд, — сказал Ингьяльд.

Поехал тогда Асмунд с четырьмя спутниками к колдунье и пригласил ее в Берурьёд. Обрадовалась колдунья этому приглашению и в тот же вечер приехала туда со всеми своими людьми. Сам Ингьяльд вышел к ней навстречу и ввел ее в дом, где было уже все готово для пиршества.

Но Одд не желал показываться на глаза колдунье и не выходил к гостям.

Условился Ингьяльд с колдуньей о том, что этой ночью она совершит большое гадание. Вечером вышла она со своими людьми из дома, и никто из них не ложился спать, и всю ночь совершали они свои чары.

На другое утро встал Ингьяльд и пошел расспросить Хейд, удалось ли гадание.

— Прежде чем предсказать вашу судьбу, — сказала она, — мне надо увидеть вас всех. Каждый из вас по очереди должен подходить ко мне и просить меня открыть ему будущее.

— Мы все сядем перед тобой на скамьи, — сказал Ингьяльд, — и поочередно будем подходить к тебе.

Прежде всего спросил ее Ингьяльд о благоприятной погоде и о зиме, и она открыла ему то, о чем он спрашивал.

Потом подошел он к ней и сказал:

— Ну а теперь я хочу узнать свою судьбу!

— Да, — отвечала она, — тебе приятно будет узнать ее! Ты проживешь в Берурьёде в большом почете до глубокой старости.

Тогда Ингьяльд отошел от нее, и к Хейд приблизился Асмунд.

— Хорошо, что ты подошел ко мне, Асмунд, — сказала она. — Ты станешь великим воином, но твой путь лежит далеко от дома, и не придется тебе дожить до глубокой старости.

Выслушал это Асмунд и пошел на свое место.

Так подходили к ней один за другим все люди, и каждому предсказывала она, что суждено ему в жизни. И все радовались ее предсказаниям.

— Кажется, все уже подходили ко мне, — сказала она наконец.

— Да, кажется, это так.

— А кто же лежит там, в соседней комнате, под периною? — спросила она. — Сдается мне, это какой-нибудь бессильный старик.

Сбросил с себя перину Одд, сел на постели и сказал:

— А между тем, как ты сама видишь, это муж, полный сил, который хочет лишь одного — чтобы ты молчала и не заботилась о его судьбе. Знай, что не верю я ни одному твоему слову; а если ты не оставишь меня в покое, то я ударю тебя.

— Тебе следовало бы спросить меня о своей судьбе; я должна тебе ее открыть, а ты должен меня выслушать.

Сказав так, Хейд запела какую-то таинственную песню.

— Вот, что это значит, Одд, — объяснила она. — Ты проживешь дольше других — целых триста лет, и объездишь много земель и морей, и всюду, куда ни приедешь, слава твоя будет расти. Путь твой лежит далеко отсюда, но умрешь ты в Берурьёде. Стоит здесь в конюшне конь серой масти с длинной гривой по имени Факси, и этот конь причинит тебе смерть.

— Рассказывай сказки свои старым бабам! — крикнул Одд и, вскочив с места, подбежал и ударил колдунью прямо в лицо, так, что кровь полилась на пол.

Стала звать своих слуг колдунья и приказала им тотчас же собираться.

— Я хочу уехать отсюда как можно скорее! — кричала она. — Лучше было мне совсем никуда не ездить, чем заехать в такое место!

— Побудь еще на пиру, — уговаривал ее Ингьяльд, — а потом я одарю тебя подарками.

— Выкладывай скорее свои подарки, они будут вирою за обиду, — отвечала ему Хейд, — и я сейчас же отправлюсь в путь со своими людьми.

Пришлось сделать так, как она хотела. Получила она подарки от Ингьяльда и, не дожидаясь конца пира, уехала.
Одд и Асмунд убивают коня

Спустя какое-то время Одд позвал с собой Асмунда, и пошли они туда, где стоял конь. Накинули они на него узду и повели коня к берегу моря, в холмы. Там вырыли они яму почти в два человеческих роста и, убив коня, бросили его туда. Потом завалили молочные братья эту яму такими большими камнями, какие только было им под силу поднять, и насыпали еще сверху много мелких камней и песку, так что над могилой коня встал высокий курган. И сказал тогда Одд:

— Не сможет исполниться теперь предсказание колдуньи о том, что конь этот причинит мне смерть.

Совершив все это, вернулись они домой.
Одд отправляется в странствия

Настал день, когда пришел Одд, чтобы поговорить с Ингьяльдом, и сказал так:

— Я хочу, чтобы ты оснастил мне корабль!

— Что будешь ты с ним делать? — спросил Ингьяльд.

— Я желаю пуститься на нем в путь, покинув твою землю.

— А кто поплывет с тобой? — снова спросил его Ингьяльд.

— Мы поплывем вдвоем с Асмундом.

— Но я не хочу, чтобы он странствовал долго, — заметил Ингьяльд.

— Он вернется домой не раньше, чем я, — отвечал ему Одд.

— Этим ты причинишь мне большое горе!

— Так я отплачу за то, что ты пригласил сюда колдунью.

— Ничего не поделаешь, — сказал тогда Ингьяльд, — все будет устроено так, как ты хочешь.

Стали молочные братья собираться в путь. Ингьяльд снарядил для них двенадцативесельный корабль и все хорошенько приладил на нем, а затем пожелал Одду и Асмунду счастливой жизни. Гребцы взялись за весла, и корабль отошел от берега.

— Куда мы поплывем? — спросил Асмунд, и Одд отвечал ему, что прежде всего хочет побывать у своих родичей в Храфнисте.

— Далекий путь предстоит нам, и тяжело будет грести так долго, — заговорил Одд, как только вышли они в море. — Теперь самое время показать мне, какого я рода: дед мой, Кетиль Лосось, всегда имел попутный ветер, куда бы ни плыл.

Поставили они парус, и тотчас подул самый лучший попутный ветер и понес их на север. Вскоре пристали они к берегу в Храфнисте и пошли к дому Грима. За спиной у Одда был его колчан, а в руках лук, и Асмунд тоже захватил с собой свое оружие.

Как только узнал Грим об их прибытии, вышел он к ним навстречу со всеми своими домочадцами и стал упрашивать молочных братьев остаться у него.

— Нет, я хочу разыскать прежде своих родичей, Гудмунда и Сигурда, — отвечал ему Одд, — слыхал я, что собирались они плыть в Бьярмаланд4.

— Хотелось бы мне, чтобы вы прожили со мною хоть эту зиму, — уговаривал его Грим.

Но Одд не согласился, и Грим должен был уступить.

Гудмунд был родной брат Одда, только годами двумя его младше, а Сигурд — племянник Грима, сын его сестры, и оба они были отважные юноши. Поехал тогда Грим вместе с Оддом к тому острову, где у Гудмунда с Сигурдом были уже приготовлены два корабля. Окликнул Одд с берега своих родичей, и они очень обрадовались ему.

— Дело в том, — закричал им Одд, — что мы с моим молочным братом хотим отправиться в странствия вместе с вами!

— Невозможно теперь уладить это, — отвечал ему Гудмунд, — мы сообща приготовились к плаванию и запаслись едой, питьем и всем прочим. Мы не можем принять на корабль того, кто не внес своей доли. Потерпи, брат, поплывем вместе следующим летом, если к тому времени не пройдет еще у тебя охота.

— Хорошо сказано, братья! — отвечал им Одд. — Но может статься, что к следующему лету мне уже не будет нужды в корабле под вашим водительством!

— Ну а теперь тебе никак нельзя поплыть с нами, — снова отвечал ему Гудмунд.

— Да никто и не станет вас больше об этом просить, — сказал Одд.

— Вернулся Одд со своим отцом домой. Грим приготовил ему почетное место рядом с собою, а следующее отдал Асмунду. Хозяйка дома, Лофтена, встретила их радостно и радушно и задала в честь их роскошный пир.
Сон Гудмунда

Теперь надо рассказать о Гудмунде и Сигурде. Просидели они со своими кораблями уже с полмесяца, и все не было им попутного ветра. Но вот случилось раз ночью, что Гудмунд стал беспокоен во сне, и все кругом говорили, что следовало бы его разбудить; но Сигурд отвечал, что лучше дать Гудмунду случай воспользоваться сном5.

— Что приснилось тебе? — спросил Сигурд Гудмунда, когда тот проснулся.

— Приснилось мне, будто мы вот так же стоим под островом с двумя кораблями, — отвечал Гудмунд, — и вдруг увидел я белых медведей, кольцом залегших вокруг, а перед нашими кораблями торчала из-под воды голова самого большого и страшного зверя. И представилось мне, что зверь этот непременно бросится на корабли и потопит их.

И сказал ему тогда Сигурд:

— Большое значение имеет твой сон! Зверь, приснившийся тебе, — это душа нашего родича Одда6. Он мстит нам, и, думаю я, это он не дает нам попутного ветра за то, что мы отказались взять его с собой.

— Так как же нам быть? — спросил Гудмунд.

— Надо пригласить его с нами в плавание, — отвечал Сигурд.

— Но теперь, пожалуй, он уже не захочет плыть на корабле под нашим водительством, — заметил Гудмунд.

— Тогда придется нам уступить ему один совсем снаряженный корабль.

Порешив так, сошли они на берег и поспешили домой к Гриму, застали там Одда и стали приглашать его в плавание. Но Одд отвечал, что теперь уже с ними не поплывет.

— Вместо того чтобы совсем не плыть с нами, лучше возьми себе один из наших кораблей со всеми припасами! — сказали они ему.

— Ну, тогда я согласен плыть, потому что сам я и так готов, — отвечал Одд.
Прощание с Гримом

Собрались они в путь, и сам Грим проводил их до кораблей и на прощание сказал Одду:

— Я хочу подарить тебе эти три стрелы. Называются они Подарок Гусира; Кетиль Лосось получил их от самого Гусира, финского конунга. Замечательны они тем, что после выстрела сами собою прилетают назад к стрелку и притом никогда не дают промаха.

Взял Одд стрелы у отца и увидел, что они с золотым оперением.

— Хороший подарок сделал ты мне, отец, — сказал он, — и большое тебе за него спасибо!

Тут они простились и разошлись.

Взошел Одд на свой корабль и приказал поднять якорь. Сначала взялись они за весла, но, как только отошли от берега, Одд распорядился, чтобы поставили парус; сейчас же подул попутный ветер, и они поплыли на север, к Финнмарку7. Там ночью стали они на якорь недалеко от берега и разглядели неподалеку от моря несколько финских землянок. Как только наступило утро, отправился Гудмунд со своими людьми на берег и разграбил все землянки, потому что были там одни женщины, мужчин же никого не было дома. Хотелось попасть на берег и людям Одда, но он запретил им покидать корабль.

Вернулся Гудмунд на корабль и стал уговаривать Одда отправиться вместе с ним грабить землянки на следующее утро, но Одд отказался и отвечал, что предпочтет утром поднять парус и пуститься в дальнейший путь.

Так они и сделали, и о плавании их ничего больше не говорится, пока не прибыли они в Бьярмаланд и не вошли со своими кораблями в реку Вину8.
Пленение кравчего

Как только наступила ночь, сказал Одд своим людям:

— Как вы думаете, что нам теперь делать?

Они попросили, чтобы он решил это сам.

— В таком случае, — сказал он, — мы сядем с Асмундом в лодку и поплывем к берегу, чтобы посмотреть, кто там живет.

Так они и поступили и, выйдя на берег, пошли в глубь страны, находя дорогу по вехам. Было очень темно, но все же разглядели они перед собой большой дом и, подойдя к дверям, увидали, что внутри дома светло и нет почти ни одного темного уголка. Много мужей сидело там на скамьях, стоявших вдоль стен, и все эти люди веселились и пили.

— Понимаешь ли ты что-нибудь в том, что они говорят? — спросил Одд.

— Не более, чем в птичьем щебете, — отвечал ему Асмунд, — а ты понимаешь что-нибудь?

— Приметил я здесь одного человека, — проговорил Одд, — который подает питье сидящим на скамьях, и сдается мне, что должен он говорить на нашем языке. Теперь ты подождешь меня у дверей, а я войду в дом.

Вошел Одд в комнату и остановился около стола, на котором хранилась посуда. Здесь было всего темнее, потому что стол стоял далеко от огня.

Понадобилось кравчему подойти к столу с посудой; и тут Одд схватил его и забросил себе на плечо. Принялся тогда кравчий кричать, что схватил его какой-то злой дух. Повскакали со своих мест бьярмы и бросились было на помощь к кравчему, но Одд уже вынес его из дома и скрылся у них из глаз.

Вернулись Одд с Асмундом на корабль и принесли пленника. Одд посадил его рядом с собою и стал расспрашивать.

— Выбирай, — сказал Одд, — или ты будешь отвечать мне на моем языке, или же я закую тебя в цепи.

— Спрашивай меня, о чем хочешь, — сказал кравчий.

— Скажи мне, какого ты рода и как долго прожил здесь?

— Прожил я здесь несколько лет, а родом я норвежец.

— Скажи, где нам искать здесь добычи, — продолжал спрашивать Одд.

— Стоит на берегу реки Вины могильный курган, и весь он сложен из земли и денег: туда приносят землю и серебро всякий раз, как умрет кто-нибудь из здешних людей.

И сказал тогда Одд Гудмунду:

— Мы пойдем ночью к могильному кургану, а вы караульте здесь этого человека, чтобы он не убежал.

После этого сошел Одд на берег и направился к кургану.

А Гудмунд с Сигурдом, оставшись на корабле, посадили кравчего между собою; но он, выбрав удобную минуту, спрыгнул-таки с корабля в воду. Погнались было за ним, но он успел выплыть на берег и скрылся в лесу.
Приготовление к битве

Надо теперь рассказать об Одде и его спутниках. Выбравшись на берег, разыскали они могильный курган и разрыли его.

— Пусть каждый берет здесь ношу себе по силам, — сказал Одд.

Было это рано утром; только-только начинало светать.

— Не видишь ли ты чего-нибудь? — спросил Одд Асмунда.

— Я ничего не вижу, — отвечал Асмунд, — а ты что видишь?

— А я вижу, что много людей выходит к нам из леса, и думается мне, что, вероятно, Гудмунд упустил кравчего, а он теперь ведет на нас бьярмов.

— Как же нам быть? — спросил Асмунд.

— Ты с нашими людьми вернешься к реке, — сказал Одд, — и спрячешься за тем пригорком над рекою: там приготовитесь вы к битве, привязав добычу себе на спину.

Так и сделали. Сам же Одд побежал в лес, срезал себе огромную дубину и поспешил вернуться к своим.

Подошли бьярмы, и Одд скоро увидел среди них кравчего.

— Зачем ты изменил нам и привел на нас бьярмов? — крикнул ему Одд издали.

— Они хотят выбрать место для торга с вами.

— Чего им от нас нужно?

— Хотят они выменять у вас ваше оружие.

— Но мы этого не хотим!

— Ну тогда придется вам защищать свою добычу и жизнь — за этим-то мы сюда и пришли.

— Пусть будет так, — сказал Одд.

И сказал он тогда своим людям:

— Постараемся, чтобы после битвы не осталось лежать на земле никого из наших; пусть каждый из нас, найдя мертвого, бросит тело в реку, чтобы не напустили на нас бьярмы чар заклинаниями над телами наших мертвецов.
Битва и возвращение на корабли

Скоро бьярмы подошли к ним совсем близко. Тогда Одд, схватив обеими руками свою палицу, напал на них, и много людей полегло под его ударами. Асмунд тоже не отставал от него, и много бьярмов было положено на месте, а остальные бежали. И велел тогда Одд своим людям собирать добычу и брать серебро и оружие. Так они и сделали.

Вернулся Одд со своими людьми к кораблям и увидел, что корабли уже тронулись с места.

— Что это? — сказал Одд. — Тому может быть две причины: или Гудмунд желает поставить корабли так, чтобы берег заслонял их от ветра, или родичи наши нас обманули, когда мы меньше всего этого ожидали!

— Этого не может быть! — сказал Асмунд.

— Сейчас мы все узнаем, — сказал Одд. Поспешно побежал он к лесу, влез на высокое дерево и развел на его вершине огонь. Сделав это, он вернулся к своим. Тогда увидели они, что две лодки отошли от кораблей и направились к берегу; они узнали в лодках своих людей, и скоро Одд встретился с родичами на кораблях.
Плавание в страну великанов

Вскоре пустились они в обратный путь, захватив с собой всю добычу. Ничего не рассказывается об их плавании до тех пор, пока не достигли они Финнмарка. Здесь, как и в первый раз, стали они на якорь и вечером улеглись спать. Но ночью разбудил их такой громкий треск, какого они никогда не слыхивали.

— Что это может быть? — стал спрашивать Одд Гудмунда и Сигурда, и тут снова послышался грохот, а потом и еще — гораздо сильнее.

— А как думаешь ты, брат мой Одд, — сказал Гудмунд, — что может предвещать это?

И сказал Одд:

— Слыхал я, что, когда два разных ветра несутся друг другу навстречу, то, как только они сталкиваются, раздается сильный треск. Теперь надо ожидать непогоды: вероятно, финны насылают на нас бурю за то, что мы ограбили их.

Тогда накинули они на корабли наружные пояса9 и приготовили все, что было нужно ввиду предсказания Одда. Затем подняли они якоря. Почти тотчас же разразилась буря, и была она так сильна, что чуть-чуть не потопила их; притом не было никакой возможности грести. Буря свирепствовала, не утихая, целых двадцать дней.

— Сдается мне, за то, что мы ограбили финнов, — проговорил Одд, — они не отпустят нас отсюда, пока мы не выкинем за борт все их добро.

— А как же вернется к ним то, что мы сбросим за борт? — спросил Гудмунд.

— А вот увидим, — сказал Одд.

Так и сделали: достали взятую у финнов добычу сбросили за борт. Упав в воду, финские сокровища стали раскачиваться на волнах взад и вперед, пока не попали в корзину, появившуюся невесть откуда, — и, подхваченная ветром, взвилась эта корзина в воздух и скрылась из виду. По мере того, как все это совершалось, тучи начали расходиться, море успокоилось, и вскоре увидали викинги перед собою берег. Все люди до того были утомлены, что ни на что уже не годились, и только один Асмунд мог еще помогать Одду. Стали они рассуждать, что это за земля.

— Думается мне, попали мы очень далеко, на самый северный край света, — сказал Одд. — Судя по тому, что рассказывают в сагах мудрые люди, должна это быть земля великанов. Но люди наши совсем утомились, а потому, думаю я, не остается нам ничего другого, как сойти на берег и отдохнуть.

Тогда постарались они подойти как можно ближе к земле, правя прямо на видневшийся впереди небольшой мыс. Одд посоветовал остановиться здесь, потому что гавань казалась хорошей, а недалеко от берега рос большой лес.

— Прежде чем сойти всем на берег, — сказал Одд, — надо кому-нибудь в лодке переправиться туда и посмотреть, что это за земля.

Так они и сделали и скоро поняли, что это большой привольный остров, совсем необитаемый. Было на нем много зверья в лесу, много китов и тюленей, на берегах много птичьих яиц и всякой птицы. Осмотрев остров, вернулись викинги к своим спутникам.

Стал Одд уговаривать своих людей, чтобы были они осторожнее:

— Пусть каждый день по двенадцати человек с кораблей наблюдают за островом; мы же займемся охотой и рыбной ловлей и запасем провизии.

Раз, когда отправились они на охоту, застигла их в лесу ночь, и увидали они большого лесного медведя. Пустил в него Одд стрелу из лука и не дал промаха. Так и убили они этого медведя. Тогда велел Одд, сняв с медведя шкуру, набить ее и, всунув распорки в чучело, посадить его на задние лапы; в раскрытую же пасть велел он положить плоский камень, чтобы можно было разводить там огонь.
Битва с Гнейп

Раз сидели они поздно вечером на кораблях и вдруг приметили на острове великанов.

— Любопытно мне посмотреть, — сказал Одд, — что это за люди такого огромного роста, и хочется мне, Асмунд, подобраться к ним поближе на лодке.

Так они и сделали: сели в лодку, подошли к острову, подняли весла и стали прислушиваться. Тут услыхали они, что один великан говорит громким голосом:

— Вы знаете, что какие-то бородатые дети появились на нашем острове и убивают наших зверей и всякую другую дичь. У них есть медведь, в глотке которого горит огонь. Теперь я созвал вас сюда совещаться о том, как нам помешать им. Вот золотое кольцо, и отдам я его тому, кто возьмется погубить пришельцев.

Тут увидали они, что поднялась на ноги огромная женщина.

— Не медля должны мы исполнять твои приказания, о конунг великанов! — заговорила она. — Если ты хочешь, я выполню все сама.

— Хорошо, Гнейп, — сказал конунг, — возьми на себя это дело. А теперь разве не видите вы, что два бородатых младенца в лодке стоят под крутым берегом и слушают наш разговор? Вот я дам им себя знать!

И Одд увидал, что полетел к ним с берега камень. Поспешил он тогда отойти в сторону со своей лодкой, но вскоре полетел к ним и второй камень, а вслед за ним и третий.

— Ну, надо нам поскорей уходить от острова, — сказал Одд, и они поспешили вернуться к своим людям.

Вдруг они увидали, что женщина догоняет их вплавь, каждым взмахом рук с силой рассекая воду. Была она огромного роста и одета в платье из звериных шкур, и показалось им, что никогда еще не видели они такой безобразной женщины. В одной руке у нее была большая железная палка. Тогда Одд прицелился и пустил в великаншу стрелу, но Гнейп отвела стрелу чарами, и та пролетела мимо.

Взял тогда Одд одну из стрел Гусира, натянул тетиву и спустил ее. Стрела попала прямо в глаз великанше, а потом, вырвавшись из раны, прилетела назад к тетиве лука.

— Да, эта стрела пострашнее: с ней я не могу бороться! — сказала великанша.

Пустил тогда Одд вторую стрелу конунга Гусира, и произошло то же самое.

— Видно, приходится мне повернуть назад, — сказала Гнейп.

Повернула она назад, слепая на оба глаза.
Великаны в горе

— Хочется мне теперь, Асмунд, вернуться на берег, чтобы посмотреть на жилище Гнейп, — сказал Одд, и они вернулись на берег; у Одда были его лук и стрелы, у Асмунда его оружие.

Взобрались они на гору, стали осматривать ее со всех сторон и увидали пещеру в горе, а в ней огонь, ярко освещавший вход. Много сидело там на обеих скамьях всяких троллей, великанов и великанш, страшных и безобразных. Никогда Одд и Асмунд не видали еще ничего подобного.

— Где служитель наш? — заговорил один из великанов.

— Вот и я, — отозвался тот, — только принес я тебе недобрые вести.

— Какие вести?

— А такие, что дочь твоя Гнейп вернулась домой слепая на оба глаза, которые прострелили ей стрелами.

— Этого надо было ожидать, — сказал великан. — Она задумала погубить Одда со спутниками, хотя было предсказано Одду, что он проживет дольше других людей. Знаю я также, что финны загнали его корабль к нам, чтобы мы погубили его; но теперь вижу я, что это нам не по силам, и дам его кораблям бурный ветер, который вынесет их отсюда. А за то, что Одд ранил дочь мою Гнейп стрелой Гусира, надо дать ему имя, а потому пусть называется он теперь Оддом Стрелой.

Вернулся Одд к своим спутникам и рассказал им, что, ослепив великаншу Гнейп, он получил за то новое имя.

— Финны наслали бурю, что принесла нас сюда, великаны же пошлют бурный ветер, который вынесет нас отсюда, а потому нам надо готовиться в путь, — сказал Одд.

Так и поступили они и с большим старанием приготовились к буре. И налетел тогда ветер еще сильнее прежнего, а вместе с ним мороз и метель, и снова пришлось им бороться с бурей двадцать дней и двадцать ночей, прежде чем попали они опять к берегам Финнмарка.

Ничего больше не рассказывается об их странствии до самого возвращения в Храфнисту.

Грим встретил их с большой радостью и упросил Одда остаться у него на зиму со всеми своими людьми. И Одд согласился на это и провел всю зиму дома.
Битвы с викингами

Весело проводил время Одд зимой в доме Грима, а весной стал упрашивать своего отца снарядить ему три корабля и указать викинга, с которым мог бы он помериться силами. Грим указал ему жившего на востоке викинга Хальвдана, у которого было наготове целых тридцать кораблей. Выслушал его Одд и отправился с тремя кораблями против тридцати кораблей Хальвдана.

Хитростью победил Одд Хальвдана и, проведя все лето у берегов Норвегии, под осень вернулся на север и в Храфнисту и опять провел зиму у Грима. Весной снова стал он просить Грима указать ему викинга, с которым он мог бы сразиться. И сказал ему Грим, что на юге живет викинг Соти, у которого сорок кораблей. Пустился Одд в путь, добрался до кораблей Соти, убил его самого и, вернувшись домой к Гриму, снова всю зиму провел у отца.

Прошло с полгода, и Одд вновь стал собираться в путь. Было у него теперь уже пять кораблей. На этот раз Грим указал ему двух могучих викингов — Хьяльмара и Торда. Было у них пятнадцать кораблей и по сто человек дружины на каждом; жили они у шведского конунга Хлодвера и каждый год летом выходили в море.

Добрался Одд со своими спутниками до указанного ему места и поставил свои корабли в небольшой бухте, скрываясь за скалистым мысом. По другую сторону мыса стояли пятнадцать кораблей Хьяльмара и Торда.

Приказал Одд своим людям разбить палатки на кораблях, а сам с Асмундом переправился на берег и сейчас же взобрался на высокий мыс, чтобы осмотреться.

Палатки Хьяльмара и Торда были разбиты на суше, и сами они тоже были на берегу. Долго смотрел на них с мыса Одд и сказал:

— Сдается мне, что этих людей не испугаешь и что трудно застать их врасплох. Делать нечего, придется нам встретиться с ними утром.

Так они и сделали, и как только рассвело, отправился Одд на берег для разговора с Хьяльмаром. Тогда и Хьяльмар, видя на берегу вооруженных людей, тоже вооружился и пошел им навстречу, а подойдя ближе, спросил, кто они такие. Одд сказал ему свое имя.

— Не ты ли несколько зим тому назад был в Бьярмаланде? Зачем ты приехал сюда? — спросил Хьяльмар.

Отвечал Одд:

— Хочу я узнать, кто из нас двоих больший викинг.

— Сколько же у тебя кораблей?

— У нас пять кораблей и сто человек на каждом, а сколько у вас?

— У нас пятнадцать кораблей, — сказал Хьяльмар, — и по сто человек на каждом, а потому мы устроим так: десять кораблей не станут принимать участия в битве, биться же будем один против одного.

Построили они своих людей, и началась битва, продолжавшаяся весь день, и ни одна сторона не уступила. Заключили они на ночь перемирие, а наутро битва началась снова и опять продолжалась до ночи — и снова кончилась ничем. Вновь заключили они перемирие на ночь, и тогда Торд заговорил с Оддом, предлагая сойтись поближе и стать друзьями.

— Это мне нравится, — отвечал Одд, — только не знаю я, что скажет на это Хьяльмар.

— Хочу я, чтобы вы признавали тот же закон викингов, который был принят у меня и раньше, — сказал Хьяльмар.

— Прежде чем согласиться, должен я еще знать, что это за закон, — отвечал Одд.

И Хьяльмар заговорил:

— Ни я, ни люди мои не хотим ни есть сырого мяса, ни пить крови. Есть много людей, которые закручивают мясо в материю, потом бьют его и после этого считают пригодным в пищу, но мне кажется, что это волчья еда. Я не хочу обирать купцов или береговых жителей более, чем это необходимо в походе, и не позволяю обижать и грабить женщин.

— Очень нравится мне твой закон, — сказал Одд, — всему этому согласен я подчиняться.

Так соединил Одд свои силы с силами Хьяльмара и Торда, и с тех пор все походы они совершали вместе.
Плавание в Ирландию. Смерть Асмунда

С наступлением осени простился Одд с Асмундом и другими своими спутниками, которые поплыли домой, а сам прогостил зиму у Хьяльмара, при дворе шведского конунга Хлодвера, где все оказывали Одду величайший почет. Весной снова соединились они с Асмундом. Было у них теперь уже двадцать кораблей. Прежде всего захватили они Оркнейские острова, потом отправились в Шотландию и, пробыв там два года, захватили много шотландских земель. Наконец решили они плыть в Ирландию. Силы их все росли, и было у них теперь целых шестьдесят кораблей.

В Ирландии они захватили немало добра и скота. Во всех битвах Асмунд всегда был неразлучен с Оддом.

Как-то раз сидели Асмунд и Одд на пригорке: они часто ходили одни и не брали с собой никого из своих людей. У Одда, по обыкновению, в руке был лук, а за спиною колчан со стрелами. Вдруг услыхал Одд крики в лесу, а вслед за тем пролетела стрела, и Асмунд упал на землю, раненный насмерть. Никогда еще не знавал Одд такого горя. Прикрыв Асмунда чем было можно, поспешил он в ту сторону, откуда вылетела стрела. Вскоре увидал он в лесу большую поляну и там множество людей — мужчин и женщин. Предводительствовал у них муж в платье из драгоценной материи; в руке у него был лук. Одд взял одну из стрел конунга Гусира и, натянув свой лук, убил этого человека, и стрела тотчас же вернулась назад. Одд продолжал стрелять и убил еще троих. И тогда все люди бежали с поляны и скрылись в лесу.
Ольвор

После смерти Асмунда охватило Одда великое горе, и он решил всеми силами вредить ирландцам. Выбрался он в лесу на тропинку и пошел по ней, а там, где лесная чаща преграждала путь, он вырывал кусты вместе с корнями. Вдруг показалось ему, что один куст сидит в земле не так плотно, как другие. Он подошел к нему и, осмотрев хорошенько, нашел под ним прикрытый дверкою вход. Одд поднял ту дверь и спустился в подземелье, где увидел семь женщин, из которых одна была красивее всех. Тут Одд взял ее за руки и захотел вывести из подземелья.

— Оставь меня, Одд, — сказала она.

— Откуда ты знаешь, что зовут меня Оддом? — спросил он.

— Как только вошел ты сюда, я сейчас же узнала твое имя. Я знаю также и то, что с тобою тут Хьяльмар; и должна я сказать, что нет у меня никакой охоты отправляться с тобой на корабль.

Тут подошли остальные женщины и собрались было защищать ее, но она велела им отойти.

— Хочу откупиться от тебя, Одд, — сказала она, — с тем только, чтобы ты оставил меня в покое.

— Не нужно мне от тебя ни скота, ни денег, — сказал Одд.

— Тогда я сошью для тебя рубашку.

— У меня их и так довольно.

— Эта рубашка будет особая: шелковая и вышита золотом. В ней ты не будешь знать холода ни на воде, ни на суше; ни огонь, ни море не причинят тебе смерти, и никакое железо не сможет ранить тебя. А перестанет тебя охранять рубашка только в том случае, если ты обратишься в бегство. Но для того, чтобы я могла приготовить ее, ты должен уехать отсюда.

— А когда она будет готова? — спросил Одд.

— Ровно через год, в этот же самый день, когда солнце будет стоять на юге, мы встретимся с тобою в лесу на этой поляне.

— А чем заплатите вы мне за смерть Асмунда?

— Неужели мало тебе, что ты убил моего отца и трех моих братьев?

— Ну, будь по-твоему, — отвечал Одд.

Вернувшись на корабль, рассказал он о смерти Асмунда, и Хьяльмар предложил Одду остаться еще на время в этой земле с тем, чтобы сжечь все селения и перебить людей.

Но Одд сказал, что намерен пуститься в путь при первом попутном ветре. Подивились викинги, однако решили поступить так, как он хочет; но прежде они похоронили Асмунда и насыпали над ним высокий курган.

На следующий год по желанию Одда собрались викинги в новый поход в Ирландию. Когда подошли они к берегу, Одд сказал, что он хочет отправиться по делу один, без провожатых. Упрашивал его Хьяльмар позволить и ему тоже пойти, но Одд настоял на своем.

Выбравшись на берег, пошел он в лес и разыскал ту поляну, где должна была встретить его Ольвор, дочь конунга; но оказалось, что ее там не было.

Одд уже рассердился было, как вдруг услыхал стук колес и, оглянувшись, увидел, как подъехала Ольвор. С ней было много людей.

Увидев Одда, Ольвор сказала:

— Не хочу я, чтобы ты думал, будто бы не исполнила я того, что обещала.

— А где же рубашка? — спросил Одд.

Показала Ольвор рубашку, и та оказалась ему как раз впору.

— Чем могу я отплатить тебе за подарок? — спросил Одд. — Он стоит гораздо больше, чем я ожидал.

— После смерти моего отца народ выбрал меня правительницей, — отвечала Ольвор, — и теперь хочу я, чтобы ты поехал со мною и прогостил у меня три года.

Согласился на это Одд. Согласился и Хьяльмар прожить с Оддом три года в Ирландии. А когда истекло это время, пришлось Одду с Хьяльмаром снова пуститься в странствия.
Викинг Сэмунд

Немало сражений выдержал Одд; не раз приходилось викингам биться с сильными и многочисленными врагами. Случалось, что было у них меньше кораблей и людей, но они всегда оставались победителями. Новые утраты потерпел Одд: в одном из сражений погиб его друг Торд, а в другом — Хьяльмар, и остался Одд только втроем со своими родичами, Гудмундом и Сигурдом. Пришлось ему ехать в Швецию, чтобы рассказать там конунгу Хлодверу о гибели его викингов. Все в Швеции были огорчены этой вестью, и конунг Хлодвер уговорил Одда остаться у него, чтобы охранять его землю, как это делал прежде Хьяльмар.

Рассказывают, что раз как-то летом направился Одд со своими десятью кораблями и со всеми своими людьми в Гаутланд10. Там встретил его викинг по имени Сэмунд. То был искусный воин, отличавшийся необыкновенным ростом и силою. Всю свою жизнь провел Сэмунд в морских походах. Было у него много больших кораблей, и он сейчас же со всеми своими людьми вступил в битву с Оддом.

У Одда было гораздо меньше людей, чем у Сэмунда, а потому к вечеру он один остался в живых на своем корабле. Тогда, пользуясь темнотой, спрыгнул он в море и поплыл прочь от корабля. Но один из викингов Сэмунда увидел это и, взяв дротик, пустил вслед Одду и ранил его в ногу. Вспомнил тогда Одд, что рубашка Ольвор не может уберечь от беды, если он обратится в бегство, и, повернув, поплыл назад к кораблю. Увидев это, викинги сейчас же схватили его, сковали ему ноги и, сняв тетиву с лука, связали за спиной руки. Сэмунд приставил к нему стражу, а остальных своих людей отпустил спать и сам тоже ушел в свою палатку. Многие воины Сэмунда ночевали на берегу.

Когда все войско заснуло, Одд заговорил со сторожившими его людьми:

— Вот бедные люди, — сказал он, — стерегут меня, и нечем им даже позабавиться. Устройте-ка так, чтобы один из вас развлекал других песнею или сказкой, а если хотите, то я и сам буду петь для вас.

Они охотно согласились на это и попросили его спеть что-нибудь. И Одд тут же начал петь и пел до тех пор, пока они все не заснули. Тогда увидел он около себя топор и перетер тетиву, связывавшую ему руки, а после без труда избавился и от оков. Пошел он искать свои стрелы и, разыскав лук и колчан, бросился в воду, выбрался на берег и поспешил скрыться в лесу. Миновала ночь, и наутро решил Сэмунд убить Одда, но оказалось, что стража спит, а Одд исчез.

Еще несколько дней оставался Сэмунд в Гаутланде, и Одд сумел пробраться в его палатку, стоявшую на берегу, и убить его; после чего, захватив большую добычу, вернулся он назад ко двору шведского конунга Хлодвера и спокойно прожил там всю зиму.
Плавание Одда в Средиземное море и кораблекрушение

Раз весною послал Одд на север, в Храфнисту, своих людей: он приглашал к себе Гудмунда и Сигурда, чтобы вместе отправиться в чужие земли.

Слава Одда была уже так велика, что все иноземные конунги спешили принять его и угостить как можно лучше. На следующее лето отправился он со своими людьми в Грецию, а оттуда поплыл в Сицилию, где в то время уже жили христиане. Был там один монастырь, и правил им аббат по имени Хуго; то был очень мудрый человек. Узнав, что приехали в его землю язычники из северной страны, этот почтенный аббат пошел повидаться с ними и вступил в разговор с Оддом. Много говорил он о славе Божьей, а Одд заставлял его все это разъяснять.

Стал аббат упрашивать Одда креститься, но Одд сказал, что надо ему прежде посмотреть христианское богослужение. На следующий день Одд со своими людьми отправился в церковь, и там услышали они звон колоколов и прекрасное пение. Снова заговорил аббат с Оддом и спросил, как понравилось ему богослужение. Одд отвечал, что очень понравилось, и попросил разрешения прожить в монастыре зиму. Аббат согласился.

Незадолго до Рождества появились в Сицилии разбойники и стали грабить страну. Аббат Хуго вновь пошел переговорить с Оддом и стал просить его освободить землю от этих злодеев. Одд согласился и собрал свою дружину. Той же зимою объехал он все греческие острова и захватил там много сокровищ.

Совершив это, Одд снова вернулся на остров Сицилию и тут принял крещение от аббата Хуго, а вместе с Оддом крестилось и все его войско.

Весной отправился Одд в Иерусалим, но дорогою поднялась такая страшная буря, что все корабли его были разбиты. При этом погибли все его люди, и только он один выплыл на берег, ухватившись за какой-то обломок. Однако колчан со стрелами, который Одд всегда носил при себе, уцелел.
Одд у конунга Гейррёда

Долго странствовал Одд из страны в страну и наконец попал в неизвестную ему землю. Там нашел он в лесу маленькую хижину и пожелал в ней отдохнуть. Был на нем большой плащ, как у странников, а в руках — колчан и лук. Перед хижиной Одд увидал седого человека небольшого роста, который колол дрова. Человек этот поздоровался с Оддом и спросил, как его имя. Одд назвался Видферуллем.

— А как зовут тебя, человек? — спросил он.

— Меня зовут Йольв, — отвечал тот. — А ты, вероятно, хочешь здесь переночевать?

— Да, хочу.

Вечером Видферулль достал из-под своего плаща нож — очень красивый и украшенный золотыми кольцами. Хозяин взял этот нож в руки и стал рассматривать.

— Не хочешь ли ты, чтобы я подарил тебе этот нож? — спросил Видферулль.

— Очень был бы рад, — отвечал хозяин.

Вот переночевали они эту ночь. А когда проснулся Видферулль на следующее утро, Йольва уже не было в доме.

— Муж мой хочет, чтобы ты еще погостил у нас, — сказала жена хозяина.

— Хорошо, — сказал Видферулль.

После полудня вернулся домой и муж, и тогда жена собрала им обед и накормила. Хозяин положил перед собой на стол три каменные стрелы, украшенные богатой резьбой.

— Хорошие у тебя стрелы, — сказал Видферулль.

— Да, они хороши, и я хочу подарить их тебе!

— Хороший это подарок; только не знаю я, зачем мне могут понадобиться каменные стрелы.

— Может статься, Одд, — заговорил хозяин, — что стрелы эти послужат тебе тогда, когда подведут стрелы конунга Гусира.

— Так ты знаешь, что меня зовут Оддом?

— Да, — отвечал хозяин.

— Тогда, может статься, ты знаешь и то, что говоришь, — сказал Одд, — а потому я беру эти стрелы и благодарю тебя. — И Одд положил стрелы в колчан.

Узнав от Йольва, что страной этой правит конунг Гейррёд, решил Одд отправиться к его двору.

Пошли Одд с Йольвом к жилищу конунга. Гейррёд пировал в это время вместе со своими воинами. Сидели они все в просторном зале, по длинным стенам которого стояли скамьи. Конунг Гейррёд сидел за столом; по одну его руку сидела дочь его, Силькисив, по другую — советник его и воспитатель его дочери Харек; два лучших воина, Сигурд и Сьёльв, сидели на скамье напротив.

Одд с Йольвом вошли в зал и поклонились конунгу.

— Что это за человек в плаще? — спросил конунг.

Одд сказал, что зовут его Видферуллем.

— Из какой страны ты родом? — опять спросил конунг.

Видферулль ответил, что этого он не может сказать.

— Много лет уже не видал я своей родины и все это время жил в лесах, а теперь пришел сюда, чтобы просить позволения прожить здесь зиму, — прибавил он.

— Может быть, ты владеешь каким-нибудь особым искусством? — спросил конунг.

— Не больше других людей.

— Я дал слово, — сказал конунг, — что буду кормить только того, кто может на что-нибудь пригодиться.

— Со временем увидишь, государь, — отвечал Видферулль, — что и я на что-нибудь пригожусь.

— Может быть, лишь на то, чтобы таскать дичь, которую подстрелили другие, — заметил конунг.

— Может статься, и так, — сказал Видферулль.

— Посмотрим, — решил конунг и указал ему самое последнее место за столом.

Простившись с Йольвом, пошел Одд к указанному ему месту. Там сидели двое человек из дружины — братья Ингьяльд и Оттар. Они позвали Одда к себе.

— Садись между нами, — сказали они, — мы охотно принимаем тебя.

Так он и сделал; потом снял свой колчан и положил его себе под ноги. Принялись Ингьяльд и Оттар расспрашивать его о новостях, и оказалось, что он умеет толково рассказать о каждой земле. Но больше никто из дружинников конунга не слышал их разговора.

Между тем решил конунг завтра выехать на охоту.

— Мы должны встать завтра пораньше, — сказал Ингьяльд.

— А что будет завтра? — спросил Одд.

— Собирается конунг на охоту со всей своей дружиной.

Легли они спать, а на следующее утро рано поднялись товарищи Одда и стали его будить, но никак не могли добудиться. Не захотели Ингьяльд и Оттар покинуть его, и кончилось тем, что конунг со своей дружиной пустился в путь без них.

Поздно проснулся Одд, и братья тотчас же стали укорять его за то, что он так долго спал. Говорили они, что теперь, вероятно, на их долю уже не осталось в лесу никакой дичины.

— А хорошие ли стрелки люди конунга? — спросил Одд.

— Самые лучшие стрелки на свете, — отвечали ему Ингьяльд с Оттаром.

Набросил Одд на плечи свой плащ, а в руки взял посох и пустился в путь. Не успели спуститься с горы, как показалась дичина; Ингьяльд и Оттар поспешили натянуть луки, выстрелили, но не попали в зверя.

— Ну, оплошали же вы, — сказал им Одд, — попытаюсь-ка я.

Взял он у одного из них лук и сразу так туго натянул тетиву, что лук переломился.

— Теперь ясно, что сегодня нам не видать дичи, — сказал Ингьяльд.

Но Одд стал утешать их и достал из-под плаща свои стрелы. Никогда еще в жизни не видели Ингьяльд и Оттар таких красивых стрел. Достал тогда Одд свой лук, натянул тетиву и пустил стрелу. Видели эту стрелу многие дружинники конунга, но никто из них не мог понять, откуда эта стрела прилетела. Так спустил Одд все свои шесть стрел и настрелял много дичи, и ни разу не дал промаха. Воины же конунга убили мало дичи на этот раз.

К вечеру вернулись они все домой и сели по своим местам, а перед конунгом положили на стол все стрелы, вынутые из убитых животных, для того чтобы он видел, как кто отличился: все стрелы были с пометками.

Взял конунг одну из стрел Одда и говорит своей дочери:

— Посмотри, какая красивая стрела.

Подошел тогда Одд к конунгу и признался, что эта стрела — его. Взглянул на него конунг и сказал:

— Должно быть, ты хороший стрелок.

— Далеко от того, господин, — отвечал Одд, — привык я только, живя в лесах, стрелять себе на обед всякую дичину и птицу.

— Возможно! — отвечал конунг. — А может статься также, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

После этого взял Одд свои стрелы и положил обратно в колчан.

Раз вечером, когда конунг ушел к себе спать, подошли Сигурд и Сьёльв к дверям, близ которых сидели братья Ингьяльд и Оттар, и поднесли им два рога крепчайшего питья. Те выпили, и воины поднесли им еще по второму рогу.

— Ну а товарищ ваш, человек в плаще, верно, уж спит? — спросил Сьёльв.

— Да, — отвечали братья, — он полагает, что это умнее, чем напиваться до беспамятства.

— А может статься, — сказал Сьёльв, — что он больше привык жить в лесах и стрелять дичь для своего пропитания, чем проводить время с богатыми людьми. А хороший ли он пловец?

— О, да! — отвечали они. — Он весьма искусен как в этом деле, так и во всяком другом.

Воспользовались Сигурд и Сьёльв тем, что братья несколько опьянели, и взяли с них слово, что друг их Видферулль завтра выйдет на состязание в плавании. Взяли они в залог у Ингьяльда и Оттара два кольца, чтобы служили они наградою победителям. Сам конунг и его дочь должны были присудить награду.

На другое утро, проснувшись, вспомнили братья, что обещали они за своего товарища, испугались и поспешили рассказать обо всем Одду.

— Неумно поступили вы, — заметил он, — потому что я едва держусь на воде.

Огорчились Ингьяльд и Оттар и хотели уж было отказаться от данного слова, хотя бы им пришлось поплатиться при этом своими кольцами. Но Одд удержал их. Подумал он и сказал, что, так и быть, попробует потягаться с воинами в умении плавать, и послал известить конунга о состязании.

Конунг приказал трубить в трубы и созывать всех на берег, и когда все собрались, трое пловцов бросились в воду. Добравшись до глубокого места, воины схватили Видферулля и увлекли его вниз и долго держали под водой; наконец они выпустили его и вынырнули на поверхность, чтобы отдохнуть. Затем собрались они напасть на него еще раз, но Видферулль сам поплыл им навстречу, поймал обоих за руки, увлек вниз и держал под водой так долго, что они чуть не захлебнулись. Когда же они наконец вынырнули, у обоих воинов пошла носом кровь, и пришлось им сейчас же выйти на берег. Видферулль же долго еще плавал как ни в чем не бывало.

— Хороший ты пловец, Видферулль, — сказал ему конунг, когда Видферулль вышел на берег.

— Да, господин! — отвечал тот. — Пожалуй, я пригожусь вам не только на то, чтобы ловить разную дичь.

— Может статься, — сказал конунг.

Люди пошли по домам; ушел и конунг со своей дружиной и сильно тревожился он, думая, кто бы мог быть этот человек.

Дочь конунга передала Одду кольца как победителю, но он не захотел оставить их у себя и возвратил Ингьяльду. Конунг же, разговаривая как-то наедине с дочерью и Хареком, просил их как-нибудь разузнать, кто таков этот зимний гость. Они охотно обещали исполнить его просьбу.

Вечером, когда конунг ушел к себе спать, Сьёльв и Сигурд, захватив два рога, пошли к Ингьяльду и Оттару и стали угощать их. Когда те выпили, воины принесли им два новых рога и стали допытываться, почему не участвует в общих пирушках человек в плаще. Может быть, он не умеет пить?

На это Ингьяльд сказал, что, напротив, никто не может выпить столько, сколько выпьет Видферулль. Стали они спорить и наконец порешили, что на следующий день воины будут состязаться в питье с Оддом, и Ингьяльд поручился своей головой в том, что странник одолеет всех.

Проснувшись на следующее утро, вспомнил он все, что было, и рассказал Одду. Очень был недоволен Одд тем, что случилось, и тем, что прозакладывал Ингьяльд свою голову, да еще из-за такого пустяка, — но, делать нечего, согласился.

Конунг, узнав, что вечером будет состязание в питье, позвал свою дочь и воспитателя ее, советника своего Харека и наказал, чтобы они наблюдали за странником хорошенько: вероятно, на этот раз удастся что-нибудь узнать о нем.

После того как ушел конунг к себе, дочь конунга и Харек сели поближе к Одду. Тогда встали со своих мест Сьёльв и Сигурд, взяв два рога.

— Послушай, странник, — сказал Сьёльв Одду, — сдается мне, и я готов поклясться в том Богом, в которого ты веришь, что есть у тебя еще другое имя, кроме Видферулля!

— Да, — отвечал Одд, — и если вам так хочется узнать мое другое имя, то я скажу вам: меня зовут Оддом.

— Ну, это имя не лучше первого, — заметил Сьёльв и, подав ему рог, сказал: — Одд! Не разбивал ты панцирей в битве, когда победили мы конунга вендов, когда отступало их войско, одетое в шлемы, и гремел бой!

Сигурд же подал Одду второй рог и тоже сказал:

— Одд! Ты не участвовал в битве, когда поражали мы насмерть людей конунга вендов; четырнадцать раз был я ранен, ты же в это время выпрашивал милостыню по деревням.

Сказав это, вернулись они на свои места, и Одд, в свою очередь наполнив два рога, встал, подошел к ним и заговорил, обращаясь сначала к одному, потом к другому:

— Вы, Сьёльв и Сигурд, должны выслушать меня: я отплачу вам за ваши дерзкие речи. Знаю, что вы валялись в кухне, не совершая подвигов и не проявляя отваги; я же в это время бился с врагами в Греции, убивая разбойников.

Сказав так, Одд вернулся на свое место, и все они стали пить из своих рогов. Затем Сигурд и Сьёльв снова встали и опять подошли к Одду, и Сьёльв проговорил:

— Ты, Одд, только ходил от двери до двери и уносил с собою крохи; я же один вынес разбитый щит из битвы при Ульвсфелле.

Сьёльва сменил Сигурд; он укорял Одда за то, что не было его в битве в то время, как воины Гейррёда окрасили свои мечи кровью сарацин.

А Одд в ответ упрекал их в том, что они сидели дома, пока он бился в Бьярмаланде с бьярмами и с великанами.

Долго продолжали они так угощать друг друга, сопровождая каждый рог похвальбою, в которой славили какой-нибудь свой подвиг и старались унизить противника, причем на долю Одда приходился двойной счет рогов и речей, потому что ему приходилось состязаться разом с двумя соперниками. Так он по очереди рассказывал обо всех своих подвигах, совсем не думая о том, что, кроме Сьёльва и Сигурда, его слушали еще и дочь конунга, и воспитатель ее Харек. Сигурду и Сьёльву давно уже нечем было похвастаться перед Оддом, а тот все продолжал говорить и угощать их. Наконец они совсем опьянели и не могли пить больше. Но Одд долго еще продолжал пить один и перечислял свои подвиги.

Тогда дочь конунга и Харек встали со своих мест и удалились: они недаром просидели здесь этот вечер.

Когда на следующее утро конунг встал и оделся, к нему вошли его дочь и Харек и рассказали все, что произошло ночью. Теперь они знали, кто этот человек: судя по тому, что они слышали, это мог быть только Одд Стрела.

Вечером, когда конунг и его воины сели за столы и подняли кубки, конунг послал за Видферуллем и подозвал его к своему столу.

— Теперь мы знаем, что ты — Одд Стрела, — сказал конунг, — а потому сбрось это платье, странник, и не скрывайся больше: мы давно приметили значки на твоих стрелах.

— Будь по-твоему, государь, — отвечал Одд и, сбросив с себя платье странника, явился в пурпурном кафтане, с золотыми запястьями на руках.

— Садись и пей за нашим столом, — сказал ему конунг.

Но Одд отказался расстаться со своими соседями, рядом с которыми просидел всю зиму. Тогда конунг помог делу, распорядившись, чтобы Ингьяльд и Оттар заняли места рядом с Хареком и день и ночь состояли при Одде служителями.

— Как это так? Такой человек, как ты, и не женат! — сказал раз Харек Одду. — Не хочешь ли ты жениться на моей воспитаннице, дочери конунга? Для этого надо только исполнить одно опасное дело.

— Что это за дело? — спросил Одд.

И Харек ответил:

— Есть конунг по имени Альв-язычник, который правит страной, называемой Бьялкаланд; есть у него жена по имени Гюда и сын Видгрипп. Конунг нашему надлежит получать дань с этой земли, но они давно уже ничего не платят ему, а потому обещал наш конунг выдать свою дочь за того, кто сумеет заставить их платить дань.

— Поговори с конунгом и его дочерью, — сказал Одд, — не согласятся ли они дать это поручение мне.

Дело сладилось, и конунг обещал Одду выдать за него свою дочь, если исполнит Одд то, за что берется.
Поход в Бьялкаланд

В скором времени собрал конунг свое войско и передал его Одду, который тотчас же снарядился в поход.

Прибыл Одд с войском в Бьялкаланд. Но конунг Альв с сыном заранее проведали обо всем, собрали свое войско, снарядились на войну и послали к Одду людей, вызывая его на битву. После этого сошлись они в назначенном месте.

У Альва было гораздо больше людей, и начался ожесточенный бой. Одд сидел на пригорке и видел, что люди его валятся, как молодые деревья. Сильно дивился он такой битве, а также тому, что не видно нигде ни Альва, ни сына его Видгриппа.

Был при Одде человек, которого звали Хаки; был он служителем дочери конунга, и она-то и пожелала, чтобы Хаки сопровождал Одда на войну. О человеке этом говорили, что мог он видеть гораздо дальше своего носа. Одд подозвал его и спросил:

— Отчего люди наши валятся, как молодые деревья? Я совсем не нахожу эту битву такой жестокой.

— Разве ты не видишь троих, что всюду носятся неразлучно: Гюду с Альвом и Видгриппа, их сына? — спросил Хаки.

— Разумеется, я их не вижу, — отвечал Одд.

— А посмотри-ка из-под моей руки!

Посмотрел Одд из-под руки Хаки и увидел, как носятся те трое по полю битвы. Гюда — впереди всех, размахивая кровавой метлой; где ни ударяла она этой метлой, всюду валился на землю убитый человек; где ни появлялась она, всюду воины обращались в бегство. Когда же в нее саму летели камни и стрелы, она отводила их ладонью, и ничто не причиняло ей вреда. Альв и Видгрипп следовали за нею и рубили направо и налево обеими руками. В это время они были в самой середине войск Одда.

Сильно разгневался Одд, увидев это, и собрался было сам броситься в битву, но как только он отошел от Хаки, так сразу вновь перестал видеть Гюду, Альва и Видгриппа. Тогда снова подбежал он к Хаки и сказал:

— Прикрой-ка меня своим щитом, я буду стрелять в них.

Так они и сделали.

Достал Одд одну из стрел конунга Гусира и выстрелил в Гюду. Она услыхала свист стрелы и отвела ее ладонью, и стрела упала, не ранив ведьмы. Выпустил Одд все стрелы конунга Гусира, и все они попáдали в траву.

— Вот и сбылось предсказание Йольва, что изменят мне когда-нибудь стрелы конунга Гусира, — сказал Одд, — надо теперь попробовать каменные стрелы.

Взял Одд каменную стрелу и выстрелил в Гюду из-под руки Хаки. Услыхала Гюда свист стрелы и подставила ладонь; стрела прошла через руку, попала в глаз и вылетела через затылок. Пустил Одд вторую стрелу, а за нею и третью — и Гюда повалилась наземь мертвая. Тогда бросился Одд на Видгриппа и убил его; Альв же, видя это, обратился в бегство и побежал в свой город. Тут скоро стемнело, и с наступлением ночи войска разошлись.

На другое утро приказал Одд людям своим разыскивать и хоронить убитых и уничтожать повсюду языческие капища, а сам поспешил к городу. Городские ворота охранял сам Альв. Увидев Одда, стал укорять его Альв за то, что сжег Одд храмы и жертвенники, и грозил ему гневом богов. Но Одд отвечал, что готов только смеяться над разгневанными богами: они бессильны, даже не сумели спастись от огня.

— Пора вам перестать приносить жертвы этим злым духам! Я же верю в одного только истинного Бога! — сказал Одд.

Тут он схватился с Альвом, и стали они биться на мечах; но на Одде была его рубашка, а на Альве особый панцирь, и оба они были неуязвимы. Тогда взял Одд свою дубину, ударил Альва по голове и разбил ему шлем и череп.

Так подчинил Одд Бьялкаланд конунгу Гейррёду и, обложив эту страну данью, с огромной добычей вернулся назад.

Вскоре после того конунг Гейррёд заболел и умер, и Одд велел насыпать над ним высокий курган, и немало рогов было опорожнено на поминках Гейррёда и на свадьбе Одда.
Одд возвращается в Норвегию

Мало задумывался Одд о том, что когда-то предсказала ему колдунья. А потому наступил день, когда решился Одд плыть в Норвегию посмотреть, что-то сталось теперь с владениями его в Храфнисте.

Пыталась жена отговаривать Одда, просила не думать об этих далеких владениях, раз он и без того теперь правит обширной богатой землей, но Одд настоял на своем и отправился в путь с двумя кораблями и с двумя сотнями воинов.

Прибыв в Храфнисту, узнал он, что землями его владеют по-прежнему его родичи. Они встретили Одда радушно и долго не могли надивиться его годам.

Погостив у своих родичей какое-то время, Одд предоставил им в полную собственность свои земли и поплыл обратно на юг.

Смерть Одда

Когда проплывали корабли мимо Берурьёда, сказал Одд своим спутникам:

— Мне так хочется посмотреть селение, где жили мои приемные родители, что мы уберем паруса и высадимся на берег.

Так они и сделали.

Пошел Одд со своими людьми туда, где было селение, и стал рассказывать им, где стоял прежде каждый дом. Проводил он их и на то место, где было у него с Асмундом стрельбище. Проводил их Одд и туда, где учились они плавать, и рассказывал им, как все это было. Там, где прежде был прекрасный ровный откос, нанесло теперь ветром много земли. Одд сказал:

— Уйдем отсюда, здесь мне нечего смотреть: есть у меня предчувствие, что я умру в Берурьёде.

После этого стали они поспешно спускаться вниз по камням, и в то время как шли они по узкой тропинке, Одд ушиб обо что-то ногу и остановился.

— Обо что это ушиб я ногу? — сказал он.

Стал он раскапывать землю копьем, и все увидели в земле череп коня. Выползла оттуда змея, подползла к Одду и ужалила его в ногу пониже щиколотки. И от яда ее распухла у Одда вся нога и бедро.

Увидел Одд, что случилось, и велел он своим людям нести себя вниз, на берег моря, а когда они пришли туда, Одд сказал:

— Ну, теперь пойдите и вырубите мне каменную гробницу, а другие пусть посидят здесь со мной и вырезают руны, записывая песнь, что сложу я на память своему потомству.

И стал он слагать песнь, а они вслед за ним вырезáли руны.

— Разумным людям много можно порассказать о моих странствиях; это же странствие — последнее. Прощайте! Торопитесь спуститься вниз и сесть на корабли; я же должен остаться здесь. Отвезите добрый привет Силькисив и нашему сыну: я больше уж не вернусь туда.

Умер Одд, и, как говорит предание, был он самым могущественным человеком из всех людей, равных ему по рождению.

Похоронив Одда, поплыли его люди домой, на юг, и рассказали Силькисив его песнь. Она ответила, что ожидала такой вести.

После этого стала она сама управлять страной вместе со своим сыном — очень знаменитый человек вышел со временем из него.
                                                                        Примечания

[1] На западном побережье Норвегии.

[2] В Ослофьорде, на юго-восточном побережье Норвегии.

[3] На юго-западном побережье Норвегии.

[4] Страна, заселенная финским племенем пермью (бьярмами), у восточных и южных берегов Белого моря.

[5] Сигурд, очевидно, предполагал, что сон этот — вещий.

[6] Скандинавы представляли себе душу человека совсем независимым, отдельным от него существом, по большей части имевшим облик какого-нибудь зверя.

[7] Земля финнов, северная часть Скандинавского полуострова, Лапландия.

[8] Северная Двина.

[9] Пояса, которыми корабль перевязывался поперек, сдерживали доски, не давая им разойтись.

[10] На юге Швеции.

 

 

                                                                 Прядь о сыновьях Рагнара
                                Здесь говорится о сыновьях Рагнара, и как от них пошли многие конунги.

1

После смерти конунга [Сигурда] Кольцо сын его Рагнар стал конунгом в Свиавельде[1] и над Данами. Разошлись тогда многие конунги по государствам и завоевали их. Так как Рагнар был молод, то им казалось, что он был мало пригоден для принятия решений или управления страной. В то время в Западном Гаутланде[2] правил ярл, которого звали Херруд. Он был ярлом у Рагнара, и это был очень мудрый человек и великий воин. У него была одна дочь, и звали ее Тора Горная Оленица. Она была самой красивой из тех, про кого было известно Рагнару. Одним утром отец подарил ей змееныша. Сначала она держала его в своем коробе, но этот змей вырос таким большим, что он лежал вокруг амбара и мог укусить себя за хвост. Он стал таким диким, что люди не осмеливались подойти к амбару, кроме тех, кто давал ему пищу или прислуживал дочери ярла. Этот змей съедал одного быка в день, и люди очень боялись его и знали, что он может сильно ранить, таким большим и диким он стал. Тогда ярл поклялся, что выдаст Тору за того, кто убьет змея или осмелится поговорить с ним перед змеем. Как только Рагнар услышал об этом, то поехал он в Западный Гаутланд. И когда он был уже недалеко от жилища ярла, оделся он в кожаные штаны и плащ с рукавами и капюшоном. Одежды эти были вываляны в смоле и песке; взял он в руку большое копье, а на пояс повесил меч, и так пошел один от своих людей к амбару Торы. Когда же змей увидел, что идет незнакомец, то поднялся он и изверг яд. Но Рагнар прикрылся щитом, храбро подошел к змею и ударил его копьем в сердце, а затем обнажил свой меч и отрубил змею голову. И произошло все так, как говорится в саге о Рагнаре, что он женился на Торе Горной Оленице, а потом отправился в военный поход и освободил все свое государство. У них с Торой было двое сыновей, одного звали Эйрик, а другого — Агнар. Но когда им было всего несколько лет, Тора заболела и умерла. После этого Рагнар взял в жены Аслауг, которую некоторые называют Рандалин, дочь Сигурда Убийцы [Дракона] Фафнира, и Брюнхильды, дочери Будли. У них было четверо сыновей. Старшим был Ивар Бескостный, других же звали: Бьёрн Железный Бок, Хвитсерк и Сигурд. У Сигурда было бельмо на глазу, и казалось, что змей смотрит из его зрачка, и поэтому его называли Сигурд Змей в Глазу.
2

А когда сыновья Рагнара выросли, воевали они во многих странах. Эйрик и Агнар поехали в одно место, а Ивар и младшие братья — в другое. Ивар был главным среди своих братьев, ибо он был мудр. Они завоевали Селунд[3], Рейдготаланд[4], Готланд, Эланд и все малые острова в море. Затем Ивар со своими младшими братьями поселился в Лейдре[5] на Селунд, и было это против воли конунга Рагнара. И поехали все сыновья в военный поход, ибо не хотели они меньшей славы, чем была у их отца. Рагнару не понравилось, что сыновья завоевали его земли, с которых он собирал дань. Он посадил в Верхнем Свиавельде конунга, которого звали Эйстейн Бели, и поручил ему владеть этой землей, и защищать от сыновей, если они посягнут на нее. Одним летом, когда Рагнар был со своим войском в Аустрвеге[6], приплыли его сыновья в Свитьод[7], направив свой корабль в Лёгинн[8]. Они написали в Уппсалу послание для Эйстейна, чтобы он к ним пришел. И когда они встретились, Эйрик сказал, что он хочет, чтобы Эйстейн оставил им Свиарики[9] и отдал ему в жены свою дочь Боргхильд; также он сказал, что они будут управлять страной без Рагнара. Эйстейн ответил, что хочет рассказать об этом хёвдингам. На том они и расстались. И когда Эйстейн передал это хёвдингам, то они согласились с тем, что нужно защитить страну от сыновей Рагнара. И собрал Эйстейн несметное войско, и поехал к сыновьям Рагнара. Они встретились, и случилась великая битва, и были сыновья Рагнара одолены, пали войска братьев, и очень немногие остались в живых. Пал тогда и Агнар, а Эйрик был схвачен. Конунг Эйстейн предложил Эйрику жизнь и столько добра из Уппсалы за Агнара, сколько он пожелает; и дочь свою, о которой он просил ранее. Но Эйрик не пожелал ни добра, ни дочери конунга, и сказал, что не хочет жить после своего поражения. И сказал еще, что хочет сам выбрать себе день и способ смерти. И Эйстейну пришлось согласиться с этим, так как он не смог получить примирения от Эйрика. Эйрик сказал, чтобы его подняли на острие копья и держали, пока он не умрет. И сказал Эйрик:

Не желаю добра за брата,
ни окольцованной девицы,
не хочу я слышать Эйстейна,
говорит он об Агнара смерти.
Мать обо мне не плачет,
над бранью умереть мне
суждено спокойно
пригвожденным древком.

Но перед тем как быть поднятым на копье, он увидел, что один из людей трепещет от страха. Тогда он сказал:

Þau blerið orð it efra,
eru austrfarar liðnar,
at mær hafi mína
mjó, Áslaugu, bauga;
þá mun mest af móði,
ef mik spyrja dauðan,
min stjúpmóðir mildum
mögum sínum til segja.

Так и было сделано, Эйрик был поднят на острие копья и умер над полем битвы. И когда это известие достигло в Селунд Аслауг, она поехала к своим сыновьям и рассказала им об этом. Бьёрн и Хвитсерк играли в тавль, а Сигурд стоял перед ними. И тогда Аслауг сказала:

Смерть бесславна будет,
память беспочетна
тем, кто за полгода
не отмстит за братьев.
И не скрыть укора
жизни нерожденной
Эйрика и Агнара
потомков не явившихся.

Тогда ответил Сигурд Змей в Глазу:

За твои печали
в три недели сборов
войско мы наладим
в этот путь неблизкий.
Что б не предложил он,
более в Уппсале
не сидеть Эйстейну.
Мечей бы нам хватило.

Тогда сказал Бьёрн Железный Бок:

Duga mun hugr ok hjarta
í hauksnöru brjósti
þótt minnr um þat mæli,
manni innan rifja;
eigi er oss í augum
ormr né fránir snákar,
bræðr glöddu mik mínir,
man ek stjúpsunu þína.

Тогда ответил Хвитсерк:

Hyggjum at, áðr heitim,
at hefnt megi verða;
látum ýmsa illu
Agnars bana, fagna;
hrindum húf á hrannir
höggum iís fyr barði,
sjám á hitt, hvé snekkjur
snemmst vér fáim blunar.

Тогда сказал Ивар Бескостный:

Hafið ofrhuga ærinn
ok áræði blæði,
þess mundi þá þurfa,
at þrá mikit fylgdi;
bera mun mik fyr bragna
beinlausan fram verða,
þó gat ek hönd til hefnda,
at hváriga nýtak.

После этого собрали сыновья Рагнара несметное войско и, когда они были готовы, поплыли на военном корабле в Свитьод. Аслауг же поехала по суше с пятнадцатью сотнями всадников, и все они были хорошо вооружены; сама была она в доспехах, и была во главе этого войска, и называла себя Рандалин. И встретились они в Свитьоде, и разграбляли и сжигали все поселения, которые встречали на своем пути. Об этом узнал конунг Эйстейн и собрал войско из всех, кто только мог воевать. И когда войска сошлись, случилась великая битва, и сыновья Рагнара одержали победу, а Эйстейн был убит. Многие слышали об этой битве, и она была очень известна. Рагнар узнал об этом, когда он был в военном походе, и был очень недоволен своими сыновьями, что они не убоялись его мести. И когда он вернулся в свое государство, он сказал Аслауг, что не будет держать в памяти тот поступок, который совершили его сыновья: «Теперь у меня есть многие из тех государств, которыми владели мои предки, кроме Энгланда[10], поэтому велю я теперь построить два больших военных корабля в Лиде, на Вестфольд»; ведь государство его лежало у Доврафьялля и Лидандиснеса. Ответила ему Аслауг: «Много боевых кораблей можешь ты велеть построить по цене этих двух, ты ведь знаешь, что большие корабли не подойдут к берегам Энгланда из-за течений и отмелей. Твое решение необдумано». Но несмотря ни на что, Рагнар поплыл на этих двух кораблях на запад в Энгланд с пятью сотнями людей. И разбились оба корабля у берегов, но сам Рагнар, и все его войско выбрались на сушу невредимыми. И начали они воевать там, куда пришли.
3

В это время в Нортумберланде[11] правил конунг, которого звали Элла. И когда он узнал, что в его страну приплыла чужая дружина, то собрал он большое войско и пошел с ним против Рагнара, и случилась там битва, великая и тяжелая. Рагнар был впереди в шелковых одеждах, тех, что дала ему на прощанье Аслауг. Но так как войско Эллы было очень большим, и не было возможности держаться, то пали почти все люди Рагнара, но сам он прорывался четыре раза сквозь ряды людей Эллы. Но оружие ни разу не коснулось его шелковой рубахи. И был он в конце концов схвачен, и посадили его в яму со змеями, но змеи не приближались к нему. Увидел Элла, что в битве его не ранило железо, а теперь и змеи не желали убивать его. Тогда велел он сорвать с Рагнара одежды, в которых он был в последние дни; и повисли змеи на нем, и умер он с великим мужеством. Как только сыновья Рагнара узнали об этом, то поплыли они на запад, в Энгланд, и бились с Эллой. Но так как Ивар и его люди не пожелали сражаться, а войско Эллы было большим, то проиграли они эту битву и поплыли обратно в Данмёрк[12]. Но Ивар остался в Энгланде, и поехал на встречу к Элле, и попросил плату за своего отца. И так как Элла видел, что Ивар не хотел биться вместе с братьями, и ему показалось возможным заключить с ним мир. Ивар попросил за отца столько земли, сколько можно охватить кожей одного старика. Ивар сказал, что иначе он не сможет безопасно вернуться домой, к братьям. Элле это показалось невероятным, но он согласился. Тогда Ивар взял влажную кожу, и велел растянуть ее как можно сильнее, а затем разрезать ее на узкие полоски, и отделить ее от волос и плоти. Затем он велел ровно обтянуть поле, и разметить фундамент. И воздвиг он там мощную городскую стену, и теперь там город, который называется Йорвик[13]. Ивар подружился со всеми местными жителями, а особенно с хёвдингами, и так случилось, что все хёвдинги называли его и братьев верными. Потом он отправил послание своим братьям, в котором сказал, что теперь удобнее отомстить за отца, если они приплывут с войском в Энгланд. И когда они узнали об этом, созвали они войско и направились в Энгланд. Как только Ивар закончил с этим делом, он поехал к конунгу Элле, и сказал, что не желает скрывать от него такое известие; и сказал, что он не может биться со своими братьями, но все же хочет встретить их и попросить мира. Элла принял это. Ивар вышел навстречу братьям и начал подстрекать их, чтобы они отомстили за отца, а затем вернулся к Элле и сказал, что братья разъярены и взбешены и желают драться где угодно. То, что сказал Ивар, показалось Элле достаточно правдоподобным, и он поехал со своим войском на братьев. А когда они встретились, многие хёвдинги перешли от Эллы к Ивару; тогда одолели братья конунга, так что многие его воины пали, а сам Элла был захвачен в плен. Ивар и его братья вспомнили теперь, как был замучен их отец. Они велели вырезать орла на спине Эллы, а затем разрубить мечом вдоль хребта и вырвать внутренности так, чтобы легкие были снаружи.

Так сказал скальд Сигхват драпу Кнута:

И спину Эллы вдоль хребта
разрезать повелел
Ивар конунг,
Йорвика правитель.

После этой битвы разделил конунг Ивар между ними Энгланд, как владели его родичи прежде. У него было два брата от другого отца. Одного звали Ингвар, а другого — Хусто; они замучили конунга Ятмунда Святого по указанию Ивара, и он стал править в его государстве. Сыновья Рагнара Кожаные Штаны прошли с военными походами через многие страны: в Энгланд, Валланд[14], Фраккланд[15] и Лумбард[16]; даже говорят, что там они завоевали город, который назывался Луна, и через некоторое время намеревались идти на Ромаборг[17] и завоевать его. Они воевали отважнее всех тех, кто говорил по-датски в северных странах. И когда они вернулись в свое государство, Данмёрк, то разделили они ее между собой. Бьёрн Железный Бок взял государство Уппсала, всю Свитьод и окрестности; Сигурд Змей в Глазу взял Селунд, Скани[18], Халланд, все Викин, Агдир к Лидандиснесу, и много от Уппланда; Хвитсерк взял Рейдготаланд и Винланд[19]. Сигурд Змей в Глазу женился на Блайе, дочери конунга Эллы; их сына звали Кнут. Его называли Кнут Жестокий, и он унаследовал от своего отца Селунд, Скани и Халланд, кроме Викин. И был у него сын, которого звали Горм, он был назван так по имени своего воспитателя, сына Кнута Заседателя; он управлял всей страной сыновей Рагнара в то время, когда они были в военных походах. Горм, сын Кнута, был очень велик и силен, и совершенен во всем, он был так мудр, как ни один предок до него.
4

Горм взял государство после своего отца и взял в жены Тюри, которую называли Спасительница Данмёрка, дочь Клакк-Харальда, конунга в Йотланде[20]. А когда Харальд умер, Горм взял все его государство. Конунг Горм пошел с войском в Ютланд и разбил всех конунгов на полуострове к югу, до Слес[21]. Он завоевал много от Виндланда[22] и много воевал с Саксами. Стал он самым богатым конунгом, и у него было двое сыновей, старшего звали Кнут, а младшего — Харальд. Кнут был очень красивым, конунг любил его больше всех, и простые люди тоже очень его любили, и называли его Любовь Данов. Харальда любили в его роду, а мать любила его не меньше, чем Кнута. А Ивар Бескостный был долго конунгом в Энгланде. У него не было детей, потому что он был таким вспыльчивым, что не встретил ни страсти, ни любви; но у него не было недостатка в мудрости или жестокости; и умер он от старости в Энгланде, и был похоронен в кургане. В то время умерли все сыновья Рагнара Кожаные Штаны. После Ивара в Энгланде стал править Адальмунд — племянник Ятмунда Святого. Он окрестил Энгланд во многих местах и брал дань с Нортумберланда, так как жили там язычники. После него стал править его сын, которого звали Адальбригт; он был хорошим конунгом, и дожил до старости. Под конец его жизни в Энгланд приплыло войско Данов, и предводителями того войска были Кнут и Харальд, сыновья конунга Горма. Они завоевали много земель в Нортумберланде, которым владел Ивар. Конунг Адальбригт пошел на них, и бились они к северу от Кливлёнда, и там пало много Данов. Немного позднее Даны пришли к Скардаборгу, и бились там, и одержали победу. Затем они пошли на юг к Йорвику, и сдались тогда там все люди, они даже не воспользовались оружием. И в один день, когда была жаркая погода, люди пошли купаться. И когда сыновья конунга плыли между кораблями, прибежали люди с суши и начали по ним стрелять. Кнут был тогда насмерть поражен стрелой, и подобрали они тело и подняли на корабль. И когда старейшины узнали об этом, они устроили собрание, на котором Даны не получили одобрения, и поплыли домой в Данмёрк. Конунг Горм был тогда в Ютланде, и когда он узнал эти известия, то слег и умер на следующий день от горя. Тогда сын его, Харальд взял власть над Данавельдом[23]; но сначала он принял веру и крещение своих предков.
5

Сигурд Змей в Глазу, Бьёрн Железный Бок и Хвитсерк воевали в разных местах Фраккланда; тогда Бьёрн развернулся и поехал назад в свое государство. После этого король Эрнульв бился с братьями, и пало тогда сто тысяч Данов и Норвежцев, там пал и Сигурд Змей в Глазу, и другой конунг, Гудрёд, сын Олава, сына Хринга, сына Ингьяльда, сына Ингвара, сына Хринга, который известен в Хрингарики; он был сыном Дага и Торы Матери Холопа. У них было девять сыновей, и от них пошел род Дёглингов. Брата Гудрёда звали Хельги Смелый, он вынес из битвы знамя Сигурда Змея в Глазу, и меч его, и щит. Поехал он со своим войском домой, в Данмёрк, и встретил там Аслауг, мать Сигурда, и рассказал ей новость [о смерти сына]. Тогда Аслауг сказала вису:

Sitja veiði vitjar
vals á borgar hálsum,
böl er, þats hefir of hafnat
hrafn Sigurðar nafni;
blása nýti njótar
nás í spán at hánum,
ofsnemma lét Oðinn
álf valmeyjar deyja.

Но так как Кнут Жестокий был еще молод, то Хельги оставался долгое время с Аслауг как защитник. У Сигурда и Блайи была дочь, и они с Кнутом были одногодки; Аслауг дала ей свое имя, и воспитала ее. Потом на ней женился Хельги Смелый. У них был сын, Сигурд Олень; он был самый красивый, самый высокий и сильный из всех людей. Горм, сын Кнута и Сигурд Олень были одного возраста. Еще когда Сигурду было двенадцать лет, он убил на поединке берсерка, которого звали Хильдибранд, и дюжину вместе с ним. После этого Клакк-Харальд выдал за него замуж свою дочь, Ингибьёрг. У них было двое детей: Гудорм и Рагнхильд. Тогда Сигурд узнал, что умер его дядя по отцу, конунг Фроди, и поехал на север, в Норвегию. И стал конунгом в Хрингарики, в своем родовом имении. О нем есть длинная сага, так как он совершил множество подвигов. Но следует рассказать о его гибели. Однажды он поехал на лошади в пустыню, чтобы изловить зверя; но ему это не удалось. И вышел ему навстречу берсерк Хаки из Хадаланда с тремя десятками вооруженных людей, и напал на него. И пал тогда Сигурд; но до этого он убил двенадцать человек. А конунг Хаки потерял тогда правую руку и имел три раны. После этого поскакал Хаки со своими людьми в Хрингарики к Стейну, который занимался хозяйством у Сигурда. И забрал он с собой Рагнхильд, его дочь, и сына его Гудорма, и много разного добра и поехал к себе домой, в Хадаланд. А немного позже он велел готовиться к большому пиру и собирался устроить свою свадьбу, но отложил это, так как плохо себя чувствовал. Рагнхильд было тогда пятнадцать лет, а Гудорму — четырнадцать. Так прошла осень, и зима близилась к йолю[24], а Хаки все лежал в ранах. Тогда в Хейдмёрке был конунгом в своем хозяйстве Хальвдан Черный, он послал Харека Волка, и с ним сотню людей; и ехали они по льду озера Мьёрс, что в Хадаланде, одну ночь и прибыли к рассвету к жилью конунга Хаки. Они сняли двери со всех хижин, в которых спали дружинники, а потом пошли к спальному амбару конунга и забрали Рагнхильд и Гудорма, и все добро, что было там. Они сожгли хижину и всех дружинников внутри, а затем поехали прочь. Но конунг Хаки встал, оделся и шел за ними некоторое время; и когда он шел по льду, то опустил он на землю рукоять меча, оправил острие, и принял смерть, и был похоронен на берегу, у воды. Хальвдан увидел, что они ехали по льду на повозке, и подумал, что они сделали все так, как он хотел. Велел он тогда послать приглашения во все стороны, и пригласил всех знатных людей в Хейдмёрке, и устроил большой пир. Сыграл он тогда свадьбу с Рагнхильд, и с тех пор были они вместе много дней. Их сын был конунг Харальд Прекрасноволосый, который стал первым единовластным конунгом над всей Норвегией.
                                                                          Примечания

[1] Швеция.

[2] Земля гаутов — Гёталанд в Швеции.

[3] Зеландия.

[4] Рейдготаланд — название местности на севере современной Польши, которое доказывает, что в области современных Гданьска (Gotiscandsa) и Гдыни (Gotynia) проживали племена готов.

[5] Древняя столица Дании.

[6] Восточный путь — древняя Русь.

[7] Швеция.

[8] Залив (озеро?) в Дании.

[9] Швеция.

[10] Англия.

[11] Нортумбрия — северная часть Англии.

[12] Дания.

[13] Йорк.

[14] Франкоязычная часть нынешней Бельгии.

[15] Франция.

[16] Ломбардия.

[17] Рим.

[18] Сконе.

[19] Винланд — завоевания исландцев в Америке?

[20] Ютландия.

[21] Шлезвиг.

[22] Земля венедов — Венеция?

[23] Дания.

[24] Йоль — языческий праздник под новый год, пришедшийся при христианизации на рождество.

 

 

                                                  Прядь о Сёрли, или Сага о Хедине и Хёгни
                                                        Sörla þáttr eða Heðins saga ok Högna

1. О Фрейе и карликах

На восток от Ванаквисля в Азии была страна, что называлась Асиаланд или Асиахейм. Народ, что ее населял, назывался асы. Главный их город назывался Асгард. Их конунгом был Один. Там стоял большой жертвенник. Один поставил жрецами Ньёрда и Фрейра. Дочь Ньёрда звали Фрейя. Она помогала Одину и была его наложницей.

Неподалеку от палат конунга жили четыре человека, первого из которых звали Альвригг, второго Двалин, третьего Берлинг, а четвертого Грер. Они были так искусны, что могли изготовить любую вещь. Народ, к какому они принадлежали, люди называли карликами. Они жили в камне, но в те времена общались с людьми больше, чем сейчас.

Один очень любил Фрейю, а она была самой прекрасной из женщин в то время. У нее был свой дом, красивый и прочный, и как говорят люди, если дверь его была закрыта и заперта, то ни один человек не мог войти внутрь против воли Фрейи.

Случилось однажды, что Фрейя подошла к камню, и был он тогда открыт. Карлики ковали золотое ожерелье, и оно было почти готово. Ожерелье очень понравилось Фрейе, а Фрейя очень понравилась карликам. Она попросила у карликов это ожерелье, предлагая взамен золото, серебро и другие драгоценности. Но они ответили, что не нуждаются в деньгах, и сказали, что каждый из них желает сам продать свою часть ожерелья, и не хотят они ничего иного, кроме как того, чтобы Фрейя провела ночь с каждым из них. И так как она решила, что заполучит его если не лучшим, так худшим путем, то они на том и сошлись. И по прошествии четырех ночей и исполнении всех обязательств карлики преподнесли Фрейе ожерелье. Она пошла к себе домой и хранила молчание, будто ничего не случилось.
2. Договор между Одином и Фрейей

Одного человека звали Фарбаути. Он был уже старик, а его старуху звали Лаувейя. Она была худая и слабая, поэтому ее прозвали Наль (Игла). У них был один сын по имени Локи. Он был небольшого роста, но с раннего возраста был остр на язык и скор на проделки. Он превзошел всех людей той мудростью, что зовется коварством. Он был очень изворотлив уже с юных лет, а потому его прозвали Хитрый Локи. Он явился к Одину в Асгард и стал его человеком. Один всегда брал сторону Локи, что бы то ни делал, но зато и часто возлагал на него сложные поручения, которые Локи выполнял лучше, чем от него ожидали. Он и разузнавал почти все, что происходило, и рассказывал Одину все, что он узнал.

Как сказывают, Локи узнал, что Фрейя получила ожерелье, и то, что она дала взамен; рассказал он об этом Одину. А когда Один узнал это, то сказал, чтобы Локи заполучил это ожерелье и принес ему. Локи сказал, что безнадежное это дело, потому что ни один человек не может попасть в дом Фрейи помимо ее воли. Один сказал, чтобы он отправлялся в путь и без ожерелья не возвращался. Тогда Локи с криками ушел прочь. И многие радовались тому, что Локи попал в беду.

Локи пришел к дому Фрейи, но он была закрыта. Он попытался войти внутрь, но не смог. А снаружи была очень холодная погода, и Локи быстро замерз. Тогда он превратился в муху и облетел вокруг всех замков и горы, но нигде не нашел отверстия, через которое он смог бы попасть внутрь. Но на верхушке дома он нашел отверстие, не большее, чтобы можно было воткнуть иглу; он и протиснулся через эту дыру. Попав внутрь, он внимательно осмотрелся и подумал, не разбудил ли кого, но убедился, что все в доме спят. Тогда он подошел к кровати Фрейи и увидел, что ожерелье у нее на шее, но застежка находится внизу. Тогда Локи превратился в блоху. Он сел Фрейе на щеку и укусил ее, так что Фрейя проснулась, перевернулась и заснула опять. Тогда скинул с себя Локи обличье блохи, осторожно снял с нее ожерелье, а потом открыл дом и ушел, неся Одину ожерелье.

Утром Фрейя проснулась и увидела, что дверь открыта, но не сломана, а ее любимое ожерелье исчезло. Она догадалась, что ее обхитрили, и, едва одевшись, пошла во дворец к конунгу Одину и сказала ему, что он поступил бесчестно, наказав похитить ее драгоценность, и попросила, чтобы он вернул ей назад это ожерелье.

Один ответил, что, памятуя о том, как было приобретено это ожерелье, она не получит его обратно, «если ты заклинаниями и волшбой не сделаешь так, что два конунга, каждому из которых служит двадцать конунгов, поссорятся и начнут биться; и они будут вставать и сражаться, как только они будут убиты; так будет продолжаться, пока не появится некий христианин, такой храбрый и сопровождаемый великой удачей своего господина, что он посмеет вступить в это сражение и убьет этих мужей. Тогда это кровопролитие закончится, и все хёвдинги, как положено, освободятся, наконец, от проклятия и воздействия твоего вредного волшебства.

Фрейя согласилась с этим и забрала ожерелье.
3. О викинге Сёрли

В то время, а это было двадцать четыре года спустя после смерти Фроди Миротворца, Упплёндом в Норвегии правил конунг, которого звали Эрлинг. У него была жена и двое сыновей. Старший из них звался Сёрли Сильным, а младший Эрлендом. Они были многообещающими людьми, но Сёрли был сильнее. Они отправились в поход, едва подросли для этого. Они сражались с викингом Синдри, сыном Свейгира, сына морского конунга Хаки, в Шхерах Эльва[1], и пал там викинг Синдри и все его войско. В той битве погиб и Эрленд, сын Эрлинга. После этого Сёрли поплыл в Эйстра Сальт[2] и разбойничал там, и совершил так много подвигов, что было бы долго писать обо всех них.
4. О Сёрли и конунге Хёгни

Одного конунга звали Хальвдан; он правил Данмёрком и сидел в том месте, что называется Хроискельда[3]. Он женился на Хведне Старшей, а их сыновьями были Хёгни и Хакон. Они были выдающимися людьми по росту, силе и всем способностям. Они отправились в поход, едва повзрослев.

Теперь следует рассказать о том, что Сёрли одной осенью направился в Данию. Конунг Хальвдан намеревался ехать на встречу конунгов. Когда приключилась эта история, он был очень угнетен своей старостью. У него был такой хороший корабль, что другого равного ему по мощи или всему убранству нельзя было найти в северных землях. Он стоял на якоре в заливе, а конунг Хальвдан был на берегу, где велел варить пиво для похода. А когда Сёрли увидел корабль, взыграла в его сердце великая алчность, так что он возжелал корабль больше всего на свете. Многие же люди рассказывают, что в северных землях не было на корабле лучших украшений, за исключением кораблей «Эллиди», «Гнода» и «Великого Змея»[4].

Сёрли приказал своим людям готовиться к сражению:

— Мы убьем конунга Хальвдана и захватим корабль.

Ему ответил человек по имени Сэвар, он был его впередсмотрящим и командующим:

— Неразумно это, господин, — сказал он, — потому что Хальвдан великий вождь и славный муж. Еще у него есть два сына, которые решат отомстить, а они оба сейчас очень знаменитые люди.

— Даже если бы они были больше богов, — ответил Сёрли, — то я все равно сражался бы.

Тогда приготовились они к битве. Известие об этом достигло конунга Хальвдана. Он вскочил и побежал к кораблю, и все его люди, и они тут же приготовились к битве. Несколько человек пали в ноги Хальвдану, говоря, что ему было бы неразумно сражаться и нужно бы отступить перед таким превосходством. Конунг ответил, что сначала все они упадут один поперек другого, прежде чем они отступят. Обе стороны приготовились к битве, и тогда разгорелась жесточайшая битва, и закончилась она тогда, когда погиб конунг Хальвдан и все его войско. После этого Сёрли завладел кораблем и всем, что для него было ценно.

Позже узнал Сёрли, что Хёгни возвратился из похода и отдыхает на Одинсей. Сёрли направил туда свои корабли, и как только они встретились, он рассказал ему о гибели Хальвдана, его отца, отдал себя под его суд и предложил ему примириться и стать побратимами, но Хёгни от всего отказался. Тогда они сразились, как рассказывается в «Песни о Сёрли». Хакон бился очень хорошо и убил Сэвара, знаменосца и впередсмотрящего Сёрли. После этого Сёрли убил Хакона, а Хёгни убил конунга Эрлинга, отца Сёрли. Потом сразились Хёгни и Сёрли, но от усталости и ран Сёрли упал раньше, чем Хёгни. Но Хёгни велел вылечить его, и поклялись они в побратимстве и сдерживали свои клятвы, пока оба были живы. Но Сёрли жил недолго, его убили в Аустрвеге викинги, как рассказывается в «Песни о Сёрли» и здесь:

Пал древнехрабрый
первым свирепый
ярый в Аустрвеге
хладный в Хели палатах.
Мертв — в радости
знаменитый — форели полей.
Рубило — на встрече мечей
жало кольчуг — викингов[5].

Когда Хёгни узнал о смерти Сёрли, в то же лето совершил он набег на Аустрвег, и везде побеждал, и стал там конунгом. И рассказывают люди, что двадцать конунгов сделались данниками конунга Хёгни и подчинились его власти. Хёгни сделался таким знаменитым своими великими подвигами и походами, что его имя было хорошо известно и на севере Страны Финнов, и около Парижа, и везде между ними.
5. Хедин узнает о конунге Хёгни

Одного конунга звали Хьярранди. Он правил Серкландом (Турцией). У него была жена и сын по имени Хедин. Он рано начал выделяться по силе, росту и способностям. Он отправился в поход в юношеском возрасте и сделался морским конунгом и совершал набеги на земли от Испании до Греции и на все соседние государства. Так он обложил данью двадцать конунгов, получив от всех них земли и деньги. Зимой Хедин сидел дома в Серкланде.

Рассказывается, что однажды Хедин поехал в лес со своей дружиной. Он отстал от своих людей и увидел на опушке сидящую на троне женщину, высокую и красивую. Она вежливо поприветствовала Хедина. Он спросил ее имя, она назвалась Гёндуль. Они начали разговаривать, она спросила его о подвигах, он охотно ей все рассказал и спросил ее, знает ли она какого-нибудь конунга, равного ему по доблести, смелости, славе и успеху?

Она ответила, что знает того, кто не уступит ему и которому подчиняются двадцать конунгов, и сказала, что его зовут Хёгни и живет он на севере в Дании.

— Знаю я то, — сказал Хедин, — что мы проверим, кто из нас лучше.

— Пора тебе вернуться к своим людям, — сказала она. — Они будут искать тебя.

Тогда они расстались, он поехал к своим людям, а она осталась сидеть там.

В самом начале весны Хедин приготовился к походу, у него был один корабль и три сотни людей. Он плыл на север всё лето и зиму, а весной прибыл в Данию.
6. Состязание Хедина и Хёгни

Конунг Хёгни сидел тогда дома. И когда он узнал, что на берег высадился знаменитый конунг, приготовил он для него роскошный пир; Хедин принял приглашение. И когда они сидели и пили, спросил Хёгни, какое дело привело Хедина так далеко на север. Хедин рассказал тогда о своем деле: соревноваться друг с другом в храбрости и доблести, знаниях и прочих умениях. Хёгни ответил, что готов к этому. На следующий день рано утром поехали они плавать и на стрельбище. Они состязались и в верховой езде, и во владении оружием, и во всех других умениях, но были равны во всех искусствах, и нельзя было сказать, кто из них лучше. После этого дали они клятвы побратимства и решили всего иметь поровну.

Хедин был молод и неженат, а Хёгни был немного старше. Он был женат на Хервёр, дочери Хьёрварда, сына Хейдрека Волчьей Шкуры. У Хёгни была дочь по имени Хильд. Она выделялась среди других женщин красотой и умом. Хёгни очень любил свою дочь, других детей у него не было.
7. Хедин вовлекается в злодеяние

Рассказывают, что немногим позже Хёгни отправился в поход, а Хедин остался и присматривал за его государством. Однажды Хедин поехал в лес поразвлечься. Погода была хорошая. Случилось ему опять отъехать от своих людей. Пришел он на одну поляну и увидел там женщину, сидящую на троне, ту же самую, что он видел раньше в Серкланде, и показалась она ему еще прекраснее, чем раньше. Она опять обратилась к нему первой, и ласковой была ее речь. Она держала в руке рог, который был прикрыт крышкой. Конунг влюбился в нее. Она предложила ему выпить, а конунг испытывал жажду, потому что ему было жарко, он взял рог и испил. И как он опьянел, произошло с ним странное: он забыл все, что было с ним до этого. Он сел и заговорил с ней.

Она спросила, проверил ли он то, что она говорила раньше об умениях и силе Хёгни.

Хедин ответил, что это оказалось правдой, «потому что он не уступил мне ни в одном умении, что мы испытывали, и тогда мы признали себя равными».

— Однако вы не равны, — сказала она.

— Почему ты так решила? — сказала он.

— Потому, — сказала она, — что у Хёгни есть королева высокого рода, а у тебя жены нет.

Он ответил:

— Хёгни сразу отдаст мне в жены Хильд, свою дочь, как я попрошу, и тогда я буду не хуже женат, чем он.

— Умалится тогда твоя слава, — сказала она, — если ты попросишь Хёгни родства через брак. Было бы лучше, если вдосталь у тебя храбрости и доблести, как ты заявляешь, похитить Хильд и убить королеву, причем таким способом: бросить ее в воду перед носом корабля, чтобы он разрезал ее надвое, когда поплывет вперед.

От пива, которое он выпил, Хедином овладели злоба и беспамятство, поэтому ему понравился этот совет, и не вспомнил он того, что они с Хёгни были побратимами.

Затем они расстались, и Хедин поехал к своим людям. Это было поздним летом. Хедин приказал своим людям готовить корабль, говоря, что хочет вернуться домой в Серкланд. После этого пошел он в женские покои, схватил королеву и Хильд и вышел с ними. А люди его взяли одежду и драгоценности Хильд. И не нашлось в государстве человека, кто посмел бы воспротивиться Хедину и его людям, потому как он выглядел грозно.

Хильд спросила Хедина, что он собирается делать, он рассказал. Она попросила его не делать этого:

— Ведь мой отец выдаст меня за тебя, если ты попросишь.

— Но я не хочу просить, — сказал Хедин.

— Если ты не хочешь ничего иного, как увезти меня, то мой отец еще мог бы с тобой помириться. Но если ты сделаешь так зло и бесчеловечно — убьешь мою мать, то мой отец никогда не простит тебя. И тяжкий снился мне сон, что вы будете сражаться и убьете друг друга. Но другое произойдет, еще худшее, и будет мне большая печаль, если я буду причиной того, что отец мой будет повержен перед преступлениями и могучим волшебством. Однако мне будет безрадостно видеть и тебя в злобе и трудностях.

Хедин ответил, что не беспокоится о том, что произойдет после, и что он поступит так, как решил раньше.

— Не можешь ты сейчас ничего, — сказала Хильд, — потому как ты не в своей воле.

Тогда пришел Хедин на берег; корабль был уже спущен. Бросил он тогда королеву в воду перед носом корабля. Когда она рассталась с жизнью, Хедин взошел на корабль.

Когда было все готово, решил он сойти на землю один, без своих людей, и поехать в тот самый лес, где был раньше. И когда он пришел на ту поляну, увидел он Гёндуль, сидящую на троне. Они радушно поздоровались. Хедин рассказал ей о случившимся. Она одобрила это. У нее был тот самый рог, что и в прошлый раз, она предложила ему выпить. Он взял рог и выпил, и когда опьянел, овладел им сон, и склонился он на ее колени.

А когда он заснул, убрала она с колен его голову и произнесла:

— Теперь накладываю на тебя все заклинания и условия, что сказал раньше Один, на вас обоих с Хёгни, и на все ваше войско.

Позже Хедин проснулся и увидел тень от Гёндуль, и показалась она ему черной и огромной. Теперь Хедин все вспомнил и осознал свое великое злодеяние. Он решил уплыть куда-нибудь далеко, чтобы не слышать ежедневно упреков в своем ужасном поступке. Он поехал к кораблю и быстро освободил его от привязи. С суши дул попутный ветер, так отплыли они прочь вместе с Хильд.
8. Начало битвы Хьяднингов

Вот возвращается Хёгни домой и узнает правду, что Хедин уплыл прочь с Хильд и кораблем «Хальвданарнаут»[6], убив королеву. Хёгни был очень разгневан и приказал людям тотчас же собираться и плыть за Хедином. Они сделали так, поймали попутный ветер и каждый вечер прибывали к тому мысу, от которого Хедин отплывал утром.

Но однажды, когда Хёгни направлялся к одному мысу, увидели они в море паруса Хедина. Хёгни тотчас поплыл туда. И как правдиво рассказывают, Хедину ветер дул навстречу, а Хёгни дул тот же самый ветер попутно. Тогда Хедин причалил к острову, что зовется Высоким, и бросил там якорь.

Хёгни быстро настиг его, и они встретились, Хедин доброжелательно приветствовал его.

— То тебе скажу, побратим, — сказал Хедин, — что совершил я такое большое зло, что ты даже не можешь получить возмещение. Я захватил твою дочь и корабль и предал смерти твою жену, однако не по моему собственному злобному умыслу, а скорее по плохим предсказаниям и злому волшебству. Хочу я теперь, чтобы ты один решил и рассудил между нами. Также я хочу предложить тебе забрать Хильд и корабль, всех людей и деньги. А я уплыву так далеко, что никогда не вернусь в Северные Страны, и ты меня не увидишь, пока я буду жив.

Хёгни ответил:

— Я отдал бы тебе в жены Хильд, если бы ты попросил. И даже если бы ты захватил ее силой, мы могли бы еще помириться. Но сейчас ты совершил такое ужасное преступление, надругался над королевой и убил ее, что нет надежды, что я желаю примирения. Сейчас мы и выясним на месте, кто лучше рубит.

Хедин ответил:

— Хороший совет: если ты не хочешь ничего иного, кроме как биться, давай будем испытывать силу вдвоем. Потому что с нами здесь нет никаких людей, которые могли бы сравниться с нами двумя. Неразумно, если невинные люди заплатят за мои преступления и злодеяния.

Но их люди поклялись все, как один, что они раньше все упадут мертвыми, чем позволят им обменяться ударами в поединке.

И Хедин увидел, что Хёгни не хочет ничего иного, кроме сражения, тогда приказал своим людям плыть к острову.

— Не буду я больше ни извиняться перед Хёгни, ни уклоняться от битвы, и пусть теперь каждый ведет себя мужественно.

Высадились тогда они на остров и начали биться. Хёгни был неистов, а Хедин — проворен с оружием и наносил сильные удары. Но как достоверно сказывают, на них было наложено такое сильное заклинание и злое волшебство, что даже если они рассекали друг друга вниз от плечей, то они вставали и сражались как до этого. Хильд сидела в роще и наблюдала за этой битвой.

Это бедствие и мука продолжались все время с того, как они начали биться, и до того, как Олав сын Трюггви сделался конунгом в Норвегии. Рассказывают люди, что прошло 143 года[7], прежде чем знаменитый муж, конунг Олав, стал там на якорь, а его дружинник освободил их тогда от этого мучительного проклятия и жалких страданий.
9. Окончание битвы Хьяднингов

В первый год правления конунга Олава, как сказывают, однажды вечером он приплыл к острову Высокий и стал там на якорь. До этого поблизости с этим островом каждую ночь исчезали дозорные, и никто не знал, что случилось. Ивар Блеск стоял на страже в ту ночь.

Когда все люди на корабле заснули, взял Ивар меч, который принадлежал Ярнскьёльду, а Торстейн сын Ярнскьёльда подарил ему, и все свои доспехи и высадился на остров.

И как только он оказался на острове, увидел он человека, который шел навстречу ему. Он был большого роста и весь окровавленный, в великой печали. Ивар спросил у этого человека его имя. Тот назвался Хедином, сыном Хьярранди, родом из Серкланда.

— Скажу тебе правду: в том, что здесь исчезают дозорные, повинны я и Хёгни, сын Хальвдана, потому что мы и наши люди прокляты таким великим и мучительным заклинанием, что сражаемся денно и нощно, и минуло уже много времени, а Хильд, дочь Хёгни, сидит и смотрит на нас. Один наложил это на нас, и не будет нам освобождения, пока некий христианин не сразится с нами, и не встанут тогда уж те, кого он убьет, и так каждый из нас освободится от проклятия. Теперь хотел бы попросить тебя следовать за мной и сражаться, поскольку я знаю, что ты добрый христианин, а конунгу, которому ты служишь, сопутствует великая удача. Также подсказывают мне чувства, что мы получим от него и его людей что-то хорошее.

Ивар согласился пойти с ним.

Хедин обрадовался и молвил:

— Остерегайся сначала встречаться в Хёгни, а также не убивай меня, прежде чем убьешь Хёгни, ибо если я буду уже мертв, ни один человек не в силах сразиться с ним и убить его, потому как у него в глазах Шлем Устрашения[8], и никому от этого нет защиты. Поэтому есть только один способ: я подойду к нему первым и сражусь с ним, а ты зайди сзади и нанеси смертоносный удар. Потом тебе легко будет убить меня, когда все остальные будут уже мертвы.

И тогда они ринулись в битву, и увидел Ивар, что все, что рассказал ему Хедин, — правда. Подошел он к Хёгни со спины и разрубил ему голову до самых плеч. Тут Хёгни пал мертвым и больше уж не вставал. Потом Ивар убил всех людей, что сражались, а последним — Хедина, и это было несложно. Когда начало светать, вернулся он на корабль. Он пошел к конунгу и все ему рассказал. Конунг похвалил его подвиг и сказал, что ему сопутствовала удача.

Через день они высадились на остров, но не увидели там никаких следов сражения, что происходило сражение. Но на мече Ивара осталась кровь, и позже там уж никогда не пропадали дозорные. После этого конунг вернулся в свое государство[9].
                                                                           Примечания

[1] Шхеры в устье реки Гаутэльв.

[2] Балтийское море.

[3] Роскилле.

[4] «Эллиди» — корабль Фритьофа Смелого, «Гнод» — корабль Асмунда Убийцы Берсерков, «Великий Змей» — корабль Олава Трюггвасона.

[5] Милость форели полей — лето (форель полей — змея); встреча мечей — битва; жало кольчуг — меч.

[6] «Хальвданарнаут» — название корабля переводится как «Дар Хальвдана».

[7] То есть битва Хьяднингов началась в 852 году.

[8] Т. е. он имеет магическую (внушающую благоговейный страх) силу глаз (см. «Краткий древнегерманский мифологический словарь» Леонида Кораблева).

[9] В «Младшей Эдде» («Язык поэзии», 62) битва Хьяднингов описывается несколько иначе: «…И завязался между ними бой — его называют битвой Хьяднингов, — и сражались они целый день, а вечером пошли к своим кораблям. Ночью пришла Хильд на поле битвы и колдовством пробудила всех убитых. На другой день конунги возвратились на поле битвы и вступили в бой, и были с ними все те, кто полегли накануне. И так изо дня в день длилась та битва: и убитые, и оставшееся на поле битвы оружие и щиты — все превращалось в камни. Но наутро мертвецы восставали и сражались, и все оружие снова шло в дело. В стихах говорится, что так и застанет Хьяднингов конец света».

 

 

                                                Сага о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвссоне
                                                       (Sturlaugs saga starfsama Yngolfssonar)

                                                                                                          Редакция A

Все те люди, которые хорошо знакомы с теми событиями, знают, что Нордрлёнд[1] населили греки и азиаты. Возник и тот язык[2], который позже распространился по всем странам. Предводителя этого народа звали Один[3], к нему [люди] возводят свой род[4].

В то время в Тронхейме[5] в Нореге[6] правил тот конунг, которого звали Харальд[7] Гулльмуд[8]. У него была жена. Ничего не говорится о его детях. В его владениях был ярл, которого звали Хринг[9]. Он жил в Хамаркаупанге. У него была дочь, которую звали Аса[10] Прекрасная[11] за то, что она, казалось, превосходила всех девушек [красотой], подобно тому, как червонное золото сияет ярче меди или солнце светит ярче других небесных лун.

Человека звали Ингольв[12]. Он был богатым и знатным херсиром[13]. Он правил Наумдальфюльком[14]. У него был сын, которого звали Стюрлауг[15]. Он рано стал высок ростом и силен, у него были светлые волосы и белая кожа, он был во всем учтив, и вся его фигура была хорошо сложена. Он легко ладил со всеми своими людьми, был спокойного нрава, легко одаривал деньгами. Поэтому он был очень популярен. Он выучился стрельбе, плаванию и другим искусствам[16]. Ингольв, его отец, жил на том хуторе, который называется Скартастадир. Он был хорошим хозяином, и было у него много людей. Другой хутор он имел на том острове, который называется Ньярдей[17]. И там также проживало много людей, а кроме того, у него было еще четыре хутора.

Человека зовут Асгаут[18]. Он жил на том хуторе, который называется Тунглахейм. Он был очень уважаемым человеком. Он был женат на женщине по имени Грима[19]. У них было 2 сына. Одного звали Ёкулль[20], другого — Гуторм[21]. Оба брата были достойными людьми и хорошо воспитанными, такими же, как их отец.

Человека звали Торгаут[22]. Он жил на том острове, который называется Лока. Его жену звали Хельга[23]. У них было 2 сына. Их звали Соти[24] и Хрольв[25] Невья[26]. Они были высокими и сильными людьми.

Бонда звали Хеминг[27]. Он жил на том острове, который называется Урга. Его жену звали Хельга. У них был единственный сын по имени Сигхват[28]. Он был очень силен и хорошо воспитан.

Женщину звали Ярнгерд[29]. Она жила на том хуторе, который называется А Мои[30], неподалеку от Ингольва. Она была вдовой и имела сына, которого звали Аки[31]. Он был высоким и сильным Человеком. Во всех физических упражнениях, которыми и по сей день занимаются мужчины, он уступал только Стюрлаугу. Детьми Стюрлауг и Аки играли вместе. Эти люди играли в детские игры, как уже было сказано, и занимались всеми теми физическими упражнениями, которым в те времена люди обучали своих сыновей. И они дали друг другу клятву и стали побратимами[32], и были они всегда в добрых отношениях со своими отцами.

Женщину звали Вефрея[33]. Она жила высоко в горах на том хуторе, который называется Идаль. У нее было 2 сына. Одного звали Рауд[34], а другого — Храни[35]. Оба они были высокого роста и хорошо овладели физическими упражнениями. Воспитанника Вефреи звали Свипуд[36]. Они оба [Вефрея и Свипуд] были весьма сведущи и мудры. У нее был хороший небольшой дом, а в нем — две двери. Каждый день она там сидела и смотрела поочередно — день в одну дверь, день в другую, но ничего необычного не происходило. Она всегда пряла лен и сидела на стуле. От старости ее глаза стали совсем красными, тем не менее она тотчас замечала всё происходившее возле ее двора, но ничего неожиданного не случалось. В детстве Аса Прекрасная была там на воспитании[37] и всему у нее обучилась. Аса ее очень любила, и та отвечала ей тем же.

Однажды Ингольв говорит Стюрлаугу и его побратиму [Аки]:

«Сколько еще времени пройдет, пока вы, побратимы, перестанете, словно девушки, играть дома в детские игры и повзрослеете? Пусть это будет решительный поступок: завоевать кого-то, чтобы отличиться, или, по крайней мере, добиться женщины, или поселиться на хуторе и распоряжаться владением и богатством вместе со своим отцом». Стюрлауг говорит: «[Скажи,] где же мне сватать себе жену, если ты так настаиваешь на этом». Ингольв ответил: «У ярла Хринга есть дочь по имени Аса Прекрасная. Она — красивая девушка и одарена большим умом». Стюрлауг говорит: «Мне думается, что я еще не настолько повзрослел, чтобы свататься к женщине, да и не слишком уверен в себе, но тем не менее я попытаюсь, хотя и думаю я, что из этого мало что получится».

Вот готовятся они к своей поездке; всего их — 60 человек, хорошо снаряженных оружием, одеждой и конями. Отправляются они в путь и к вечеру того же дня прибывают к ярлу Хрингу, где были хорошо приняты. Устроил ярл для них пышную вейцлу. Провели они там 3 дня, и однажды пошли они в покои[38], где жила Аса, и Стюрлауг сообщил ей, зачем он приехал, и попросил Асу себе в жены. Ярл обратился к ней, чтобы узнать, что она сама [об этом] думает. Вот указывает ярл своей дочери на них и говорит так: «Должна ты, дочь, ответить жениху». Аса спросила: «Как зовут этого человека?» «Его зовут Стюрлауг», — говорит ярл. Тогда говорит Аса: «Зачем мне выходить замуж за того человека, который только и занимается хозяйством со своей матерью, и ничего не делает для славы». Услышав эти слова, Стюрлауг сильно рассердился и пустился в обратный путь домой.

Весной снаряжают побратимы 10 кораблей к отплытию из страны; они грабят в Аустрлёнде[39] и всегда побеждают, куда бы ни пришли. Они позволяли мирно плавать купцам, но подчиняли себе злодеев, и провели 4 лета в викингских походах, а зимой оставались дома. Но вот захотелось Стюрлаугу бросить это занятие, и тогда делят они свою военную добычу. Взяли побратимы свои трофеи[40], и отправляются они теперь к своим отцам, а своему войску позволили они пойти в грабительский поход на своих судах. Стюрлауг [с побратимом] теперь живут спокойно.

Теперь пора сказать о том, что королева конунга Харальда заболела и умерла. Для конунга это была очень большая утрата, потому что и сам он становился очень старым, и был он очень опечален ее смертью. Дружинники и советники конунга предлагали ему сосватать королеву, и тогда он забудет о смерти жены и не будет больше тосковать о ней. Конунг говорит: «Где же мне сватать себе жену?» Они ответили: «У ярла Хринга есть дочь по имени Аса. Ты можешь ее получить, как только ты захочешь». Конунг сказал, что пусть так и будет.

Снаряжаются они тогда в путь, и было у них 100 воинов. Едут они, пока не приехали к ярлу. Он был возле дома, а [его] люди устроили игры перед ним. Конунг подъехал так быстро, что люди ярла расступились в обе стороны. Конунг предоставил ярлу возможность выбрать: либо отдать ему свою дочь, либо быть убитым на месте. «Ярл говорит: «Давай пойдем в покои Асы, обсудим с ней это предложение и узнаем ее решение». «Нет, — отвечает конунг, — я не желаю ждать решения твоей дочери. Делай же свой выбор». Тогда ярл взвесил всё и понял, что сила не на его стороне. Поднял он руку и просватал конунгу свою дочь. [Решили они, что] будет она помолвлена 3 зимы. Вышел конунг прочь и поехал домой, и был он доволен своей поездкой. Ярл же остался дома и был раздосадован тем, как повернулось дело. Встал он и пошел в покои дочери, сел и тяжело вздохнул. Тогда Аса спросила: «Что беспокоит тебя, отец мой, что ты такой невеселый, или ты принес нам новое известие?» «Новость у меня такая, — говорит ярл, — что я вынужден был просватать тебя». «За кого же?» — спрашивает она. «Конунг Харальд получил тебя, — отвечает он. — Будешь ты помолвлена 3 зимы». Говорит она:

«Этот выбор не самый лучший, но никогда нельзя заранее знать, как все обернется. Может получиться не так, как намечалось, и переменится все в одно мгновение. Не горюй, отец!» Ярл сказал:

«Лучше бы ты была обещана Стюрлаугу». Она отвечает: «Я не знаю, что лучше». Шло время, все было спокойно.

Рассказывают, что однажды ярл Хринг со своими людьми был занят во дворе играми. Вдруг увидели они, что из леса выехал человек огромного роста. Его конь был весь одет в броню, а у него самого на боку был черный щит и в руке — тяжелое копье[41]. Он подъехал так быстро, что людям пришлось расступиться в две стороны. Он приблизился к ярлу, выпрямился на своем коне и, положив копье между глаз коня, сказал: «Приветствую тебя, господин». Ярл ответил на его приветствие и спросил, зачем тот приехал. Он ответил: «Меня зовут Коль[42] Краппи[43]. Я приехал сюда просить себе в жены твою дочь Асу». Ярл говорит: «Разве ты не знаешь, что она помолвлена с конунгом Харальдом?» Коль отвечает: «Мне думается, что нет ничего хуже, чем отдать девушку ему. Выбирай одно из двух: либо ты расторгнешь помолвку, либо я проткну тебя копьем». Ни одно предложение не понравилось ярлу, но он предпочел остаться в живых. Он подумал, что от обоих женихов ничего хорошего ждать не приходится. Но он не подумал о том, сколько зла могут принести конунг Харальд и Коль друг другу, и расторгнул помолвку. Коль сказал: «Передай конунгу Харальду, что я приглашаю его на поединок к востоку от Гаутэльв[44] сразу, как зима перевалит за середину. И пусть получит девушку тот, кто выиграет. Побежденный же пусть перед всеми людьми носит обидное прозвище столько, сколько проживет. Удачи, господин!» Затем повернул Коль своего коня и ускакал прочь, и подумал, что дело улажено[45].

Ярл не был доволен своим решением, и сидит он некоторое время. Затем он встает и идет в покои своей дочери, садится подле нее. Он едва мог говорить. Аса спросила: «Ты болен, мой отец?» Ярл ответил: «Лучше быть больным или при смерти, чем испытывать такое унижение, под угрозами отдав свою дочь сразу двум мужчинам». Аса спросила: «С кем же я теперь помолвлена?» Ярл ответил: «Его зовут Коль Краппи». Она сказала: «Может статься, все лучше, чем иметь самого худшего из мужей. Наше положение может оказаться лучше, чем мы сейчас думаем. И выбирать будет один, а не двое [сразу]. А если всё пойдет хорошо, то и некому будет выбирать. Не падай духом, отец», — сказала она. Ярл сказал: «Хорошо, если будет так, как ты говоришь, но кажется мне, что не суждено им убить друг друга. Но я хотел бы, чтобы так случилось». После этого разговора они расстались.

Конунг Харальд узнает теперь эту новость и думает, что все не так хорошо, как он ожидал. Он просит совета у своих лучших мужей. И так решили, что конунг пошлет своих людей к Хемингу, чтобы пригласить его на вейцлу на йоль[46], и [просит передать ему], что он оттуда не уйдет без подарка. Он назначил человека по имени Колли[47] отправиться с этим приглашением. Вот идет он на север в Паумсдаль[48] к Хемингу, приветствует его и передает ему слова конунга. Хеминг раньше был самым сильным бойцом, а теперь, с возрастом, стал сдавать, и уже некоторое время был в раздоре с конунгом Харальдом. Вот говорит посланник о своем деле. Тогда отвечает Хеминг: «Не помню я, чтобы конунг когда-либо прежде приглашал меня к себе домой. Здесь есть 2 решения: остаться дома и пренебречь приглашением конунга или рискнуть поехать, что бы там ни было, поскольку невелик риск для старого человека, будь, что будет. Пока жив мой сын Сигхват. ничто не случится».

Вот снаряжается Хеминг с 12-ю людьми в поездку к конунгу, И приезжает вечером первого дня йоля. Пришли люди в палаты к конунгу и приветствовали его. Конунг принял их приветствие хорошо. Подвинулся он и усадил Хеминга подле себя, и они с удовольствием пили весь йоль. В последний день йоля отправился конунг держать совет, а с ним Хеминг. Конунг сказал: «Поединок состоится с Хемингом, и ожидаю я, что ты избавишь меня от Коля Краппи». Хеминг говорит: «Мне неизвестно, чтобы ты дал мне так много, что я бы стал ради тебя рисковать жизнью, и думается мне, что мы имеем дело не просто с сильным человеком, а с троллем». Конунг говорит: «Потому искал я тебя для этой битвы, что ты, мне думается, был лучшим бойцом в этой земле. Думается мне, что если такой, как ты, не пойдет туда, никто другой не отважится. Но если ты вернешься из этой поездки, то я тебя хорошо одарю золотом и серебром». Хеминг говорит: «Справедливо то, что здесь мала опасность для старого человека, который упадет, словно ветхое дерево. Я пойду туда». Конунг говорит: «Нет более достойного воина на земле, и должно случиться так, что ты вернешься благополучно».

Вот готовится Хеминг к поездке, и отправляется своим путем, и идет, не останавливаясь, пока он не приходит на восток к Гаутэльву. И Коль был уже там. А когда они встретились, спросил Коль, что Хеминг собирается предпринять. Тот говорит: «Я думаю выйти на поединок с тобой». Коль ответил: «Мало мне почета в том случае, если ты одолеешь меня, а я побеждал и тех, кто были сильнее тебя и больше подходили для поединка, чем ты. Отправляйся домой, да отдай мне оружие, и скажи, когда вернешься, что ты не осмелился сразиться со мной». Хеминг говорит: «Лучше я умру, чем стану выслушивать оскорбления от такого негодяя, как ты». Коль сказал: «Я не стал бы убивать и твою собаку, но ты только этого и хочешь». Вечером разбили они палатки и ночью спали. Утром Хеминг просыпается, встает и выходит наружу. Видит он, что Коль уже пришел на место поединка. Идет он туда со своими людьми. Вот бросают они плащ себе под ноги, и Коль произносит законы поединка[49]. Затем сходятся они и бьются, и вышло так, что Хеминг был убит Колем. Коль сказал людям Хеминга: «Теперь поезжайте назад к конунгу и скажите ему, чтобы он либо сам пришел на битву со мной, либо отыскал человека посильнее, если он думает взять себе девушку, Или же пусть отказывается от нее».

Люди, пришедшие с Хемингом, отправились в обратный путь на север в Наумудаль к конунгу Харальду и рассказали ему эту новость, а также то, что заявил Коль. И подумал конунг, что все это плохие новости, и стал он искать совета. Решает он отправить Колли посланником к Стюрлаугу и Ингольву, его отцу, с приглашением приехать к нему на вейцлу, которая будет длиться полмесяца, и взять с собой столько людей, сколько они захотят. Эти слова дошли до отца с сыном. Тогда спрашивает Стюрлауг своего отца, следует ли им принимать приглашение на вейцлу. Ингольв говорит: «Я бы предпочел, чтобы мы остались дома и никуда не ездили». Стюрлауг говорит: «Не хочу я пренебрегать приглашением конунга, хотя знаю, что за этим что-то скрывается. Тем не менее, я поеду. Короткая будет о нас сага, если мы не будем ездить к другим людям. Нельзя заранее знать то, что может случиться во время нашей поездки, но, возможно, она принесет нам почет». Ингольв говорит: «Тебе решать, будет ли наша поездка к добру или во вред». После этого готовятся они к своей поездке, и было их всего 60 человек, все хорошо снаряжены.

Едут они теперь к конунгу Харальду и приезжают в канун йоля. Конунг принял их приветливо и усадил их, отца с сыном, около себя. И была там пышная вейцла. А когда закончился йоль, конунг пошел на совет, а с ним Ингольв и Стюрлауг, отец с сыном. Стюрлауг сказал своим людям: «Оседлайте наших коней, пока мы разговариваем». Они так и сделали. Конунг сказал:

«Назначен мне поединок, но надеюсь я, что вы освободите меня от него, потому что я стар, чтобы выйти на бой с Колем Краппи». Стюрлауг говорит: «Это не может остаться неоплаченным». «Какую плату ты потребуешь?» — спросил конунг. Стюрлауг говорит: «Передай мне ту помолвку, о которой ты договорился с ярлом Хрингом, и тогда я рискну встретиться с Колем». Конунг говорит: «Не ожидал я, что ты выставишь то условие, которое будет величайшим позором для меня». Стюрлауг говорит: «Выбирай, что для тебя лучше». Тогда говорит конунг: «Я выбираю, что ты идешь на поединок с Колем. Пусть для нас с ярлом будет так, как определено судьбой». Стюрлауг говорит: «Тотчас передай мне договор о помолвке». Конунг так и. сделал, хотя и довольно неохотно, потому что союз побратимов ему показался опасным.

Затем они уезжают и едут к ярлу Хрингу. Он принимает их хорошо и приглашает на вейцлу. Они рассказывают ему, какое у них теперь дело и что произошло между ними и конунгом Харальдом. Ярл остался этим доволен и приглашает их тогда пойти в покои Асы, что они и сделали. А когда они приходят туда, Аса их хорошо приветствует. Ярл Хринг сказал: «Ответь, дочь, жениху». «Кто этот человек?» — спрашивает она. «Его зовут Стюрлауг», — отвечает ярл. Аса сказала: «У меня нет недостатка в женихах», — говорит она. Стюрлауг сказал: «Так мы сейчас подумали, что не буду я больше ждать твоего решения». Ярл сказал, что будет так, как они решили. Вот всё было готово для пышного пира, и не было забыто ничего из того, что могло потребоваться. И Стюрлауг женится на Асе Прекрасной, и их тотчас отвели в одну постель. Вейцла прошла хорошо, и людей провожали с дарами. Ингольв с людьми отправился домой, а вслед за ними Аса и Стюрлауг, и все были довольны таким решением.

Однажды утром, когда они лежали в своей кровати, Аса спросила: «Назначен ли тебе поединок, мой Стюрлауг?» «Верно», — говорит он. «С кем?» — спрашивает она. «С Колем Краппи, — отвечает он, — а что ты можешь посоветовать?» Она говорит: «Поезжай и разыщи Вефрею, мою приемную мать, и спроси у нее совета, который может быть тебе полезен. Вот золотое кольцо, которое ты привезешь ей в подтверждение [того, что я послала тебя], и скажешь ей, что для меня очень важно, чтобы она хорошо приняла тебя».

Вот уезжает Стюрлауг, а вместе с ним и побратимом их было всего 12 человек. Едут они до тех пор, пока не приехали на хутор к старухе. Спрыгивает Стюрлауг с коня, входит в дверь к старухе, обнимает ее за шею и целует ее, говоря при этом: «Приветствую тебя, моя старушка!» Она быстро поворачивается к нему, так как раньше она стояла к нему спиной, смотрит на него и говорит: «Кто этот сукин сын, что насмехается надо мной так, как никто прежде и не осмеливался. Я жестоко отомщу [ему] за это». Стюрлауг сказал: «Не сердись, моя старуха, потому что Аса Прекрасная послала меня сюда к тебе». «А кто Аса тебе?» — спрашивает старуха. «Она — моя жена», — говорит Стюрлауг. Старуха спросила: «Закончился ли свадебный пир?» «Закончился», — отвечает он. «Нехорошо, — говорит она, — что меня не пригласили на свадьбу, но я сделаю то, о чем меня просит Аса. Сними теперь одежду, и я посмотрю на твое тело». Он так и сделал. Она простучала его всего и подумала, что он очень силен. Затем она дала ему сосуд для питья. После этого пошли они в комнату, и вечером ему был оказан самый дружественный прием. Спрашивает старуха, как Стюрлауг хотел спать ночью, один или подле нее, «хотя я никогда не изменю своей Асе». Стюрлауг говорит: «Я бы предпочел лечь возле тебя». Тогда старуха положила бревно между ними, но лежали они оба на одной подушке и ночью беседовали. Стюрлауг сказал: «Что могла бы ты мне посоветовать для моего поединка с Колем Краппи?» «Это безнадежно, — говорит старуха, — потому что железо его не берет, и вряд ли я могу что-либо посоветовать».

Наутро готовятся побратимы в обратный путь, и когда они были готовы, то сказала старуха Стюрлаугу: «Возьми этот древний ржавый меч, который принадлежал предкам моего отца и всегда приносил удачу[50]. Испытай сейчас свою силу». Стюрлауг взял его и ударил по выступу камня, который лежал во дворе, и отсек от камня выступ, а ржавчина осыпалась с меча, и он заблестел, как серебро. Тогда сказала старуха: «Возьми этот меч на поединок с Колем Краппи, а я хочу посмотреть тот меч, что ты носишь». Он показал его ей. Она сказала: «Тебе не следует брать этот меч на поединок с Колем, но ты можешь ему показать его, если он захочет увидеть тот меч, которым ты будешь биться». Затем сказала старуха: «Удачи тебе, мой Стюрлауг, и пусть тебе сопутствует успех и благополучие все время, пока ты жив, а я приложу всё свое умение, чтобы передать тебе всю удачу, которая была в твоем роде. Но все же я беспокоюсь о том, как пройдет [бой] между тобой и Колем Краппи. У меня есть 2 сына, и я хочу, Чтобы вы стали побратимами». «Так мы и сделаем», — сказал Стюрлауг. Вот клянутся они в побратимстве и тотчас собираются уезжать. Но едва они выехали со двора, старуха окликнула их и сказала: «Хотел бы ты, мой Стюрлауг, чтобы Свипуд, мой воспитанник, поехал с тобой? Он умеет быстро бегать». «Да, мне хотелось бы», — сказал Стюрлауг. Старуха дала Свипуду небольшую торбу. Он прикрепил ее, а затем побежал впереди их коней.

Едут они, не останавливаясь, пока не приехали на восток к Эльву[51]. Коля там еще не было. Стюрлауг разбил палатки там, где обычно их разбивал Коль. Немного позже прибыл Коль. Стюрлауг вышел навстречу ему и приветствовал его. Коль спросил: «Кто этот худший из сукиных сынов, осмелившийся разбить палатку там, где я привык ее ставить? Кто так дерзок?» Стюрлауг сказал: «Ты узнаешь точно, кто этот сукин сын, потому что он появился здесь только тогда, когда ты пришел. Но если ты спрашиваешь мое имя, то зовут меня Стюрлауг». Коль сказал: «Что задумал ты, Стюрлауг, если ты пришел сюда?» Стюрлауг говорит: «Я думаю сразиться с тобой». Коль сказал: «А ты нагл, если ты думаешь, что ты уверен в себе, потому что я сразил каждого, кто вышел со мной биться. А что побуждает тебя к этому?» Стюрлауг говорит: «То, что Аса Прекрасная — моя жена, и тебе не получить эту девушку, даже если я упаду перед тобой». Коль сказал: «Стыдись того, что пришло тебе в голову, сукин сын, и за это я тебя не пощажу. Быстро ты расстанешься с жизнью, и уже слишком поздно [спасать ее], хотя жаль такого человека, как ты». Стюрлауг говорит: «Никогда я не отступлю перед тобой».

Вечером Коль раскинул свою палатку. Когда Коль приступил к ужину, в его палатку вошел Свипуд, вытащил старухину торбу из своей рубахи и потряс [ею] в палатке, и пошел из нее сильный дым. Коль заметил это и сказал: «Уходи прочь, злая собака, и никогда не приходи, так как ты собираешься сделать какое-нибудь зло». Свипуд ушел и исчез, так что никто не знал, что с ним стало. Ночью они спали.

Утром Стюрлауг и побратимы встают рано, едут на остров, усаживаются и поджидают Коля. Хрольв Невья встает, идет в лес, вырезает себе большую дубинку и держит ее в руке. Возвращается [он] к своим сотоварищам[52]. Утром Коль встает, а солнце уже осветило все поля. Тогда он сказал: «Я думаю, что я видел, как этот злой трэлль[53], что приходил сюда вчера вечером, принес какое-то зелье, от которого нам не прибавилось радости. Этот сон [прошедшей ночью] в действительности можно назвать «сном смерти», и давайте скорее отправимся на место поединка». Вот едут они на остров и бросают белый плащ себе под ноги. Коль произносит условия поединка между ними, и решили они, что каждый выставит 20 марок серебром. Решили, что всё получит тот, кто победит. А когда они были готовы, Коль сказал: «Стюрлауг, парень, покажи мне меч, который ты носишь». Он так и сделал. Коль рассматривает лезвие и сказал: «Меня нельзя победить этим мечом. Отправляйся лучше домой и скажи, что ты побежден, да отдай мне твое оружие. Пришли мне Асу Прекрасную и скажи ей, что ты не осмелился сразиться со мной и [поэтому] передаешь ее мне». Стюрлауг говорит: «Трусливым ртом лепечешь ты, думая, что победил меня одним словом, хотя сам ты переполнен страхом. Скоро ты умрешь страшной смертью[54]. Коль рассердился на его слова и сказал: «Ты увидишь, злая собака, что я не пощажу тебя». Тогда бросил Стюрлауг тот меч, что показывал Колю, и достал из-под плаща Вефреянаут[55], и обнажил его. Коль сказал: «Как оказался у тебя Вефреянаут? Я бы не вышел на поединок с тобой, если бы я знал об этом». Стюрлауг говорит: «Это бы ничего не изменило, и для тебя плохо то, что ты боишься прежде, чем в этом появилась необходимость». Тогда Стюрлауг нанес удар Колю и разбил весь щит. Коль ударил в ответ и разбил весь щит Стюрлауга. Тогда вновь ударил Стюрлауг, теперь по внешней стороне шлема, и расколол его, попав по мягкой части щеки и плечу, так что [меч] остался в плече. Коль стоял прямо и не отступил. Тогда выпрыгнул Хрольв Невья с дубинкой и ударил по острию меча так, что меч прошел ниже, рассекая тело, и упал там Коль Краппи, а Стюрлауг одержал победу и приобрел славу. После этого поединка скачет Стюрлауг к Вефрее. Была старуха во дворе, и она сердечно приветствовала Стюрлауга. Свипуд прибыл туда еще раньше. Они остались там ночевать, и старуха хорошо отозвалась об этом поединке. «Ясно, — сказала старуха, — что счастлива моя Аса, когда у нее такой муж, как ты. С этого времени твой совет будет главным, если ты сумеешь позаботиться об этом. Я беспокоюсь [о том], как пойдут дела, но я буду стремиться к тому, чтобы они шли хорошо, а тебе старуха, как никому, не желает зла».

Вот скачет Стюрлауг назад к ярлу Хрингу. Он их радушно принял, и радовалась Аса своему мужу. Эта новость дошла до ушей конунга Харальда. Он обрадовался тому, что произошло. Все родичи Стюрлауга думали, что он избежал смерти.

Однажды, когда ярл Хринг был во дворе, а его люди состязались перед ним, увидели они, что из леса приближается всадник на рыжем жеребце, весь закован в броню; высокого роста, на голове шлем, опоясан мечом, со щитом, разукрашенным золотом, и с копьем в руке. Он подъехал к ярлу и хорошо приветствовал его. Тот принял его хорошо и спросил, кто он такой. Он ответил: «[У меня] необычное имя. Меня зовут Франмар[56]. Мы с Колем Краппи были братьями. Я пришел с намерением вызвать тебя, Стюрлауг, на поединок, потому что я должен отомстить за своего брата». Стюрлауг говорит: «Я готов выйти на поединок тотчас, как ты пожелаешь, но ты говоришь о злодее, таком, каким был Коль». «Да, это так, — говорит Франмар. — Он был, однако, моим родичем, и хочу я биться с тобой там, где погиб Коль, — к востоку от Гаутэльва, сразу же, как пройдет половина зимы». «Так и будет», — сказал Стюрлауг. Отправился тогда Франмар своим путем, а они остались. Прошло лето.

Однажды ночью, когда они лежали в своей кровати, Аса сказала: «Тебе назначен поединок». Стюрлауг говорит: «Да, это так, а что ты мне можешь посоветовать в этом деле?» Аса говорит: «Поезжай и найди Вефрею, мою приемную мать, и спроси у нее совета». «Так и сделаю», — сказал Стюрлауг. Вот он едет к Вефрее. Старуха была во дворе и сердечно приветствовала его. И они там ночевали. Утром спрашивает Стюрлауг у старухи совета о своем поединке. Старуха спросила: «С кем теперь ты идешь биться?» «Его зовут Франмар, — говорит Стюрлауг. — И он — брат Коля». «Он — совсем другой человек, — сказала старуха. — Плохо то, что вы с ним — смертельные враги, потому что Франмар — очень храбрый человек и происходит из хорошего рода, а Коль был плохим человеком и принадлежал к роду трэллей[57]. Было бы хорошо, если бы так случилось, что вы стали бы друзьями, а не врагами. И больше я ничего не могу тебе посоветовать. Судьба разрешит ваш спор, но с тобой поедет Свипуд, мой приемный сын».

Тогда они со Свипудом отправляются в путь и не останавливаются, пока не приезжают на восток к Эльву. А Франмар скачет [на коне] по другой стороне реки. Они встречаются и узнают друг у друга главные новости. Спешиваются они и ставят палатки, помогая друг другу. Ночью они спали. Утром они рано встали, отправились на остров и уселись на поваленное дерево. Франмар сказал: «Как ты думаешь, может, нам попытаться [сразиться] прежде наших людей?» Стюрлауг говорит: «Мне думается, что лучше [сначала] позабавиться игрой моих людей». Хрольв Невья поднялся и сказал: «Кто выйдет против меня?» Встал негр[58] и сказал: «Я выйду против тебя». Хрольв встал и приготовился к борьбе глима[59]. Он положил дубину на бревно. Затем они атаковали друг друга и начали бороться изо всех сил, и была их схватка суровой и долгой. Силы их были неравными, так как негр мог [приподнять] и нести Хрольва, куда ему хотелось. Берсерку хотелось сбросить Хрольва на землю, но тот всегда оставался на ногах. Этот негр был высок, как великан, огромен, как бык, и чёрен, как Хель[60]. У него были такие большие когти, что скорее напоминали железный гребень, нежели ногти человека. Вот понес он Хрольва к бревну, и хотелось негру сбросить его на дубину, но Хрольв так сильно толкнул его ногами, что оба они не устояли. Упал негр на спину, а под ним оказался камень, и сломал он себе позвоночник. Хрольв же быстро вскочил на ноги, схватил дубину и забил негра до смерти. Хрольв посинел и был весь в крови, и плоть отошла от его костей. Стюрлауг поблагодарил его за этот поединок.

С Франмаром также был человек с востока из Свитьод. Его звали Торд[61]. Он был высок и силен. Против него вышел Хравн[62] Хави[63], и начали они свой бой с обмена сильными ударами. Но закончилось тем, что Хравн пал от руки Торда.

Затем вперед вышел Ёкулль[64] и сказал: «Кто выйдет против меня?» Встал человек, которого звали Фрости[65], и сказал: «Было бы не очень разумно, если бы я вышел против тебя, ведь мороз делает ледник более крепким[66]. Они боролись долго, пока Ёкулль не пал от руки Фрости. Подумал Стюрлауг, что гибель двух его побратимов — это большая потеря. Но так уж они договорились, что никто никому не будет помогать.

Среди людей Франмара был один финн[67], которому выпало выйти против Свипуда. Они сошлись и стали бороться так сурово и энергично, что никто ничего не мог рассмотреть. Ни один из противников не поранил другого. А когда те, кто наблюдали за поединком, опять туда посмотрели, [то оказалось, что оба бойца] исчезли, но появились две собаки, злобно кусавшие друг друга. А [в тот момент,] когда все менее всего ожидали, собаки исчезли, и все люди услышали в воздухе сильный гул, и увидели люди, что в небе бьются два орла, терзая друг друга клювами так, что кровь капала на землю. И закончилось у них тем, что улетел один орел, а другой замертво упал на землю. Не смогли люди узнать, кто из них кто[68].

Франмар сказал Стюрлаугу: «А не следует ли нам помериться силой?» «Я готов», — говорит Стюрлауг. Вот бросают они под ноги плащ, и Стюрлауг обнажает тогда меч Вефреянаут. Но когда Франмар увидел его, то спросил: «Откуда у тебя Вефреянаут?» Стюрлауг говорит: «Не важно, откуда он взялся». Франмар сказал: «Если бы я знал об этом, я бы не вызвался биться с тобой, но и теперь я не очень испугался». Франмар объявляет условия поединка, и [оказалось, что] Стюрлауг должен ударить первым. Он ударил по шлему Франмара. Меч отскочил от шлема и попал по щиту, расколов его у заостренной части, и куски упали на землю. Острие меча разрезало кольчугу и задело кости, и тотчас кровь залила ему [Франмару] глаза, так что он не мог видеть, а глаза сильно распухли. Тогда Франмар нанес удар Стюрлаугу и разбил весь его щит. Стюрлауг вновь атаковал Франмара, и все прошло точно так же, и Франмар совсем обессилел. Он сел на землю и сказал: «Ты потому победил, что меч, который ты держишь в руке, полон яда и злобы. Отруби мне скорее голову, так как я не хочу жить в мучениях». Стюрлауг спросил: «Хотел бы ты, чтобы я сохранил тебе жизнь?» Франмар сказал: «Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты сохранил мне жизнь, хотя сейчас она угасает». Люди унесли его с острова в палатку, но было мало надежды [, что он выживет].

А когда это было сделано, послышался сильный грохот. И когда они вышли, [то оказалось,] что приехала в повозке Вефрея, которая спросила, как идут дела. Они ответили, что Франмар умирает. Старуха сказала: «Несите его наружу. Не важно, где он умрет». Так и было сделано, как она сказала. Стюрлауг спросил: «Позволишь ли ты, чтобы несколько человек поехали с тобой?» «Я не хочу», — говорит старуха. «Я хорошо езжу одна», — говорит она. Старуха увезла в повозке Франмара, а они остались. Прошла ночь. Наутро Стюрлауг готовится к поездке. Фрости подходит тогда к Стюрлаугу и говорит: «Я бы хотел поехать вместе с тобой и твоими побратимами». Стюрлауг говорит: «Я думаю, что это заменит Ёкулля, если ты встанешь на его место». Стал он [Фрости] побратимом Стюрлауга. Уезжают они все вместе и едут, не останавливаясь, пока не приезжают к Вефрее. Когда же они приехали к Вефрее, Свипуд и Франмар были во дворе, оба живы и здоровы. Пробыли они там ночь в добром расположении духа. Утром Вефрея сказала: «Мне бы хотелось, мой Стюрлауг, чтобы вы с Франмаром дали клятву и стали побратимами, потому что он во всех отношениях самый прекрасный человек». Стюрлауг говорит: «Тебе решать, что мне подойдет лучше всего». Вот дают они клятву в побратимстве. Каждый из них отомстит за другого, как если бы они были родными братьями.

После этого уехали они [и едут], пока не приехали туда, где жил ярл Хринг. Показалось им, что происходит что-то необычное. Палаты были полны людей. Пришел туда конунг Харальд с 400 воинами и собирался сжечь в доме[69] ярла Хринга и Асу Прекрасную. Вот увидели они, что всё [в доме] было охвачено огнем, а конунг Харальд поджигает весь хутор. Затем увидел Стюрлауг и его люди, что люди выходили из отверстия в земле, и поспешили туда, и узнали, что туда ушел ярл Хринг со всем своим войском, и была с ним также Аса Прекрасная. Их встреча была радостной.

А после этого поскакали они к конунгу туда, где он разжигал огонь. Все они были полностью вооружены, а кони их закованы в броню. Тогда сказал Стюрлауг: «Я бы предпочел, чтобы мы с тобой, конунг, встретились здесь, а не на море. Плохо, однако, что ты стал таким робким и сребролюбивым». Конунг говорит:

«Мне безразлична твоя клевета, но я скажу тебе, Стюрлауг, что ты не перестанешь бояться в этой стране, до тех пор, пока не привезешь мне Урархорн[70], который я давно потерял. Вместе с этим поручением я дам тебе прозвище. Ты будешь впредь называться Стюрлаугом Трудолюбивым[71]. И суждено будет тебе и твоим побратимам трудиться всю жизнь, в том случае если вы вернетесь назад, что маловероятно». Стюрлауг говорит: «Где мне искать его?» Конунг говорит: «Думай об этом сам». Стюрлауг говорит:

«Негоже мне ехать твоим посыльным, — говорит он, — но, поскольку ты предлагаешь мне трудное дело, я рискну своей жизнью». Решил конунг не вступать в битву с ними, так как ему показалось, что с побратимами будет тяжело справиться. Никто из них не пожелал другому добра на прощание, и с этим они расстались.

Стюрлауг и все остальные отправились на север в Наумудаль и оставались там всю зиму. Однажды Аса начала разговор со Стюрлаугом и сказала: «Тебе дано поручение». «Да, это так, — говорит он. — А что ты мне можешь посоветовать? Где мне искать этот рог?» Аса говорит: «Найди Вефрею, мою приемную Мать, и спроси у нее совета». И на следующий же день отправляются они из дому и скачут к Вефрее. Была она во дворе и сердечно приветствовала их. Они остались там ночевать, а наутро сказал Стюрлауг Вефрее: «Что ты можешь рассказать мне о роге, который зовется Урархорн?» Старуха сказала: «Об этом говорить я не только не могу, но и не хочу». Стюрлауг говорит: «Не знаешь ли ты кого-нибудь, кто может рассказать об этом, ибо мне это очень хочется узнать?» Вефрея говорит: «Мою сестру зовут Ярнгерд. Поезжай к ней и узнай, что она может сказать». Поскакали они прочь и ехали, не останавливаясь, пока не приехали туда, где правила Ярнгерд. Остались они там ночевать. Стюрлауг спросил, что она могла бы рассказать об Урархорне. Она говорит: «Я не могу ничего об этом сказать, но я знаю женщину, которая может знать». Стюрлауг спросил, кто она. «Мою сестру зовут Снэлауг[72]. Она замужем за Хрольвом, конунгом Хундингьяланда. Вам же не следует ехать туда, ибо эта поездка будет иметь большие последствия, если вы вообще вернетесь обратно». Поскакали тогда побратимы домой.

Нужно рассказать о том, что немного позднее готовится Стюрлауг к своей поездке, а с ним все побратимы, и было у них 100 человек и один корабль. Стюрлауг говорил с ярлом Хрингом и своим отцом. Просил их, пока он будет в походе, позаботиться об Асе и той части своего войска, которая с ними остается. Вот поплыли они на север мимо Халогаланда, и Финнмарка, и Васнеса, и вошли в залив Вастувик[73]. Встали они на якорь, провели там ночь и привели все в порядок. После этого бросили они жребий, и выпало Аки дежурить первую треть [ночи], Франмару — вторую, а Стюрлаугу — последнюю. А когда люди на судне заснули, все, кроме Аки, взял он лодку и погреб вдоль мыса. Он услышал, что по гравию кто-то шел. Тогда Аки сказал: «Кого мне приветствовать, мужчину или женщину?» Тогда ему ответили: «Без сомнения, это женщина». «Как зовут тебя, девушка?» — спрашивает Аки. «Меня зовут Торва[74], — отвечает она. «А кто в лодке?» «Меня зовут Аки», — говорит он. «Аки Ярнгердарсон не придет сюда», — говорит она. «Я этот человек», — говорит он. «Не хочешь ли ты заключить сделку со мной, мой Аки?» — говорит она. «А что это за сделка?» — говорит он. «Чтобы ты перевез меня на тот остров, что недалеко от суши. После смерти моего отца там осталось большое богатство, а нас — три сестры, и нужно разделить наследство между нами. Я хочу приехать раньше их. Я дам тебе два дня попутного ветра, когда он тебе будет нужнее всего»[75]. «Пусть так и будет», — говорит Аки. Вот входит она в лодку, а он гребет от берега. А когда он немного отплыл, она сказала: «Теперь я могу легко перейти вброд на сушу. А ты поезжай в добром здравии и благополучии, а я хорошо подготовлюсь». Вот подвернула она подол своего кожаного платья и ступила за борт, а Аки погреб назад к судну и разбудил Франмара. Сам же лег и быстро заснул.

Франмар сел в лодку и погреб к мысу. Он слышит, что по гравию кто-то идет по полосе отлива. Франмар спросил: «Кто там на суше, мужчина или женщина?» Ему ответили: «Без сомнения, это женщина». «Как зовут тебя, красавица?» — говорит он. «Меня зовут Хримильд[76], — отвечает она. — А как зовут тебя, мой юноша?» «Меня зовут Франмар», — говорит он. «Не пришел сюда Франмар, брат Коля Краппи», — говорит она. «Я этот человек», — говорит он. «Несхожи вы оба, — говорит она, — а не хочешь ли ты заключить сделку со мной?» «А что за сделка?» — говорит Франмар. Она ответила: «Ты отвезешь меня на тот остров, что находится недалеко от суши. После смерти моего отца осталось большое богатство, а нас — 3 сестры, между которыми нужно делить наследство, и я буду обделена, если я приду последней». Франмар говорит: «Дашь ли ты мне 2 дня попутного ветра?» «Так и сделаем», — говорит она. Тогда входит она в лодку, и подумал он, что лодка сильно осела, когда она вошла в нее. Она сказала: «Хочешь ли ты, чтобы я гребла вместе с тобой?» «Тебе не нужно делать этого», — говорит Франмар. Когда прошли треть расстояния, она сказала: «Дальше не нужно везти меня. К суше только узкие проходы, и я легко могу перейти вброд». Она ступила тогда за борт и пошла к острову. Франмар же вернулся к судну и разбудил Стюрлауга. Тот быстро вскочил на ноги, а Франмар лег спать.

Стюрлауг сел в лодку и погреб к мысу. А когда он пришел к северной части мыса, услышал он, что по гравию кто-то идет, и увидел, что при ходьбе из гравия вылетали искры. У этого Кикуенди[77] в руке была алебарда[78]. Ему показалось, что оружие, с которым шло это чудовище[79], было не совсем обычным. Стюрлауг спросил: «Кого мне приветствовать, женщину или мужчину?» Она отвечает: «Ты, должно быть, абсолютный глупец, если ты не знаешь, кого ты [перед собой] видишь: молодую девушку или мужчину». Стюрлауг сказал: «Как зовут тебя, дорогая?» «Хорнневья[80] зовут меня, — говорит она. — А как зовут тебя?» «Меня зовут Стюрлауг», — говорит он. «Сюда не придет Стюрлауг Трудолюбивый», — говорит она. «Я и есть тот самый человек», — говорит он. «Кто из людей с тобой в походе? — говорит она. — «Есть ли здесь с тобой некий Хрольв Невья?» «Есть», — отвечает он. «Говорят, — произносит она, — что из всех людей у него самый уродливый нос[81]». «Это похоже на правду», — говорит Стюрлауг. «Это уже хорошо, — сказала она. — Не хочешь ли ты со мной заключить сделку?» «А что это за сделка?» — говорит он. «Я хочу, чтобы ты привел Хрольва Невья ко мне, чтобы я могла увидеть его фигуру и лицо, так как мне много рассказывали о его внешности. За это я дам тебе тот драгоценный предмет, что я держу в своей руке, и это алебарда». Стюрлауг говорит:

«Что же особенного в том, что у тебя есть и что ты предлагаешь мне?» Она сказала: «Она перерубает все, по чему ударяет. Она может стать такой маленькой, что ты сможешь прикрепить ее к своей одежде, как булавку. Куда бы ты ни пришел, с ней ты сможешь завоевать столько, сколько хочешь и сколько тебе нужно». Стюрлауг сказал: «Эта сделка состоится».

Отправляется теперь Стюрлауг к своему побратиму, будит Хрольва Невья и просит его пойти вместе с ним. Вот идут они на гору, под которой стояла старуха. Хрольв сел на выступ скалы и свесил ноги. Одет он был так: была на нем шуба из козлиной шкуры, а телячья шкура была натянута на голову, из середины которой прямо вверх торчал хвост. Его лицо было вымазано сажей, так что видны были одни глаза. В рот была вставлена палка так, что щеки раздулись, как большие мячи. На лоб он прикрепил себе рог быка, а каждую ногу вставил в его шкуру. Подготовившись таким образом, он сидел на скале и смотрел на ярко сиявшую луну.

После этого отправился Стюрлауг на встречу с Хорнневьей. Она его приветствовала хорошо и сказала: «Где же Хрольв, мой Стюрлауг?» Он говорит: «Взгляни вверх на скалу над тобой и посмотри, где он сидит». Она быстро повернулась и увидела, куда тот пришел. Она прикрыла рукой глаза, внимательно посмотрела и сказала: «Верно то, — говорит она, — что ты достойный человек, и ничего не было преувеличено в рассказах об этом человеке, который так славен». Тут она принялась увеличиваться в росте и достала до скалы, но его так отчетливо и не увидела. Тогда она сказала: «Я не могу здесь сказать ничего, кроме того, что будет счастлива та женщина, которая будет с этим мужчиной». Вот видит Стюрлауг, что она вот-вот схватит его [Хрольва] за ногу, но он этого не стал дожидаться. Он выпрыгнул из лодки, вскочил на камень и ударил ее алебардой, так что та застряла в ее теле. Она упала поверх него, но он тотчас нырнул и под водой выплыл из-под нее, а лодка опрокинулась. Тут она рассталась с жизнью, а он выправил лодку. Когда все закончилось, отправляются они к своим сотоварищам и рассказывают им о том, что произошло. Те одобрили все, что было сделано.

После этого начал дуть попутный ветер, и с ним плывут они, пока не увидели землю. Она была покрыта густым лесом. Там был фьорд, в который они вошли и вдоль которого они проплыли. Остановились они в потаенном заливе и бросили там якорь. Солнце было в зените, и вышли они на берег. Стюрлауг сказал: «Как вы думаете, что это за земля, к которой мы приплыли?» Франмар говорит: «Как сказал Коль, мой брат, это Хундингьяланд[82]». «Трое из нас, Аки, Франмар и я, сойдут на землю, — сказал Стюрлауг. — А вы будете ждать нас здесь до тех пор, пока солнце третий раз не покажется на небе. Если же мы не вернемся, вы сами между собой решайте, как будете действовать».

Вот они втроем сошли на берег и пошли по густому лесу, оставляя при ходьбе метки на дубах. И наконец, они вышли из леса и увидели много больших деревень, городов и замков. Они видят один город, и [в нем] зал, значительно больше других. Они пошли туда, и там в дверях стояли мужчины, у которых подбородок сросся с грудью. Они лаяли, как собаки[83]. Они решили, что теперь они знают, куда пришли. Те не разрешили им войти. Стюрлауг достал Хорнневьянаут и разрубил охранника на две части, а его побратим убил другого.

После этого входят побратимы в зал и встают на внешней части пола в зале. Аки видит, что на возвышении сидят женщины, среди которых выделялась одна, так как она была значительно прекраснее остальных. Аки узнал эту женщину по рассказам своей матери. Идет [он] к возвышению, поднимается по ступеням, обнимает ее за шею обеими руками и говорит: «Желаю тебе здравствовать, родственница». Она приняла его приветствие хорошо. Конунг Хундольв[84] видит это и чувствует себя оскорбленным, так как он не мог видеть, как другой мужчина проявляет интерес к его королеве; и можно себе представить, как он был разъярен, когда какой-то чужеземец бросился ей на шею и поцеловал ее у него на глазах. Конунг оттолкнул столы и позвал свою стражу. Затрубили в трубы на всех улицах. Аки сказал: «Я пришел сюда, чтобы встретиться с тобой, соплеменница, и чтобы ты рассказала мне, что ты знаешь об Урархорне, или о том, где его искать». Она спросила: «Кто эти люди?» Они назвали свои имена. Она сказала: «Плохо, что вы сюда пришли, потому что все считают, что все вы погибли, и поэтому нет необходимости рассказывать тебе об Урархорне». Аки сказал: «Даже если бы мы были тотчас убиты, нам кажется, что лучше бы нам было узнать всё, что ты можешь рассказать нам об этом роге». Она говорит: «Нужно начать с того, что в Бьярмаланде[85] стоит большой храм[86]. Посвященный Тору[87] и Одину[88], Фригг[89] и Фрейе[90], он искусно сделан из дорогого дерева. [Одни] двери храма смотрят на северо-запад, а другие — на юго-запад. Там внутри Тор и Один, а перед ними на столе лежит Урархорн, с виду блестящий, как золото. Но пусть Стюрлауг пойдет в храм один, потому что для него одного это пройдет удачно[91]; но пусть он все же не дотрагивается голыми руками до рога, потому что тот полон яда и колдовства. Однако немного пользы будет от того, что вы это узнали, так как все вы обречены на смерть, а для таких храбрых людей, как вы, побратимы, потеря жизни — это большая потеря». Стюрлауг сказал: «Вот хундинги и узнают, погибнем ли мы. И хотя нас немного, прольется их кровь». В это время в зал ворвались хундинги, все в полном вооружении, и решительно напали на них. Но они защищались хорошо и отважно и убили 30 человек, прежде чем были захвачены. И была с них сорвана вся одежда, кроме льняных брюк. Их вывели из зала, стегая плетьми и покалывая остриями копий, и повели в лес. Они пришли на открытое место. Там были два больших камня, пустые внутри. Их посадили в меньший камень, а большим привалили поверх него. Было решено, что там они умрут с голода. Камни эти стояли на пустоши. Теперь хундинги ушли, решив, что они хорошо отомстили за свое бесчестие[92].

Теперь нужно рассказать о том, как Стюрлауг и его люди сидят в камне. Стюрлауг сказал: «Что думаете вы о нашем положении?» Они посчитали большой удачей, что все они остались невредимы. Стюрлауг сказал: «Что прицепилось мне к икре ноги, когда с нас срывали одежду?» Он дотянулся рукой и обнаружил там что-то маленькое, железное, вроде булавки. Оказалось, что это его алебарда. Он сказал, что она станет большой настолько, чтобы ему было удобно сокрушить все, что понадобится, и вскоре она увеличилась в размере. Он бил по камню, пока он сам и все остальные не выбрались из него[93]; побежали они к своим сотоварищам. Была там радостная встреча с ними.

Готовятся они отплыть и продвигаются вдоль фьорда. Аки сказал: «Я думаю, что никогда прежде мне не был нужен попутный ветер[94] так, как сейчас». Тут тотчас подул попутный ветер, и плыли они, до тех пор пока не приплыли к Бьярмаланду, и дальше по реке Вине[95]. Они осмотрели землю вверх по западному [берегу] реки, так как там была равнина, и там был храм[96], так сиявший, что его блеск, казалось, озарял всю равнину, так как был он украшен золотом и драгоценными камнями[97]. Стюрлауг сказал: «Давайте изменим положение нашего корабля так, чтобы корма смотрела на землю, и пусть один канат лежит на земле, [на случай] если нам понадобится отплыть быстро, и пусть шесты будут снаружи [судна]; будем готовы ко всему. А мы, Франмар и я, пойдем на берег».

Вот сходят они с Хрольвом Невья на землю и [идут] к храму. И когда они подошли к храму, то [оказалось], что двери у него устроены так, как им было рассказано[98]. Они идут к тем дверям, что были с северо-западной стороны храма, так как только одни они были открыты. Тогда увидели они, что внутри у порога была яма, полная яда, а дальше за ней большая перекладина, в которую снизу было воткнуто лезвие меча[99], а в дверном проеме вокруг ямы [было выложено] ограждение, чтобы не могло быть испорчено убранство [храма], если яд выплеснется. И когда они подошли к дверям храма, то пришел туда Хрольв Невья. Стюрлауг спрашивает, почему он пришел. «Я не хотел лишать себя славы и [поэтому] иду в храм с тобой». «Здесь не на что надеяться, — говорит Стюрлауг, — один я пойду в храм». «Ты хочешь лишить других славы», — говорит Хрольв. «Мне это ни к чему», — говорит Стюрлауг. Вот смотрит он внутрь храма и видит, где на почетном месте на возвышении сидит Тор[100]. Прямо перед ним стоял стол, полный серебра. Видит он, что там дальше перед Тором на столе лежит Урархорн, такой сияющий, как если смотришь на золото. Он был полон яда[101]. Он увидел там висящие шахматные фигуры и доску, сделанные из светлого золота[102]. Сверкающие одеяния[103] и золотые кольца[104] были прикреплены к шестам. В храме было 30 женщин, среди которых выделялась одна. Она была огромной, как великан, темно-синей, как Хель, толстой, как кобыла, с огромным ртом, черными глазами и злобной на вид. Однако она была хорошо одета[105]. Она совершала обряд перед помостом Тора[106]. При виде Стюрлауга произнесены ею были следующие строки:

«Пришел сюда Стюрлауг
Трудолюбивый
искать рог
и множество колец.
Находятся здесь в роге
пожертвованные храму
золото и драгоценности.
У нас на уме гнев».

Тогда отвечает жрица храма: «И [он] никогда не уйдет отсюда живым, клянусь честью, раз я стою перед помостом [Тора]». И сказала:

«Он в царстве мертвых
будет наслаждаться покоем
и разное зло узнает.
Затем Стюрлауг
Трудолюбивый
точеными жерновами
будет раздроблен на куски.

И слишком много он о себе думает, если собирается наброситься и собрать в пригоршню кольца невесты. Хрольв Невья, гнездящийся возле него, так же неопасен, как удар соломинкой, и его я собираюсь съесть сегодня»[107].

После этого готовится Стюрлауг войти в храм, запрещая своему побратиму следовать за ним. Внутри храма стояли три плоские каменные плиты, такие высокие, что доходили до нижней части груди[108], а между ними были глубокие ямы, и нужно было перепрыгнуть через них, чтобы попасть туда, где стоял Урархорн. Вот подпрыгивает Стюрлауг, и далеко прыгает внутрь [храма] поверх всех каменных плит и, торопливо схватив рог со стола, отправляется в обратный путь, и никто ему не помешал. Жрица храма стоит, темно-синяя и вздувшаяся, и держит обоюдоострый меч. Ему показалось, что на лезвиях меча горел огонь. Она страшно кричит на него и скрежещет зубами, но все же она слишком потрясена [его поступком], чтобы решить [,что делать]. А когда Стюрлауг оказался возле каменных плит, то видит он, что Хрольв Невья прыгает над плитами внутрь [храма]. Поворачивает он [Хрольв] тотчас в сторону Тора и Одина, хватает шахматную доску, бросает ее себе в подол рубахи и прыгает дальше вдоль храма. Вот видит он, что жрица храма прыгает вслед за ним, скрежеща зубами. Он вспрыгивает на каменные плиты, надеясь с них выпрыгнуть наружу, но жрица храма внезапно хватает его за рубаху и поднимает его вверх, а затем бросает его вниз на каменные плиты, так что у него тотчас ломается позвоночник. Потерял свою жизнь Хрольв Невья с большим мужеством.

После этого прыгает жрица храма наружу и кричит так громко и так страшно, что эхо отозвалось в каждой скале, в каждом камне по всей округе. Она теперь видит, куда идет Стюрлауг, и преследует его, и с яростью бросается на него. Он защищается с учтивостью и мастерством. И вслед за этим видит Стюрлауг, что из леса выходит человек, другой и третий, а затем вышли люди со всех сторон[109]. Стюрлауг отступает, а она нападает [на него] с еще большей злобой, так как видит она, что приближаются люди. Он прыгает теперь на нее с [алебардой] Хорнневьянаут и вонзает в нее так, что острие вышло между лопаток. Она поворачивается так быстро, что он выпускает [из рук] алебарду и ждет, пока она умрет. Стюрлауг прыгает теперь на корабль и тотчас рубит якорный канат, а другие [люди] отталкиваются шестами. Но бьярмы с силой атаковали корабль Стюрлауга. Тогда сказал Франмар: «Я прошу, чтобы сейчас подул тот попутный ветер, что обещала мне Гримхильд». И тотчас подул попутный ветер [с такой силой], что натянулся каждый канат. Плывут [они] прочь, но бьярмы преследовали их, сколько могли, так что некоторые были унесены бурей, а некоторые погибли от оружия. Те, которые вернулись, решили, что они хорошо отомщены.

Стюрлауг и его люди уходят теперь в море, и ничего не рассказывается об их поездке, до тех пор пока они не приплывают в Вермаланд[110]. Сходят они на сушу и спрашивают, какие новости. Им было сказано, что ярл Хринг уехал в Свитьод. Затем идут они к конунгу Харальду, и входят в палаты конунга, и приветствовали его. Стюрлауг встал перед конунгом, а [в руках] держал Урархорн. Конунг сидел на высоком сиденье, распухший от ярости так, что не мог говорить. Стюрлауг говорит: «Вот я вернулся назад, конунг, из той поездки, откуда, думал ты, я не вернусь. И возьми этот рог, что я тебе привез». Конунг ничего не сказал и держал руки прижатыми [к телу]. Стюрлауг бросает тогда рог конунгу в нос так, что тотчас же хлынула кровь у него из носа, и у него были выбиты 4 зуба.

После того как это все произошло, отправился Стюрлауг на восток в Свитьод и нашел там ярла Хринга, своего тестя, и Асу, свою жену, и отца своего. В то время в Свиарики был конунг по имени Ингифрейр[111]. Стюрлауг и побратимы взялись охранять его государство. Грабили они в далеких землях, и побеждали они всегда, куда бы ни пришли. Так прошло 12 зим. Затем дал конунг Ингифрейр титул конунга Стюрлаугу, а вместе с ним и большое государство, а побратимы охраняли его.

Одним летом объявляет Стюрлауг о том, что он хочет отправиться в Бьярмаланд[112]. Собирает он тогда к себе большое войско. Приходят тогда к нему его побратимы. Но об их поездке ничего не говорится, до тех пор пока они не приходят в Бьярмаланд. Сжигают и палят они все, что могут, и совершают одно злодеяние за другим[113]. Раундольв[114], конунг бьярмов, узнал об этом и собирает тотчас войско, но было у него, однако, мало людей. И тотчас, как они встретились, завязалась у них тяжелейшая битва и [начались] жесточайшие бои[115]. Там можно было видеть множество сильных ударов, и расколотых щитов, и разрубленных кольчуг, и копий без древка, и много [воинов], упавших обезглавленными на землю. А закончилась эта битва тем, что там пал конунг Раундольв, а с ним и много воинов. А после этого великого деяния подчинил себе Стюрлауг весь Бьярмаланд. Получил он назад и алебарду Хорнневьянаут, и много другого добра.

А когда эта большая работа была закончена, то думает он готовить свое войско к походу в Хундингьяланд против конунга Хундольва. После этого готовит Стюрлауг свое войско к походу, и ничего больше не говорится, до тех пор пока они не приходят в Хундингьяланд. [Они] убивают людей, но берут добро и сжигают поселения везде, куда ни приходят[116]. Об этом узнает конунг Хундольв, собирает войско и тотчас идет против Стюрлауга, и как только они встречаются, сходятся в битве, сурово атакуя и нанося тяжелые удары. Стюрлауг часто проходит через их ряды. Окровавлены до плеч у него обе руки, наносящие тяжелые удары и повергающие многих [воинов] обезглавленными на землю, где их берут к себе демоны[117]. Рассказывается, что Стюрлауг видит, как конунг Хундольв наступает и поражает его людей с обеих сторон. Это сильно рассердило его. Идет он с обнаженным мечом Вефреянаут против конунга Хундольва, ударяет его по шлему мечом, и раскалываются прямо посередине и шлем, и череп, и одетое в кольчугу тело, и конь, а меч вошел в землю. Он и его побратимы свалили бесчисленных хундингов. Конунг Стюрлауг одержал там блестящую победу. Затем отправились они назад, и Снэлауг отправился с ними. Ничего больше не говорится, до тех пор пока они не приплыли домой в Свитьод.

Следующей зимой Стюрлауг давал большой пир во время йоля и пригласил к себе много важных людей. И когда в первый вечер йоля люди расселись по местам, встал Стюрлауг и сказал: «У всех людей принято находить разные новые забавы для развлечения тех, кто пришел. Я дам сейчас торжественный обет. Вот он каков: до третьего йоля[118] я узнаю, откуда произошел Урархорн, или я умру». Тогда встает Франмар и провозгласил обет, что он окажется в постели Ингибьёрг[119], дочери конунга Ингвара[120] на востоке в Гардах[121], и один раз поцелует ее или умрет. Сигхват Высокий дал обет следовать за побратимами повсюду, куда бы они ни отправились. Неизвестно, чтобы кто-то еще из присутствовавших дал обет. Прошел йоль, и ничего не произошло. А после вейцлы отправился каждый [из гостей] с хорошими дарами.

Рассказывается, что Стюрлауг отправился к Вефрее, и она приняла его хорошо. Он говорит ей о своем торжественном обете. Она высказала все свои советы о том, о чем дальше будет сказано. Вот прошло время, и все было спокойно.

Рассказывается, что однажды зовет он к себе Фрости и говорит ему: «Я думаю послать тебя с поручением». Тот спросил: «Что это будет?» «Ты поедешь на север в Финнмарк и положишь эту дощечку[122] [с рунами] на колени дочери конунга Снэ[123]». Он согласился поехать. После этого готовится Фрости к отъезду и берет [с собой] одежду купца. Плывет он, до тех пор пока не приходит на север в Финнмарк. [Предстает он] перед конунгом и приветствует его. Конунг принимает хорошо его слова и спрашивает, как его зовут. Он сказал, что зовут его Гест[124]. «И я хотел просить у тебя разрешения на зимовку». Он не был любопытен к тому, что происходит. Он сказал, что так и будет. Пробыл он там зиму, и конунг относился к нему хорошо.

Вблизи палат конунга стоял отдельный домик, окруженный таким высоким забором, что только летящая птица могла через него перебраться. Постоянно сидит Фрости около деревянного забора в ожидании увидеть Мьёлль[125], дочь конунга, но это никогда не удавалось. Прошла зима, и ничего не произошло.

Однажды, когда люди играли в игры перед конунгом, идет Фрости к деревянной ограде и видит, что открыты и ограда, и домик. Он входит внутрь и видит, что там на стуле сидит женщина и причесывается золотым гребнем. Волосы лежали на подушках возле нее, прекрасные, как шелк или недавно убранная солома. Видит он теперь ее лицо, и подумал он, что он никогда не видел женщины прекраснее этой. Он не мог оставаться спокойным, так как он не смог добиться того, чего хотел. Тогда он берет дощечку и бросает ей на колени. Она отводит от себя волосы, берет дощечку и смотрит. А когда она посмотрела и прочла, смотрит она в сторону деревянной ограды, посмотрела туда и, казалось, осталась довольной тем, что было вырезано на дощечке. В это время в домик вошли служанки, а Гест ушел домой в палаты. Не мог он ни есть, ни спать из-за мыслей о том, что происходило во время его поездки. А когда все люди спали, [кто-то] дотронулся до груди Фрости. Он провел вверх по руке. Из ладони выпало золотое кольцо. Он встает и выходит наружу. Туда пришла Мьёлль, дочь конунга, и спросила: «Правда ли то, что вырезано на дощечке?» — говорит она. «Да, это правда»,— сказал он. Она сказала: «Это мы решили вместе со Стюрлаугом, потому что под земным солнцем нет больше человека, которого я бы ценила больше [,чем его]. Я бы охотно стала его наложницей, если бы он этого захотел. Я бы не стала скрывать любовь, а отдала бы ему объятия и скромную нежность, поцелуи и близость». «Все это он примет с нежностью, — говорит он, — если ты приедешь к нему». «Ты приготовился [к отъезду], мой Фрости?» — говорит она. «Я давно уже готов», — говорит он. Идет она тогда к дверям палат [конунга] и о чем-то там недолго разговаривает, прежде чем уехать.

После этого уходят они вдвоем, и Фрости едва поспевает за ней. Тогда она сказала: «Ты очень медлителен, мой Фрости, держись за мой пояс». Ему показалось, что они летели по ветру, — так быстро она шла. И ничего не рассказывается об их поездке, пока они не прибыли в Свитьод. Затем женщины увели Мьёлль, Дочь конунга, в свой домик, а Фрости находит Стюрлауга и рассказывает ему обо всем, что там произошло. Стюрлауг сказал: «Вот и пришла лисица в нору, потому что теперь ты устроишь ей свадьбу и пойдешь в моих лучших украшениях. Она подумает, что это я, потому что мы с тобой во всем похожи». Фрости говорит: «Я сделаю так, как ты решил». Тогда сказал Стюрлауг: «Я хочу, Фрости, чтобы затем ты лег в постель рядом с Мьёлль, дочерью конунга, чтобы спросить у нее, откуда произошел Урархорн, так как она одна знает это. А я буду стоять за пологом, пока вы об этом разговариваете». Он сказал, что так и будет сделано. Вот, надев великолепные украшения, идет он в палаты, окруженный людьми, и садится на высокое сиденье, и думают все, что это Стюрлауг. Мьёлль радостно смотрит на жениха и думает, что все хорошо подготовлено.

Когда вечер подходил к концу, их отвели в постель. И тотчас, как они легли в постель, поворачивается невеста к жениху и говорит с ним. Фрости сказал: «Как ты думаешь, чем обернулось твое решение?» «Я думаю сейчас, что исполняется мое желание, мой Стюрлауг, — говорит она. — А что ты думаешь?» «И я думаю так же, — говорит он. — Но есть одно, о чем мне хотелось бы услышать от тебя». «Что это?» — говорит она. «Это связано с тем, что я дал торжественный обет узнать, откуда произошел Урархорн». «Это я могу тебе рассказать, — говорит она. — Сначала нужно рассказать о том, что конунг Харальд грабил во многих странах и всегда побеждал повсюду, куда бы ни пришел. И во всех тех странах начинался голод, а особенно в Бьярмаланде, где погибали и скот, и люди. Тогда взяли они одно животное, стали поклоняться ему и назвали его Ур[126]. Оно широко разевало пасть, а они бросали туда золото и серебро. Они сделали его таким сильным, что стало оно больше и злее всех зверей. Тогда принялось оно пожирать и людей, и скот, и все подчинило себе и опустошило всё к западу от реки Вины, так что ни одно существо не спаслось. Не находилось героя, который бы отважился выйти против этого зверя, пока конунг Харальд не услышал эту новость, [а также и то,] что сулило это много денег. И держит он курс туда с 300 кораблями, и пришел к Бьярмаланду. Случилось так, что [однажды] спал конунг Харальд. Подошла к нему женщина, выглядевшая величественно. Она сказала конунгу: «Лежишь ты здесь и думаешь победить нашего зверя, который зовется Ур». Конунг сказал: «Как зовут тебя?» «Меня зовут Годрид[127], — говорит она, — и живу я недалеко отсюда, вверх по берегу. А ты мог бы воспользоваться моим советом. Пойди утром вверх по берегу с половиной твоего войска. Тогда ты увидишь зверя. Он испугается такого множества людей и бросится к морю. Тогда тебе нужно спешить со всем своим войском, взяв большое дерево, и ударить им его. Зверь прыгнет в море. Тогда Гейррейд[128] поднимется из моря и, нырнув, ударит его, и будет удерживать его внизу, до тех пор пока оно не всплывет мертвым. Тогда ты возьмешь зверя. Но хочу я, — говорит она, — получить с этого зверя одну драгоценность, а именно — рог, который торчит из его головы». «Так и будет», — сказал конунг. Прошла ночь, и произошло все так, как она сказала, и они победили зверя. Тогда туда пришла та женщина и взяла рог, тот самый рог, который ты, мой Стюрлауг, искал в храме в Бьярмаланде. Вот я рассказала тебе, откуда произошел рог». Он говорит: «Ты это хорошо сделала». И после этого они засыпают, а Стюрлауг уходит. В домике же разожжен огонь, и сгорел он дотла. Фрости и Мьёлль расстались с жизнью. А было это сделано по совету Вефреи, потому что была она [Мьёлль] так искусна в колдовстве, что могла она тотчас заколдовать их всех, если бы она узнала, как с ней поступили.

Далее нужно рассказать о том, что конунг Стюрлауг и Аки посылают Сигхвата Высокого на восток в Гардарики[129] сватать Ингибьёрг, дочь конунга. Он плывет из страны с 10 кораблями. Ему сопутствуют попутный ветер и отвага, пока он не приходит в Гардарики, и идет к конунгу, и хорошо и с уважением приветствует его. Конунг принял его слова хорошо и спросил, кто он. Он говорит: «Меня зовут Сигхват, а приехал я за тем, чтобы сватать Ингибьёрг, твою дочь, замуж за Аки, моего побратима». Конунг говорит: «Вы, побратимы, много на себя берете и считаете себя выше конунга, если вы думаете, что я выброшу богатство и женщину, земли и свободных людей, отдав рабам Стюрлауга свою дочь. Пусть их схватят, и будут они висеть на самом высоком крючке». Сигхват возвращается на корабль и просит своих людей отплыть как можно быстрее. Вот они снимаются с якоря и плывут, пока не прибывают домой, и рассказывают Стюрлаугу, что произошло. Они, Стюрлауг и его побратимы, быстро собираются, созывают к себе войско и плывут на восток к Гардаланду[130]. Конунг Стюрлауг захватил конунга Дага[131], потому что у того не было [достаточно] войска против них, и предоставил ему две возможности: либо он должен будет отдать Аки в жены свою дочь, либо умрет. А так как конунг Даг оказался побежденным, то выбрал он то, чтобы отдать Аки в жены свою дочь. Аки обручается с Ингибьёрг, и вслед за этим идут приготовления к вейцле. И женится Аки на Ингибьёрг, дочери конунга, и впоследствии живет он там, и больше его не будет в этой саге. Затем отправляется Стюрлауг домой в свое государство и живет спокойно.

Теперь нужно рассказать о том, что Франмар хочет исполнить свой обет. Он готовится теперь к поездке из страны, и, отплывая из Свитьода, имел он 60 кораблей. Держит он курс на Аустрвег[132] и грабит во многих странах, и направляет войско к Альдейгьюборгу[133]. Там правил конунг Ингвар. Он был мудрым человеком и большим хёвдингом. Его дочь звали Ингибьёрг. Внешностью она была красивее любой женщины, быстра умом, хороший лекарь[134]. Многие люди обращались к ней [за помощью]. Рассказывали, что она сама должна была себе выбрать супруга. Многие сватались к ней, и всех она отвергла. Франмар послал людей в Альдейгьюборг к конунгу Ингвару сватать себе его дочь в жены. Конунг дал им ответ, что он созовет тинг и пригласит людей. Приглашает он [и их] прийти туда, «и она сама выберет себе мужа».

Вот Франмар ждет там, и назвался он именем, Снэколь[135]. Вот наступил день, когда должен был состояться тинг. Надевает Франмар все королевские украшения и отправляется на тинг с большим войском. Он велел принести себе сиденье. Конунг Ингвар пришел туда с большим войском и многочисленными советниками. Конунг спрашивает, кто этот человек, который так важно выглядит. «Мое имя Снэколь, — говорит он, — и приехал я сюда к тебе, чтобы посватать твою дочь». Конунг говорит: «Где находятся твои земли или подданные, большое богатство или слава?» «Я думаю всё приобрести, — говорит Франмар, — если я породнюсь с тобой». Конунг говорит: «Разве ты не знаешь того, что она сама выберет себе мужа?» «Я об этом слышал», — говорит Франмар. Тогда послали за Ингибьёрг, и когда она пришла на тинг, приветствовала она своего отца. Он принял ее хорошо и сказал: «Тебе, дочь моя, следует приветствовать жениха». «Кто он?» — говорит она. «Его зовут Снэколь», — говорит конунг. «Может быть, и так», — говорит она. Подходит она к этому высокому и прекрасному человеку, смотрит на него некоторое время и затем, улыбаясь, сказала: «Ты — достойный человек, — говорит она, — даже если вы, побратимы, и считаете себя выше конунга. Я точно узнала тебя, Франмар, — говорит она, — и тебе не нужно прятаться передо мной». И после этого был закрыт тинг.

И пошел Франмар к кораблям, и держат они [курс] на те острова, что лежали недалеко от материка. Там велел Франмар разбить палатки на своих кораблях. Затем надел Франмар одежду купца, идет в палаты конунга и просит себе пристанища на зиму. Конунг позволяет это ему, а он назвался именем Гест. Часто сидел он, ожидая [случая] войти в домик, [где жили женщины,] но это ему никогда не удавалось.

Так продолжалось до одного дня, когда он отошел от палат и [пошел] по какой-то дорожке. Он услышал человеческую речь, доносившуюся снизу из земли около него. Увидел он вход в подземное жилище. Спускается он вниз и видит, что там были 3 колдуна[136]. Он сказал: «Хорошо, что я вас нашел. Я расскажу о вас»[137]. Они говорят: «Не делай этого, Франмар, а мы станем помогать тебе любыми способами добиваться всего, чего ты хочешь». «Вы наведете на меня проказу, но я тотчас исцелюсь, как захочу». «Так и будет, — говорят они. — И сделать это для нас не составляет труда». Тогда изменили они все его тело так, что от пяток до шеи у него ничего не было, кроме струпьев. Теперь уходит он, [идет] к домику дочери конунга и садится около деревянной ограды. Ингибьёрг, дочь конунга, послала свою служанку в палаты, и когда та видит этого убогого человека, возвращается она назад, чтобы рассказать дочери конунга эту новость: «и он нуждается в твоей жалости». Идут они туда вдвоем, и долго пристально смотрела дочь конунга на этого человека, который был так жалок, что они никогда подобного раньше не видели. «Этот человек на вид убог и сильно болен, но тебе придется больше потрудиться, чтобы провести меня, потому что я узнала тебя, Франмар. Каким бы больным ты ни притворился, твои глаза здоровы». Идет она к своему домику, а Франмар пошел назад к колдунам, и снимают они с него ту дурную болезнь. Уходит он теперь и никогда больше об этом не думает.

Идет он в лес, и дальше по какой-то дороге. Видит он, что навстречу ему идет человек высокого роста и держит обе руки у живота. Он был в кольчуге, и шлем на голове, а перевязь висела прямо на груди. Это шел Гуторм, его побратим. Они обрадовались встрече. Франмар спрашивает, откуда он идет. Тот сказал, что сражался с викингом Снэколем и потерял там и людей, и богатство, а сам вплавь ушел. «А как далеко еще до домика дочери конунга?» Франмар говорит: «Туда день пути». «Это очень далеко», — говорит Гуторм. Франмар говорит: «Как долго ты уже так идешь?» Тот говорит: «2 дня до того, как мы встретились». Франмар сказал: «Как по-разному у нас получилось. Я печалюсь о девушке, о том, что ее не получил, хотя я и приложил к этому усилия, а ты идешь, и можно видеть, что наружу высовываются твои внутренности. И я хотел бы, чтобы ты снял с меня этот позор, если она примет тебя». «Я так и сделаю, если смогу», — говорит он.

Идут они теперь по той самой дороге, по которой раньше прошел Франмар, пока они не пришли к деревянной ограде. И было мало надежды, [что их примут,] даже у Гуторма. Когда они пришли, Франмар ушел прочь. В это время одна служанка вышла по своим делам во двор и увидела человека, у которого внутренности висели наружу. Спешит она обратно в домик и говорит дочери конунга, с чем пришел этот человек. Дочь конунга быстро встает и [со служанками] подходит к воротам, а всего их 12 человек. Смотрит дочь конунга на этого убогого человека и видит, что он был так изранен, что наружу висели его внутренности. Она спросила, как его имя. Он ответил, что зовут его Гуторм. «Ты побратим конунга Стюрлауга?» — говорит она. «Да, я тот самый человек», — говорит он. «Откуда ты пришел?», — говорит она. «Из сражения, — говорит он, — и хотел бы я попросить, чтобы ты оказала мне помощь». Она говорит: «Чем еще я могу быть ближе к Стюрлаугу, как не лечением его побратима! Но не обмани меня». После этого несут они его в домик. У дочери конунга была небольшая больница, где было приятно находиться [и ощущать] женскую ласку и сострадание[138]. Он пробыл в больнице некоторое время. О нем хорошо заботились. Дочь конунга подолгу была возле него и умело лечила его.

Случилось так, что однажды конунг посылает за своей дочерью, и она тотчас вышла и пришла со своими служанками в палаты. И остался домик открытым, и ограда и ворота не были заперты. Франмар находился рядом, и идет туда Гуторм, и приводит Франмара в домик и в лечебницу, и тот встает за пологом. День идет к концу, когда дочь конунга приходит в домик. Тотчас идет она к Гуторму и осматривает его раны, которые хорошо заживали. «Ты сегодня выходил, — говорит она. — Ты станешь меня обманывать». В то время как они так беседуют, Франмар выходит из-за полога, берет ее одной рукой за подбородок, а другой — за шею, и один раз целует ее, если не больше. А она очень рассердилась и просит их уйти прочь. «Я не хочу видеть, как рас убьют на моих глазах. Гуторм пробыл здесь некоторое время, и только благодаря Стюрлаугу я, даже рассердившись, сохраню вам жизнь, потому что я к нему очень хорошо отношусь». Они поступают теперь так, как она сказала. Тотчас уходит Франмар и идет к своим кораблям. Держат курс они теперь в Свитьод и рассказывают конунгу Стюрлаугу, как обстоят дела. Просят они у него помощи войском.

Он [это] одобрил и велит собрать войско по всему своему государству. Снарядил он 300 кораблей, хорошо оснащенных во всех отношениях. Затем они держат курс на Гардарики с большой пышностью и в добром настроении. Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они ни шли по стране. Убивают людей и скот. И так продолжаюсь уже некоторое время, когда узнают они о сборе войск. Когда Снэколь и Хвитсерк[139] узнают об этом, готовятся они к поединку. Как только они встретились, завязалась тяжелейшая битва, и одна сторона атаковала другую. Стюрлауг, как обычно, вышел, не прикрывшись [доспехами]. Побратимы сражались с большой доблестью и смелостью. Битва продолжалась три дня с большими потерями людей. В этой битве пали от руки Стюрлауга конунг Ингвар и Снэколь, а Хвитсерк со многими своими людьми спасся бегством. Стюрлауг велит тогда поднять щит мира[140] и идет к Альдейгьюборгу со всем войском. И в их войске были радость и веселье. Весь город был в их власти, а также и все люди, что были в городе.

Затем Стюрлауг отдал в жены Франмару Ингибьёрг, дочь конунга. Вейцла была достойной, по всем правилам. А когда закончилась вейцла, все были отпущены домой с богатыми дарами. Каждый уехал домой к своим семьям. Стюрлауг отдал тогда во власть Франмара город Альдейгью[141] и все то государство, которым владел конунг Ингвар, и дал ему титул конунга. Франмар теперь обосновался и правит своим государством, советуясь с лучшими людьми, что были в стране. От Франмара и Ингибьёрг пошел большой род и много знатных людей, но я не могу останавливаться на этом.

После этого отправляется Стюрлауг назад в Свитьод, обосновывается в своем государстве и совершает много подвигов. Все время Стюрлауг был в мире с тронным конунгом в Свитьоде. Считал его конунг закаленным во всех испытаниях. Стюрлауг и его побратим сохраняли дружбу все время, пока были живы. У них с Асой было два сына. Звали одного Хеминг, другого — Ингольв. Они оба были людьми высокими, подающими надежды и обучились искусствам в раннем возрасте. Они оба стали конунгами после своего отца. Стюрлауг умер от старости во времена конунга Фридфроди[142], и на этом сага подошла к концу. А я хотел бы нас всех предоставить богу. Здесь заканчиваем мы этот рассказ.
                                                                                                                  Редакция B
Фрагмент 1

Королева сказала: «Нелегко будет получить этот рог, даже если ты и знаешь, где он спрятан. На восточной окраине Бьярмаланда стоит храм для жертвоприношений, окруженный стеной и построенный из мрамора. Там правит великаноподобная жрица, в колдовстве искусная лучше любой великанши настолько, что я в нескольких словах и не могу рассказать. Ей прислуживают 30 великанш. Храм полон золота и драгоценных камней, которые жрица украла у разных конунгов, так как она за короткое время проносится из одного края света в другой. Богатств, подобных тем, что там собраны, нигде нельзя найти, даже в Арабии. Там находится рог, который ты ищешь: у нее на столе вместе с другими драгоценными предметами, но так устроено [там], что никто не может войти в храм, не пострадав [при этом], так как прямо при входе в дверь [установлены] шесть балок, покрытых лезвиями мечей. Каждый, кто встанет под ними, тотчас умрет. А под балками находится ров, наполненный кипящим ядом со смолой и серой. Поэтому для тебя очень рискованно отважиться приблизиться к жрице, но тебя ждет большая удача. Я тебе советую, чтобы никто не входил в храм, кроме одного Стурлауга, так как любой другой из твоих людей, кто отважится, наверняка умрет. И идите в храм втроем, а всех остальных людей оставь на корабле. Трап пусть будет спущен на землю, и удастся тебе уйти невредимым из храма. Поспеши скорее на корабль и проси своих людей держать всё наготове, чтобы смог ты сразу же выйти в море. А в храм тебе нужно пойти в полдень, когда великанши заняты приемом пищи. И не допусти, чтобы они увидели твое замешательство, когда ты придешь в храм. Входи [туда] решительно. Но я не могу тебе посоветовать, как пройти под балками. Если ты не сделаешь этого с твоей славой и смелостью, значит, это невыполнимо». На этом закончила королева свой рассказ и затем предложила пройти в зал. Но Стурлауг ответил, что не принимает приглашения, и поблагодарил королеву за ее рассказ.
Фрагмент 2

Вот велит Стурлауг перевязать раны Хрольву и Фрамару и плывет кратчайшим путем к Бьярмаланду. И не было там ни дома, ни поселений. Не показалось им, чтобы та земля была заселена. Но когда они проплыли некоторое время вдоль берега, увидели они, что стоял там очень высокий и огромный дом. Пристает там Стурлауг к берегу и велит держать корабль наготове, да просит своих людей так вести себя, как сказала им раньше королева. Затем сходит он на сушу только с Фрамаром и Хрольвом, и направляются они к храму. Было это в одиннадцатом часу дня. Увидели они, что храм был очень большим и построен из белого золота и драгоценных камней. Увидели они, что храм открыт. Никогда не видели они подобного дома в Нордлёндах. Показалось им, что все внутри сияло и сверкало, так что нигде не было даже тени. Там внутри увидели они камни карбункул и смарагд, а также другие драгоценные камни. Там увидели они стол, какому подобает быть у конунга, покрытый дорогой материей и [заставленный] разнообразными драгоценными сосудами из золота и драгоценных камней. Там видит Стурлауг рог, за которым он был послан. За столом беседовали 30 великанш, а жрица была в центре. Они [викинги] не могли понять, была ли она в образе человека или какого-то другого существа. Всем им показалось, что на вид она была хуже, чем можно выразить словами. Увидели они, что жрица и все остальные [великанши] принимали пищу. Без колебаний идет Стурлауг к дверям храма, обнажает меч Вефреянаут; вонзив острие меча в балку храма, он повисает на мече и, как стрела, пролетает внутрь над всеми балками. Приземлился он прямо на стол и схватил рог, а заодно и золотой сосуд с четырьмя драгоценными камнями. Все те, кто там находился, были так изумлены отвагой Стурлауга, что не сдвинулись с места. Затем вновь вонзает Стурлауг острие меча в балку и перелетает над всеми балками [к выходу из храма]. Увидев это, Хрольв не пожелал уступить Стурлаугу [в храбрости]; прыгает и он над балками к столу и хватает драгоценную шахматную доску, сделанную из чистого золота. Собирается Хрольв теперь прыгнуть обратно к дверям, как можно скорее: вонзает [он] меч и думает, как раньше, прыгнуть над балками. Но в это время жрица принялась громко выть на разные голоса, как бешеный волк, и сказала она, что Хрольв теперь должен поплатиться за то, что вторгся к ней и украл драгоценные предметы. Пронеслась она тогда над столом так быстро, как стрела может пролететь, и оказалась около Хрольва в тот момент, когда он собирался перепрыгнуть через балки. Не ожидавший нападения, Хрольв не был готов защищаться. Со всей жестокостью схватила его жрица, перевернула его спиной и затем сломала ему шею. Там отдал Хрольв свою жизнь. Когда увидел это Стурлауг, сказал он Фрамару: «Вот пошло всё не так, как я хотел. Придется нам, однако, оставить все, как есть. Не нужно ждать встречи с этими великаншами, поэтому следует нам возвращаться назад как можно скорее, и кажется мне, что не нужно ожидать ничего хорошего. А если случится, что жрица нападет на нас, ты встанешь позади меня. Я же буду обороняться так долго, насколько хватит возможностей. И если ты отступишь, я последую за тобой, но следи, чтобы между нами не увеличивалось расстояние». Фрамар ответил, что все будет так, как тот сказал. Теперь расскажем о том, что жрица выбежала из храма, призывая всех тех, кто был в нем, вооружиться и схватить мерзких мошенников. В храме стоял такой шум и переполох, что, казалось, вся земля дрожала, как на натянутой нити. А жрица бросилась туда, где стоял Стурлауг, ошеломивший их тем, что разбрызгивал на них так много яда [из рва], что все их одежды растворились. Расстался бы Стурлауг здесь с жизнью, если бы его плащ его не предохранил. Он отходил и оборонялся мечом, но это не помогало. Подумал Стурлауг, что лучше отступить, так как она [жрица] еще неистовее изрыгала огонь, яд и невиданные стрелы. Внезапно настала такая темнота, что ни один не мог видеть другого. Вся земля содрогалась от этих чудес. Жрица то поднималась в воздух, то спускалась на землю. Превращалась она в разнообразных чудовищ. Стурлауг и Фрамар бежали оттуда изо всех сил. Думалось Стурлаугу при виде происходившего, что если это еще продлится, то смерть их неминуема. Вот они подошли уже к морю. Видит он, что приближается та великанша, что прислуживала жрице, выкрикивающая в ярости злобные проклятия. Они все держали шесты или колья с железными наконечниками, а в землю они погружались до колен. В это время жрица приблизилась к Стурлаугу, держа в одной руке меч, а в другой — железный прут. Он видел, что с каждым ее ударом его смерть приближалась, так как чем дольше она нападала, тем яростнее она становилась. Великанши подходили к ним все ближе. А Стурлауг уже совсем обессилел от огня и яда, от ударов, нанесенных жрицей. Тогда метнул он в пасть жрицы алебарду. Вышла алебарда наружу через затылок. От удара падает она [жрица] на спину, издавая дикий вой и сотрясаясь так, будто вся земля раскачивается, как море в бурю. Стурлауг и Фрамар убежали и взошли по трапу [на судно]. А когда они оказались на корабле, велел Стурлауг поднять якорь и расправить паруса. Затем он сказал: «Если Глама сдержит свое обещание дать мне ветер, то мне никогда не был он более нужен, чем сейчас». Тогда задул сильный попутный ветер, помогавший, казалось, обоим рядам весел и отзывавшийся в каждом канате. Он дул безостановочно восемь дней. Плыли они до тех пор, пока не увидели Норег, и прибыли в последний день йоля.
Фрагмент 3

Теперь приплыли они в Бьярмаланд и остановились в заливе, расположенном недалеко от храма. Сошел Стурлауг на берег со своими людьми и [шли они, пока не] пришли к храму. Великанши, узнав Стурлауга, сказали, что он пришел ограбить их, как в прошлый раз. Как тогда, они набросились на него со всей яростью, присущей великанам, парализуя и убивая людей железными кольями. Стурлауг был одет в плащ Вефреянаут. Завязалась тогда тяжелейшая битва. Они [великанши] атаковали людей Стурлауга так упорно, что многие полегли. Но Стурлауг не стоял на месте, поражая [мечом] тех, кто был рядом с ним, и многие расстались с жизнью. Наконец, стало ясно, что все они погибли. Стурлауг также потерял значительную часть своего войска, и осталось у него не более трехсот человек. Вошли [они] тогда в храм и нашли там огромное количество золота и драгоценностей. Дал Стурлауг своим людям богатые дары, а ярлу Фрамару дал четвертую часть золота, которое было в храме. Он велел загрузить корабли и приготовиться к отплытию из Бьярмаланда. Расстались они с Фрамаром как друзья. Отправился Фрамар в Хундингьяланд и жил мирно. А Стурлауг поплыл в Норег и вошел в Хрингафьорд. Велит всю свою добычу перенести на берег и отправляется домой в Наумудаль. Все были рады его возвращению. Все хвалили его поступок, и приобрел Стурлауг славу после этого похода. Велел он перевезти всю добычу, которую он взял в храме, домой в Наумудаль. Затем дал он всем своим людям много богатства. Некоторое время он оставался дома.
                                                                   Примечания

Сага создана ок. 1300 г. неизвестным автором и относится к числу наиболее популярных древнескандинавских произведений, о чем свидетельствует большое число дошедших до нас рукописей — сорок три списка от рубежа XIV–XV вв. до первых десятилетий нашего века (см.: Zitzelsberger 1969. Р. 4–6).

Сюжет Саги о Стурлауге Трудолюбивом динамичен. Действие происходит на севере Европы — от Норвегии до Бьярмаланда. По тексту прослеживается кропотливая работа ее автора по согласованию сведений, почерпнутых из произведений разных жанров. Им были использованы многие саги — Круг земной (Heimskringla) Снорри Стурлусона, Сага о Торстейне, сыне викинга (Þorsteins saga Víkingssonar), Сага о Хрольве Пешеходе (Göngu-Hrolfs saga), Сага о Карламагнусе (Karlamagnussaga), популярные в средневековье латиноязычные труды Исидора Севильското, Адама Бременского, Саксона Грамматика.

Текст саги сохранился в двух редакциях, условно названных редакциями A и B.

Древнейшая рукопись редакции A — AM 335 4to, 1v–11r, датирующаяся ок.1400 г., — долгое время считалась непригодной для публикации из-за ее плохого состояния. Поэтому сага была опубликована K. Равном (Rafn 1830. B. III. S. 592–647) по бумажному списку с этой рукописи начала XVIII в. (FV 173, fol.), сохранившемуся лучше других. По этому же списку произведение переиздавалось в последующих сборниках саг (см. ниже основные издания саги). Новый метод анализа с использованием фотографии в ультрафиолетовом свете позволил Зитцельсбергеру восстановить и прочесть, казалось бы, навсегда утраченные фрагменты текста древнейшей рукописи, которая и была им положена в основу публикации редакции A.

Редакция A, более пространная, чем B, включает в себя ряд вставных эпизодов, отсутствующих в B и зачастую прямо не связанных с основным сюжетом саги, которые содержат информацию по истории нашей страны.

Полный текст саги публикуется по редакции A на основе издания О. Зитцельсбергера (Zitzelsberger 1969). При подготовке текста к печати мной были внесены следующие изменения: опущены все строчные и надстрочные вспомогательные знаки (круглые, квадратные, фигурные, треугольные скобки, знаки лигатур); курсив, которым в издании обозначены конъектуры, заменен на прямой шрифт; сняты случайные повторы в тексте; произведена разбивка текста на основе вычленения смысловых групп. Орфография и пунктуация подлинника сохранены полностью.

Редакция B была создана не ранее конца XVI в. В ней сюжет изложен более лаконично и последовательно. Поскольку в редакции B дается несколько иная интерпретация информации связанной с историей Русского Севера, в дополнение к основному тексту по редакции A в данном томе публикуются по редакции B фрагменты и их перевод.
                                                                                           Основные рукописи[143]:

AM 335, 4° (ок. 1400 г.)

AM 589 f 4° (ок. 1450–1500 гг.)

AM 567 XXI 4° (ок. 1600 г.)
                                                                                               Основные издания:
Sagann Af Sturlauge hinum starfsama / Eller Sturlög then Arbetsammes historia Fordom på Swenska uthålkad aff Gudmund Olofz-Son Reg. Upsala, 1694.
Sturlaugs saga starfsama Ingólfssonar // Fornaldarsögur Norðrlanda eptir gömlum handritum / Utg. av C. C. Rafn. Kaupmannahöfn, 1830. B. III. Bl. 592–647.
Sturlaugs saga starfsama // Fornaldarsogur Norðrlanda / Utg. Av Valdimar Ásmundarson. Reykjavík, 1889. B. III. Bl. 459–502.
Sturlaugs saga starfsama // Fornaldarsögur Norðrlanda / Utg. af Guðni Jónsson og Bjarni Vilhjálmsson. Reykjavík, 1944. B. II. Bl. 309–355.
Sturlaugs saga starfsama // Fornaldarsögur Norðrlanda / Utg. af Guðni Jónsson. Reykjavík, 1959. B. III. Bl. 105–160.
Sturlaugs saga starfsama // The Two Versions of Sturlaugs Saga Starfsama / a Decipherment, Ed. and Transl. of a Fourteenth Century Icelandic Mythical-Heroic Saga by Otto J. Zitzelsberger. Düsseldorf, 1969. P. 8–29, 358–376.
Sturlaugs saga starfsama // Fornaldarsagas and Late Medieval Romances / Ed. Agnete Loth. København, 1977. P. 152–164.
                                                                                                         Переводы:
На английский язык:
Zitzelsberger 1969. Р. 336–356 (редакция A), 377–394 (редакция B).
На шведский язык:
Sagann Af Sturlauge hinum starfsama / Red. aff Gudmund Olofz-Son. Upsala, 1694.
На латинский язык:
Sagann Af Sturlauge hinum starfsama / Red. Olofz-Son. Upsala, 1694.
На русский язык (фрагменты):
Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. (Материалы и исследования) // ДГ, 1978 г. М., 1978. С. 85.

[1] Нордрлёнд (Norðrlönd) — «Северные страны». Топоним имеет собирательное значение и обозначает по преимуществу Скандинавские страны, но может также относиться и к северной части Германии (см.: Metzenthin 1941. S. 76). В данном случае речь идет о Скандинавии, поскольку далее в тексте следует традиционная для древнескандинавских источников эвгемеристическая легенда о происхождении населения Скандинавского полуострова от Одина.

[2] Поскольку ойконим Нордрлёнд (Norðrlönd) имеет значение «Северные страны», то язык, распространенный на данной территории, — древнесеверный. Наиболее ранним общим термином, использовавшимся для обозначения языков скандинавских народов, было словосочетание Dönsk tunga — «датский язык», что связывается исследователями с датским политическим влиянием в Скандинавии в эпоху раннего средневековья. В XIII–XIV вв., когда Датская империя стала терять свои позиции, у исландских авторов впервые появляется термин Norræna, т.е. «норвежский язык», которым обозначали языки Норвегии и Исландии. Еще позже, в XV в., в исландской письменности возникает термин для обозначения своего родного языка — Íslenzk tunga. Его появление было вызвано двумя причинами: во-первых, длительной, почти вековой к тому времени оторванностью Исландии от Европейского континента, произошедшей в связи с распространившейся в Европе в середине XIV в. эпидемией чумы; результатом этой изолированности стало усиление национального самосознания исландцев; во-вторых, исландский и норвежский языки к этому времени, развиваясь в разных условиях, стали сильно отличаться друг от друга и не могли больше обозначаться общим термином. Термина для обозначения шведского языка в древнеисландской письменности не зафиксировано (Стеблин-Каменский 1953. С. 27–54; Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 96, 457).

[3] Один — см. комм. 6 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[4] См. комм. 1, 6 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[5] Тронхейм — см. комм. 3 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[6] Норег — см. комм. 4 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[7] Харальд — см. комм. 45 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[8] Харальд Гулльмуд — «Харальд Золотые Уста», легендарный норвежский конунг. В других прозаических источниках не упоминается. Определение gullmuðr (gullmunnr), согласно Линду (Lind 1921. Sp. 124), встречается в них лишь в имени константинопольского епископа Иоанна Златоуста в Исландских анналах (Islandske Annaler. S.6, 39, 164) под 409 г.

[9] Хринг (Hringr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии на протяжении всего средневековья. Встречается также в источниках других Скандинавских стран (Lind 1909. Sp. 576–578).

[10] Аса — см. комм. 19 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[11] Определение «Прекрасная» часто встречается в сагах в именах как вымышленных героинь, так и реальных исторических персонажей. См.: Lind 1921. Sp. 75.

[12] Ингольв (Ingólfr) — мужеское имя, известное с раннего средневековья и широко распространенное в Исландии и Норвегии (Lind 1909. Sp. 640;1910. Sp. 641–642).

В истории Норвегии и Исландии одним из самых известных деятелей, носивших имя Ингольв, был Ингольв Арнарсон (ок. 850 — ок. 900 гг.), богатый норвежский херсир, один из первых переселенцев из Норвегии в Исландию в конце IX в., обосновавшийся со своей семьей и рабами на месте современного Рейкьявика. Возможно, именно он подразумевается в тексте.

[13] В раннее средневековье, в особенности в период, предшествовавший правлению конунга Харальда Прекрасноволосого и времени заселения Исландии, херсирами назывались племенные вожди и предводители войска (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 259). В Младшей Эдде определен статус и сформулированы функции херсира: «…всякий державный конунг, повелевающий многими землями, назначает себе в помощники правителями этих земель конунгов-данников и ярлов. Они вершат суд по законам этих земель и защищают от врага те земли, которые находятся в отдалении от конунга, и их приговоры и наказания должны признаваться наравне с конунговыми. А в каждой земле есть много областей, и конунги обычно ставят над этими областями правителей, вверяя им столько областей, сколько находят нужным. Эти правители зовутся по-датски херсирами или лендрманнами в Стране Саксов — графами, а в Англии — баронами. Во вверенных им землях они должны быть справедливыми судьями и справедливыми защитниками. Если конунг далеко, перед ними во время битвы следует нести знамя, и они тогда считаются военачальниками наряду с конунгами и ярлами» (Младшая Эдда. С. 159–160).

[14] Фюльк — территориальная единица в средневековой Норвегии. Наумдальфюльк — фюльк в «долине Наумы». См. комм. 8, 9 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[15] В рукописи FV 173, fol., лежащей в основе издания Равна (Rafn 1830. B. III. S. 592–647), имя героя приведено с гласным и в первом слоге (Sturlaugr), что позволило Линду сделать вывод о том, что это имя — вымышленное (Lind 1912. Sp. 968). В публикации О. Зитцельсбергера имя выправлено и дано с огласовкой -у. Имя Styrlaugr было широко распространено в Норвегии, особенно со второй половины XIII в. (Lind 1912. Sp. 971–972).

В передаче имени в русском переводе мной сохранен вариант исландского оригинала: «Стюрлауг» — для редакции A, «Стурлауг» — для редакции B. В комментарии имя приводится в традиционной огласовке — «Стурлауг».

[16] См. комм. 27 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[17] Ньярдей — о. Нэрёй в Северной Норвегии.

[18] Имя Асгаут (Ásgautr) было популярно в Скандинавии в XIV–XV вв. В раннем средневековье оно встречалось реже (Lind 1905. Sp. 66–67). Один из героев, носивший это имя, и, несомненно, по мнению авторов саг, достойный определения «уважаемый человек» (как сказано ниже в тексте), был Асгаут, ярл конунга Харальда Прекрасноволосого, павший в битве при о. Сольскель в 869 г.

[19] Грима (Gríma, Grima) — женское имя, распространенное главным образом в Исландии (Lind 1908. Sp. 356).

[20] Ёкулль (Iökull) — довольно распространенное в Скандинавии мужское имя (Lind 1910. Sp. 667).

[21] Гуторм (Guthormr, Guðþormr) — в средние века в Норвегии широко распространенное мужское имя (Lind 1908. Sp. 395–400).

[22] Торгаут (Þorgautr) — мужское имя, в средневековье широко распространенное в Норвегии, менее популярное в Исландии (Lind 1914. Sp. 1161–1163).

[23] Хельга (Helga) — женское имя, распространенное в Норвегии и Исландии с раннего средневековья (Lind 1909. Sp. 507–508).

[24] Соти (Sóti) — мужское имя, в средневековье распространенное в Исландии и Норвегии (Lind 1911. Sp. 941–942).

[25] Хрольв (Hrólfr) — мужское имя, очень популярное в средневековой Норвегии, а также довольно широко распространенное в Исландии (Lind 1909. Sp. 587–588).

[26] Хрольв Невья — Хрольв Носатый.

[27] Хеминг (Hemingr) — мужское имя, очень распространенное в Исландии и Норвегии в средневековье (Lind 1909. Sp. 510–513).

[28] Сигхват (Sighvatr) — одно из наиболее распространенных мужских имен в Норвегии и Исландии в средневековье (Lind 1911. Sp. 879–881).

[29] Ярнгерд (Íarngerðr) — популярное исландское женское имя (Lind 1909. Sp. 615).

[30] А Мои (a Moi) — «На Пустоши, На Бесплодной Земле».

[31] Аки (Áki) — имя южноскандинавского происхождения; в Норвегии и Исландии широкого распространения не получило (Lind 1905. Sp. 8–9).

[32] Процедура братания включала в себя не только произнесение клятвы, но и скрепление ее кровью. Обычно в земле вырывалась неглубокая ямка, в которой смешивалась кровь братающихся. Тем самым между ними как бы устанавливались кровные узы. Побратимы принимали на себя тот же круг обязанностей, что и родные братья, включая кровную месть.

[33] Вефрея (Véfreyia) — имя вымышленное (Lind 1912. Sp. 1078).

[34] Рауд (Rauðr) — мужское имя, распространенное в средневековой Скандинавии (Lind 1911. Sp. 849–850).

[35] Храни (Hrani) — мужское имя, распространенное в средневековой Скандинавии (Lind 1909. Sp. 567–568).

[36] Свипуд (Svipuðr) — имя вымышленное (Lind 1912. Sp. 1003).

[37] О передаче ребенка на воспитание см. комм. 51 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[38] Словом skemma — «покои» — обозначался небольшой, отдельно стоящий дом, в котором спали, а также помещение, где жили женщины (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 544).

[39] Аустрлёнд (Austrlönd < austr — «восток» и lönd — мн. ч. существительного land — «земля») — «Восточные земли». Топоним, связанный с названием Austrvegr (см. комм. 36 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне) и обозначающий земли Балтийского региона (Metzenthin 1941. S. 8).

Наиболее ранняя фиксация топонима — в скальдической висе Глума Гейрасона Gráfeldardrápa (975 г.). Анализ широкого контекста данного произведения позволил Т. Н. Джаксон предположить, что к «Восточным землям» автор относил «области севера Восточной Европы (от Балтийского моря до Беломорья)» (Джаксон 1994а. С. 196–197).

[40] В данном случае в тексте использован термин lausafé, которым обычно обозначается движимое имущество в противоположность недвижимости (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. р. 375).

[41] В данном случае употреблен термин hauggspiot (= höggspjót), который дословно может быть переведен как «тяжелое копье». Авторы словаря древнеисландского языка считают, что этим словом обозначался вид алебарды (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 309). См. ниже комм. 78, а также комм. 94, 115 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[42] Коль — см. комм. 58 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[43] Краппи — «Ловкий, Проворный» (Lind 1921. Sp. 219).

[44] Гаутэльв — река Ёта-Эльв в современной Швеции. В средневековье являлась границей между Швецией и Норвегией. См. также комм. 51.

[45] Эпизоды сватовства трех героев — Стурлауга, конунга Харальда и Коля — к одной девушке построены по одной схеме и являются, по мнению К. Ф. Тиандера, очевидным сказочным приемом (Тиандер 1906. С. 303).

[46] Йоль — см. комм. 75 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[47] Колли (Kolli) — мужское имя, известное с раннего средневековья в Норвегии и Исландии (Lind 1910. Sp. 706–707).

[48] Раумсдаль — долина р. Раум; также название фюлька.

[49] Поединок, обозначавшийся термином hólmganga (дословный перевод которого «поединок на острове»), отличался от других видов боя более четко определенными условиями и правилами его проведения. Для поединка обычно выбиралось ровное возвышенное место, остров или выдающийся в реку, озеро или море мыс, традиционно использовавшееся для подобных боев, а иногда даже заранее утвержденное на тинге.

[50] В тексте по редакции B история волшебного меча рассказана более подробно. Кроме меча волшебница дарит герою волшебный плащ, предохраняющий в бою от ударов противника (Zitzelsberger 1969. Bl. 364). Эта деталь отсутствует в редакции A.

[51] Эльв — сокращенное название реки Гаутэльв (совр. Ёта-Эльв), упомянутой выше в тексте (см. комм. 44).

[52] Слово félagar, переведенное в данном случае как «сотоварищи», обычно используется в текстах для обозначения людей, объединивших свое имущество для совместного участия в разного рода торговых предприятиях (см. подробно: Мельникова 1977а. С. 192–193). Данный текст свидетельствует, что термин félagi может использоваться и для обозначения участника военных и других предприятий, при этом главной характеристикой следует, по-видимому, считать не объединение имущества, несущественное в данном случае, а личное участие в мероприятии.

[53] Трэлль — раб. О рабстве в Скандинавии см.: Herdal 1967; Neveus 1974; Skymm-Nielsen 1984.

[54] Подобные хулительные слова входили в ритуал поединка.

[55] Вефреянаут (Vefrejanautr) — букв. перевод «друг Вефреи», меч, подаренный Стурлаугу Вефреей, приемной матерью его жены Асы Прекрасной.

[56] Франмар (Fránmarr) — имя вымышленное (Lind 1907. Sp. 282).

[57] Данная фраза свидетельствует о том, что Коль и Франмар были побратимами, а не родными братьями.

[58] В романтических сагах негры обычно наделяются чертами берсерков. См. комм. 88 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[59] Глима (glíma) — популярный в средневековой Исландии вид борьбы, часто упоминающийся в текстах при описании праздников, развлечений во время проведения тингов и т. п. Участники делились на две команды, строившиеся в две шеренги, и разбивались на пары для соревнования в силе и ловкости. По числу победителей в каждой команде подсчитывался результат игры. В отдельных случаях исход соревнования мог выявляться в единоличном поединке самых сильных членов команды (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 205).

[60] Хель — правительница царства мертвых. См. комм. 100 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне. Описание негра-берсерка лексически почти полностью совпадает с описанием великанши — жрицы храма в Бьярмаланде (см. текст ниже на с. 154–155).

[61] Торд (Þórðr) — мужское имя, распространенное в Норвегии и Исландии на протяжении всего средневековья (Lind 1914. Sp. 1152–1156).

[62] Хравн (Hrafn) — мужское имя, в средневековье распространенное в Норвегии и Исландии (Lind 1909. Sp. 564–565).

[63] Хравн Хави (háfi) — «Хравн Высокий».

[64] Ёкулль (Iökull) — «Ледник, глетчер».

[65] Фрости (Frosti, «Мороз») — имя вымышленное (Lind 1907. Sp. 292).

[66] В этих словах обыгрываются имена участников этой схватки — Ёкулля («Ледник») и Фрости («Мороз»).

[67] В сагах часто упоминается о том, что финны умели колдовать (см. комм. 104 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне). Это и обыгрывается в нижеследующем тексте, где сошлись два героя: финн, колдовство которого, по мнению древних скандинавов, являлось неотъемлемым этническим признаком, и Свипуд, приемный сын колдуньи Вефреи, перенявший навыки у нее. См. также комм. 75.

[68] Данный эпизод состязания Свипуда с финном Х. Дэвидсон привлекает для иллюстрации отражения в древнескандинавских письменных памятниках шаманских ритуалов народов Севера. Автор отмечает, что описания подобных битв являются фольклорным мотивом, хотя в то же время они были и частью шаманства как действия. Считалось, что образ, который принимал шаман, идентичен охранявшему его духу (Davidson 1976. Р. 294).

[69] Мотив сожжения людей в доме заживо неоднократно встречается в древнеисландских сагах. Классический пример — сожжение Ньяля вместе с его женой, сыновьями и внуком в Саге о Ньяле (С. 662–668).

[70] Урархорн (Úrarhorn) — рог зубра, тура или другого крупного рогатого дикого животного. Эти огромные рога использовались для питья и особенно ценились германцами. Подобные рога, украшенные резными фигурками богов и животных, были найдены среди прочих вещей в Саттон Ху и Галлехусе, и на одной из них нанесена руническая надпись. Среди находок на нашей территории — турий рог из Черной Могилы в Чернигове (Рыбаков 1953; Чернецов 1988; Молчанов 1988; Петрухин 1995. С. 170–194). Подобные рога нередко упоминаются в древнеисландских произведениях (Саге об Одде Стреле, Старшей Эдде, Пряди о Хельги Ториссоне), труде Саксона Грамматика. Регион, с которым в этих текстах ассоциируются подобные предметы, — Бьярмаланд (Davidson, Fisher 1980. Р. 91, 145).

Ниже в тексте Саги о Стурлауге Трудолюбивом приводится объяснение необычного происхождения Урархорна. Во время начавшегося в Бьярмаланде голода люди стали поклоняться одному животному, которого назвали Ур, и кормили его золотом и серебром, отчего он приобрел силу и свирепость, стал пожирать людей, животных и опустошать страну. Чужеземный конунг, воспользовавшийся хитроумным советом одной женщины, победил зверя, а единственный его рог был помещен в храм. В висе, произнесенной жрицей храма, упоминается также о том, что в роге находились пожертвованные храму сокровища.

По-видимому, рог не является случайным объектом поклонения. Известен целый ряд языческих идолов, на которых изображен именно рог (Рыбаков 1988. С. 232–234; Русанова, Тимощук 1993. С. 14–15). Истолкование сакральной символики рога спорно. И. П. Русанова и Б. А. Тимощук, основываясь на функциональной принадлежности предмета в повседневной жизни, классифицирует его как питьевой рог (например, на изображении Збручского идола. — Русанова, Тимощук 1993. С. 14). Рыбаков считает, что это символическое изображение «рога изобилия» (Рыбаков 1988. С. 232).Последняя интерпретация, на мой взгляд, лучше соответствует и контексту Саги о Стурлауге Трудолюбивом.

[71] В редакции B иначе объясняется происхождение прозвища героя: будучи юношей, он предпочитал заниматься тяжелыми домашними делами, редко оставаясь праздным. Поэтому прозван он был «Трудолюбивым» (Zitzelsberger 1969. Bl. 358–359).

[72] Снэлауг (Snælaug) — женское имя, известное по небольшому числу древнеисландских памятников (Lind 1911. Sp. 936–937).

[73] Маршрут героев из Наумудаля пролегает на север вдоль побережья Норвегии до Финнмарка, самой северной части Скандинавского полуострова. Четко локализовать упомянутые в тексте Васнес и Вастувик не представляется возможным (Тиандер 1906 С. 303).

[74] Торва (Torfa) — букв. «Торфяная глыба» (Тиандер 1906. С. 303); исландское женское имя (Lind 1912. Sp. 1037).

[75] Автор саги, несомненно, считал, что существо, с которым разговаривает Аки, принадлежит к тем северным народам (например, финнам-лопарям, бьярмам), которые, по мнению древних скандинавов, обладали навыками колдовства. Чаще других в древнесеверных источниках упоминается их способность даровать попутный ветер или, напротив, лишать путешественников его. Подробно см.: Моупе 1981. Р. 13–46. См. также комм. 67.

[76] Хримильд (Hrímildr, Hrímhildr, Grímhildr) — женское вымышленное имя (Lind 1908. Sp. 357–358; 1909. Sp. 576).

[77] Термин «kvikvendi» (варианты: kykvendi, kvikindi; в данном тексте — kikuendi) обычно обозначает живые существа, противопоставленные человеку, как в оппозиции «люди — звери» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 364). В Саге о Стурлауге Трудолюбивом описание данного существа отсутствует. Однако на основе фрагмента из Саги об Одде Стреле, рассказывающего о встрече героев с подобным троллем в Лапландии, можно ясно представить, какой рисовалась автору саги его внешность: «Она была в кожаной одежде и огромного роста, вид ее был зловещим; никогда прежде они не видели подобного Квиквенди» (hon var í skinnnkyrtli ok mikil vexti, illilig sýndiz hon þeim svá, at þeir höfðu ekki kvikvendi slílt sét. — Örvar-Odds saga. Bl. 43).

[78] В данном случае употреблен термин «addgeir» — алебарда. См. выше комм. 41, а также комм. 94, 115 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[79] Термином «skrípi» обычно обозначается гротескное чудовище, гоблин или призрак; слово привносит в описание оттенок нереальности (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 558).

[80] Хорнневья (Hornnefia) — имя вымышленное, в других источниках не встречается (Lind 1909. Sp. 564).

[81] В данном эпизоде обыгрываются имена героев: Хрольв Невья/Хрольв Носатый и Хорнневья/Рогоносая.

[82] Хундингьяланд — «Земля хундингов». Эпоним названия, конунг Хундинг из рода Вёльсунгов, упоминается в Старшей Эдде (С. 248, висы 10,11).

В кругу древнескандинавских текстов хороним Хундингьяланд встречается только в Саге о Стурлауге Трудолюбивом и связанном с ней поэтическом произведении Римы Стурлауга (о соотношении этих двух текстов см. Krijn 1925). Ф. Йоунссон полагал, однако, что существовало сказание о вымышленных хундингах, из которого топоним перешел в Сагу о Стурлауге Трудолюбивом (Jónsson 1923. S. 816). Локализация топонима неопределенна (Metzenthin 1941. S. 44). Из текста можно понять, что эта земля, по представлениям автора саги, находилась где-то на пути из Финнмарка, самой северной точки Норвегии, в Бьярмаланд.

Этноним хундинги (hundingjar), помимо Саги о Стурлауге Трудолюбивом, встречается в целом ряде других источников. В Rymbegia (S. 350) и Hauksbók (Bl. 9–10) этноним включен в списки «удивительных народов» наряду с великанами, циклопами, пигмеями, троглодитами и т.п. (Simek 1992). Списки были составлены под влиянием работ Исидора, Рабана Мавра и Винцентия из Бовэ (Мельникова 1986. С. 177; Simek 1990. S. 242–247).

[83] Описание хундингов, как людей, лающих, как собаки, восходит к Этимологиям Исидора Севильского. Автор, говоря о кинокефалах, отмечает: «Кинокефалами они называются потому, что имеют песьи головы, и сам лай их свидетельствует, что они скорее звери, чем люди» (Cynocephali appellantur eo quod canina caputa habeant, quosque ipse latratus magis bestias quam homines confitetur. — Isidori. XI). Исидор, однако, не упоминает такой детали внешности, как сросшийся с грудью подбородок. Впервые она появляется у Адама Бременского, который, говоря о кинокефалах, обитающих к востоку от Балтики, отмечает, что их пёсьи головы были на груди (Adam von Bremen, S. 458). Зимек обращает внимание на то, что в списках «удивительных народов» в рукописях Rymbegia и Hauksbók присутствуют как кинокефалы, так и хундинги, что может указывать на смешение при составлении этих рукописей двух традиций — латинской и собственной скандинавской (Simek 1990. S. 470; Simek 1992. S. 80).

[84] Хундольв (Hundólfr) — мужское имя, зафиксированное в древнеисландских памятниках (Lind 1909. Sp. 599).

[85] Бьярмаланд — см. комм. 35 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[86] При составлении описания храма бьярмов автор саги использует хорошо известный ему материал, характеризующий древнескандинавский языческий пантеон, оставляя без внимания имеющиеся в других сагах, и в частности, в Саге об Олаве Святом Снорри Стурлусона (см. Прил. I), более правдоподобные сведения, относящиеся непосредственно к Бьярмаланду. Беря текст Снорри как основную канву для построения своего рассказа о разграблении языческого храма (Глазырина 1993; Glazyrina 1994; см. также Введение. С. 44–45), автор Саги о Стурлауге Трудолюбивом опускает детали, придававшие достоверность рассказу Снорри, и в том числе не приводит имени бога бьярмов — Йомали.

В рассказе о бьярмийском храме, следующем далее в тексте, явно заметна аналогия с описанием упсальского храма у Адама Бременского (см. Прил. III). По преданию, Фрейр, бог из рода ванов, построил в Упсале храм, посвятив его богам из рода асов — Тору и Одину. Адам Бременский упоминает всех трех богов. В Саге о Стурлауге Трудолюбивом вместо Фрейра появляются два женских персонажа — Фригг, супруга Одина, и Фрейя, сестра Фрейра. Можно предположить, что исландский автор, неточно поняв, что Fricco у Адама обозначает «Фрейр», передал его как «Фригг», а имя Фрейи — сестры Фрейра, уравновесило фразу.

Ниже в тексте саги фигурирует только Тор, другие боги не упоминаются. И это связано, видимо, с замечанием Адама о том, что Top — самый могущественный из всех перечисленных богов. Исландский автор следует здесь за Адамом, несмотря на то, что традиционно в Скандинавии Один считался главным в языческом пантеоне. Влияние текста Адама Бременского сказывается также и в повторении в саге детали о нахождении идола Тора на возвышении.

Приведенное ниже в тексте саги описание бьярмийского храма, стоявшего на равнине и так сиявшего, «что его блеск, казалось, озарял всю равнину, так как был он украшен золотом и драгоценными камнями», также, по-видимому, свидетельствует об использовании составителем саги текста Адама Бременского. Среди источников данного сообщения Адама Бременского, возможно, были древнейшие песни Старшей Эдды, в частности, Речи Гримнира, в которых обитель богов — Асгард — описывается как величественное сооружение, покрытое крышей из золота и серебра, блеск которого был виден издалека (Старшая Эдда. С. 209–215). Дэвидсон полагает, что как сообщение Адама Бременского об упсальском храме, так и рассказ Старшей Эдды об Асгарде навеяны свидетельствами современников о богатствах и блеске Константинополя (Davidson 1976. Р. 271).

[87] Top (Þórr) — в мифологических представлениях древних скандинавов по своей значимости в пантеоне языческих богов был вторым после своего отца — Одина. Тор совмещал в себе две функции, являясь одновременно, с одной стороны, воинственным богом грома, молний и бури, небесным стражем, защищавшим Асгард (жилище богов) и обитавших в нем богинь мира и плодородия от сил хаоса, персонифицированных главным образом в ледяных великанах, с другой стороны, — богом плодородия, покровительствовавшим людям в их жизни. Скандинавы верили, что рыжебородый небесный страж, передвигаясь по небу в своей повозке, запряженной двумя козлами, обеспечивает им благоприятные условия для урожая, хорошую погоду и попутный ветер во время рыбной ловли и путешествий. Символические изображения молота Тора Мьёлльнира освящали многие усадьбы в Норвегии и Исландии. Декоративные молоточки Тора считались надежным амулетом, предохранявшим от бед и напастей, и носились иногда по нескольку сразу, а с приходом христианства и вместе с крестом.

Хотя в древней мифологии Один представлен как высшее божество, нет сомнения в том, что культ Тора был распространен в Скандинавии шире, чем культ Одина, особенно в последний период бытования язычества. Об этом свидетельствует как большое число женских и мужских имен, в состав которых входило имя Тора, и огромное число детей, получавших эти имена, так и данные топонимики повсеместно в Скандинавии, а особенно — в Норвегии. Это же подтверждается и современниками, в частности, Адамом Бременским (см. Прил. III), который охарактеризовал Тора как самого могущественного из богов (Davidson 1964. Р. 88–91; Мелетинский 1990. С. 532–533; Schjødt 1993).

[88] Один — см. комм. 6 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[89] Фригг — богиня, супруга Одина, обладавшая даром предвидения.

[90] Фрейя — наиболее прославленная из всех богинь древнескандинавского языческого пантеона. Считалось, что красавица Фрейя, сестра-близнец бога Фрейра, помогала в любовных делах и обладала некоторой властью над мертвыми.

[91] В сакральную часть ряда языческих святилищ допускались только жрецы, но не молящиеся. Адам Бременский пишет относительно ритуала в Ретре, являвшейся, по его словам, «средоточием идолопоклонства», следующее: «Там построен большой храм демонам, главою которых является Редигаст. Его изображение изготовлено из золота, ложе — из пурпурной ткани. Сам город имеет 9 ворот и со всех сторон окружен глубоким озером. Перейти можно по деревянному мосту, вступать на который разрешается только совершающим богослужение (необязательно жрецам) или обращающимся за оракулом, — думаю, по той символической причине, что погибшие души тех, кто поклоняется демонам, таким образом отделены разлившимся девятиструйным Стиксом» (Перевод А. В. Назаренко. — Templum ibi magnum constructum est demonibus, quorum princeps est Redigast. Simulacrum eius auro, lectus ostro paratus. Civitas ipsa IX portas habet, undique lacu profundo inclusa; pons ligneus transitum prebet, per quern tantum sacrificantibus aut responsa petentibus via conceditur, credo ea signifi-cante causa, quod perditas animas eorum, qui idolis serviunt, congrue novies Stix interfusa cohercet. — Adam von Bremen. S. 77).

[92] Можно предположить, что в основе такого вида наказания, как погребение заживо, лежит языческий ритуал человеческого жертвоприношения, во время которого, как считалось, происходило очищение человека от совершенных им грехов, а жизненная сила жертвы переходила к другим членам рода (Фрезер 1986. С. 87, 529–534).

[93] О. Зитцельсбергер отметил наличие несомненной связи между эпизодом о мести хундингов в Саге о Стурлауге Трудолюбивом и фрагментом из Саги о Вёльсунгах, в котором рассказывается, что конунг Сиггейр, изобретая самую мучительную смерть для Сигмунда и Синфьотли, решает соорудить большой курган из земли и камней и заточить в нем юношей, разделив их большой каменной плитой, «ибо думал он, что тяжелее им будет умирать врозь и все же слышать друг друга» (Сага о Волсунгах. С. 117), и, более того, рассматривает этот факт как важный аргумент в решении вопроса о датировке Саги о Стурлауге (Zitzelsberger 1969. Р. 5–6). Действительно, основные элементы сюжета сходны в обоих текстах: 1) люди оказываются в заточении принудительно; 2) цель заточения — предание смерти; 3) заточены они в камне или кургане, насыпанном из земли и камней; 4) металлическое оружие оказывается тем инструментом, с помощью которого им удается выбраться наружу.

Данные эпизоды двух древнеисландских саг перекликаются с помещенным в Повести временных лет под 1096 г. рассказом отрока новгородца Гюряты Роговича, пришедшего из Югры и слышавшего о том, что люди, говорящие на непонятном языке, «секуть гору, хотяще высечися; и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не разумети языку ихъ, но кажють на железо, и помавають рукою, просяще железа; и аще кто дасть имъ ножь ли, ли секиру, и они дають скорою противу» (ПВЛ. Ч. I. С. 167). Из четырех вычлененных выше элементов в сюжете летописного рассказа присутствуют последние два, причем оба — в модифицированном виде: камень или курган из камней и земли в русском источнике представлен как гора, а металлическое оружие, которое в сагах тем или иным образом оказывается у заточенных людей, в русском источнике названо, хотя, в отличие от скандинавских текстов, его в наличии еще нет, да и функция этого металлического объекта — вызволение из заточения — здесь словесно не обозначена. Само по себе сходство сюжетов еще не является достаточным основанием для вывода о скандинавском источнике летописного сказания (Рыдзевская 1978. С. 159), однако может указывать на наличие генетической связи между ними.

Хронологически источники распределяются следующим образом. Рассказ Гюряты Роговича о чудесах на Югре содержится в Лаврентьевской летописи (XIV в.), однако данный фрагмент, как доказал А. А. Шахматов, является вставкой в текст летописи из второй редакции Повести временных лет, составленной ок. 1117 г. (Шахматов 1940. С. 25–26; Алешковский датировал рассказ Гюряты Роговича 1119 г. — Алешковский 1971. С. 12). Сага о Вёльсунгах, по мнению исследователей, была создана в середине XIII в. (Simek, Hermann Palsson 1987. S. 393). Именно она явилась источником сюжета для Саги о Стурлауге Трудолюбивом (начало XIV в.). Несмотря на более раннее возникновение русского памятника, недостаточная разработанность сюжета свидетельствует о его вторичности.

Летописный рассказ о заточенных людях традиционно рассматривается в связи со сказаниями об Александре Македонском, конкретно, в той их редакции, которая содержится в Откровении Мефодия Патарского. На данный источник известия указывает следующая в летописи вслед за рассказом Гюряты Роговича фраза «Си суть людье заклепении Александром, Македоньскым царемь» (под которыми по традиции понимаются народы Гог и Магог) и упоминание имени Мефодия Патарского (ПВЛ. Ч. I. С. 167). Однако версия, изложенная в славянском источнике летописи, принципиально отличается от самого летописного варианта. Мефодий Патарский рассказывает, что Александр Македонский, желая защитить людей от разной нечисти, заставил горы сойтись, а в том месте, где они не сошлись, соорудил ворота, неуязвимые ни для железа, ни для огня (Истрин 1897. С. 125).

Несколько иные, но сходные с изложенным в Откровении Мефодия Патарского варианты сказания бытовали в восточных источниках. В Коране рассказывается о строительстве Александром Македонским (Зу-л-карнайном) железной стены, залитой расплавленной медью, которая должна преградить Гогу и Магогу путь к людям (Коран. 18. 92–98). Аналогично оформлен сюжет и в посткоранических произведениях — в Хронике Балани конца X в. (рассказ о строительстве вала из железа и плавленой бронзы. — Бертельс 1948. С. 21), в поэме Зерцало Искендера Амира Хосрова конца XIII — начала XIV в. (строительство вала. — Бертельс 1948. С. 77), в Садди Искандарий Навои ок. 1300 г. (строительство вала из металлов и камня. — Бертельс 1948. С. 174). Как видим, версии восточных памятников, так же как и версия Мефодия Патарского, значительно отличаются от летописной, что указывает на иной, возможно скандинавский, источник данной статьи нашей летописи.

[94] Имеется в виду тот попутный ветер, который великанша Торва обещала дать Аки за оказанную ей услугу — перевоз ее на остров.

[95] Вина (Vína) — древнескандинавское обозначение Северной Двины. Отождествление проведено на основе наличия созвучных названий этой реки в русском (Двина), финском (Viena) и древнеисландском (Vína) языках (Джаксон 1994а. С. 199). Гидроним встречается в скальдических висах, сагах, географических сочинениях.

Первый поход Стурлауга в Бьярмаланд, отправной точкой которого была область Наумдаль в Норвегии, проходил по северному морскому пути вокруг Скандинавского полуострова к устью реки Вины (Северной Двины).

[96] В древнеисландском языке существует два термина для обозначения места отправления языческого религиозного обряда: hof — храм и hörgr — алтарь, священное место или любое другое культовое место, не имевшее крыши (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 277). В Скандинавии, по замечанию Х.-Е. Лидена, специального здания для ритуала, по-видимому, не требовалось. Он совершался в любом большом помещении, например, в зале для вейцлы. В Норвегии, как отмечает автор, в названии свыше ста хуторов присутствует элемент -hof, а более двадцати из них так и называются — Hof, что может указывать на то, что эти хутора являлись местами регулярного проведения ритуальных действ (Liden 1993).

[97] Данная фраза сходна с описанием упсальского храма у Адама Бременского: золотая цепь окружает храм, вися на крыше здания, так что идущие к храму издали видят ее блеск. Само же капище стоит на ровном месте, окруженное холмами наподобие театра (см. Прил. III).

К. Ф. Тиандер, комментируя данный фрагмент, обратил внимание на сочетание в одном предложении слов vellir (долина) и allglæsiligt (сияющий) и заключил, что местность, которую имел в виду автор саги — Glæsisvellir, «Сияющая долина» (Тиандер 19061 С. 308), являвшаяся, по представлениям древних скандинавов, земным раем.

[98] Составитель редакции B в этом месте сделал интересное замечание: «Никогда не видели они подобного дома в Нордлёндах» (Zitzelsberger 1969. Р. 370).

[99] Меч — самое престижное и дорогое оружие в эпоху средневековья — нередко встречается при раскопках не только поселений и некрополей, но и языческих святилищ разных народов (Русанова, Тимощук 1993. С. 82). Саксон Грамматик, описывая деревянного идола в Арконе, упоминает огромный меч, лежавший, как можно понять из текста, около статуи: «Всех удивлял меч необычайной величины; его ножны и рукоять были украшены резным серебром…» (Цит. по кн.: Рыбаков 1988. С. 233). В храме, описанном в Саге о Стурлауге Трудолюбивом, этот предмет, наделенный волшебными свойствами (он был ядовит, как и многие другие предметы, находившиеся там), очевидно, выполнял охранную функцию.

[100] Выше в тексте (с. 150–151) отмечалось, что в храме находились идолы Тора и Одина, а не только Тора. Употребление глагола sitr — «сидит» — позволяет предположить, что имеется в виду антропоморфное изображение божества.

[101] [Тогда увидели они… Он был полон яда] М. Шлаух полагает, что данный фрагмент Саги о Стурлауге Трудолюбивом основан на известном описании Саксоном Грамматиком путешествия исландца Торкиля в загробный мир (Schlauch 1934. Р. 30). Дворец великана Герута — мрачное, полное нечистот место, изобилующее змеями и ядовитыми предметами. Там, так же как и в бьярмийском храме, находится драгоценный рог (Saxo Grammaticus. L. 8).

[102] Разнообразные игры в тавлеи (т.е. игры на досках, от лат. tabula — «доска», др.-исл. tafl) были широко распространены не только на Востоке, считающемся их прародиной, но и в различных частях Европы, о чем свидетельствуют многочисленные находки досок для игры в кости (Hamel 1934. Р. 218–242; Davidson 1988. Р. 163–165). В данном тексте речь, несомненно, идет о шахматах, поскольку упомянуты не только доска, но и фигуры для игры на ней. На Русь шахматы пришли с Арабского Востока, по-видимому, через Хазарию и Волжскую Булгарию (Линдер 1975. С. 56), стали особенно популярны в XI–XIII вв., в чем убеждает появление русского типа шахматных фигур, отличного от фигур восточных, повсеместно — от Новгорода на севере (Носов 1990. С. 128–129) до Киева на юге (Линдер 1975. С. 69–76), а также находки большого числа рисунков, имитирующих игральные доски (Дучиц, Мельникова 1982. С. 193–196). Фигуры обычно изготавливались из кости или из дерева. Упоминание о фигурах выполненных из золота, следует, очевидно, отнести к преувеличениям, свойственным сагам о древних временах.

В средневековье расположению фигур на досках при игре придавалось магическое значение (Гуревич 1994. С. 149), связанное с возможностью предугадывать судьбу по их комбинациям. Запрет православной церкви на игры в кости и шахматы (Линдер 1975. С. 99–100) и был, вероятно, связан с их оценкой как пережитка язычества.

[103] Очевидно, имеются в виду одеяния, расшитые золотыми и серебряными нитями. Подобные ткани импортировались на Русь и в Западную Европу преимущественно из Византии (Ржига 1932). Ибн Хордадбех, описывая Константинополь, особенно отмечает вышитую одежду знатных людей: «В этом ал-Базруме есть 400 мужей, одежда которых зеленая мантия (тайласан), вышитая золотом» (Ибн Хордадбех. С. 100). Именно византийские ткани привлекали внимание средневековых европейских авторов и упоминались в источниках. Так, в одной из старофранцузских баллад, переведенных ок. 1270 г. на древнеисландский язык, важную роль в сюжете играет кусок ткани из Константинополя (Strengleikar. P. 44–63). За «драгоценными тканями», как свидетельствуют королевские саги, скандинавы специально ездили на Русь (Свердлов 1974. С. 60; Джаксон 1988а. С. 120–122).

Наряду с византийскими тканями, в Восточную Европу по Волжскому пути поступали восточные ткани (Новосельцев, Пашуто 1967. С. 105).

[104] Употребленный в тексте термин gullhringar (золотые кольца) не позволяет уточнить, какие именно кольца имеются в виду. Возможно, это были височные кольца, нередко встречающиеся на различных культовых местах славян-язычников. В соответствии с древними верованиями, подобные украшения служили оберегами их владельца (Рыбаков 1971. С. 17), и целью пожертвования их храму могла быть просьба к богам о защите (Русанова, Тимощук 1993. С. 79).

Иная интерпретация упоминания о золотых кольцах возможна в том случае, если рассматривать описание бьярмийского храма с позиций автора-исландца, строящего свое повествование на основе имеющихся у него представлений об обычаях язычников-скандинавов. В этом случае золотые кольца, висящие в храме, могут отражать хорошо известную по сагам легенду о золотом (иногда — серебряном) кольце, однажды пожертвованном Тору, на котором давались клятвы и которое хранилось именно в храме, посвященном Тору (Davidson 1964. Р. 76–77).

[105] Описание жрицы храма в данном фрагменте почти дословно совпадает с описанием негра-берсерка выше в «тексте (см. с. 138–139).

[106] Ритуальный обряд в языческом храме бьярмов, как видно из текста, выполняли женщины, а не мужчины, как это было принято, например, в Древней Руси (Рыбаков 1988. С. 297).

[107] Характерно, что часть монолога жрицы облечена в поэтическую форму. Это связано с бытовавшими в древнескандинавском обществе представлениями о магических свойствах поэзии и стихотворной формы. Считалось, что стихи, направленные против человека, обязательно навлекут на него страшные беды и перечисленные в стихе неприятности обязательно сбудутся (см.: Матюшина 1994. С. 36–38).

[108] Сходная деталь приводится Ибн Хордадбехом при описании им храма в Хараме: наличие в храме порога, высотой приблизительно в рост человека (Ибн Хордадбех. С. 99).

[109] Эти строки позволяют предположить, что в лесу или за лесом находились жилища бьярмов. Таким образом, очевидно, что автор саги рисует свой храм стоящим на равнине, в отдалении от поселения. Аналогично у восточных славян, как отмечает В. В. Седов, племенные святилища занимали изолированное от поселений положение (Седов 1982. С. 262).

[110] Вермаланд — область в Швеции.

[111] Ингифрейр (Ингвифрейр, Yngifreyr, Yngvifreyr; он же Фрейр) — легендарный конунг свеев, к которому, как пишет Снорри Стурлусон, возводится род Инглингов (Круг Земной. С. 16). Другие литературные персонажи или исторические лица, носившие это имя, в справочных изданиях не отмечены (Lind 1912. Sp. 1119).

[112] Второй поход в Бьярмаланд Стурлауг совершает, после того как им было получено «большое государство» в Свиарики, т.е. Швеции. Маршрут оттуда должен был, по-видимому, пролегать по Балтийскому морю в Финский залив, далее по Неве в Ладожское озеро и затем в Бьярмаланд. Характерно, что в данном случае не упомянут гидроним Vína (Северная Двина), который в саговых описаниях походов в Бьярмаланд по северному морскому пути обычно является конечным пунктом.

[113] Данная фраза представляет собой фразеологический стереотип, встречающийся во многих древнеисландских сагах (см.: Глазырина 1989).

[114] Мужское имя Раундольв (Raundolfr, вар. Röndólfr) было распространено в Скандинавии в позднем средневековье. Конунг бьярмов назван этим именем только в данной саге (Lind 1911. Sp. 865).

[115] Использованные существительные bardagi и orrosta в древнеисландском языке являются почти синонимами и могут быть переведены на русский язык одними и теми же словами: «бой», «битва», «схватка». Анализ семантического значения корней, составляющих слово bardagi < bar-dagi, показывает, что оно буквально могло бы быть переведено как «день боя» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 52) и, следовательно, указывает на длительное течение битвы.

[116] См. комм. 113.

[117] В древних поэтических текстах термин fjándi имел значение «враг». С введением христианства слово приобрело значения «дьявол», «демон», «злой дух» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 157).

[118] До третьего йоля, т. е. в течение трех лет.

[119] Ингибьёрг (Ingibiörg) — женское имя, широко распространенное в Исландии и Норвегии эпохи средневековья (Lind 1909. Sp. 628–632).

[120] Ингвар (Yngvarr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии в средневековье (Lind 1912. Sp. 1117–1118).

[121] Древнескандинавскому имени Ингвар соответствует русское Игорь. Гарды (Garðar), где правит Ингвар, — наиболее раннее древнескандинавское обозначение Руси, зафиксированное в висе Халльфреда Трудного Скальда в 996 г., которая дошла до нас в неизмененном виде в королевских сагах первой трети XIII в. (Джаксон 1993. С. 253). Название Руси Garðar использовалось на протяжении нескольких веков (о чем свидетельствуют рунические надписи XI–XII вв. — Мельникова 1977. N 13, 16, 34 и др.), и лишь в конце XII в. возникает производный от Garðar топоним Garðariki (Braun 1924. S. 192–196). В королевских сагах используются оба топонима, с некоторым перевесом в пользу производного термина (Джаксон 1993. С. 253–254). В сагах о древних временах в подавляющем большинстве случаев используется название Garðariki. По-видимому, форма Garðar использовалась в двух случаях: во-первых, если она была употреблена в каком-либо древнем сказании, сохранившемся до времени создания саги; во-вторых, если слово наделяется функциональной нагрузкой и выполняет роль элемента, создающего хронологический фон. Таким образом, говоря о конунге Ингваре из Гардов, автор текста либо сохраняет лексику более древнего источника, либо стремится подчеркнуть, что события, о которых он рассказывает, происходили в очень древние времена.

Мы видели выше (комм. 8, 12, 18), что в рассказе о генеалогии своих героев автор упоминает имена персонажей — Ингольва, Асгаута, конунга Харальда, которые, взятые в совокупности, позволяют предположить, что автор, называя несколько известных имен, принадлежащих к одному временному срезу, намечает тем самым условные хронологические рамки событийной канвы своего сюжета — вторая половина IX в., период правления в Норвегии Харальда Прекрасноволосого. По-видимому, имя Ингвара также относится к «датирующим» элементам сюжета, и тогда мы можем заключить, что под именем Ингвара из Гардов в данном тексте имеется в виду русский князь Игорь, сын Рюрика (875–945 гг.), великий князь киевский с 912 г., совершивший в 941 и 944 гг. (во время которого он дошел только до Дуная) походы с войском в Константинополь и заключивший в 944 г. договор с Византией (о договорах Руси с греками см.: Шахматов 1940. С. 111–123; Сахаров 1980 и др.).

Согласно Повести временных лет, в раннем возрасте Игорь совершил вместе со своим родственником (или по другим летописным данным — воеводой) Олегом поход в Киев по «пути из варяг в греки», исходным пунктом которого, очевидно, были Альдейгьюборг/Ладога или Новгород. Сага, как следует из текста, связывает Ингвара именно с Ладогой. А. А. Шахматов отмечал, что в городах Северной Руси были широко распространены предания о варяжских князьях (Шахматов 1908. С. 312). Существование предания о пребывании Рюрика в Ладоге отмечал А. Н. Насонов (Насонов 1951. С. 79). А. Н. Кирпичников высказал мысль о том, что Ладога была «фамильным владением первых Рюриковичей» (Кирпичников 1988. С. 55). В Ладоге могли бытовать предания и об Игоре, не сохранившиеся в древнерусских памятниках, но нашедшие отражение в упоминании Ингвара из Гардов, сидящего в Ладоге, в Саге о Стурлауге Трудолюбивом.

В других сагах о древних временах упоминаний об Ингваре, русском конунге, больше не встречается. В Саге об Ингваре Путешественнике (Yngvars saga víðförla), сюжет которой также связан с Русью и герой носит то же имя, описанные события приурочены к первой половине XI в. (Мельникова 1976) и не связаны с сюжетом Саги о Стурлауге.

[122] Долгое время считалось, что рунические надписи выполнялись в основном на камне. Находка в 1955 г. при раскопках гавани в г. Берген (Норвегия) свыше 600 деревянных стержней и дощечек, датирующихся серединой XII — серединой XIV в., с руническими надписями на них показала, что небольшие фрагменты дерева, палочки, стержни (обозначающиеся в источниках термином kefli) были обычным материалом для бытового и сакрального рунического письма в Скандинавии (Knirk 1993. Р. 553). Аналогичные предметы найдены и на территории нашей страны. Так, при раскопках городища в Старой Ладоге был найден деревянный стержень, относящийся к первой половине IX в., с нанесенной на него рунической надписью, — видимо, стихотворной, — магического содержания (Мельникова 1977. С. 158–162).

[123] Снэ (Snær) — имя вымышленное (Lind 1911. Sp. 937). Было замечено, что в произведениях древнескандинавской письменности Финнланд изображается царством холода (Holmberg 1976. S. 183). Это наиболее ярко проявляется в семантике имен героев-финнов. Как правило, они обозначают различные виды снежного покрова (например, «свежевыпавший снег»), осадков («дождь со снегом»), мороза, ветров и т.п. Устойчивость семантики имен финнов в древнеисландских текстах прослеживается на материалах труда Саксона Грамматика (Davidson, Fisher 1980. Р. 140–141), Саги об Инглингах Снорри Стурлусона (Джаксон 19846), а также других саг. В Саге о Стурлауге Трудолюбивом встречаются три таких имени: Снэ (от snjar) — «Снег», Фрости (от frost) — «Мороз» и Мьёлль (от mjöll) — «Свежевыпавший пушистый снег». Это свидетельствует, по мнению Дэвидсон, о том, что весь пласт финской информации в древнескандинавской письменности может восходить к ранним мифам (Davidson, Fisher 1980. Р. 140).

[124] Гест (Gestr) — «гость», «чужой, чужестранец»; в Исландии имя было распространено с эпохи заселения острова, в Норвегии же стало популярно лишь в позднем средневековье (Lind 1908. Sp. 328–331).

[125] Мьёлль (Miöll) — женское имя, отмеченное в нескольких письменных памятниках, использовавшееся главным образом применительно к псевдоисторическим персонажам (Lind 1910. Sp. 774).

[126] Тиандер связывает др.-исл. úrr с санскрит. usrá — «бык». Описание быка, обладавшего одним рогом, может восходить, считает автор, к популярным в средневековье легендам о единорогах (Тиандер 1906. С. 312).

[127] Годрид (Goðrið) — женское имя, по-видимому, вымышленное. В справочных изданиях не зафиксировано.

[128] Гейррейд (обычно: Geirriðr) — женское имя, широко распространенное в Исландии, менее распространенное в Норвегии (Lind 1907. Sp. 319–320).

[129] Гардарики — см. комм. 124 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[130] Гардаланд (Gardaland) — в данном тексте синонимичен топониму Garðariki (см. комм. 124 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне) и служит для обозначения Древней Руси. В других древнескандинавских письменных памятниках топоним не зафиксирован.

[131] Даг (Dagr) — мужское имя, широко распространенное в Норвегии и Исландии с древнейших времен (Lind 1907. Sp. 192–195). Включение персонажа в текст ничем не мотивировано, и весь фрагмент является, вероятно, поздней вставкой в текст.

[132] Аустрвег — см. комм. 36 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[133] Альдейгьюборг — см. комм. 38 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне.

[134] Характеристика «хороший лекарь» (læknir allgóðr) обращает на себя внимание. Применительно к русским княгиням упоминание об умении излечивать больных в сагах, насколько я знаю, встречается еще только один раз: в рассказе о чудесах Олава в Саге об Олаве Святом из текста следует, что супруга конунга Ярицлейва (Ярослава) из Гардарики Ингигерд оказывала помощь недужным (Круг Земной. С. 341–342). В Саге о Стурлауге Трудолюбивом замечание о медицинских навыках Ингибьёрг, дочери конунга Ингвара из Гардарики, включено в ее портретное описание, что нетипично для древнеисландских саг. Обычно в нем говорится о прекрасной внешности, красивых белокурых волосах, иногда добавляются сведения о том, что девушка была искусна в вышивании или других рукоделиях, т. е. перечисляются элементы, характеризующие средневековый западноевропейский идеал женщины из высшего общества, в котором медицинские навыки не относились к числу необходимых.

На Руси ситуация была иной. Известно, что многие русские княгини занимались врачеванием. В начале XII в. вторая дочь Мстислава Владимировича, внучка Владимира Мономаха, супруга племянника византийского императора Алексея Комнина Добродея-Евпраксия-Зоя славилась своими познаниями в медицине и даже написала научный трактат о гигиене и лечении мазями (Пушкарева 1989. С. 33–34). В 30-х годах XIII в. Евфросинья, дочь черниговского князя Михаила Всеволодовича, после смерти своего жениха принявшая постриг, лечила недужных в монастырской больнице (Пашуто 1974а. С. 43). Из Прологов XIV–XV вв. можно понять, что «врачебная философия» входила в круг тех наук, которым обучались русские знатные женщины (Пушкарева 1989. С. 216. Прим. 43). Возможно, эта практика восходит к более раннему времени, что нашло отражение в характеристике русской княжны в Саге о Стурлауге Трудолюбивом.

[135] Снэколь (Snækollr) — исландское мужское имя (Lind 1911. Sp. 936).

[136] Колдуны — seiðmenn. Термин seiðr использовался в древнеисландском языке для обозначения магии любого рода, как белой, так и черной. Покровителем колдовства считался бог Один. В Саге об Инглингах сказано: «Один владел и тем искусством, которое всех могущественнее. Оно называется колдовство. С его помощью он мог узнавать судьбы людей и еще не случившееся, а также причинять людям болезнь, несчастье или смерть, а также отнимать у людей ум или силу и передавать их другим» (Круг Земной. С. 14). В Скандинавии магией занимались главным образом женщины (Арнаутова 1994. С. 159). «Мужам считалось зазорным заниматься этим колдовством, так что ему обучались жрицы» (Круг Земной. С. 14). Видимо, поэтому колдуны, с которыми встретился герой Саги о Стурлауге, прятались от людей в подземном жилище.

Колдовской ритуал обычно проводился ночью в уединенном месте, где собирались вместе колдуны или колдуньи с целью причинить зло или, напротив, принести добро кому-либо, а также для предсказания судьбы, погоды и видов на урожай, исхода войны и т. п. (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 519–520). Подробно о колдунах-сеидах см.: Davidson 1976. Р. 283–299.

[137] Фраза о намерениях Франмара осведомить общество о том, что им обнаружены колдуны, несомненно, характеризует время создания произведения и среду, в которой оно было написано. С начала XII в. исландская церковь начала вести активную, усиливающуюся борьбу со всеми проявлениями язычества, среди которых колдовство считалось одним из наиболее тяжких проступков. Йон Эгмундарсон, епископ в монастыре Холар (1106–1121), издал специальный указ, касающийся правил исполнения религиозных обрядов частными лицами, в котором в самом первом пункте запрещались «все языческие обычаи, магия и колдовство» (Martir 1994. Р. 572).

[138] Традиционно на Руси больницы организовывались при монастырях. О существовании больниц при княжеских домах свидетельств нет.

[139] Хвитсерк (Hvítserkr) — имя вымышленное (Lind 1909 Sp. 603).

[140] Щит мира (friðskjöldr) поднимался во время боя в знак перемирия, соответствует современному «белому флагу» (Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. Р. 173).

[141] Город Альдейгья (borg Aldeigja) — то же, что Альдейгьюборг (Aldeigjuborg) — древнескандинавское обозначение Старой Ладоги (см. комм. 38 к Саге о Хальвдане Эйстейнссоне).

[142] Фридфроди (Friðfróði, Frið-Fróði) — Фроди Фридлейвссон (Fróði Friðleifsson). В Landnámabók упомянуты два лица, носившие это имя и жившие во время заселения Исландии (в конце IX в.), однако определить по контексту, кто из них имеется в виду, не представляется возможным. Данное упоминание относится к числу датирующих элементов саги.

 

 

                                                   Прядь о Торстейне Погибели Хуторов
                                                            (Þorsteins þáttr bœjarmagns)


1. Рождение Торстейна

В то время, когда Норвегией правил ярл Хакон, сын Сигурда, в долине Гаулардаль жил бонд по имени Брюньольв. Его прозвали Верблюд. Он владел землей и был великим воином. Жену его звали Дагню, она была дочерью Железного Скегги из Ирьяра[1]. У них был один сын, которого звали Торстейн. Он был высоким и сильным, упрямым и несговорчивым с любым, кто бы то ни был. Не было равного ему по росту во всей Норвегии, и едва ли существовали там подходящие для него двери, в которые он мог бы протиснуться. И поскольку казалось из-за этого, будто он проламывает входы большинства домов, прозвали его люди Погибелью Хуторов. Он был грубым человеком с тяжелым характером, поэтому приобрел ему отец поскорее корабль и дал людей для путешествий. Затем Торстейн участвовал то в набегах ради добычи, то в торговых походах и преуспел во всем.

В то время в Норвегии пришел к власти конунг Олав, сын Трюггви, ибо ярлу Хакону перерезал горло его собственный раб по имени Тормод Крюк. Стал тогда Торстейн Погибель Хуторов дружинником конунга Олава, и тот считал его доблестным мужем и ценил его весьма высоко, однако другие дружинники не ладили с Торстейном, говоря, что он слишком угрюм и своеволен. Обычно конунг часто посылал его с теми поручениями, которые избегали прочие, и время от времени пускался он в торговые поездки с целью добыть конунгу различные драгоценности.
2. Торстейн едет в Подземный Мир

Однажды судно Торстейна стояло на якоре к востоку от Балагардссиды[2], а попутного ветра не было. Как-то поутру высадился он на сушу. Когда солнце сияло в небесах на юго-востоке, Торстейн набрел на некую поляну в лесу; на ней возвышался прекрасный холм.

Тут увидел он какого-то коротко остриженного мальца, стоящего на холме. Тот не заметил Торстейна и сказал:

— Мать моя, — попросил он, — подай-ка ты мне мой посох и вязаные шерстяные рукавицы, потому как хочу я отправиться в колдовской полет. В подземном мире сейчас затевается пиршество.

Тут из холма выкинули посох, похожий на кочергу. Оседлал его малец, натянул рукавицы и начал скакать на посохе, как часто делают дети.

Торстейн подошел к холму и произнес те же слова, что и малец. Тотчас же ему выбросили посох и рукавицы, а голос спросил:

— Кто берет это?

— Твой сын Бьяльви, — ответил Торстейн.

Затем оседлал он посох и поскакал за мальцом. Они приехали к широкой реке и прыгнули в нее, и было это похоже, словно они погрузились в дым. Потом перед их глазами просветлело, и они пришли туда, где река ниспадала со скалы. Торстейн увидел там великое поселение и большой замок. Они направились к замку, внутри за столами сидели люди. Они вошли в эту залу, а зала была разбита на части, и там люди пили не иначе как из серебряных кубков. Трапеза стояла на полу. Все им казалось там похожим на золото, а не пили ничего, кроме вина. Тут Торстейн понял, что ни один человек их не видит. Спутник его подошел к столам и подбирал все, что упало вниз. На почетном месте там сидели конунг и королева, и все люди в зале веселились.

Затем увидел Торстейн, что в залу вошел некто, поприветствовал конунга и рассказал, что он прислан к нему ярлом, который правит горой, что зовется Луканус, что в стране Индии, и сказал конунгу, что сам он из Сокрытого Народа[3]. Он вручил конунгу золотое кольцо. Конунг заметил, что не было у него кольца прекраснее, и пустил кольцо по зале, и все его хвалили. Кольцо должно было обойти четыре части зала. Но Торстейн заметил другую драгоценность, которая ему очень понравились. Это была скатерть, что лежала на столе конунга. Она была вышита золотом и украшена двенадцатью драгоценными камнями, самыми лучшими. Торстейн захотел взять скатерть себе. Ему пришло в голову, что он может положиться на удачу конунга и увидеть, сможет ли он заполучить кольцо. Теперь увидел Торстейн, что конунг намеревается надеть кольцо на свою руку, тогда выхватил Торстейн у него кольцо, а второй рукой схватил скатерть, и все яства упали в грязь. Торстейн выбежал в дверь, но посох его остался в зале.

Сразу же поднялся большой шум, потом выбежали люди и увидели, куда побежал Торстейн, и кинулись за ним. Теперь он понял, что они его схватят, и взмолился тогда:

— Если ты так же добр, конунг Олав, как крепка моя вера в тебя, помоги мне.

И Торстейн был так быстр, что они не могли его догнать, пока он не прибежал к реке, где остановился. Они окружили его, и Торстейн отважно сражался и убил неисчислимое множество, пока не пришел его попутчик, который дал ему посох, и они сразу же прыгнули в реку. Наконец, они вернулись к холму, от которого начали поездку, солнце было уже на западе. Малец бросил внутрь холма посох и сумку, которую наполнил вкусными лакомствами, и так же сделал Торстейн. Колльсвейн[4] забежал внутрь, а Торстейн остался у окна. Он увидел двух женщин, одна ткала красивую ткань, а вторая качала ребенка. Одна из них спросила:

— А что же украл Бьяльви, твой брат?

— Его сегодня со мной не было, — ответил он.

— Кто же тогда брал посох? — спросила она.

— То был Торстейн Погибель Хуторов, дружинник конунга Олава, — ответил Колльсвейн. — Он привел нас к большой беде, потому что украл из Подземного Мира кольцо, подобного которому нет в Норвегии, и нас чуть не убили, потому что он оставил посох в их руках. Они гнались за ним до склона, а потом я кинул ему посох. Он, конечно, доблестный воин, потому что я даже не знаю, скольких он убил.

И сразу же холм опять закрылся.

Тогда Торстейн вернулся к своим людям, и поплыл оттуда в Норвегию. Он нашел конунга Олава на востоке в Вике, отдал ему сокровища и рассказал о своей поездке, и люди очень дивились. Конунг предложил Торстейну большое вознаграждение, но тот сказал, что хочет еще раз побывать на Востоке, и остался у конунга на зиму.
3. О Торстейне и дверге

Весной Торстейн приготовил свой корабль. У него была шнека и двадцать четыре человека. Он поплыл в Ямталанд[5], и однажды остановился в заливе и вышел на берег поразвлечься. Он пришел на одну поляну, где лежал большой камень. Там он увидел чрезвычайно уродливого дверга, который вопил, глядя вверх. Показалось Торстейну, что рот дверга с одной стороны идет из уха, а с другой стороны нос ниже рта. Торстейн спросил, почему тот ведет себя так глупо.

— Ты, добрый человек, не удивляйся, — ответил он. — Разве ты не видишь большого орла, что летит там? Он забрал моего сына. Думаю я, что несчастье это послано Одином, и я умру, если потеряю ребенка.

Торстейн выстрелил в орла и попал ему под крыло, птица упала вниз, а Торстейн поймал ребенка дверга в воздухе и вернул отцу. Дверг очень обрадовался и произнес:

— Я и мой сын теперь должны тебя вознаградить за спасение жизни, и выбери себе вознаграждение из золота и серебра.

— Сначала полечи своего сына, — сказал Торстейн, — а я не имею привычки показывать свою силу за деньги.

— Как бы не пришлось мне платить и за менее обязывающее, — сказал дверг. — Может быть, моя рубашка из овечьей шерсти не покажется тебе достойным подарком, но ты не устанешь плыть и не будешь ранен, пока будешь носить ее.

Торстейн примерил рубашку, и она была ему впору, хотя казалась маленькой и двергу. Также дверг достал из кошелька серебряное кольцо и дал его Торстейну, наказав хорошенько за ним присматривать, и сказал, что у него никогда не будет недостатка в деньгах, пока у него есть это кольцо.

Потом взял он какой-то черный камешек и дал его Торстейну:

— Если ты спрячешь это в своей ладони, никто тебя не увидит. Больше у меня ничего нет, что было бы тебе полезным. Но еще хочу дать один камень тебе для забавы.

Достал он из кошелька этот камень, а затем стальной шип. Сам камень был треугольным. Он был белым в середине, красным с одной стороны, а желтое кольцо окружало его. Дверг сказал:

— Если ты уколешь шипом камень там, где он белый, начнется буря с градом такая сильная, что никто не осмелится противостоять ей. Если же ты захочешь, чтобы растаял снег, то уколи там, где камень желтый, тогда засияет солнце, и всё растает. Если же ты уколешь там, где красное, то придет огонь и пламя и искры, и никто против них не сможет выстоять. А когда ты захочешь, то шип и камень сами придут тебе в твои руки, стоит тебе только их позвать. Теперь нет больше у меня ничего, чем я мог бы тебе отплатить.

Торстейн отблагодарил его дарами. Потом он вернулся к своим людям, и была эта прогулка для него успешной, а не бесполезной. Они поймали попутный ветер и поплыли в Аустрвег. Но вдруг попали они в туман, сбились с курса и не знали, где находятся, и продолжалось так полмесяца.
4. Торстейн попадает в Страну Великанов[6]

Однажды вечером они поняли, что берег недалеко. Они бросили якорь и остались там на ночь. Утром была хорошая погода и ярко светило солнце. Они оказались в каком-то длинном фьорде, и увидели красивые склоны и леса. Ни один человек на борту не узнал эту землю. И не видели они никакой живности, ни зверя и ни птицы. Тогда они поставили на берегу палатку и неплохо устроились.

Наутро Торстейн сказал своим людям:

— Я хочу, чтобы вы знали о моем плане. Ждите меня здесь шесть ночей, я же намереваюсь исследовать эту страну.

Им это не понравилось, и они захотели поехать с ним, но Торстейн не захотел этого.

— Если я не приду назад до седьмого захода солнца, — сказал он, — тогда плывите домой и скажите конунгу Олаву, что не суждено мне было вернуться.

Они проводили его до леса. Когда он исчез из виду, они вернулись на корабль и стали ждать Торстейна, как он им приказал.

Теперь время рассказать о Торстейне, который целый день шел по лесу и ничего не разузнал. А на исходе дня вышел он к широкой дороге. Он шел по этой дороге, пока не стемнело. Тогда Торстейн сошел с дороги, подошел к одному большому дубу и влез на него. Там было достаточно места, чтобы лечь, и он там спал всю ночь.

А когда взошло солнце, он услышал сильный грохот и человеческую речь. Он посмотрел, сколько там ехало людей. Их было двадцать два, они быстро проехали мимо. Торстейн очень удивился их росту — он никогда раньше не видел людей подобного роста. Торстейн оделся, а утро уже подошло к тому, что солнце было на юго-востоке.
5. Торстейн едет с Годмундом

И увидел Торстейн трех хорошо вооруженных всадников, таких огромных, что раньше не встречал он равных им людей. Самый большой из них, что ехал посредине, был в вышитой золотом одежде и на белом коне, а двое других были в алых одеждах и ехали на серых конях.

И вот они подъехали туда, где был Торстейн, и сказал тот, кто ехал впереди, остановившись:

— Что там за животное на дубу?

Тогда Торстейн спрыгнул на дорогу перед ними и приветствовал их, но они громко рассмеялись, и высокий человек сказал:

— Редко встречались нам подобные люди. Как имя твое, и откуда ты?

Торстейн назвал себя и сказал, что прозывается Погибелью Хуторов, «а родом я из Норвегии; я дружинник конунга Олава».

Высокий человек улыбнулся и сказал:

— Много лгут о его королевском величии, если нет у него никого более доблестного. Думаю я, что ты можешь называться Дитя Хуторов, а не Погибель Хуторов.

— Подари что-нибудь за прозвание, — сказал Торстейн.

Высокий человек снял золотое кольцо и дал его Торстейну. В нем было три эйрира. Торстейн сказал:

— А как твое имя? Какой ты семьи? И что это за это страна?

— Меня зовут Годмунд, я правитель страны, что называется Глэсисвеллир. Она подчинена Стране Великанов. Я сын конунга, а мои спутники зовутся Фулльстерк и Алльстерк[7]. А видел ли ты каких-нибудь людей, проезжавших здесь утром?

— Здесь проехало двадцать два человека, — ответил Торстейн, — и не были они робкими.

— Это были мои слуги, — сказал Годмунд. — Страна, что лежит дальше, называется Ётунхейм. Там правит конунг по имени Гейррёд, а мы его данники. Моего отца зовут Ульвхедин Верный. Но также он звался Годмундом, как все, кто живет в Глэсисвеллире. Отец мой поехал ко двору Гейррёда, чтобы заплатить конунгу свою дань, и в той поездке он умер. Конунг послал мне приглашение, по которому я должен быть на похоронном пиру по моему отцу и принять такие же звания, что были у моего отца; но плохо нам подчиняться ётунам.

— Почему твои люди поехали впереди тебя? — спросил Торстейн.

— Большая река разделяет нашу страну, — ответил Годмунд. — Она называется Хемра. Она так глубока и быстра, что ни одна лошадь не может перейти ее вброд, кроме тех, которые у нас. Остальные поехали к истоку реки, но вечером мы встретимся.

— Было бы интересно поехать с вами, — сказал Торстейн, — и посмотреть, что случится.

— Не думаю я, что это хорошая мысль, — сказал Годмунд, — поскольку ты, кажется, христианин.

— Я оправдаю себя, — сказал Торстейн.

— Не хотел бы я, чтобы ты был в обиде на меня, — сказал Годмунд. — Но если конунг Олав одарит нас своей доброй удачей, то я разрешу, чтобы ты поехал с нами.

Торстейн пообещал ему это. Годмунд попросил его сесть позади него, и тот так и сделал.

Вот подъехали они к реке. Там стояла хижина, из нее они взяли другую одежду и надели ее на себя и на своих коней. Эта одежда обладала таким свойством, что вода в реке не вредила им, а она была такая холодная, что при соприкосновении с ней любая часть тела тотчас отмирала. Пересекли они тогда реку, лошади их совсем выбились из сил. Лошадь Годмунда споткнулась, и Торстейн промочил палец на ноге, и тот сразу отмер. А когда они выбрались из реки, разложили они одежду сушиться. Торстейн отсек себе палец на ноге, и показалось им это весьма доблестным. Потом они продолжили свой путь.

Тут Торстейн попросил не прятать его:

— Потому что я могу сделать «шлем невидимости»[8], и никто меня не увидит.

Годмунд ответил, что это хорошее умение.

Вот подъехали они к замку, и люди Годмунда направились к нему, и вошли внутрь его. Теперь там можно было слышать разнообразные музыкальные инструменты, но Торстейну не показалось, что они звучат в каком-то порядке. Вот вышел им навстречу конунг Гейррёд и хорошо приветствовал их. Они были размещены спать в замке, а их лошади были отведены в конюшню. Годмунда отвели в королевскую залу. Конунг сидел на троне, а рядом с ним находился ярл, которого звали Агди. Он правил той областью, что зовется Грундир и которая лежит между Рисаландом и Ётунхеймом. Агди жил в Гнипалунде (Роще на Вершине Горы). Он был сведущ в волшбе, а люди его более походили на троллей, чем на человеческие существа.

Годмунд уселся с краю перед почетным местом напротив конунга. Был у них такой обычай, что сын конунга не садится на почетное место, прежде чем не примет звания своего отца и не выпьет первый тост.

Тут начался превосходный пир, мужчины пили радостные и веселые, а позже разошлись спать. Когда Годмунд вернулся в свою комнату, Торстейн сделал себя видимым. Это их рассмешило, но Годмунд рассказал своим людям, где он был, и попросил не смеяться над Торстейном. И тогда они заснули на всю ночь.
6. О Гейррёде и Годмунде

Рано утром они были уже на ногах. Годмунда повели в палаты конунга. Конунг хорошо поприветствовал его.

— Хотелось бы нам теперь знать, — сказал конунг, — хочешь ли ты оказать мне такое же послушание, как твой отец? Я желаю увеличить твои звания (титулы). Если ты принесешь мне клятвы, то будешь править Рисаландом.

Годмунд ответил:

— Не по закону требовать клятв от такого молодого человека.

— Да будет так, — сказал конунг.

После этого взял конунг плащ из дорогой ткани, возложил его на Годмунда и дал ему звание конунга. Потом он взял большой рог и выпил его за Годмунда. Тот принял рог и поблагодарил конунга. Позже поднялся Годмунд, встал на стол перед местом конунга и торжественно поклялся, что не будет ни служить, ни подчиняться никакому другому конунгу, пока конунг Гейррёд жив. Конунг поблагодарил его, сказав, что это ему нравится больше, чем если бы он принес ему клятвы верности. Тогда выпил Годмунд из рога и вернулся на свое место. Люди были довольны и веселы.

С ярлом Агди было двое людей. Одного звали Ёкуль, а второго — Фрости[9]. Они были завистливы. Ёкуль схватил бычью кость и бросил в людей Годмунда. Торстейн увидел это, поймал кость в воздухе и бросил назад. Кость попала в человека по имени Густ, сломала ему нос, выбила все зубы, и упал тот в беспамятстве. Конунг Гейррёд рассердился и спросил, кто швыряет кости над его столом. Сказал он также, что хочет узнать, кто здесь лучше всех бросает кости, прежде чем все разойдутся.

Тогда позвал конунг двух людей, Дрётта и Хёсвира:

— Подите найдите мой золотой мяч и принесите его сюда.

Они ушли и вернулись с головой тюленя весом в десять четвертей[10]. Она сияла и сыпала искрами, как из горна, а жир капал вниз, как светящаяся смола.

Конунг молвил:

— Берите теперь мяч и бросайте каждый друг в друга. Тот, кто упустит мяч, будет объявлен все закона и утратит всю собственность, а тот, кто не посмеет бросить, будет объявлен трусом.
7. Об игре в мяч и борьбе

Тогда бросил Дрётт мячом в Фулльстерка, тот поймал его одной рукой. Торстейн увидел, что ему недостает силы, и прыгнул под мяч. Они бросили мяч в Фрости, потому что богатыри стояли впереди всех у каждой скамьи. Фрости мощно поймал мяч у самого своего лица, так что сломались кости скул. Он бросил мяч в Алльстерка. Тот поймал его двумя руками, но чуть не стал на колено, если бы Торстейн не поддержал его. Алльстерк бросил мяч в ярла Агди, который поймал его двумя руками. Капающий жир попал на его бороду, и она вся загорелась. Ярлу нужно было поскорее избавиться от мяча, и он бросил его конунгу Годмунду, а тот послал его конунгу Гейррёду, но тот пригнулся, и мяч попал в Дрётта и Хёсвира, убив их на месте. Потом мяч вылетел через стеклянное окно и упал в ров, что окружал замок, и пылающий огонь вырвался из него. Игра была окончена. Люди вернулись к питью. Ярл Агди сказал, что ему не по себе каждый раз, как он проходит мимо людей Годмунда.

Вечером Годмунд и его люди пошли спать. Они поблагодарили Торстейна за помощь, которая помогла им избежать беды. Торстейн ответил, что это еще пустяки.

— А какие развлечения ожидаются утром?

— Конунг пожелал устроить борьбу, — сказал Годмунд, — и они получат отмщение, ибо очень неравны наши силы.

— Удача конунга укрепит нас, — сказал Торстейн. — Не беспокойтесь, просто постарайтесь, чтобы во время борьбы я был рядом.

И спали они всю ночь.

А утром пошли они все на состязание, пока повара накрывали стол. Конунг Гейррёд спросил, все ли они хотят бороться, а они ответили, что будет так, как он прикажет. Потом они разделись и борьба началась. Торстейну показалось, что не видел он такого соревнования, потому что все дрожало, когда они падали, и хуже всего приходилось людям ярла Агди.

Теперь вышел Фрости и сказал:

— Кто против меня?

— Кто-нибудь найдется, — ответил Фулльстерк.

Встали они тогда, и началась между ними жестокая борьба, и Фрости был гораздо сильнее. Вот продвинулись они к Годмунду. Фрости обхватил Фулльстерка за грудь и сильно сгибал его назад. Торстейн ударил его под колено, и Фрости упал на спину, а Фулльстерк — на него. У Фрости сломалась затылочная кость и локти.

Он медленно поднялся и молвил:

— Не один ты в игре. А почему от тебя так воняет?

— Знать, близок нос ко рту, — ответил Фулльстерк.

Тогда поднялся Ёкуль, и Алльстерк вышел против него, и началась битва еще более жестокая. Но Ёкуль был сильнее, и потащил Алльстерка назад, туда, где был Торстейн. Ёкуль хотел оттащить Алльстерка от скамей и тянул очень сильно, но Торстейн удерживал его. Ёкуль тянул так сильно, его ноги по щиколотку ушли в пол зала, а тогда Торстейн толкнул Алльстерка от себя, и Ёкуль упал на спину и вывихнул себе ногу.

Алльстерк вернулся на скамью, а Ёкуль медленно поднялся и молвил:

— Не всех мы видим, кто на этой скамье.

Гейррёд спросил Годмунда, не хочет ли он побороться. А тот ответил, что никогда раньше не боролся, но не отклонит предложение. Конунг попросил ярла Агди отомстить за своих людей. Тот ответил, что давно боролся, но подчинится приказу конунга. Тогда они разделись. Торстейн подумал, что не видел он такого троллеподобного тела, как у Агди. Он был иссиня-черный как Хель. Годмунд поднялся навстречу ему. Он был белый как солнечный свет. Ярл Агди яростно приблизился к нему и так сильно обхватил лапами его бока, что кости затрещали, и боролись они по всему залу. И когда они подошли туда, где был Торстейн, тогда Годмунд начал прием через бедро и проворно бросил ярла. Торстейн лег под ноги ярла, и он тогда упал и сломал свой воровской нос и четыре зуба.

Ярл поднялся и молвил:

— Тяжко падать старому человеку, но еще тяжелее, когда трое против одного.

Тогда люди оделись.
8. О пире и разговоре с Торстейном

После этого конунг со всеми вернулись к столу. Ярл Агди и другие говорили, что, должно быть, они были каким-то образом обмануты, «потому что я всегда чувствую что-то необычное, когда подхожу к ним».

— Давайте подождем, — сказал конунг. — Что-то случится, и мы узнаем больше.

Тогда люди приступили к пиру. В зал внесли два рога. Они, большое сокровище, принадлежали ярлу Агди и назывались Хвитинги. Они были в два локтя длиной и украшены золотом.

Конунг велел раздать каждой скамье по рогу.

— И пусть каждый осушит рог. А тот, кто не сможет, пусть заплатит чашникам эйрир серебра.

Ни у кого, кроме витязей, это не получилось, а Торстейн увидел, что те, кто были с Годмундом, не платили штрафа. После этого весь день люди весело пили, а вечером разошлись спать.

Годмунд поблагодарил Торстейна за добрую помощь. Торстейн спросил, когда закончится пир.

— Утром мои люди должны уехать, — сказал Годмунд. — Знаю я, что тогда захочет конунг возмездия. Будут показаны сокровища. Велит конунг тогда внести большой рог. Она называется Грим Добрый. Это великое сокровище, полное волшебства и украшенное золотом. На его острие есть человеческая голова с плотью и ртом, которая говорит с людьми, предсказывает будущее и предупреждает об опасности. Если конунг узнает, что среди нас есть христианин, мы все будем убиты. Поэтому мы должны не скупиться с Гримом.

Торстейн сказал, что Грим не скажет больше, чем позволит конунг Олав:

— И я думаю, что Гейррёд проклят. Мне кажется, ты должен следовать моим советам прямо отсюда. Завтра утром я сделаю себя видимым.

Они сказали, что это опасное решение. Торстейн ответил, что в любом случае Гейррёд хочет их смерти.

— А что ты еще скажешь о Гриме Добром?

— Про него рассказывают, что под его изгибом может стать средний человек, а узор по его краю шириной в локоть. И самый лучший воин выпьет только до узора, а конунг выпьет все за раз. Каждый дает Гриму разные сокровища, но большее его уважение получают те, кто выпьет все за один раз. И я знаю, что мне поднесут пить первому, но ни одному человеку не удастся выпить его за один раз.

Торстейн сказал:

— Ты наденешь мою рубашку, потому что тогда ничто не сможет тебе повредить, даже отрава в питье. Возьми корону с головы своей, дай Гриму Доброму и скажи ему на ухо, что ты сделаешь ему гораздо больше почестей, чем Гейррёд, а тогда приступай пить. Но в роге будет яд, пропусти питье через рубашку, и он тебе не повредит. А когда выпивка закончится, прикажи своим людям ехать.

Годмунд сказал, что последует его совету.

— Если Гейррёд умрет, то я завладею всем Ётунхеймом, а если он будет жить дальше, то мы все будем убиты.

Потом они всю ночь спали.
9. О Гриме Добром

Утром они рано проснулись и оделись. Тут к ним пришел конунг Гейррёд и попросил выпить на прощание. Они сделали так. Сначала они выпили из рогов Хвитингов, потом из столовых чаш, а потом в честь Тора и Одина. А после этого заиграло множество музыкальных инструментов, и два человека, ростом чуть ниже Торстейна, внесли Грима Доброго. Все поднялись и преклонили пред ним колени. Грим выглядел недовольным.

Гейррёд сказал Годмунду:

— Возьми Грима Доброго, это и будет твоя чаша верности.

Годмунд подошел к Гриму, снял с себя золотую корону, возложил ее на него и сказал ему на ухо, как научил Торстейн. Потом он пропустил питье из рога через свою рубашку, и яд остался там. Он выпил за конунга Гейррёда и поцеловал конец рога, и Грим улыбнулся ему.

Тогда полный рог взял Гейррёд и попросил у Грима хорошего здоровья и чтобы он знал, если рядом будет какая-то опасность.

— Чаще видел я тебя в лучшем настроении.

Он снял с себя золотое ожерелье и дал Гриму, потом выпил за ярла Агди, и показалось ему, будто волна разбивает скалу, когда напиток побежал через горло в него, и выпил он все. Грим покачал головой. Тогда рог вручили ярлу Агди, он дал ему два золотых кольца, попросил милосердия, потом выпил в три глотка и передал чашникам.

Грим произнес:

— Чем старее, тем глупее.

Тогда рог опять наполнили, теперь должны были пить Ёкуль и Фулльстерк. Фулльстерк пил первым. Ёкуль принял рог, посмотрел в него, сказал, что выпито ничтожно, и ударил Фулльстерка рогом. А тот ударил кулаком Ёкуля в нос, разбил его воровскую щеку и выбил зубы. Поднялся великий беспорядок. Гейррёд попросил людей, чтобы они не распространяли слух, что они разошлись так плохо. Они сразу помирились, а Грим Добрый был унесен.
10. Убийство Гейррёда

Чуть позже в зал вошел человек. Все удивились тому, какой он был маленький. А то был Торстейн Погибель Хуторов. Он подошел к Годмунду и сказал, что лошади готовы к отъезду. Гейррёд спросил, что это за дитя.

Годмунд ответил:

— Это мой маленький слуга, которого мне прислал конунг Один. Он — королевская драгоценность и может делать разные шутки. И если он кажется Вам полезным, я хочу Вам его подарить.

— Это внушительный мальчик, — сказал конунг, — и хочу я посмотреть его проворность, — и попросил Торстейна показать какую-нибудь проделку.

Торстейн достал свой камень и шип и уколол там, где он был белым. Началась такая ужасная буря, что никто не осмелился открывать глаза, и в зале навалило снега по колено. Конунг рассмеялся. Тогда Торстейн уколол камень там, где он был желтый. Солнце засияло так жарко, что снег очень быстро растаял. А вслед пришел приятный аромат, и Гейррёд сказал, что он большой умелец. Но Торстейн сказал, что у него есть еще одна проделка, которая называется «игра с кнутом». Конунг сказал, что хотел бы это увидеть. Торстейн стал посредине зала и уколол камень там, где он был красным. Из камня посыпались искры. Тогда он обежал весь зал, каждое место. Летящих искр было все больше, поэтому каждый человек прикрыл глаза. А конунг Гейррёд смеялся. Поднялось такое пламя, что всем это показалось уже слишком. А перед этим Торстейн предупредил Годмунда, что тот должен уходить и уезжать на лошади.

Торстейн подбежал к Годмунду и спросил:

— Хочется тебе продолжать забаву?

— Давай посмотрим, дитя, — ответил тот.

Торстейн уколол тогда камень сильнее. Искры полетели в глаз конунга Гейррёда. Торстейн выбежал в дверь и бросил камень и шип, и оба они попали в глаза конунга Гейррёда, и упал тот замертво на пол, а Торстейн убежал. Годмунд уже отъезжал на лошади.

Торстейн попросил тогда ехать, «потому что теперь это не будет трусостью».

Они поскакали к реке. А тогда к Торстейну вернулись камень и шип. Он сказал, что Гейррёд уже мертв. Тогда они пересекли реку и подъехали туда, где встретились.

Тут сказал Торстейн:

— Здесь мы расстанемся, ибо мои люди подумают, что пора мне к ним вернуться.

— Едем домой ко мне, — сказал Годмунд, — и я отплачу тебе за добрую помощь.

— Я посещу тебя позже, — сказал Торстейн, — а ты поезжай назад с войском в город Гейррёда. Тогда эта страна будет твоей.

— Как посоветуешь, — сказал Годмунд. — А конунгу Олаву передавай мой привет.

Взял он тогда золотой кубок, серебряную тарелку и двадцать шитых золотом полотенец, и передал конунгу, а Торстейна попросил навестить его, и расстались они друзьями.
11. Торстейн возвращается в Норвегию

Тут заметил Торстейн ярла Агди, который ехал весь в великанском гневе[11]. Торстейн пошел за ним. Тут увидел он огромный хутор, принадлежащий Агди. Там был огороженный сад, а в его воротах стояла девушка. Это была дочь Агди, ее звали Годрун. Она была высокая и красивая. Она приветствовала своего отца и спросила о новостях.

— Новостей достаточно, — ответил он. — Конунг Гейррёд мертв, а Годмунд из Глэсисвеллира одурачил всех нас и укрывал там христианина, которого зовут Торстейн Погибель Хуторов. Он брызгал нам в глаза огнем. Теперь я убью его людей.

Бросил он тут наземь рога Хвитинги и убежал в лес, словно сошел с ума.

Торстейн подошел к Годрун. Она поприветствовала его и спросила его имя. Он назвался Торстейном, дружинником конунга Олава.

— Взрослые, должно быть, больше, ведь ты дитя, — сказала она.

— Хочешь поехать со мной? — спросил Торстейн. — И принять веру?

— Мало мне здесь радости, — ответила она, — ибо мать моя умерла. Она была дочерью ярла Оттара из Хольмгарда. Она была непохожа нравом на отца, потому что в нем много от тролля. А теперь я вижу, что он проклят. Если ты обещаешь привезти меня сюда потом, то я поеду с тобой.

Потом она собрала свои вещи, а Торстейн взял рога Хвитинги. Затем они поехали в лес и увидели Агди. Он громко ревел и закрывал глаза руками. Произошло с ним вот что: как только он увидел корабль Торстейна, глаза его заболели, и он ослеп. На закате они подъедали к кораблю. Люди Торстейна были готовы отплыть, а когда увидели Торстейна, очень обрадовались. Торстейн взошел на корабль, и они отплыли. Больше рассказывать о его путешествии нечего, пока он не вернулся домой в Норвегию.
12. Торстейн женится на Гудрун дочери Агди

Той зимой конунг Олав сидел в Трандхейме. Торстейн встретился с конунгом на йоль и вручил ему подарки, которые передал Годмунд, рога Хвитинги и многие другие сокровища. Он рассказал конунгу о своих путешествиях и показал ему Годрун. Конунг поблагодарил его, и все расхваливали его доблесть. Позже велел конунг окрестить Годрун и наставить ее в вопросах веры. На йоль Торстейн показал «игру с кнутом», и людям это развлечение понравилось. Хвитинги использовали для памятных тостов, и два человека пили одновременно из каждого рога. А из той чаши, что Годмунд послал конунгу, под силу было пить только Торстейну Погибели Хуторов. Полотенца же, если их бросали в огонь, не сгорали, а только становились чище, чем были до этого.

Торстейн поведал конунгу, что хотел бы жениться на Годрун, конунг позволил ему это, и был тогда роскошный пир. И в первую ночь, когда они легли в постель и опустили занавеску, пол у головы Торстейна разломался, и появился ярл Агди с намерением убить его. Но навстречу ему вырвался такой горячий воздух, что он не решился войти. Пошел он тогда прочь. Тут пришел конунг и ударил его по голове жезлом, отделанным золотом, и сбил его с ног на землю. Всю ночь конунг стоял на страже, а утром рога Хвитинги пропали. Пир продолжался хорошо. На эту зиму Торстейн остался с конунгом, и они с Годрун очень полюбили друг друга.

Весной Торстейн попросил у конунга разрешения плыть в Аустрвег и найти конунга Годмунда. Но конунг сказал, что отпустит его, если только тот пообещает вернуться. Торстейн обещал это. Конунг попросил его хорошо беречь свою веру:

— И пусть ее у тебя будет больше, чем у людей с востока.

Расстались они дружески, и все желали Торстейну удачи, потому что его все очень полюбили. Он поплыл в Аустрвег, и нечего сказать кроме того, что путешествие прошло хорошо. Он прибыл в Глэсисвеллир, и Годмунд очень ему обрадовался.

Торстейн спросил:

— Какие новости из замка Гейррёда?

— Я поехал туда, — ответил Годмунд, — и они отдали всю страну под мою власть, и правит там мой сын Хейдрек Волчья Шкура.

— Где ярл Агди? — спросил Торстейн.

— Как вы уехали, он велел возвести для себя курган, — ответил Годмунд, — и ушел туда с великими сокровищами. А Ёкуль и Фрости утонули в реке Хемре, когда ехали с пира, и теперь я правлю и областью Грундир.

— Важно теперь то, — сказал Торстейн, — сколько ты захочешь отделить мне, ибо мне кажется, что Годрун теперь владеет наследием своего отца, ярла Агди.

— Если ты станешь моим человеком, — сказал Годмунд.

— Тогда ты не будешь препятствовать моей вере, — сказал Торстейн.

— Обещаю, — сказал Годмунд. Потом они поехали в Грундир, и Торстейн завладел этой областью.
13. Торстейн возвращается к конунгу Олаву

Торстейн отстроил в Гнипалунде дом, разрушенный вернувшимся ярлом Агди. Сделался Торстейн великим вождем. Немного времени спустя Годрун родила большого ребенка и нарекла Брюньольвом. Не верилось, что ярл Агди отстанет от Торстейна. Одной ночью Торстейн проснулся, встал со своей кровати и увидел идущего Агди. Тот не осмеливался войти ни в одну дверь, ибо на каждой двери был крест. Торстейн побежал к кургану. Тот был открыт, он вошел внутрь и забрал рога Хвитинги. Тут в курган вошел ярл Агди, но Торстейн выбежал мимо него и поставил в проходе крест. Курган закрылся, и с тех пор об Агди не было слышно.

Следующим летом поехал Торстейн в Норвегию и вернул рога Хвитинги конунгу Олаву. После этого он получил дозволение и поплыл в свои владения. Попросил его конунг твердо держаться своей веры. После этого мы ничего не слышали о Торстейне. А когда конунг Олав сгинул на Великом Змее, пропали и рога Хвитинги.

Здесь мы заканчиваем историю о Торстейне Погибели Хуторов.
                                                                                Примечания

[1] В Норвегии.

[2] В водах Балтики?

[3] Т. е. альв, эльф.

[4] Букв. «Остриженный (или лысый) парень».

[5] В Швеции.

[6] Страна Великанов — здесь Рисаланд (Risaland). Ётунхейм (Jötunheimr) — это совсем другая страна, однако, также населенная великанами.

[7] Фулльстерк — «полный силы», Алльстерк — «всесильный».

[8] Магический термин. Возможность делаться невидимым.

[9] Ёкуль — «ледник», Фрости — «мороз».

[10] 100 фунтов.

[11] Выражение (jötunmóðr), обозначающее очень сильный гнев (см. «Прорицание вёльвы», 50; «Песнь о Гротти», 23).

 

 

                                                                   Сага о Вёльсунгах
                                                                     (Völsunga saga)

I

Здесь начинается и говорится о том человеке, что звался Сиги и слыл сыном Одина. И другой еще человек помянут в саге, а имя ему — Скади; он был властен и велик, а все же из них двоих был Сиги и властнее и родовитее, как говорили люди в то время. Был у Скади раб, о котором стоит сказать в саге; звали его Бреди; он был разумен во всем, за что ему приходилось браться; иные слыли поважнее его, но искусства и сноровки было у них не меньше, да, пожалуй, чуточку и побольше.

Надо теперь сказать о том, что всякий раз, как Сиги выезжал на звериный лов, был с ним и раб-тот, и гонялись они за зверем весь день до вечера. А когда вечером сходились, то всегда случалось так, что Бреди убил много больше… чем… Сиги; (и тому казалось) хуже худого (что какой-то) раб охотится лучше его.

Вот приезжает он под вечер домой и говорит, что Бреди ускакал от него в лес — «и скрылся он с глаз моих, и ничего я о нем не знаю», Скади слышит речь Сиги и думает, что это, верно, обман и что Сиги убил раба. Вышли люди его искать, и тем кончились поиски, что нашли его в некоем сугробе, и велел Скади тому сугробу именоваться отныне Сугробом Бреди, и переняли это люди и зовут так всякий сугроб, который побольше. Тут и открылось, что Сиги убил раба и умертвил преступно. Тут объявили его лишенным мира[1], и не может он больше оставаться дома у отца. Тогда Один проводил его вон из той страны и совершил с ним долгий путь, и не оставлял его, пока тот не пришел к боевым стругам. И вот собрался Сиги в поход с тою дружиною, что дал ему отец при расставании, и в походе том был он удачлив. И так повернулось его дело, что, наконец, завоевал он себе землю и владение, а затем взял за себя знатную невесту и стал могучим конунгом и большим человеком и правил в Гуннской земле и слыл величайшим воителем. Был у него от жены сын по имени Рерир; он рос у отца и вскоре стал высок ростом и ко всякому делу годен.

Вот стал Сиги стар годами. Было у него много завистников, так что, наконец, сговорились против него те, кому он крепче всего верил; а то были его шурья. Напали они на него, когда он меньше всего ожидал, и было у него мало людей, а у них больше, и в той схватке пал Сиги со всею своею гридью.

Сын его Рерир не был при том побоище, но получил он от друзей своих и властителей такую силу войска, что овладел и землею и престолом после Сиги, отца своего. И вот он видит, что стал обеими ногами на своем господарстве и вспоминает он о распре своей с дядьями, убийцами отца; и собирает тут конунг большую дружину и идет войною на родичей своих с тою ратью. И они знают, какова их вина перед ним и что мало он теперь ценит родство с ними. И сделал он так, что ушел оттуда не раньше, чем убил всех кровников своих, хотя и было это совсем негоже. Тут завладел он землею и властью и богатством и стал он теперь большим человеком, чем был отец. Взял Рерир большую добычу и жену такую, чтоб была ему под стать. И вот живут они вместе долгое время, и нет у них ни детей ни наследников. Это показалось им за беду, и просят они богов с великим рвением, чтобы родилось у них дитя. И вот говорят, что Фригг услыхала их мольбу и Один тоже, о чем они просили; он недолго думает и зовет свою валькирию, дочку Хримнира-ётуна, и дает в руки ей яблоко и велит отнести к конунгу. Она взяла яблоко то, надела на себя воронье платье[2] и полетела, пока не прибыла туда, где конунг тот сидел на кургане. Она уронила яблоко конунгу на колени. Он схватил то яблоко и догадался, к чему оно. Идет он тогда домой к своей дружине, и вошел к королеве и поел от того яблока.
II. Рождается Вёльсунг

Надо теперь сказать, что королева вскоре затяжелела, и много времени проходит, а она не может разродиться. Тут пришла пора Рерира выступить в поход, по обычаю конунгов, чтобы защитить свою землю. В этом походе случилось так, что Рерир заболел, а затем умер и собрался в путь к Одину, и многим это казалось желанным в те времена.

А с болезнью королевы происходит все то же; ребенок у нее не рождается, и вот уже шесть зим, как длится этот недуг. И вот она решает, что больше ей незачем жить. И приказала она, чтобы вырезали у нее ребенка, и было сделано так, как она приказала. То был мужской приплод, и мальчик тот был велик ростом, когда родился, как и следовало ждать. Сказывают так, что этот мальчик поцеловал мать свою, прежде чем она умерла. Тут дали ему имя, и был он наречен Вёльсунгом; он сел на королевство в Гуннской земле после отца своего; стал он вскоре велик и силен и решителен во всем, что требует мужества и мужской мощи; сделался величайшим воителем и победоносцем в битвах тех, что случались на ратных походах.

Когда же он созрел годами, тут посылает Хримнир к нему дочь свою Хльод, о которой прежде говорилось, что она летала с яблоком к Рериру, отцу Вёльсунга. И тут он берет ее за себя, живут они вместе долгое время, и брак их счастлив. Родилось у них десять сыновей и одна дочь. Старший сын их звался Сигмундом, а дочь — Сигню; эти двое были близнецами, и слыли во всем первое и красивее других детей Вёльсунга-конунга, хотя и все прочие сыновья выросли крепкими мужами; и долго жила о том молва и память, что были Вёльсунги великими богатырями и были превыше едва ли не всех людей и в мудрости, и в ловкости, и во всяческой доблести, как о том говорится в преданиях.

Сказывают, что Вёльсунг-конунг велел выстроить славную некую палату, а строить велел так, чтобы посреди палаты росло огромное дерево и ветви того дерева с дивными цветами ширились над крышей палаты, а ствол уходил вниз в палату ту, и звали его родовым стволом.
III

Сиггейром звали одного конунга; он правил Гаутской землей[3]; был он могучий конунг и многодружинный. Он поехал к Вёльсунгу-конунгу и посватал Сигню себе в жены; этому слову рад был король, а с ним и сыновья, а сама она была не рада, но все же просила отца быть тут судьею, как и во всем прочем, что до нее касалось. А конунгу тому помыслилось за благо ее выдать; и так была она обручена Сиггейру-конунгу. Когда же начнется тот пир и свадьба, то пусть-де приедет Сиггейр-конунг на пир к Вёльсунгу-конунгу. Сготовил конунг пир, какого нет лучше, и когда пир тот был готов, сошлись там гости Вёльсунга-конунга и Сиггейра-конунга в назначенный день, и было с Сиггейром-конунгом много знатных людей.

Сказывают так, что было разложено много костров вдоль палаты той; и вот стоит посреди палаты большая эта яблоня, о которой была речь. И тут говорится, что, когда расселись люди вечером вокруг костров, то человек некий вошел в палату[4]. Тот человек был людям неведом с виду. Тот человек так был одет: плащ на нем заплатанный, ступни босые, а на ногах холстинные штаны. Тот человек в руке держал меч и шел прямо к родовому стволу, а на голове у него шляпа; был он очень высок и стар и крив на один глаз. Он взмахнул мечом и так вонзил его в ствол, что меч тот вошел в дерево по рукоять. Все люди приветствовали того человека; тогда он заговорил и сказал:

— Тот, кто этот меч вытащит из ствола, получит его от меня в дар, и сам он в том убедится, что никогда не держал в руках лучшего меча.

Затем выходит этот старик вон из палаты, и никто не знает, кто он такой и куда идет. Тут повскакали они с мест и заспорили о том, кому взяться за меч; думали, что достанется он тому, кто первым до него доберется. Наконец знатнейшие подошли первыми, один за другим, но не было тут такого, кому бы удалось это дело, ибо меч не шелохнулся ни в какую сторону, сколько за него ни хватались. И вот подошел Сигмунд, сын Вёльсунга-конунга, схватил меч и вырвал его из ствола, точно он там лежал свободно, дожидаясь Сигмунда. Это оружие так всем было по душе, что никто, думалось им, не видал ему равного, а Сиггейр предложил в обмен тройной вес меча в золоте. Сигмунд сказал:

— Ты мог взять этот меч раньше меня оттуда, где он лежал, если бы тебе подобало его носить. А теперь, раз он достался мне в руки, никогда ты его не получишь, хоть бы отдал ты за него все свое золото.

Сиггейр-конунг осердился на такую речь и подумал, что это заносчивый ответ. Но так как норов его был такой, что был он большой кознодей, то притворился он, будто это дело ничуть его не заботит, а сам в тот же вечер задумал месть, которую после и совершил.
IV

Надо теперь сказать о том, что Сиггейр в тот вечер возлег на ложе вместе с Сигню. А на другой день настала хорошая погода, и сказал Сиггейр-конунг, что собирается домой и не хочет ждать, пока ветер рассвирепеет и плыть будет нельзя. Ничего не говорится о том, что Вёльсунг-конунг или сыновья его удерживали зятя, особливо когда увидели, что он ничего другого не хочет, как только уехать с пира. Тогда молвила Сигню отцу своему:

— Не хочу я ехать на чужбину с Сиггейром, и душа моя ему не рада, и знаю я от прозрения своего[5] и от родовой нашей фюлгьи, что из-за этого брака пойдут у нас великие невзгоды, если тотчас он не будет расторгнут.

— Не должна ты так говорить, дочка, — сказал он, — ибо срам великий и ему и нам — расторгнуть с ним брак без всякой вины, и не будет у него к нам ни веры никакой ни дружбы после такого разрыва, и злом он нам оплатит, как только сумеет, да и нам не пристало нарушать слово.

Вот собрался Сиггейр-конунг в обратный путь, но прежде чем уехать со свадьбы, позвал он Вёльсунга-конунга, свояка своего, к себе в Гаутскую землю и всех сыновей его с ним через три месяца времени, а также и всю дружину, какую пожелает он с собой взять, чтоб чести его было пристойно. Хочет-де Сиггейр-конунг искупить вину свою, что прогостил на свадьбе той всего одну ночь, а это у людей не в обычае. Тут обещал Вёльсунг-конунг приехать и быть там в назначенный день; на том расстались свояки, и поплыл Сиггейр-конунг домой с женой своею.
V. Гибель Вёльсунга

Надо теперь сказать про Вёльсунга-конунга и сыновей его, как едут они в уговоренный срок в землю Гаутов по зову Сиггейра-конунга, свояка своего, и есть у них три струга на море, и все хорошо снаряжены; и удачно переплыли и подошли на стругах своих к Гаутской земле поздним вечером. И в этот самый вечер вышла к ним Сигню, дочка Вёльсунга-конунга, и зовет отца своего на тайную беседу и братьев тоже, и говорит им мысли свои про Сиггейра-конунга, что собрал он непобедимое войско, — «и хочет он вас обмануть, и прошу я вас, — говорит она, — чтобы вы поплыли отсюда обратно в свои земли и собрали как можно больше дружины, и вернулись сюда, и отомстили за себя, и не попали бы в беду, ибо не избежать вам его коварства, если не прибегнете к тому, что я вам предлагаю».

Тогда молвил Вёльсунг-конунг:

— Ходит о том молва среди всех народов, что молвил я во чреве матери слово и дал зарок никогда не бежать страха ради ни от жара ни от железа, и так творил я досель — и стану ли я отступаться от слова на старости лет? Пусть девы не корят сыновей моих на игрищах, будто испугались они смерти, ибо всякий умрет в некий час, и никто в свой час не избегнет кончины. Такой мой совет: никуда не бежать и работать десницей, сколь силы хватит. А бился я сотни раз; и было у меня дружины часом больше, а часом меньше — и всякий раз я побеждал. И пусть не пронесется слух, будто я вспять повернул иль просил пощады.

Тут горько заплакала Сигню и все умоляла его, чтобы ей не возвращаться к Сигтейру-конунгу. Вёльсунг-конунг отвечает:

— Конечно, должна ты идти домой к своему хозяину и быть при нем, что бы ни стряслось с нами.

Тут вернулась Сигню домой, а они заночевали. А на утро то, едва рассвело, велит Вёльсунг-конунг людям своим встать и сойти на берег и изготовиться к бою. Вот выходят они на берег во всеоружии, и немного погодя является Сиггейр-конунг со всем своим войском, и начинается меж ними жесточайший бой, и побуждает конунг людей своих, чтоб нападали как можно яростней, и сказывают, будто Вёльсунг-конунг и сыновья его выходили против полков Сиггейра-конунга восемь раз в один день и рубили оберучь, а как вздумали выйти в десятый, пал тут Вёльсунг-конунг посреди рати своей, и вся дружина его с ним, кроме десятерых сыновей, хоть и стояла против них много большая сила, чем они могли отразить. Вот все сыны его схвачены, и узами связаны, и в полон уведены.

Сигню увидела, что отец ее убит, а братья живьем взяты и обречены на смерть; тут позвала она Сиггейра-конунга на тайную беседу. И молвила Сигню:

— Хочу я просить тебя, чтобы ты не сейчас велел убить братьев моих, а лучше велел бы посадить их в колоду. А со мною случилось, как говорится, что «рад глаз, пока видит»; и не прошу я о них дольше, так как знаю, что просьба мне не поможет.

Тогда отвечал Сиггейр:

— Мудра ты и мощна мыслью, раз просишь для братьев своих худшей муки, чем быть им порубленными. И будет по просьбе твоей, ибо больше мне по сердцу, чтоб они злее мучились и дольше терзались до смерти.

Тут велит он сделать, как она просила. И взяли большую колоду и набили ее на ноги тем десяти братьям на некоем месте в лесу; и вот сидят они там целый день до ночи. А как сидели они в колоде той о полуночи, вот выходит к ним из лесу старая волчиха; была она и велика и собой безобразна. Удалось ей загрызть одного из них насмерть; затем съела она его без остатка и пошла прочь. А на утро то послала Сигню к братьям своим человека, которому больше всех доверяла, узнать, что деется; а когда он вернулся, то сказал ей, что умер один из них. Очень ей показалось тяжко, что все они так умрут, а она им помочь не может. Коротко сказать, девять ночей кряду приходила эта самая волчиха в полночь и заедала одного из них до смерти, пока все погибли и Сигмунд один остался. И вот, когда настала десятая ночь, послала Сигню верного своего человека к Сигмунду-брату и дала в руки ему меду и велела, чтоб он смазал лицо Сигмунда, а немного положил ему в рот. Вот идет тот к Сигмунду и делает, как ему ведено, и возвращается домой. Ночью приходит тут эта самая волчиха по своей привычке, и думала она загрызть его насмерть, как братьев; и тут чует она дух тот медвяный и лижет ему все лицо языком, а затем запускает язык ему в рот. Он не растерялся и прикусил волчице язык, Стала она крепко тянуть и с силой тащить его назад и так уперлась лапами в колоду, что та расселась пополам; а Сигмунд так мощно сжал зубы, что вырвал ей язык с корнем, и тут приключилась ей смерть. И сказывают иные так, будто эта самая волчиха была матерью Сиггейра-конунга, а приняла она такое обличие через свое волшебство и чародейство.
VI

И вот Сигмунд освободился и разбита колода та, и остался Сигмунд в лесу. Снова Сигню посылает проведать, что деется и жив ли Сигмунд. А когда они пришли, рассказал он им все, что было между ним и волчихой той. Вот возвратились они домой и поведали Сигню, что сделалось. Пришла она тогда и разыскала брата, и порешили они, чтобы он сделал землянку в лесу; и проходит так некоторое время, и Сигню прячет его там, и все, что нужно, ему носит. А Сиггейр-конунг думает, что все умерли Вёльсунги.

Породил Сиггейр-конунг с женою своею двух сыновей, и сказывают о них, что, когда старшему сыну минуло десять зим, послала она его к Сигмунду, дабы быть ему в помощь, если тот пожелает предпринять что-либо в отместку за отца своего. Вот идет мальчик в лес и поздно вечером приходит к землянке Сигмундовой. Тот принял его хорошо, как подобает, и велел ему, чтобы замесил тесто — «а я пойду набрать хворосту». И дает он ему в руки мешок с мукой, а сам идет за хворостом тем. А когда он вернулся, — не замесил мальчик теста. Тут спрашивает Сигмунд, готово ли тесто, а он отвечает:

— Не посмел я тронуть мешок тот с мукой; там в муке что-то копошится.

Понял тут Сигмунд, что не будет этот мальчик так крепок духом, чтобы взять его к себе. И вот когда они с сестрою свиделись, говорит Сигмунд, что нет с ним настоящего, пока мальчик тот при нем. Сигню молвила:

— Тогда возьми ты его и убей; не должен он дольше жить.

Так он и сделал.

Вот прошла эта зима, а на следующий год посылает Сигню младшего сына к Сигмунду; и нечего тут долго сказывать, а случилось с ним, как и с первым: убил Сигмунд этого мальчика по совету Сигню.
VII. Сигню породила Синфьётли

И гласит предание, что сидела Сигню однажды в своей горнице, и пришла будто к ней туда колдунья одна, вещая очень. Тут стала Сигню с ней говорить.

— Хотела бы я, — молвила она, — чтобы мы поменялись обличьем. Ты, — говорит она колдунье, — тут хозяйствуй.

И вот сделала она по своему ведовству, что они поменялись обличием, и уселась колдунья в палате Сигню на ее хозяйстве и вечером легла в постель с королем, а он и не приметил, что не Сигню с ним спит. Надо теперь сказать про Сигню, как пошла она к землянке брата своего и просит приюта на ночь:

— Потому что заблудилась я в лесу том и не знаю, куда идти. — Он сказал ей, чтоб она оставалась и что он не откажет ей, женщине, в ночлеге, а сам подумал, что она не отплатит ему предательством за добрый прием. Вот вошла она к нему, и сели они за стол. Он часто на нее поглядывал, и показалась она ему красивой и пригожей. А когда они насытились, говорит он ей, чтоб была у них одна постель на эту ночь, если ей угодно. Она тому не противится, и кладет он ее подле себя на три ночи сряду. Потом возвращается она домой и застает колдунью ту и просит ее опять поменяться обличьями, и колдунья так и сделала.

А когда пришло время, родила Сигню мальчика-сына. Мальчика того назвали Синфьётли. А когда он подрос, то вышел он и крупным, и сильным, и с лица красивым — и весь в род Вёльсунгов. И не минуло ему еще и десяти зим, как послала его мать в землянку к Сигмунду. Прежних сыновей своих, перед тем как посылать, испытывала она, пришивая им рукава к коже и мясу; они не могли стерпеть и кричали. И так же поступила она с Синфьётли, а он и не шелохнулся. Тогда сдернула она с него свиту, так что кожа пошла следом за рукавами. Она сказала, что, верно, ему больно. Он молвил:

— Малой показалась бы эта боль Вёльсунгу.

И вот приходит мальчик тот к Сигмунду. Тогда Сигмунд приказал ему замесить для них тесто, а сам-де он пойдет хворосту набрать, — и дает в руки ему мешок, Затем уходит он за хворостом тем, а когда вернулся, Синфьётли уже с хлебом управился. Спросил тогда Сигмунд, не нашел ли он чего в муке.

— Показалось мне, — отвечал тот, — точно было в муке той что-то живое, как я начал месить; так я и замесил заодно и то, что там было. Тогда промолвил Сигмунд, а сам засмеялся:

— Не дам я тебе есть этого хлеба нынче вечером, потому что ты замесил в него самую ядовитую змею.

Сигмунд был таким богатырем, что принимал яд, и тот ему не вредил; а Синфьётли мог выносить яд только извне, но не мог ни есть его, ни пить.
VIII. Сигмунд с сыном надевают волчью шкуру

Надо теперь сказать о том, что Синфьётли показался Сигмунду слишком молодым для мести, и захотел он сперва приучить его понемногу к ратным тяготам. Вот ходят они все лето далеко по лесам и убивают людей ради добычи. Сигмунду показался мальчик похожим на семя Вёльсунгов, а считал он его сыном Сиггейра-конунга и думал, что у него — злоба отца и мужество Вёльсунгов, и удивлялся, как мало он держится своего рода-племени, потому что часто напоминал он Сигмунду о его злосчастии и сильно побуждал убить Сиггейра-конунга.

Вот однажды выходят они в лес на добычу и находят дом некий и двух людей, спящих в доме, а при них толстое золотое запястье. Эти люди были заколдованы, так что волчьи шкуры висели над ними: в каждый десятый день выходили они из шкур; были они королевичами.

Сигмунд с сыном залезли в шкуры, а вылезть не могли, и осталась при них волчья природа, и заговорили по-волчьи: оба изменили говор. Вот пустились они по лесам, и каждый пошел своей дорогой. И положили они меж собой уговор нападать, если будет до семи человек, но не более; и тот пусть крикнет по-волчьи, кто первый вступит в бой.

— Не будем от этого отступать, — говорит Сигмунд, — потому что ты молод и задорен, и может людям прийти охота тебя изловить.

Вот идет каждый своею дорогой; но едва они расстались, как Сигмунд набрел на людей и взвыл по-волчьи, а Синфьётли услыхал и бросился туда и всех умертвил. Они снова разлучились. И недолго проблуждал Синфьётли по лесу тому, как набрел он на одиннадцать человек и сразился с ними, и тем кончилось, что он всех их зарезал. Сам он тоже уморился, идет под дуб, отдыхает…

Он молвил ……… «…[6] на помощь, чтоб убить семерых, а я против тебя по годам ребенок, а не звал на подмогу, чтоб убить одиннадцать человек».

Сигмунд прыгнул на него с такой силой, что он пошатнулся и упал: укусил его Сигмунд спереди за горло. В тот день не смогли они выйти из волчьих шкур. Тут Сигмунд взваливает его к себе на спину и несет в пещеру: и сидел он над ним и посылал к троллам волчьи те шкуры.

Видит однажды Сигмунд в лесу двух горностаев, как укусил один другого за горло, а затем побежал в лес и воротился с каким-то листом и приложил его к ране, и вскочил горностай жив-здоров. Сигмунд выходит из пещеры и видит: летит ворон с листком тем и приносит к нему; приложил он лист к ране Синфьётли, и тот вскочил здоровым, точно и ранен никогда не бывал. После этого вернулись они в землянку и были там, пока не пришла им пора выйти из волчьих тех шкур. Тут взяли они шкуры и сожгли на костре и закляли их, чтобы они никому не были во вред. А в том зверином обличий свершили они много славных дел на землях Сиггейра-конунга. И когда Синфьётли возмужал, то решил Сигмунд, что хорошо испытал его.

Вот немного времени проходит, и задумывает Сигмунд отомстить за отца, если удастся. И вот однажды выходят они вон из землянки и подкрадываются к дому Сиггейра-конунга поздно вечером и вступают в сени, что перед палатой; а стояли там пивные чаны, и они за ними спрятались. А королева знает, что они тут, и хочет с ними повидаться; а когда они сошлись, то и порешили, что примутся за месть, как только стемнеет.

У конунга с Сигню было двое детей, оба в младенческих летах. Играют они на полу золотыми кольцами и бегают за ними по палате и прыгают. А одно кольцо выкатилось в сени те, где сидел Сигмунд с сыном, и мальчик выскочил вслед, чтоб поймать кольцо. Вот видит он, сидят два человека, огромных и грозных, и шлемы у них нахлобучены, и брони блестят. Тут бежит он назад в палату к отцу и говорит ему все, что видел. Тут догадался конунг, что хотят его застигнуть врасплох.

Вот слышит Сигню, что они говорят; встает она с места, берет обоих детей и ведет в сени те и молвит:

— Да будет вам ведомо, что они выдали вас, и вам мой совет, чтобы вы их убили.

Сигмунд говорит:

— Не хочу я убивать детей твоих, хотя они меня и предали.

Но Синфьётли не смутился и ударил мечом и убил обоих детей и бросил их в палату перед Сиггейром-конунгом. Тут конунг встает и велит людям, чтоб они схватили тех двух людей, что спрятались в сенях в тот вечер. Вот выбегают люди и хотят наложить на них руки, но они защищаются крепко и храбро, и хуже всех достается тому, кто к ним поближе. Но, наконец, одолевают их числом, и вот они схвачены и узами связаны, и в цепи закованы, и сидят так всю ночь. Вот думает конунг про себя, какой бы смерти их предать, чтоб подольше они умирали; а когда настало утро, велит тут конунг насыпать большой курган из камней и дерна. А когда курган соорудили, повелел он поставить посреди кургана того огромную плиту, одним концом кверху, другим книзу. Была она так велика, что шла от края до края кургана, и обойти ее было нельзя. Тут велит он взять Сигмунда и Синфьётли и посадить в курган тот по обе стороны плиты, ибо думал, что тяжелее им будет умирать врозь и все же слышать друг друга. А как начали закрывать курган тот дерном, то приходит туда Сигню и несет в охапке пук соломы и бросает в курган к Синфьётли и велит рабам скрыть это от конунга; они на то согласились, и засыпан был курган. А когда стемнело, молвил Синфьётли Сигмунду:

— Сдается мне, что хватит нам пищи на время; вот королева бросила нам в курган мяса и обернула его соломой.

А как взялся он за мясо, — видит: засунут туда меч Сигмундов, и узнал он его наощупь по рукояти, потому что темно было в кургане том. И сказал он про то Сигмунду, и оба обрадовались. Вот всадил Синфьётли острие то в плиту и нажал крепко — и меч пробивает камень. Ухватился тут Сигмунд за острие, и стали они пилить плиту ту и не переставали, пока не перепилили, как в песне сказывается:

Камень огромный
крепко режут
Сталью Сигмунд
и Синфьётли.

И вот они — оба вместе в кургане том и режут насквозь дерн и камень, и так выходят вон из кургана.

Вот идут они назад к палате то, — а люди там все спят. Они натаскали дров к палате и подожгли дрова. И проснулись от дыма те, что были внутри, а палата та уж над ними пылает. Конунг спрашивает, кто зажег огонь.

— Здесь я сам друг с Синфьётли, сестричем моим, — сказал Сигмунд, — и сдается нам, знаешь ты теперь, что не все Вёльсунги умерли.

Он просит сестру свою выйти к нему и принять от него добрый почет и великую честь, и хочет он возместить ей за все ее горести. Она отвечает:

— Узнай теперь, как припомнила я Сиггейру-конунгу смерть Вёльсунга-конунга. Я послала на смерть наших сыновей, потому что казались они мне негодными для мести; и я же ходила к тебе в лес под видом вёльвы, и Синфьётли — наш сын. И оттого у него великое мужество, что рожден Синфьётли от сына и от дочери Вёльсунга-конунга. И с тех пор я делала все, чтоб Сиггейр-конунг принял смерть. И так много учинила я для мести той, что дольше мне жить не под силу. Умру я теперь с Сиггейром-конунгом добровольно, хоть жила я с ним неохотно.

Затем поцеловала она Сигмунда, брата своего, и Синфьётли и вошла в огонь и пожелала им счастья. Тут приняла она смерть вместе с Сиггейром-конунгом и всей его гридью. Оба родича взяли корабли и дружину, и поехал Сигмунд в свою отчину и прогнал из страны того князя, что сел там на место Вёльсунга-конунга.

Стал тут Сигмунд мощным конунгом и славным, мудрым и великим; взял он себе жену по имени Боргхильд. Было у них двое сынов: один звался Хельги, а другой Хамунд. А когда родился Хельги, явились норны и предвещали ему судьбину и молвили, что быть ему из всех конунгов славнейшим. Сигмунд в то время вернулся с войны и подошел к сыну с пучком порея в руке, и тут дал он ему имя Хельги и при даче имени такие дары: угодья Хрингстадир и Сольфьёль и меч, и пожелал ему хорошо расти и удаться в род Вёльсунгом. Вырос Хельги великодушным и многолюбимым и первым среди мужей во всяком деле. Сказывают, что он выступил в поход пятнадцати лет от роду. Был Хельги конунгом над дружиной, а Синфьётли был придан ему в помощь, и правили дружиною оба.
IX. Хельги добыл Сигрун

Сказывают так, что Хельги повстречался на походе с конунгом тем, что звался Хундингом. Он был могучим конунгом и многодружинным и правил землею. Начинается тут между ними бой, а Хельги крепко наступает, и тем завершается битва, что Хельги достается победа, а Хундинг-конунг падает среди своей дружины. Вот думает Хельги, что сильно он вырос, раз поразил он такого могучего конунга. Сыновья же Хундинга собрали войско против Хельги и хотят отомстить за отца. Было у них жестокое сражение, и выходит Хельги навстречу полкам братьев тех и ищет по приметам сыновей Хундинга-конунга и поразил сынов Хундинга — Альва и Эйольва, Херварда и Хагбарда — и славную добыл победу.

И как поехал Хельги с поля битвы, повстречал он в лесу женщин многих и прекрасных на вид; но одна возвышалась над всеми. Скакали они в прекрасных доспехах. Хельги спросил имя той, что ехала впереди; а она назвалась Сигрун, дочерью Хёгни-конунга. Хельги молвил:

— Поедем к нам, и будьте желанными гостями.

Говорит тут королевна:

— Другие есть у нас дела, нежели пить с тобою.

Хельги отвечает:

— Что это за дела, королевна?

Она отвечает:

— Хёгни-конунг обещал меня Хёдбродду, сыну Гранмара-конунга, а я дала зарок, что не охотнее я выйду за него, чем за вороненка. И все же это случится, если ты ему не помешаешь и не выйдешь против него с войском и не увезешь меня к себе, потому что ни с одним конунгом не буду я жить охотнее, чем с тобою.

— Утешься, королевна! — сказал он. — Прежде померяемся мы силами, чем будешь ты ему отдана, сперва испытаем мы, кто кого победит, и о том залежимся жизнью.

После этого рассылает Хельги людей с дарами, чтобы созвать воителей, и назначает сбор всей дружине у Красных Гор. Ждал Хельги там до тех пор, пока пришел к нему большой отряд с острова Хединсейя, и еще пришла большая дружина из Нёрвасундов с кораблями

прекрасными и крупными. Хельги-конунг зовет корабельного начальника своего, Лейва, и спрашивает его, сосчитал ли он войско. А тот отвечает:

— Не легко сосчитать, государь, корабли те, что с Нёрвасундов: на них двенадцать тысяч человек, а второе войско в полтора раза больше.

Молвил тогда Хельги-конунг, что нужно им войти в тот фьорд, что зовется Варинсфьорд, и так они сделали.

Тут застигла их великая непогода и такая буря, что волны с шумом били о борт, точно сшибались друг с другом утесы. Хельги приказал людям не пугаться и не спускать парусов, напротив, поднять их выше, чем прежде. Было похоже на то, что море захлестнет их раньше, чем они доплывут до суши. Вдруг сходит к берегу Сигрун, дочь Хёгни-конунга, с большой дружиной и приводит их в добрую гавань, что зовется Гнипалундом. Это увидели местные люди, и пришел на берег брат Ходдбродда-конунга, правившего той землей, что зовется «у Сваринсхауга». Он подал голос и спросил, кто ведет большую ту дружину. Встает Синфьётли, и на голове у него шелом блестящий как стекло, и броня белая как снег, копье в руке с видным прапорцем и золотом окованный щит. Мог он умело молвить конунгу:

— Скажи, когда покормишь свиней и собак и зайдешь к жене, что прибыли Вёльсунги и можно здесь встретить Хельги-конунга среди дружины, если Хёдбродд захочет его видеть: радость для Хельги — биться со славой, пока ты за печкой целуешь служанок.

Гранмар отвечает:

— Уж верно ты не умеешь слова сказать пристойно, ни о стародавних делах вести беседу, раз ты врешь в глаза хёвдингам. Видно, ты долго кормился в лесу волчьей сытью и братьев своих убил, и дивно мне, как ты осмеливаешься ходить в войске рядом с честными людьми, — ты, сосавший кровь из многих холодных трупов.

Синфьётли отвечает:

— Верно ты запамятовал, как был ты вёльвою на Варинсейе и говорил, что хочешь замуж, и сманивал меня на это дело, чтоб я был тебе мужем; а затем был ты валькирией в Асгарде, и чуть-было все там не передрались из-за тебя; а я породил с тобою девять волков на Ланганесе, и всем им я был отцом.

Гранмар отвечает:

— Здоров ты врать! Мне же сдается, что ничьим отцом ты не мог быть с тех пор, как оскопили тебя дочки ётуна на Торснесе; ты — пасынок Сиггейра-конунга, и валялся ты в лесах с волками; и сотворил ты все злодеяния сразу, братьев своих убил и стяжал дурную славу.

Синфьётли отвечает:

— А помнишь ли, как был ты кобылой у жеребца Грани, и скакал я на тебе во весь опор по Браваллу? Был ты затем козопасом у Гёльнира-ётуна.

Гранмар отвечает:

— Раньше накормлю я птиц твоей падалью, чем говорить с тобою.

Тут промолвил Хельги-конунг:

— Лучше и доблестнее было бы вам сразиться друг с другом, чем говорить так, что срам слушать. А сыны Гранмара, хоть мне не друзья, а все же отважные мужи.

Едет тогда Гранмар назад к Хёдбродду-конунгу, в место, именуемое Сольфьёль. Кони их звались: Свейпуд и Свеггьюд. Братья встретились у ворот замка, и Гранмар рассказал конунгу о войске. Хёдбродд-конунг был в броне, а на голове у него — шлем. Он спросил, кто они такие, «и почему ты так сердит»?

Гранмар говорит:

— Явились сюда Вёльсунги, а с ними двенадцать тысяч человек на суше, да еще семь у острова того, что зовется Сёк; а самая большая сила стоит там, где местность зовется «перед Гаванью»; и думаю я, что Хельги намерен биться.

Конунг говорит:

— Разошлем призыв по всей нашей стране и двинемся им навстречу. Нечего тому сидеть дома, кто хочет биться. Пошлем весть сынам Хринга и Хёгни-конунга и Альву-старому: они — великие воины.

Сошлись они на месте, что зовется Фрекастейн, и завязалось там жестокое сражение. Хельги шел навстречу полкам; великое было побоище. Тогда увидали они большой отряд полениц, точно в ярком огне; то была Сигрун-королевна. Хельги-конунг выступил навстречу Хёдбродду-конунгу и сразил его под самыми стягами. Тут молвила Сигрун:

— Благодарствуй за этот подвиг. Все по иному будет в этих землях. Для меня это день великой радости, а ты добудешь честь и славу, сразив столь могучего конунга.

Завладев тою землею Хельги-конунг и долго там прожил, и взял за себя Сигрун, и стал славным конунгом и знаменитым, и дальше о нем не говорится в этой саге.
X. О Вёльсунгах

Вот едут Вёльсунги домой, и больше еще увеличили они свою славу. А Синфьётли опять собрался в поход. Встретил он там красивую женщину и сильно пожелал ею завладеть. А к этой же женщине сватался брат Боргхильд, жены Сигмунда-конунга. Решают они это дело боем, и убивает Синфьётли того конунга. Вот воюет он широко и далеко и бьется во многих битвах и повсюду побеждает. Стал он среди людей славнейшим и знаменитейшим и воротился домой под осень со многими кораблями и большим богатством.

Он рассказал отцу своему, что случилось, а тот передал королеве; велит она Синфьётли уехать из их земли и говорит, что не хочет его видеть. Сигмунд сказал, что не отпустит его, и предложил ей заплатить виру за брата золотом и многим добром, хоть ни разу прежде не платил он виры ни за кого: сказал он, что нет чести тягаться с женщинами. Видит она, что своего не добьется. Она молвила:

— Вам решать, государь: таков обычай.

И стала она править тризну по брате своем с дозволения конунга и устроила пир богатейший и созвала много властителей. Боргхильд потчевала людей брагой. Она подошла к Синфьётли с большим рогом. Она сказала:

— Выпей, пасынок.

Он принял рог и поглядел в него и молвил:

— Мутное питье.

Сигмунд молвил:

— Дай его мне, — и отпил.

Королева молвила:

— Неужели должны другие пить за тебя брагу?

Вторично поднесла она ему рог.

— Пей же! — и укоряла его многими словами

Он принял рог тот и молвил:

— Обманное это питье.

Сигмунд молвил:

— Дай его мне.

В третий раз подошла она и велела ему пить, если бьется в нем сердце Вёльсунга. Синфьётли принял рог тот и молвил:

— Яд в этом питье.

Сигмунд ответил:

— Дай усам напиться, сын! — сказал он. Потому он так молвил, что был тогда конунг сильно пьян.

Синфьётли выпил и рухнул на землю. Сигмунд встал на ноги, и была скорбь его почти как смерть. И взял труп в объятья и пошел в лес и вышел на берег фьорда. Там увидел он человека на челне малом[7]. Человек спросил, не хочет ли Сигмунд, чтоб он перевез его через фьорд. Тот согласился. Челнок был так мал, что всех не мог свезти. Погрузили сперва труп, а Сигмунд пошел по берегу фьорда. И тут же исчез челнок из глаз Сигмунда, а с ним и человек тот. После этого пришел Сигмунд домой и прогнал прочь королеву ту; и, мало погодя, умерла она.

Сигмунд-конунг вновь стал править своею страною, и был он, думается, величайший витязь и конунг в стародавнее время.
XI

Эйлими звался конунг могучий и славный; дочь его звали Хьёрдис, что всех жен краснее и мудрее. И прослышал о том Сигмунд-конунг, что как раз ему под стать она — и никакая другая.

Ситмунд отправляется в землю Эйлими-конунга; тот готовит в честь его пир великий, — если только не пришел он с боем. И приходят послы и говорят, что с дружбой они пришли, а не с войною. И был тот пир очень богат и многолюден. Устраивали всюду для Сигмунда-конунга торг и прочие путевые удобства. Вот приходят они на пир, и садятся оба конунга в одной палате. Прибыл туда и Люнгви-конунг, сын Хундинга-конунга, и хочет он тоже породниться с Эйлими-конунгом. Эйлими знает, что приехали они по одному и тому же делу, и знает также, что надо ждать войны от того, кому будет отказано. Тогда молвит конунг дочери своей:

— Ты — умная женщина, и я обещал, что сама ты изберешь себе мужа. Выбирай же теперь одного из этих двух конунгов. А твоя воля будет моей.

Она отвечает:

— Трудным кажется мне этот выбор; а все же выбираю я того конунга, который славнее, а это — Сигмунд-конунг, хоть и очень он стар годами.

И отдали ее Сигмунду, а Люнгви-конунг уехал прочь. Сигмунд женился и взял за себя Хьёрдис; и угощение шло изо дня в день все лучше и все усерднее. После этого поплыл Сигмунд-конунг домой в Гуннскую землю, и Эйлими-конунг, свояк его, с ним; и прибыл он в свою страну.

А Люнгви-конунг и братья его собирают войско и идут войной на Сигмунда-конунга, потому что прежде всякий раз терпели неудачу, а это задело их за живое: хотят они теперь превозмочь Вёльсунгов. Вот приплывают они в Гуннскую землю и посылают сказать Сигмунду-конунгу, что не хотят к нему исподтишка подкрадываться, а сами верят, что он не убежит. Сигмунд-конунг отвечал, что выйдет на бой; он собрал войско, а Хьёрдис увезли в лес с одной служанкой, и много добра поехало с ними; там она и была, пока они бились. Викинги сошли с кораблей, а за ними непобедимая рать. Сигмунд-конунг и Эйлими подняли боевые стяги, и тут загремели трубы. Вот Сигмунд-конунг трубит в свой рог, что остался ему от отца, и побуждает дружину. Было у Сигмунда дружины много меньше. Завязалась тут жестокая битва, и хоть был Сигмунд стар, а все же сражался он люто и все время был впереди своих. Не устоит перед ним ни щит ни броня, а он весь день идет прямо на вражескую дружину, и никто не знает, чем кончится бой между ними. Много там летало дротов и стрел, и так помогали ему вещие его дисы, что не был он ранен, и неведомо, сколько людей пало от него, и были у него обе руки в крови по самые плечи. А когда продлился бой тот некое время, явился на поле том человек в нахлобученной шляпе и синем плаще; был он крив на один глаз, и в руке у него — копье. Этот человек выступил навстречу Сигмунду-конунгу и замахнулся на него копьем. А когда Сигмунд-конунг ударил со всей силы, столкнулся меч с копьем тем и сломался пополам на две части. Тут Сигмунда-конунга покинули Удачи, и многие пали из его дружины. И случилось, как говорится, что «никто — против многих»: в том бою пали Сигмунд-конунг и Эйлими-конунг, свояк его, во главе полков и большая часть их дружин.
XII

Вот принялся Люнгви-конунг рыскать по Сигмундову дому и думает, что захватит королеву. Но не удалось это ему: не нашел он ни жены ни богатства. Проехал он тогда по всей стране и раздал людям своим земли. Мыслит он, что перебил все племя Вёльсунгов и что отныне нечего ему страшиться.

Хьёрдис пошла на поле после битвы той и ночью пришла туда, где лежал Сигмунд-конунг, и спрашивает, можно ли его выходить; а он отвечает:

Многие живы,
от малой надежды;
меня же бросили боги,

так что не позволю я себя лечить, не хочет Один, чтоб мы обнажали меч, раз сам он его разбил; бился я в битвах, пока ему было угодно. Она молвила:

— Ни о чем бы я не жалела, если бы только ты излечился и отомстил за моего отца.

Конунг сказал:

— Иное нам суждено. Ты тяжела мальчиком. Его ты вырасти хорошо и умело, и станет тот мальчик знаменитым и славнейшим в нашем роду. Крепко храни обломки меча: из них скуют добрый меч, по имени Грам, и сын наш будет носить его и много подвигов им совершит, что вовек не забудется; и имя его будет греметь, пока мир стоит. Так учини; а меня донимают раны, и отойду я теперь к родичам нашим ушедшим.

Просидела Хьёрдис над ним, пока он не умер — и вот засиял день. Видит она, что много кораблей пристало к берегу. Молвила она служанке:

— Поменяемся платьем, и ты назовешься моим именем и скажешь, что ты — королевна.

Так они и сделали.

Викинги пришли посмотреть на великое боище, и видят: идут две женщины к лесу. Догадались они, что совершилось великое дело, и сбежались со всех кораблей. А вел ту дружину Альв, сын Хьяльпрека-конунга из Дании; он прибыл в ту страну со своим войском. Вот приходят они на поле и видят великое боище. Тут конунг приказывает разыскать женщин, и это было исполнено. Он спрашивает, кто они такие, и узнает весть против ожидания. Служанка та держит ответ перед ним и рассказывает о кончине Сигмунда-конунга и Эйлими-конунга и многих других знатных мужей и о том, кто это сделал. Конунг спросил, не знают ли они, где спрятаны сокровища конунга. Служанка та отвечает:

— Разумеется, знаем! — и показала ему сокровища те. И находят они большое богатство, так что люди не помнили, чтобы когда-либо им приходилось видеть так много золота в одном месте, ни столько драгоценностей сразу. Отнесли все на корабли Альва-конунга. Хьёрдис последовала за ним, и служанка тоже. Плывет он домой в свою землю и говорит: «Пали ныне те конунги, что всех были славнее».

Конунг стал на руль, а они уселись на корме; он разговорился с ними и оценил их речи. Прибыл конунг домой с великим богатством. Альв был человек отменнейший. И когда побыли они недолгое время вместе, спросила старая та королева сына своего Альва:

— Почему у той, что красивее, меньше колец и наряд поплоше? И сдается мне, что та из них высокороднее, которую вы меньше почтили. Он отвечает:

— И мне показалось, что не холопский у нее обычай, а когда мы с ней повстречались, умела она сказать знатным людям приветное слово, — и теперь мы ее испытаем.

И вот однажды за питьем повел конунг с ними беседу и спрашивает:

— Как узнаете вы время, когда ночь клонится к концу, а звезд на небе не видно?

Служанка отвечает:

— Есть у нас такой знак: я смолоду приучена много пить на заре, а когда я от этого отстала, то начала я потом просыпаться в тот час — и это мой знак.

Усмехнулся конунг и молвил:

— Плохо воспитали королевну.

Тут он подходит к Хьёрдис и задает ей тот же вопрос. Она ему отвечает:

— Отец мой подарил мне золотое колечко с таким свойством, что оно перед зарей холодеет у меня на пальце — это мой знак. Конунг отвечает:

— Много же там было золота, что и служанки его носили. А теперь довольно ты от меня скрывалась. И все равно обошелся бы я с тобой, как если бы мы от одного конунга родились оба, хоть ты и назвалась служанкой. А теперь будешь ты почтена более того, потому что станешь ты моей женой, и дам я за тебя вено, как только родится твой ребенок.

Она ответила ему и рассказала всю правду о себе. И стала она жить там в великой чести и в почете.
XIII. Рождается Сигурд

Сказывают так, что Хьёрдис родила мальчика-сына, и отвезли мальчика того к Хьяльпреку-конунгу. Обрадовался конунг, когда увидел острые те глаза, что были у него во лбу, и сказал, что ни с кем он не будет схож и никому равен. И окропили его водою и дали ему имя — Сигурд. И был он взращен у Хьяльпрека-конунга в большой любви. И как начнут исчислять наиславнейших людей и конунгов в древних сагах, так всегда будет Сигурд впереди всех по силе и сноровке, по крепости и мужеству, в коих был он превыше всех людей на севере земли.

Рос Сигурд у Хьяльпрека, и все дети его любили. Хьяльпрек женил Альва-конунга на Хьёрдис и назначил ей вено.

Регином звался пестун Сигурдов, и был он сыном Хрейдмара; он научил Сигурда всякому искусству: тавлеям и рунам и на разных языках говорить, как подобало королевичу, и многим другим хитростям. Однажды спросил Регин Сигурда, когда были они наедине, знает ли он, какое великое богатство было у его отца и кто его хранит. Сигурд отвечает и говорит, что охраняют его конунги. Регин спросил:

— Крепко ли ты им веришь?

Сигурд отвечает:

— Надлежит им хранить его, пока мне не понадобится, потому что лучше они сберегут его, чем я.

В другой раз повел Регин беседу с Сигурдом и молвил:

— Дивно мне, что ты хочешь стать конюхом у конунгов и жить, как приблудный.

Сигурд отвечает:

— Это не так, потому что мы сообща всем заправляем. И они дают мне все, что я захочу.

Регин молвил:

— Попроси их дать тебе коня.

Сигурд отвечает:

— Будет так, если я пожелаю.

Тут идет Сигурд к королю. Король спросил Сигурда:

— Чего ты от меня хочешь?

Сигурд отвечает:

— Хотим мы получить коня себе на забаву. Конунг молвил:

— Выбери себе сам коня, какого захочешь, из нашего табуна. На другой день пошел Сигурд в лес и встречает он старика с длинной бородой, и был он ему незнаком. Старик спросил, куда Сигурд идет. Тот ответил:

— Надо мне выбрать коня. Присоветуй мне.

Тот молвил:

— Пойдем и погоним коней к реке той, что зовется Бусильтьёрн. Они стали гнать коней в глубокое место реки, а те поплыли обратно к берегу, кроме одного жеребца, и его то взял себе Сигурд. Тот жеребец был серой масти и молод годами, велик ростом и красив собой; никто еще не садился к нему на спину. Бородатый человек молвил:

— Этот жеребец происходит от Слейпнира, и тщательно надо его взрастить, чтобы стал он всех коней лучше.

И тут человек исчез. Сигурд назвал коня Грани, и был тот конь превосходен: Один его выбрал. Снова молвил Регин Сигурду:

— Очень мало у тебя добра. И мне это обидно, что ты бегаешь, как деревенский парнишка; а я могу показать тебе великое сокровище, и уж верно то, что будет тебе честь и хвала до него добраться, если сумеешь.

Сигурд спросил, где оно находится и кто его стережет. Регин отвечает:

— Фафнир зовется тот, кто лежит на нем неподалеку отсюда в месте, коему имя — Гнитахейд. И когда ты придешь туда, то сам скажешь, что никогда не видал больше золота в одном месте, и не надо тебе больше того, хоть бы ты стал всех королей и старше и славнее.

Сигурд отвечает:

— Известен нам род этого змея, хоть и молоды мы еще; и слышал я, что никто не смеет супротив него выйти ради величины его и злости,

Регин отвечает:

— Это не так, рост его — как у степных змеев, и больше о нем говорят, чем есть на деле; и могло так показаться давним твоим предкам. А ты хоть и из рода Вёльсунгов, но, видно, не ихний у тебя нрав, ибо они считались первыми во всех похвальных делах.

Сигурд отвечает:

— Может то быть, что мало у нас от их богатства и крепости. А все же тебе нечего нас хулить, пока мы малы и в детских летах. И зачем ты так сильно меня подстрекаешь?

Регин отвечает:

— Есть о том сага, и я тебе ее поведаю.

Сигурд молвил

— Дай мне послушать.
XIV

— С того начинается сага эта, что Хрейдмаром звался мой отец, великий и богатый. Один сын его звался Фафнир, другой — Отр, а третий был я, и был я всех меньше и в мастерстве, и в проворстве: умел я из железа поделки делать и из серебра и из золота, и каждый раз я мастерил что-нибудь новое. У Отра, брата моего, другая была стать и природа: он был ловец великий превыше всех людей, и днем он ходил в образе выдры и все время плавал в воде и зубами ловил рыбу. Добычу относил он отцу, и было это тому большой подмогой. Очень он был похож на выдру; приходил вечером домой и ел, зажмурившись, и поодаль от всех, так как плохо видел на суше. Фафнир был всех больше и свирепее, и хотел он назвать своим все, что у нас было.

Карлик некий назывался Андвари, — говорил Регин, — плавал он все время в водопаде том, что зовется Андварафорс, в образе щуки и ловил себе там пищу, ибо множество рыбы было в водопаде. Отр, брат мой, всегда прыгал в тот водопад, выхватывал рыбу мордою и каждый раз выплывал на берег.

Один, Локи, Хёнир шли своею дорогой и пришли к Андварафорсу. Отр как раз поймал лосося и, зажмурившись, ел на берегу. Локи схватил камень, бросил в выдру ту и убил насмерть. Показалось это асам счастливой охотой, и содрали они с выдры шкуру. В тот же вечер пришли к Хрейдмару и показали ему добычу ту. Тут захватили мы их в полон и наложили на них выкуп и виру, чтобы они наполнили золотом шкуру ту и сверху прикрыли красным золотом. Тогда послали они Локи набрать золота. Он пошел к Ран и взял у нее невод; вернулся к Андварафорсу и закинул невод, и прыгнула в невод щука та. Тут молвил Локи:

Что здесь за рыба,
что плавает в речке.
А сметкой спастись не сможет?
Коль вызволить хочешь
из Хель свою голову,
Выдай мне пламя вод.
Андвари — имя мне.
Один — отец мой.
В разных реках я плавал.
В давние дни
недобрые дисы
Сулили мне жить средь жижи[8].

Локи видит золото то, что было у Агдвари. А когда тот выдал золото, оставался у него один перстень, но и тот отнял Локи. Карлик ушел под камень и молвил, что всякому перстень будет к смерти, кто им завладеет, а также и золотом всем.

Асы те отдали Хрейдмару клад и туго набили шкуру выдры и поставили ее на ноги: тут должны были асы насыпать золота и прикрыть шкуру снаружи; а когда это было исполнено, подошел Хрейдмар и увидел, что торчит волосок от усов, и приказал прикрыть. Тут снял Один с руки своей перстень Андваранаут и прикрыл волосок. Тогда сказал Локи:

Выдана вира,
взял ты выкуп
Жирный за нашу жизнь.
Не на радость он будет тебе и роду:
С сыном примешь ты смерть[9].

Затем убил Фафнир отца своего, — сказал Регин, — и зарезал его, а я ничего не получил от богатства. Стал он так свиреп, что ушел от людей и не хотел, чтобы кто-нибудь насладился кладом тем, кроме него самого, а после обернулся он лютым змеем и лежит теперь у этого клада. Пошел я тогда к конунгу и стал у него кузнецом. И в том суть моего сказа, что остался я без отчины и без виры за брата. Золото с тех пор прозвано «вира за выдру», и отсюда извлекают сравнения.

Сигурд отвечает:

— Многого ты лишился, и великие злодеи были твои родичи. Скуй ты теперь меч по своему уменью, чтоб равного ему никогда сковано не было, а я совершу великое дело, если смелости хватит, и если ты хочешь, чтобы я убил большого того дракона.
XV. Регин выковал Грам

Тогда Регин смастерил меч и дает его Сигурду. Тот принял меч и молвил:

— Такова ли твоя ковка, Регин? — И ударил по наковальне и разбил меч. Он выбросил клинок тот и приказал сковать новый получше. Смастерил Регин другой меч и дал Сигурду, и тот на него взглянул.

— Этот тебе уж верно понравится, хоть и трудно тебе угодить.

Сигурд испытал этот меч и сломал, как и прежний. Тогда молвил Сигурд Регину:

— Видно, ты похож на древних своих родичей и очень коварен. Тут пошел он к своей матери, и она хорошо его принимает, и вот они друг с другом беседуют и пьют. Молвил тогда Сигурд:

— Правду ли мы слыхали, будто Сигмунд-конунг отдал вам меч Грам, надвое сломанный? Она отвечает:

— Это правда. Сигурд молвил:

— Отдай его в мои руки! Я хочу им владеть.

Она сказала, что он обещает быть славным воином, и дала ему меч тот. Тут пошел Сигурд к Регину и приказал ему починить меч по своему уменью. Регин рассердился и пошел в кузницу с обломками меча, и думает он, что трудно угодить Сигурду ковкой. Вот смастерил Регин меч, и, когда вынул он его из горна, почудилось кузнечным подмастерьям, будто пламя бьет из клинка. Тут велит он Сигурду взять меч-тот, а сам говорит, что не может сковать другого, если этот не выдержит. Сигурд ударил по наковальне и рассек ее пополам до подножья, а меч не треснул и не сломался. Он сильно похвалил меч и пошел к реке с комком шерсти, и бросил его против течения, и подставил меч, и рассек комок пополам. Тогда Сигурд весело пошел домой. Регин молвил:

— Нужно теперь выполнить наш уговор, раз я сковал меч, — и разыскать Фафнира. Сигурд отвечает:

— Выполним мы это; но сперва — другое: отомщу я за отца своего. Тем дороже был Сигурд народу, чем старше он становился, так что каждый ребенок любил его от всего сердца.
XVI

Грипир звался человек некий и приходился Сигурду дядей по матери. Немного погодя, после того как меч тот был скован, поехал Сигурд к Грипиру, потому что тот слыл премудрым и знал судьбы людей. Сигурд вопросил, как протечет его жизнь, а тот долго отнекивался, но под конец, по настойчивой просьбе Сигурда, поведал всю его судьбу, — и все после исполнилось. А когда Грипир сказал все, что ему хотелось знать, то поехал он домой. И вскоре затем встретился он с Регином, и тот молвил:

— Убей Фафнира, как обещал.

Сигурд отвечает:

— Совершится это, но сперва — другое: отомстим мы за Сигмунда-конунга и других родичей наших, что пали в том бою.
XVII. Сигурд убил Люнгви и Хьёрварда и всех тех

Вот идет Сигурд к конунгам и говорит им:

— Здесь побыли мы довольно и очень вам благодарны за любовь и за великую честь. А теперь хотим мы ехать в чужие страны и разыскать сыновей Хундинга; и хочу я, чтоб они знали, что не все умерли Вёльсунги. И для этого дела просим мы вашей помощи.

Конунги обещали дать ему все, чего он пожелает. Собрали тогда большую дружину и все как можно лучше снарядили — и струги и все доспехи, чтобы поход его был лучше других прежде бывших. Сигурд управлял тем драконом, который больше всех и виднее. Паруса их были отлично сотканы и великолепны на вид. Поплыли они с попутным ветром; но немного дней прошло, как поднялась непогода великая с бурей, и стало море — словно из крови. Сигурд запретил спускать паруса, хоть бы они порвались; напротив, приказал поднять их выше прежнего.

И когда поравнялись они с неким скалистым носом, то какой-то человек крикнул оттуда и спросил, кто ведет дружину. Ему ответили, что воеводой у них Сигурд Сигмундарсон, славнейший средь юных мужей. Человек отвечал:

— Все в один голос говорят про него, что ни один королевич не сравнится с ним. Хочется мне, чтобы вы спустили паруса на одном из кораблей и захватили меня с собою.

Они спросили, как ему имя. Он отвечал:

Хникаром звался я,
когда свою храбрость
В войнах я тешил,
Вёльсунг юный.
Кличь меня ныне
Старцем с Камня,
Фенгом иль Фьёльниром[10].
Еду я с флотом[11].

Они подошли к берегу и взяли старца на струг. Тут унялась непогода, и едут они, пока не прибывают в землю сынов Хундинга. Тогда Фьёльнир исчез.

Тут дают они разгуляться железу и жупелу, убивают людей и жгут жилье и все разоряют на своем пути. Спасаются толпы к Люнгви-конунгу и говорят, что напала рать на землю ту и злее свирепствует, чем все прежние воинства. Называли они непрозорливыми сынов Хундинга, что мнили, будто нечего им бояться Вёльсунгов, — а вот теперь войско ведет Сигурд Сигмундарсон.

Тут Люнгви-конунг посылает по всей земле скликать войско; зовет он к себе всех мужей, что хотят помочь ему оружием, — и вот он выходит навстречу Сигурду с огромною ратью, и братья его с ним. Завязывается там жесточайший бой между ними. Можно было в воздухе видеть много дротов и стрел множество, секиры, крепко разящие, щиты расщепленные, брони рассеченные, шеломы разбитые, черепа расколотые и груды людей, павших на землю. Долго так бушевала битва, — и вот идет Сигурд прямо к стягам, а в руках у него меч тот Грам; порубает он и людей и коней и выступает навстречу полкам, и обе реки у него в крови по плечи. И разбегаются люди на его пути, и никого не спасает ни шлем ни броня, и всякий думает, что никогда не видал подобного мужа.

Долго длилось это сражение с великим побоищем и грозным натиском. Редко бывает, чтоб напала сухопутная рать и дело ничем не кончилось. Так и тут было: стольких потеряли сыны Хундинга, что никто им не знает счета. А когда Сигурд далеко углубился во вражеские ряды, то вышли против него сыновья Хундинга-конунга. Ударил тогда Сигурд Люнгви-конунга и рассек его шлем и голову и живот под броней; и затем разрубил он Хьёрварда, брата его, пополам на две части, а после перебил всех сынов Хундинга, что еще остались в живых, и большую часть их дружины.

Едет теперь Сигурд домой с дивной победою и великим богатством и славой, добытою в этом походе. А дома, в родной земле, устроили в честь его пирование. А когда Сигурд побыл дома малое время, приходит Регин на беседу с Сигурдом и говорит:

— Верно, хотите вы теперь, как обещали, скинуть с Фафнира шлем тот, раз вы отомстили за отца и прочих своих родичей.

Сигурд отвечает:

— Исполним мы все, как обещали тебе, и не выпало у нас это из памяти.
XVIII. Вот едут Регин и Сигурд

Вот едут Сигурд и Регин в пустынные горы к той тропе, по которой обычно проползал Фафнир, когда шел на водопой, и сказывают, что с тридцать локтей был тот камень, на котором лежал он у воды, когда пил.

Тогда промолвил Сигурд:

— Сказал ты, Регин, что дракон этот не больше степного змея, а мне сдается, что следы у него огромные. Регин молвил:

— Вырой яму и садись в нее, а когда змей поползет к воде, ударь его в сердце и так предай его смерти; добудешь ты этим великую славу. Сигурд молвил:

— Как быть, если кровь змея того зальет меня?

Регин отвечает:

— Нечего тебе и советовать, раз ты всего пугаешься, и не похож ты отвагою на своих родичей.

Тут поехал Сигурд в пустыню, а Регин спрятался от сильного страха. Сигурд выкопал яму; а пока он был этим занят, пришел к нему старик с длинной бородой и спросил, что он делает, и Сигурд ему сказал. Отвечает ему старик:

— Это дурной совет: вырой ям побольше, чтобы кровь туда стекала, а ты сиди в одной и бей змея того в сердце.

Тут старик исчез, а Сигурд выкопал ямы, как было сказано. А когда змей тот пополз к воде, то задрожала вся округа, точно сотряслась земля, и брызгал он ядом из ноздрей по всему пути, но не устрашился Сигурд и не испугался этого шума. А когда змей проползал над ямой той, вонзил Сигурд меч под левую ключицу, так что клинок вошел по рукоять. Тут выскакивает Сигурд из ямы той и тянет к себе меч, и руки у него — все в крови по самые плечи. И когда огромный тот змей почуял смертельную рану, стал он бить головой и хвостом, дробя все, что под удар попадало. И когда принял Фафнир смертельную рану, стал он спрашивать:

— Кто ты таков, и кто твой отец и какого ты роду, что дерзнул занести на меня оружье?

Сигурд отвечает:

— Род мой неведом, и имя мне — Статный Зверь, и нет у меня ни отца, ни матери, и один совершил я путь.

Фафнир отвечает:

— Если нет у тебя ни отца ни матери, то от какого же чуда рожден ты? И если ты скрываешь от меня имя свое в смертный мой час, то знай, что ты — лжец.

Тот отвечает:

— Называюсь я Сигурд, а отец мой — Сигмунд.

Фафнир отвечает:

— Кто подговорил тебя на это дело и как дал ты себя подговорить? Разве ты не слыхал, что все люди боятся меня и моего шлема-страшилища? Остроглазый отрок, отважен был твой отец.

Сигурд отвечает:

— Подстрекнул меня крепкий дух, а совершить помогла эта мощная длань и этот мой острый меч, как ты теперь изведал; и редко в старости стоек, кто в детстве дрябл.

Фафнир говорит:

— Знаю я, что если бы взращен ты был в роду своем, то умел бы биться грозно; но большое диво, что кащей полоненный отважился биться со мною, ибо

редко пленник
отважен в поле.

Сигурд молвил:

— Попрекаешь ты меня тем, что возрос я вдали от рода. Но хоть был я взят на войне, никогда я не был рабом, и ты на себе испытал, что я — свободнорожденный.

Фафнир отвечает:

— За обиду принимаешь ты все, что я говорю. Но будет тебе на погибель золото то, которым я владел.

Сигурд отвечает:

— Всяк в добре своем властен лишь по некий день, и когда-нибудь всякий умрет.

Фафнир молвил:

— Мало, сужу я, ты совершишь, коль опрометчиво выйдешь в море, а лучше пережди на берегу, пока уляжется ветер.

Сигурд молвил:

— Скажи ты мне, Фафнир, если ты премудр: каковы те норны, что метят детей при родах?

Фафнир отвечает:

— Много их, и различны они по роду:

Иные — из асов,
иные — из альвов,
иные — дочери Двалина[12].

Сигурд молвил:

— Что за остров,
где будут брагу мечей
смешивать Сурт и асы[13]?

Фафнир отвечает:

— Он зовется Оскапт.

И еще молвил Фафнир:

— Регин-брат — виновник моей смерти, и так сдается мне, что станет он виновником и твоей смерти, и все идет, как он пожелал.

Еще молвил Фафнир:

— Я носил шлем-страшилище перед всем народом, с тех пор как лежал на наследии брата, и брызгал я ядом на все стороны вдаль, и никто не смел приближаться ко мне, и никакого оружия я не боялся и ни разу не видел я пред собой стольких людей, чтоб не считал я себя много сильнее их; и все меня страшились.

Сигурд молвил:

— Тот шлем-страшилище, о коем ты говоришь, мало кому дает победу, ибо всякий, кто встречается со многими людьми, познает однажды, что самого смелого — нет.

Фафнир отвечает:

— Мой тебе совет, чтобы ты сел на коня и ускакал отсюда как можно скорее, ибо часто случается, что тот, кто насмерть ранен, сам за себя отомстит.

Сигурд сказал:

— Такой твой совет, но я поступлю иначе; поскачу я к твоему логову и возьму великое то золото, которым владели родичи твои.

Фафнир отвечает:

— Поедешь ты туда, где найдешь так много золота, что скончает оно твои дни; и это самое золото будет тебе на погибель и всякому другому, что им завладеет.

Сигурд встал и молвил:

— Поехал бы я домой, хоть бы и лишился великого этого богатства, если бы знал, что никогда не умру.

И отважнейший воин
властен над золотом
По некий суженый срок.
Ты ж, Фафнир, майся
в предсмертных муках,
И пусть тебя примет Хель[14].

И тут умер Фафнир.
XIX. Регин испил крови Фафнира

После этого пришел Регин к Сигурду и молвил:

— Благо тебе, господин мой! Великую победу ты одержал, убивши Фафнира, и до сей поры никто не дерзал стать ему поперек дороги, и этот подвиг будут помнить, пока свет стоит.

Вот стоит Регин и глядит в землю, а затем говорит в великом гневе:

— Брата моего ты убил, и вряд ли я непричастен к этому делу.

Тут берет Сигурд свой меч Грам и вытирает о траву и молвит Регину:

— Далеко ушел ты, когда я совершил это дело и испытал этот острый меч своею рукою; и своею мощью поборол я силу змея, покуда ты лежал в степном кустарнике и не знал, ни где земля, ни где небо.

Регин отвечает:

— Долго пролежал бы этой змей в своем логове, если бы ты не владел мечом, что сковал я тебе своею рукою, и не совершил ты этого один без чужой помощи.

Сигурд отвечает:

— Когда доходит до боя между мужами, лучше тут служит человеку храброе сердце, чем острый меч.

Тогда молвил Регин Сигурду в великой печали:

— Ты убил моего брата, и вряд ли я непричастен к этому делу.

Тут вырезал Регин сердце у змея тем мечом, что звался Ридил; тут испил Регин крови Фафнира и молвил:

— Исполни мою просьбу; для тебя это — легкое дело: пойди к костру с сердцем этим, изжарь его и дай мне поесть.
XX. Сигурд съел змеиное сердце

Сигурд пошел и стал жарить на вертеле, а когда мясо зашипело, он тронул его пальцем, чтоб испытать, хорошо ли изжарилось. Он сунул палец в рот, и едва сердечная кровь попала ему на язык, как уразумел он птичий говор.

Услышал он, как сойки болтали на ветвях подле него:

— Вот сидит Сигурд, жарит сердце Фафнира, что сам бы он должен был съесть. Стал бы он тогда мудрее всех людей.

Другая говорит:

— Вот лежит Регин и хочет изменить тому, кто во всем ему доверяет.

Тут молвила третья:

— Лучше бы он отрубил ему голову: мог бы он тогда один завладеть золотом этим несметным. Тут молвит четвертая:

— Был бы он разумнее, если бы поступил так, как они ему советуют, а затем поехал к логову Фафнира и взял несметное то золото, что там лежит, а после поскакал бы на Хиндарфьялль, туда, где спит Брюнхильд, и может он там набраться великой мудрости. И был бы он умен, если бы принял наш совет и думал бы о своей выгоде, ибо волка я чую, коль вижу уши.

Тут молвила пятая:

— Не так он быстр рассудком, как мне казалось, раз он сразил врага, а брата его оставляет в живых.

Тут молвила шестая:

— Ловко было бы, если бы он его убил и один завладел богатством.

Тут молвил Сигурд:

— Да не будет такой напасти, чтобы Регин стал моим убийцей, и пусть лучше оба брата пойдут одной дорогой.

Взмахнул он тогда мечом тем Грамом и отрубил Регину голову, а затем съел он часть змеиного сердца, а часть сохранил. После вскочил он на коня своего и поехал по следам Фафнира к его пещере и застал ее открытой. И из железа были двери все и также все петли и ручки, и из железа же все стропила постройки, и все это — под землей. Сигурд нашел там многое множество золота и меч тот Хротти, и там взял он шлем-страшилище и золотую броню и груду сокровищ. Он нашел там так много золота, что, казалось, не снесут ни двое коней ни трое. Это золото он все выносит и складывает в два огромных ларя.

Вот берет он под узды коня того Грани. Конь тот не хочет идти, и понукание не помогает. Тут Сигурд понял, чего хочет конь: вскакивает он ему на спину, дает шпоры — и мчится тот конь, словно совсем без ноши.
XXI. О Сигурде

Вот едет Сигурд по дальним дорогам. И все он ехал, пока не прибыл на Хиндарфьялль и не свернул на юг, к Франкской земле. На горе увидал он пред собою свет великий, точно огонь горит, и сияние поднималось до неба, а когда он подъехал, встала перед ним стена из щитов[15] и высилась над лесом. Сигурд вошел за ограду ту и увидал, что там спит человек и лежит в полном вооружении. Сигурд сперва снял с него шлем и увидел, что это — женщина: она была в броне, а броня сидела так плотно, точно приросла к телу. И вспорол он броню от шейного отверстия книзу и по обоим рукавам, и меч резал панцирь, словно платье. Сигурд сказал ей, что слишком долго она спала. Она спросила, что за мощное оружье вскрыло броню ту — «и кто разбил мою дрему? Разве явился Сигурд Сигмундарсон, что носит на голове шлем Фафнира и убийцу его в руках?»

Отвечает на это Сигурд:

— От семени Вёльсунгов тот, кто это сделал; и слышал я, что ты — могучего конунга дочь. И сказывали нам тоже о вашей красе и мудрости, и это мы хотим проверить.

Брюнхильд поведала, как сразились два конунга: одного звали Хьяльмгуннар; был он старик и величайший воин, и ему обещал Один победу, а другой звался Агнаром, или братом Ауд.

— Я убила Хьяльмгуннара в бою, а Один уколол меня сонным шипом в отместку за это и рек, что никогда больше не одержу я победы, и приказал мне выйти замуж. А я в ответ дала клятву: не выходить за того, кому ведом страх.

Сигурд молвил:

— Научи меня великому веденью.

Она отвечает:

— Вы сами лучше знаете, но с радостью научу я вас, если есть что-либо, что нам известно, а вам может прийтись по сердцу — руны и прочие знания на всякие случаи жизни. И выпьем мы вместе кубок, и да пошлют нам боги те счастливый день, а ты запомни нашу беседу.

Брюнхильд наполнила кубок и подала Сигурду и промолвила:

Вот кубок браги,
вождь бранного веча,
В нем смешана сила
с мощной славой,
Полон он песен,
письмен на пользу
Разных заклятий
и радостных рун.

Знай ты руны побед,
коль разума жаждешь.
И режь их на ручке оружья,
По краю меча
и по кромке стали,
Дважды тайно вызови Тю[16].

Руны волн ты ведай,
коль вызволить хочешь,
Парусных коней из пены,
Нарежь их на реи,
на руль и штевень
И выжги на веслах огнем.
При быстром прибое,
при бурных волнах
Без горя войдешь ты в гавань.

Руны слов ты сведай,
чтоб тебе не смели
Злобой воздать за зло.
Их и вьют,
их и ткут,
Их всех сразу сводят
На тинге том,
куда толпы придут
На самый последний суд.

Руны браги ведай,
коль веришь чужой жене
И хитрой измены не хочешь.
На роге их режь
и на кисти рук
И пометь на ногте «Науд»[17].
Осени свой кубок,
хранись от козней
И брось в братину порей[18].
Ведомо мне,
что вовек ты не выпьешь
С черными чарами меду.

Руны горные[19] помни,
коль помощь хочешь подать
Матери в муках родильных.
На ладони их выведи,
вей вкруг тела,
Добрым дисам молись.

Руны леса познай,
коль лекарем хочешь ты стать
И ведать разные раны.
На лыке их режь
и на листьях ствола,
Что вытянул ветви к востоку.

Руны мысли ты помни,
коль самым мудрым
Хочешь на свете слыть.
Их чертил, их читал,
Измыслил их хитрый Хрофт[20].

На щит они были нарезаны,
что носит богиня блеска,
На уши Арвака,
на бабку Альсвинна[21],
На резвый обод
повозки Рогни[22],
На зубы Слейпнира
и на санный подрез.

На лапу бурого,
на язык Браги,
На волчьи когти,
и на клюв орла,
На кровавые крылья,
на мостовые крепи,
На ладонь избавителя,
на лекаря след[23].

На стекла и золото,
на серебро светлое,
В вина и в солод,
на кресло вёльвы.
На лезвие Гунгнира[24]
и на грудь великанши
На ноготь норны
и на нос совы.

Все они были соскоблены,
те, что были нарезаны;
В священный замешаны мед
И посланы в дальний путь:
Иные — к альвам,
иные — к асам,
Иные — к вещим ванам,
Иные — к людям людским.

Это руны бука,
это руны брега
И разные руны браги,

И славные руны силы.
Кто помнит, не портя,
кто помнит, не путая,
Тому они будут во благо.
Коль понял, так пользуйся
До гибели горних[25].

Выбери ныне
(волен твой выбор),
О, крепких копий клен,
Молчать иль молвить,
как сам ты мыслишь,
Кончена речь о рунах[26].

Сигурд отвечает:

Не брошусь в бегство,
хоть бы близилась смерть.
Не робким рожден я родом.
Твой добрый совет
хранить я должен,
Покуда есть в жилах жизнь[27].
XXII. Премудрые советы Брюнхильд

Сигурд молвил:

— Не найдется в мире женщины мудрее тебя. Продолжай же свои поучения.

Она отвечает:

— Нет препоны к тому, чтоб исполнить вашу волю и дать совет на благо по вашему настоянию и любопытству.

И тут она заговорила:

— Будь благостен к родичам своим и не мсти им в распрях, и сноси терпеливо, и добудешь тем долговечную хвалу.

Сторонись от дурного дела, от любви девы и мужней жены; часто от них чинится зло.

Не заводи свары с глупым человеком на многолюдном сборище; часто он болтает, чего сам не знает, а тебя потом ославят трусом и скажут, что ты опорочен справедливо: уж если так, то лучше убей его на другой день и воздай за злобные речи.

Если въедешь на путь, где гнездятся вредные ведьмы, крепко себя береги: не заночуй близ дороги, если даже застигнет тьма, ибо часто сидят там злые ведьмы, что сбивают мужей с пути.

Не поддайся путам прекрасных жен, которых на пиршествах видишь, чтоб не лишился ты сна и не впал в тоску. Не мани их к себе поцелуем иль иною ласкою. И если услышишь слова пьяного человека, не спорь с тем, кто напился вина и потерял рассудок:

многим это было на горькое горе и даже на гибель. Лучше сразиться с врагами, чем быть сожженным, и не давай ложной клятвы, ибо —

грозная месть нарушителю мира.

Бережно блюди трупы умерших от мора, умерших от моря, умерших от меча. Воздай их телу должную почесть; но берегись тех, кого ты убил: бойся отца или брата или близкого родича, даже самого юного, ибо часто

скрыт волк в юном сыне.

Опасайся предательских советов друзей, ибо нечего было бы нам бояться за жизнь, если бы злоба свойственников нас не настигла.

Сигурд молвил:

— Нет человека мудрее тебя, и в том я клянусь, что женюсь на тебе, ибо ты мне по сердцу.

Она отвечает:

— За тебя я пойду охотнее всего, хоть бы пришлось мне выбирать между всеми людьми.

И так обменялись они клятвами.
XXIII. Обличие Сигурда

Вот поехал Сигурд оттуда прочь.

Щит его был так расписан: весь он был залит червонным золотом, и начертан на нем дракон, сверху темно-бурый, а снизу ярко-алый, и так же были расписаны его шлем и седло и камзол; носил он золотую броню, и все оружие его было отделано золотом. И для того был дракон начертан на всех его доспехах, чтобы всякий, кто его увидит, мог узнать, что это он, от всех, слышавших о том, как он убил того великого дракона, которого варяги называют Фафниром. И потому доспехи его отделаны золотом и окрашены в коричневую краску, что много он выше всех людей по вежеству и придворному обхождению и вряд ли не по всем прочим статьям. И когда примутся исчислять всех наивеличайших витязей и наиславнейших вождей, то всегда называют его в первую голову, и имя его — у всех на языке к северу от Греческого моря, и так будет, пока свет стоит.

Волосы его были темно-русые и красивые на вид и ниспадали длинными волнами; борода — густая, короткая, того же цвета. Нос у него был большой, а лицо открытое и ширококостое. Взор у него был такой острый, что редко кто осмеливался заглянуть ему под брови. Лопатки у него были широкие, как у двух людей сразу. Тело его было соразмерно в высоту и в ширину и сложено, как нельзя лучше. И вот — примета его роста; когда он опоясывался мечом тем Грамом, — а был тот меч длиною в семь пядей, — и шел по заколосившемуся ржаному полю, то конец ножен еле касался колосьев; а сила его — больше, чем рост.

Хорошо умеет он мечом рубить, и копьем колоть, и дротом метать, и щит держать, и лук натянуть, и на коне скакать и всяческому придворному вежеству научился он смолоду.

Он был так мудр, что ведал грядущее, разумел птичий говор, а потому почти ничто не застигало его врасплох. Он был красноречив и находчив, так что когда начинал говорить, то никогда не кончал без того, чтобы не убедились все, что не может быть никак иначе, а только так, как он сказал. И в том было его веселье, чтобы помогать своим людям и испытывать себя в великих подвигах и отнимать добро у недругов и раздавать друзьям. Ни разу не покинуло его мужество, и никогда он не испытал страха.
XXIV. Сигурд прибыл к Хеймиру[28]

Вот поехал Сигурд, пока не прибыл к большому двору; тем двором владел некий великий хёвдинг, по имени Хеймир. Он был женат на сестре Брюнхильд, что звалась Беккхильд, потому что она оставалась дома и училась рукоделию, а Брюнхильд носила шлем и броню и ходила в бой, и потому прозвали ее Брюнхильд[29]. У Хеймира и Беккхильд был сын, по имени Альсвинн, куртуазнейший из людей.

Все забавлялись перед домом, но когда увидели человека, скакавшего по двору, то бросили игру и очень удивились, ибо никогда не видали ему подобного; вышли они ему навстречу и приняли радушно. Альсвинн предложил Сигурду остаться у него и взять все, что пожелает. Сигурд принял приглашение, и ему назначили подобающую челядь; четверо человек сняли с коня золото то, а пятый помог ему слезть. Тут можно было видеть множество сокровищ, славных и редкостных. Любо было разглядывать брони и шлемы, и крупные запястья, и дивно-огромные золотые кубки, и всякого рода бранные доспехи. Сигурд пробыл там долго в великом почете. Разнеслась тогда весть по всей земле, что убил он ужасного того дракона. И подружились они с Альсвинном и полюбили друг друга. И отправляют они свое оружие и точат свои стрелы и кормят своих соколов.
XXV. Беседа Сигурда с Брюнхильд

Прибыла тогда к Хеймиру и Брюнхильд, воспитанница его. Она сидела в тереме со своими девами. Был она искуснее всех женщин. Вышивала она золотом на пяльцах те подвиги, что совершил Сигурд: гибель дракона и захват сокровища и смерть Регина.

И сказывают, что однажды поехал Сигурд в лес с собаками своими и соколами и с множеством людей, а когда он вернулся домой, взлетел его сокол на башню и уселся на оконнице. Сигурд поднялся на башню за соколом тем; тут увидел он прекрасную женщину и узнал Брюнхильд. Показалось ему замечательной и красота ее и работа. Приходит он в палату и уже не хочет веселиться с другими мужами. Тут молвил Альсвинн:

— Почему вы так молчаливы? Это огорчает нас и всех твоих друзей, и почему бы тебе не быть веселым? Соколы твои поникли головой и с ними конь тот Грани, и мы не знаем утехи.

Сигурд отвечает:

— Добрый друг, слушай, что у меня на душе. Мой сокол взлетел на башню, а когда я пошел за ним, то увидел прекрасную женщину: она сидела за пяльцами и золотом вышивала дела мои, былые и прошлые.

Альсвинн отвечает:

— Ты видел Брюнхильд Будладоттир[30], женщину необычайную.

Сигурд отвечает:

— Это, пожалуй, верно. Но как она прибыла сюда?

Альсвинн отвечает:

— Это случилось вскоре после вашего приезда.

Сигурд говорит:

— Сейчас только узнаём мы об этом. Женщина та нравится нам больше всех на свете.

Альсвинн молвил:

— Не должен привязываться к женщине такой человек, как ты; нехорошо тосковать по тому, чего не получишь.

— К ней я пойду, — сказал Сигурд, — и дам ей свое золото и добьюсь от нее радости и взаимной любви.

Альсвинн отвечает:

— Никогда не было человека, кому дала бы она место подле себя и кому б нацедила браги: она думает о походах и о славных подвигах.

Сигурд молвил:

— Мы не знаем, ответит ли она нам, или нет, и предложит ли место подле себя.

А на следующий день пошел Сигурд в терем, а Альсвинн стоял перед теремом на дворе и точил свои стрелы.

Сигурд молвил:

— Будь здорова, госпожа! Как поживаешь?

Она отвечает:

— Хорошо мы живем; родичи живы и други. Неизвестно только, какое счастье донесет человек до последнего часа.

Он сел подле нее. А затем вошло четверо женщин с большими золотыми кувшинами, полными лучшего вина, и стали перед ними. Тут молвила Брюнхильд:

— Никому не будет предложено это место, разве что придет мой отец.

Он отвечает:

— Теперь оно предложено тому, кого я избрал.

Горница та была увешана драгоценнейшими тканями, и устлан коврами весь пол. Сигурд молвил:

— Вот случилось то, что вы нам обещали.

Она отвечает:

— Добро вам пожаловать.

Затем она поднялась (а с нею — четыре девы) и подошла к нему с золотым кубком и попросила его испить. Он протянул руку к кубку и захватил его вместе с ее рукой и посадил ее с собою рядом. Он обнял ее шею и поцеловал ее и промолвил:

— Не родилась еще женщина прекраснее тебя.

Брюнхильд молвила:

— Мудрее было бы не доверяться женщине, ибо всегда нарушают они обещания.

Он молвил:

— Да сойдут на нас лучшие дни, чтоб мы могли насладиться счастьем.

Брюнхильд отвечает:

— Не судила судьба, чтоб мы жили вместе: я — поленица, и ношу я шлем с конунгами ратей; им прихожу я на помощь, и мне не наскучили битвы.

Сигурд отвечает:

— Больше будет пользы от нас, если будем мы вместе, и тяжелее мне терпеть горе, которое ты мне сулишь, чем рану от острой стали.

Брюнхильд отвечает:

— Я буду водить дружины латников, а ты возьмешь в жены Гудрун Гьюкадоттир.

Сигурд отвечает:

— Не обольстит меня ни одна королевна, и нет у меня двух мыслей в этом деле; и в том клянусь я богам, что на тебе я женюсь и ни на ком другом.

Она сказала то же. Сигурд поблагодарил ее за согласие и дал ей золотой перстень. И вновь обменялись они клятвами, и пошел он к своим людям и побыл он там некое время с великою честью.
XXVI. О Гьюки-конунге и сыновьях

Гьюки звался некий конунг. Королевство его было к югу от Рейна. Родилось у него трое сыновей и звали их так: Гуннар, Хёгни, Готторм. Гудрун звалась его дочь: была она прекраснейшей девой. И выдавались его сыновья над прочими королевичами всеми доблестями, красою и ростом. Постоянно бывали они в походах и совершили много славных дел. Гьюки был женат на Гримхильд-волшебнице.

Будли звался конунг; он был могущественнее, чем Гьюки; но оба были многомощны. Атли звался брат Брюнхильд; Атли был свирепый человек, большой и черноволосый, но собой сановитый и великий воитель.

Гримхильд была женщиной лютого нрава. Царство Гьюкунгов цвело пышным цветом, более всего из-за королевичей: на много они превосходили большинство людей.

Однажды говорит Гудрун девам своим, что нет ей веселья. Одна женщина спрашивает, что ее печалит. Та отвечает:

— Не к радости видим мы сны: и скорбь у нас на сердце. Разгадай же ты сон тот, раз ты о нем спросила.

Та отвечает:

— Расскажи мне сон, и не пугайся, ибо часто сны бывают к погоде.

Гудрун отвечает:

— Это не к погоде. Снилось мне, будто я вижу прекрасного сокола у себя на руке; перья его отливали золотом.

Женщина отвечает:

— Многие слышали о вашей красоте, мудрости и вежестве; посватается к тебе какой-нибудь королевич.

Гудрун отвечает:

— Ничто не казалось мне прелестнее этого сокола, и со всем богатством охотнее рассталась бы я, чем с ним.

Женщина отвечает:

— Тот, кого ты выберешь, будет добронравен, и сильно будешь ты его любить.

Гудрун отвечает:

— Обидно мне, что я не знаю, кто он такой. Нужно нам поехать к Брюнхильд; верно, она знает.

Собралась она в путь с золотом и с великою пышностью и поехала вместе с девицами своими, пока не прибыла к Брюнхильдиной палате; палата эта была изукрашена золотом и стояла на горе. И когда увидели оттуда их поезд, то доложили Брюнхильд, что едет много — в золоченых колесницах.

— Верно, это — Гудрун Гьюкадоттир: снилась она мне нынче ночью. Выйдем же к ней навстречу. Никогда не приезжали к нам женщины прекраснее этих.

Вышли навстречу и приняли их хорошо. Вступили они в тот прекрасный чертог. Палата та изнутри была расписана и богато убрана серебром; ковры постелили им под ноги, и все им услуживали. Пошли у них тут разные забавы. Гудрун была молчалива. Брюнхильд сказала:

— Почему вы не предаетесь веселью? Оставь это. Будем забавляться все вместе и говорить о могучих конунгах и великих подвигах.

— Хорошо, — говорит Гудрун. — А кто, по-твоему, был славнее всех конунгов?

Брюнхильд отвечает:

— Сыны Хамунда, Хаки и Хагбард: много славных дел совершили они в походах.

Гудрун отвечает:

— Велики были они и славны, и все-таки Сигар похитил их сестру, а потом сжег их в доме, и до сих пор они не отомщены. А почему не назвала ты братьев моих, что нынче слывут первыми среди людей?

Брюнхильд говорит:

— Есть на это надежда, но сейчас они еще мало себя показали, и знаю я одного, который во многом их превосходит. Это — Сигурд, сын Сигмунда-конунга; он еще был ребенком, когда поразил сынов Хундинга-конунга и отомстил за отца и за Эйлими, деда своего.

Гудрун молвила:

— Что замечательного в этом? Ты говоришь, что он родился после смерти своего отца? Брюнхильд отвечает:

— Мать его вышла в поле и нашла Сигмунда-конунга раненным и хотела перевязать его раны, но он сказал, что слишком уж стар для боя, и велел ей помнить, что она родит великого сына, и было то провидение мудреца. А после кончины Сигмунда-конунга уехала она к Альву-конунгу, и был Сигурд воспитан там в большом почете, и изо дня в день свершал он множество доблестных деяний, и теперь он славнейший человек на свете.

Гудрун молвила:

— С любовью ты, видно, о нем осведомлялась. Но я приехала сюда, дабы поведать тебе свои сны, что сильно меня тревожат.

Брюнхильд отвечает:

— Не огорчайся так. Живи с родичами твоими, и все будут тебя веселить.
XXVII. Сон Гудрун разгадала Брюнхильд

— Снилось мне, — сказала Гудрун, — что вышло нас много вместе из терема, и увидели мы большого оленя. Много он возвышался над всеми зверьми; шерсть его была из золота. Все мы хотели поймать оленя, но мне одной удалось; казался мне олень тот краше всего на свете. А затем застрелила ты оленя того у ног моих; стало мне это за великое горе, так что едва могла я снести. А затем дала ты мне волчонка: он забрызгал меня кровью братьев моих.

Брюнхильд отвечает:

— Я могу предсказать все, что будет. Приедет к вам Сигурд, которого я избрала себе в мужья. Гримхильд даст ему с чарами сваренного меда: и будет это всем нам к великой распре. Ты им завладеешь, но скоро потеряешь; затем возьмешь ты Атли-конунга. Лишишься ты братьев и убьешь Атли.

Гудрун отвечает:

— Великое горе мне, что я это узнала.

И вот поехали они домой к Гьюки-конунгу.
XXVIII. Сигурду сварили дурманного меду

Уехал тогда Сигурд прочь со многим тем золотом, и расстались они друзьями. Едет он на Грани со всеми своими доспехами и поклажей. Едет он, пока не приезжает к палате Гьюки-конунга. Въехал он в замок; а это увидел один из королевских людей и молвил:

— Сдается мне, что едет сюда некий бог: человек этот весь покрыт золотом; конь его много больше других коней; и дивно прекрасны его доспехи; сам он выше других людей и во всем их превосходит.

Конунг вышел с гридью своей и заговорил с человеком тем и спросил:

— Кто ты такой и как въехал ты в замок? Никто еще не дерзнул на это без дозволения моих сыновей.

Тот отвечает:

— Зовут меня Сигурдом; я — сын Сигмунда-конунга.

Гьюки-конунг молвил:

— Добро пожаловать к нам, и бери все, что пожелаешь.

И вошел Сигурд в палату, и казались там все подле него низкорослыми, и все услуживали ему, и был он там в большой чести.

Стали они ездить вместе, Сигурд и Гуннар и Хёгни, но Сигурд был впереди их во всех делах, хоть и слыли они великими людьми.

Проведала Гримхильд, как сильно Сигурд любит Брюнхильд и как часто он о ней говорит. Думает она про себя, что было бы большим счастьем, если бы он обосновался здесь и взял за себя дочку Гьюки-конунга. Видела она, что никто не может с ним сравняться; видела также, как крепко можно на него положиться, и как велико его богатство: много больше того, что когда-либо видывали люди.

Конунг обходился с ним как с родными сыновьями, а они почитали его больше, чем самих себя.

Однажды вечером, когда сидели они за шитьем, встала королева и подошла к Сигурду, и заговорила с ним и молвила:

— Радость нам оттого, что ты здесь, и всякое добро готовы мы тебе сделать. Вот прими этот рог и испей. Он принял рог и выпил. Она сказала:

— Отцом твоим станет Гьюки-конунг, а я — матерью, а братьями — Гуннар и Хёгни, и все вы побратаетесь, и не найдется никого вам равного.

Сигурду это пришлось по душе и, выпив того меду, позабыл он о Брюнхильд. И оставался он там некоторое время.

И однажды подошла Гримхильд к Гьюки-конунгу и обвила руки вокруг его шеи и молвила:

— Вот прибыл к нам величайший витязь, какой есть на свете, на него можно положиться. Отдай ему свою дочь с великим богатством и столькими землями, сколько он сам пожелает, и пусть он здесь изведает радость.

Конунг отвечает:

— Не очень пристойно предлагать своих дочерей, но лучше предложить ему, чем принять сватов от других.

И однажды вечером Гудрун подносила кубки гостям. Сигурд увидел, что она статная женщина и куртуазнее всех. Пять полугодий пробыл там Сигурд, и жили они во славе и в дружбе, и вот однажды повели конунги меж собой беседу. Гьюки-конунг молвил:

— Много добра сделал ты нам, Сигурд, и сильно ты укрепил нашу державу.

Гуннар молвил:

— Все мы готовы сделать, чтобы ты здесь подольше остался: и земли и сестру нашу сами тебе предлагаем, а другой не получит ее, хоть бы и просил.

Сигурд отвечает:

— Спасибо вам за честь, и я не отказываюсь.

Тут они побратались и поклялись быть, словно родные братья. Вот справили знатный пир, и длился он много дней; выпил Сигурд с Гудрун свадебную чару. Можно было видеть там всякие забавы, и угощение было день ото дня все лучше.

Стали они тогда ходить в далекие походы и творить многие славные дела, убили множество королевичей, и никто не совершил столько подвигов, сколько они. Вернулись они домой с большой добычей. Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира, и стала она с тех пор много злее и умнее. Сын их был назван Сигмундом. И однажды пошла Гримхильд к Гуннару, сыну своему, и молвила:

— Ваша держава цветет пышным цветом, кроме только одного, что нет у вас жены. Посватайтесь к Брюнхильд. Это — достойнейший брак; и пусть Сигурд поедет вместе с вами.

Гуннар отвечает:

— Она всем ведомая красавица, и я не прочь посвататься, — и сказал он об этом отцу своему и братьям и Сигурду, и все они согласились.
XXIX. Сигурд проскакал сквозь полымя к Брюнхильд Будладоттир

С умом снаряжаются они в поход и едут по горам и долам к Будли-конунгу, сватать невесту. Он дал согласие, если она не откажет, и сказал, что она горделива и что возьмет ее лишь тот, кого она захочет.

Едут они тогда к Хлюмдалир. Хеймир принимает их хорошо, и говорит ему Гуннар, зачем они прибыли. Хеймир сказал, что ей принадлежит выбор, за кого ей пойти. Он поведал, что палата ее недалеко оттуда, и возвестил, что лишь за того она пойдет, кто проскачет сквозь огонь горючий, разведенный вокруг палаты. Они разыскали палату ту и огонь тот и увидели там ограду, украшенную золотом, а крутом полыхало пламя. Гуннар ехал на Готи, а Хёгни на Хёлькви. Гуннар погнал коня к огню тому, но конь уперся. Сигурд молвил:

— Отчего ты остановился, Гуннар?

Тот отвечает:

— Не хочет лошадь та прыгать через огонь, — и просит он Сигурда одолжить ему Грани.

— Нет к тому препоны, — говорит Сигурд.

Вот подъехал Гуннар к огню, но Грани не хочет идти дальше. Не может Гуннар проехать через тот огонь. И вот поменялись они обличиями, как научила Гримхильд их обоих, Сигурда и Гуннара.

И тут скачет Сигурд, а в руке у него Грам, и золотые шпоры — на ногах. Грани прыгнул прямо в огонь, едва почуял знакомые шпоры. Тут поднялся гром великий, и огонь зашипел, и земля затряслась, пламя взмыло до неба. Никто до него не посмел этого сделать, а ему казалось, точно едет он сквозь густую мглу.

Тогда огонь погас, и он пошел в палату, как поется в песне:

Пышет огонь,
почва трясется,
Взмыло полымя
вверх до неба.
Редкий решится
из ратников княжьих.
Через пламя прыгать
иль прямо проехать.
Сигурд Грани
сталью гонит,
Огонь угас
перед одлингом,
Жар ложится
пред жаждущим славы,
Рдеет Регина
ратная сбруя.

А когда Сигурд проехал сквозь полымя, увидел он там некий прекрасный дом; а в доме сидела Брюнхильд. Она спросила, кто этот муж; а он назвался Гуннаром Гьюкасоном, «и назначена ты мне в жены (если я перескочу через твое полымя) с соизволения отца твоего и пестуна и с вашего согласия».

— Не знаю я, право, что мне на это ответить.

Сигурд стоял во весь рост в покое том и опирался на рукоять меча и молвил Брюнхильд:

— Дам я за тебя большое вено в золоте и славных сокровищах.

Она отвечает со своего престола, как лебедь с волны; и в руке у нее — меч, а на голове — шлем, и сама она — в броне.

— Гуннар, — говорит она, — не говори со мною так, если ты не сильнее всех людей; и должен бы убить тех, что ко мне сватались, если хватит у тебя духа. Сражалась я в битве вместе с русским конунгом и окрасились доспехи наши людской кровью, и этого жаждем мы вновь.

Он отвечает:

— Много подвигов вы совершили. Но вспомните теперь о своем обете, что если будет пройден этот огонь, пойдете вы за того человека, кому это удастся.

Видит она тут, что правилен его ответ и верен довод в этом деле, встает и принимает его радушно. Оставался он там три ночи, и спали они на одной постели. Он берет меч Грам и кладет его обнаженным между собой и ею. Она спрашивает, почему он так поступает. Он отвечает, что так суждено ему справить свадьбу со своею женой или же принять смерть. В ту пору взял он у нее перстень тот, который подарил ей прежде, и дал ей другой из наследия Фафнира.

После этого поехал он обратно через тот же огонь к своим товарищам, и снова поменялись они обличиями, а потом поехали в Хлюмдалир и рассказали, как было дело.

В тот же самый день поехала Брюнхильд домой, к пестуну своему и доверила ему, что пришел к ней конунг — «и проскакал сквозь мое полымя и сказал, что приехал на мне жениться и назвался Гуннаром; а я говорю, что это мог совершить один только Сигурд, которому дала я клятву на горе той, и он — мой первый муж». Хеймир сказал, что другого исхода нет. Брюнхильд молвила:

— Дочь моя от Сигурда, Аслауг, пусть воспитывается здесь у тебя.

Едут тогда конунги домой; а Брюнхильд отправилась к отцу свому. Гримхильд принимает их радушно и благодарит Сигурда за помощь. Вот приготовили пир, и съехалось туда множество гостей. Прибыл Будли-конунг с дочерью и сыном Атли, и длился тот пир много дней. А когда кончился пир, вспомнил тут Сигурд о всех клятвах, которыми обменялся он с Брюнхильд, но не подал виду. Брюнхильд и Гуннар сидели рядом в веселии и пили доброе вино.
XXX. Спор королев тех, Брюнхильд и Гудрун

В некий день, когда поехали они обе на реку купаться, зашла тут Брюнхильд дальше в воду. Гудрун спросила, как ей это удалось. Брюнхильд говорит:

— Почему мне в этом равняться с тобою, если ни в чем ином мы не равны. Думается мне, что отец мой могущественнее твоего, и муж совершил много подвигов и проехал сквозь огонь горючий, а твой мужик был рабом у Хьяльпрека-конунга,

Гудрун отвечает во гневе:

— Умнее бы ты была, если бы молчала, чем порочить мужа моего. Все люди говорят, что не бывало на свете людей подобных ему ни в одном деле. А тебе и вовсе не пристало его чернить, потому что он первый тебя познал; это он убил Фафнира и проехал сквозь полымя то (а ты думала, что это Гуннар-конунг) и спал он с тобой и снял с руки у тебя перстень тот Андваранаут, — и можешь его, если хочешь узнать.

Тут видит Брюнхильд перстень и узнает его… и тут побледнела она, словно мертвая. Пошла Брюнхильд домой и весь вечер не проронила ни слова. А когда Сигурд лег в постель, спросила Гудрун:

— Почему так печальна Брюнхильд?

Сигурд отвечает:

— Не знаю я точно, но сдается мне, что вскоре мы больше узнаем.

Гудрун молвила:

— Почему не радуется она богатству и счастью и похвалам всех людей, и тому, что получила мужа по своей воле.

Сигурд молвил:

— А разве она не сказала, что владеет мужем, отменнейшим из всех, кроме того, за которого бы она охотнее всего вышла?

Гудрун отвечает:

— Завтра утром я спрошу, за кого она пошла бы охотнее всего.

Сигурд отвечает:

— Это я тебе запрещаю, и раскаешься ты, если спросишь.

А наутро сидели они в тереме, и Брюнхильд была молчалива.

Тогда молвила Гудрун:

— Развеселись, Брюнхильд! Сердишься ты за наш вчерашний разговор, или что другое тебя печалит?

Брюнхильд отвечает:

— Одна лишь злоба в тебе говорит, и свирепое у тебя сердце.

— Не суди так, — говорит Гудрун, — а лучше скажи, что у тебя на душе.

Брюнхильд отвечает:

— Одно только скажу тебе: лучше было бы, если бы ты знала, что приличествует знатным женам; и хорошо тогда наслаждаться благом, когда все вершится по вашей воле.

Гудрун отвечает:

— В чем ты нас упрекаешь? Мы не сделали вам никакого зла.

Брюнхильд отвечает:

— Заплатишь ты за то, что Сигурд — твой муж; и не потерплю я, чтобы ты владела им и золотом тем великим.

Гудрун отвечает:

— Не знала я о вашей тайности, и властен был отец мой избрать мне мужа, не спросясь у тебя.

Брюнхильд отвечает:

— Не было у нас никакой тайности, а дали мы друг другу клятву; и вы знаете, что обманули меня, и будет за это месть.

Гудрун отвечает:

— Лучшего мужа ты добыла, чем тебе подобает; но нелегко будет унять твою гордыню, и многие от нее потерпят.

— Была бы я довольна, — говорит Брюнхильд, — если бы муж твой не был лучше моего.

Гудрун отвечает:

— Так хорош твой муж, что неизвестно, кто из двоих больший конунг, и довольно у тебя земли и богатства.

Брюнхильд отвечает:

— Сигурд убил Фафнира, а это дороже стоит, чем вся держава Гуннара-конунга, как в песне поется:

Сигурд змея сразил,
и слава об этом
Не может померкнуть
до гибели мира,
А твой родич
слишком был робок,
Чтоб прыгнуть сквозь пламя
иль прямо проехать.

Гудрун отвечает:

— Грани не захотел идти в огонь под Гуннаром-конунгом; а сам он не боялся, и нельзя обвинить его в робости.

Брюнхильд отвечает:

— Не скрою, что не желаю я Гримхильд добра.

Гудрун отвечает:

— Не поноси ее, потому что она обходится с тобой как с родной дочерью.

Брюнхильд отвечает:

— Она — виновница всей скорби, что меня гложет; она поднесла Сигурду коварную брагу, так что позабыл он даже имя мое.

Гудрун отвечает:

— Много недобрых слов говоришь ты, и великая это ложь.

Брюнхильд отвечает:

— Наслаждайтесь же с Сигурдом так, будто вы меня не обманули. Брак ваш — нечестен, и да будет с вами, как я замыслила.

Гудрун отвечает:

— Слаще мне будет, чем тебе угодно, и никто не добьется того, чтобы хоть раз кто-нибудь полюбился ему больше меня.

Брюнхильд отвечает:

— Злобно ты говоришь, и раскаешься ты в том, что вылетает у тебя изо рта, но не будем браниться.

Гудрун говорит:

— Ты первая бросила в меня бранным словом. Теперь ты прикинулась, будто хочешь уладить дело миром, но под этим кроется злоба.

— Бросим ненужную болтовню, — говорит Брюнхильд. — Долго я молчала об обиде, что жила у меня в груди; но люблю я только твоего брата… и давай говорить о другом.

Гудрун отвечает:

— Много дальше идут твои мысли.

И стряслось великое горе от того, что поехали они на реку и узнала Брюнхильд перстень тот, и случилась у них эта распря.
XXXI. Разрослось горе Брюнхильд

После того ложится Брюнхильд в постель, и доходит весть до Гуннара-конунга, что Брюнхильд хворает. Он едет к ней и спрашивает, что с ней приключилось, но она не отвечает ни слова и лежит словно мертвая. А когда он стал спрашивать настойчиво, она ответила:

— Что сделал ты с перстнем тем, что я дала тебе, а сама получила от Будли-конунга при последнем расставании? Вы, Гьюкунги, пришли к нему и грозили войной и огнем, если вам меня не отдадут. В ту пору позвал меня отец на беседу и спросил, кого я выберу из тех, что прибыли; а я хотела оборонять землю и быть воеводой над третью дружины. Он же велел мне выбирать; либо выйти за того, кого он назначит, либо лишиться всего имения и его приязни. Говорил он, что больше будет мне пользы от любви его, чем от гнева. Тут я стала размышлять про себя, должна ли я исполнить его волю или убить многих мужей. Решила я, что не в силах бороться с отцом, и кончилось тем, что обрекла я себя тому, кто прискачет на коне том Грани с наследием Фафнира и проедет сквозь полымя мое и убьет тех людей, которых я назначу. И вот никто не посмел проехать, кроме Сигурда одного. Он проскакал сквозь огонь, потому что хватило у него мужества. Это он убил змея, и Регина, и пятерых конунгов, а не ты, Гуннар, что побледнел, как труп: не конунг ты и не витязь. Я же дала зарок у отца моего в доме, что полюблю лишь того, кто всех славнее, а это — Сигурд. А теперь я — клятвопреступница, потому что не с ним я живу; и за это замыслила я твою смерть и должна я отплатить Гримхильд за зло: нет женщины бессердечнее ее и злее.

Гуннар отвечает так, что никто не слышал:

— Много остудных слов ты молвила, и злобная же ты женщина, если порочишь ту, что много лучше тебя: не роптала она на судьбу, как ты, не тревожила мертвых[31], никого не убила и живет похвально.

Брюнхильд отвечает:

— Я не совершала тайнодействий и дел нечестивых, не такова моя природа, но охотнее всего я убила бы тебя.

Тут она хотела убить Гуннара-конунга, но Хёгни связал ей руки. Она сказала:

— Брось думать обо мне, ибо никогда больше не увидишь ты меня веселой в своей палате: не стану я ни пить, ни играть в тавлеи, ни вести разумные речи, ни вышивать золотом по добрым тканям, ни давать вам советы.

Почитала она за величайшую обиду, что не достался ей Сигурд. Она села и так ударила по своим пальцам, что они разлетелись, и приказала запереть теремные двери, чтобы не разносились далеко горестные ее речи. И вот настала великая скорбь, и узнал об этом весь дом. Гудрун спрашивает девушек своих, почему они так невеселы и хмуры — «и что с вами деется, и отчего ходите вы, как полоумные, и какая бука вас испугала».

Отвечает ей одна челядинка, по имени Свафрлёд:

— Несчастный нынче день: палата наша полна скорби.

Тогда молвила Гудрун своей подруге:

— Вставай! Долго мы спали! Разбуди Брюнхильд, сядем за пяльцы и будем веселы.

— Не придется мне, — сказала та, — ни разбудить ее, ни говорить с нею; много дней не пила она ни вина ни меда, и постиг ее гнев богов.

Тогда молвила Гудрун Гуннару:

— Пойди к ней, — говорит она, — скажи, что огорчает нас ее горесть.

Гуннар отвечает:

— Запрещено мне к ней входить и делить с ней благо.

Все же идет Гуннар к ней и всячески старается с ней заговорить, но не получает ответа; возвращается он и встречает Хёгни и просит его посетить ее; а тот отвечал, что не хочет, но все-таки пошел и ничего от нее не добился. Разыскали тогда Сигурда и попросили зайти к ней; он ничего не ответил, и так прошел день до вечера. А на другой день, вернувшись с охоты, вошел он к Гудрун и молвил:

— Предвижу я, что не добром кончится гнев этот, и умрет Брюнхильд.

Гудрун отвечает:

— Господин мой! Великая на нее брошена порча: вот уже проспала она семь дней, и никто не посмел ее разбудить. Сигурд отвечает:

— Не спит она: великое зло замышляет она против нас.

Тогда молвила Гудрун с плачем:

— Великое будет горе — услышать о твоей смерти; лучше пойди к ней и узнай, не уляжется ли ее гордыня; дай ей золота и умягчи ее гнев.

Сигурд вышел и нашел покой незапертым. Он думал, что она спит, и стянул с нее покрывало и молвил:

— Проснись же, Брюнхильд. Солнце сияет по всему дому, и довольно спать. Отбрось печаль и предайся радости.

Она молвила:

— Что это за дерзость, что ты являешься ко мне? Никто не обошелся со мной хуже, чем ты, при этом обмане.

Сигурд спрашивает:

— Почему не говоришь ты с людьми, и что тебя огорчает?

Брюнхильд отвечает:

— Тебе я поведаю свой гнев.

Сигурд молвил:

— Околдована ты, если думаешь, что я мыслю на тебя зло. А Гуннар — твой муж, которого ты избрала.

— Нет! — говорит она. — Не проехал Гуннар к нам сквозь огонь и не принес он мне на вено убитых бойцов. Дивилась я тому человеку, что пришел ко мне в палату, и казалось мне, будто я узнаю ваши глаза, но не могла я ясно распознать из-за дымки, которая застилала мою хамингью[32].

Сигурд говорит:

— Не лучшие мы люди, чем сыны Гьюки: они убили датского конунга и великого хёвдинга, брата Будли-конунга. Брюнхильд отвечает:

— Много зла накопилось у нас против них, и не напоминай ты нам о наших горестях. Ты, Сигурд, победил змея и проехал сквозь огонь ради меня, а не сыны Гьюки-конунга.

Сигурд отвечает:

— Не был я твоим мужем, ни ты — моей женой, и заплатил за тебя вено славный конунг.

Брюнхильд отвечает:

— Никогда не смотрела я на Гуннара так, что сердце во мне веселилось, и злобствую я на него, хоть и скрываю пред другими.

— Это бесчеловечно, — сказал Сигурд, — не любить такого конунга. Но что всего больше тебя печалит? Кажется мне, что любовь для тебя дороже золота.

Брюнхильд отвечает:

— Это — самое злое мое горе, что не могу я добиться, чтобы острый меч обагрился твоею кровью.

Сигурд отвечает:

— Не говори так! Недолго осталось ждать, пока острый меч вонзится мне в сердце, и не проси ты себе худшей участи, ибо ты меня не переживешь, да и мало дней жизни осталось нам обоим.

Брюнхильд отвечает:

— Ни малой беды не сулят мне твои слова, ибо всякой радости лишили вы меня своим обманом, и не дорожу я жизнью.

Сигурд отвечает:

— Живи и люби Гуннара-конунга и меня, и все свое богатство готов я отдать, чтобы ты не умерла.

Брюнхильд отвечает:

— Не знаешь ты моего нрава. Ты выше всех людей, но ни одна женщина не так ненавистна тебе, как я.

Сигурд отвечает:

— Обратное — вернее: я люблю тебя больше себя самого, хоть я и помогал им в обмане, и теперь этого не изменишь. Но всегда с тех пор, как я опомнился, жалел я о том, что ты не стала моей женой; но я сносил это, как мог, когда бывал в королевской палате, и все же было мне любо, когда мы все сидели вместе. Может также случиться, что исполнится то, что предсказано, и незачем о том горевать.

Брюнхильд отвечает:

— Слишком поздно вздумал ты говорить, что печалит тебя мое горе; а теперь нет нам исцеления. Сигурд отвечает:

— Охотно бы я хотел, чтоб взошли мы с тобой на одно ложе, и ты стала моей женой.

Брюнхильд отвечает:

— Непристойные твои речи, и не буду я любить двух конунгов в одной палате, и прежде расстанусь я с жизнью, чем обману Гуннара-конунга. Но ты вспомни о том, как мы встретились на горе той и обменялись клятвами; а теперь они все нарушены, и не мила мне жизнь.

— Не помнил я твоего имени, — сказал Сигурд, — и не узнал тебя раньше, чем ты вышла замуж, — и в этом великое горе.

Тогда молвила Брюнхильд:

— Я поклялась выйти за того, кто проскачет сквозь полымя, и эту клятву я хотела сдержать или умереть.

— Лучше женюсь я на тебе и покину Гудрун, лишь бы ты не умерла, — молвил Сигурд, и так вздымалась его грудь, что лопнули кольца брони.

— Не хочу я тебя, — сказала Брюнхильд, — и никого другого.

Сигурд пошел прочь, как поется в Сигурдовой песне:

Скорбно с беседы
Сигурд ушел,
Добрый друг доблестных
дышит тяжко.
Рвется на ребрах у
рьяного к битвам
Свита, свитая из
светлой стали.

И когда вернулся Сигурд в палату, спрашивает его Гуннар, знает ли он, в чем ее горе и вернулась ли к ней речь. Сигурд отвечал, что она может говорить. И вот идет Гуннар к ней во второй раз и спрашивает, какая нанесена ей обида и нет ли какого-либо искупления.

— Не хочу я жить, — сказала Брюнхильд, — потому что Сигурд обманул меня, а я тебя, когда ты дал ему лечь в мою постель: теперь не хочу я иметь двух мужей в одной палате. И должен теперь умереть Сигурд, или ты, или я, потому что он все рассказал Гудрун, и она меня порочит.
XXXII. Предан Сигурд

После этого выходит Брюнхильд и садится перед своим теремом и горько причитает. Говорила она, что опостылели ей и царство и господарство, раз нет у нее Сигурда. И вновь пришел к ней Гуннар. Тогда молвила Брюнхильд:

— Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка.

Сильно огорчился тут Гуннар и не знал, на что решиться, так как с Сигурдом был он связан клятвою, и колебался в душе своей; казалось ему тяжким позором, если уйдет от него жена. Гуннар молвил:

— Брюнхильд мне всего дороже, и славнейшая она среди женщин и лучше мне жизни лишиться, чем потерять ее любовь. И призвал он к себе Хёгни, брата своего, и молвил:

— Тяжкая передо мною задача.

Говорит он, что хочет убить Сигурда, что тот обошел его обманно.

— Завладеем мы тогда золотом и всеми землями.

Хёгни говорит:

— Не пристало нам нарушать клятву усобицей, да и сам он для нас — великий оплот: ни один властитель с нами не сравняется, пока жив гуннский этот конунг, а второго такого свояка нам не найти. И подумай о том, как хорошо нам иметь такого свояка и сестрича. И вижу я, откуда это идет: проснулась Брюнхильд, и будет нам ее совет на великий урон и бесчестие.

Гуннар отвечает:

— Это должно совершиться, и вижу я способ: подговорим Готторма, брата нашего. Он — молод и скудоумен, и непричастен он к нашим клятвам.

Хёгни говорит:

— Не по мысли мне этот совет, и если так будет, дорого мы заплатим за то, что предали такого мужа.

Гуннар говорит, что Сигурд должен умереть, — «или сам я умру».

Он просит Брюнхильд встать и ободриться. Поднялась она, но сказала, что не ляжет с нею Гуннар на одну постель, пока это дело не свершится.

Стали тогда братья совещаться. Гуннар говорит, что достоин Сигурд смерти, ибо похитил он девство Брюнхильд, — «и надо нам подговорить Готторма на это дело».

И зовут они его к себе и предлагают золото и многие земли, чтобы его разохотить. Взяли они змею и кус волчьего мяса и сварили и дали ему поесть, как сказал скальд:

Взяли рыб подколодных,
резали волчье мясо,
Дали Готторму
плоти Гери
С пенным пивом
и прочим зельем,
Сваренным с чарами…

И от этой снеди стал он жесток и жаден, и так разожгли его подговоры Гримхильд, что он поклялся совершить это дело: к тому же они обещали ему за это великие почести.

Сигурд и не подозревал об их заговоре, да и не мог он противостать судьбам и своей участи, и не считал он, что заслужил такую измену. Готторм вошел к Сигурду рано утром, когда тот покоился на ложе; но когда тот взглянул на него, не посмел Готторм поразить его

и выбежал вон, но вернулся вторично. Взгляд Сигурда был так грозен, что редко кто смел глядеть ему в глаза. И в третий раз вошел он, и на этот раз Сигурд спал. Готторм занес меч и поразил Сигурда, так что острие вошло в перину под ним. Сигурд пробудился от раны, а Готторм бросился к дверям. Тогда схватил Сигурд меч тот Грам и метнул ему вслед, и попал меч в спину и разрубил Готторма надвое посредине; вон вылетела нижняя половина, а голова и руки упали обратно в горницу.

Гудрун спала на груди Сигурда и проснулась с несказуемой горестью, плавая в его крови, и так рыдала она с плачем и причитаниями, что поднялся Сигурд с изголовья и молвил:

— Не плачь! — сказал он. — Живы твои братья на радость тебе; а у меня сын слишком мал, чтобы оборониться от врагов своих. Но плохую уготовили они себе участь: не найдут они лучшего свояка, чтоб ходил с ними в походы, ни лучшего сестрича, если бы он вырос… А теперь свершилось то, что давно было предсказано, и чему я не верил; но никто не может одолеть судьбины. А виною тому Брюнхильд, что любит меня превыше всех людей. Но я могу в том поклясться, что не учинил Гуннар обиды и крепко держался нашей клятвы и не был я ближе к его жене, чем должно. И если бы я это знал наперед или мог бы я встать на ноги с оружьем в руках, многие лишились бы жизни прежде, нежели б я погиб, и убиты были бы эти братья, и труднее было бы им свалить меня, чем крепчайшего зубра или дикого кабана.

И тут конунг расстался с жизнью, а Гудрун еле дышала. Засмеялась Брюнхильд, услыхав ее вздохи, тогда молвил Гуннар:

— Не так ты смеешься, точно весело у тебя в корнях сердца. И почему побледнела ты с лица? Злобное ты чудовище, и сдается мне, что ты обречена на смерть. Больше всех заслужила ты, чтоб Атли-конунга убили у тебя на глазах, и тебе бы пришлось стоять над его трупом. А теперь мы будем сидеть над свояком своим, — братоубийцы.

Она отвечает:

— Никто не жалуется, что мало убитых. А Атли-конунг не боится ни угроз ваших ни гнева, и будет он жить дольше вас и тешиться большею властью.

Хёгни молвил:

— Вот исполнилось то, что предсказала Брюнхильд, и для злого дела нет искупления.

Гудрун молвила:

— Родичи мои убили моего мужа. Выступите вы теперь в поход, и когда дойдет до первой битвы, тогда увидите вы, что нету Сигурда у вас под рукой, и поймете вы, что в Сигурде была ваша удача и сила. И если бы были у него сыновья, подобные ему, опирались бы вы на его потомство и на родичей его.

И никто не мог понять, почему с плачем скорбит Брюнхильд о том, чего добивалась со смехом. Тогда молвила она:

— Снилось мне, Гуннар, будто лежу я в холодной постели, а ты скачешь прямо в руки недругам своим. И весь ваш род должен погибнуть, потому что вы — клятвопреступники. Видно, забыл ты, когда предавал его, как смешали вы кровь, Сигурд и ты; и злом отплатил ты ему за то, что он творил тебе добро и возвеличил тебя. И тогда проявилось, как блюдет он свою клятву, когда пришел он ко мне и положил между нами остроконечный меч, пропитанный ядом. Слишком скоро решились вы на расправу с ним и со мной. Когда жила я дома у отца своего и все у меня было, чего душа желала, и не думала я, что кто-нибудь из вас станет моим мужем, тогда приехали вы к нашему дворцу — три конунга. Тогда позвал Атли меня на беседу и спросил, хочу ли я выйти за того, кто скачет на Грани; непохож он был на вас, и обещала я себя в ту пору сыну Сигмунда-конунга и никому другому. Но вам не будет блага от моей смерти.

Тогда Гуннар встал и обвил руками ее шею и стал просить ее, чтобы она не умирала и наслаждалась богатством, и все прочие старались удержать ее от смерти. Но она отстранила всех, кто к ней подходил, и сказала, что напрасно отговаривать ее от того, что она задумала. Тогда пошел Гуннар к Хёгни и спросил у него совета и велел ему пойти и разведать, не может ли он смягчить ее душу, и сказал, что крайняя настала нужда усыпить ее скорбь, пока она не пройдет. Хёгни отвечает:

— Пусть никто не удерживает ее от смерти, потому что не была она на радость ни нам ни другим с тех пор, как прибыла сюда.

Тогда приказала она принести много злата и велела собраться всем, кто хочет получить дар; затем взяла она меч и вонзила его в себя и опустилась на подушки и молвила:

— Пусть возьмет от золота всякий, кто хочет. Все молчали.

Брюнхильд сказала:

— Берите золото и пользуйтесь на благо.

И еще молвила Брюнхильд Гуннару:

— Теперь скажу я тебе в недолгий час все, что сбудется впредь. Скоро помиритесь вы с Гудрун с помощью Гримхильд-волшебницы. Дочь Гудрун и Сигурда будет названа Сванхильд и будет она прекраснее всех женщин на свете. Выдана будет Гудрун за Атли против воли. Ты захочешь взять за себя Оддрун, но Атли наложит запрет. Тогда будете вы тайно сходиться, и будет она тебя любить. Атли обманет тебя и засадит в змеиный замок. А после погибнет Атли и сыновья его: Гудрун убьет их. А после высокие волны вынесут ее к замку Йонакра-конунга; там родит она славных сынов. Сванхильд пошлют в чужую землю и отдадут ее за Ёрмунрека-конунга; на гибель ей будут советы Бикки. И вот погибнет весь ваш род, и постигнут Гудрун великие скорби.
XXXIII. Просьба Брюнхильд

— Прошу я тебя, Гуннар, последнею просьбой: прикажи воздвигнуть большой костер на ровном поле для всех нас — для меня и для Сигурда, и для тех, что вместе с ним были убиты. Вели устлать его тканью, обагренной человеческой кровью, и сжечь меня рядом с гуннским конунгом, а по другую сторону — моих людей (двоих в головах, двоих в ногах) и двух соколов; так будет все по обряду. Положите между нами обнаженный меч как тогда, когда мы вошли на одно ложе и назвались именем супругов, и не упадет ему тогда дверь на пятки[33], если я за ним последую, и не жалкая будет у нас дружина, если пойдут за нами пять служанок и восемь слуг, что отец мой дал мне, да еще сожжены будут те, кто убит вместе с Сигурдом. Больше хотела бы я сказать, если бы не была ранена; но теперь рана прорвалась и вскрылась. Сказала я истину.

Снарядили тут тело Сигурда по старинному обычаю и воздвигли высокий костер, а когда он слегка разгорелся, возложили на него тела Сигурда Фафниробойцы и сына его трехлетнего, которого Брюнхильд велела убить, и Готторма. Когда же запылал костер сверху донизу, взошла на него Брюнхильд и сказала своим девушкам, чтобы они взяли золото то, что она им подарила. И тут умерла Брюнхильд и сгорела вместе с Сигурдом, и так завершился их век.
XXXIV. Уход Гудрун

Ныне говорит всякий, кто это сказание слышит, что нет такого человека в мире и никогда не родится больше такой человек, каким был Сигурд во всех делах, и имя его никогда не забудется ни в немецком языке ни в северных странах, пока свет стоит.

Сказывают так, что однажды Гудрун, сидя в тереме своем, говорила:

— Краше была наша жизнь, когда жила я за Сигурдом. Так возвышался он надо всеми людьми, как золото над железом или порей над прочим зельем или олень над прочим зверьем, пока братья мои не позавидовали, что муж мой лучше всех. Не могут они уснуть с тех пор, как убили его. Громко заржал Грани, когда увидал рану своего ленного государя; заговорила я с ним, как с человеком, а он опустил голову до земли и знал, что погиб Сигурд[34].

После этого ушла Гудрун в леса и слышала повсюду вокруг себя волчий вой и рада была бы умереть. Шла Гудрун, пока не дошла до палат Хальва-конунга и прожила там у Торы Хаконардоттир в Дании семь полугодий и была там дорогой гостьей и сидела за пяльцами и вышивала на них многие и великие подвиги и чудные игры, что приняты были в те времена, мечи и брони и все королевские доспехи, струги Сигмунда-конунга, как скользят они вдоль берега; и еще вышивала она, как сразились Сигар и Сиггейр на юге у Фюнена. Таковы были их забавы, и несколько позабыла Гудрун о своем горе.

Прослышала Гримхильд о том, где поселилась Гудрун. Зовет она на беседу своих сыновей и спрашивает, как хотят они возместить Гудрун утрату сына и мужа, и говорит, что это неизбежно. Гуннар ответил, что согласен дать ей золота в искупление ее горести. Послал он за друзьями своими, и справили они коней своих, шлемы, щиты, мечи и брони и всякую ратную сбрую, и поход этот был снаряжен с величайшею роскошью, и ни один витязь покрупнее не остался дома; кони их были в бронях, и у каждого рыцаря был либо золоченый шлем, либо шлифованный. Гримхильд собралась в дорогу вместе с ними и сказала, что тогда только дело их будет полностью сделано, когда Гудрун выйдет замуж. Ехало с ними всего человек пятьсот; и захватили они с собою знатных людей: там были Вальдимар Датский и Эймод и Ярицлейв[35]. Вошли они в палату Хальва-конунга; были там лангобарды, франки и саксы, они приехали в полном вооружении, а поверх него накинуты были красные шубы, как в песне поется:

В панцирях куцых,
с мечами у пояса,
Кованный шлем,
черные кудри[36].

Предлагали они сестре своей дорогие дары и ласково с ней говорили, но она не верила никому из них. А затем поднесла ей Гримхильд волшебного питья, а она не могла отказаться и, выпив, обо всем позабыла: это питье было сварено из земной тяги и морской воды и жертвенной крови, и на роге том были начертаны всевозможные руны, окрашенные кровью, как здесь говорится:

Много на роге
рун было разных,
Червленых, начерченных,
трудных для чтения:
Рыба степи длинная
с родины Хаддингов,
Жито не сжатое,
жилы оленьи.

Были в той браге
беды и боли,
Жженые желуди,
внутренность жертв,
Разные корни,
росы огнища[37],
От хряка печень,
чтоб худа не помнить[38].

И когда желание их исполнилось, пошло у них великое веселье. Тогда молвила Гримхильд, придя к Гудрун:

— Благо тебе, дочка! Я даю тебе золото и разные сокровища в твое владение после смерти отца, драгоценные кольца и ткани гуннских дев, самые роскошные, в виру за мужа. Теперь ты должна выйти за Атли-конунга Могучего; тогда будешь ты владеть его богатством. И не отрекайся от родичей своих ради мужа, а лучше сделай по нашей просьбе.

Гудрун отвечает:

— Никогда не выйду я за Атли-конунга, и не пристало нам вместе продолжать род.

Гримхильд отвечает:

— Не должна ты думать о ненависти, и если будут у тебя сыновья, поступай так, будто живы Сигурд и Сигмунд. Гудрун говорит:

— Не могу я его забыть; он был всех лучше.

Гримхильд говорит:

— За этого конунга суждено тебе выйти; иначе тебе ни за кого не выйти.

Гудрун говорит:

— Не навязывайте мне этого конунга, ибо одно зло случится от этого для нашего рода, и жестоко расправится он с твоими сынами, и постигнет его за это свирепая месть.

Гримхильд не по душе пришлись ее ответы, и сказала она:

— Сделай, как мы хотим, и получишь ты за это великие почести и нашу дружбу и уделы те, что зовутся Винбьёрг и Валбьёрг.

Ее слова так почиталось, что нельзя было ослушаться. Гудрун молвила:

— Пусть будет так, хоть и нет на то моей воли, и мало тут будет на радость, а больше на горе.

Затем сели они на коней, а жен усадили на колесницы, и ехали так четыре дня на лошадях, а четыре — в ладьях, а третьи четыре — по большой дороге, пока не доехали до высоких палат. Навстречу ей вышло много народа и устроили там славный пир, как заранее было условлено между ними, и пировали там с великою честью и пышностью. И на том пиру выпил Атли с Гудрун свадебную чару, но никогда сердце ее не радовалось ему и не в любви жила она с мужем.
XXXV. Гудрун нарезала руны

И вот сказывают, что однажды ночью, пробудившись от сна, заговорил Атли с Гудрун:

— Приснилось мне, — сказал он, — что ты пронзила меня мечом.

Гудрун разгадала сон тот и сказала, что сон — к огню, если снится железо, — «и еще к тому, что суетно мнишь ты себя выше всех».

Атли молвил:

— И еще снилось мне, будто выросли две тростинки, а я не хотел их ломать; но потом были они вырваны с корнем, и окрашены кровью, и поданы в палату, и даны мне в пищу. И еще снилось мне, будто с руки у меня слетело два сокола, и были они без добычи и полетели к Хель; привиделось мне, будто их сердца были обмазаны медом и я их ел. А затем мне казалось, точно два красивых щенка лежат передо мною и громко лают, а я ем их мясо против воли.

— Нехорошие это сны; но они исполнятся: сыновья твои обречены на смерть, и великие тяготы падут на нас.

— И еще снилось мне, — говорит он, — что я лежу на одре и смерть моя решена.

И так тянется их жизнь, живут они несогласно.

Вот размышляет Атли-конунг, куда могло деться то великое золото, которым владел Сигурд; а знают об этом Гуннар-конунг и его братья. Атли был великий властелин и могучий, мудрый и многодружинный. Вот держит он совет со своими людьми, как ему быть. Знает он, что у Гуннара так много добра, что ни один человек не может с ним равняться. И вот решает он послать людей к тем братьям и позвать их на пир и всячески их почтить; послали мужа того, что звался Винги.

Знает королева та об их тайных речах, и сдается ей, что ковы куются против ее братьев. Гудрун нарезала руны, а потом взяла золотой перстень и обмотала волчьим волосом и отдала его в руки посланцам королевским.

Тогда поехали они по слову конунга, и прежде чем вышли они на берег, заметил Винги руны те и перечертил их на иной лад, будто Гудрун побуждает их рунами теми, чтоб они приехали ее навестить. Затем пришли они в палату Гуннара-конунга, и приняли их хорошо и зажгли для них большие огни; и стали они в веселье пить отменнейшее питье.

Тогда молвил Винги:

— Атли-конунг прислал меня сюда, и хочет он, чтобы вы прибыли к нему с великою честью и приняли бы от него великую честь — щиты и шеломы, мечи и брони, золото и добрые ткани, лошадей и людей и обширные лены, и даст он вам все лучшее, что есть в его землях.

Тогда покачал Гуннар головой и спросил у Хёгни:

— Что думать нам об этом посольстве? Он сулит нам большие богатства; а я не знаю ни одного конунга, у которого было бы столько золота, сколько есть у нас, раз мы владеем всем золотом тем, что лежало на Гнитахейде; и есть у нас большие коморы, полные золота и отменного оружия и всякого рода ратных доспехов. Знаю я, что конь мой лучше всех, меч острее всех, казна богаче всех.

Хёгни отвечает:

— Дивлюсь я его посольству, ибо редко он так поступал; и неразумно, быть может, ехать к нему в гости. И еще я дивлюсь, потому что, глядючи на сокровища те, что послал нам Атли-конунг, заметил я волчий волос, обернутый вокруг одного перстня; и может статься, Гудрун думает, что волчью мысль таит он против нас, и не хочет она, чтобы мы ехали.

Тут Винги показывает ему те руны, говоря, будто их прислала Гудрун. И вот пошла вся челядь спать, и осталось их за столом немного. Тогда подошла жена Хёгни, что звалась Костберою, красивейшая из женщин, и взглянула на руны те. Супруга Гуннара звалась Глаумвёр, отменная жена. Они обе разливали мед. Конунги сильно захмелели; подметил это Винги и молвил:

— Нечего скрывать, что Атли-конунг отяжелел очень и состарился очень и не может оборонять свое царство, а сыновья его малы и ни на что не пригодны. И хочет он теперь передать вам власть над своею землею, пока они так молоды, и считает, что вы лучше всех управитесь.

И вот по двум причинам, потому что Гуннар сильно захмелел, и потому что предлагалось большое царство (да и не мог он одолеть судьбины), соглашается конунг приехать и говорит о том Хёгни, брату своему. Тот отвечает:

— Твое слово да будет нерушимо, и последую я за тобой; но не рад я этой поездке.

А когда люди напились вволю и разошлись на покой, стала Костбера разглядывать руны и прочитала знаки; и увидела она, что другое начертано сверху, нежели было внизу, и что спутаны руны. Все же она разобралась в них по мудрости своей; после этого легла она в постель подле мужа. А когда они пробудились, молвила она Хёгни:

— Из дому хочешь ты ехать, а это неразумно. Лучше поезжай в другой раз. И несведущ ты в рунах, если думаешь, что приглашает тебя сестра твоя. Я прочитала руны те, и дивлюсь я на такую мудрую женщину, что неладно она написала; а внизу как будто начертано, что смерть вам грозит. А приключилось тут одно из двух: либо не хватило у ней дощечки, либо другие подменили руны. А теперь выслушай мой сон.
XXXVI. Хёгни разгадал сны жены своей

— Снилось мне, будто ринулся сюда бурный поток и сорвал стропила в палате. Он отвечает:

— Часто мыслите вы дурное, а у меня не в обычае, чтобы встречать людей подозрениями, если нет к тому повода; быть может, он нас хорошо примет.

Она говорит:

— Испытаете вы на себе, что не дружбу сулит приглашение. И еще снилось мне, что ворвался сюда второй поток и грозно бурлил, и поломал все скамьи в палате, и раздробил ноги вам, двум братьям. И это что-нибудь да значит.

Он отвечает:

— Верно, то волновались нивы, а ты приняла их за воду: а когда мы ходим по ниве, часто закрывают нам ноги высокие стебли.

— Снилось мне, будто одеяло твое горит, и огонь тот полыхает над палатой.

Он отвечает:

— Хорошо мне известно, что это значит: платье наше лежит тут без призора и легко может загореться; а тебе показалось, что это — одеяло.

— Привиделось мне, будто вошел сюда медведь, — говорит она, — и разбил престол конунга и так ударял лапой, что все мы перепугались, и вскоре забрал он нас всех в пасть, так что мы не могли пошевелиться, и настал от того великий ужас.

Он отвечает:

— Разразится сильная буря, а тебе она показалась белым медведем.

— Привиделось мне, что явился сюда орел, — говорит она, — и пролетел вдоль по палате той и забрызгал кровью меня и всех нас, и недоброе это предвещает, ибо показалось мне, что это Атли-конунг обернулся орлом.

Он отвечает:

— Часто мы бьем скотину во множестве и режем много голов себе на довольство, и если приснится орел, это значит — к говядине; и не умыслил Атли зла против нас.

И на том прервали они беседу.
XXXVII. Выезд братьев тех из дому

Надо теперь сказать про Гуннара, что и с ним повторилось то же: когда они проснулись, стала Глаумвёр, жена его, рассказывать многие свои сновидения, которые, казалось ей, предвещали измену, а Гуннар во всем перечил.

— И было в одном из тех снов, что привиделось мне, будто кровавый меч внесли сюда в палату, и был ты пронзен мечом, и выли волки по обе стороны меча того.

Конунг тот отвечает:

— Малые псята захотят нас там укусить, и часто лают собаки на кровавое оружье.

Она молвила:

— И еще привиделось мне, будто вошли сюда женщины, скорбные с виду, и выбрали тебя себе в супруги; может быть, это твои дисы.

Он отвечает:

— Трудно это растолковать, и никто не может отдалить своей кончины, и нет невозможного в том, что будем мы недолговечны.

И наутро вскочили они и собрались в дорогу, но другие их удерживали. Затем сказал Гуннар человеку по имени Фьёрнир:

— Встань и дай нам напиться из больших кубков доброго вина, ибо может статься, что это будет последним нашим пиром. И пусть доберется матерый тот волк до золота, если мы умрем, и медведь тот не задумается поработать клыками.

И тут проводила их дружина с плачем. Сын Хёгни сказал:

— Счастливый вам путь и добрая удача.

Дома осталась большая часть их дружины. Поехали Солар и Сневар, сыны Хёгни, и витязь один великий, что звался Оркнинг; он был братом Беры. Народ проводил их до кораблей, и все отговаривали, но ничто не помогло. Тогда промолвила Глаумвёр:

— Винги, — сказала она, — по всему видно, что великое несчастье будет от твоего приезда, и грозными делами чреват твой путь. Он отвечает:

— Клянусь я в том, что не лгу; и обрекаю я себя высокой виселице и всем злыдням, если солгал я хоть в одном слове.

И мало он щадил себя в этих речах. Тогда молвила Бера:

— Счастливый вам путь и добрая удача.

Хёгни отвечает:

— Будьте веселы, что бы с нами ни сталось.

Тогда разлучились они, как было им суждено.

Затем принялись они грести так крепко, что киль под судном тем стерся на добрую половину. Крепко ударяли они веслами с резкой оттяжкой, так что ломались ручки и уключины, а когда вышли на берег, то не привязали они своих стругов. Затем поскакали они малое время на своих славных конях по темному бору. И вот видят они королевский тот двор, и слышат они там великий шум и лязг оружия, и видят множество людей и крепкие доспехи, что были на них. И все ворота кишели народом. Подъезжают они к замку, а он заперт. Хёгни сломал ворота, и въехали они в замок. Тогда молвил Винги:

— Лучше бы ты этого не делал; а теперь подождите вы здесь, пока отыщу я дерево, чтоб вас повесить. Ласкою заманил я вас сюда, но хитрость скрывалась под нею. Теперь уж недолго ждать, пока вы высоко повиснете.

Хёгни отвечает:

— Не поддадимся мы тебе; и не думаю я, чтобы мы отступили там, где мужи должны сражаться; и не удастся тебе нас застращать, и плохо тебе придется.

И стали его бить тупиками секир и забили насмерть.
XXXVIII. Битва в замке том и победа

Вот едут они к королевской палате. Атли-конунг строит дружину для боя, и так построились полки, что двор некий оказался между ними.

— Добро пожаловать к нам, и отдайте мне золото то несметное, что мне припадает по праву, богатство то, что принадлежало прежде Сигурду, а теперь — Гудрун.

Гуннар говорит:

— Никогда не владеть тебе этим богатством, и с крепкими людьми придется вам встретиться, прежде чем мы лишимся жизни, если вы нам предлагаете бой; и может статься, что по-господски угостишь ты на этом пиру орла и волка.

— Давно я задумал добраться до вас и завладеть золотом тем, и отплатить вам за подлое дело, что убили вы доблестного вашего свояка, и теперь я отомщу за него.

Хёгни отвечает:

— Не на пользу вам долгие разговоры, и вы еще не снарядились для боя.

Тут начинается жестокая битва, и сперва сыплются стрелы. И вот доходят вести до Гудрун и, прослышав об этом, распалилась она гневом и сбросила с себя корзно. Затем вышла она из палаты и приветствовала гостей и поцеловала братьев своих и явила им любовь. И такова была последняя их беседа; молвила она тогда:

— Думалось мне, будто все я сделала, чтоб не ехали вы сюда; но никто не в силах одолеть судьбины.

И еще спросила она:

— Будет ли польза в переговорах?

Все наотрез отказались. Видит она тогда, что плохую игру сыграли с ее братьями. Надела она броню, взяла меч и сражалась вместе с родичами своими, и шла вперед, как отважнейший муж, и все говорили в один голос, что вряд ли где была оборона сильнее. Настало тут великое побоище, но сильнее всех был натиск братьев. И вот длится эта битва вплоть до полудня. Гуннар и Хёгни двигались прямо навстречу полкам Атли-конунга, и сказывают так, что все поле было затоплено кровью. Сыны Хёгни твердо шли вперед. Атли-конунг молвил:

— Была у нас дружина большая и отменная и могучие витязи; а теперь много наших погибло, и есть нам, за что отплатить вам злом: убито двенадцать витязей моих, и всего одиннадцать осталось в живых; и пусть будет передышка в сражении том.

Молвил в ту пору Атли-конунг:

— Четверо было нас, братьев; а теперь я один остался. Добился я знатного свойства и думал, что оно послужит мне к чести. Жену взял я красивую и мудрую, высокой души и твердого нрава; но не было мне прока от ее мудрости, потому что редко жили мы в мире. Теперь вы убили много моих родичей и обманом взяли мои земли и богатство и предали мою сестру, и это мне хуже всего.

Хёгни отвечает:

— Как смеешь ты говорить такие слова? Ты первый нарушил мир; ты взял женщину из моего рода и голодом загнал в Хель[39], предательски убил и забрал именье, а это не по-королевски. И смешно мне, что ты исчисляешь свои обиды, и хвала богам, что пришлось тебе плохо.
XXXIX. Хёгни взят в полон

Вот горячит Атли-конунг дружину свою для крепкого натиска. Принялись они теперь жестоко рубиться, а Гьюкунги нападали так грозно, что Атли-конунг убежал в палату и схоронился там. А битва закипела свирепая. Эта схватка прошла с большим уроном и кончилась тем, что пала вся дружина братьев, и остались они вдвоем, но еще много народа отправилось к Хель от их оружия. Тогда набросились враги на Гуннара-конунга, и по причине их многолюдства был он взят в полон и заключен в оковы. Тогда Хёгни стал сражаться один от великой своей отваги и богатырства и поразил из сильнейших витязей Атли-конунга двадцать человек. Многих он бросил в тот костер, что был разведен в палате.

Все, как один, признали, что вряд ли есть на свете муж ему равный. И все же под конец одолело его множество, и был он взят в полон. Атли-конунг молвил:

— Великое это чудо, что так много людей от него погибло. Вырежьте же у него сердце, и такова да будет его смерть.

Хёгни молвил:

— Поступай, как знаешь. Весело буду я ожидать того, что вы захотите со мною сделать, и увидишь ты, что не дрожит мое сердце, и показал я себя твердым в деле, и рад я был нести ратный искус, пока не был ранен; а теперь одолели нас раны, и можешь ты сам решить нашу участь.

Тогда молвил советник Атли-конунга:

— Вижу я лучший выход: возьмем раба того Хьялли и пощадим Хёгни. Раб этот обречен на смерть; всю жизнь он был жалок.

Услышал это раб тот и завизжал в голос и стал носиться повсюду, где только чаял найти убежище: кричал, что терпит за чужую усобицу и всех больше страдает; проклинал день, когда придется ему умереть и уйти от сытой своей жизни и от свиного стада. Его поймали и всадили в него нож: он громко запищал, почуяв лезвие. Тогда молвил Хёгни (как редко кто говорит, когда дело дойдет до испытания отваги), что дарит холопу жизнь и что не в силах он слушать этот визг; сказал, что самому ему легче вынести эту игру. Тогда раба того оставили в живых.

Вот заковали их обоих, Гуннара и Хёгни. Тогда молвил Атли-конунг Гуннару-конунгу, чтобы сказал он, где золото то, если хочет сохранить жизнь. Тот ответил:

— Прежде должен я увидеть кровавое сердце Хёгни, брата моего. И вот снова схватили они раба того и вырезали сердце и показали конунгу тому, Гуннару. Он же сказал:

— Сердце Хьялли вижу я робкого, несхожее с сердцем Хёгни хороброго, ибо сильно дрожит оно, и даже вдвое сильней, чем дрожало в груди.

Тогда пошли они по приказу Атли-конунга к Хёгни и вырезали у него сердце, и такова была его стойкость, что смеялся он, терпя эту муку, и все дивились его отваге, и с тех пор это не забылось. Они показали Гуннару сердце Хёгни; он сказал:

— Вот вижу я сердце Хёгни хороброго, несхожее с сердцем Хьялли робкого, ибо слабо оно трепещет и даже меньше, чем у него в груди. И так же ты, Атли, умрешь, как ныне мы умираем. А теперь я один знаю, где скрыто золото, и Хёгни тебе не скажет. Я колебался, пока мы живы были оба, а теперь я сам за себя решаю: лучше пусть Рейн владеет золотом тем, что заберут его гунны в свои руки.

Атли-конунг молвил:

— Уведите узника прочь! — И было это исполнено. Тут Гудрун сзывает людей и идет к Атли-конунгу.

— Да будет тебе худо, как худо сдержал ты слово, данное мне и братьям.

Тогда бросили Гуннара-конунга в змеиный загон: было там много змей, а руки у него были накрепко связаны. Гудрун послала ему арфу, а он показал свое умение и заиграл на арфе с большим искусством, ударяя по струнам пальцами ног, и играл до того сладко и отменно, что мало кто, казалось, слыхал, чтоб так и руками играли. И так долго забавлялся он этим искусством, покуда не заснули змеи те. Но одна гадюка, большая и злобная, подползла к нему и вонзила в него жало, и добралась до сердца, и тут испустил он дух с великим мужеством.
XL. Разговор Атли с Гудрун

Думал теперь Атли-конунг, что одержал великую победу, и сказал Гудрун не без насмешки и словно хвастаясь:

— Гудрун, — сказал он, — потеряла ты теперь своих братьев, и сама ты в том виновата. Она отвечает:

— Любо тебе хвалиться предо мною этим убийством; но может статься, что раскаешься ты, когда увидишь, что за этим последует: а будет это наследие долго сохраняться, но слаще не станет; и не знать тебе блага, пока я жива.

Он отвечает:

— Давай помиримся, и дам я тебе виру за братьев, золотом и драгоценностями по твоему желанию. Она отвечает:

— Долго была я неуживчивой и стояла на своем, пока жив был Хёгни; и никогда бы тебе не отплатить мне за братьев моих так, как мне бы хотелось, но часто смиряет нас, женщин, ваше могущество. Вот умерли все мои родичи, и теперь ты один надо мною властен. Принимаю я твое условие, и устроим мы большой пир: хочу я справить тризну по братьям своим да и по твоим родичам.

Стала она на словах ласкова, но иное под этим скрывалось. Он дал себя уговорить и поверил ее речам, когда она притворилась, что все принимает легко. Вот справляет Гудрун тризну по братьям, а Атли-конунг — по своим людям, и пируют они с большим великолепием. Думает Гудрун о своих невзгодах, а сама выжидает, как бы учинить конунгу великий позор. И под вечер взяла она сыновей своих от Атли-конунга, когда они играли на помосте; мальчики те удивились и спросили, чего она от них хочет. Она отвечает:

— Не спрашивайте. Умрете вы оба.

Они ответили:

— Властна ты учинить над детьми своими, что хочешь, никто не смеет запретить тебе, но стыдно тебе так поступать.

Тут она перерезала им горло. Конунг тот спросил, где его сыновья. Гудрун отвечает:

— Могу тебе сказать и повеселить твое сердце. Ты учинил нам великую обиду, умертвил моих братьев; а теперь выслушай мои слова: потерял ты сыновей своих — и вот черепа их, превращенные в чаши, и сам ты пил их кровь, с вином смешанную; а затем взяла я сердца их и поджарила на вертеле, и ты их съел.

— Свиреп твой дух, раз убила ты своих сыновей и дала мне поесть их мяса, и мало времени оставляешь ты между двумя злодействами.

Гудрун говорит:

— Хотела бы я нанести тебе великий позор, но всякого зла мало для такого конунга, как ты.

Конунг молвил:

— Так ты поступила, что люди не знают тому примера, и много безумства в такой жестокости, и заслужила ты, чтоб тебя сожгли на костре или камнями прогнали в Хель, и нашла бы ты тогда то, чего искала.

Она отвечает:

— Прибереги это для себя; а я приму другую смерть. Так говорили они друг другу многие злобные речи. После Хёгни остался сын по имени Нифлунг. Он таил великий гнев против Атли-конунга и поведал Гудрун, что хочет отомстить за отца. Она обрадовалась, и стали они совещаться. Она сказала, что большая была бы удача, если бы это свершилось.

И под вечер конунг напился и отошел ко сну. А когда он започивал, вошли к нему Гудрун и сын Хёгни. Гудрун взяла меч и пронзила грудь Атли-конунга: так учинили они вдвоем, она и сын Хёгни. Атли-конунг пробудился раненый и молвил:

— Тут уж не нужно ни перевязок, ни ухода. Но кто совершил надо мной это злодейство?

Гудрун говорит:

— Есть тут доля моей вины, да еще сына Хёгни. Атли-конунг молвил:

— Негоже тебе так поступать, хоть и есть за мной кое-какая вина; ведь все же была ты выдана за меня с согласия рода, и дал я за тебя вено, тридцать добрых рыцарей и столько же дев и много другого люда, а тебе все казалось, что мало тебя почтили, раз не можешь ты сама государить над всеми владениями Будли-конунга, и часто доводила ты свекровь свою до слез.

Гудрун молвила:

— Много ты наговорил неправды: никогда я об этом не думала. Но часто бывала я неприветлива, и не мало тут твоей вины. Не раз бывали на дворе твоем побоища, и бились между собой родные и присные и враждовали друг с другом. Куда лучше жилось нам, когда была я за Сигурдом: убивали мы конунгов и владели их добром и давали защиту всем, кто просил. И хёвдинги приходили к нам на поклон и, кто хотел, того мы обогащали. Затем потеряла я его, но не так еще тяжко было называться вдовою: хуже всего, что тебе я досталась, после того как владела я славнейшим конунгом. Ведь ни разу не вернулся ты с войны непобежденным.

Атли-конунг отвечает:

— Неправда это! Но от таких речей не будет лучше ни мне ни тебе, и оба мы пострадаем. Теперь же поступи со мною, как подобает, и вели обрядить тело мое с честью.

Она говорит:

— Это я сделаю: велю вырыть тебе почетную могилу и вытесать из камня пристойную гробницу и завернуть тебя в роскошные ткани и приготовить все, что подобает.

После этого он умер, а она сделала, как обещала; а затем приказала зажечь палату. А когда гридь проснулась со страхом, то не захотели люди терпеть ожогов и поубивали себя сами и так погибли. И завершился век Атли-конунга и всех гридней его. Гудрун тоже не хотела жить после таких деяний, но еще не настал ее последний день.

Сказывают люди, что Вёльсунги и Гьюкунги были прегордыми и властными вождями, и то же находим мы во всех старинных песнях. И завершилась, таким образом, эта усобица на давних этих деяниях.
XLI. О Гудрун

Гудрун родила от Сигурда дочь по имени Сванхильд; была она всех женщин краше, и глаза у нее были блестящие, как у отца, так что редко кто осмеливался заглянуть ей под брови. Возвышалась она красою своею над прочими женами, как солнце над прочими звездами.

Однажды Гудрун пошла к морю и набрала камней за пазуху, и вошла в море, и хотела утопиться. Тогда подняли ее высокие волны и понесли по морю, и поплыла она с их помощью, пока не прибыла к замку Йонакра-конунга. Он был могучий король и многодружинный. Взял он за себя Гудрун. Дети их были: Хамдир, Сёрли и Эрп. Там воспитали и Сванхильд.
XLII. Выдана Сванхильд и растоптана конскими копытами насмерть

Ёрмунреком звался некий конунг. Был он могучим конунгом в те времена. Сын его звался Рандвер. Конунг позвал сына на беседу и молвил:

— Ты поедешь послом от меня к Йонакру-конунгу, а с тобой мой советник, что зовется Бикки. Воспитывается там Сванхильд, дочь Сигурда Фафниробойцы: известно мне, что она красивейшая девушка под вселенским солнцем. На ней хочу я жениться, и ты посватаешь ее для меня.

Тот говорит:

— Долг велит, государь, справить ваше посольство.

Тут приказывает он снарядить их в поход, как подобает. Вот едут они, пока не прибывают к Йонакру-конунгу, видят Сванхильд и восхищаются ее лепотою. Рандвер зовет конунга на беседу и говорит:

— Ёрмунрек-конунг хочет с вами породниться. Прослышал он о Сванхильд и намерен избрать ее себе в жены, и невероятно, чтоб удалось ей выйти за более могущественного мужа.

Конунг ответил, что это — достойный брак — «и Ёрмунрек весьма прославлен».

Гудрун говорит:

— Ненадежное дело — доверять счастью: может оно разбиться.

Но с согласия короля и всех, кого дело касалось, сладилось это сватовство, и взошла Сванхильд на корабль с подобающей челядью и села на корме подле королевича. Тогда молвил Бикки Рандверу:

— Разумнее было бы, чтоб у вас была такая пригожая жена, а не у такого старца.

Тому это пришлось по душе, и он заговорил с нею ласково, а она ему отвечала. Прибыли они в свою землю и предстали перед конунгом. Бикки молвил:

— Подобает тебе знать, государь, как обстоит дело, хотя и нелегко мне это высказать; а идет тут речь об измене, что учинил сын твой: добился он от Сванхильд полной любви, и она — его полюбовница, и ты не оставляй этого безнаказанным.

Много дурных советов давал он ему и прежде, но этот всех злее его укусил. Конунг слушался многих его злых советов: он не мог сдержать гнева и приказал Рандвера схватить и вздернуть на виселицу. А когда его привели к виселице, взял он сокола и выщипал у него все перья и сказал, чтобы сокола того показали отцу. А когда конунг тот увидел сокола, молвил:

— Ясно, что он хотел мне этим показать: я де так же лишился всяческой чести, как сокол тот перьев, — и приказал снять его с виселицы. Но Бикки между тем устроил так, что он уже был мертв. И снова заговорил Бикки:

— Ни на кого ты не должен гневаться больше, чем на Сванхильд: повели предать ее позорной смерти.

Конунг ответил:

— Этот совет мы примем.

Тогда положили ее связанную под городские ворота и погнали на нее коней. Но когда она раскрыла глаза, то не посмели кони се растоптать. И Бикки, увидевши это, сказал, что нужно набросить ей на голову мешок, и так было сделано, и лишилась она жизни.
XLIII. Гудрун подстрекает сыновей своих к мести за Сванхильд

Вот прослышала Гудрун о кончине Сванхильд и молвила сыновьям:

— Что сидите вы мирно и болтаете весело, когда Ёрмунрек убил вашу сестру и раздавил под копытами коней с великим бесчестием? Нет в вас духа Гуннара и Хёгни; отомстили бы они за свою сестру. Хамдир отвечает:

— Не очень ты хвалила Гуннара и Хёгни, когда они убили Сигурда, и была ты обагрена его кровью; и плоха была твоя месть за братьев, когда убила ты своих сыновей. Но лучше нам всем вместе убить Ёрмунрека-конунга, чем сносить тяжкую укоризну, которой ты нас подстрекаешь.

Смеясь, вышла Гудрун и принесла им напиться из больших кубков, а затем дала им брони большие и крепкие и прочную бранную сбрую.

Тогда молвил Хамдир:

— Здесь мы простимся навеки; а ты услышишь о нас и справишь тризну по нас и по Сванхильд.

После этого ускакали они; а Гудрун пошла в горницу, подавленная горем, и молвила:

— За тремя мужьями была я. За первым — за Сигурдом Фафниробойцей, но он был предательски убит, и это мое тягчайшее горе. После выдали меня за Атли-конунга, но так озлобилось сердце мое против него, что в горе убила я своих сыновей. Тогда пошла я к морю тому, но вынесло меня на берег волнами, и вышла я тогда за этого конунга. Затем выдала я Сванхильд в чужую землю с великим богатством, и после убийства Сигурда больнее всего мне та обида, что была она растоптана конскими копытами. И горько мне было, когда бросили Гуннара в змеиный загон; и тяжко — когда у Хёгни вырезали сердце. И лучше было бы, если бы пришел за мной Сигурд и увел бы меня к себе. Не осталось здесь теперь ни сына, ни дочки, чтоб меня утешить. Помнишь ли, Сигурд, наше слово, когда мы с тобою всходили на ложе, что придешь ты за мною и из Хель прискачешь?

И на том кончается ее заплачка.
XLIV. О сынах Гудрун глава

Нужно теперь сказать про сыновей Гудрун, что она так справила их доспехи, чтобы не пробивало их железо, и запретила им метать камни и другие тяжести, и сказала, что на горе им будет, если ослушаются. А когда выехали они на дорогу, то встретили Эрпа, брата своего, и спросили, как собирается он им помочь. Он отвечает:

— Как рука руке или нога ноге.

Им показалось, что это неправда, и они убили его. Затем поехали они своей дорогой, и немного времени прошло, как оступился Хамдир и удержался рукою и молвил:

— Правду, пожалуй, молвил Эрп: упал бы я теперь, если бы не подперся рукою той.

Немного погодя оступился Сёрли, но уперся одной ногой в землю и удержался на них и молвил:

— Упал бы я теперь, если бы не уперся обеими ногами, — и признали они, что неправо поступили с Эрпом, братом своим.

Вот поехали они дальше, пока не прибыли к Ёрмунреку-конунгу и ворвались к нему и тотчас на него напали: отрубил ему Хамдир обе руки, а Сёрли — обе ноги. Тогда молвил Хамдир:

— Отскочила бы и готова та, если бы Эрп был жив, брат наш, которого убили мы на дороге; и поздно мы это уразумели. Так и в песне поется:

Прочь череп слетел бы,
если б Эрп не пал
Братец наш,
бойкий в битвах,
Ныне в поле
убитый нами[40].

И в том преступили они приказ матери своей, что бросались камнями. Тогда ринулись на них люди, а они защищались хорошо и храбро и многих перебили. Не брало их железо.

Тогда явился некий муж, высокий и могучий и кривой на один глаз:

— Не умные же вы люди, раз не можете этих двоих предать смерти.

Конунг тот отвечает:

— Посоветуй, если можешь.

Тот молвил:

— Загоните их камнями в Хель.

Так было сделано, и со всех сторон полетели в них камни, и тут постигла их смерть.
                                                                        Примечания

Некоторые личные (и нарицательные) имена в этом тексте изменены  и отличаются от книжного издания. Так, Вёльсунг (Völsungr) = Волсунг; Рерир (Rerir) = Рери; Хримнир (Hrímnir) = Хримни; ётун (jötunn) = иотун; Синфьётли (Sinfjötli) = Синфьотли; Боргхильд (Borghildr) = Боргхилд, Брюнхильд = Брюнхилд, Гримхильд = Гримхилд; Хельги = Хелги; Сольфьёль (Sólfjöll) = Солфьол; Альв (Álfr) = Альф и Алф; Эйольв = Эйолф; Хёгни (Högni) = Хогни; Хёдбродд = Ходбродд; Лейв = Лейф; вёльва (völva) = волва; Гёльнир = Голни; Эйлими (Eylimi) = Эулими; Хьёрдис = Хьордис; Грипир = Грипи; хёвдинг = хофдинг; Альсвинн (Alsvinnr) = Алсвин.

[1] Т.е. каждый может его убить. Безнаказанно.

[2] волшебная одежда из перьев, надевший которую превращался в птицу; оборотни часто воспринимались как «ряженые» в звериный или птичий наряд.

[3] Гаутская земля — область в нынешней Швеции. Здесь «лишено какой-либо исторической конкретности».

[4] Один.

[5] Сигню, подобно многим героиням сказаний, обладает способностью предвидеть будущее; о вере германцев в сверхестестсвенную интуицию женщин упоминает еще Тацит (кон. I в.).

[6] Место, не поддающееся прочтению в рукописи.

[7] Один.

[8] «Речи Регина», 1.

[9] «Речи Регина», 6.

[10] Один. Все перечисленные имена его.

[11] «Речи Регина», 18.

[12] «Речи Фафнира», 13.

[13] «Речи Фафнира», 14.

[14] «Речи Фафнира», 21.

[15] обычно — вид построения войска, но в данном случае — преграда волшебного свойства.

[16] Руна «Тю», похожая на наконечник стрелы. А еще — Тюр.

[17] Руна «Науд» — «Н». «Нужда», «притеснение».

[18] Лук-порей — использовался в магии как оберег.

[19] Здесь в смысле «защитные», а еще точнее — «повивальные».

[20] И это тоже Один.

[21] Арвак и Альсвинн — кони, везущие колесницу Солнца.

[22] Рогни больше известен как Тор.

[23] Темное место. В летописи «целительный след» (?).

[24] Гунгнир — копье Одина.

[25] Горние: здесь — боги (в смысле, асы).

[26] «Речи Сигрдривы», 5–20.

[27] «Речи Сигрдривы», 21.

[28] Часть предания, изложенная в главах 24–31, приходится на утраченную тетрадь «Старшей Эдды». Некоторые из описанных здесь событий известны по «Младшей Эдде».

[29] Бек — скамья, Брюн — броня, Хильд — битва. В «Старшей Эдде» — Сигрдрива.

[30] Дочь Будли.

[31] Еще одно темное место. Видимо, подразумевается, что Брюнхильд вызывала мертвых, чтобы расспросить их.

[32] Хамингья — «покровительница», незримый дух, персонифицирующий удачу.

[33] Имеется в виду дверь в Хель. Сигурд после смерти идет туда, а не в Валгаллу, ибо он не был убит в бою.

[34] Здесь имеется в виду другая версия, согласно которой Сигурд был убит в лесу.

[35] Наш Ярослав Мудрый (1019–1054).

[36] «Вторая песнь о Гудрун», 11, 20.

[37] Сажа.

[38] «Вторая песнь о Гудрун», 23, 24.

[39] О чем речь, неизвестно. В «Старшей Эдде» это обвинение повторяется.

[40] «Речи Хамдира», 26.

 

 

                                                         Сага о Хрольве Жердинке и его воинах
                                                               (Hrólfs saga kraka ok kappa hans)
                                                                         Прядь о Бёдваре
                                                                             (Böðvars þáttr)

24. О конунге Хринге

Теперь речь пойдет о том, как Уппдалиром на севере Норвегии правил конунг, которого звали Хринг. У него был сын по имени Бьёрн. Как рассказывают, когда королева скончалась, конунг очень горевал, как и многие другие люди. Его советники и жители страны просили его снова жениться, и случилось так, что он послал людей в южные страны искать ему жену. Но навстречу им пришла ужасная непогода и сильные штормы, им пришлось развернуть корабли и держать курс по ветру, и тогда было решено направиться на север в Финнмёрк и пробыть там эту зиму.

Вот они высадились на берег и нашли какую-то хижину. Там внутри сидели две женщины красивой внешности. Они приветствовали их и спросили, откуда они прибыли. Посланцы рассказали им о своем путешествии и о своем задании. И они спросили, откуда эти женщины и по какой причине они, такие красивые и достойные, оказались здесь в одиночестве, столь далеко от других людей.

Старшая отвечала:

— Всему есть причина, воины, а мы здесь потому, что один богатый конунг попросил руки моей дочери, а она не захотела за него замуж. В ответ он пообещал ей притеснения, и потому я решила укрыть ее здесь, пока ее отец не вернется домой, а он отправился в поход.

Они спросили, кто ее отец. Ее мать ответила:

— Она дочь конунга финнов.

Они спросили, как их зовут. Старшая ответила:

— Меня зовут Ингибьёрг, а дочь мою — Хвит; я наложница конунга финнов.

Там была одна девушка, которая прислуживала им. Людям конунга очень понравились эти женщины, и они решили узнать у них, не поедет ли Хвит с ними, чтобы выйти замуж за конунга Хринга. Говорил с ней тот, кто был главным среди посланцев конунга. Она не ответила им сразу, а решила обратиться к предсказаниям своей матери.

— Как говорится, из любой трудности найдется выход, — сказала ее мать, — но не нравится мне, что это происходит без разрешения ее отсутствующего отца. Но для неё было бы опасно оставаться где-то здесь поблизости.

После этого они приготовились ехать с ними. Затем они вернулись и встретились с конунгом Хрингом и сразу же посланцы спросили, будет ли конунг жениться на этой девушке или она должна возвратиться той же дорогой. Конунгу очень понравилась невеста, и он тотчас сделал ей свадебный подарок. Его даже не заботило, что она была небогата. Конунг еще не был стар, и скоро привык к королеве.
25. Королева Хвит проклинает Бьёрна

Неподалеку от конунга жил один старик. У него была жена и один ребенок — дочь по имени Бера. Она была юна и красива. Сын конунга Бьёрн и дочь старика Бера в детстве вместе играли и очень подружились. У старика было много богатств, которые он завоевал в молодости в походах, и был он великим воином. Бера и Бьёрн очень полюбили друг друга и часто встречались.

Вот прошло некоторое время, когда ничего не происходило. Сын конунга Бьёрн очень вырос и сделался высоким и сильным. Он преуспевал во всех умениях. Конунг Хринг надолго уехал из страны в поход, а Хвит осталась дома и правила страной. Она не дружила с простолюдинами, а с Бьёрном она была очень ласкова, но это ему мало нравилось.

И однажды, когда конунг Хринг уезжал из дома, королева посоветовала ему, чтобы его сын Бьёрн остался править страной вместе с ней. Конунг нашел это разумным. Сделалась тогда королева суровой и надменной. Конунг сказал своему сыну Бьёрну, чтобы тот оставался дома и присматривал за страной вместе с королевой. Бьёрн не одобрил это и сказал, что плохо относится к королеве. Конунг сказал, что он остается, и уехал из страны с большим войском.

Бьёрн после разговора со своим отцом пошел домой, и оба они были недовольны друг другом. Он пришел в свою комнату, очень загрустил и стал красный как кровь. Королева пришла поговорить с ним, она хотела развеселить Бьёрна и сказала, что хотела бы подружиться с ним. Он попросил ее уйти прочь. Она сделала так на этот раз. Однако она часто приходила беседовать с ним и говорила, что было бы хорошо, если бы они спали вместе, пока конунг будет в отъезде, и обещала, что вместе им будет гораздо лучше, чем если у нее будет такой старый муж, как конунг Хринг. Бьёрн тяжело воспринял такие речи, дал ей пощечину и приказал ей убираться прочь и оттолкнул ее.

Она сказала, что не ожидала, что будет отвергнута и избита:

— И тебе кажется лучше, Бьёрн, обнимать старикову дочь, и что ты этого достоин, и считаешь бесчестным насладиться моей любовью и нежностью, и было бы то не далеко, но другое произойдет из-за упрямства твоего и глупости.

Тут она ударила его перчаткой из волчьей шкуры и сказала, что он превратится в медведя, дикого и свирепого:

— И не кормись теперь никакой иной пищей, кроме стад твоего отца. Будешь ты убивать больше, чем тебе понадобится, и никогда не освободишься от этих заклятий, и память об этом будет для тебя хуже всего.
26. О Бьёрне, Бере и его убийстве

После этого Бьёрн пропал, и никто не знал, что с ним сталось. Когда люди заметили исчезновение Бьёрна, то отправились его искать, но никого не нашли, конечно же. И рассказывается, что с тех пор скот конунга начал погибать десятками, и повинен в этом был один серый медведь, огромный и жестокий.

Одним вечером случилось так, что дочь старика увидела этого свирепого медведя. Медведь подошел к ней и повел себя с ней дружелюбно. Ей показалось, что она узнала у этого медведя глаза Бьёрна, конунгова сына, и она не убежала. Тут зверь отошел от нее, а она пошла за ним, и в конце концов они пришли к какой-то пещере. И едва она подошла к этой пещере, оттуда вышел человек и поприветствовал старикову дочь Беру. Она узнала Бьёрна, сына Хринга, и то была очень радостная встреча. Некоторое время они оставались в пещере, потому что она не хотела покидать его, пока будет возможность. Он считал, что ей не подобает оставаться там рядом с ним, потому что он становился зверем днем, а человеком ночью.

Вот конунг Хринг вернулся из похода домой, и ему рассказали, какие случились новости, пока он отсутствовал, об исчезновении его сына Бьёрна и о большом звере, который появился в стране и погубил большую часть его скота. Королева подстрекала убить это животное, но это пока откладывалось. Конунг мало уделял этому внимания, что казалось весьма странным.

Одной ночью, когда Бера и конунгов сын лежали рядом, Бьёрн начал рассказывать:

— Страшусь я, что завтра будет день моей смерти, и они меня затравят, и хотя нет мне в жизни счастья из-за наложенного на меня проклятия, одно мне в радость, что мы с тобой вместе, однако и это теперь заканчивается. Я дам тебе это кольцо, что у меня под левой рукой. Утром ты увидишь людей, которые будут ловить меня, и когда я буду мёртв, иди к конунгу и попроси его отдать тебе то, что будет под левой лопаткой зверя, и он пообещает тебе это. Королева будет подозревать тебя, когда захочешь уйти, и она даст тебе поесть мяса зверя, но ты не должна есть, потому что ты беременна, как ты знаешь, и родится у нас три ребёнка, и если ты поешь медвежьего мяса, то это скажется на них, а королева эта хуже тролля. Потом возвращайся домой к отцу и там воспитай мальчиков. Один покажется тебе наихудшим. Если ты не сможешь присматривать за ними из-за их буйности и безрассудности, приходи в эту пещеру вместе с ними. Здесь ты увидишь сундук с тремя отделениями. Руны на нём расскажут, что каждый из них возьмёт себе. Вот в этом камне три оружия, и каждый получит то, что ему предназначено. Того из наших сыновей, что родится первым, будут звать Торир, второго — Лосиный Фроди, третьего — Бёдвар, и я надеюсь, что они станут знаменитыми, и их имена надолго запомнятся.

Он поведал ей много других вещей, а потом оборотился в медведя. Медведь вышел наружу, она пошла за ним, оглянулась и увидела большую группу людей за горным перевалом, и много больших псов бежало перед ними. Медведь выбежал из пещер и спустился со склона. Собаки и люди конунга встретили его, но трудно было им его одолеть. До того, как они совладали с ним, он покалечил много людей и убил всех собак. Наконец, они взяли его в кольцо, он метался внутри и понял, что в любом случае не сможет вырваться. Тогда он повернул туда, где стоял конунг, схватил того человека, что стоял перед ним и разорвал его живым на части. Медведь был так измучен, что упал на землю пластом. Тогда они быстро напали на медведя и убили его.

Это видела дочь старика. Она подошла к конунгу и сказала:

— Не отдашь ли мне то, господин, что под левой лопаткой этого зверя?

Конунг пообещал это, сказав, что если там что-то и окажется, он с радостью ей это подарит.

Люди конунга начали свежевать медведя. Бера подошла туда и забрала кольцо, постаравшись, чтобы никто не увидел, что она взяла, хотя за ней и не присматривали. Конунг спросил, кто она такая, потому что не узнал её. Она ответила, как приличествовало, но назвалась другим именем.
27. Бера рождает трех сыновей

Вот конунг поехал домой, и Бера присоединилась к конунгу. Королева очень радовалась, хорошо её приняла и поинтересовалась, откуда она. Она, как и раньше, не сказала правды. Теперь королева устроила большой пир и велела приготовить к столу мясо медведя. Старикова дочь была в покоях королевы и не могла уйти прочь, потому что королева заподозрила бы, кто она.

Быстрее, чем ожидалось, королева пришла с тарелкой, в которой было медвежье мясо, и попросила Беру отведать. Та не захотела есть.

— Это отвратительно, — сказала королева, — что ты воротишь нос от еды, которую сама королева, оказав тебе честь, предлагает тебе. Бери скорее, не то хуже будет.

Она отрезала для неё кусочек, и так произошло, что она съела этот кусочек. Королева отрезала тогда другой и положила ей в рот, и маленькая часть от этого куска пошла вниз, но остальное она выплюнула изо рта и сказала, что больше не будет есть, даже если она будет её мучить или убьёт.

Королева сказала:

— Кажется, этого достаточно, — и рассмеялась.

Позже пошла Бера прочь, домой к своему отцу. Ей было тяжело там оставаться. Теперь она рассказала своему отцу всю историю о своём замужестве, как это произошло.

Чуть позже у неё начались родовые муки, и она родила дитя, однако несколько необычное. Это был человек выше пупка, а ниже — лось. Ему дали имя Лосиный Фроди. Потом вышел ребёнок, которого назвали Торир. У него были собачьи лапы от лодыжек, и поэтому его прозвали Торир Собачья Лапа. Обликом он был красивее старшего брата. Но родившийся третий ребёнок бы прекраснее всех. Его назвали Бёдвар, и у него не было никаких странностей. Больше всех она полюбила Бёдвара.

Они росли быстро, как трава. Когда они играли с другими людьми, то были жестокими и беспощадными ко всем. Среди людей они прослыли задирами. Фроди обижал многих людей конунга, а некоторых из них убил.
28. Лосиный Фроди покидает дом

Так прошло некоторое время, пока им не исполнилось по двенадцать лет. Они были тогда такими сильными, что ни один из людей конунга не мог совладать с ними, и невозможно было с ними играть.

Тогда Фроди сказал своей матери, что хочет отправиться прочь.

— Не могу я жить с людьми, потому что все они до одного глупцы и обижаются, когда их трогаешь.

Она ответила, что не подобало бы вести себя так заносчиво с остальными людьми.

Вот его мать пошла с ним к той пещере и показала ему то богатство, что завещал ему его отец, потому что Бьёрн определил, что каждому достанется. Фроди хотел взять больше, потому что ему была завещана самая малая часть денег, но не смог. Теперь он посмотрел туда, где из камня торчало оружие. Сначала он потянул за рукоять меча, но меч сидел так крепко, что он не смог его вытащить. Тогда схватился он за рукоять секиры, но и это оказалось не легче.

Тогда Лосиный Фроди сказал:

— Может быть, тот, кто предназначал наследство, разделил оружие в соответствии с делением других сокровищ.

Схватился он теперь за третью рукоять, и она сразу же поддалась. Вытащил он кинжал.

Некоторое время он рассматривал его, а потом сказал:

— Несправедливо, что эти сокровища поделены таким образом, — обеими руками он ударил кинжалом по камню, желая разломать его на части, но кинжал вскочил в камень, так что рукоятка его зазвенела, но так и не сломался.

Тогда сказал Лосиный Фроди:

— И куда же я пойду с такой мерзкой вещью, которая, безусловно, умеет резать?

После этого он распрощался со своей матерью. Фроди пришёл к одному горному перевалу, сделался там разбойником и убивал людей из-за денег. Он построил себе дом и поселился в тех краях.
29. Торир становится конунгом в Гаутланде

Конунг Хринг догадывался, что за волшебство за всем этим стоит, но ничего не говорил об этом перед людьми и вёл себя так же спокойно, как и раньше.

Немного спустя Торир Собачья Лапа попросился уйти прочь, а его мать направила его к той пещере и к тому сокровищу, что ему полагалось, поведала ему об оружии и попросила его взять топор, и сказала она, что так определил его отец. Потом он ушёл, пожелав матери доброго здоровья. Сначала он схватился за рукоять меча, но меч не поддался. Тогда взялся он за рукоять секиры и легко вытащил её, ибо она была ему предназначена. Затем он взял деньги и пошёл своей дорогой.

Он проложил свой путь так, чтобы сначала встретить Лосиного Фроди, своего брата. Он вошёл в его хижину и уселся, не откинув капюшон. Чуть позже вернулся Фроди домой, он неприветливо посмотрел на пришедшего, вытащил кинжал и сказал:

Рычит кинжал,
выходит из ножен,
помнит рука
дело Хильд.

И он воткнул его в скамью возле себя и сделался диким и отвратительным. Тогда Торир сказал:

Хоть я иду
другой дорогой,
секира моя
также звучит.

И тогда Торир раскрыл себя, и Фроди узнал своего брата и предложил ему половину того, что он скопил, потому что там было достаточно богатств. Торир не захотел это принять. Он побыл так некоторое время и потом пошёл прочь. Лосиный Фроди направил его в Гаутланд, сказал ему, что там недавно умер гаутский конунг, и предложил ему пойти в это государство.

Он сказал ему ещё больше:

— У этих гаутов есть закон, по которому собирается вместе множество людей, и созываются туда все гауты. На этом собрании стоит большой трон, на котором свободно может поместиться два человека, но тот становится конунгом, кто займёт его полностью. Мне кажется, что ты вполне займёшь там место.

После этого они расстались, и каждый пожелал другому доброй судьбы.

Торир поехал своей дорогой, пока не попал в Гаутланд к одному ярлу, и этот ярл хорошо его принял, и он провёл там ночь. Каждый человек, который видел Торира, говорил, что он был бы хорошим конунгом гаутов благодаря своему росту, и говорили, что мало ему подобных.

И тогда собрался тинг, и всё там происходило так, как Фроди, его брат, предсказывал ему. Там был один судья, который беспристрастно оглашал результаты для садящихся. Многие усаживались на это место, и никого судья не назвал подходящим. Торир подошёл самым последним, и он сразу же уселся на этот трон.

Судья сказал:

— Тебе это сидение подходит лучше всех, и поэтому ты будешь править.

Потом жители страны объявили его конунгом, и он был прозван конунгом Ториром Собачья Лапа, и о нём есть много рассказов. Он был всеми любим, много сражался в битвах и чаще всего побеждал. Так он оставался в своём государстве некоторое время.
30. Бёдвар лишает королеву жизни

Бёдвар оставался дома со своей матерью. Она очень любила его. Он был весьма образован и красив лицом, но не очень разговорчив с людьми. Однажды он спросил свою мать, кто был его отец. Она рассказала ему о его кончине, о всех событиях, и как его погубило проклятие его мачехи.

Бёдвар сказал:

— Плохо же мы получили от этой ведьмы удовлетворения!

Тогда она поведала ему, как королева вынудила её поесть медвежьего мяса:

— И это теперь видно по братьям твоим, Ториру и Лосиному Фроди.

Бёдвар сказал:

— Я полагаю, что Фроди должен был отомстить за нашего отца этой трусливой ведьме, а он убивает невинных людей ради денег и совершает злодеяния. Точно так же мне кажется удивительным, что Торир уехал прочь, не сделав этой троллихе никакого напоминания. Однако, надеюсь, самым лучшим будет, если я сделаю ей какое-нибудь напоминание с нашей стороны.

Бера сказала:

— Постарайся, чтобы она не использовала волшебство, и не причинила так тебе вред.

Он ответил, что будет осторожен.

После этого Бера и Бёдвар пошли на встречу с конунгом, и теперь она рассказала конунгу всё, как ей посоветовал Бёдвар, и показала ему кольцо, которое взяла из-под лопатки зверя, и которое принадлежало Бьёрну, его сыну.

Конунг признался, что узнаёт это кольцо.

— Я почти подозревал, что по её замыслу делались все эти странные вещи, что мы здесь вытерпели, но из-за любви к королеве я хранил молчание.

Бёдвар сказал:

— Прогони её теперь, или мы отомстим ей.

Конунг сказал, что хотел бы возместить ему за это деньгами, сколько он захочет, чтобы всё оставалось так же спокойно, а также дать ему государство в управление и звание ярла, а после его смерти и королевство, но не причинять ей никакого вреда.

Бёдвар ответил, что не желает быть конунгом, но хотел бы быть с конунгом и служить ему.

— Ты так очарован этим чудовищем, что не владеешь ни своим разумом, ни законным королевством, но она никогда не будет здесь благоденствовать после того, что сделала.

Бёдвар был так разъярён, что конунг не посмел стать на его пути. Бёдвар пошёл в покои королевы, в руке у него была какая-то сумка. Конунг и его мать последовали за ним. Войдя в покои, Бёдвар направился к королеве Хвит, набросил ей на голову кожаную сумку и затянул её ниже на шее. Потом он дал ей оплеуху, различными пытками отправил её в Хель, а потом протащил её по всем улицам. Многим людям это показалось не вполовину хуже, чем она того заслуживала, но конунг очень страдал, но ничего не мог сделать. Так королева Хвит закончила свою скверную жизнь. Бёдвару было тогда восемнадцать лет, когда это произошло.

Немного спустя конунг Хринг заболел и умер. После этого Бёдвар принял правление, но недолго там оставался. Наконец он созвал жителей страны на тинг и объявил на том тинге, что хотел бы уехать. А свою мать он выдал замуж за человека по имени Вальслейт, который прежде был там ярлом, и Бёдвар оставался на празднике, прежде чем он уехал.
31. Бёдвар встречает Лосиного Фроди

После этого поскакал он в одиночестве прочь, и почти не взял он с собой ни золота, ни серебра, ни других ценностей, хотя и был хорошо снаряжён оружием и одеждой. Сначала поскакал он на своём добром коне к той пещере по указаниям матери. Меч освободился, когда он взялся за рукоять. У этого меча было свойство, что им нельзя было взмахнуть без того, чтобы убить человека. Его нельзя было класть под голову или ставить на рукоять. Лезвие можно было точить трижды за всю свою жизнь, а после этого им некоторое время нельзя было пользоваться, так что это был непростой меч. Каждый из братьев хотел бы владеть этим ценным сокровищем. Бёдвар отправился искать Лосиного Фроди, своего брата. Он сделал для меча ножны из берёзы.

Во время его путешествия ничего не произошло, прежде чем он на исходе дня пришёл к большому жилищу. Там был хозяином Лосиный Фроди. Бёдвар завёл внутрь своего коня и брал всё, что ему было нужно, словно это было его собственностью. Фроди вернулся домой вечером и злобно посмотрел на него. Бёдвар не обратил на это внимания и остался на месте. И кони также начали драться, и каждый из них хотел прогнать другого из стойла. Фроди произнёс:

— Это очень заносчивый человек, что осмеливается сидеть здесь без моего позволения.

Бёдвар укрылся под капюшоном и не отвечал. Лосиный Фроди поднялся, вытащил кинжал и вернул его в ножны, и повторил так дважды. Бёдвар не пошевелился. На третий раз он вытащил кинжал и направил теперь на него, и подумал он, что этот человек, который пришёл, не ведает страха; решил он теперь расправиться с ним.

И когда Бёдвар увидел, что он задумал, он не захотел больше ждать, встал и проскочил под его рукой. У Лосиного Фроди хватка была гораздо сильнее, они долго боролись, но когда капюшон Бёдвара спал, Фроди узнал его и сказал:

— Добро пожаловать, родич, лучше мы прекратим эту борьбу.

— Ещё никто не пострадал, — сказал Бёдвар.

Лосиный Фроди сказал:

— Будь осмотрительнее со мной, родич, если мы будем состязаться. А ты ещё узнаешь, кто здесь сильнее, если мы будем бороться и не будем сдерживаться.

Фроди попросил его пожить там и разделить поровну всё его имущество. Бёдвар не захотел этого, он считал, что плохо убивать людей ради денег. После этого он пошёл прочь. Фроди пошёл его проводить и сказал ему, что многим людям, которые были слабее его, он давал пощаду, и Бёдвар обрадовался этому и сказал, что он хорошо поступал:

— Но ты должен отпускать с миром больше людей, даже если бы тебе кто-то не понравился.

Лосиный Фроди сказал:

— Для меня все вещи приносят зло, а тебе надлежит отправиться на встречу с конунгом Хрольвом, потому что все великие воины хотят быть с ним, потому что его щедрость, великолепие и отвага гораздо больше, чем у любых других конунгов.

Потом взял Фроди и толкнул его. Тогда сказал Фроди:

— Не так ты силён, родич, как мог бы.

Фроди выпустил из своей ноги кровь и попросил его выпить, и Бёдвар сделал так. Тогда подошёл Фроди к нему во второй раз, и теперь Бёдвар остался на том же месте.

— Вот теперь ты достаточно силён, родич, — сказал Лосиный Фроди, — и я надеюсь, что это питьё пошло тебе на пользу, и ты станешь самым выдающимся из людей по силе, смелости, а ещё выдержке и великодушии во всём, и я с радостью дарю это тебе.

После этого наступил Фроди на скалу рядом с ним, так что нога ушла в камень по щиколотку, и сказал:

— К этому следу я буду приходить каждый день и смотреть, что будет в этом следе; будет земля, если ты умрёшь от болезни, вода, если ты утонешь, кровь, если ты будешь убит оружием, и тогда я отомщу за тебя, потому что я люблю тебя больше всех.
32. Бёдвар находит своего брата Торира

Вот они распрощались, и Бёдвар поехал своей дорогой, пока не очутился в Гаутланде, а конунга Торира Собачья Лапа не было дома. Они были так похожи, что их никто не мог бы различить, поэтому жители страны решили, что Торир вернулся домой, и его усадили на трон, и во всём прислуживали ему, словно конунгу, и постелили ему вместе с королевой, потому что Торир был женат. Бёдвар не захотел ложиться вместе с ней под одно покрывало. Это очень удивило её, потому что она думала, что это её настоящий муж, но Бёдвар рассказал ей всё, как обстоят дела. Она утаила это при себе. И так они проводили каждую ночь и беседовали, до тех пор пока не вернулся домой Торир, и тогда уж люди догадались, кто это такой. Между братьями произошла радостная встреча. Торир сказал, что никому другому он не доверил бы находиться рядом со своей королевой.

Торир попросил его остаться и разделить пополам с ним всё его имущество. Бёдвар ответил, что не хочет этого. Тогда Торир попросил отправиться с ним, куда он пожелает, и взять его войско. Он не захотел этого. Бёдвар поехал прочь, и Торир проводил его, и простились братья дружелюбно, хотя и несколько сдержано. И нечего сказать о его путешествии, пока он не прибыл в Данию, и очутился он неподалёку от Хлейдаргарда.
33. Бёдвар гостит у старика и старухи

В один очень дождливый день Бёдвар сильно промок, а лошадь под ним очень утомилась, потому что он много ехал, а земля стала слишком вязкой и труднопроходимой. Стало темно, а ливень продолжался и ночью. И не успел он никуда приехать, как на одной возвышенности ноги у лошади подломились. Бёдвар спешился, осмотрелся и заметил какой-то дом. Он подошел к двери и постучал. Оттуда вышел человек. Бёдвар попросился переночевать. Хозяин дома ответил, что не пошлет его прочь за полночь, хотя он его и не знает. Хозяин смог рассмотреть только то, что человек этот очень внушительный.

На ночь Бёдвару было оказано доброе гостеприимство. Он много спрашивал о подвигах конунга Хрольва и о его воинах и как долго туда добираться.

— Нет, — ответил хозяин, — туда теперь очень близко, а ты направляешься туда?

— Да, — сказал Бёдвар, — таково моё намерение.

Старик сказал, что это весьма ему подходит:

— Потому что я вижу, что ты большой и сильный человек, а они, кажется, большие храбрецы.

Тут хозяйка громко разрыдалась, когда они упомянули конунга Хрольва и его воинов из Хлейдаргарда.

— Что ты плачешь, несчастная старуха? — спросил Бёдвар.

Старуха отвечала:

— У нас со стариком есть единственный сын, его зовут Хётт. И однажды пошел он в этот замок себе на позор. Люди конунга подшучивали над ним и причиняли ему зло. Потом они взяли и посадили его в кучу костей. У них повелось во время еды, что если им попадаются кости, то они бросают в него. И когда в него попадают, он получает большие раны, и не знаю я, жив ли он или мертв. И взамен моего гостеприимства я хочу попросить тебя, чтобы ты бросал в него кости поменьше, если только он уже не мертв.

Бёдвар сказал:

— Я сделаю так, как ты просишь. Не кажется мне смелым бросать кости в людей или обижать детей и слабых людей.

— Тогда ты сделаешь добро, — сказала старуха, — потому что твои руки кажутся мне сильными, и знаю я, что никто в любом случае не выдержит твоих ударов, если ты не пожелаешь сдерживаться.
34. Бёдвар попадает в свиту конунга Хрольва

Тогда Бёдвар отправился в Хлейдаргард. Он пришел к жилищу конунга. Бёдвар поставил своего коня в конюшне рядом с лучшими лошадьми конунга и никого не спросил об этом, а после этого пошел в зал, там было несколько человек. Он уселся недалеко от двери и, пробыв там немного, услышал какой-то шум где-то в углу. Бёдвар посмотрел туда и увидел человеческую руку, торчащую из кучи костей, что там лежала. Рука была очень черная. Бёдвар подошел туда и спросил, кто там в этой куче костей. Ему робко ответили:

— Меня зовут Хётт, добрый господин.

— Зачем ты здесь? — спросил Бёдвар. — Что ты делаешь?

Хётт ответил:

— Я делаю себе укрытие, добрый господин.

Бёдвар сказал:

— Жалок ты и укрытие твое.

Бёдвар схватил его и вытащил из кучи костей. Хётт громко закричал и сказал:

— Теперь ты хочешь убить меня! Не делай этого, когда я уже так хорошо защитился, а ты разрушил моё укрытие. Я делал его таким высоким вокруг себя, что оно защитило бы меня от всех твоих ударов. И тогда бы больше ни один удар в меня бы не попал, но оно еще не было готово таким, как я намеревался его сделать.

Бёдвар сказал:

— Тебе больше не нужно делать укрытие.

Хётт заплакал и спросил:

— Теперь ты меня убьешь, господин?

Бёдвар попросил его не кричать, потом поднял его, вывел из зала, привел к какому-то озеру, что было неподалеку (несколько человек обратили на это внимание), и выкупал его всего. Потом Бёдвар вернулся на место, где сидел раньше, привел за собой Хётта и посадил его рядом с собой, а тот был так напуган, что у него дрожали руки и ноги. Но он наконец понял, что этот человек хочет помочь ему. Вечером в зале собрались люди, и воины Хрольва увидели, что Хётт сидит на скамье, и показалось им, что этот человек, который так сделал, ведет себя достаточно дерзко. Хётт испугался, увидев своих знакомых, потому что ранее он получал от них лишь обиды. Он захотел сохранить жизнь и вернуться к своей куче костей, но Бёдвар удержал его и не дал уйти, потому что ему показалось, что он всё равно не избежит ударов, если вернется туда. Вот дружинники приступили к своим обычным занятиям, и вначале они бросали маленькие кости через стол в Бёдвара и Хётта. Бёдвар делал вид, что не замечает этого. Хётт был так напуган, что не мог ни есть, ни пить, и казалось ему, что в него вот-вот попадут. Тогда Хётт сказал Бёдвару:

— Добрый господин, вот в тебя летит большая кость, и, к сожалению, она попадет в нас.

Бёдвар приказал ему молчать. Он подставил ладонь и поймал эту кость. Бёдвар послал эту кость обратно и угодил прямо в того, что бросил ее, и с такой силой, что убил его. Дружинники были в ужасе.

До конунга Хрольва и его воинов дошла новость, что внушительный человек, пришедший в зал, убил одного его дружинника, и они захотели убить этого человека. Конунг спросил, был ли этот дружинник убит безвинно.

— Почти, — ответили они.

Тут перед конунгом Хрольвом открылась вся правда о случившемся. Конунг Хрольв сказал, что они ни в коем случае не должны убивать этого человека.

— Вы здесь приняли дурной обычай бросать костями в невинных людей. Это позор для меня и еще больший позор для вас делать так. Разве я не говорил вам об этом раньше, но вы не обратили на это внимания. Я думаю, что человек, с которым вы так поступили, вовсе не трус, а теперь позовите его ко мне, чтобы я узнал, что он.

Бёдвар предстал перед конунгом и учтиво приветствовал его. Конунг спросил его имя.

— Твои дружинники назвали меня Защитником Хётта, но меня зовут Бёдвар.

Конунг сказал:

— Какой выкуп ты предложишь за моего дружинника?

Бёдвар ответил:

— Он получил то, что заслужил.

Конунг спросил:

— Хочешь стать моим человеком и занять его место?

Бёдвар ответил:

— Я не откажусь быть твоим человеком, если только мы с Хёттом не будем разлучены и будем сидеть от тебя не дальше, чем тот человек, иначе мы оба уходим прочь.

Конунг сказал:

— Не вижу я в нем чести, но не пожалею еды для него.

Бедвар выбрал место, которое ему понравилось, но не захотел садиться туда, где был тот человек. Он стащил оттуда трех людей в другое место, а потом они с Хёттом уселись там, еще дальше от входа, чем они сидели. Людям показалось трудным иметь дело с Бёдваром, и многие негодовали на него.
35. Бёдвар убивает дракона

Когда приблизилось время йоля, сделались люди безрадостными. Бёдвар спросил Хётта, что случилось. Он ответил ему, что две зимы здесь появляется некий зверь, огромный и страшный, «с крыльями на спине, и он всегда летает. Он появляется здесь уже две осени, и причинил большой ущерб. Оружие не причиняет ему вреда, а воины конунга не возвратились домой, хотя они были самые лучшие».

Бёдвар сказал:

— Не так уж хорошо защищен этот зал, если какой-то зверь опустошает государство и уничтожает скот конунга.

Хётт сказал:

— Это не зверь, а скорее тролль.

Вот настал канун йоля. Тогда конунг сказал:

— Теперь я хочу, чтобы люди были тихими и спокойными сегодня вечером, и запрещаю я всем своим людям подвергаться опасности с этим зверем, а со скотом будет так, как решит судьба. Людей же своих я не хочу терять.

И все тут же пообещали сделать так, как попросил конунг.

Ночью Бёдвар ускользнул оттуда. Он велел Хётту идти с собой, тот подчинился, но назвал себя идущим на смерть. Бёдвар сказал, что всё обернется лучше. Они покинули зал, и Бёдвару пришлось нести Хётта, так тот был напуган. Вот они увидели зверя. Хётт едва не закричал и сказал, что зверь проглотит его. Бёдвар приказал ему, собаке, молчать и бросил его в мох, и Хётт там лежал совсем запуганный. Но не смел он и вернуться домой. Теперь Бёдвар пошел к зверю, но случилось так, что меч застрял в ножнах, когда он захотел его вытащить. Бёдвар пытался теперь достать меч, раскачивая его в ножнах, и, когда меч выскользнул, сразу же вонзил его под плечом зверя, попал в его сердце, и зверь упал мертвым на землю. После этого пошел он туда, где лежал Хётт. Бёдвар поднял его и принес туда, где лежал мертвый зверь. Хётт очень дрожал. Бёдвар сказал:

— Теперь ты должен выпить кровь зверя.

Он долго отказывался, но всё же не посмел сделать иначе. Бёдвар велел сделать ему два больших глотка, а также сьесть кусочек сердца зверя. После этого Бёдвар взялся за него, и они долго боролись. Бёдвар сказал:

— Ты теперь стал очень сильным, и я теперь не ожидаю, что ты испугаешься дружинников конунга Хрольва.

Хётт сказал:

— С этих пор я не буду бояться ни их, ни тебя.

— Хорошо сказано, друг Хётт. Пойдем теперь поднимем зверя и поставим его так, чтобы другие думали, что он живой.

Они так и сделали. После этого они вернулись домой и вели себя спокойно, и никто не знал, что они совершили.
36. Хётт становится воином

Утром конунг спросил, что слышно о звере, приходил ли он этой ночью. Ему ответили, что весь скот в стойлах и невредим. Конунг приказал людям удостовериться, нет ли следов того, что зверь приходил. Дозорные сделали так, быстро воротились и сказали конунгу, что зверь пришел и направляется к замку. Конунг приказал дружинникам, чтобы теперь каждый был отважным и стойким и решительно противостоял чудовищу. И было так сделано, как приказал конунг, они приготовились к этому. Конунг взглянул на зверя и сказал:

— Я не вижу, чтобы зверь двигался. Кто сейчас хочет получить награду и выступить против него?

Бёдвар сказал:

— Это было бы любопытно для храброго человека. Друг Хётт, теперь ты избавишься от клеветы, которую на тебя возвели люди, будто у тебя нет ни смелости, ни отваги. Иди теперь и убей этого зверя. Как видишь, никто другой не осмеливается.

— Да, — сказал Хётт, — я это улажу.

Конунг сказал:

— Не знаю я, откуда к тебе пришла смелось, Хётт, но много в тебе изменилось за короткое время.

Хётт сказал:

— Дайте мне меч Гуллинхьяльти — Золотую Рукоять, который вы держите, и я убью зверя или погибну.

Конунг Хрольв сказал:

— Этот меч может нести только добрый и храбрый воин.

Хётт сказал:

— Вы полагаете, что я не подхожу?

Конунг сказал:

— Кто знает, изменился ли ты настолько, как это кажется? А некоторые упрямые люди, которые тебя знают, полагают, что ты всё тот же человек. Теперь бери этот меч и используй его наилучшим образом, если будет возможность.

После этого Хётт очень смело направился к зверю и, подошедши на расстояние удара, ударил его, и упал зверь мёртвым. Бёдвар сказал:

— Поглядим теперь, господин, что он сделал.

Конунг сказал:

— Действительно, он сильно изменился, но не один Хётт убил зверя; скорее, ты сделал это.

Бёдвар сказал:

— Возможно, так и было.

Конунг сказал:

— Я знал, когда ты прибыл сюда, что немногие смогут с тобой сравниться, однако самым благородным твоим подвигом мне кажется то, что ты сделал другого воина, Хётта, а от него не ожидалось большой удачи. И теперь я хочу, чтобы он не назывался больше Хёттом, пусть отныне его зовут Хьяльти, по имени этого меча Гуллинхьяльти.

Здесь заканчивается эта прядь о Бёдваре и его братьях.

 

 

                                                                                                                          Рыцарские саги

 

                                                           Сага о Самсоне Прекрасном

На норн престоле
девять дней я сидел,
туда вознесли меня кони;
великанш ложное солнце
люто сияло тогда
с небес затянутых тучами.
«Песнь о Солнце», 51
(«Старшая Эдда»)


1. Воспитание Самсона

Артусом звали конунга, который правил в Англии. Он был богатый и с множеством подданных, и великий хёвдинг. У него была королева из знатного рода, как ему и приличествовало. Ее звали Сильвией, дочь конунга Унгарии. Их сына звали Самсоном. Он был высокий и сильный, прекрасный обличием, куртуазный и воспитанный, с множеством друзей и великий щеголь, и пылкая натура, и постоянно мягкий, так что все любили его искренне. Его прозвали Самсоном Прекрасным и то воистину, ибо на всем его теле не было ни единого изъяна.

Дочь имели они, второго ребенка, которую звали Грега. Она была прекрасна и куртуазна, учена и сведуща в большинстве видов вышивания, которые были девам к лицу.

Артус, конунг, был в юности великим воином. А когда он постарел — остепенился он и правил королевством с доброй славой и великой доблестью.

Сына конунга отдали на воспитание рыцарю по имени Салмон. Он был мудр и любим многими и проницателен [в совете]. Его жену звали Олимпией. Она была родом из Бретани. Там у нее было много собственности и богатств. Она была сведуща во многих вещах, мудрая и глубокая в замыслах как позже будет поведано. Она взрастила Самсона с великой любовью. Рос он там, покуда не исполнилось ему одиннадцать зим, и стал он тогда учиться искусствам и рыцарской науке у Салмона. Был он настолько талантлив к искусствам, что не было ему равного во всей Англии.

Затем заболел его воспитатель и умер. То, полагали все, было большой утратой. Вернулся Самсон к отцу и жил с ним.

Олимпия не стала задерживаться в Англии. Вернулась она в Бретань и поселилась в своих владениях. У нее имелся замок, который стоял в лесной глуши вдали от проезжих дорог и жила она там, по большей части, с маленькой свитой.
2. О деяниях конунгов Артуса и Гарланта

В то время правил в Ирландии конунг по имени Гарлант. Он был богат и великий хёвдинг. Он был женат, но королева его умерла, когда творились события этой саги. У него была дочь, которую звали Валентиной. Она была мудрой и любимой всеми, и с хорошим характером. Она выучилась всем женским искусствам.

В то время была сильная вражда промеж английским конунгом Артусом и конунгом Гарлантом, и произошло множество битв с великой опасностью для жизни, и это шло с переменным успехом. Однако, наконец, заключили предводители перемирие. Обменялись они заложниками, и отдал конунг Гарлант свою дочь Валентину во власть и заложники конунгу Артусу, а тот ему сына своей сестры. Соблюдали они затем свое перемирие как должно и куртуазно, и проходит так некоторое время.
3. О Самсоне и Валентине

Однажды танцевали при дворе королевы чудно и куртуазно. Держит Самсон Прекрасный Валентину за руку и заводит с ней беседу:

— Дева, — говорит он, — каковыми полагаете вы ваши дела, если бы вы служили здесь в Англии с не меньшими богатствами и свитой чем сейчас? Было бы вам больше чести, чтоб иметь хорошего жениха знатного происхождения.

Она отвечает:

— Добрый господин, не смейтесь надо мною, ибо уже достаточно чести для меня служить здесь конунгу и королеве, но жениха мне невозможно выбрать.

Самсон отвечает:

— Госпожа, — говорит он, — как бы вы отнеслись к тому, если бы я предложил стать вашим женихом?

— Господин, — говорит дева, — если вы это серьезно, не стала бы я выбирать другого и желать кого-нибудь еще.

Закончили они сейчас этот разговор.

Несколько позже обращается Самсон к отцу с речью.

— Отец, — говорит он, — дочь конунга Гарланта находится здесь при вашем дворе. Эта та самая дева, что мне по сердцу. И если вы не против, я был бы счастлив [с нею].

Конунг молвил:

— Это не совсем в моей власти, ибо она — мой заложник, но ее отцу надлежит решать за кого ее выдать, и она сама имеет на это право, и я не собираюсь поступать хоть сколько-нибудь против их воли. Могу я все же помочь тебе добиться той женитьбы, чтоб тебе не было меньше чести. Также не путешествовал ты еще достаточно, чтоб увидеть превосходных девиц, которые не менее достойны [любви]. Не желаю я также, чтоб она была хоть чем-нибудь опозорена при моем дворе.

Чуть позже конунг Артус имел беседу с этой девой.

— Вы, — говорит он, — пребывали при нашем дворе три года со славой и честью. Теперь я полностью удостоверился, что ваш отец будет нам добрым другом. Потому я хочу отправить вас домой и [попросить вас] передать вашему отцу о прочности нашей дружбы. Также не хочу я, чтоб вы подверглись какому-нибудь унижению при моем дворе, ибо ваш отец доверил вас мне. Или же кто-нибудь добивался вашей руки с тех пор как вы сюда прибыли?

— Не обращала я особого внимания, — говорит она, — хотя не отрицаю полностью того, что ваш сын Самсон упомянул как-то об этом вскользь. Но я не собираюсь поступать в этом так или иначе против вашей воли.

— Сие не против моей воли, — говорит конунг, — но если у него [в отношении вас] серьезные намеренья, тогда пусть он добивается этого при дворе вашего батюшки и буду я со всей душой тому содействовать.

На том и закончили они беседу.
4. Разлучение Самсона с Валентиной

Несколько позже велел конунг Артус подготовить все для путешествия девицы Валентины домой в Ирландию с великой щедростью и подходящей свитой, и послал ее отцу великолепные подарки. А королева великодушно снабдила ее прекрасными одеяниями и подобающими дарами из своих кладовых. Поблагодарила она конунга и королеву должным образом и раздала своим друзьям дорогие подарки. Господин Самсон обратился к ней и молвил:

— Госпожа, — говорит он, — помните то, что я сказал [вам] когда вы прибудете к вашему отцу, ибо я найду вас там.

— Не забуду я ваши слова, — говорит она, — но обручение не станет от этого вернее, но лишь с согласия моего отца. Однако примите от меня [в подарок] это золотое кольцо.

Пожелала она ему затем здравствовать.

И затем поднялась она на корабль, и продолжила путь, плывя спокойно с попутным ветром домой в Ирландию. Конунг Гарлант радушно встретил свою дочь и отправил тогда назад заложников конунга Артуса с должными дарами и заверениями в крепкой дружбе. И хранили они верность и дружбу.

Несколько позже обращается Самсон Прекрасный к его отцу с речью и молвит:

— Сударь мой батюшка, — говорит он, — я бы хотел получить от вас корабль с командой и желал бы отправиться за границу познакомиться с незнакомыми хёвдингами, и узнать, не смогу ли чем прославиться или некую силу испытать, которую мы встретим на пути, и нашу славу улучшить, так чтоб не сидели мы дома, словно девицы на выданье.

— Мой дорогой сын, — сказал конунг, — все будет наготове из того, что мы можем дать, и [которое] тебе желаемо просить так, чтоб в любой стране, куда ты прибудешь, был ты со своей дружиной независим; и выбери себе сам корабль и людей.

Самсон благодарит своего отца.

Все подготовлено для его отбытия. Имел он пять кораблей из родной земли с командами из добрых молодцев, которые были способны на величайшую доблесть и [знали] учтивые манеры. Отправляется он в [долгий] морской набег и везет ему с добычей. Продолжалось это некоторое время и прославило его, хотя здесь не будет [ничего] об этом написано.
5. Происхождение Квинталина

В это время правил в Бретани один ярл, которого звали Финнлаугом. Он был женат и имел дочь по имени Ингина. Она была прекрасна [собой] и великодушна во всех вещах. Под властью этого ярла было много великолепных людей, которые служили ему верой и правдой.

Человек по имени Галинн служил ярлу. Он был мельником и всегда занимался этим (ремеслом). Его сына звали Квинталином. Он был вором, и жил в изгнании в лесах, и знал множество коварных трюков, и многими искусствами он овладел. Он был непревзойденным мастером в игре на арфе, и тем он заманил многих учтивых дам к себе в лес, и имел их при себе столько, сколько ему хотелось, и отсылал их после обратно домой беременными к их отцам или мужьям, и потому люди его терпеть не могли. Никто не знал, кто его мать, но думали многие, что Галинн зачал его с «гидьей» [чудовищем], которая жила под потоком воды, приводящим в движение мельничное колесо.
6. Квинталин очаровывает дочь конунга

Конунг Гарлант из Ирландии владел большим королевством в Бретани и жил там часто. Говорят, однажды он отправился туда, и вместе с ним его дочь и множество другого народа; и оставался там конунг долгое время. [Как-то] Гарлант спросил свою дочь, не просил ли кто ее руки в Англии. И она пересказала отцу весь их разговор с Самсоном. И конунг остался доволен и сказал, что то будет большой удачей, если она выйдет замуж за такого славного молодца.

И когда конунг Гарлант пробыл в Бретани ровно столько, сколько ему хотелось — готовится он к возвращению домой в Ирландию со своей дружиной. И когда он отплыл недалеко, попал он во встречный ветер, и зашел конунг в некую гавань неподалеку от одного леса орехоплодных деревьев, и была его дочь в пути вместе с ним. С ней плыла одна маленькая девочка, которая прибилась к ней в Бретани и с ней близко сошлась. Она сказывала дочери конунга много из того, что желала та знать.

И вот оказались они обе в лесу. Они услышали там игру на арфе столь чудесную, что не слышали они прежде никогда ничего подобного. Дочь конунга предлагает им выяснить кто это с арфой [тут] бродит. И когда они приходят к одному дубу, слышится им игра у другого, и бегали они настолько долго, что дочь конунга чуть не падала от усталости. Сняла она тогда с себя диадему и накидку и дала нести девочке; и, наконец, закололо ей в боку. Тогда и девочка лишилась сил и не смогла следовать за ней, и расстались они. Не могла дочь конунга догнать арфиста, и ходит она до тех пор, пока не село солнце. Пришла она тогда к одному ручью. Она перешагнула через ручей, и не слышит она [больше] игру арфы. Находит она это странным. Шагнула она назад через ручей и [опять] услышала она игру арфы. Идет она на звук до тех пор, пока не увидела арфиста на ровном месте. Думает она, все обернулось к добру; и вслед за тем подходит к ней прекрасная женщина в красивом одеянии, и приветствует ее, и спрашивает ее имя. Дочь конунга сказала ей свое имя.

— Но почему бродишь ты в одиночестве? — спрашивает женщина. — И куда ты направляешься?

Дочь конунга отвечает:

— Я желала послушать ту игру арфы, что [все время] удаляется от меня, однако как тебя зовут?

— Мое имя Олимпия, — сказала женщина, — и живу я отсюда неподалеку. Вышла я тебе на встречу, ибо ты сейчас подпала под власть злых чар. Прислушайся к моему совету и выбрось вора из своей головы, и отправим мы ему замечательного посланца.

С ней рядом бежала борзая. Женщина взяла нить и обвязала ее вокруг шеи собаки, и превратилась она в подобие девицы. Женщина направила борзую вслед за вором, а сама накинула свою накидку на дочь конунга.

И вот приходит мастер арфистов домой в свою лесную хижину. А когда оборачивается он — кажется ему приближается девица. Он радушно встречает ее и думает то большая удача; берет ее за руку и целует ее всю дорогу, и приводит ее в свое жилище, и закрывает дверь.

[Дочь конунга и женщина] идут за ними следом, и говорит Олимпия, что им бы надо посмотреть, чем все закончится. Подходят они к хижине, и объясняет ей Олимпия, что это вор Квинталин, и пристрастился он таким образом заманивать в глушь много учтивых девиц.

И вот идет вор за стол и сажает госпожу рядом с собой. Она ест только ту еду, которую он кладет ей в рот. И проходит так их трапеза, и не проронила она ни слова, хотя во всем другом она с ним чрезвычайно мила. И затем направляется он к постели и велит госпоже ложится. Она слушается его и ложится к его ногам, и хочет потереться об них, но он неожиданно рывком затаскивает ее в постель рядом с собой, а она рычит в ответ и хватает его зубами за грудь. Он отталкивает ее и прыгает она на подпорку, и затем на поперечную балку, и потом прочь в окно. И только он ее и видел.

Олимпия идет домой в свой замок, а с ней вместе и дочь конунга, и раскрывает ей Олимпия кто она на самом деле. Дочь конунга просит сопровождать ее до корабля [отца], но та говорит что не смеет:

— Ибо я знаю, — сказала она, — что конунг уплывет раньше, чем мы до него доберемся. Но я ожидаю, что Квинталин вспомнит о тебе, хоть уже и поздно. Посему переждешь ты здесь ради моего воспитанника Самсона. Не хочу я чтоб «жено-вор» причинил тебе вред.

И так получилось, что она осталась там.

Сейчас следует поведать о Квинталине, что он весьма недоволен, как все обернулось, и жаждет мести. Однажды дева встала рано, и идет она к тому ручью, о котором уже говорилось, и моет [в нем] волосы. И слышит она опять игру арфы, и тотчас бежит она на эту коварную мелодию, и забывает совет ее благодетельницы. И чуть позже догоняет ее Олимпия, и сильно ругает ее, что она забрела так далеко одна.

— И смотри, чтоб это впредь не повторилось, — говорит она, — а вор все же получит должное вознаграждение.

Она привела с собой кошку и посылает ее тем же путем что и борзую. И вот радушно встречает [Квинталин] эту девицу, как и прежде, а она мяучит в ответ, и ему кажется, он понимает, что она говорит по-ирландски. И направляется он в свою лесную хижину, и усаживается за стол, а его госпожа сидит рядом с ним, и непрерывно что-то кричит, и глаз с него не сводит, но не понимает он этот [язык]. И вслед за тем идут они в кровать, и обнимает он свою «невесту» очень нежно. И когда они разделись, выбегает мышь из-под деревянной стены. И девица тотчас вскакивает и [прыгает] за мышью. А Квинталин [тянется] за ней и хватает ее за хвост, и тянет к себе в кровать, а она страшно шипит и выпускает когти прямо ему в лицо; и сжимает он руки, а затем выпускает кошку. И так остался навсегда ее хвост в полоску из-за синих пятен — следов от его пальцев.

Возвращаются они обратно в замок.
7. Самсон узнает об исчезновении дочери конунга и отправляется на ее поиски

Сейчас следует поведать о конунге Гарланте, что он обнаружил пропажу своей дочери. И ищут ее повсюду, но не находят ни ее, ни ту маленькую девочку, которая исчезла вместе с ней. И стоит там на якоре конунг долгое время. А когда прекратили люди поиски, отплывает конунг Гарлант назад в Ирландию, и кажется это ему большой потерей и всем, кто бы об этом ни узнал, но со временем затихает шум. Сидит конунг Гарлант в своем королевстве и проходит так некоторое время.

В то время был Самсон Прекрасный в долгом морском походе, и совершил множество подвигов и великое число набегов. И по прошествии трех зим прибывает он со своей дружиной в Ирландию. Приглашает его конунг Гарлант на подобающие пиры и веселится он на них от души. Однажды, когда они пили, молвил Самсон [обращаясь] к конунгу Гарланту:

— А где же госпожа Валентина, ваша дочь? Она — та самая дева, которую я очень сильно люблю, но почему не вышла она к нам украсить нашу компанию?

— Сударь Самсон, — говорит конунг, — не напоминай нам о нашем горе. Она исчезла в Бретании в лесной глуши во время охоты, и ничего не слышали мы о ней с тех, и никогда не оправимся мы от этой потери.

— Не знал я об этом до сих пор, — сказал Самсон. — А что, думают люди, послужило причиной [ее исчезновения]?

— Одни полагают, — говорит конунг, — что это злые духи околдовали ее. Другие думают, что дикие звери растерзали ее, или же она нечаянно утонула; и маленькая девочка, которая исчезла вместе с ней — та, что в тех краях прибилась к ней.

— Все может быть, — сказал Самсон, — но ради моей любви к ней отправлюсь я в Бретань и посмотрю, не смогу ли я узнать что-нибудь о ней.

Конунг сказал, что будет за это только благодарен.

И с попутным ветром отплыл Самсон из Ирландии со всем своим войском, получив добрые дары от конунга. И ничего не говорится о его приключениях прежде, чем он достиг Бретани, и не вошел в ту гавань, где правил ярл Финнлауг. И когда ярл узнал о [его прибытии], вышел он ему, как положено, на встречу, и пригласил его на великолепный пир. Принял Самсон его приглашение и гостил у ярла некоторое время.

Однажды Самсон спросил ярла о том, как произошло исчезновение дочери конунга Валентины, и нет ли у него каких-нибудь мыслей насчет того, что с ней приключилось. Но ярл сказал, что сего никто не знает. Самсон попросил ярла посоветовать ему с чего бы начать розыски. Но ярл сказал, что он не может ничего посоветовать.

— Однако, мне кажется наиболее разумным найти кого-нибудь из тех, кто живет в той лесной глуши, и взять его в спутники, ибо им очень хорошо известны все укрывища в лесной глуши. Одного человека знаю я из того леса. Его зовут Галинном. Он превосходный мельник и сведущ во многих вещах, но нельзя ему доверять. И если ты добьешься от него помощи, тогда, возможно, он хоть чем-нибудь тебе пригодится.

Сын конунга последовал этому совету и с продовольствием и с его людьми отправился в лес, и нашел тех обитателей, которые, как ему показалось, наверняка должны были знать местность, но не смогли они ничем ему помочь.

И наконец встречает он мельника Галинна; был тот на своей мельнице у потока воды, приводящего в движение мельничное колесо, и бежал поток на мельницу? ровно, но под ним самим был глубокий омут со стремительным водоворотом.

Галинн приветствует его и спрашивает кто он такой, а Самсон говорит ему правду:

— И потому я сюда пришел, что слышал, будто ты ведаешь много вещей, а я возобновил поиски Валентины, дочери конунга Гарланта, если только ее возможно разыскать либо живой, либо мертвой. Желал бы я заручиться в этом вашей поддержкой, чтоб ты отправился на поиски со мной. Предлагаю я тебе за это золото и серебро, и крепкую дружбу.

Галинн отвечает:

— Хорошо, как мне кажется, стать твоим другом, но думается мне, нет надежды ее найти. Полагают люди, что свирепый зверь растерзал ее, но я хочу присоединиться к тебе, такому молодцу, для того, чтоб тебе хоть чего-нибудь добиться, и чтоб я смог довести это дело до конца. И если она жива — надеюсь я, что мы выследим ее.

Самсон достает тогда кошель, и было в нем десять марок золотом, и обратился он к Галинну:

— Эту сумму хочу я дать тебе в залог дружбы. И если мы сможем разыскать дочь конунга — сделаю я тебя большим человеком.

Галинн отвечает:

— Большим кажется мне твое вознаграждение, но еще важнее твоя дружба, но, несмотря на то, что мы затеваем здесь, не знаю я, к чему это приведет. Однако если я присоединяюсь к тебе, то значит, нет ее в этом лесу, если мы ее здесь не найдем.

Во время их беседы стоял Самсон на мостике рядом с потоком воды, приводящим в движение мельничное колесо; и пожали они друг другу руки. И тут не успевает Самсон и глазом моргнуть, как схвачен он за обе ноги, и стащили его под поток. Вылезла оттуда женщина-тролль, и бессилен он против нее. И когда он тоже схватил ее руками — начали они бороться и опустились на дно, и понимает он, что она хочет прижать его ко дну. И сопротивляется он изо всех сил, и смог он снять с пояса нож, который Валентина, дочь конунга, подарила ему, и нацеливает он его в грудь [чудовища], и распарывает ей брюхо целиком так, что выпали внутренности: река под мельницей превратилась в сплошную кровь. Чувствует Самсон, что вот-вот захлебнется. Освободился он сейчас [от хватки чудовища] и нырнул под водоворот. Обнаруживает он там вход в какую-то пещеру и проползает вверх под скалой. Он настолько ослаб, что приходится ему там долго лежать, прежде чем он смог пошевелиться. И когда восстановил он свои силы — выжимает он свою одежду, а затем осматривает он пещеру и думает он что никогда не будет ей конца. И тут находит он еще пещеру с боку. Видит он там много добра и горы прекрасных дорогих вещей из золота и серебра. Превосходнейшая кровать была там с прекрасными занавесками и великолепным постельным бельем. И была там веревка между каркасом [кровати] с золотыми набалдашниками на концах. Там валялось много одежды. Видит он верхнее платье и накидку Валентины, дочери конунга. Также замечает он ее диадему, пояс и застежку-брошь. Он берет оттуда то, что ему приглянулось и следует затем до конца этой пещеры. Обнаруживает он каменную дверь. Она была прикрыта, но не заперта, и выбрался он оттуда наружу. Не знал он, в какую сторону ему идти.

И на третий день пути оттуда вышел он на проезжую дорогу. Добрался он [по ней] до людских жилищ. Там ему указали дорогу к ярлу Финнлаугу. Ярл принял его с распростертыми объятиями и спросил как его дела. Он поведал ему обо всем точно и показал ему драгоценности, и решили они, что вероятнее всего она мертва.

Несколько позже плывет Самсон в Ирландию, встречается с конунгом Гарлантом и рассказывает ему о своих приключениях, и показывает ему драгоценности, и сошлись они на том, что она мертва. Гостил Самсон там некоторое время.

А когда продолжил он свой путь — поплыл он в Англию. Радушно встретил его отец и рассказал [Самсон] ему о своих приключениях. Он сильно прославился этим своим путешествием. Остался он со своим отцом.
8. Помолвка Самсона с Ингиной, дочерью ярла Финнлауга

Однажды беседовали между собой отец и сын. Сын конунга обратился к отцу:

— Пришло время, батюшка, — сказал он, — что пристало мне жениться и нуждаюсь я в вашем совете.

— Очень хорошо, — говорит конунг. — Может, ты видел много прекрасных дам, и, может, ты сам знаешь, где искать [невесту].

— Много девиц я повидал, — говорит сын конунга, — но ни одна из них не показалась мне лучше чем Валентина, или чем, затем, Ингина, дочь ярла Финнлауга из Бретани.

Конунг сказал, что слышал о ней хорошее.

— Но не буду я ломать себе голову, если ты хочешь посоветоваться только относительно дочери ярла, но не более. Не нуждаешься ты в этом деле ни в моей помощи, ни в деньгах, ни в поддержке.

Так закончился их разговор.

Весной готовит Самсон свои корабли и свою дружину, и отбывает из Англии, и занимается морскими набегами в течении лета.

И в конце лета плывет он в Бретань и устанавливает палатки на берегу. Ярл принимает его с распростертыми объятьями и приглашает его у них остановиться, а Самсон отвечает, что в этом от [ярла] многое зависит — пожелает ли он выдать за него свою дочь, госпожу Ингину.

— Я полагаю, — говорит ярл, — что лучшего мужа ей не сыскать.

И с легкостью добился он этого от ярла, хотя притворился тот, что хочет услышать ее ответ.

Велел затем ярл позвать свою дочь, и говорит ей свое решение, и спрашивает, какой ответ она даст. Она помолчала некоторое время и затем молвила:

— Не по сердцу придется вам мой ответ, ибо я проявлю неохоту в этом деле, несмотря на то, что не стала бы я выбирать другого, если б на то была моя воля. Но сердце говорит мне, что не выпадет мне чужая удача. Или же вы вполне уверены в том, что Валентина, дочь конунга, мертва?

Сын конунга говорит, чтоб не тревожилась она об этом.

— Я не собираюсь, — говорит девица, — стоять на пути ни вашего, ни ее процветания или счастья, однако не хочу и противиться желанию батюшки.

И как бы то ни было, а заканчивается все тем, что Самсон помолвлен с Ингиной, и решено сыграть свадьбу следующим летом. Вскоре сын конунга отбыл в Ирландию и гостил ту зиму у конунга Гарланта. А по весне готовится он [отплыть] в Англию и приглашает конунга Гарланта на свою свадьбу, и договаривается, где им встретиться. Конунг обещает быть. Плывет Самсон в Англию и встречается со своим отцом, и рассказывает ему о своем выборе жены, и просит его приплыть на свадьбу. Конунг обещает это. Начинаются сейчас великие приготовления и люди тщательно подготавливают корабли и достойное вооружение, и прекрасно-одетую свиту, и превосходные одеяния. И когда они готовы — плывут они в Бретань, но не входят в гавань, как и было задумано, и было оттуда [куда они пристали] два дня пути до того града, где жил ярл Финнлауг. Туда же прибывает конунг Гарлант со всей своей дружиной и происходит между ними радостная встреча. Ярл Финнлауг получает вести об их прибытии и скачет им навстречу со своей дружиной, и велит гнать им навстречу табун верховых лошадей. Радушно приветствуют они друг друга. Однако поскольку оставалась неделя до [назначенного дня] свадьбы, пожелали они жить покуда в своих палатках; и это вполне устраивает ярла. Сейчас развлекаются они всеми доступными способами, тавлеями и турнирами, стрельбой [из лука] и фехтованием; и иногда выезжают они в лес [на охоту], чтоб развлечь себя.
9. Квинталин и Грелант объединяются, чтоб отомстить Самсону

Сейчас следует поведать о Квинталине Жено-воре, о том, что недоволен он своим положением и полагает, что [он] сильно опозорен. Встречается он со своим отцом и говорит ему, что жаждет мести. А Галинн рассказывает ему о своем разговоре с Самсоном, и говорит, что думает, что мать Квинталина убила его: «и отправимся мы сейчас к ней, и вместе придумаем что-нибудь».

Идут они в пещеру и не находят ее там, и подозревают, что ее убил Самсон.

— Что делать? — вопрошает Квинталин.

Галинн и говорит:

— Здесь неподалеку есть один камень в лесу. Там [внутри него] правит хитрый карлик-дверг, которого зовут Грелантом. И если ты его пересилишь — посоветует он тебе как добраться до Валентины, дочери конунга.

Возвращается Галинн на свою мельницу, а Квинталин подстерегает карлика-дверга. И однажды смог Квинталин разглядеть карлика-дверга издалека [когда тот вышел из] камня, и хватает его, и угрожает ему смертью. Карлик-дверг молвил:

— Мало для тебя чести, если ты переломаешь во мне все мои маленькие кости. Лучше позволь мне выкупить мою жизнь и помочь тебе совершить нечто действительно достойное и полезное.

Квинталин отвечает:

— Тогда поможешь ты мне овладеть госпожой Валентиной, и скажешь, Самсон ли Прекрасный убил мою мать, и жив ли он до сих пор?

Карлик-дверг молвил:

— Конечно, он жив, и это он убил твою мать. И помолвлен он с дочерью ярла Финнлауга, и [уже] назначен день свадьбы. И поскольку речь идет о моей хитрости, не уверен, смогу ли я пересилить Олимпию, и придется мне долго подстерегать их обеих. Тем не менее, соглашусь я на это скорее, чем лишусь моего камня. Затем поклялся карлик-дверг в этом, и расстались они.

Карлик-дверг сделал телегу с удивительным искусством и с навесом, и мог вести ее за собой. В телеге была устроена постель и запасы. Подстерегает он затем дочь конунга, а Квинталин встречается со своим отцом и рассказывает, что произошло и что Самсон пожалует в их землю. И ближе к свадьбе объединяются они, чтоб отомстить Самсону, когда он прибудет в их край, и вырывают большую западню в том месте, где, они полагают, он будет ехать, и ставят рядом капкан [проволочные силки].

Когда до [свадебного] пира оставалось четыре дня, поскакали в лес на охоту все хёвдинги с большой свитой, и посылают в град огромное количество дичи из той, что они наловили за день. Самсон видит прекрасного оленя на лесной поляне, настолько дивного, что никогда не видел он ему подобного. Кажется ему, словно лучатся светом его рога. Захотелось ему очень сильно изловить этого оленя, и скачет он долго, и оторвался от своей свиты, и не знают они, что с ним приключилось. А этот олень настолько быстр, что остается только дивиться. Выходят они на ровную землю. Пришпоривает Самсон коня. Но прежде чем достигает он поляны — падает его конь в [вырытую] западню и ломает себе шею. Самсон выпрыгивает из ямы. Но попадает он в капкан, и накрепко зажимает тот его ноги. И вслед за тем видит [Самсон] как выходит из леса какой-то отвратительный карлик-дверг, и катит за собой позолоченную телегу; и не знает Самсон, что в ней было. И тогда исчезает олень. Карлик-дверг словно не слышит, как зовет его Самсон, и исчезает он в лесу, а зубьев капкана так много, что стоит Самсону освободиться от одних — тут же попадает он в другие. И затем появляется на поляне некий малец, который скачет на осленке. Окликнул он [Самсона] и молвит:

— Добрый человек, не проходил ли здесь кто недавно?

Самсон отвечает:

— Совсем недавно проходил здесь один карлик-дверг, и катил телегу на колесах. Однако не знаю я, что в ней было.

— Хорошо, — говорит паренек, — то был мой хозяин, и вез госпожу Валентину, дочь конунга Гарланта. Ищет она своего возлюбленного по имени Самсон Прекрасный.

— Добрый друг, — сказал сын конунга, — он самый я и есть, но мои ноги капкан зажал настолько, что не могу я двинуться с места. Скорей скачи за ними и вели ей быстрее прийти сюда. И за это отдам я тебе мой щит.

— Дай мне что-нибудь, что она сможет узнать, — говорит паренек.

Сын конунга вытаскивает золотое кольцо и дает ему.

— Иди сейчас, — говорит Самсон, — и поскорей возвращайся.

Паренек ускакал тут же в лес, а Самсон не отнял у него осленка потому, что тот был слишком мал.

Сейчас самое время поведать о Валентине, о том, что однажды утром встала она рано, идет по саду и видит телегу. Не видела она прежде ничего подобного. Она направляется к телеге, и залезает в нее, и немедленно сон смежает ей веки. Карлик-дверг тут же отправляется в путь. Олимпия еще спала. В тот же самый день Самсон разлучился со своей свитой и заблудился благодаря тем трюкам, которые [Квинталин с Галинном] подготовили, и о которых уже написано.

Сейчас надобно вернуться к Самсону. Ему кажется, что паренек слишком медлит. Видит он, что человек вышел на поляну. Узнает он в нем Галинна, и мило приветствуют они друг друга.

— Милый друг, — сказал Галинн, — почему сидишь ты здесь совершенно один?

— Я попал в беду, ибо ноги мои повреждены капканом, — сказал Самсон.

— Тем не менее, сейчас не время медлить, — говорит Галинн. — Один безобразный и отвратительный карлик-дверг везет твою возлюбленную по лесу и сейчас самое время догнать ее.

— Добрый друг, — говорит Самсон, — многое зависит от того, какую помощь ты сейчас готов оказать мне.

Галинн отвечает:

— Я собирался помочь тебе так, чтоб для тебя все закончилось хорошо. И одолжи мне свой меч — убью я этого скверного карлика-дверга. Жди меня здесь.

— Небывалое доверие оказываю я тебе, — говорит Самсон, — ибо одолжу я тебе мой меч.

— Все равно не отважусь я погнаться за карликом-двергом без оружия, — говорит Галинн, — и помню я о чем мы с тобой беседовали. Однако никогда не сможем мы ее назад вернуть, если этот карлик-дверг войдет с ней в камень.

Затем отдает Самсон ему свой меч и просит его спешить в погоню. А тот обнадеживает его и отправляется в лес. Самсон же остается на том же месте и без оружия.

Несколько позже видит Самсон, что двое людей выезжают на поляну во всеоружии, и узнает он в одном из них Галинна. Другой же был Квинталин Жено-вор. Тотчас он обращается к Самсону и молвит:

— На свою беду пришел ты сюда сам. Ты убил мою мать и разграбил мое добро. А сейчас я убью тебя и заберу твою возлюбленную.

Затем спрыгивают они оба с лошадей и обнажают мечи; а у Самсона нет щита, и молвил он:

— Милый друг, Галинн, отдай мне мой меч.

Галинн и говорит:

— Этот меч не уйдет от тебя дальше, чем твоя рубаха.

И рубят они вдвоем одновременно, и Галинн оказался быстрее. Самсон отпрянул от удара и был ранен в лопатку, а меч отлетел. Тогда схватил он Галинна и развернул его под удар Квинталина. Этот удар пришелся на переднюю часть шлема и [отрубил] нижнюю часть шлема, закрывающую нос и все лицо Галинна, так что рухнул он замертво в траву. А Самсон вырвался из капкана, схватил свой меч и нанес удар Квинталину, и расколол его щит вдоль целиком, и [отрубил] от него три пальца с ноги. Побежал тогда «жено-вор», и вскочил на свою лошадь. Но Самсон устремился за ним вслед, и преследует он его, пока не приблизились они к одной долине. А в конце нее зиял [вход в] ту пещеру, где Самсон уже побывал, когда он убил «гидью» [чудовище]. Вор устремился в пещеру, а Самсон рубанул ему вдогонку и ранил ему обе ягодицы, и разрубил пополам лошадь позади него, и седло. И так расстались они в этот раз.
10. Самсон находит Валентину. Свадьба Гарланта и Ингины

Самсон возвращается в долину. Замечает он, что стоит там та позолоченная телега, которую он уже видел. Рядом видит он, как карлик-дверг и некая женщина борются не на жизнь, а на смерть. Самсон спешит к тому месту с обнаженным мечом. И когда карлик-дверг видит это — возопил он во весь голос:

— Господин Самсон, не убивайте меня! Я буду вам служить верой и правдой, и не по своей воле творил я против вас козни. Я все исправлю, о, ты, добрая женщина, помоги мне!

Сейчас узнает Самсон свою воспитательницу, и подходит к ней, и приветствуют они друг друга радостно. Она подводит карлика-дверга к Самсону и молвит:

— Даруй этому карлику-двергу жизнь, и отдай его мне, и может он нам еще пригодиться.

— Вам больше пристало решать [касательно] его жизни, — сказал Самсон. Идут они к телеге. Там внутри спит Валентина, и не знает она, что вокруг происходит. Олимпия разбудила ее и молвила:

— Смотри, как мало понадобилось для того, чтоб тебя изловить.

А она отвечает:

— Где я? Эту телегу видела я поутру, и залезла я в нее, и заснула тотчас.

— Ну-ка, посмотри, кто тут рядом, — говорит Олимпия.

Затем поднимается она из телеги, и видит Самсона, и он ее узнает, обращаются они друг к другу с приветствиями от самого сердца и нежностью; и долго длились их поцелуи, и не меньше тысячи раз один поцеловал другого.

Олимпия говорит:

— Сударь мой, Самсон, — говорит она, — как обстояли ваши дела? Или же все далось вам также легко?

Самсон начал рассказ и поведал, как паренек хитростью лишил его щита, а Галинн меча, и каким образом произошла стычка, и как много было зубьев у капкана возле леса на поляне: «и не все они отстали от моих ног».

— Я знаю, — говорит Олимпия, — что скверный вор Квинталин заманил тебя так же, как его мать заманила вашу возлюбленную и обманом выманила все ее вещи. И тем не менее, стала бы [Валентина] еще больше опозорена, если бы она оказалась одной [из этих вещей]. Казалось [Квинталину] что это она была, когда [на самом деле] к нему прибегали собака и кошка; и после того, этот скверный вор, подстерегал ее, чтоб завлечь [к себе], и принудил этого карлика-дверга помогать ему.

Самсон спросил, собирается ли карлик-дверг исправить то, что он испортил своими кознями, и он сказал, что охотно все исправит.

— Пойдем тогда к пещере, [в которой укрылся] Квинталин, и ты приведешь его в мои руки, — сказал Самсон.

— Мне это не под силу, — сказал карлик-дверг, — ибо туда никто не может войти из-за могучих чар.

Затем поклялся он быть верным Самсону.

Олимпия молвила:

— Было бы разумным отправиться в наш замок.

Они так и поступают, и лечит Олимпия Самсона.

Сейчас стоит вернуться к тому моменту, когда конунг Артус и его люди потеряли Самсона и ищут его. И когда добрались они до той поляны в лесу, замечают они его одежду и его самого мертвого, но лица его они признать не могут, ибо оно было срублено, и считают все это большой утратой. Никто не знает причины [произошедшего]. Прибыл туда ярл Финнлауг, и посчитал он это наибольшим бедствием, и говорит, что вор Квинталин и его отец были причиной того. Перевезли они тело домой, и устроили приличествующие похороны, и оплакивали его [смерть]. Однако невеста не очень убивалась. Многим это показалось странным. Тогда пир превратился в поминки, и начались торжественность и развлечение. И на пятый день этого пира попросил конунг Гарлант слова и молвил:

— Я желаю услышать, ярл Финнлауг, что вы ответите мне на то, если я попрошу руки вашей дочери госпожи Ингины, которая из-за тяжкого телесного ранения лишилась своего жениха, что мы бы желали золотом искупить, если б возможно было. Взамен предлагаю я себя и свое королевство.

Ярл молвил:

— Хорошо сказано.

Но говорит, что желает выслушать ответ дочери.

Тогда ее позвали и сказали об этом предложении.

Она молвила:

— Странным кажется мне, насколько оказался недолог век Самсона, и [уже] другой просит моей [руки] и сердца. Но не придутся вам по вкусу мои слова о том, что я не жажду этого брака, хотя долгое время мое сердце предчувствовало, что моя судьба будет более связана с Ирландией, чем с Англией. И соглашаюсь я с решением моего отца относительно этой свадьбы.

Однако, чтобы ни говорили, закончилось все тем, что конунг Гарлант обручился с Ингиной, и поминки превратились в [шумную] свадьбу; и не было там недостатка ни в веселье, ни в радости или в каком-либо виде увеселенья. Прошла так неделя, и отправился конунг Гарлант в постель со своей невестой Ингиной, а хёвдинги получили достойные дары.
11. Самсон возвращается с госпожой Валентиной

Однажды утром говорит Олимпия Самсону:

— Вещи приняли такой оборот, — сказала она, — что пора нам разузнать, как там поживают [наши] хёвдинги. Горюют ли они из-за вашего исчезновения.

Самсон говорит, что [мол] ей видней.

Отправляются они в путь, и карлик-дверг Грелант с ними. Тем самым утром ярл Финнлауг и хёвдинги [развлекаются] на игорном поле. Появляются там Самсон Прекрасный с госпожой Валентиной, Олимпия с карликом-двергом, и все считают это чудом. Конунг Артус встречает сына с распростертыми объятиями и спрашивает, как так произошло. И Самсон объясняет все обстоятельства, которые его задержали. Тогда подходит конунг Гарлант к Самсону и молвит:

— Многое случилось совсем по-другому, чем было задумано, и не поступили бы мы так, если б знали, что вы живы. Если вы чувствуете себя оскорбленным этим, желаю я, чтоб для вас не была запятнана [этим происшествием] моя честь.

— Вполне я верю, — говорит Самсон, — что вы поступили так не по злому умыслу, и не пострадает от этого ваша честь, [особенно], если вы не откажитесь выдать за меня госпожу Валентину, вашу дочь.

И конунг Гарлант сказал, что то ему по сердцу, и [согласилась сама] госпожа Валентина. Помолвлена Валентина с Самсоном. Но до свадьбы ждать им еще до следующего лета. Закончили они свои празднества, и все получили достойные дары, и расстались все добрыми друзьями. Отбыл конунг Гарлант в Ирландию со своей [молодой] женой.
12. Квинталин пойман

Остался там Самсон и говорит карлику-двергу Греланту:

— Я хочу, — сказал он, — чтоб ты помог мне отомстить за мой позор вору Квинталину.

Карлик-дверг говорит:

— Если вы выгоните его из пещеры наружу, тогда смогу я его изловить, но никто не может войти в пещеру.

Самсон отправился к тому водопаду, рядом с которым стояла мельница; однако другие последовали за карликом-двергом. Ныряет Самсон под водопад и добирается до передней части пещеры. Вооружается он и находит вора, а тот от него убегает. Самсон преследует его до выхода из пещеры, но не может его поймать. Захлопнул Квинталин [за собой] каменную дверь так, что закрылась она на замок. Но когда собрался он улизнуть — застрял он прочно в капкане, который там поставил карлик-дверг. Затем появляются Олимпия с карликом-двергом и с другими людьми, и хватают Квинталина, и приводят его к ярлу Финнлаугу, а Самсон забирает все сокровища из пещеры. Все дивятся, сколько сокровищ у Квинталина. Квинталин умоляет Олимпию пощадить его, а она говорит, что будет трудно уберечь его. Затем Самсон обращается к Квинталину:

— Поскольку ты сейчас в моей власти, осуществится пословица «не рой другому яму — сам в нее попадешь». Буду я, Квинталин, мучить тебя многими способами, а затем убью.

Квинталин говорит:

— Мало прибавит вам это чести, хоть и убьете вы меня. Однако могу я возместить вам все таким образом, что вам будет больше чести от того.

— Не хочу я обменивать твою жизнь на то, что ты украдешь для меня, — говорит Самсон.

Тогда замечает Олимпия:

— Сударь мой, Самсон, правильно будет послать его в одно путешествие, чтоб он добыл одну добрую вещь, рискуя при этом жизнью.

— Куда мы его пошлем [в таком случае]? — спрашивает Самсон.

Она обращается к Квинталину:

— Клянись, — говорит она, — что ты не улизнешь при этом.

Он поклялся, в чем его просили.

Олимпия молвила:

— Ты пойдешь и добудешь прекрасную вельветовую [хлопковую] ткань, которую четыре эльфы соткали за восемнадцать зим; туда, где солнце сияет под землей, куда оно идет когда [стоит] наиболее высоко в летнее время. И не сомкнули они глаз в течение [всего] этого времени. Вместе с тем добудешь ты две других добрых вещи ей под стать.

— Это будет очень трудно сделать, — говорит Квинталин, — хотя возможно этого добиться, если ты отправишь вместе со мной карлика-дверга.

Здесь прервемся мы сейчас.
13. Как располагались земли на Севере

Здесь начинается другая часть саги, и говорится, что конунга звали Годмундом. Он правил на востоке Глайси-веллира. Это восточнее перед Риса-ландом. Риса-ланд располагается к востоку и северу от «Восточного Пути» и оттуда на северо-восток. Затем располагается земля под названием Ётун-хеймар и живут там тролли и злые духи, и оттуда до незаселенной Гренландии лежит земля, которая называется Свальбарди. Ее населяют различные народы. Там обитают те, что доживают до двухсот зим, но редко рождаются у них дети. Другой народ можно назвать людьми, однако они обладают глупой чертой, которая зовется смышленостью горных жителей.

Один мыс далеко вдается в океан и на нем живет народ, который называют Маленькими Девами. Они не становятся старше пятнадцати зим и рожают детей, когда им семь зим. Злые духи настолько сильны в Ётун-хеймаре и так их там много, что если люди обмолвятся [в сердцах], чтоб что-нибудь тролли побрали — тотчас приходят они и забирают это.
14. Сигурд Годмундар-сон рожден

Говорят, что однажды конунг Годмунд с Глайси-веллир отправился на север в Ётун-хейм, и воевал с ётунами, и причинил им большое разорение. Ётуны напали на него большим войском, и тогда отступил конунг, [и увел ладьи] в океан. В один прекрасный день подплывают они к Земле Маленьких Дев и пристают к берегу. Высадились повара на землю, чтоб приготовить еду, и встречают на побережье трех обитательниц [этого края], и одна из них была чрезвычайно прекрасна.

— Посмотрите, — говорит один из них, — никогда не видел я девы прекраснее. Давайте доставим ее к конунгу.

Она отвечает:

— Чтоб было пусто той деве, от которой ты рожден за то, что ты называешь меня девой, [меня —] вдову восьми зим, которая дважды была замужем. И что за птица тот, кого ты называешь конунгом?

— Он такой же человек, как и мы, — говорит парень, — и пойдешь ты с нами.

Они идут к конунгу, и показывают ему эту женщину, и она понравилась конунгу, и отправляется он с нею в постель. Провел ту зиму конунг в Земле Маленьких Дев, а по весне уплыл он оттуда, и забрал женщину с собой. Она была беременна. Плыли они не долго, когда захворала она и родила мальчика, большого и красивого, но болезнь свела ее в могилу. Думает конунг, что ему делать, ибо был тогда закон, что если конунг или другой мужчина имеет ребенка вне брака — должен он лишиться своего имущества и королевства, а его старший [законный] сын все это принять и стать конунгом, а [внебрачный] ребенок должен стать рабом, а также все его потомство. Решается конунг Годмунд на то, что он велит своим рабам снести ребенка на берег и сделать так, чтоб он не навлек на него позора. Они относят ребенка в горы, и заворачивают его в льняную ткань, и оставляют рядом золотое кольцо, и кладут ребенка между камней, и суют ему в рот соску, а затем кладут плоскую каменную плиту сверху поперек на камни. Возвращаются они на корабль, и плывет конунг Годмунд назад в свое королевство, и никому не говорит [о происшедшем].

Вскоре после того, как рабы оставили ребенка [в горах] натыкается на него один старик, который жил там неподалеку. Его звали Кроком, а его старуху — Креклой. Они были богаты и глуповаты и обладали смышленостью горных жителей.

Однажды отправился Крок в лес наловить куропаток. Он слышит детский плач и находит ребенка с теми вещами, которые оставили рабы. Подбирает он все и приносит его старухе. Рады они, так как у них не было детей. Они назвали младенца Сигурдом из-за соски, и усыновили его. Рос он у них и быстро стал на диво могучим. Не слушался он их, ибо старик побаивался его. У них была одна ценность, которой они дорожили больше всего: это был баран. Его шерсть была такой длинной, что волочилась [по земле]. Шерсть была всех оттенков, золота и шелка, материала и цвета. Он сбрасывал свое «руно» трижды в год.
15. О воровстве эльф и одеянии Сигурда

В то время правил в Ётун-хейме конунг по имени Скримнир. Он был турсом, и все же служили ему все ётуны, а множество других [народов] были его данниками. Крок и Крекла платили ему дань каждый год руном своего барана. Жил турс по имени Крапи. У него было четыре дочери. Они были искусные ткачихи, но у них не было достаточно материала для работ. Они повадились похищать шерсть у конунга Скримнира. Не знал он, в чем причина [ее исчезновения]. Одной ночью услышал конунг шум на чердаке там, где была шерсть. Идет он туда и видит там четырех эльф, и уже приготовили они для себя тюки с его данью. Конунг хватает их и интересуется, почему они расхищают его добро, а они предложили выкуп. Договорились они, что заберут с собой то, что они приготовили и соткут конунгу из этого разноцветную накидку со многими [чудесными] свойствами, и не будут они спать, пока ее не закончат.

Сигурд растет подле Крока и Креклы. Ему нечего было носить. Сделали ему тогу из верблюжьей шерсти, которая была соткана как постельное покрывало, сандалии на босу ногу из лохматой лисьей шкуры; и [оружием ему служила] дубина в руке. Так проходит время, покуда не исполнилось ему пятнадцать зим.
16. Сигурд дарит конунгу чудесного барана

Однажды случилось так, что старухе надо было напоить своего барана. Тот был пугливым и сбил старуху с ног. Она обругала его и пожелала [в сердцах], чтоб тролли его побрали. Сигурд молвил:

— Совершаешь ты глупость, когда отдаешь троллям самое свое большое сокровище.

— Никогда теперь не смогу я его себе возвратить, — говорит она.

— Не пристало ничтожным троллям владеть таким превосходным сокровищем, — говорит Сигурд. — Лучше подарю я его конунгу.

— В этом случае ты не вернешься [живым], — говорит старуха.

— Это как повезет, — говорит он.

Затем берет он барана и долго идет прежде, чем нападает на него толпа троллей, и требуют они барана. Но он отвечает что [баран] принадлежит конунгу, и отбился он от них. Он идет до тех пор, пока не встречает какую-то старуху: она горько плачет. Сигурд спрашивает ее в чем дело. Она отвечает:

— Я поссорилась с моим стариком и пожелала, чтоб все тролли побрали его, и они тотчас забрали его. И щедро бы я тебя вознаградила, если б ты смог его мне вернуть.

Сигурд молвил:

— Могу ли я доверить тебе постеречь этого барана?

Она отвечает, что это рискованно.

Затем он поспешил в путь и пришел в одну пещеру в скалах. Там внутри были четыре эльфы. Они привязали человека за ноги к одной поперечной балке и раскачивали его промеж собой так, что он ударялся об скалу, и приговаривали они при этом:

— Трусливый враг, ты не из нашей земли!

Сигурд убил этих эльф своей дубиной и принес старухе ее старика полуживого. Оставил он у них много сокровищ, которые он добыл в пещере. Забирает он барана и идет своим путем, и просят они его навестить их, когда он будет возвращаться.

Вечером первого дня йоля приходит Сигурд туда, где правил конунг Скримнир. Он входит в пещеру и усаживается рядом с выходом. Затем он видит, что мужчина входит в пещеру, [подходит] к конунгу, и приветствует его, и достает изукрашенный золотом ларец. Оттуда извлекает он накидку. То было настолько превосходное сокровище, что ничего не было лучше ее. Он отдает ее конунгу и говорит, что его дочери послали [накидку] ему. Конунг берет ее и спрашивает, почему они сами не пришли. А он отвечает, что они получили для себя новую добычу: «и собираются встретиться с вами на восьмой день йоля. Я же покуда пойду домой, — и вернусь позже с моими дочерьми, — и возьму свою долю того барана, которого Крекла отдала мне и всем троллям».

— Быстро это с ней произошло, — говорит конунг Скримнир, — но не пристало ничтожным троллям им владеть.

— Ваша правда, — говорит Крапи.

Отправился он затем прочь. И когда он подошел к выходу из пещеры, наткнулся он на Сигурда с бараном. Крапи молвил:

— Желаю я тебе добра, Сигурд, за то, что ты сократил для меня дорогу. Я только что собрался забрать барана, которого старуха мне отдала.

— Никоим образом, — сказал Сигурд, — не отдала она его тебе, ибо он принадлежит конунгу.

— Заткнись, оборванец, — сказал Крапи и вцепился в барана.

Но Сигурд ударил его посохом так сильно, что его башка треснула, и вылетели из нее оба глаза, и упал он замертво на пол, и случился [от того] страшный грохот. Те, кто были в пещере, поспешили к двери и видят, что там стоит Сигурд. Скримнир спросил, что за шум был у выхода из пещеры. А они отвечают, что сюда пришел какой-то ребенок: «и идет с великим сокровищем, и не видели мы никогда, чтоб кто-нибудь полз подобно ему, но мы думаем, что это он убил Крапи».

Скримнир велит позвать Сигурда к себе; так и делают. Сигурд предстал пред конунгом, и не было слышно много приветствий. Он молвил [обращаясь к] конунгу:

— Вот баран, которого моя приемная мать отдала всем троллям, но мне кажется, что он больше подходит для тебя. А в дверях в пещеру наткнулся на меня один скверный грубиян и хотел забрать у меня барана, но я ударил его моим посохом, и не знаю я, причинил ли я ему этим боль, ибо он не встает; и держите сейчас этого барана.

Конунг молвил:

— Благодарю, и вероятно, что тебе еще будет удача. Ты не низкорожденный, ибо Годмунд, конунг Глайси-веллира, твой отец.

Затем велел Скримнир принести ему приличную одежду, да расчесать его волосы; и усадил на трон рядом с собой, и показался он [всем] сразу совсем другим человеком. Оставался он там весь йоль и выучился быстро обычаям ётунов.
17. Сигурд готовится к встрече со своим отцом

На восьмой день йоля спрашивает конунг Сигурда, что тот намерен делать дальше, а Сигурд говорит, что послушается в том его совета.

— Мне кажется разумным, — сказал конунг, — поскольку ты сын конунга Годмунда, что тебе следовало бы разыскать его и узнать, не хочет ли он признать себя твоим отцом. Дам я тебе корабль и дружину.

Сигурд сказал, что того же сильно желает: «хотя сначала повидаюсь я с моей приемной матерью. Вернусь я [сюда] к середине зимы».

И ушел тогда оттуда Сигурд, и расстались они друзьями. Приходит Сигурд к той старухе, которой он принес назад ее мужа. Ее звали Гнод, а ее старика — Критом. Они радушно встретили его и спросили, как прошло его путешествие. Он отвечает, что доволен, и говорит, что должен послушаться ее совета. Гнод сказала, что, мол, хорошо.

— Здесь есть хорошая гавань, и пристань сюда, когда будешь возвращаться от Крока и Креклы, и тогда узнаешь, смогу ли я вознаградить тебя чем-нибудь за твою услугу.

Затем встречается Сигурд со своей приемной матерью и принимает она его с распростертыми объятиями. Он поведал ей о своих приключениях и сказал, что желает повидать своего отца, а она отвечает, что с радостью ему в этом поможет. И когда Сигурд приготовился в путь, проводили его старик со старухой до моря, и обнаруживают груду ложек. Старуха вытаскивает оттуда корабль, в котором может поместиться только один человек, настолько прекрасный, что [на него] словно на золото смотришь.

— Этот корабль я даю тебе, Сигурд, — говорит старуха, — и всегда для него [дует] попутный ветер, когда поднят на нем парус, куда бы [ты] не направлялся. Невозможно его перегрузить.

Она берет корабельные снасти, и устанавливают Крок и Крекла мачту. Она достает затем бочонок, в нем было хорошее вино, и дает его Сигурду, и велит ему никогда не опорожнять его до дна: «и всегда будет он полным». Затем дала она ему то золотое кольцо, с которым он был найден.

Плывет Сигурд до тех пор, покуда не встречается он с Гнод, и отдает она ему его сокровища, [которые он добыл в пещере,] и на прощанье подарила ему Гнод посох, и сказала, что не будет нуждаться ни в деньгах, ни в силе тот, кто этим посохом владеет.

Плывет Сигурд и встречается с конунгом Скримниром, и предлагает Скримнир ему у себя погостить. Сигурд говорит, что хочет [сначала] найти своего отца и узнать, как тот его примет или какое даст ему возмещение. Сркимнир говорит, что ему [Сигурду] решать, и провожает его до корабля, и дает ему средств и дружину, и на прощанье дарит ему изукрашенный золотом меч и чудесную накидку, которую эльфы соткали. У нее было множество свойств. Она изобличала неверных жен, если те были виновны в прелюбодеяниях пред своими мужьями, или же девиц на выданье, которые недостойно женихов дожидались, о чем позже будет поведано. Расстались они со Скримниром добрыми друзьями, и сказал он Сигурду позвать его по имени, если тот [Сигурд] в беду попадет.
18. Сигурд встречается со своим отцом

Затем уплывает Сигурд из Ётун-хеймара с этими чудесными сокровищами. Летом он занимался набегами и совершил множество подвигов. И всегда, когда он попадал в какую-нибудь беду или неприятность, призывал он конунга Скримнира [по имени], и приходил тот ему всегда на помощь, и словно все само собой [в пользу Сигурда] заканчивалось.

Осенью прибывает он в Глайси-веллир к конунгу Годмунду. Он предстает пред конунгом и приветствует его. Конунг принимает его приветствия и спрашивает кто он такой, а он говорит, что его имя Сигурд: «и у меня к тебе дело с этим связанное». Затем протягивает он конунгу то золотое кольцо, с которым он был найден и молвил:

— Помнишь, где ты расстался с этим кольцом?

Кровь бросилась в лицо конунгу на это, и он молвил, когда посмотрел на Сигурда:

— Кажется, я понимаю смысл этого дела. Однако откуда ты это взял?

— То сказала мне моя приемная мать Крекла, — говорит Сигурд. — Хочу я сейчас знать, как ты поступишь.

Конунг молвил:

— Пользуйся здесь свободно чем хочешь, и добро пожаловать к нам. Поступлю я с тобой хорошо.

Сигурд согласился и остался на зиму у конунга. Конунг хорошо с ним поступал и посадил его вторым после себя. Многие дивились, что конунг так много печется о чужестранце и так носится с ним, и завидовали Сигурду, но менее всего сплетничали о том, что был он большинством любим.

Весной спросил конунг, что он думает ему более всего подходит, и чем бы он хотел заняться.

— Я хочу, чтоб ты помог мне, — сказал Сигурд, — и хочу я отправиться в морские набеги.

Конунг говорит, что это хорошее решение, и дает ему корабли и дружину. И пошел Сигурд викингом, и разорял Бьярма-ланд, Кирья-ланд и Сма-лёнд, и подчинил себе [все] эти земли.

Хареком звали конунга Бьярма-ланда. У него была дочь по имени Оддню. Ее руки просил Сигурд, и выдали ее за него, и жил он там [поэтому] чаще всего.
19. О Сигурде и отце и сыне Скримнире и Гейррёде

Одним летом подготовил Сигурд свое войско и захотел встретиться с конунгом Годмундом, своим отцом. Однако прежде, чем он отплыл из своего жилища в Бьярма-ланде, захворала Оддню, и эта болезнь свела ее в могилу, и остался у них сын, которого звали Ульвхединном. Он вырос у конунга Харека. Он стал великим воином. Впоследствии его прозвали Ульвхединном Одноруким. О нем рассказывается в саге о Сигурде Кольце, отце Рагнара Лохматые Штаны.

Сигурд прибыл в Глайси-веллир. Годмунд радушно встретил его и спросил, что он собирается делать. А он отвечает, что хочет отправиться в Риса-ланд и встретиться со Скримниром, его приемным отцом, и говорит, что сейчас он вдовец: «а у Скримнира есть дочь, по имени Герд, от дочери ярла Агди из Гнипар-ланда. И она прекрасная девица более похожая на свою мать, чем на отца»; и спрашивает своего отца, что он думает об этом. А тот говорит, что это неблагоразумно: «хотя полагаешь ты, что Скримнир не захочет, чтоб ты стал конунгом Ётун-хеймара, но выдаст за тебя свою дочь — не доверяй ему, ибо турсы ревнивы».

Сигурд плывет затем в Ётун-хеймар, и встречается с конунгом для беседы, и излагает ему цель своего приезда. Он согласился, но сказал, что Гейррёд, его сын, получит это королевство и станет конунгом после него: «однако за мою дочь отдам я Землю Маленьких Дев и то королевство, которое в ней расположено».

«Покупает» [т. е. женится] затем Сигурд Герду и устраивает с ней свадьбу. А Гейррёда, сына Скримнира, [на ней не было, ибо он] участвовал [тогда] в набегах. И когда узнает он о [свадьбе], то не нравится ему это, и он отправляется в Землю Маленьких Дев, и начинает разорять королевство конунга Сигурда. А когда конунг Сигурд узнает об этом, выходит он против [Гейррёда] со своим войском, и встретились они на границе или у межевого знака, который звался Гардар. Произошла там битва, и кончилось тем, что пал [там] Гейррёд. Зовется это место с тех пор Гардар Гейррёда.

Но когда закончился бой, прибыл Скримнир с войском ётунов, а Сигурд не был к этому готов. Его дружина еще могла бы драться, но было все их оружие затуплено и разбито [после битвы]. Предложил он Скримниру перемирие и «самосуд». Однако Скримнир этого не желал, за исключением того, что Сигурд поклянется в том, что он никогда не появится в Риса-ланде, покуда жив Скримнир, и отдаст ему обратно Землю Маленьких Дев и чудесную накидку. Но Сигурд не стал дожидаться принесения клятвы, пошел вперед, и схватил Скримнира за руку, и вынужден был Скримнир просить пощады. [Ибо] никогда не ходил Сигурд без посоха — подарка старухи и Крита. И когда Сигурд схватил за руку своего тестя, замахнулся он посохом и вогнал ему в ухо так, что башка [Скримнира] треснула и глаза вылетели из головы [прямо] на него. И так закончилась дружба этих родичей.

Занял затем Сигурд Ётун-хеймар и стал там конунгом — никто ему и слова поперек не сказал, — и правил он там долго после. У Сигурда с его женой был сын по имени Ульв. Он был красив и «куртуазен» и хорошо искусствам обучен. Правил Сигурд своим королевством более ста лет. Жена его к тому времени умерла.
20. Конунг Сигурд просит руки Храфнборг

В то время правил в Риса-ланде ярл по имени Аспер. Он был богатый хёвдинг. Его жена умерла. У него была дочь, которую звали Храфнборг. Она была прекрасна и с хорошим характером. Считали ее лучшей невестой на выданье в Восточных Землях. Однажды собрался конунг Сигурд в Риса-ланд. У него была большая и красивая дружина. И когда он предстал пред ярлом Аспером, начал он сватовство и просил руки его дочери Храфнборг. Но они считали его слишком старым. Тем не менее внушал конунг Сигурд такой страх, что ярл не осмелился отказать ему быть его зятем, и было так решено, что Храфнборг стала помолвлена с Сигурдом, и тотчас должны были сыграть свадьбу. Ульв, сын конунга Сигурда, занимался в то время морскими набегами. Считали люди, что ему более пристало жениться на Храфнборг.

Затем идут [полным ходом] приготовления к свадьбе и ни о чем не забыли — быки были забиты и сварен эль. Всего было вдосталь. Всеми способами, также, старались запастись едой. Ходили люди в лес, чтоб принести груш и слив и всех других видов плодов диких деревьев. Дочь ярла была в лесу. Изредка оставалась она одна, лишь с маленькой девочкой подле нее.
21. Квинталин добывает чудесную накидку

Сейчас продолжаем мы наш рассказ о том, как Квинталин Жено-вор и карлик-дверг Грелант отправились в путь, чтоб выполнить [ими данную] торжественную клятву и трудное задание, которое им поручили. Тогда они прибыли в Руссиа-ланд со своей телегой в тот самый лес, где была дочь ярла, как уже упоминалось. Подкрались они к ярловой дочери, поставили рядом с ней телегу, и затем удалились. Дочь ярла увидела телегу и забралась в нее. И вслед за тем заснула она [глубоким сном]. Тогда появляется Квинталин, и снимает с нее одежды, и надевает их на себя, и с помощью своего ведовства и колдовства меняется с ней обличием. Велит он затем карлику-двергу сторожить телегу, а сам идет к служанкам ярловой дочери и возвращается с ними домой. Никому и в голову не приходит, что это [на самом деле] не Храфнборг.

Начинается свадебный пир и усажены гости по местам. Не было там недостатка в развлечениях, и весьма весело пируют люди. А утром привели внутрь подружек невесты. Словно озарило ярким светом пиршественную залу, настолько были они красивы. Конунг Сигурд велит внести чудесную накидку. У нее было множество свойств. Она изобличала неверных жен, которые изменяли своим мужьям: становилась она короткой на каждой, которая ее [на себя] накидывала, затем она удлинялась равно той мере, насколько девица вела себя недостойно. А если прелюбодейка одевала ее — опускалась она до земли. Одевали [пришедшие] девицы накидку и оказались все они весьма недостойными.

Вслед за тем дали ее госпоже Храфнборг. Та попросила дать ей места, пока она накидывает на себя накидку, и было это исполнено. Конунг Сигурд был поблизости, ибо его это касалось более всех. Он оперся на свой чудесный посох. Он был очень дряхлый потому, что ему было уже сто пятьдесят зим.

Невеста схватила его посох, рухнул конунг вперед, а она вогнала ему посох в ухо, и пожелала троллям забрать его. Побежал [Квинталин] затем наружу с посохом и накидкой и никто его не задержал. Находит он карлика-дверга, и садятся они в телегу, и она быстро исчезает. А те страшно переполошились, которые внутри были и рядом с конунгом стояли, когда он упал, ибо он тотчас умер. Бросились люди наружу и не нашли невесты и не смогли отыскать ее следов. Начали тогда люди возводить курган-могильник и собрались положить в него конунга Сигурда. Тогда появились тролли и сказали, что им он был отдан после смерти. Забрали они его, и отнесли в Риса-ланд, и не будет больше о нем здесь речи.
22. Возвращение Квинталина и карлика-дверга Греланта

О Квинталине надобно поведать, что они с карликом-двергом возвращаются с сокровищами, которые им удалось добыть. Это произошло в то самое время, когда Самсон Прекрасный справлял свою свадьбу в Руду-борге в Ирландии. Заправлял конунг Гарлант этим пиром. Там был конунг Артус, отец Самсона Прекрасного, ярл Финнлауг и множество других хёвдингов.

Тем утром, когда привели внутрь подружек невесты, появляются Квинталин и карлик-дверг. Они приветствуют хёвдингов с почтением. А те благодушно это принимают и спрашивают, чего им удалось добиться в своих странствиях. Они быстро достают сокровища, и показывают их, и все восхищены, и считают их превосходно-прекрасными. Опробовали они тотчас силу накидки, и ясно стало быстро, что мало там было [девиц] совершенно чистых, хотя госпоже Валентине она подошла лучше всех, но никому более. Затем привели они госпожу Храфнборг, и рассказал Квинталин, как он добыл ее и сокровища. Считают ее все дивно прекрасной. Квинталин дал Самсону накидку, а он подарил ее своей госпоже как «скамейный дар». Конунгу Гарланту он отдал посох, а ярлу Финнлаугу девицу.

Затем молвил Самсон:

— Ты оказался лучше, чем многие думали. И если ты желаешь с этих пор и впредь стать пристойным человеком, Квинталин, тогда заслуживаешь ты хорошего вознаграждения.

Порешили хёвдинги все вместе и дали Квинталину титул ярла и остров под названием Онгулс-эй; и будет он навсегда в полном его владении.

И продолжается пир [до самого конца] с великой пышностью, и помолвлен был ярл Финнлауг с госпожой Храфнборг, и пригласил хёвдингов на свою свадьбу, и отправился затем каждый в свое королевство.
23. Как закончилась жизнь Квинталина

Теперь надо поведать об Ульве Сигурдар-соне, что он вернулся домой из морского набега, и узнает о смерти своего отца и исчезновении госпожи Храфнборг. Отправляется он тогда на встречу с ярлом Аспером. Ульв говорит ему, что он узнал о том, что это вор Квинталин похитил его дочь и убил его отца, и спрашивает, какую помощь оказал бы ему ярл в том, чтоб он смог отомстить за их позор, и добавляет, что ярл Финнлауг помолвлен с его дочерью. А ярл отвечает, что готов помочь всем чем сможет.

Затем собирают они свои войска, и плывут на запад по морю, и пристают к той земле, где правил ярл Квинталин, и не было его дома, но тем вечером входит он в ту гавань, где стоял Ульв. И когда Ульв узнает об этом, велит он своим людям вооружиться, и поднимаются они на корабль, и захватают они ярла Квинталина, а его людей сметают они за борт. Затем пошли они в лес с ярлом Квинталином, и там повесили его, и закончилась так его скверная жизнь.
24. Примирение хёвдингов

Затем собираются они разыскать ярла Финнлауга, и прибило их к Ирландии.

Сходят они там на берег. Конунг Гарлант выходит [с войском] им навстречу, ибо они сильно разорили его [владения]. Они сошлись в том месте, которое зовется Мюркьёл. Пал там конунг Гарлант. Подчинил Ульв себе ту землю.

Об этом узнает ярл Финнлауг, и собирает войско, и уведомляет [о происходящем] Самсона Прекрасного. Тот был тогда в морском походе и подчинил себе землю, которая зовется Вестфалией. Это часть Германии.

Госпожа Храфнборг разыскивает Олимпию и молвит:

— Давай воспользуемся твоей мудростью, — говорит она, — и помирим ярла Финнлауга с Ульвом.

Затем просит Храфнборг Финнлауга решить миром их [распри] с Ульвом, а затем и с ярлом Аспером. Финнлауг сильно ее любил и сказал, что Олимпия должна взять это в свои руки. Выбраны были тогда посредники. Они [хёвдинги] помирились на том, что Ульв женится на госпоже Ингине, которая [до того] была женой конунга Гарланта, и она получит те владения, что Храфнборг имела в Руссиа-ланде, а ярл Аспер женится на Олимпии, и получит власть над Ирландией, и добавит ее госпожа Храфнборг к своим [наследным] владениям.

Ульв вернулся домой со своей женой. У них родился сын по имени Сигурд. Он был красивым юношей. И когда он повзрослел — ходил он в морские набеги и стал превосходным воином. Он разорял Саксонию.

Самсон Прекрасный был тогда уже очень стар. У него с Валентиной была дочь по имени Херборг. Ее руки просил Сигурд Ульвс-сон и добился своего. Он стал ярлом в Земле Франков. А когда Самсон Прекрасный узнал о смерти своего отца — отправился он в Англию, и унаследовал его королевство, и был там конунгом.

У них с госпожой Валентиной был сын, которого звали Вальтарием, и отдал ему Самсон свое королевство в Вестфалии. Он женился на женщине по имени Гейртруд, дочери герцога из Брунс-вика. Вальтари был герцегом в Хольтсету-ланде.

А о Сигурде [Ульвс-соне] надобно поведать, что у него, с его женой Херборг, родился сын, которого назвали Ульвом. Его сыном был Сигурд, который воевал с Харальдом Язычником и победил его, и затем женился на Сесселье, дочери конунга Сикил-эй, и о нем существует длинная сага.

А чудесную накидку, которой Самсон Прекрасный владел, отдал он госпоже Ингине. А много позже отнял ее викинг по имени Гримар. Увез он ее на запад в Африку. Одна завистливая знатная дама, которую звали Элидой, послала ее в Англию конунгу Артусу, и об этом сложили «Сагу о Накидке».
                                                                           Примечания

Цитата из Medieval Scandinavia (An Encyclopedia) (New York & London, 1993):

“Samsons saga fagra (“The Saga of Fair Samson”) is a riddarsaga probably composed late in the 14th or early 15th century. It has two clearly distinctive parts. The first is a romance in the Arthurian style, mingled with motifs from fairy tales, modeled mainly on some version of the romance of Lancelot, although no actual translation into Old Norse is known of any version of the romance of Lancelot. The second part (the so-called “Sigurðar þáttr”) resembles other late and fantastic fornaldarsögur, but shows knowledge not only of Snorri's Edda and older fornaldarsögur, but also of scolarly literature (with information taken from encyclopedic texts, such as those represented in the ethnographic texts of the Hauksbók) in its treatment of the far North and its inhabitants. The extraordinary popularity of this interesting saga in postmedieval Iceland is shown by the existence of about forty MSS.”

 

 

                                                                                                                                      Саги о Исландцах

 

                                                                           Жизнь Снорри Годи
                                                                             (Ævi Snorra goða)

У Снорри Годи было девятнадцать свободнорожденных детей, вышедших из младенческого возраста. Торд Киса был старшим[1], вторым был Тородд[2], третьим — Торстейн[3], четвертым — Гудлауг Монах[4], они были сыновьями Асдис, дочери Стюра Убийцы[5]. Пятой была Сигрид[6], шестой — Унн[7], они были дочерьми Турид, дочери Иллуги Рыжего. Седьмым был Клепп[8], восьмой — Халльдора[9], девятой — Тордис[10], десятой — Гудрун[11], одиннадцатым Халльдор[12], двенадцатым — Мани[13], тринадцатым — Эйольв[14], четырнадцатой — Тора[15], пятнадцатой — Халльбера[16], шестнадцатой — Турид[17], семнадцатым — Торлейв[18], восемнадцатой — Алов[19], девятнадцатым — Снорри, он родился после смерти своего отца[20]. Все они были детьми Халльфрид дочери Эйнара[21].

У Снорри Годи было трое детей от служанок; один из них так же звался Торд Киса[22], а двое других — Йорунд и Торхильд[23].

Снорри Годи было четырнадцать лет, когда он выехал из страны; он провел за морем одну зиму. Следующую зиму, после того как он вернулся в Исландию, он провел на Святой Горе вместе с Бёрком Толстым, своим дядей по отцу, и своей матерью Тордис. Осенью того же года Эйольв Серый, сын Торда Ревуна, убил Гисли сына Кислого[24], а следующей весной, когда Снорри исполнилось шестнадцать лет, он поставил свой хутор на Святой Горе и прожил там двадцать три года[25] до того, как христианство в Исландии стало законом. После этого он прожил на Святой Горе еще восемь зим; в последнюю из них Торгест сын Торхалля[26] убил Стюра Убийцу, тестя Снорри Годи, на хуторе Каменистая Гряда в Стругальной Округе[27].

Затем Снорри перенес свой хутор в Междуречье Обильной Долины и прожил там двадцать лет[28]. Он велел построить на Святой Горе церковь, и еще одну — в Междуречьи Обильной Долины. Некоторые люди, кроме того, рассказывают, что Снорри совместно с Гудрун велел отстроить церковь на Святой Горе заново, когда сгорела та церковь, которую он велел построить там ранее.

Снорри умер от болезни на седьмом году седьмого десятка своей жизни; это было одну зиму спустя после гибели конунга Олава Святого[29]. И Снорри Годи похоронен у себя дома в Междуречьи Обильной Долины возле той церкви, которую он сам велел построить. У него было столь большое потомство, что к нему возводит свой род большинство знатнейших людей в Исландии, а также Люди с Острова Бьяркэй в Халогаланде[30], Жители Гати на Фарерских Островах[31] и много иных видных людей, как в этой стране, так и за ее пределами, хотя они здесь не упоминаются. Еще...

[Рукопись обрывается]
                                                                          Примечания

Маленький фрагмент, названный редакторами Ævi Snorra goða, т. е. «Жизнь Снорри Годи», составлен историком Ари Мудрым сыном Торгильса (1068–1148). Фрагмент сохранился только в составе «Книги с Песчаника» (Melabók), компиляции XV в., включавшей оригинальную редакцию «Книги о Заселении Земли», «Сагу об Эгиле» и «Сагу о Людях с Песчаного Берега». В «Книге с Песчаника» текст «Жизни Снорри Годи» следовал непосредственно за последней главой «Саги о Людях с Песчаного Берега». Самое начало и конец текста утрачены, но судя по сохранившейся части, объем его изначально был небольшим.

Личность составителя устанавливается при помощи указания «Саги о Людях из Лососьей Долины» и косвенных свидетельств. В настоящее время авторство Ари Мудрого считается доказанным[1]. Как и в другом коротком тексте XII в., связываемом с именем Ари — «Перечнем Священников» (Prestatal), в «Жизни Снорри Годи» нет повествования: текст устроен как перечень имен собственных и отдельных событий, большинство из которых датированы. Уместно напомнить, что «Книга об Исландцах» тоже заканчивается двумя перечнями имен, второй из которых является генеалогией самого Ари, причем его имя завершает всю книгу[2]. В связи с этим получила распространение теория, что Ари (а, возможно, и другие ученые исландцы его времени) работал, составляя для себя короткие памятные заметки на отдельных листках (лат. schedae)[3]. Эти памятные заметки могли использоваться им при составлении крупных связных текстов[4] или оставаться в своем первоначальном виде.

С «Житием Снорри Годи» связана хронологическая проблема, полностью не решенная до сих пор. Исландские анналы относят принятие христианства на альтинге к 1000 г., т. е. к тому же году, в котором состоялась битва при Свольдре. В этой битве пал конунг Олав сын Трюггви, в период правления которого были крещены Норвегия и Исландия. Между тем, из сочинений Ари Мудрого вытекает, что крещение Исландии произошло летом 999 г., и «Жизнь Снорри Годи» это впечатление подтверждает. Здесь Ари сообщает, что после принятия христианства Снорри Годи «прожил на Святой Горе восемь зим», и что в последнюю из этих зим был убит его тесть Стюр. После этого Снорри перенес свой хутор в другое место, прожил еще двадцать три года и умер «одну зиму спустя после гибели конунга Олава Святого», т. е. в 1031 г. Стюр погиб в 1007 г.: отсчитывая с этой даты восемь лет назад, получаем дату крещения Исландии, на которую ориентировался Ари — 999 г. Вместе с тем, приходится заключить, что Снорри перенес свой хутор в новое место не в 1007 г., а в 1008 г., иначе не получается двадцати трех лет, о которых говорит Ари. В «Прологе» к «Кругу Земному», составленному Снорри Стурлусоном в 1220-е гг., говорится, что Снорри Годи «было примерно тридцать пять лет» когда Исландия была крещена (hann var þá nær hálffertøgr, er kristni kom á Ísland)[5]. Это место, как показали историки, взято Снорри Стурлусоном из ныне утраченной ранней редакции «Книги об Исландцах». Снорри Годи родился в 963 или 964 г.; в таком случае ему действительно было тридцать пять или тридцать шесть лет в 999 г.

В рукописи «Книги с Песчаника» есть легко устраняемая ошибка, которой, вне всяких сомнений, не было в протографе «Жизни Снорри Годи»: писец перепутал местами сообщения о количестве лет, прожитых Снорри на своем первом (двадцать лет) и втором хуторе (двадцать три года). Эта ошибка устраняется единственно возможным способом, поэтому сомнений относительно протографа, в данном случае, быть не может.

Все имена детей Снорри (за одним исключением) соответствуют тексту «Саги о Людях с Песчаного Берега». Поучительно сопоставить порядок расположения материала в «Житии Снорри Годи» и в последней главе «Саги о Людях с Песчаного Берега». Если Ари Мудрый перечисляет детей Снорри в порядке старшинства, указывая их матерей, то в саге на первый план выходят такие факторы, как собственные заслуги и обилие сведений о лице. Для дочерей Снорри главным фактором для рассказчика саги является очередность, с которой их выдавали замуж. Существенно, что мы может это обнаружить лишь потому, что Ари эксплицитно сообщает нам порядок старшинства. Дочери Снорри выстроены в LXV так:

I Сигрид (пятый ребенок Снорри) → II Унн (№ 6) → III Тордис (№ 9) → IV Халльбера (№ 15) → V Тора (№ 14) → VI Турид (№ 16) → VII Гудрун (№ 10) → VIII Торгерд (??) → IX Алов (№ 18)[6].

Не менее любопытен порядок перечисления сыновей Снорри, ни один из которых не унаследовал могущества и социального положения отца:

I Халльдор (одиннадцатый ребенок Снорри Годи) → II Тородд (№ 2) → III Мани (№ 12) → IV Торстейн (№ 3) → V Торд Киса (№ 1) → VI Эйольв (№ 13) → VII Торлейв (№ 17) → VIII Снорри (№ 19) → IX Клепп (№ 6), вообще не упомянут Гудлауг Монах (№ 4).

Родословная Снорри Годи и его жен известна настолько хорошо, что дает редкую возможность точно установить критерии выбора личных имен в большой исландской семье X–XI вв. Эту информацию читатель может найти в примечаниях к тексту.

[1] Ср. Jakob Benediktsson. Formáli // Íslenzk Fornrit. Bd. I. íslendingabók. Landnámábók / Jakob Benediktsson gáf út. Reykjavík, 1986. Bls. XIV.

[2] Ср. Успенский Ф. Б. Язык родословных в «Книге об Исландцах» Ари Мудрого // Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора М. И. Стеблин-Каменского. СПб., 2003. С. 482.

[3] Halldór Hermannsson. Introduction // The Book of Icelanders by Ari Thorgilsson / Ed. and Transl. by Halldór Hermannsson. Ithaca, New York, 1930. (Islandica. Vol. XX). P. 41–42.

[4] Известно, что Ари составил две редакции «Книги об Исландцах». Более ранняя, пространная редакция до нашего времени не сохранилась, но она была хорошо известна Снорри Стурлусону. Ср. доводы в: Jakob Benediktsson. Op. cit. Bls. IX–X. Предполагается также, что Ари составил собственную версию исландских анналов. Ср. работу: Ólafia Einarsdóttir. Studier i kronologisk metode i tidlig islandsk historieskrivning. Lund, 1964.

[5] Snorri Sturluson. Heimskringla / Bjarni Aðalbjarnarson gaf út // íslenzk Fornrit. Bd. XXVI. Reykjavík, 1941. Bls. 7.

[6] Полужирным шрифтом здесь и ниже выделены имена тех детей, которые названы с нарушением порядка старшинства.

[1] Прозвище Kausi (т. е. «Киса», «Котик») является детским. Тот факт, что такое прозвище носило двое сыновей Снорри Годи, доказывает, что кот рано стал домашним животным в Исландии. Первенец Снорри, Торд Киса Старший, родился ок. 984 г. Он жил в Долине Дувгуса на юге Мыса Снежной Горы; это говорит о том, что он рано отселился от отца. Торд упоминается в гл. LV «Саги о Людях с Песчаного Берега» в рассказе о событиях 1000–1001 гг. По-видимому, он умер вскоре после этого, и в его память назвали сына Снорри от служанки, Торда Кису Младшего. Не вполне ясно, почему Снорри назвал своего первенца именем «Торд». Не исключено, что он был назван в честь хёвдинга Торда Ревуна (ум. 965 г.). Другая возможность, связанная с обстоятельствами переименования самого Снорри Годи, обсуждается во вступительной статье к «Саге о Людях с Песчаного Берега».

[2] Тородд, второй сын Снорри Годи, упоминается в «Круге Земном» и в «Саге о Греттире». «Сага о Людях с Песчаного Берега» называет его «вторым по знатности сыном Снорри». Во время битвы в Лебяжьем Фьорде в 997 г., где Тородд был ранен, ему было 12 лет, стало быть, он родился в 985 г. Тородд жил далеко от отца, в Нагорном Фьорде в Северной Четверти. Свое имя Тородд получил в честь Тородда сына Торбранда, названого брата Снорри.

[3] Торстейн, третий сын Снорри, как и его брат Тородд, жил в Нагорном Фьорде. Это значит, что он рано отселился от отца, вероятно, к родственникам жены. Торстейн назван в гл. LXV саги «предком Асбирнингов и многих прочих родов». В «Генеалогиях», включенных в «Сагу о Стурлунгах», сообщается, что Асбьёрн сын Арнора был женат на Ингунн, дочери Торстейна сына Снорри. У Торстейна было прозвище «Трескожор», как сообщает «Сага о Людях с Песчаного Берега» в гл. 62. Он получил его в память о своем прадеде Торстейне Трескожоре, сыне Торольва.

[4] О Гудлауге Монахе, четвертом сыне Снорри, рассказывается в «Саге о Битве на Пустоши». Он отказался ехать мстить за своего деда Стюра, уехал в Англию и стал монахом. Неясно, в честь кого Гудлауг получил свое имя.

[5] Свадьба Снорри Годи и Асдис дочери Стюра Убийцы, согласно хронологии саги, датируется 983 г. О смерти Асдис и последующих женитьбах Снорри ни в одном из источников не говорится. Примечательно, что имена Стюра и его родни у детей Снорри Годи не отражаются.

[6] Сигрид, старшая дочь Снорри Годи, получила свое имя в память о бабке по матери, Сигрид, жены Иллуги Рыжего. О последней см. «Прядь об Иллуги Рыжем», с. 141. Обе старшие дочери Снорри были выданы за знатных людей при жизни отца.

[7] Унн дочь Снорри ок. 1019 г. была выдана замуж за Барди Убийцу сына Гудмунда, главного героя «Саги о Битве на Пустоши». Они развелись в Норвегии, и Унн вторично вышла замуж за Сигурда сына Торира Собаки с острова Бьяркэй. «Сага о Битве на Пустоши» называют данную дочь Снорри Годи Ауд: это вариант того же женского имени. Унн/Ауд, скорее всего, получила имя в честь знатной первопоселенки Ауд Многомудрой, прабабки Торы, бабки Снорри Годи.

[8] Клепп — единственный сын Снорри, хутор которого не локализуется. Он был назван в честь деда матери, херсира Клеппа или Клюппа (Klyppr hersir). О последнем см. «Сагу о Торде Пугале». Согласно этой саге, херсир Клюпп убил конунга Сигурда сына Гуннхильд и был убит людьми последнего после 960 г. Затем братья Клюппа и его дочь бежали в Исландию.

[9] Халльдора дочь Снорри в «Саге о Людях с Песчаного Берега» не упомянута: это единственное расхождение в списке детей Снорри между «Жизнью Снорри Годи» и сагой. Вместо Халльдоры в саге названа отсутствующая в «Жизни Снорри Годи» Торгерд, которая была выдана замуж за некого Торгейра с Пригорка Асов. Возможно, однако, что Торгерд стоит отождествлять не с Халльдорой, а с Торхильд, внебрачной дочерью Снорри.

[10] Тордис дочь Снорри, его девятый ребенок, упоминается в «Саге о Людях из Лососьей Долины». Она была выдана замуж за Болли сына Болли. В «Саге о Людях с Песчаного Берега» потомки Тордис и Болли названы Людьми с Крутояра: это может означать, что в какой-то период сама Тордис или ее дети занимали хутор Крутояр в Городищенском Фьорде. Свое имя Тордис получила в память о Тордис дочери Кислого, матери Снорри.

[11] Гудрун дочь Снорри, его десятый ребенок, была выдана замуж после смерти своего отца, согласно саге, уже после своей младшей сестры Халльберы. Мужем её был некто Кольфид из Солнечных Палат: это место локализуется в Восточной Исландии. Гудрун была названа в честь Гудрун дочери Освивра, союзницы Снорри, с которой Снорри поменялся хуторами в 1008 г.

[12] Халльдор сын Снорри, одиннадцатый ребенок Снорри, — самый знаменитый («знатный», по выражению «Саги о Людях с Песчаного Берега») из его сыновей. Халльдору посвящены две пряди. Его потомство упомянуто в «Генеалогиях». Свое имя Халльдор, вероятно, получил в честь Халльдора сына Олава Павлина, соседа Снорри по второму хутору.

[13] Мани, двенадцатый ребенок Снорри, жил на хуторе Овечья Гора, где впоследствии в XIII в. проживал вождь Стурлунгов, Стурла сын Сигхвата. Сын Мани, Мана-Льот, назван в гл. LXV «Саги о Людях с Песчаного Берега» «самым большим человеком из внуков Снорри». По-видимому, имеется в виду социальное положение, а не физическая сила. Мана-Льот упоминается также в «Саге о Стурлунгах».

[14] Эйольв, тринадцатый ребенок Снорри, жил на Дворе Ламби в Городищенском Фьорде, т. е. за пределами округи, которую контролировал его отец. Имя «Эйольв» он получил в честь деда матери, Эйольва с Поперечной Реки.

[15] Тора дочь Снорри, его четырнадцатый ребенок, была замужем за Берси сына Халльдора, бонда из Долин. Второй муж Торы, некто Торгрим Паленый, несколько раз упоминается в составе генеалогий. Тора была названа в честь Торы дочери Олава, бабки Снорри.

[16] Халльбера дочь Снорри, его пятнадцатый ребенок, по утверждению саги, была выдана замуж за Торда сына Стурлы сына Тьодрека еще при жизни Снорри, т. е. до 1031 г. Вероятно, это ошибка: к этому времени Халльбере было около десяти лет. Следующая по старшинству дочь Снорри, Турид (род. 1024 г.) была выдана замуж уже после смерти отца. Потомство Халльберы упоминается в составе генеалогий.

[17] Турид, шестнадцатый ребенок Снорри, (1024–1112 гг.) была информантом Ари Мудрого. Ее мужем был Кьяллеклинг, Гудлауг сын Стейнтора. Судя по всему, Турид жила на вотчине Кьяллеклингов, хуторе Песчаный Берег. Свое имя Турид, скорее всего, получила в честь Турид дочери Бёрка, единоутробной сестры Снорри Годи.

[18] Торлейв, семнадцатый ребенок Снорри, проживал на Побережье Средней Горы в Лощинном Фьорде. Сага называет его предком Баллэрингов, т. е. Людей с Чресельной Реки. Торлейв сын Снорри получил свое имя в честь Торлейва Кимби, старшего из названых братьев Снорри Годи.

[19] Алов, восемнадцатый ребенок Снорри, была выдана замуж за знатного человека из Стремянного Фьорда, Йорунда сына Торфинна. Их потомство упоминается в генеалогиях Стурлунгов.

[20] Снорри сын Снорри получил имя отца потому, что родился уже после его смерти в 1031 г. Сага говорит, что Снорри Младший удержал хутор в Междуречье Обильной Долины.

[21] Халльфрид, третья жена Снорри Годи, была дочерью богатого бонда, Эйнара с Поперечной Реки, брата хёвдинга Гудмунда Могучего. Ее отец и дядя упоминаются почти во всех родовых сагах. Примечательно, что никого из детей Снорри не назвали ни Эйнаром, ни Гудмундом.

[22] Торд Киса Младший, внебрачный сын Снорри, упоминается в «Саге о Битве на Пустоши». Он ездил вместе с отцом в Городищенский Фьорд в 1008 г.

[23] См. выше примеч. 9 о возможном отождествлении Торхильд, внебрачной дочери Снорри, с той дочерью, которая в «Саге о Людях с Песчаного Берега» названа Торгерд.

[24] Гисли сын Кислого, дядя Снорри по матери, был убит в 978 г.

[25] В рукописи ошибка. Правильное чтение: «двадцать лет». См. вступительную статью.

[26] Ари Мудрый приводит полную форму имени убийцы Стюра. Рассказчик «Саги о Битве на Пустоши» называет то же лицо Гестом сыном Торхалли, употребляя уменьшительные формы.

[27] Убийство Стюра случилось в 1007 г.

[28] В рукописи ошибка. Правильное чтение: «двадцать три года». См. вступительную статью.

[29] Конунг Олав Святой погиб в 1030 г. Таким образом, дата смерти Снорри — 1031 г.

[30] Эта генеалогическая связь объясняется вторым замужеством Унн дочери Снорри. См. выше примеч. 7.

[31] Родство Снорри с Жителями Гати на Фарерских островах проверить трудно, так как родословная последних известна плохо. Скорее всего, Ари связывал Жителей Гати с Олов, дочерью Торстейна Рыжего, прапрадеда Снорри по матери. Согласно «Саге о Людях из Лососьей Долины», Олов была выдана замуж на Фарерских островах, «и от нее пошел знатнейший род в этой стране, который называют Жителями Гати».

 

 

                                                                     Сага о Союзниках
                                                                    (Bandamanna saga)
I

Жил человек по имени Офейг[1]. Он жил на западе в Среднем Фьорде на том хуторе, который называется Дымы[2]. Отцом Офейга был Скиди, а мать звалась Гуннлауг. Матерью ее была Ярнгерд, дочь Офейга сына Ярнгерд, с Перевалов на севере[3]. Офейг был женат на Торгерд дочери Вали. Это была родовитая и весьма незаурядная женщина[4].

Офейг был человек большого ума, и к его совету очень прислушивались. Был он во всем муж видный, но хозяйство его было неприбыльным: земель было вдоволь, а движимости не хватало[5]. Он никому не отказывал в угощении, даже если приходилось брать из запасенного впрок. Офейг ездил на тинг вместе со Стюрмиром с Асгейровой Реки[6], который слыл тогда первым хёвдингом у них на западе.

У Офейга с женой был сын[7]; его звали Одд. Это был красивый юноша, не по годам возмужавший. Отец не питал к нему особой любви. Одда нельзя было назвать работящим.

Одного человека, воспитывавшегося на хуторе вместе с Оддом, звали Вали[8]. Это был красивый юноша, и о нем шла добрая слава.

Одд находился дома при своем отце, до тех пор пока ему не исполнилось двенадцать лет[9]. Офейг подолгу не разговаривал с Оддом и мало его любил[10]. Поговаривали, что в округе не было более многообещающего мужа, чем Одд. Однажды Одд завел со своим отцом беседу; он просит отца выделить ему движимость, —

— хочу уехать прочь из страны. Сложилось так, — сказал он, — что ты не оказываешь мне должного уважения. Да и я тебе не подспорье.

Офейг говорит:

— Я не отказываюсь поддерживать тебя, хотя ты прикладываешь для этого немало стараний. И я намерен поступать так и впредь: возможно, позже ты поймешь, какой тебе от меня прок[11].

Одд сказал, что от таких речей пользы немного. На этом они прекращают разговор.

На следующий день Одд достает из чулана мешковину, все снасти для рыбной ловли и двенадцать локтей грубого сукна[12]. Он уходит из дому, не попрощавшись ни с кем, и держит путь на север к Озерному Мысу. Там он вступает в рыбачью артель и просит у рыбаков в долг вещи, которые кажутся ему самыми необходимыми. И поскольку они знали, что Одд из хорошего рода и пользуется доброй славой, они соглашаются уступить ему вещи на время. Он покупает теперь все нужное в долг и после этого рыбачит с ними в течение полугода. Рассказывают, будто больше всего везло тем, с кем выезжал Одд. Он проводит там три зимы и три лета, и вышло так, что он рассчитался с каждым за то, что был должен, и взял себе немалый барыш. Одд никогда не навещал отца, и оба они держались так, будто между ними нет никакого родства. Товарищи Одда любили.

Случается так, что Одд решает перебраться оттуда со своим скарбом на север к Побережьям[13]. Он покупает долю на паромной ладье и умножает свой доход. Вот он уже за короткое время нажил столько, что единолично владеет ладьей. Несколько лет кряду он водит ее между Средним Фьордом и Побережьями. Богатство его растет.

Теперь ему приедается и это занятие. Он покупает долю на корабле[14], и уезжает из страны, и какое-то время плавает по торговым делам, и у него снова все спорится и складывается хорошо. Ему удается добиться богатства и уважения. Вот он по-прежнему занят своим делом, но теперь ему принадлежит весь корабль и большая часть товара на нем. Он проводит время в торговых плаваниях и делается важным и очень богатым мужем.

Одд часто гостил за пределами страны у хёвдингов и сановных мужей, и его везде высоко ценили, как он того заслуживал[15]. Ныне он уже настолько богат, что в плаваниях находятся сразу два принадлежащих ему торговых судна[16]. Рассказывают, что в то время вообще не было купца, который мог потягаться богатством с Оддом. Он был также намного удачливей в пути, чем прочие люди. Никогда не приводил он свой корабль в страну северней Островного Фьорда, и никогда западней Хрутова Фьорда[17].
II

Упоминается о том, что однажды летом Одд приводит свой корабль в Хрутов Фьорд к Столовой Отмели[18] и собирается остаться там на зиму. Тут друзья начинают уговаривать его осесть в их краях, и по их просьбе он так и делает и покупает в Среднем Фьорде землю, которая зовется Песчаник[19]. Он разворачивает там большое хозяйство и живет на широкую ногу, и рассказывают, что его оседлая жизнь ничуть не менее примечательна, чем его прежние странствия, и во всей северной части страны не было более прославленного мужа, чем Одд. Ему везло со скотом больше, чем прочим людям, и он охотно помогал тем, кто нуждался и жил от него поблизости. Но своему отцу никакой поддержки он не оказывал. Корабль свой он поставил на берег в Хрутовом Фьорде.

Рассказывают, будто здесь, в Исландии, не было более богатого человека, чем Одд. Многие говорят даже, что добра у него было не меньше, чем у троих самых богатых[20]. Достояние его было велико во всем — золоте и серебре, землях и скоте. Вали, родич Одда, сопровождал его повсюду, в Исландии и за ее пределами. Одд сидит теперь на своем хуторе и пользуется той славой, о которой сейчас было рассказано.

Называют человека по имени Глум[21]. Он жил у Лавинного Лба. Место это находится между Стужей и Фьордом Колли. Глум был женат на женщине по имени Тордис. Она была дочерью Асмунда Седоволосого, отца Греттира сына Асмунда[22]. Их сын звался Оспак[23]. Он был велик ростом, силен, задирист и неуживчив. Он рано начал сновать между Побережьями и северными округами и стал статным и очень могучим мужем[24].

Как-то летом Оспак прибыл в Средний Фьорд и стал продавать свою поживу. Однажды он сел на коня, поднялся к Песчанику и встретил Одда. Они обменялись приветствиями и справились друг у друга о всевозможных новостях.

Оспак сказал:

— Вышло так, Одд, — говорит он, — что о вашем хозяйстве идет добрая молва. Люди расхваливают тебя, и все, кто был у тебя, говорят, что довольны своей участью. Надеюсь, что и мне так покажется. Хотел бы наняться сюда к тебе.

Одд говорит:

— А тебя люди не слишком расхваливают, и слава о тебе нелучшая[25]. Утверждают, будто ты склонен хмурить брови, как водится у вас в роду[26].

Оспак говорит:

— Суди по своему опыту, а не по чужим словам, ведь мало что славят по достоинству[27]. Я ведь не прошу у тебя подарков. Мне нужен только твой кров; кормиться буду я сам[28]. Тогда и увидишь, как тебе это понравится.

Одд говорит:

— Вы, родичи, надменны и настырны, если вам перечить. Но раз ты так настоятельно просишь меня о крове, рискнем взять тебя на зиму.

Оспак принимает предложение с благодарностью и осенью переезжает на Песчаник вместе со своими пожитками. Он быстро завоевывает расположение Одда, хорошо управляется с хуторскими делами и работает за двоих. Одд к нему расположен. Так проходит полгода, а когда наступает весна, Одд предлагает Оспаку оставаться, и говорит, что так, на его взгляд, будет лучше. Оспак тоже этому рад. Оспак следит за хозяйством, и оно богатеет. Люди диву даются, как же везет Одду. У него и друзей много, и хозяйство теперь процветает; так что никого из бондов нельзя поставить с ним вровень.

Только одной вещи, по мнению людей, не хватает Одду, чтоб вполне соответствовать его положению: нет у него своего годорда. В то время был распространен обычай учреждать новые годорды или покупать их[29], и Одд так и сделал. У него быстро набрались провожатые[30]: все стремились к нему попасть[31]. Некоторое время все спокойно.
III

Одду нравится Оспак, и он дает ему все больше и больше власти на хуторе. Тот работал много и на совесть и был подспорьем в хозяйстве. Проходит зима, и мнение Одда об Оспаке становится тем выше, чем больше дел тому поручают. К осени Оспак пригнал домой скотину с гор, и так удачно, что ни одной овцы не пропало.

Так проходит вторая зима и наступает весна. Тут Одд объявляет, что собирается за море, и говорит, чтобы его родич Вали принял на себя заботы о хуторе.

Вали говорит:

— Так уж сложилось, родич, что эта работа для меня непривычна, и я бы с большей охотой занялся нашим товаром и движимостью.

Тогда Одд обращается к Оспаку и просит его принять хутор. Оспак говорит:

— Это бремя мне не по силам: я справлялся с ним лишь потому, что рядом был ты.

Одд настаивает, а Оспак отнекивается, хотя на самом деле очень рвется занять место. Наконец он соглашается уступить воле Одда, если тот обещает ему свою поддержку и даст полномочия. Одд говорит, что Оспак сможет распорядиться его владениями так, что слава Одда и уважение к нему будут расти, — мол, никто другой неспособен, да и не хочет, надзирать за его имуществом лучше Оспака. На этом разговор завершается.

Одд готовит теперь корабль к отплытию и велит поднять товар на борт. Долгие сборы Одду не понадобились. С ним вместе едет Вали. Когда Одд уже совсем готов отплыть, люди выходят проводить его до корабля. Оспак провожал его всю дорогу. У них было о чем поговорить.

Когда до корабля осталось совсем недалеко, Одд сказал:

— Есть еще одна вещь, насчет которой пока не решено.

— Что же это? — говорит Оспак.

— Не распорядились моим годордом, — говорит Одд, — и я хочу, чтобы его принял ты.

— Это совсем ни к чему, — говорит Оспак, — для этого я не гожусь. Я и так взвалил на себя столько, что еще неясно, справлюсь я или нет. Никто не подходит для этого дела лучше твоего отца. Он человек мудрый и искушен в тяжбах.

Одд сказал, что ни за что не поручит годорд отцу, — и я хочу, чтоб его принял ты.

Оспак уклоняется от поручения, хотя очень рад ему. Одд сулит ему свой гнев, в случае если Оспак откажется, и при их расставании Оспак принимает годорд[32]. Затем Одд отплывает, и поездка его, как обычно, была удачной. Оспак едет домой, и об их уговоре с Оддом немало пересудов. Поговаривают, что Одд передал этому человеку, Оспаку, слишком большую власть в руки.

Летом Оспак выезжает со своим отрядом на тинг[33]. В поездке он проявил себя с лучшей стороны и удачно решил все тяжбы, где требовалось его вмешательство[34]. Он уезжает с тинга, заслужив уважение. Оспак рьяно защищает своих людей и не уступает даже в мелочах; правда, там на них никто особенно не нападал. Он добр ко всем соседям и охотно помогает им. Хутор, по общему мнению, процветает ничуть не меньше, чем прежде. Работа кипит, и хозяйство богатеет. Так проходит лето. Оспак едет на осенний тинг и освящает его[35]. Позже осенью Оспак отправляется в горы за овцами и отряжает других сгонять кладеную скотину, и ее собирали как следует. Потрудились на совесть: ни одной овцы не пропало ни у самого Оспака, ни у людей Одда.
IV

Осенью вышло так, что Оспак выехал на север в Тальниковую Долину[36] ко Двору Свалы[37]. Там жила женщина по имени Свала. Оспаку оказали радушный прием. Свала была молода и красива. Она беседует с Оспаком и просит его помочь с хутором,

— я слышала про тебя, что ты отличный хозяин.

Оспак отнесся к этому благосклонно, и они беседовали еще долго. Они пришлись друг другу по нраву и стали ласково переглядываться. Беседа повернулась так, что Оспак спрашивает, кто ведает замужеством Свалы[38].

— У меня нет более близкого родственника, — говорит она, — из числа сколько-нибудь стоящих, чем Торарин Годи Длинной Долины[39].

Затем Оспак едет встречаться с Торарином. Там его приняли скорее хорошо, чем плохо. Вот Оспак сообщает, с чем приехал, и сватается к Свале. Торарин говорит:

— У меня нет охоты делаться твоим тестем. Много чего сказывают про твои занятия. Я ясно вижу, что таким людям, как ты[40], нельзя подавать обе руки сразу. Придется, видно, пойти на одно из двух: нужно или сворачивать хозяйство Свалы и привозить ее сюда насильно, или махнуть на вас рукой. Сейчас я встревать не стану, но на женитьбу эту согласия все равно не дам[41].

После этого Оспак едет обратно на Двор Свалы и рассказывает ей, как обстоит дело. Они устраивают помолвку, и невеста обручает себя сама и переезжает к нему на Песчаник[42]. Но хутор на Дворе Свалы они держат за собой и ставят нескольких людей надзирать за ним. Оспак сидит теперь на Песчанике и хозяйствует с размахом. Однако он успел прослыть человеком неуживчивым.

Вот проходит зима, а летом в Хрутов Фьорд приплывает Одд. Удача ему снова благоприятствовала, и он умножил свои деньги и славу. Он приезжает домой на Песчаник и осматривает свои владения; ему кажется, что за ними в его отсутствии следили хорошо, и он доволен. Так проходит лето.

Как-то раз Одд напоминает Оспаку, что было бы неплохо вернуть ему годорд.

Оспак говорит:

— Да, — говорит, — это то дело, которое я меньше всего хотел взваливать на себя и к которому я менее всего пригоден. Я и сам жду случая вернуть годорд. Но я полагаю, что такие вещи обычно делаются либо на весенних тингах, либо на осенних[43].

Одд отвечает:

— Возможно, это и так[44].

Лето подходит к концу, и приближается время осеннего тинга. Утром в тот день, когда должен был быть осенний тинг, Одд просыпается и видит, что в покоях мало народу. Он спал крепко и долго, а теперь вскакивает и убеждается, что люди ушли из дому. Ему это показалось странным. Он молча собирается в путь и едет с несколькими людьми на осенний тинг, дивясь случившемуся. А когда Одд со своими спутниками прибыл на место, там было многолюдно, но тинг уже освятили, и народ собрался разъезжаться по домам[45]. Тогда Одд хмурит брови: произошедшее его озадачило. Люди едут домой, и проходит еще несколько дней.

Однажды, когда Одд сидит за столом, а Оспак напротив него, Одд внезапно для всех опрокидывает стол и подскакивает к Оспаку с занесенной секирой, требуя тут же отдать годорд.

Оспак говорит:

— Тебе не стоило лезть с таким пылом. Ты можешь принять свой годорд в любой миг, когда хочешь: я просто не знал, всерьез ли ты намерен забрать его.

Затем он протянул руку и отдал Одду годорд[46]. Покамест все было тихо, но отныне между Оддом и Оспаком сделалась вражда. Оспак стал довольно груб в общении. Люди подозревают, что Оспак рассчитывал удержать годорд за собой и вовсе не собирался возвращать его Одду, и так бы оно и было, если б его не вынудили отступиться. Он забросил хозяйство, а Одд ему ничего не поручал. Друг с другом они не разговаривали.

Однажды Оспак стал собираться в дорогу. Одд делал вид, что ничего не замечает. Они расстались не попрощавшись. Оспак едет теперь на свой хутор на Двор Свалы. Одд делает вид, будто ничего не случилось, и некоторое время все тихо.

Упоминается о том, что осенью люди отправляются в горы за овцами, и исход для Одда разительно отличался от того, что бывало с ним прежде. Он недосчитался сорока кладеных баранов из числа самых лучших в его стаде. Теперь ищут повсюду — в горах и на пустоши, — но тщетно. Все это сочли странным, так как Одду, по общему мнению, всегда везло со скотом больше, чем прочим людям. Поиски вели с таким рвением, что искали пропажу в чужих округах и домах людей, но все впустую. В конце концов суматоха улеглась; однако пересуды, что бы это могло значить, не прекращались. Зимой Одд был невесел.

Вали, родич Одда, допытывался у Одда, почему тот невесел:

— Неужто тебя печалит сама пропажа? Птице столь высокого полета, как ты, не к лицу горевать о подобных вещах.

Одд говорит:

— Потеря баранов меня не печалит. Гораздо хуже то, что я не знаю наверняка, кто их украл.

— Уверен ли ты, — говорит Вали, — что за этим стоит дурной умысел, и кого ты подозреваешь?

Одд говорит:

— Скажу без утайки: я полагаю, что баранов украл Оспак.

Вали говорит:

— Вот и закончилась ваша дружба. После того как ты посадил Оспака надзирать за всем твоим имуществом, к этому шло.

Одд сказал, что это было величайшей глупостью и что, мол, еще дешево отделались.

Вали сказал:

— Многие люди говорили тогда, что твое решение странно. Теперь же я хочу, чтобы ты не спешил затевать тяжбу, чтобы ущемить его. Иные не преминут сказать, что обвинения голословны. Давай договоримся, — говорит Вали, — ты поручаешь разведать, как обстоит дело, мне, а я должен буду выяснить правду.

Вот они договариваются об этом. Теперь Вали собирается в путь и берет с собой товар; он едет верхом на север к Озерной Долине и Длинной Долине и распродает товар. У Вали было много друзей, и он слыл человеком доброжелательным. Он едет своей дорогой, пока не приезжает на Двор Свалы, где его хорошо приняли. Оспак был в приподнятом настроении. Наутро Вали собирается уезжать. Оспак вышел провожать его со двора и много расспрашивал про Одда. Вали отвечал, что дела его идут неплохо. Оспак хорошо отозвался об Одде и назвал того богачом, живущим на широкую ногу, —

— Впрочем, он, как будто, понес большой убыток осенью?

Вали говорит, что это действительно так.

— Какие у вас мысли насчет пропажи овец? Одду долгое время везло со скотом.

Вали говорит:

— Не все так просто. Кое-кто думает, что это дело рук злоумышленников.

Оспак говорит:

— На такое трудно решиться; немногие способны на подобное.

— Это точно, — говорит Вали.

Оспак сказал:

— Что думает об этом сам Одд?

Вали сказал:

— Он мало говорит об этом вслух, но другие упорно твердят, что это, так или иначе, дело рук злоумышленников[47].

— Следовало этого ждать, — говорит Оспак.

— Ну раз уж наш разговор, — говорит Вали, — пошел в эту сторону: многие не исключают, что виновник здесь ты. Люди сопоставляют, что вы с Оддом враждебно расстались, а пропажа произошла вскорости после этого.

Оспак говорит:

— Не ожидал я услышать такие слова от тебя, и если б мы с тобой раньше не были так дружны, я бы жестоко мстил за них.

Вали говорит:

— Сейчас бесполезно что-либо скрывать или распаляться напоказ. Тебе все равно не отвести от себя обвинений. Я уже понял все по твоему хозяйству. И я ясно вижу, что у тебя на хуторе гораздо больше запасов, чем ты мог нажить честно[48].

Оспак говорит:

— Едва ли кто-нибудь сможет это подтвердить. И я не знаю, каких речей ждать от врагов, если так говорят друзья.

Вали говорит:

— Никакой вражды к тебе с моей стороны нет, ведь говорим мы с глазу на глаз. Теперь, если ты поступишь, как я советую, и пойдешь мне навстречу, тебе будет легко выпутаться, потому что я сам позабочусь об этом. Я продавал свой товар в разных местах в этих округах. Я скажу, что его принял ты и расплатился со мной мясом и другими вещами. Едва ли меня кто-нибудь заподозрит. Я берусь устроить все так, чтобы тебе не было никакого бесчестья, если ты последуешь моему совету.

Оспак сказал, что на это не пойдет.

— Тогда будет хуже, — говорит Вали, — и ты сам это навлек на себя.

После этого они расстаются, и Вали едет домой. Одд спрашивает, удалось ли ему докопаться до правды насчет пропажи овец. Вали отвечал, что положение не из лучших.

Одд сказал:

— Довольно скрывать, что овец украл Оспак! Ты бы не преминул его выгородить, если бы знал как.

Остаток зимы проходит спокойно. А когда наступает весна и подходит срок вызова на тинг[49], Одд выезжает из дому с двумя десятками людей[50] и держит путь на Двор Свалы.

Когда они были уже на подходе к хутору, Вали сказал Одду:

— Теперь спешивайтесь, а я подъеду к дому, встречу Оспака и выясню, не хочет ли он замириться. Тогда не придется возбуждать тяжбу[51].

Они так и поступают. Вали едет к хутору. Никого снаружи не было. Двери были открыты. Вали заходит внутрь. В доме было темно. Совершенно внезапно с помоста вскакивает человек и рубит Вали между лопаток так, что тот сразу рухнул.

Вали сказал:

— Спасайся, несчастный, ибо Одд близко от хутора и хочет убить тебя! Вышли ему навстречу свою жену, и пусть она скажет, что мы с тобой уже замирились, и ты признал обвинение, а я, мол, поехал дальше в долину взимать свои недоимки.

Тогда Оспак сказал:

— Случилось худшее из дел. Я предназначал этот удар Одду, а не тебе.

Вот Свала встречается с Оддом и говорит, что Оспак и Вали заключили мировую — и Вали просил тебя поворачивать назад.

Одд поверил ее словам и уехал домой. Вали распрощался с жизнью, и его тело отвезли на Песчаник[52]. Одд счел, что это большая и дурная новость. О действиях Одда пошла дурная слова; люди сочли, что он был на редкость нерасторопен.

Вслед за этим Оспак исчезает, и люди не знают, что с ним приключилось[53].
V

Теперь следует рассказать о том, что Одд выносит тяжбу об убийстве на тинг и вызывает свидетелей из числа соседей. Далее случается такое событие, что один из названных им свидетелей умирает. Одд вызывает другого свидетеля заместо покойного[54]. Вот люди едут на тинг, и до открытия судов все спокойно[55]. Когда суды открываются, Одд выдвигает иск об убийстве, и это проходит гладко. Затем предлагают оспорить тяжбу. Неподалеку от судилища сидели хёвдинги, Стюрмир и Торарин, каждый со своим отрядом.

Тут Стюрмир сказал Торарину:

— Сейчас время оспорить тяжбу об убийстве. Не хочешь ли дать ей отвод?

Торарин говорит:

— Не буду встревать. Мне кажется, что у Одда есть веские основания добиваться возмездия за смерть такого человека, как Вали. А того, кто убил, я считаю худшим из людей.

— Да, — говорит Стюрмир, — человек он и впрямь нехороший. Однако он тебе вроде как родственник[56]?

— Это я ни во что не ставлю, — говорит Торарин.

Стюрмир сказал:

— Оцени, сколь возрастут наши трудности и насколько тяжелей нам придется, если его осудят. Затронут наш интерес: так давай же вмешаемся в тяжбу и дадим ей отвод, ибо мы оба видим, как это сделать.

— Это мне было понятно давно, — говорит Торарин, — но я по-прежнему не считаю уместным препятствовать тяжбе.

Стюрмир сказал:

— И все же она касается тебя, и люди скажут, что ты поступил малодушно, раз дал ход тяжбе, где напрашивался отвод. Кроме того, сказать по правде, будет неплохо, если Одд убедится, что помимо него, есть и другие стоящие люди. Он и так топчет нас с нашими провожатыми, как хочет, так что одно только его имя и слышно[57]. Нет беды в том, что он поймет на опыте, как хорошо он разбирается в законах.

Торарин говорит:

— Тебе решать, а я помогу тебе. Но дело это невыигрышное и, скорее всего, кончится плохо[58].

— Надо позаботиться, чтобы до этого не дошло, — говорит Стюрмир, вскакивает со своего места, подходит к судилищу и спрашивает, что за тяжбы там разбирают. Ему сказали.

Стюрмир сказал:

— Так уж получилось, Одд, что против твоей тяжбы нашлись возражения. Ты неправильно возбудил иск и назвал десять свидетелей, сидя у себя дома. Это незаконно. Ты должен был сделать это на тинге, а не у себя в округе. Так что либо выходи из суда прямо сейчас, либо мы произнесем отвод, как положено[59].

Одд молчит и обдумывает положение. Он находит, что все так и есть, покидает судилище вместе со своим отрядом[60] и направляется к своей палатке. Когда он заступает в проход между палатками, навстречу ему идет человек. Он уже в возрасте. На нем черный плащ с отстежными рукавами, заношенный почти до дыр[61]. Только один рукав пристегнут к плащу, и человек закинул его себе за спину[62]. В руке у него палка с шипом, на лоб надвинута широкополая шляпа, очи опущены долу[63]. Он с силой опирается на палку и идет изрядно ссутулившись. Это прибыл старый Офейг, отец Одда.

Тут Офейг сказал:

— Рановато выходите вы из суда, — говорит он, — больно уж вам везет, коли вы управляетесь со всеми делами столь скоро. А что, этот Оспак уже осужден?

— Нет, — говорит Одд, — он не осужден.

Офейг сказал:

— Морочить меня, старика, — не дело для хёвдинга. А почему ж он не осужден? Разве его вина не доказана?

— Конечно, доказана, — говорит Одд.

— За чем же тогда дело стало? — говорит Офейг. — Я-то думал, что он понесет наказание. Или это не он убил Вали?

— С этим никто не спорил, — говорит Одд.

Офейг сказал:

— Так почему ж он не осужден?

Одд сказал:

— Против тяжбы нашлись возражения, и она не пошла.

Офейг сказал:

— Как можно вообще возражать против тяжбы столь богатого человека[64]?

— Они заявили, что свидетели из числа соседей вызваны неправильно, — говорит Одд.

— Не было бы такого, если б ты сам занялся тяжбой, — говорит Офейг, — но, впрочем, может статься, ты лучше приспособлен для барышей и поездок, чем для образцового ведения тяжб. Однако я все же надеюсь, что ты не сказал мне всей правды.

Одд говорит:

— Мне мало дела, веришь ты мне или нет[65].

— Это возможно, — говорит Офейг, — только я сразу понял, едва ты выехал из округи, что тяжба возбуждена неверно. Но ты возомнил, что сам себе голова, и не удосужился спросить ни у кого совета. Теперь можешь расхлебывать это дело сам. Не исключено, что это тебе удастся, но таков уж удел всех, кто считает других хуже себя.

Одд говорит:

— Не похоже, что от тебя дождешься помощи.

Офейг сказал:

— Тяжбу твою можно спасти лишь в том случае, если ты обратишься ко мне. Насколько ты, однако, готов помочь деньгами тому, кто наведет в твоей тяжбе порядок?

Одд говорит:

— Я не поскуплюсь на расходы, если кто-нибудь примет тяжбу.

Офейг сказал:

— Тогда дай старику в руки какой-нибудь толстый кошель, ибо глаза людей косеют от денег[66].

Одд вручает ему большой кошель с деньгами.

Тогда Офейг спросил:

— Был ли произнесен отвод, как положено по закону?

— Нет, мы ушли из суда до того, — говорит Одд.

Офейг говорит:

— Правильно лишь то, что ты делал не думая[67].

На этом они расстаются, и Одд идет к себе в палатку.
VI

Теперь следует поведать о том, как старый Офейг направляется в Поля[68] и идет к судилищу. Он подходит к Суду Северной Четверти[69] и спрашивает, как идут тяжбы. Ему сказали, что некоторые уже решены, а по другим готовятся вынести приговор.

— Как продвигается тяжба Одда, моего сына, и завершена ли она?

— В общем, завершена, — говорят они.

Офейг сказал:

— Этот Оспак уже осужден?

— Нет, — говорят они, — это не так.

— По какой причине? — говорит Офейг.

— Против тяжбы нашлись возражения, — говорят они, — ее неправильно возбудили.

— Да, — говорит наш Офейг, — не позволите ли мне зайти к вам в судилище? Они разрешают это. Он заходит в круг для судей и усаживается.

— Так судили или нет тяжбу Одда, моего сына?

— Вроде как судили, — говорят они.

— Как же так? — говорит Офейг. — Неужто Оспака обвинили ложно? Разве он не убивал Вали без всякой на то причины? Неужели все это сочли недостаточно очевидным?

Они говорят:

— Против тяжбы нашлись возражения, и она не имела ходу.

— Что именно было оспорено? — говорит Офейг.

Тут ему сказали.

— Все ясно, — говорит он. — И вам показалось сколько-нибудь справедливым обращать внимания на вещи, ничего не стоящие, и избавлять от наказания худшего из людей, вора и человекоубийцу? Не берете ли вы на себя слишком много, вынося приговор против справедливости, и оправдывая того, кто достоин смерти?

Они сказали, что им это тоже кажется неправильным, но они ничего не могут поделать.

— Все может быть, — говорит Офейг. — А вы приносили клятву? — говорит Офейг.

— Конечно, — говорят они.

— Так должно было быть, — говорит он. — А какие слова вы при этом произносили? Что-то в том роде, что вы будете судить, исходя из того, что найдете наиболее справедливым и правильным и более всего соответствующим закону? Вы должны были говорить примерно так[70].

Они сказали, что все верно.

Тогда Офейг сказал:

— А что может быть справедливей и правильней, чем объявить худшего из людей вне закона, подлежащим убийству и лишенным права на всякую помощь, если он изобличен в краже и вдобавок убил ни в чем не повинного человека, Вали? Но есть еще один довод: когда преступают клятву, это уже можно назвать податливостью. Вдумайтесь хорошенько, что для вас важнее — два слова, указующие на правду и справедливость, или одно единственное, отсылающее к законам? Вам, конечно, покажется, если вы способны видеть суть, что гораздо большая ответственность — объявить свободным того, кто заслуживает смерти, тем более что ранее вы принесли клятву, что будете судить по справедливости. Теперь можете сами видеть, что уйти от ответственности в любом случае не удастся, и выбор ваш труден.

Офейг то достает кошель из под полы плаща, то прячет его назад. Он убеждается, что их глаза следят за мошной. Тут он сказал им:

— Стоило бы все-таки судить по правде и справедливости, как вы присягали, а взамен получить благодарность толковых мужей и правдолюбов[71].

Затем он достал кошель, высыпал из него серебро и сказал им так:

— Сейчас я выкажу вам свою дружбу, — говорит он, — но делаю это скорее ради вас, нежели в своих интересах. Я поступаю так не потому, что некоторые из вас — мои друзья, а другие — мои родичи, а потому, что все вы — люди нуждающиеся и предоставлены самим себе. Я хочу дать каждому из тех, кто сидит в суде, по эйриру серебра[72], а тем, кто будет подытоживать тяжбу[73], — по полмарки[74]. Тем самым вы разом и получите деньги, и снимите с себя груз клятвопреступления, которого следует избегать в первую очередь.

Они обдумывают положение и, поддавшись на уговоры Офейга, решают, что он говорит дело, и что они перед этим действительно нарушили клятву, и они принимают предложение Офейга. Сразу вслед за этим послали за Оддом, и он прибыл на место суда. Хёвдинги к тому времени уже удалились в свои палатки[75]. Тут же начинают слушать тяжбу и Оспака объявляют вне закона. После этого называются свидетели того, что приговор вынесен. С этим люди отправляются по своим палаткам. Ночью о случившемся не прознал никто.

А утром на Скалу Закона[76] поднимается Одд и громко объявляет:

— Здесь ночью в Суде Северной Четверти за убийство Вали был осужден человек по имени Оспак. А про приметы осужденного следует сказать, что он большого роста и мужиковат. У него темные волосы и грубые черты лица, черные брови, здоровенные руки, толстые ноги, и все сложение на диво крупно, а вид — самый что ни на есть злодейский[77].

Теперь люди в изумлении хмурят брови, ведь многие до этого слыхом не слыхивали о тяжбе. Людям кажется, что Одд рьяно вел преследование и ему сильно повезло, учитывая все обстоятельства.
VII

Рассказывается о том, как Стюрмир и Торарин беседуют друг с другом.

Стюрмир сказал:

— Крепко опростоволосились мы из-за этой тяжбы и покрыли себя позором. Торарин говорит, что этого следовало ожидать, —

— и похоже, нас провели умные люди.

— Да, — говорит Стюрмир. — Видишь ли ты теперь какой-нибудь способ исправить положение?

— Не знаю, удастся ли провернуть быстро, — говорит Торарин.

— Что именно? — говорит Стюрмир.

Торарин говорит:

— Можно было бы вчинить иск за подкуп суда, и дело должно выгореть[78].

— Подходит, — говорит Стюрмир.

После этого они расходятся по своим палаткам. Вот они созывают друзей и союзников на сходку. Первым среди них был Хермунд сын Иллуги[79], вторым — Геллир сын Торкеля[80], третьим — Эгиль сын Скули[81], четвертым — Железный Скегги сын Эйнара[82], пятым — Бродди Бородач сын Бьярни[83], шестым — Торгейр сын Халльдоры[84], далее — сами Стюрмир и Торарин. Эти восемь человек сидят теперь за беседой. Стюрмир и Торарин подробно излагают весь ход тяжбы и рассказывают, как она обернулась и какой большой куш можно сорвать на ней, — имущество Одда де столь велико, что всем хватит сполна. Они решают действовать сообща во всем, что касается тяжбы, и дают обет изгнать противника, либо навязать ему мировую на своих условиях. Затем они заключают между собой союз и скрепляют его клятвами, считая себя непреодолимой силой, перед которой тушуется любая воля и которую не проймет ни один законник. Проговорив все это друг другу, они расстаются; люди едут с тинга домой, и первое время их договор держится в тайне.

Одд очень доволен своей поездкой на тинг, и их отношения с отцом несколько потеплели по сравнению с прежним. Остаток зимы Одд сидит, ничего не предпринимая. А весной отец с сыном встречаются в бане[85], и Офейг справляется о новостях. Одд сказал, что не слыхал ничего примечательного, и спрашивает, что известно отцу. Офейг говорит, что Стюрмир с Торарином собрали народ и рассчитывают ехать к Песчанику вызывать Одда на тинг. Одд спрашивает, какую причину они нашли. Офейг излагает ему весь их замысел.

Одд говорит:

— Не кажется мне все это опасным.

Офейг говорит:

— Может статься однако, что самим вам не справиться.

Вот подходят сроки вызова на тинг, и Стюрмир с Торарином являются к Песчанику с большим числом людей. У Одда на хуторе тоже было много народу. Стюрмир и Торарин приступают к делу и вызывают Одда на тинг за то, что по его наущению в суд противозаконно были внесены деньги.

Ничего большего не происходит, и Стюрмир и Торарин со своим отрядом уезжают прочь.

Вот отцу с сыном снова случается встретиться. Они беседуют, и Офейг спрашивает у Одда, по-прежнему ли тот не берет случившееся в голову.

Одд говорит:

— Дело не кажется мне трудным.

— Я другого мнения, — говорит Офейг, — но насколько у тебя точные сведения о том, что происходит?

Одд отвечал, что знает о событиях, которые случились к тому времени.

Офейг говорит:

— У этого дела куда более длинный след, чем тебе кажется: по моим сведениям, шестеро виднейших хёвдингов страны вошли в тяжбу против тебя.

Одд говорит:

— Сильно ж им было надо.

Офейг сказал:

— Что теперь думаешь предпринять?

Одд говорит:

— А что еще делать, кроме как ехать на тинг и искать там поддержки?

Офейг говорит:

— По-моему, это безнадежно в столь проигрышной тяжбе, как эта. К тому же не стоит ставить свою славу под удар, полагаясь на милость большинства.

Одд говорит:

— Что же тогда предпринять?

Офейг сказал:

— Мой совет таков: ты снарядишь свой корабль к началу тинга. Будь готов отплыть в море со всем твоим имуществом прежде, чем люди вернутся с тинга домой. Однако как тебе больше нравится распорядиться деньгами — чтобы их у тебя отняли враги или чтоб держал я?

— Меньшее из двух зол — отдать тебе.

Вот Одд вручает отцу толстый кошель, набитый серебром, и на этом они расстаются. Одд снаряжает теперь свой корабль и определяет, кому с ним плыть. Приближается время тинга, и о приготовлениях Одда знают немногие, потому что он действует скрытно.
VIII

Вот хёвдинги выезжают на тинг со множеством народа. Старый Офейг ехал с отрядом Стюрмира[86]. Пятеро Союзников — Эгиль, Геллир, Стюрмир, Хермунд и Торарин — договорились встретиться на Пустоши Синего Леса[87]: оттуда они вместе двинулись на юг к Полям Тинга. Двое — Бродди Бородач и Торгейр сын Халльдоры из Банной Долины — прибыли с востока. Железный Скегги прибыл с севера; эти трое поравнялись с остальными у Китового Склона[88]. Теперь все отряды совместно въезжают на Поля, а оттуда — на сам тинг. Там только и было разговоров, что о тяжбе Одда. Всем казалось само собой разумеющимся, что прений не будет: считанные люди могли решиться оспаривать иск. К тому же это выглядело бессмысленным, учитывая, какие хёвдинги стояли за ним. Сами Союзники тоже были уверены в победе и изрядно бахвалились. Никто не сказал им поперек ни единого слова. Одд никому не предлагал принять его тяжбу. Он спустил на воду свой корабль в Хрутовом Фьорде, как только люди уехали на тинг.

В один из дней старый Офейг вышел из своей палатки, и у него тяжело на душе; помощи он нигде не видит, а противник силен. Трудно ему одному тягаться с такими хёвдингами, а в иске не к чему придраться. Он идет сгорбившись и плутает между палатками, спотыкается и долго бродит по тингу. Наконец он приходит к палатке Эгиля сына Скули. В это время к Эгилю для беседы пришли какие-то люди. Офейг отступил от двери и ждал, пока люди эти не уйдут. Эгиль вышел проводить их, и когда он хочет зайти обратно в палатку, к нему устремляется Офейг, приветствуя Эгиля по имени.

Эгиль посмотрел на него и спросил, кто он такой.

— Меня зовут Офейг, — говорит тот.

Эгиль сказал:

— Ты отец Одда?

Офейг подтвердил это.

— Тогда ты, наверное, захочешь поговорить о его тяжбе, но нужно говорить не со мной. Тут все закручено так, что от меня одного ничего не зависит. Тяжбой этой, в основном, ведают другие люди — Стюрмир и Торарин. Они-то и принимают большинство решений, а мы поддерживаем их.

Офейг отвечает ему стихом, сорвавшимся у него с уст:

№ 1
Впору бы прежде
Вспомнить об Одде, —
Не шел никогда я
Сыну на помощь.
Плохо следил
Остолоп за законом,
Хоть денег имел он
Полные жмени.

А затем он сказал так:

№ 2
Старому сидню
Нет слаще отрады, —
С мужем почтенным
Перемолвиться словом.
Мне ты навряд ли
В беседе откажешь,
Ибо мужи тебя
Мудрым считают.

— Однако лучше бы мне избрать для потехи иное занятие, чем обсуждать дела Одда: бывало, шли они и получше, чем ныне. Ты ведь не откажешь мне в беседе. Для старика вроде меня нет большей радости, чем говорить с людьми твоего круга и коротать так минуты жизни.

Эгиль говорит:

— Тебе не будет отказано в беседе.

Затем они вдвоем заходят внутрь и усаживаются.

Тут Офейг заводит разговор:

— Ты, Эгиль, держишь хутор?

Эгиль сказал, что это так.

— И живешь в тех местах у Городища?

— Верно, — сказал Эгиль.

Офейг сказал:

— Я слышал о тебе лестные слова. Сказывали мне, что ты ни для кого не жалеешь пищи и живешь на широкую ногу, и в этом мы с тобой не так уж несхожи. Оба мы знатного рода и держим отличные земли, но хозяйство сулит нам убыток. А еще мне рассказывали, что тебе нравится помогать друзьям.

Эгиль сказал:

— Мне лестно, что нас с тобой славят одинаково, ибо я знаю о тебе, что ты знатен родом и мудр.

Офейг сказал:

— Но есть и различие: ты — большой хёвдинг, не страшишься ничего и не уступаешь никому, с кем бы ни имел дело, а я — человек маленький. Но нрав у нас с тобой общий, и большая досада, что столь видным людям, как ты, не хватает денег.

Эгиль говорит:

— Не исключено, что вскоре все переменится и дело пойдет на лад.

— За счет чего? — говорит Офейг.

— Сдается мне, — говорит Эгиль, — что если нам перепадет добро Одда, мы сполна обеспечим себя, ибо нам немало рассказывали о его несметных сокровищах.

Офейг говорит:

— Не преувеличивают те, кто называют его богатейшим человеком в Исландии. Но тебе, наверное, любопытно, какая часть его имущества отойдет тебе, ведь ты сильно нуждаешься в деньгах.

— Все верно, — говорит Эгиль, — ты добрый и мудрый старик и, должно быть, знаешь точно, каково имущество Одда.

Тот говорит:

— Я полагаю, что никому не известно об этом больше меня, и я могу заверить тебя, что ни один из рассказов о богатстве Одда не преувеличивает его истинных размеров. Однако я заранее прикинул, сколько в итоге сможешь получить ты.

И с уст его слетела виса[89]:

№ 3
Право, развращают
Вертопрахов злата
Зла корысть, и кривда, —
Слово сильных хило.
Вам сулю прилюдно
Лихо смеха Хати,
Тунды смуты тарчей
Толстых, да бесчестье![90]

— Как, как? Ну, это маловероятно, — говорит Эгиль, — а скальд ты хороший.

Офейг сказал:

— Не следует долее держать тебя в неведении, какая награда ждет тебя: это шестнадцатая часть земли у Песчаника.

— Что за вздор! — говорит Эгиль. — Значит, состояние не столь велико, как я думал. Но как же это возможно?

Офейг говорит:

— Вовсе нет. Состояние огромно. Но я полагаю, что ты получишь ровно столько, сколько ты слышал. Разве вы не обговорили заранее сами, что вам отойдет половина имущества Одда, а вторая половина достанется жителям Северной Четверти? Сдается мне, что раз, вас, Союзников, восемь человек, то вам причитается половина земли у Песчаника, по вашим собственным расчетам, о которых вы объявили загодя. Ибо хотя ваша затея сопряжена с вещами, доселе неслыханными, свое слово вам придется держать.

Не могли же вы думать, что мой сын Одд будет сидеть сложа руки и ждать, когда вы с гоготом нагрянете к нему на север? Нет, — говорит Офейг, — наш Одд сам вам в руки не дастся! Ибо ума и хватки у него ничуть не меньше, чем сокровищ, и он проявит все эти качества, как только потребуется. И я подозреваю, что его большой кнёрр[91] не будет медленнее скользить по Исландскому Морю от того, что вы объявите Одда вне закона. Да и применимо ли слово «вне закона» к тяжбе, которая начиналась столь неправедно? И исход ее ударит по тем, кто ее развязал, и я надеюсь, что Одд заберет с собой на борт все, кроме самой земли у Песчаника. А вот что он предназначает вам. Он заранее разведал, что если ему случится зайти в Городищенский Фьорд, путь от моря до хутора Городище недолог. И все вернется к тому, с чего начиналось: на вашу голову вновь падут позор и поношения, и все скажут, что вы их заслужили.

Тогда Эгиль сказал:

— Это же сущая правда: дело, похоже, с подвохом. Можно было предположить, что Одд не будет сидеть сложа руки. Но я не против, если кое-кто из участников тяжбы окажется посрамлен, например Стюрмир, или Торарин, или Хермунд: они-то в основном и раздувают тяжбу[92].

Офейг сказал:

— Будет хорошо, если они получат по заслугам; многие скажут, что так им и надо. Но я считаю неправильным, что ты останешься не вознагражденным: ты пришелся мне по душе и понравился больше прочих Союзников.

Тут он нарочно упускает наземь толстый кошель. Эгиль перевел на него взгляд.

От Офейга это не укрылось: он как можно скорее подхватывает кошель и засовывает его обратно за полу плаща. Он сказал:

— Получается, Эгиль, — сказал он, — что все произойдет примерно так, как я описал тебе. Теперь я собираюсь уважить тебя кое-чем, — и с этими словами он раскрывает кошель и высыпает из него серебро на полы кафтана Эгиля. Там было две сотни самого отборного серебра[93], —

— прими их от меня в дар за то, что не будешь содействовать тяжбе. Это знак уважения к тебе.

Эгиль говорит:

— Да ты, старик, мерзавец, каких поискать![94] Но тебе нечего надеяться на то, что я нарушу данный мною обет.

Офейг говорит:

— Вы вовсе не те, кем хотите казаться. Желаете, чтоб вас называли хёвдингами, а сами проходите мимо своей удачи, если надо рискнуть. Перестал бы ты теперь ломаться, а я, со своей стороны, изыщу способ, чтобы ты не нарушил обет.

— Это как же? — говорит Эгиль.

Офейг сказал:

— Разве вы не говорили, что должны добиться либо осуждения, либо мировой на своих условиях?

Эгиль сказал, что так и есть.

— Не исключено, — говорит Офейг, — что нам, родичам Одда[95], позволят выбрать мировых судей самим. Вот, может статься, разрешить тяжбу поручат тебе. В этом случае я хочу, чтобы ты ее развалил.

Эгиль говорит:

— Ты, старик, говоришь дело — ума и коварства тебе не занимать. Но, тем не менее, я не готов взвалить на себя это бремя один: у меня недостаточно сил и людей, чтобы в одиночку бороться со всеми хёвдингами сразу, ибо тот, кто даст им отпор, навлечет на себя их вражду.

Офейг сказал:

— Что, если на твоей стороне будет кто-то еще?

— Тогда уже проще, — говорит Эгиль.

Офейг сказал:

— Кого из Союзников ты бы хотел привлечь на свою сторону? Предложи мне кого-нибудь на выбор!

— Есть двое, — говорит Эгиль. — Хермунд — мой ближайший сосед, но мы плохо ладим. Второй — Геллир, и я выбираю его.

— Это немалый труд, — говорит Офейг, — ибо я никому в этой тяжбе не желаю добра, кроме тебя одного. Впрочем, Геллиру, вероятно, хватит ума сделать правильный выбор и обрести деньги и уважение, вместо того чтобы лишиться денег и навлечь на себя позор. Теперь-то ты войдешь в дело, чтобы свести пеню на нет, если определить ее поручат тебе?

— Само собой, — говорит Эгиль.

— Тогда по рукам, — говорит Офейг, — и через какое-то время я вновь навещу тебя.
IX

Теперь Офейг идет прочь, и они с Эгилем расстаются. Офейг блуждает теперь между палаток и еле волочит ноги, но дух его далеко не столь вял, сколь виляют ноги, и речь его далеко не столь расслаблена, сколь расшатана походка. Наконец он приходит к палатке Геллира сына Торкеля и велит вызвать его наружу[96]. Геллир выходит и приветствует Офейга первым — он был человек простой в обхождении — и спрашивает, с чем тот пришел.

Офейг говорит:

— Мне просто случилось забрести к вам.

Геллир говорит:

— Ты, наверное, хочешь поговорить о тяжбе Одда.

Офейг говорит:

— Не хочу говорить о том, что мне не с руки. Лучше я найду себе иную забаву.

Геллир сказал:

— Так о чем же ты хочешь говорить?

Офейг сказал:

— Сказывали мне, что ты мудр, а с людьми мудрыми беседовать мне приятно.

Вот они усаживаются и начинают беседу.

Офейг спрашивает:

— Кто из молодежи у вас в округах на западе, по-твоему, может стать большим хёвдингом?

Геллир сказал, что выбор у них хорош, и назвал сыновей Снорри Годи[97] и Людей с Песчаного Берега.

— Мне уже говорили, — сказал Офейг, — что все обстоит так, но теперь я сам слышу это от мужа, который наблюдателен и правдив. А кого из девушек на западе считают завидными невестами?

Тот называет дочерей Снорри Годи и дочерей Стейнтора с Песчаного Берега[98].

— Это мне уже говорили, — сказал Офейг, — но вроде бы у тебя самого есть дочери?

Геллир подтвердил, что, конечно, есть[99].

— Отчего же ты их не упомянул? — говорит Офейг. — Вряд ли они кому-нибудь уступят в красоте. А они еще не замужем?

— Нет, — говорит Геллир.

— Так почему же? — говорит Офейг.

Геллир говорит:

— Потому что пока не сватались люди, которые вышли бы всем: были бы и богаты, и держали хороший удел, знатны родом и при этом сами толковые. Ибо, хотя я не богач, знатность и положение обязывают меня проявлять разборчивость в женихах. Но негоже мне только отвечать, ни о чем не спрашивая. Кто из мужей у вас на севере обещает вырасти в хёвдинга?

Офейг говорит:

— Выбор богат. Первым я назову Эйнара, сына Железного Скегги[100], а после него — Халля сына Стюрмира[101]. Некоторые люди говорят также, что и мой сын Одд — многообещающий муж. Однако пора передать тебе слова Одда. Он поручил мне сообщить тебе, что хочет породниться с тобой и сватается к твоей дочери, той, которую зовут Рагнхейд[102].

— Да, — говорит наш Геллир, — к этому можно было бы отнестись хорошо, но при сложившихся обстоятельствах, полагаю, придется повременить.

— Что же мешает? — говорит Офейг.

Геллир сказал:

— Положение Одда, твоего сына, пока что видится в мрачном свете.

Офейг говорит:

— Я скажу тебе по правде, что ты никогда не выдашь твою дочь удачнее, ибо все в один голос скажут, что Одд не уступит самым толковым людям, а богатства и знатности ему не занимать. К тому же ты сильно нуждаешься в деньгах: вполне может быть, ты найдешь в нем опору, ибо Одд великодушен к своим друзьям.

Геллир говорит:

— Все это можно было бы принять во внимание, если бы не обстоятельства тяжбы.

Офейг сказал:

— Не придавай значения ерунде, которая ничего не стоит, и сторонись срама и дури, которые сопряжены с ней.

Геллир говорит:

— И тем не менее есть немалая вероятность, что все обернется иначе, и я не могу дать согласия. Но если бы тяжба разрешилась, я был бы рад предложению.

Офейг говорит:

— Не исключено, Геллир, что все вы получите свою награду. Но я могу рассказать тебе, что достанется на твою долю, ибо я знаю это точно. В лучшем случае, вы, восемь Союзников, получите половину земли у Песчаника. Участь твоя при этом окажется незавидной: ты получаешь мало денег, утратив честь и достоинство. А ведь прежде ты слыл одним из самых достойных мужей в стране.

Геллир спросил, как такое может случиться.

Офейг говорит:

— Наиболее вероятно, что Одд сейчас уже вышел в море, забрав с собой все имущество, кроме земли у Песчаника. Вы не могли рассчитывать, что он станет сидеть сложа руки и позволит вам делить и распределять его добро между собой. Нет, — говорит наш Офейг, — он высказался скорей в том смысле, что, если он войдет в Широкий Фьорд, то сумеет найти твой хутор и сам выбрать себе невесту с твоего двора. А хвороста, чтобы сжечь твой хутор, если это понадобится, у него, по его словам, хватит. Точно так же, если он войдет в Городищенский Фьорд, он уже знает, что путь с моря до хутора Городище недолог. Если бы он зашел в Островной Фьорд, то смог бы найти хутор Железного Скегги[103]. Точно то же самое он может проделать на Восточных Фьордах, если вздумает найти жилище Бродди Бородача. У него теперь руки развязаны, раз он никогда больше не вернется в Исландию. Зато вы получите по заслугам и натерпитесь сраму и поношений. Но мне не нравится, что тяжко пострадает столь добрый хёвдинг, как ты, и я бы хотел оградить тебя от опасности.

Геллир говорит:

— Все это похоже на правду. Но я не стану особо переживать, даже если много денег взять не удастся. Я ведь ввязался в эту тяжбу скорее по уговорам друзей, нежели из расчета.

Офейг сказал:

— Ты сам поймешь, когда запальчивость схлынет с тебя, что самый почетный для тебя выход — выдать свою дочь за моего сына Одда, как я тебе уже говорил. Взгляни-ка на деньги, которые он посылает тебе. Одд сказал, что оплатит стоимость приданого невесты сам, потому что знает о твоих затруднениях[104]. Здесь две сотни серебра самой высокой пробы. Подумай теперь, кто еще предложит тебе такой выбор — выдать дочь за столь славного мужа, который сам платит за приданое своей невесты? Можно ожидать, что ты впредь навсегда избавишься от нужды, а дочь твоя будет купаться в богатстве.

Геллир говорит:

— Предложение настолько хорошо, что ему трудно противостоять. Но я не предам тех, кто доверился мне, хотя ясно вижу, что тяжба не сулит ничего, кроме хулы и насмешек.

Тогда Офейг говорит:

— Больно уж вы глупы, хёвдинги! Кто ж призывает тебя предавать тех, кто тебе доверился, или преступать свою клятву? Может случиться так, что решать мировую выпадет тебе, и ты сможешь тогда уменьшить пеню, не нарушая своего обета.

Геллир говорит:

— Это верно. Ты, старик, изворотлив на диво и страшно коварен. И все же я не стану лезть на рожон один против всех.

Офейг сказал:

— Что, если я подыщу тебе напарника? Тогда-то ты с тяжбой поможешь?

— Помогу, — сказал Геллир, — если ты устроишь так, что решение будет зависеть от меня.

Офейг сказал:

— Кого ты выбираешь себе в напарники?

Геллир говорит:

— Я выбираю Эгиля. Он мой ближайший сосед.

Офейг говорит:

— Что за вздор, ты выбираешь сквернейшего из вашего круга! Такому, как он, мне тяжело оказать уважение. Я не уверен, что хочу это делать.

— Теперь это твоя забота, — сказал Геллир.

Офейг сказал:

— Так ты войдешь в дело, если я привлеку Эгиля на твою сторону? Понять-то он, по-моему, способен, что для него лучше: получить почести или остаться ни с чем.

— Учитывая, сколько мне заплатили, — говорит Геллир, — я, пожалуй, рискну и попытаюсь.

Офейг сказал:

— Все это мы с Эгилем обговорили заранее. Дело не кажется ему трудным, и он на нашей стороне. Теперь я дам совет, как лучше поступить. У вас, Союзников, провожатые часто ходят вместе. И вряд ли хоть один человек заподозрит что-либо, если вы с Эгилем поговорите, когда пойдете к вечерне[105], сколь бы долгой ваша беседа ни была.

Геллир берет деньги, и они уславливаются. Затем Офейг идет прочь и направляется к палатке Эгиля. На сей раз он идет быстро и не петляет, и вид у него не согбенный. Он рассказывает Эгилю, как обстоит дело. Эгиль был доволен. Позже вечером люди идут к вечерне, и Эгиль с Геллиром заводят беседу и договариваются между собой. Ни у кого это подозрений не вызвало.
X

Теперь рассказывается о том, как на следующий день люди идут к Скале Закона. Там скопилось множество народа. Эгиль и Геллир собрали вокруг себя своих друзей. Офейг тоже собрался идти вместе со Стюрмиром и Торарином[106].

Когда к Скале Закона подошли все, кого ожидали увидеть[107], Офейг попросил слова и сказал:

— Прежде мне особо не приходилось вмешиваться в тяжбу моего сына Одда. Мне известно, однако, что здесь находятся люди, которые положили ради нее много сил. Первым среди них я хочу призвать Хермунда. Ведь тяжба эта началась с вещей доселе неслыханных, подобных которым на памяти людей не было; весьма вероятно, что исход ее тоже сулит неожиданности[108]. Теперь я хочу спросить, есть ли надежда на мировую.

Хермунд говорит:

— Мы согласны мириться лишь на своих условиях.

Офейг говорит:

— Едва ли на памяти людей найдутся примеры, чтобы один человек передавал восьмерым право решить тяжбу миром, хотя есть примеры, когда один человек отдавался на суд другого. Но раз уж многое тут, как будто, происходит впервые, я соглашаюсь отдать тяжбу на суд двоим из вас.

Хермунд говорит:

— На это мы, конечно, согласны. Нам все равно, кто будут эти двое.

— Тогда вы, должно быть, предоставите мне право отвода, — говорит Офейг, — чтобы я мог по закону выбрать из вас, Союзников, двух человек по своему усмотрению.

— Да, да, — говорит Хермунд.

Тут Торарин сказал:

— Поддакивай нынче тому, в чем не раскаешься завтра[109].

— Слов назад брать не будем, — говорит Хермунд.

Теперь Офейг ищет себе поручителей и находит их без труда, ибо имущественное положение ответчика не вызывало сомнений. Вот люди берутся за руки, и истцы соглашаются принять пени, которые определят те из них, кого выберет Офейг; за это Союзники обязуются снять иск[110]. Затем решают, что Союзники вместе со своими отрядами должны отойти в Поля. Отряды Геллира с Эгилем выходят вместе, и все усаживаются в круг. А Офейг заходит внутрь круга; он озирается, подымает свой капюшон, почесывает руки и стоит, почти не сутулясь. Он поморгал глазами и вслед за этим сказал:

— Вот ты сидишь здесь, Стюрмир, и людям покажется странным, если я не привлеку тебя в тяжбу, которая меня касается, ибо я вхожу в твой годорд и должен искать защиты именно у тебя. Ты принимал от меня дорогие подарки, но отблагодарил за них хуже некуда. Сдается мне, что никто не выказал в этом деле большей вражды к моему сыну Одду, чем ты. Это в основном твоими стараниями была возбуждена данная тяжба, и я отвожу тебя[111].

— Вот ты сидишь здесь, Торарин, — говорит Офейг, — и загвоздка вовсе не в том, что тебе не хватает ума, чтобы судить эту тяжбу. И все же ты употребил свой ум во вред Одду, и был первым помощником Стюрмира в данной тяжбе, и поэтому я не останавливаю на тебе свой выбор[112].

— Вот ты сидишь здесь, Хермунд, большой хёвдинг, и я полагаю, что при иных обстоятельствах тебе вполне можно было бы доверить тяжбу. И однако же никто не продвигал эту тяжбу после того, как она была возбуждена, с большим рвением, чем ты, и никто, кроме тебя, не заявлял открыто, что хочет унизить противника[113]. Подвигнуть тебя на это могли только низменные соображения и тщеславие — недостатка в деньгах ты ведь не испытываешь, — и поэтому я отвожу тебя.

— Вот ты сидишь здесь, Железный Скегги. Ты бы не возражал, если бы эта тяжба попала к тебе на суд, ибо самомнения тебе не занимать. Самомнение твое столь велико, что на Вадлатинге ты велел вынести перед собой знамя, словно перед конунгом. И все же тебе не суждено стать конунгом в данной тяжбе, и я отвожу тебя[114].

Затем Офейг огляделся вокруг и сказал:

— Вот ты сидишь здесь, Бродди Бородач. А верно ли, будто конунг Харальд сын Сигурда говаривал тебе, когда ты находился при нем, что из всех людей, приехавших к нему отсюда, ты больше всего подходишь для того, чтобы быть конунгом?[115]

Бродди отвечал:

— Конунг часто бывал ко мне благосклонен, но трудно решить, говорил ли он это всерьез[116].

Тут Офейг сказал:

— Будешь конунгом в других делах, а не в этом! Я отвожу тебя[117].

— Вот ты сидишь здесь, Геллир, — говорит Офейг, и у тебя нет причин для участия в данной тяжбе, кроме корысти. Вполне понятно, однако, что ты нуждаешься в деньгах, ведь хлопот у тебя немало[118]. Но я не знаю, как поступить: я желаю зла вам всем без разбору, но так или иначе придется кого-то почтить, отдав ему тяжбу на суд. И поскольку я не желаю выбирать никого, кого уже отвел, я выбираю в судьи тебя, и делаю это потому, что прежде ты не был замечен в неправедном.

— Вот ты сидишь здесь, Торгейр сын Халльдоры, — говорит Офейг, — и совершенно ясно, что тяжбу, которая требует разумения, ни за что нельзя отдавать на суд тебе. Ибо ты вообще не умеешь решать тяжбы, и ума у тебя не больше, чем у вола или осла, и я отвожу тебя[119].

Затем Офейг огляделся вокруг, и с уст его слетела виса:

№ 4
Старости ждать
Мужам несподручно:
Зренье и разум
Берет она разом.
Прежде был выбор
Вождей превосходных —
Ныне лишь с волчьим
Хвостом я остался[120].

— Оказался я в том же положении, что волчище. Они грызутся до тех пор, пока не останется один хвост, а вовремя этого не смекают. У меня было много хёвдингов на выбор, а теперь остался один-единственный, от которого любой человек ждет подвоха, и который больше, чем кто-либо, бывал уличен в несправедливости. Ему безразлично, как получить деньги, лишь бы удалось ими разжиться. Его поведение вполне понятно, хотя в данной тяжбе он не проявил себя с худшей стороны и не встревал в нее до такой степени, как те, кого раньше считали людьми справедливыми и кто променял добродетель и стойкость на жадность и кривду. Людям едва ли могло прийти в голову, что я остановлю выбор на том, от кого все ждут подвоха, ибо равного Эгилю коварством в вашем отряде не сыщешь. Но придется так поступить, ибо всем остальным уже дан отвод[121].

Эгиль сказал, улыбнувшись:

— Случилось, как это порой бывает, что люди оказывают другим уважение против своей воли. Что ж, Геллир, нам с тобой надо подняться и отойти в сторону; обсудим тяжбу между собой.

Они с Геллиром так и делают, отходят прочь и усаживаются.

Тут Геллир сказал:

— Что скажем теперь о тяжбе?

Эгиль сказал:

— Мой совет — наложить небольшую пеню, и я не знаю, как все обернется, но, похоже, большой приязни за это мы не добьемся.

— Не будет ли перебора, если мы назначим пеню в тринадцать эйриров неочищенного серебра?[122] — говорит Геллир. — Ведь повод для тяжбы изыскан крайне несправедливый, и, чем больше они будут раздражены, тем лучше. Но у меня нет охоты самому объявлять решение, ибо людям оно вряд ли понравится.

— Одно из двух, — говорит Эгиль, — либо объявляй мировую, либо отвечай на вопросы[123].

— Я предпочитаю, — говорит Геллир, — объявлять мировую.

Вот они идут обратно к Союзникам.

Тогда Хермунд сказал:

— Встанем и послушаем посрамление[124].

Тут Геллир сказал:

— Ума у нас двоих не прибавится, и даже если мы будем сидеть дольше, все равно придем к тому же итогу. Наше решение с Эгилем — взыскать в нашу, Союзников, пользу, тринадцать эйриров серебра.

Тут Хермунд сказал:

— Правильно ли я расслышал: ты сказал тринадцать десятков эйриров серебра[125]?

Эгиль говорит:

— Неужели ты, Хермунд, отдавил себе ухо, когда вставал? Именно тринадцать эйриров, и деньги эти — не для передачи мужам почтенным. Они будут выплачиваться сношенными щитками, и обломками обручий, и прочим лишним в хозяйстве хламом, чтоб тебе было противней брать.

Тогда Хермунд сказал:

— Предал ты нас сейчас, Эгиль!

— Неужели? — говорит Эгиль. — Ты считаешь, что тебя предали?

— Я убежден, что меня предали, и предал меня ты.

Эгиль говорит:

— Я рад, что предал того, кто не доверяет никому, даже самому себе, и я найду своим словам подтверждение. Ты прятал свое добро в самых темных местах из расчета, что, если тебе самому взбредет в голову его искать, ты никогда не сможешь этого сделать[126].

Хермунд говорит:

— Теперь, как и прежде, ты лжешь, Эгиль. Давеча зимой, когда ты принял мое приглашение погостить у меня во время йоля и поднялся из своего убогого жилья ко мне в горы[127], ты говорил, что очень рад приглашению, чего и следовало ожидать. А когда йоль минул[128], ты опечалился, так как не хотел уезжать обратно в свой голодный дом. И когда я это понял, то предложил тебе остаться с одним спутником, и ты с радостью согласился[129]. А весной, после Пасхи, когда ты вернулся домой в Городище, ты стал рассказывать, будто у меня сдохли тридцать лядащих лошадей и всех их якобы съели[130].

Эгиль говорит:

— Я не думаю, что молва преувеличивает твою скаредность, и заключаю отсюда, что из этих лошадей съели очень немногих, если вообще решились на это[131]. А про меня весь народ знает, что я и мои челядинцы никогда не сидим впроголодь, хотя хутор мой не всегда процветает. Зато про житье у тебя приходят такие вести, что тебе самому ничего добавлять не нужно.

— Я бы хотел, — говорит Хермунд, — чтобы следующим летом на тинге одного из нас не было.

— На это я отвечу словами, — говорит Эгиль, — которые, как я надеялся, говорить никогда не придется, если бы ты держал рот на замке, пока цел. Ибо мне было пророчество, что умру я от старости. А чем раньше тебя заберут тролли, тем, по мне, лучше[132].

Тут Стюрмир сказал:

— Тот говорит о тебе всего правдивее, Эгиль, кто говорит самое худшее и кличет тебя пройдохой.

— Отлично, — говорит Эгиль, — чем сильнее ты меня поносишь и чем больше подтверждений своим словам найдешь, тем приятней мне будет. Ибо мне рассказывали, что вы, хёвдинги, сидя за пивом, стали забавы ради выбирать себе мужей для сравнения, и ты сам избрал меня для сравнения с собой[133]. Из этого ясно, — говорит Эгиль, — что ты сам признаешь за собой мерзости, о которых прочие люди не ведают: кому как не тебе знать собственные повадки! Но как раз тут мы с тобою несхожи: каждый из нас обещал отправить войско другому на помощь, и я оказал тебе посильную помощь людьми и послал, кого мог, а ты сбежал, едва черноножки[134] взвились в воздух. Верно и то, что я никому не отказываю в еде, невзирая на постоянные нелады с хутором, и даю людям наесться, а ты держишь их впроголодь. Примечательно, что ты при этом владеешь чашей, которая зовется Еды Вдоволь. О ней никто из гостивших на хуторе не ведает, где она — только ты один это и знаешь. Вполне естественно, что моя челядь живет тяжко, когда нет запасов; но морить свою челядь голодом, когда всего вдоволь, — вещь гораздо худшая. Подумай теперь, куда себя отнести.

Вот Стюрмир замолкает. Тогда поднимается Торарин.

Тут Эгиль сказал:

— Молчи, Торарин, и садись обратно, и не встревай в разговор! Я дам тебе такую отповедь, что для тебя было бы лучше молчать. И мне вовсе не кажется смешным, — хотя мальчишки и смеются над тобой за это — что ты сидишь, тесно сдвинув ноги, и трешься одной ляжкой о другую[135].

Торарин говорит:

— Примем разумный совет, откуда бы он ни пришел[136], — садится обратно и молчит.

Тогда Торгейр сказал:

— Все люди видят, что пеня определена безосновательно и глупо — назначить всего тринадцать эйриров серебра по такой большой тяжбе![137]

— А я думал, — говорит Эгиль, — что основания покажутся тебе примечательными, и так оно и будет, если ты потрудишься вспомнить случившееся с тобой — кажется, на осеннем тинге Кривой Реки[138], — когда один захудалый бонд набил тебе на башке тринадцать шишек[139]. За это ты принял от него в виде виры тринадцать овец. Я-то надеялся, что это воспоминание тебе приятно[140].

Торгейр замолк, а Бродди Бородач и Железный Скегги вступать с Эгилем в перепалку не захотели[141].

Тут Офейг сказал:

— Теперь я хочу сказать вам вису, дабы тинг этот и исход нашей тяжбы остались в памяти большего числа людей:

№ 5
Всяк — присягу Ама
С Ойстри строю присно —
Был бы горд и меньшим, —
Тешусь тем — успехом.
Неимущ, я мощным
Заморочил чашу
Шеи, в завидущи
Очи пыль забросив[142].

Эгиль говорит:

— У тебя есть основания похваляться: еще никогда один человек не обходил с подветренной стороны стольких хёвдингов сразу.

После этого люди идут обратно к своим палаткам.

Тут Геллир сказал Эгилю:

— Я хочу, чтобы мы с тобой и наши люди держались вместе.

Так они и поступают. Теперь всю оставшуюся часть тинга продолжаются стычки: Союзники были крайне обозлены исходом тяжбы. А виру эту никто брать не захотел, и деньги так и остались лежать разбросанные в Полях. Теперь люди едут с тинга домой.
XI

Вот отец с сыном встречаются: Одд уже был полностью готов отплыть в море. Офейг говорит теперь Одду, что он отдал тяжбу на суд противника.

Одд говорит:

— И завершил тяжбу как самый убогий из людей!

Офейг говорит:

— Потеха еще не кончена, родич.

Теперь он излагает сыну весь ход дела и говорит, что подыскал для него невесту. Тогда Одд благодарит отца за помощь и дивится, сколь далеко тот все предусмотрел и как ловко осуществил свой замысел. Он говорит, что Офейг отныне больше не будет нуждаться в деньгах.

— Езжай теперь, как задумал, — говорит Офейг, — а свадьбе твоей быть на Песчанике[143] в шестую неделю от конца лета[144].

После этого отец с сыном дружелюбно прощаются. Одд выходит в море и ловит попутный ветер до Торгейрова Фьорда на севере; там уже ранее стояли торговые люди. Попутный ветер стих, и они стоят там несколько ночей кряду[145]. Одду было не по душе ждать ветра на месте. Он поднимается на высокую гору и видит оттуда, что дальше в море дует другой ветер. Он возвращается обратно на свой кнёрр и велит своим людям выбираться из фьорда в море. Норвежцы[146] смеялись над ними и сказали, что до Норвегии он догребет не скоро.

Одд говорит:

— Да вам-то откуда знать? Разве что подождете нас тут, пока мы не вернемся?

И едва они выходят из фьорда в море, как тут же начинает дуть попутный ветер. Они не сворачивают парус до самых Оркнейских Островов[147]. Одд покупает там солода и зерна[148] и тратит какое-то время, снаряжая корабль к отплытию. Как только он был готов, сразу начинает дуть ветер с востока, и они поднимают парус. Ветер им благоприятствует, и они достигают Торгейрова Фьорда; торговые люди все еще стояли на месте. Одд плывет на запад вдоль берега и входит в Средний Фьорд. Он отсутствовал всего семь недель[149]. Теперь готовятся к пиру; там не было недостатка в обильных и добрых припасах. Явилось и множество гостей. Приехали и Геллир, и Эгиль[150], и много прочих видных мужей. Пир выдается на славу. Люди уверены, что свадьбы, лучшей, чем эта, никогда прежде в Исландии не было. А когда пир закончился, гостей проводили, дав на прощание богатые подарки; на это в основном пошло имущество, которым Геллир с Оддом владели на паях[151].

Тут Геллир сказал Одду:

— Я бы хотел, чтобы Эгиль был хорошо уважен, ибо он это заслужил.

— Сдается мне, — говорит Одд, — что мой отец хорошо уважил его заранее.

— Добавь, однако, еще, — говорит Геллир.

Теперь Геллир и все его люди едут прочь.

Эгиль едет прочь, и Одд провожает его до дороги и благодарит его за поддержку, —

— и я, наверное, все равно уважил тебя меньше, чем следовало, хотя вчера по моему распоряжению на юг к Городищу погнали шестьдесят кладеных баранов и двух волов[152]. Скорее всего, они будут ждать тебя дома. Пусть помощь тебе никогда не скудеет, и ты не будешь нуждаться, пока живы мы оба.

Теперь они расстаются. Эгиль был очень доволен, и они с Оддом закрепляют дружбу. Эгиль едет к себе домой в Городище.
XII

Осенью того же года Хермунд собирает войско и едет вверх, держа путь к осеннему тингу в Лощине[153]. Оттуда он рассчитывает спуститься к Городищу и сжечь Эгиля у него в доме. Но когда они проезжали Соколиную Гору[154], то услышали звук, будто на горе зазвенела тетива, и в следующий миг Хермунд почувствовал резкую боль под рукой[155], и им пришлось поворачивать назад: недомоганье его усиливалось. Когда они проезжали Двор Торгаута[156], пришлось снимать его с лошади. Тогда послали на Прибрежный Склон за священником[157]; когда тот прибыл, Хермунд уже не мог говорить, и священник остался при нем.

И как-то раз, когда священник наклонился над Хермундом, губы того прошептали:

— Две сотни в расщелине, две сотни в расщелине[158].

Затем он умер, и жизнь его кончилась так, как было сейчас рассказано.

Одд сидит теперь на своем хуторе, живет на широкую ногу и хорошо ладит с женой.

Все это время об Оспаке не было ни слуху, ни духу. На Свале женился человек по имени Мар сын Хильдира[159]; он перебрался к ней на Двор Свалы и стал заправлять хутором. У Мара был брат-полудурок, по имени Бьяльви; он был очень силен.

Бергтором звался человек, живший тогда на Пригорке Бёдвара. Бергтор подытоживал тяжбу, когда Оспака объявляли вне закона[160]. Однажды вечером на Пригорке Бёдвара, когда люди сидели возле огня, к хутору подошел человек, постучал в дверь и попросил бонда выйти наружу. Бонд понял, что это явился Оспак, и сказал, что не выйдет. Оспак вовсю подбивает его выйти, но тот ни в какую не хочет выходить сам и запрещает выходить остальным. На этом они расстаются. А наутро, когда женщины пошли в хлев, то нашли там девять коров, пораненных до смерти[161]. Это становится повсюду известно.

А когда прошло еще некоторое время, случается так, что на Двор Свалы приходит человек и направляется в помещение, где спал Мар[162]. Это было рано утром. Человек этот подходит к постели и бьет Мара тесаком, сразу пронзая тому нутро.

Это был Оспак. Он сказал вису:

№ 6
Тесак прихватил я,
Заточенный остро,
Им пробуравил
Брюхо я Мару.
Отдать не желал я
Отродью Хильдира
Сбитой прекрасно
Свалы объятий[163].

Но когда он идет назад к двери, вскакивает тот самый Бьяльви и всаживает в Оспака плотницкий нож. Оспак идет к хутору, который называется Городищенский Пригорок и объявляет там об убийстве[164]. После этого он идет прочь, и некоторое время о нем нет никаких вестей. Об убийстве Мара стало известно повсюду, и люди сочли это дурным делом.

Затем сочли новостью, что пять лучших племенных лошадей Одда нашлись мертвые, и люди приписывали это деяние Оспаку[165].

Вот уже долгое время об Оспаке ничего не слышно. Но осенью, когда люди пошли собирать кладеных баранов, они обнаружили в каких-то скалах пещеру, а в ней — мертвого человека. Рядом с ним стоял таз, доверху полный крови; она была черна как смола[166]. Это был Оспак, и люди думают, что его доконала рана, которую нанес ему Бьяльви; к тому же, некому было ему помочь. Так закончилась его жизнь.

Не упоминается о том, чтоб мстили за убийство Мара или за убийство Оспака[167].

Одд живет на Песчанике до старости; он прослыл выдающимся человеком. От него пошел род Людей со Среднего Фьорда[168] — Снорри сын Кальва[169] и многие другие знатные люди. Дружба отца с сыном была неизменно крепкой, как и подобало столь близким родичам. На этом заканчивается эта сага.
                                                      Сага о Союзниках и Одд сын Офейга

«Сага о Союзниках» — произведение, во многих отношениях уникальное. Это одна из наиболее совершенных по стилю родовых саг — в лучшей ее редакции, дошедшей до нас в составе «Подмаренничной Книги» (Mǫðruvallabók, далее — М), все продумано до мельчайших деталей и отточена каждая реплика. И в то же время рассказчик открыто глумится над устоями века саг, выставляя в неприглядном свете не только нарушения закона, но и сами представления о законе и справедливости, бытовавшие в Исландии в эпоху независимости и тиражировавшиеся большинством родовых саг. Рассказчик «Саги о Союзниках» отлично знал эти саги и использовал материал некоторых из них, например, «Саги о Гуннлауге Змеином Языке» и «Саги о Гисли». И, однако же, Эгиль сын Скули, персонаж «Саги о Союзниках», выглядит чуть ли не карикатурой на своего тезку и прадеда, героя «Саги об Эгиле» скальда Эгиля сына Скаллагрима, а рассказ о смерти хёвдинга Хермунда сына Иллуги смахивает на пародию, высмеивающую романтические предания о несчастной судьбе его младшего брата Гуннлауга. Необычно и время действия саги. “Век саг”, как принято считать, завершается к 1030–1031 гг., со смертью законоговорителя Скафти сына Тородда и Снорри Годи. Но действие «Саги о Союзниках» начинается после этой даты, а ее главное событие — тяжба Союзников — относится к середине 1050-х гг. Сага локализуется на севере Исландии в округе Тингэйрарсисла, но в какой мере она опирается на местные предания, неясно, так как ее основной эпизод развертывается на альтинге, где в центре внимания оказываются персонажи из совсем иных округ. Многие комментаторы саги, начиная с Ауртни Магнуссона, были убеждены, что описание распри Офейга с Союзниками опирается не на реальные события, а на литературные артефакты — саги и пряди, переработанные рассказчиком и отнесенные им к середине XI в. Однако вопреки установке на развенчание рассказчика, никому не удалось найти существенные ошибки в хронологии саги: анализ подтверждает, что ключевые персонажи саги действительно жили в одно время, и их интересы пересекались.

Пожалуй, ни о какой другой саге, кроме, быть может, «Саги о Названых Братьях», не высказывалось столько спорных и противоречивых суждений, как о «Саге о Союзниках». Отчасти это вызвано тем, что сага дошла до нас в двух редакциях, генетическое соотношение которых неясно. Некоторые ученые (Андреас Хойслер, Густав Индребё и Кнут Листель) сомневались даже в наличии общего протографа и полагали, что обе редакции непосредственно отражают разные варианты саги в устной традиции. Напротив, исландские филологи Бьёртн М. Ульсен и Гвюдни Йоунссон отказывали стилю и языку «Саги о Союзниках» в каких-либо чертах устности и признавали ее плодом творчества изощренного книжника. Обе редакции саги дошли до нас в составе компиляций XIV–XV вв. Более ранней из них является упомянутая выше «Подмаренничная Книга» (АМ 132 fol.), записанная в начале XIV в. Вторая рукопись — Gl. Kgl. Sml. 2845 4to, известна как «Конунгова Книга» (Konungsbók, далее — К) и датируется серединой XV в. Текст К на треть короче текста М и в нем нет пяти скальдических вис из шести, приводимых в М.

Все бумажные списки «Саги о Союзниках» либо принадлежат той же редакции, что М, либо списаны непосредственно с нее; к той же редакции, что М, восходит также лист пергамента из собрания Йоуна Сигюрдссона (Fasc II, Nr. 6, далее — JS), содержащий фрагмент из гл. IV. Списки, примыкающие к М, и фрагмент JS ценны тем, что они помогают исправить описки и мелкие небрежности в тексте «Подмаренничной Книги», но сами по себе они не дают ответа на вопрос, является ли текст М протографом саги, или нет. Текст К протографом быть не может — это исключает датировка рукописи, но редакция К теоретически может быть ближе к протографу, чем М, и в этом случае отсутствие поздних бумажных списков является аргументом в пользу первичности К. Большую древность К по сравнению с М отстаивали Хатльдоур Фридрикссон, Конрад Маурер, Ойген Могк, Финнур Йоунссон, Гвюдни Йоунссон, Вальтер Бэтке. В то же время, крупнейший знаток «Саги о Союзниках» в XX в., норвежец Халльвард Магерой, в течение многих десятилетий отстаивал первичность М по сравнению с К и предлагал различные объяснения, как именно могла возникнуть редакция К. В эстетическом отношении редакция М предпочтительней[1], но это не доказывает ее большей древности. Как раз наоборот, большая литературная обработанность М дала таким приверженцам К, как Конрад Маурер и Финнур Йоунссон, повод утверждать, что редакция М возникла в результате стремления писца XIII–XIV вв. сделать текст «Саги о Союзниках» более занимательным. Симптоматично, что большинство сторонников К настаивали на ранней датировке «Саги о Союзниках» — конец XII в., начало или середина XIII в.[2]; многие их них допускали, что К близка к устной традиции. Напротив, большинство сторонников М утверждали, что «Сага о Союзниках» была записана поздно — в конце XIII в. — начале XIV в., когда большинство родовых саг уже существовали в письменном виде. Нетрудно догадаться, что те филологи, которые признавали первичность К, опирались именно на текст этой рукописи в своих изданиях и переводах «Саги о Союзниках», а те филологи, которые признавали первичность М, опирались на текст последней и отвергали большинство чтений К.

При внимательном чтении в «Саге о Союзниках» обнаруживается два исторических слоя: один из них связан с социальными отношениями и законодательством XI в. и шире — с эпохой независимости, так, как их представлял себе рассказчик саги, другой — с социальными отношениями и законодательством его собственной эпохи. Это несоответствие не укрылось от внимательного глаза Ауртни Магнуссона (1663–1730), который заметил, что некоторые объяснения рассказчика противоречат нормам «Серого Гуся», действовавшим в Исландии до 1271 г., но согласуются с нормами колониального норвежского уложения, внедренного в Исландии после этой даты. Правда, Ауртни при реконструкции юридических норм эпохи независимости переоценивал надежность других родовых саг, прежде всего, «Саги о Ньяле». Но сам факт наличия в «Саге о Союзниках» анахронизмов, выдающих, что ее текст был записан после 1271 г.[3], бесспорен: тем самым смена законодательства в Исландии служит terminus post quem для датировки саги. Terminus ante quem служит время составления «Подмаренничной Книги» — ок. 1340 г; если же будет доказано, что текст М является списком с протографа саги, но не самим протографом, верхнюю границу придется сдвинуть к началу XIV в.

В настоящее время мало кто сомневается, что рассказчик «Саги о Союзниках», повествуя о занятиях Одда сына Офейга и его распрях в XI в., одновременно держал в уме гораздо более поздние события. Но политические симпатии рассказчика и цель, которую преследует сага, — обличение настоящего под видом далекого прошлого, очернение прошлого, литературная пародия и т. п. — не очевидны. А. Хойслер и его последователи видели в саге воплощение собственно крестьянской традиций, отражающей протест рядовых бондов против засилья хёвдингов и текстов, хёвдингов прославляющих. Вторая часть этой гипотезы привлекательна. Но среди персонажей «Саги о Союзниках» вообще нет никаких бондов, противопоставленных хёвдингам, если не считать малодушных судей-взяточников и наглого взяткодателя Офейга, который без посторонней помощи не может свести концы с концами на собственном хуторе. В роли антагониста хёвдингов выступает не бонд, а богатый купец Одд, который по своим ухваткам глубоко чужд крестьянской культуре и ни во что ее не ставит. Гвюдни Йоунссон усматривал в саге страстный протест образованного исландца против анархии периода распрь 1230–1250 гг., когда юридические нормы превратились в пустой звук; по его мнению, обличительные тирады, которые произносит Офейг, сетуя на несовершенство законов, позволяющих убийце уйти от наказания, нужно принимать всерьез, поскольку Офейг якобы alter ego рассказчика. Но в «Саге о Союзниках» предметом издевок являются не только законы, но и сами представления о справедливости и порядке: методы, которые использует Офейг, столь же аморальны и отвратительны, как методы его врагов, и сам Офейг, ничуть не стесняясь, признает себя “редкостным негодяем” в разговоре с подобным себе персонажем — он лишь ставит тому на вид, что собеседник точно такой же негодяй, как он. В сущности, основание для положительной оценки Офейга лишь одно — его конечный успех.

Напротив, Халльвард Магерой видел в саге средневековую комедию, основная цель которой — смешить аудиторию комическими ситуациями и острыми репликами. «Саге о Союзниках» действительно присущ элемент театральности: акцент в ней — особенно в редакции М — сделан на прямую речь. Яркий речевой портрет в саге получают не только главные персонажи — демагог Офейг и грубый хам Одд, но и периферийные, например, неспособный изъясняться без экивоков Вали или его речевой антипод — изрекающий афоризмы Торарин. И Гвюдни Йоунссон, и X. Магерой, признавая безусловно положительным героем саги Офейга, задаются вопросом, почему Одд сын Офейга охарактеризован неоднозначно: в начале и в конце саги рассказчик превозносит удачу Одда, но в распре с Оспаком и с Союзниками Одда преследуют одни провалы, причем он обнаруживает себя с крайне непривлекательной стороны. Отсюда Гвюдни Йоунссон, полагавший, что «Сага о Союзниках» была записана рано, сделал вывод, что рассказчик саги не преодолел гетерогенности материала и механически соединил две различных традиции об Одде, в одной из которых тот характеризовался положительно, а в другой — отрицательно[4]. Напротив, X. Магерой, полагавший, что «Сага о Союзниках» была записана сравнительно поздно и что в ней нет случайных деталей, доказывал, что характеристика Одда была двойственной с самого начала: Одд якобы воспринимался как фольклорный типаж, что-то вроде выпавшего из нормальной жизни увальня-запечника[5]. Оба комментатора проглядели, что с фигурой Одда связана серьезная социально-экономическая проблематика, проливающая свет на возможные устные корни «Саги о Союзниках», и не поняли, что применительно к этой саге понятие “положительный герой” вообще лишено смысла. Попробуем прочесть сагу внимательно и вдуматься в источники дохода Одда и его репутацию.

Одд сын Офейга, сын бонда из Среднего Фьорда на севере Исландии, рано уходит из дому и нанимается в рыбачью артель. Сага объясняет это плохими отношениями с отцом, но, очевидно, была и другая причина, тоже названная в тексте, — хутор Офейга, отца Одда, был убыточен, и ему было трудно содержать семью. Скопив первоначальный капитал, Одд покупает долю на пароме и начинает ездить между Побережьем Ходнстрандир и Средним Фьордом, перепродавая в одной округе то, что он приобрел в другой. Вскоре он уже настолько богат, что выкупает доли компаньонов и становится единственным владельцем парома: молва ему благоприятствует. Здесь нужно сделать паузу. В X–XIII вв. Побережье Ходнстрандир на Западных Фьордах представляло собой общинную собственность. Там промышляли не только жители ближних хуторов, но и пришлые, среди которых было немало объявленных вне закона и профессиональных мародеров, грабивших бондов: желанной добычей были плавниковый лес и киты. Именно этим занимались в начале XI в. Торгейр сын Хавара с Тормодом Скальдом Чернобровой и другие персонажи «Саги о Названых Братьях» (Ингольв с Торбрандом, Торгильс сын Мака). «Сага о Людях с Песчаного Берега» сообщает, что мародеры и разбойники порой собирались в большие банды (до тридцати человек) и строили себе крепости; предводителем одной из таких банд был Оспак сын Кьяллака, дед Оспака сына Глума, героя «Саги о Союзниках» и врага Одда. Оспак сын Кьяллака был убит в 1012 гг., но семье было позволено остаться на хуторе, и его внук Оспак сын Глума продолжил занятия деда: «Он был велик ростом, силен, задирист и неуживчив. Он рано начал сновать между Побережьями и северными округами»[6]. Это, естественно, создало ему нелучшую славу, по выражению саги[7]. Те же занятия оставались типичными для многих жителей северной Исландии и спустя сто лет, о чем повествует «Сага о Торгильсе и Хавлиди». В этой саге действует некто Мар сын Бергтора, племянник хёвдинга Хавлиди сына Мара (ум. 1130 г.), жившего на Озерном Мысу и контролировавшего в начале XII в. всю округу, где жили упомянутые выше персонажи «Саги о Союзниках»[8]. Мар, как и Оспак сын Глума, — законченный негодяй, насильник и убийца: он разъезжает на собственном корабле между Побережьем Ходнстрандир и Озерным Мысом и притесняет бондов[9]. Возникает вопрос, почему сага столь снисходительна к Одду, который вроде бы занимался тем же, чем Оспак. Точного ответа мы никогда не узнаем. Наиболее вероятно, что Одд, в отличие от Оспака, был осторожен и сам не участвовал в актах насилия. Но в таком случае он мог быстро разбогатеть, лишь скупая награбленное, т. е. имея дело с людьми, подобными Оспаку. Тем, кто сочтет такое толкование недопустимой модернизацией, искажающей характер Одда, можно порекомендовать прочесть «Прядь об Одде сыне Офейга», известную по компиляции «Гнилая Кожа» (записана ок. 1275 г.): в этой пряди Одд тоже скупает в Норвегии запрещенный к вывозу товар — пушнину. Правда, прядь вроде бы возлагает вину на спутников Одда, якобы без ведома хозяина купивших пушнину у саамов, но дальнейшее поведение Одда выдает его с головой: вместо того, чтобы вернуть запрещенный товар и заплатить виру за своих людей, Одд прячет пушнину на своем корабле и нагло подкладывает ее во время обыска под зад конунгу Харальду Суровому (1047–1066 гг.)[10]. Рассказчик саги знал эту прядь[11], и главные черты Одда в саге — беспардонная наглость и вера в собственную безнаказанность — очевидным образом согласуются с описанием его похождений за морем.

Не менее интересны для историка последующие этапы карьеры Одда. Покончив с промыслом на Побережье Ходнстрандир, Одд покупает долю на морском корабле, затем выкупает весь корабль и наконец богатеет до такой степени, что может позволить себе держать два морских корабля в плаваниях. К этому времени он уже богатейший человек в Исландии и один из самых известных купцов: правители других стран принимают его у себя (см. гл. I). Конунг Харальд Суровый делает его своим дружинником, но Одд в один из приездов обманывает конунга и решает обосноваться в родных краях (см. гл. II). По совету друзей он покупает хутор Песчаник в Среднем Фьорде и приобретает права на годорд. Такая схема лишь на первый взгляд кажется шаблонной и типовой: анализ показывает, что рассказы о богатых купцах X–XI вв. связаны прежде всего с окрестностями Среднего Фьорда, и более того — именно с теми хуторами, где жили Одд и его отец Офейг. Предшественником Одда в его округе был Эйд сын Скегги, который был еще жив в 1015 г. Эйд был сыном хёвдинга Скегги из Среднего Фьорда и первоначально занимал тот самый хутор Дымы, где впоследствии жил Офейг, отец Одда. Эйд не захотел перенимать годорд отца и предпочел образ жизни купца статусу хёвдинга в Исландии. Оставив плавания, он переселился в другую округу в Городищенский Фьорд; согласно «Саге о Торде Пугале» и «Книге о Заселении Земли»[12], там же умер его престарелый отец Скегги. Эйд общался (а может быть, и торговал) с одним из наиболее известных купцов следующего поколения, своим родичем[13] Торкелем сыном Эйольва (979–1026), отцом Геллира (1008–1074), о котором идет речь в «Саге о Союзниках». Фраза о “двух морских кораблях в плавании”, которая характеризует в «Саге о Союзниках» степень богатства Одда, употреблена в гл. LXVIII «Саги о Людях из Лососьей Долины» по отношению к Торкелю. Торкель был сыном хёвдинга Эйольва Серого (см. о нем «Сагу о Гисли»), но в первой половине карьеры оседлой жизни не вел: статус хёвдинга (и, видимо, звание годи) он обрел, женившись в 1007 г. на знатной женщине, Гудрун дочери Освивра. Точно так же богач Одд сын Офейга обретает в «Саге о Союзниках» устойчивое положение после женитьбы на знатной невесте, Рагнхейд, дочери Геллира и внучке Торкеля. Очевидно, что эти сближения неслучайны: они показывают, что сказания об известных купцах северо-западной Исландии сохранялись примерно в одной и той же среде[14]. Упоминание о двух кораблях в плавании оказывается не дежурной фразой, но характеристикой поворотного момента в карьере преуспевающего купца, который тратит часть своего капитала (условно — один корабль) на покупку земель в Исландии, но при этом сохраняет достаточно движимости для того, чтобы развернуться в новой роли.

Если хутор Дымы связывает Одда сына Офейга с его предшественниками, то купленный им хутор Песчаник связывает его с преемниками, названными в последней главе «Саги о Союзниках» Людьми из Среднего Фьорда, в руках которых находилась власть в Среднем Фьорде в XII–XIII вв. С этим родом связана одна из редакций «Книги о Заселении Земли», т. н. «Книга с Песчаника» (Melabók), предположительно составленная Снорри сыном Маркуса с Песчаника (ум. 1313 г.), лагманом в период 1302–1307 гг.[15] Нет ничего удивительного, что данная редакция «Книги о Заселении Земли» содержит генеалогию, ведущую от упомянутого выше Эйда сына Скегги к Маркусу с Песчаника, отцу составителя[16]. Генеалогии, ведущие от Одда сына Офейга к последующим владельцам Песчаника, не приводятся, вероятно, лишь потому, что составитель не знал, сколько звеньев связывает Одда с годи Снорри сыном Кальва (ум. 1175 г.): не знал этого и рассказчик «Саги о Союзниках», который ограничился кратким указанием в гл. XI о том, что “от Одда недалеко до Снорри сына Кальва”[17]. Тем не менее, имя Одда не было забыто на хуторе Песчаник в конце XIII в., что подтверждает полулегендарная «Прядь о Хеминге сыне Аслака»[18], где Одд представлен как дружинник конунга Харальда Сурового, владелец богатого хутора и инициатор строительства церкви на Песчанике; согласно «Пряди о Хеминге», Одд посвятил эту церковь св. Стефану. Тот факт, что «Прядь о Хеминге» считается исторически ненадежной, в данном случае служит лучшим подтверждением существования преданий, связывавших церковь на Песчанике с именем Одда.

Таким образом, имеются серьезные основания предполагать, что не только распря Одда с Оспаком, упоминаемая в гл. LXII «Саги о Людях с Песчаного Берега», но и вообще вся существенная информация, связанная с фигурой Одда — начало его карьеры на Побережье Ходнстрандир, успешные плавания за морем, покупка хутора, черты характера, проявляющиеся в конфликтах с другими людьми — заимствована рассказчиком саги из местной традиции Среднего Фьорда, приуроченной к хуторам Дымы и Песчаник. Гораздо меньше уверенности в устных корнях центрального эпизода саги — тяжбы Союзников на альтинге. Больше всего в литературе обсуждался вопрос о соотношении «Саги о Союзниках» и «Пряди (или “саге”) о Пивном Капюшоне»[19], действие которой происходит на альтинге ок. 1020 г. В обоих случаях самые могущественные хёвдинги страны сообща затевают тяжбу против единственного ответчика. У него находится ловкий и наглый защитник, который проваливает тяжбу; в конце концов разбирательство превращается в публичную перебранку на альтинге, где хёвдингам приходится выслушать много нелестных слов. Изложение тяжбы в «Саге о Союзниках» реалистичнее, в нем нет заведомо недостоверных деталей, напротив, «Прядь о Пивном Капюшоне» напоминает откровенный фарс, где люди обмениваются площадной бранью прямо с трибуны альтинга, Скалы Закона (что запрещалось под страхом смерти). Но большее правдоподобие тяжбы Союзников в саге может объясняться не только наличием у нее — в отличие от пряди — исторической основы, но и более поздним временем записи, давшим возможность рассказчику саги ознакомиться с текстом пряди и поправить его. Первую точку зрения отстаивали X. Геринг, А. Хойслер[20] и его последователи, вторая была впервые высказана 300 лет назад Ауртни Магнуссоном[21] и позже обоснована Гвюдни Йоунссоном в начале XX в.[22] Представляется более чем вероятным, что рассказчик «Саги о Союзниках» знал «Прядь о Пивном Капюшоне» и заимствовал из нее отдельные мотивы[23]; в то же время нельзя исключить, что рассказчик пряди мог знать какие-то устные предания о тяжбе Одда сына Офейга, описываемой в саге. Так или иначе, «Прядь о Пивном Капюшоне» не обнаруживает никаких следов знакомства с доступным нам текстом «Саги о Союзниках», и есть все основания думать, что этот текст к моменту записи пряди еще не существовал. Настроение, царящее в пряди и саге, диаметрально различны. «Прядь о Пивном Капюшоне» — сравнительно безобидная шутка, прославляющая одних хёвдингов века саг — Бродди Бородача, отчасти Торкеля сына Гейтира, в ущерб другим, прежде всего, — Гудмунду Могучему (ум. 1028 г.) и законоговорителю Скафти сыну Тородда (ум. 1030 г.). Последние двое негативно характеризуются в целом ряде других саг, например, в «Саге о Людях со Светлого Озера» и «Саге о Ньяле», поэтому их оценки в «Пряди о Пивном Капюшоне» стандартны. Иск хёвдингов в пряди направлен против безвестного пивовара, Пивного Капюшона, которого никак нельзя назвать реальным противником власть имущих: совместный иск против него не сулит большой прибыли и говорит лишь о низости самих хёвдингов. Напротив, «Сага о Союзниках» представляет собой тотальную сатиру на все исландское общество, выдающей совершенно индивидуальный, по своей сути — авторский — взгляд исландца колониальной эпохи на события эпохи независимости и на ее официальную идеологию, отраженную в родовых сагах. Противником Союзников является один из богатейших людей Исландии, нувориш Одд сын Офейга, который слишком легко наживает деньги и представляет угрозу для хёвдингов, многие из которых держат убыточные хутора. Одд ни во что не ставит законы и пытается решить все проблемы при помощи денег, причем в самом буквальном смысле — он способен выложить очень крупную сумму серебром, что для Исландии X–XIII вв. было редкостью. Тем самым, распря Одда с Союзниками воплощает конфликт убыточного скотоводства и земледелия с торговым капиталом, который Одд быстро увеличивает, не стесняясь в средствах. Общество, однако, не готово принять методы Одда, и он сталкивается с серьезным противодействием как у себя в округе (Стюрмир и Торарин), так и в масштабах всей страны (прочие Союзники). Одд оказывается вынужден играть по правилам Союзников, т.е. соблюдать юридические процедуры, и нанимает в качестве защитника собственного отца Офейга. Последний, как сказано в самом начале саги, человек большого ума, но он влачит жизнь захудалого бонда и потому способен решать только чужие дела. Напротив, его сыну Одду, как выясняется по ходу саги, не хватает как раз ума и культуры, чтобы самостоятельно выпутаться из затруднений. Офейг столь же циничен, как сын, но гораздо умнее. Интеллект Офейга и деньги Одда помогают им успешно развалить тяжбу Союзников и заключить выгодный альянс с двумя из них. Союзники, разумеется, тоже корыстны и вероломны, а один из них — Эгиль сын Скули — оказывается повествовательным двойником Офейга, что специально подчеркнуто в саге: как и Офейг, Эгиль, человек большого ума и дерзости, не может совладать с собственным хутором (см. гл. VIII). Действующие законы не заслуживают ничего, кроме презрения: они сугубо формальны (гл. V) и к тому же предоставляют слишком много возможностей себя обойти, оправдывая поговорку “закон что дышло”. Рядовые судьи никчемны и беспринципны: они поддаются давлению, и их можно купить задешево (см. гл. VI). В этой безрадостной картине нет ни единого светлого пятна. Ни один из хёвдингов не соответствует идеалу, даже если считать идеальной совокупность качеств, приносящую успех. Торарин и Стюрмир действуют в саге сообща; распределение ролей между ними напоминает альянс между Оддом и его отцом — Торарин мудр, но нерешителен, а Стюрмир, напротив, решителен, но опрометчив. Самый могущественный из Союзников, Хермунд, оказывается и самым мерзким: помимо других недостатков — жестокости, завистливости и жадности — он, в довершение ко всему, лишен чувства юмора (ср. его диалог с Эгилем в гл. IX).

Возникает вопрос, соответствует ли социально-экономическая коллизия «Саги о Союзниках» какой-то определенной исторической ситуации. Представляется, что к XI в. она непосредственного отношения не имеет: исландские купцы X–XI вв., даже самые богатые из них, как мы старались показать, были интегрированы в исландское общество. Рассказчик саги воспользовался теми индивидуальными чертами, которые устная и письменная традиция приписывали Одду сыну Офейга, и создал шарж на общество своего времени, по всей видимости, отнюдь не благоденствовавшее. Экономическая бесперспективность традиционного хуторского уклада проявилась, вероятно, еще до отмены института годи и провожатых, но лишь по окончании эпохи независимости критики могли объявить об этом без сожаления. Реальной экономической силой, ограничивавшей частное хуторское хозяйство, в XIV в. были, во-первых, крупные землевладельцы — монастыри и церкви, во-вторых купцы — экспортеры рыбы. Вряд ли случайно, что редакция К упоминает в гл. I о том, что Одд разбогател на вывозе трески из страны, а в гл. II говорит, что богатства у Одда было не меньше, чем у трех самых богатых церквей страны. Даже если этих фраз, как полагает X. Магерой, в протографе саги не было[24], они показывают, что в XIV–XV вв. антиутопия, связанная с фигурой Одда и его тяжбой против Союзников, была понята правильно[25]. Остается лишь пожалеть о том, что комментаторы XIX–XX вв., идя по стопам Ауртни Магнуссона, увидели в саге лишь “фабулу”, т. е. литературный артефакт, и проглядели в ней серьезную социально-экономическую проблему, на которую реагировала средневековая аудитория.

Рассказчик «Саги о Союзниках» отлично знал родовые саги и использовал материал многих из них. О знакомстве с «Сагой о Гуннлауге Змеином Языке» свидетельствует упоминание о Соколиной Горе, роковой для сыновей Иллуги Черного (см. гл. XI), а виса, приписываемая Оспаку (№ 6), дословно воспроизводит реплику Хравна, обращенную к Гуннлаугу в той же саге. Сцену убийства врага на супружеском ложе, рассказчик, скорее всего, стилизовал в духе «Саги о Гисли» или «Саги о Сыновьях Дроплауг». Рассказ о временной передаче годорда и его возвращении, вероятно, заимствован из «Саги о Торстейне сыне Халля с Побережья». Все места саги, свидетельствующие о возможном влиянии со стороны других родовых саг, подробно прокомментированы X. Магероем в его специальном исследовании о «Саге о Союзниках»[26]. С нашей точки зрения, больше всего материала рассказчик почерпнул не из перечисленных выше родовых саг, а из «Саги о Торгильсе и Хавлиди», входящей в состав «Саги о Стурлунгах». Действие данной саги происходит в начале XII в. в окрестностях Среднего Фьорда, на Побережье Ходнстрандир и на альтинге (т. е. почти там же, где происходит действие «Саги о Союзниках»); она была записана очень рано, возможно, уже в конце XII в. Укажем лишь на наиболее существенные параллели:
«Сага о Торгильсе и Хавлиди» подробно рассказывает о плаваниях жителей округи Хунавахтнссисла на Побережье Ходнстрандир и о случаях разбоя и насилия во время этих плаваний. Ср. аналогичные рассказы об Оспаке и Одде.
«Сага о Торгильсе и Хавлиди» содержит подробный рассказ о том, как юноша 12 лет от роду нанимался рыбачить. То же рассказывается об Одде в «Саге о Союзниках».
«Сага о Торгильсе и Хавлиди» рассказывает, как хёвдинг Торгильс назначает своим союзникам встречу на Пустоши Синего Леса перед въездом на альтинг. Ср. аналогичный эпизод с въездом Союзников.
Одним из союзников Торгильса является Хрейн сын Стюрмира, правнук хёвдинга Хермунда из Городищенского Фьорда, наиболее могущественного из Союзников.
«Сага о Торгильсе и Хавлиди» сообщает о вопиющем нарушении юридических норм: объявленный вне закона хёвдинг Торгильс во главе большого ополчения приезжает на альтинг. Попытка истца (Хавлиди сына Мара) конфисковать имущество осужденного проваливается, и ему приходится довольствоваться лишь случайно оставшимися вне хутора вещами. Ср. в этой связи шантаж Офейга на переговорах с Союзниками, что Одд может сняться с места вместе со своим имуществом, и тогда иск экономически не оправдается.
«Сага о Торгильсе и Хавлиди» в деталях сообщает о перебранке на альтинге в 1120 г. и в 1021 г., причем один из сторонников Торгильса, известный скальд Ингимунд сын Эйнара, произносит издевательскую вису о ранении Хавлиди. Ср. в этой связи хулительные стихи Офейга в саге.
Именно в «Саге о Торгильсе сыне Хавлиди» впервые встречается слово “черноножка” (svartleggja) в значении “секира”. Это редкое слово представлено в реплике Эгиля сына Скули в «Саге о Союзниках».

Наиболее любопытная, хотя и спорная, параллель связывает Офейга из «Саги о Союзниках» с его возможным прототипом в «Саге о Торгильсе и Хавлиди», неким Бёдваром сыном Асбьёрна. Этот последний, действующий как сторонник и советчик Торгильса, открыто противопоставившего себя закону (ср. фигуру Одда), охарактеризован как полный безбожник и человек злонравный, а в одном эпизоде — еще и как демагог: вначале он с пеной у рта удерживает Торгильса от нападения на врага, ссылаясь на святой праздник и неприкосновенность церкви, а затем признается, что заранее просчитал, что завязавшаяся стычка приведет к потерям с их стороны, а святость и мораль для него — пустой звук[27]. Как и Офейг, Бёдвар сын Асбьёрна знатен, но не имеет собственного годорда; это не мешает ему планировать действия людей вместо своего годи (St I, 51). Но самая интересная деталь, сближающая Офейга с Бёдваром, связана с эвфемизмом волчий хвост, который Офейг употребляет в «Саге о Союзниках» по отношению к Эгилю сыну Скули на альтинге. Ту же фаллическую метафору, комментируя действия Хавлиди сына Мара, использовал на альтинге в 1121 г. и Бёдвар[28]. Похоже, этот достойный последователь Офейга в древнеисландской политике был одновременно его предшественником в древнеисландской литературе.

Хронология основных событий саги выстраивается так:
Родился Хермунд сын Иллуги Черного ок. 980 г.
Родился Офейг сын Скиди ок. 995 г.
Битва при Свольдре, где участвует Скули, отец Эгиля. Принятие христианства на альтинге 1000 г.
Родились Стюрмир, Торарин, Железный Скегги сын Эйнара, Бродди Бородач сын Бьярни, Эгиль сын Скули ок. 1005–1010 гг.
Убийство Оспака сына Кьяллака, деда Оспака сына Глума ок. 1012 г.
Родился Одд сын Офейга ок. 1025 г.
Родился Оспак сын Глума ок. 1030 г.
Конунг Харальд Суровый пришел к власти в Норвегии 1046 г.
Конфликт Одда с конунгом Харальдом в Норвегии ок. 1050 г.
Осуждение Оспака на альтинге ок. 1054 г.
Тяжба Союзников против Одда. Свадьба Одда и Рагнхейд. Смерть Хермунда сына Иллуги ок. 1055 г.
Убийство Мара на Дворе Свалы. Смерть Оспака ок. 1056 г.

«Сага о Союзниках» переводилась на английский (шесть раз), немецкий (пять раз), шведский (четырежды), норвежский (дважды), датский, французский, японский и венгерский языки. На русский язык сага переводится впервые. Как и любой другой издатель «Саги о Союзниках», составитель настоящего тома столкнулся с проблемой выбора между редакциями К и М. Для перевода была выбрана редакция М, которую мы сочли более репрезентативной. Перевод сделан по изданию X. Магероя: Bandamanna saga. Ed. By Hallvard Magerøy. Oslo, 1981 и сверен с изданием: Íslensk fornrit, VII. Guðni Jónsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1936.

[1] Впрочем, свои поклонники были и у редакции К. Так, Хатльдоур Фридрикссон остался неудовлетворен текстом М, который он нашел “местами перегруженным и раздутым по сравнению с другой редакцией”. Эта эстетическая оценка, высказанная в 1858 г., стоит особняком в литературе о «Саге о Союзниках».

[2] Гвюдбранд Вигфуссон утверждал, что «Сага о Союзниках» была записана ок. 1180 (sic!), Финнур Йоунссон датировал протограф ок. 1200 г., Бьёртн М. Ульсен полагал, что сага была записана в первой половине XIII в., Гвюдни Йоунссон доказывал, что сага была записана до 1262 г., а А. Хойслер относил сагу к периоду 1230–1280 гг.

[3] В редакции К явных анахронизмов больше: некоторые из них, как, например, упоминание о вывозе трески из Исландии в гл. II и реплика о богатстве исландских церквей в той же главе, объясняются изменениями в исландском обществе, произошедшими в XIV в. Но эти места могут быть позднейшими добавлениями писца.

[4] Guðni Jónsson. Formáli // Íslensk fomrit, VII. Reykjavík, 1936. Bls. LXXXVI.

[5] Cp. H. Magerøy. Studiar i Bandamanna saga//Bibliotheka Arnamagnæana, XVlll, 1957. S. 279— 281. H. Magerøy. Introduction. P. XXV // Bandamanna saga. Ed. By Hallvard Magerøy. Oslo, 1981. Неадекватность этого объяснения, заимствованного X. Магероем из более ранней работы Х. Демера, видна невооруженным глазом. Герой-“запечник” (др. исл. kolbítr, норв. Askeladden), поздно созревающий в детстве, а потом начинающий чудесить, хорошо известен по сагам, ср., прежде всего, Греттира в «Саге о Греттире сыне Асмунда» и Гуннара в «Саге о Гуннаре Дурне». Однако Одд к этому типу как раз не относится: рассказчик подчеркивает, что Одд был не по годам развит и слыл самым обещающим юношей в округе (гл. I). Да и действия Одда едва ли можно назвать подвигами — они направлены исключительно на собственную наживу.

[6] «Сага о Союзниках», гл. II.

[7] Там же.

[8] Один из персонажей «Саги о Торгильсе и Хавлиди», некто Торольв сын Бьёрна даже жил на хуторе Оспака Лавинный Лоб. Рассказчик «Саги о Торгильсе и Хавлиди» называет его “человеком небогатым”, но при этом “другом и провожатым” Хавлиди сына Мара.

[9] «Сага о Торгильсе и Хавлиди», гл. III–VI.

[10] Похожий эпизод есть в «Саге о Ньяле», где Траин сын Сигфуса укрывает некого Храппа от гнева ярла Хакона на своем корабле и сажает его в бочки, сброшенные за борт. Этот эпизод, скорее всего, смоделирован по образцу конфликта Одда с конунгом Харальдом Суровым. Обратное влияние маловероятно: «Сага о Ньяле» моложе «Пряди об Одде сыне Офейга».

[11] Наиболее явно это подтверждает эпизод с плаванием Одда в гл. X, где рассказчик отправляет Одда на Оркнейские острова, полагая что в Норвегию тот плыть не мог из-за конфликта с конунгом Харальдом.

[12] См. S 40, Н 28. Данная глава «Книги о Заселении Земли» считается вставкой, сделанной Стурлой Тордарсоном на основании ранней редакции «Саги о Торде Пугале», ср.: Íslensk Fornrit, I. Reykjavík, 1986. Bls. 77.

[13] О родстве между Эйдом и Торкелем и контактах между ними сообщают «Сага о Людях из Лососьей Долины» в гл. LVII и «Сага о Торде Пугале» (редакция Vatnshyrna) в гл. VI. Дед Торкеля хёвдинг Широкого Фьорда Торд Ревун (ум. 965 г.) был женат на Хродню дочери Скегги, сестре Эйда.

[14] Следует подчеркнуть, что речь идет не о литературном влиянии одних саг на другие, а о пересечениях в биографиях реальных исландцев X–XI вв. Примечательно, что все трое упомянутых выше купцов имеют в сагах ярко индивидуальные черты. Ключевой характеристикой Эйда является его миролюбие, ключевой характеристикой Одда — наглость, ключевой характеристикой Торкеля — его непомерное тщеславие.

[15] Ср.: Jakob Benediktsson. Formáli // Íslensk Fornrit, I. Reykjavík, 1986. Bls. LXXXIV.

[16] Íslensk Fornrit, I. Reykjavík, 1986. Bls. 214. Та же генеалогия, продленная до сына Снорри с Песчаника, Торстейна Передистого (bǫllóttr), аббата монастыря на Святой горе (ум. 1352 г.), приводится в «Саге о Торде Пугале» (редакция Vatnshyrna).

[17] Данная формулировка взята из редакции К: редакция М говорит просто, что “от него [Одда] происходит Снорри сын Кальва и Люди из Среднего Фьорда”.

[18] Данный текст дошел до нас в составе «Книги с Плоского Острова» и в рукописи Hrokkin-skinna. См.: H. Magerøy. Introduction // Bandamanna saga. Ed. By Hallvard Magerøy. Dreyérs Forlag. Oslo, 1981. P. XXXVII.

[19] См. русский перевод Е. А. Гуревич: «О Пивном Капюшоне», в кн.: Исландские саги. Т. II / Под. ред. О. А. Смирницкой. СПб., 1999.

[20] Ср.: А. Heusler. Zwei Isländergeschichten. Hrsg. von A. Heusler. 2. verbr. Auflage, 1913. S. XLIX.

[21] По выражению Ауртни, «Сага о Союзниках» является “фабулой, сочиненной ad imitationem et methodum «Пряди о Пивном Капюшоне»”. Цит. по: Guðni Jónsson. Formáli // Íslensk fornrit, VII. Reykjavík, 1936. Bls. LXXXV.

[22] Guðni Jónsson. Formáli // Íslensk fornrit, VII. Reykjavík, 1936. Bls. LXXXV-LXXXVI.

[23] Три наиболее знаменательных совпадения — 1) участие Бродди сына Бьярни в обеих текстах, 2) закулисные переговоры, приводящие к предательству двух истцов, 3) перебранка с оскорблениями в адрес хёвдингов. Правда, в «Пряди о Пивном Капюшоне» юный Бродди является антагонистом хёвдингов, а в «Саге о Союзниках», действие которой происходит более чем на 30 лет позже, он уже является одним из участников иска.

[24] Н. Magerøy. Introduction // Bandamanna saga. Ed. By Hallvard Magerøy. Oslo, 1981. P. XLVII.

[25] Не стоит забывать, что церковь на Песчанике, т. е. том хуторе, который когда-то принадлежал Одду, тоже была богатым землевладельцем. В конце XIII — начале XIV вв. владельцы этого хутора часто одновременно были и местными священниками.

[26] H. Magerøy. Studiar i Bandamanna saga // Bibliotheka Arnamagnæana, XVIII. 1957. S. 248–279.

[27] «Сага о Торгильсе и Хавлиди», гл. XVI (St I, 47–48).

[28] Ср. речение Бёдвара “Þar reis at undir króki” (St I, 75) со стихом Офейга “Nú er úlfs hali / einn á króki” (см. гл. Х, с. 235).

[1] Офейг упоминается также в «Саге о Людях с Песчаного Берега» и «Пряди об Одде сыне Офейга», но лишь как отец Одда. Как деятельный участник событий он известен только по «Саге о Союзниках». Офейг должен был родиться ок. 995 г.

[2] Знатность Офейга косвенно подтверждается тем, что он живет на хуторе Дымы, вотчине хёвдингов Среднего Фьорда. В X в. там жил хёвдинг Скегги из Среднего Фьорда, упоминаемый в «Саге о Торде Пугале», «Саге о Хромунде Хромом», «Саге о людях из Лососьей Долины» и многих других родовых сагах. Неизвестно, как и когда усадьба Дымы отошла к Офейгу. «Сага о Торде Пугале» сообщает, что в старости Скегги съехал из Среднего Фьорда и перебрался на юг в Городищенский Фьорд к своему сыну Эйду. Имя “Скиди”, которое носит отец Офейга, скорее всего, подтверждает его родство с упоминаемым ниже годи Стюрмиром, который происходил от Торкеля Вингнира сына Скиди Старого.

[3] Приведенная генеалогия, связывающая Офейга с его тезкой, видным бондом Офейгом сыном Ярнгерд, не годится по хронологическим соображениям. Рассказчик саги желает внушить читателям, что Офейг, герой его саги, был назван в честь Офейга сына Ярнгерд, имя которого было более известно. Об Офейге сыне Ярнгерд и его отношениях с хёвдингом Гудмундом Могучим (ум. 1031 г.) много рассказывается в «Саге о Людях со Светлого Озера» и «Пряди об Офейге сыне Ярнгерд». Имя “Офейг” было в ходу в окрестностях Среднего Фьорда в XII–XIII вв. Так, у Эйольва сына Кара, героя «Саги об Ароне», был сводный брат Йон сын Офейга.

[4] Торгерд дочь Вали, мать Одда, по другим источникам неизвестна. Упоминание о том, что она была “незаурядной женщиной” призвано навести читателя на мысль, что независимый характер и своеволие унаследованы Оддом от матери.

[5] “Большой ум” Офейга отнюдь не помогает ему сводить концы с концами на хуторе: его щедрость — он не стесняется “брать из запасенного впрок” — отнюдь не является достоинством в крестьянском обществе. Напротив, его сын Одд, большим умом не отличающийся, легко наживает добро, но несведущ в законах и неспособен защитить себя в тяжбе сам.

[6] В другой редакции саги (К) Стюрмир с Асгейровой Реки назван сыном Торгейра. Генеалогия Стюрмира есть в «Книге о Заселении Земли» (S 191, Н 158), где он назван праправнуком первопоселенца Торкеля Вингнира, “занявшего все Озерное Ущелье и Долину Черной Реки”. Генеалогии, связывающие данный род с епископом Гицуром (1082–1118), приводятся также в cагах о епископах и в «Саге о Торгильсе и Хавлиди». Примерная дата рождения Стюрмира — ок. 1010–1015 гг.

[7] Формулировка саги, что “y Офейга с женой был сын”, по-видимому, призвана заранее отвести подозрение в том, что небрежение, оказываемое Одду в детстве, объясняется тем, что Одд был незаконным ребенком.

[8] Имя “Вали” является редким. Судя по тому, что мать Одда звали Торгерд дочь Вали, Вали, названый брат Одда, был его родичем по материнской линии, возможно, двоюродным братом.

[9] Комментаторы обращают внимание на то, что во многих сагах и в фольклоре герой совершает свой первый подвиг в двенадцать лет. Но в «Саге о Греттире», с которой перекликается здесь «Сага о Союзниках», Греттир совершает первые самостоятельные действия раньше, в десять лет. Законодательство было менее романтичным: дети до 15 лет не могли быть участниками тяжбы.

[10] Аналогичный рассказ о детстве Греттира сына Асмунда и его дурных отношениях с отцом приводится в «Сaгe о Греттире». Греттир, как и Одд сын Офейга, был родом из Среднего Фьорда; его племянник Оспак упоминается ниже в «Саге о Союзниках». Такое сходство не может быть случайным, хотя неясно, которая из саг заимствует здесь материал другой.

[11] Реплика Офейга двусмысленна. Одд и, вслед за ним, X. Магерой, воспринимают ее как издевку над сыном: “учитывая твое безобразное поведение, я еще обращаюсь с тобой хорошо”. Однако рассказчик саги имел в виду более завуалированный смысл, который Одд с Магероем проглядели: “я не отказываюсь поддерживать тебя и еще успею прийти тебе на помощь в будущем”.

[12] Исландский локоть первоначально равнялся 49 см. Отрезы грубого сукна, которые берет Одд, могли быть шириной в два локтя. 12 локтей грубого сукна, которые Одд изъял у отца, были эквивалентны 2 мерным эйрирам (lǫgaurar). Выходка Одда показывает, что он уподобляет себя работнику, расторгающему контракт с хозяином.

[13] Побережьями, без указания имени первопоселенца, называлась северная оконечность полуострова Западные Фьорды, которая стала общинной собственностью еще в начале X в. после того, как сидевший на этой земле Бьёрн, управитель знатного первопоселенца Гейрмунда Адская Кожа, был объявлен вне закона. Поэтому на Побережьях в X–XI вв. неизменно промышляли не только местные жители, искавшие плавниковый лес и туши китов, но и чужаки, среди которых были преступники и профессиональные грабители, объединявшиеся в банды и отнимавшие добычу у тех, кто ее находил первым, ср. «Сагу о Людях с Песчаного Берега», «Сагу о Названых Братьях» и «Сагу о Греттире». Несомненно, имелись и профессиональные скупщики награбленного, которые сами не участвовали в грабеже и могли безнаказанно продавать добычу в других округах. Есть все признаки того, что Одд сын Офейга, державший паромную ладью и ездивший между Побережьями и Средним Фьордом, разбогател именно на этом промысле. Примечательно, что в «Пряди об Одде сыне Офейга», вроде бы прославляющей Одда, он тоже выступает как скупщик запрещенного к вывозу товара.

[14] Любопытно, что рассказчик пунктуально прослеживает этапы карьеры Одда и отмечает, что Одд в обоих случаях начинает как совладелец парома и морского корабля и только потом скупает доли своих компаньонов. Параллельная редакция саги (К) сообщает, что “Одд покупает треску и уезжает из страны”. X. Магерой сомневается в достоверности этого свидетельства, поскольку экспорт рыбы не был характерен для исландской торговли до XIV в.

[15] О пребывании Одда у сановных мужей (т.е. конунгов и ярлов) сообщается в «Пряди об Одде сыне Офейга». См. также вступительную статью.

[16] Купцы, имевшие два больших корабля, пригодных для морских плаваний, были в Исландии редкостью. Эта же деталь, подчеркивающая необычайное богатство, присутствует в характеристике героя «Саги о Людях из Лососьей Долины» Торкеля сына Эйольва, отца упоминаемого ниже Геллира.

[17] Необычайная удача, сопутствующая Одду, помогает ему приставать именно в той части страны, откуда он родом и где живут его постоянные покупатели. В параллельной редакции саги (К) вместо Хрутова Фьорда (фьорд рядом со Средним Фьордом) назван Городищенский Фьорд на юго-западе Исландии, что является результатом порчи текста: скорее всего, рассказчик редакции К просто не поверил (и вполне резонно) в то, что Одда никогда не сносило ветром в море.

[18] Столовая Отмель в Хрутовом Фьорде была одной из удобных пристаней, которой часто пользовались купцы.

[19] Усадьба Песчаник расположена на другом берегу Среднего Фьорда, напротив хутора Дымы, где жил Офейг. Начиная с XI в. именно эта усадьба была резиденцией местных хёвдингов.

[20] Параллельная редакция (К), говоря о богатстве Одда, говорит что добра у него было больше, чем “у трех самых богатых церквей”. Все комментаторы считают это место анахронизмом: в середине XI в. церквей в Исландии было мало, и они не играли значительной роли в экономике страны. Зато после окончания эпохи народовластия и смены законодательства в 1271–1281 гг. церкви и монастыри превратились в крупнейших собственников в стране. На хуторе Песчаник тоже стояла богатая церковь; согласно полулегендарной «Пряди о Хеминге сыне Аслака», ее построил в середине XI в. сам Одд.

[21] Упоминаемый здесь Глум был сыном вожака разбойников Оспака сына Кьяллака, о котором рассказывается в «Саге о Людях с Песчаного Берега». Там же, в гл. 62, сказано, что после убийства Оспака (ок. 1010–1012 гг.) Снорри Годи позволил вдове Оспака и их сыну Глуму остаться на хуторе.

[22] Согласно «Саге о Греттире», Греттир сын Асмунда был убит в 1031 г. Об Асмунде Седоволосом, отце Греттира, рассказывается в той же саге. Его родословная приводится и в «Книге о Заселении Земли» (S 161, Н 130). Хутор Асмунда Утес стоял неподалеку от Песчаника, выше по течению Реки Среднего Фьорда.

[23] Оспак сын Глума один раз упоминается в «Саге о людях с Песчаного Берега» (в контексте распри с Оддом) и трижды в «Саге о Греттире» (гл. 14, 51, 83). «Сага о Греттире» называет его участником тяжбы об убийстве Греттира и Иллуги на альтинге летом 1032 г. Если это верно, Оспак родился не позднее 1013 г. и был старше, а не моложе своего врага Одда, вопреки «Саге о Союзниках». Но «Сага о Греттире» крайне ненадежна, в то время как «Сага о Союзниках» не содержит явных отступлений от принятой хронологии событий.

[24] Из этих слов рассказчика вытекает, что он представлял себе Оспака более молодым человеком, чем Одд. Но разница в возрасте между ними, скорее всего, была незначительной. Одд родился около 1225 г., а Глум, отец Оспака, родился до 1210 г. Тем самым, Оспак мог родиться около 1230 г. Намного моложе Оспак быть не может: основные события саги развертываются в 1052–1055 гг., между тем Оспак ведет себя в саге как заведомо совершеннолетний — нанимается на работу, женится и даже выполняет представительские функции на тинге. Гвюдни Йоунссон полагал, что Оспак был старше Одда, но это мнение опирается на спорное место в «Саге о Греттире» (см. предыдущее примеч.).

[25] “Нелучшая слава”, которая идет об Оспаке, объясняется почти наверняка тем, что Оспак не вел обычный образ жизни бонда и, как и его дед, промышлял разбоем на Побережьях. Знаменательно, что Одда, который тоже не занимался крестьянским трудом и разъезжал между Побережьями и Средним Фьордом, молва не осуждает. Это свидетельствует о неразборчивости Оспака в средствах: он, вероятно, самолично занимался разбоем и грабил бондов, в то время как Одд был более осторожен и лишь вывозил награбленное.

[26] Одд ставит Оспаку на вид, что его род имеет дурную репутацию. Дед Оспака по отцу, Оспак сын Кьяллака, был предводителем шайки разбойников, а дядя Оспака по матери, Греттир сын Асмунда, был всем известным абреком: оба были объявлены вне закона и впоследствии убиты — первый ок. 1010–1012 гг., а второй — в 1031 г.

[27] Аналогичные слова — “суди по своему опыту, а не по чужим словам” — в совершенно аналогичной ситуации найма работника с дурной репутацией произносит Асбьёрн Скальный Откос в «Саге о Гуннаре Убийце Тидранди».

[28] Обычно работники, нанимавшиеся на хутор, получали и кров и еду (вознаграждение выплачивалось по окончании сезона). Оспак подчеркивает, что ему нужен лишь кров.

[29] Утверждение рассказчика, что в “те времена (середина XI в. — А. Ц.) был распространен обычай учреждать или покупать новые годорды”, представляет собой очевидную передержку. Трудно сказать, действительно ли рассказчик не знал условий получения годорда (как полагает большинство комментаторов) или же он сознательно шаржирует общественное устройство Исландии в эпоху народовластия, создавая впечатление, что богач вроде Одда легко мог повернуть закон в свою пользу и устроить для себя годорд. Реально число годордов было фиксированным. После реформы 960 г., проведенной Тордом Ревуном (см. о нем «Сагу о Людях с Песчаного Берега», гл. X), страна была поделена на Четверти, и была принята следующая квота: на каждом местном тинге собираются жители ровно трех годордов, в Западной, Восточной и Южной Четверти три местных тинга, а в Северной Четверти — четыре. Таким образом, в Исландии было всего 13 местных тингов и 39 годи. Все годи были обязаны присутствовать на альтинге и делегировать своих представителей в суды. После реформы 1005 г., когда был введен так называемый Пятый, т.е. Третейский, Суд, представительство Четвертей на альтинге было уравнено и добавлено три новых годи, которые получили право назначать по дюжине судей в Пятый Суд. «Сага о Ньяле» сообщает в гл. 97, что среди новых годордов, введенных в 1005 г., был и годорд Людей с Песчаника (Melmannagoðorð). Именно этот годорд и попал в руки Одда, но он его не “учреждал”, как уверяет сага, а приобрел, получив права на него у прежних держателей путем какой-то сделки.

[30] “Провожатые” Одда — в данном случае не только его домочадцы, но все жители годорда, обязанные сопровождать своего годи на альтинг. Расходы в пути ложились на плечи годи, поэтому богатство Одда позволяло ему лучше содержать своих провожатых, чем многим его конкурентам.

[31] Слова саги, что “все стремились попасть к Одду”, значат, что он переманивал провожатых у конкурентов, т. е. у своих соседей Стюрмира и Торарина, которые ему завидовали, ср. ниже гл. VI. Переходить из годорда в годорд не возбранялось.

[32] Одд передает свой годорд в ведение Оспака в неформальной обстановке, что является нарушением процедуры: «Серый Гусь» прямо говорит, что в случае отъезда годи из страны передача годорда должна была проводиться на тинге в присутствии большого числа свидетелей (Grágás Ia 141). Рассказчик саги внушает читателю, что Одд ничего не смыслит в законах, но верит в свою удачу и безнаказанность.

[33] Имеется в виду альтинг. Заседание альтинга длилось две недели и проводилось в период между 18 июня и 8 июля: первым днем альтинга должен был быть вторник. Местные тинги проводились весной, между 7 и 27 мая.

[34] Вмешательство годи на альтинге требовалось во всех тяжбах и сделках, где участвовали люди из его годорда.

[35] Выражение “освящать осенний тинг” (helga leið), скорее всего, относилось к процедуре его открытия, хотя рассказчик саги, судя по дальнейшему изложению, мог иметь в виду и процедуру закрытия осеннего тинга.

[36] Тальниковая Долина лежит восточнее Среднего Фьорда. Между этими соседними округами была древняя вражда: не случайно их жители относились к разным годордам.

[37] Топоним Двор Свалы точно локализуется рядом с Асгейровой Рекой, хутором Стюрмира. Это место с давних пор представляет собой пустырь. Существенно, что Оспак знакомится с женщиной из годорда врагов Одда.

[38] Замужеством женщины моложе 20 лет ведали ее родичи или опекуны. Вдова могла обручить себя сама.

[39] Длинная Долина, о которой идет речь, лежит к востоку от Тальниковой Долины на окраине Медвежачьего Фьорда. Годи Торарин из Длинной Долины, сын Торвальда, опекун Свалы, был правнуком первопоселенца Хольти, занявшего Длинную Долину. «Книга о Заселении Земли» (S 185, Н 152) называет его Торарином Мудрым. Параллельная редакция «Саги о Союзниках» (К) приводит в данном месте заведомо невероятную генеалогию Торарина, возможно, появившуюся на каком-то этапе из-за банальной описки. Прозвище “Годи Длинной Долины” (Langdœlagoði) писец принял за «Годи Лососьей Долины» (Laxdœlagoði), после чего придумал собственную версию происхождения Торарина от героев «Саги о Людях из Лососьей Долины». Торарин родился не ранее 1010–1015 гг.

[40] X. Магерой трактует эту реплику Торарина иначе: он полагает, что под «такими людьми» Торарин имеет в виду не только Оспака, но и свою воспитанницу Свалу.

[41] Негативная реакция Торарина объясняется не только дурной репутацией Оспака в юности, но и тем, что тот является наместником его конкурента Одда. С учетом этого, позиция Торарина, который снимает с себя ответственность за женитьбу, но не препятствует встречам Оспака со Свалой, выглядит странно.

[42] Самостийное обручение Свалы с Оспаком без согласия родственников, если оно вообще имело место, было незаконным. Скорее всего, Оспак и Свала обошлись вообще без женитьбы.

[43] Возможно, Оспак прав, и возвращать годорд полагалось на тинге, но в законах это прямо не сказано. Конфликтная ситуация, где лицо, получившее годорд во временное пользование, не хочет возвращать его постоянному держателю, описана также в «Саге о Торстейне сыне Халля с Побережья», действие которой разворачивается на Восточных Фьордах в начале XI в.

[44] Эта реплика Одда является частью его речевого портрета в саге: рассказчик подчеркивает, что Одд не знает и не уважает законы, будучи уверен, что всегда сможет их обойти.

[45] Можно предположить, что рассказчик употребляет выражение “освятить тинг” в смысле “закрыть тинг”: Одд появился поздно, когда люди “уже собрались уезжать”. Осенний тинг, т. н. разъезд (leið), продолжался всего один день; неизвестно, требовалось ли присутствие всех трех годи (это Одд, Стюрмир и Торарин) для его открытия и закрытия. В любом случае, Одд проявил нерасторопность.

[46] Годорд возвращается к Одду столь же нелегитимным путем, как он был передан в ведение Оспака. Аналогичный эпизод есть в «Саге о Торстейне сыне Халля»: Торстейн, угрожая секирой, заставляет своего вероломного союзника Торхадда вернуть годорд.

[47] Несколько реплик Вали, где он стремится смягчить обвинение, в оригинале выражены крайне туманным слогом. На основании этих мест Б. М. Ульсен и Гвюдни Йоунссон заключили, что все диалоги «Саги о Союзниках» нехарактерны для разговорной речи исландцев того времени. Это вряд ли верно. Рассказчик саги индивидуализировал речь персонажей, поэтому витиеватые фразы Вали и его чрезмерная учтивость по отношению к Оспаку могли быть введены для создания комического эффекта.

[48] Изобилие в доме плохого хозяина или бедняка воспринималось как свидетельство его нечестности, что является общим местом для родовых саг. Конфликты подобного рода происходили осенью, когда соседи недосчитывались овец или лошадей.

[49] На местный тинг полагалось вызывать за две недели до его начала, на альтинг — за четыре недели до его начала.

[50] Два десятка людей, которые берет с собой Одд, согласно «Серому Гусю» (Grágás Ia, 58), составляли необходимый минимум для произнесения вызова. Эти двадцать человек являлись официальными свидетелями истца.

[51] Предложение Вали “замириться” непосредственно в день вызова на тинг противоречит исландским законам эпохи независимости, но соответствует законодательству норвежскому, запечатленному в двух кодексах — «Железном Боке» и «Йоуновой Книге». Первый кодекс действовал в Исландии в период с 1271 по 1281 гг., второй — после 1281 г.

[52] Тело Вали отвозят на Песчаник, поскольку он был домочадцем Одда. Ко времени записи саги на Песчанике стояла церковь (см. примеч. 20); возможно, рассказчик желал дать понять, что тело Вали было похоронено в церкви. Подобного рода анахронизмы, связанные с погребением исландцев в начале XI в., обычны для родовых саг.

[53] Поскольку Оспак исчезает, официально не объявив об убийстве Вали, его преступление подпадает под категорию “тайное убийство” (morð), что лишает его права явиться на тинг. Тем самым, Оспак не имеет никаких шансов при нормальном ведении тяжбы.

[54] Процессуальный казус, описанный в «Саге о Союзниках», — смерть свидетеля обвинения в период между произнесением вызова и тингом — в «Сером Гусе» не предусмотрен. Согласно саге, Одд совершает фатальную ошибку, “вызывая нового свидетеля заместо покойного”, сидя в своей округе, в то время как он должен делать это по приезде на альтинг. Гвюдни Йоунссон ставит под сомнение достоверность этого свидетельства, полагая что рассказчик саги мог специально придумать редкую ситуацию, чтобы показать беспомощность Одда. Другие комментаторы допускают, что описанный в саге случай действительно регулировался нормой, по тем или иным причинам не зафиксированной письменно. «Серый Гусь» указывает, что при неявке свидетеля его следует заменять непосредственно на тинге (Grágás Ia, 60–61), ср. также: Grágás Ia, 69, 178–179; III, 632, 677. Можно предположить, что предписания на случай смерти свидетеля были аналогичны.

[55] Заседания Судов открывались в первый понедельник альтинга (22–28 июня) и возобновлялись по мере необходимости. Слушания начинались около 14:00 и продолжались до ночи (темноты). Последнее понятие было растяжимым, поскольку время альтинга приходится в Исландии на пору белых ночей. Формально ночью должно было считаться время от захода до восхода солнца: в месте проведения альтинга, Полях Тинга, солнце скрывается из виду в 20:30 и показывается в 2:30.

[56] Оспак живет со Свалой, родственницей Торарина, и раз Торарин открыто не препятствует их союзу, ему следует поддерживать Оспака. Кроме того, в случае осуждения Оспака его хутор, Двор Свалы, будет конфискован в пользу Одда. В этом случае Свала станет иждивенкой Торарина.

[57] Стюрмир имеет в виду, что Одд переманивает к себе людей из их с Торарином годордов (см. выше примеч. 30). Вражда между жителями Среднего Фьорда, входившими в годорд Одда, и их соседями, жителями Тальниковой Долины, входившими в годорд Стюрмира, тлела до XIII в.: в 1215 г. между ними произошла крупная битва, описанная в гл. 33 «Саги об Исландцах». См. также вступительную статью.

[58] Мудрость Торарина (ср. его прозвище) проявляется не только в знании законов, но и в даре предвидения. Этого свойства его союзник Стюрмир лишен.

[59] Стюрмир, упиваясь своим превосходством, допускает ошибку, позволяя Одду уйти из суда. Он должен был официально объявить об отводе иска, а не предупреждать истца о нарушении процедуры. После этого свидетели, вызванные Оддом, должны были подтвердить большинством голосов, что иск против Оспака снимается.

[60] Оговоренный в законах минимум для отряда годи на альтинге составлял 9 человек. На практике хёвдинги привозили с собой гораздо больше народа, порой до нескольких сот. Годи был обязан размещать всех этих людей в своей палатке и кормить их.

[61] “Заношенный до дыр черный плащ”, который носит Офейг, одновременно подчеркивает и его нынешние затруднения, и то, что он знавал лучшие времена: простые люди в Исландии крашеных плащей не носили.

[62] Упоминание о единственном рукаве на плаще Офейга отнюдь не означает, что второй рукав истлел: плащи того времени часто имели отстежные рукава.

[63] Бытовые детали, сопровождающие портрет Офейга, многозначительны: рядовые люди не ходили с палкой с металлическим шипом, т. е. тростью. В то же время, широкополая шляпа, низко нахлобученная на голову Офейга, была одеждой стариков и простолюдинов. Одежда и походка Офейга подчеркивают, что он стесняется смотреть в глаза людям и избегает общества.

[64] Все речи Офейга в саге являются провокационными и крайне циничными. Данную реплику и следующую далее характеристику Одда, вложенную в уста того же Офейга, правомерно считать отражением взгляда рассказчика саги на своего персонажа.

[65] Данная реплика Одда является исключительно грубой и полностью выпадает из речевого этикета, что справедливо отмечает X. Магерой. Переводчик предпочел не усиливать выражение “мне мало дела”, хотя оригинал давал для этого повод.

[66] X. Магерой предположил, что выражение “глаза людей косеют от денег”, употребленное Офейгом, было поговоркой.

[67] Эта реплика Офейга еще более ядовита, чем предыдущие. Офейг подчеркивает, что все успехи “счастливчика” Одда не являются собственной заслугой последнего: как только Одд пытается действовать по зрелом размышлении, он проваливается.

[68] Полями называлась часть альтинга на восточном берегу Секирной Реки, см. географическую карту.

[69] Места судов (“судилище”) в пределах Полей (см. предыдущее примечание) определялись законоговорителем. В Суде Четверти должно было заседать 36 судей, назначаемых держателями старых годордов.

[70] «Серый Гусь» предписывал судьям клясться так: “Я называю свидетелей того, я приношу клятву на Книге (т. е. Библии — А. Ц.) (вариант: на кресте), клятву, имеющую законную силу, и объявляю перед Богом, что вынесу тот приговор [в данной тяжбе], который по моему разумению является самым справедливым и правильным (sannast ok réttast) и более всего соответствующим законам”, ср. (Grágás Ia 46, 72; Ib, 206; II, 49; III, 45).

[71] Офейг вновь проявляет вопиющий цинизм: давая взятку, он нагло называет себя “правдолюбом”, который якобы хочет просто восстановить справедливость и наказать виновного в убийстве Вали.

[72] Эйрир бледного серебра в начале XI в. был эквивалентен 4 суконным эйрирам; суконный эйрир составлял 24 мерных эйрира (стандартных отреза сукна). О том, как измерялись последние, см. выше примеч. 12.

[73] В исландском суде того времени не было профессиональных прокуроров и защитников. Часть их функций выполняли двое судей, “подытоживавших” тяжбу (reifa mál): один из них перед вынесением приговора повторял аргументы истца, а другой — ответчика. Этим двоим Офейг сулит взятку в полмарки, оценивая их вклад вчетверо выше. Один из получивших полмарки — Бергтор с Пригорка Бёдвара — назван в последней главе саги.

[74] Полмарки бледного серебра соответствовали популярной исландской мере — цене коровы (kúgildi). Всего Одд тратит на подкуп суда 5,25 марки серебра.

[75] Очевидно, взятка была дана поздно вечером или ночью, когда не подозревавшие подвоха Стюрмир с Торарином уже спали.

[76] Скала Закона (Lǫgberg) служила официальной трибуной альтинга.

[77] Перед нами самое ранее свидетельство об обычае объявлять приметы осужденного со Скалы Закона. Как справедливо отмечает X. Магерой, громко провозглашенное Оддом описание примет Офейга по развязности тона — ср. фразу: “и вид самый что ни на есть злодейский!” — не имеет равных в саговой литературе. Очевидно, средневековые читатели саги, как и участники альтинга, должны были вздрогнуть от хамства Одда.

[78] Иск о подкупе суда, который Стюрмир с Торарином возбуждают против Одда, вероятно, был подан в т. н. Пятый Суд (см. выше примеч. 29), где должны были рассматриваться процессуальные нарушения. Однако из саги это понять невозможно.

[79] Хермунд сын Иллуги с Крутояра в Городищенском Фьорде был братом скальда Гуннлауга Змеиный Язык, героя одноименной саги, и самым старшим из союзников. Хермунд родился около 980 г. Его сын Хрейн был женат на Турид, сестре Стюрмира и назвал собственного сына Стюрмиром в честь деда, героя «Саги о Союзниках». Сага перечисляет шестерых союзников по часовой стрелке, начиная с Хермунда на юго-западе и кончая Торгейром на юге. Единственным отступлением от этого принципа является то, что Геллир сын Торкеля назван раньше Эгиля, возможно потому, что Геллир был более известен, чем Эгиль.

[80] Геллир сын Торкеля сына Эйольва (1008–1074) был хёвдингом Широкого Фьорда в Западной Четверти. Точные годы его жизни мы знаем благодаря его внуку и воспитаннику, историку Ари Мудрому (1068–1148). В редакции М Геллир назван сыном Торда, что является очевидным случаем порчи текста, подтверждающим, что текст М (Mǫðruvallabók) не может быть протографом саги.

[81] Эгиль сын Скули, сына Торстейна, известен только по «Саге о Союзниках». Он жил в Болотах на хуторе Городище, где проживал его великий прадед, скальд Эгиль сын Скаллагрима (ок. 910–995). Несмотря на то, что потомки Эгиля держали годорд, первенство в Городищенском Фьорде в X–XI вв. и позже было в руках других семей, контролировавших верховья Белой Реки — сперва у Одда из Междуречья (см. «Сагу о Курином Торире»), а затем у Иллуги, отца Хермунда. Отсутствие упоминаний об Эгиле сыне Скули в «Книге о Заселении Земли» объясняется, скорее всего, тем, что никто из известных в XII–XIII вв. исландцев не возводил свой род к нему. Скули сын Торстейна, отец Эгиля, известен как участник битвы при Свольдре (1000 г.); Эгиль должен был родиться ок. 1005–1010 гг.

[82] Железный Скегги сын Эйнара с Поперечной Реки держал годорд в Островном Фьорде в Северной Четверти. Генеалогические связи показывают, что он родился ок. 1000 г.

[83] Бродди Бородач сын Бьярни сына Шип-Хельги держал годорд в Оружейном Фьорде в Восточной Четверти. О нем рассказывается во многих сагах, причем в лестных словах: Бродди был большим храбрецом и известным силачом своего времени. Он родился ок. 1005–1010 г.

[84] Торгейр сын Халльдоры по другим текстам неизвестен, и его происхождение является для комментаторов загадкой. Далее говорится, что он был родом из Банной Долины: это место находится в Южной Четверти в округе Ауртнессисла недалеко от альтинга. Судя по месту его проживания, он был как-то связан с родом первопоселенца Кетильбьёрна Старого и его потомками, Людьми из Ястребиной Долины.

[85] Баня, где встретились Одд со своим отцом, скорее всего, была устроена возле хутора Офейга Дымы, стоящего у горячего источника (отсюда название хутора).

[86] Офейг по-прежнему остается провожатым Стюрмира и скрывает факт примирения с сыном.

[87] Имя Геллира в рукописи М пропущено по небрежности писца: оно восстанавливается по тексту параллельной редакции (К). Пятеро названных союзников едут с запада и встречаются на Пустоши Синего Леса, непосредственно граничащей с Полями Тинга с севера. Редакция К уточняет, что вначале Хермунд встретился со Стюрмиром и Торарином, и они ждали, когда подъедут Эгиль с Геллиром.

[88] Китовый Склон, где встречаются Железный Скегги, Бродди Бородач и Торгейр, лежит к востоку от озера Эльфусвахтн в 15 км от альтинга.

[89] Усыпив бдительность Эгиля двумя незатейливыми “стишками” (stǫkur), проникнутыми притворным самоуничижением, Офейг внезапно произносит сложную вису в размере дротткветт, изобилующую резкими выражениями. Офейг заранее просчитал, что Эгиль, в роду которого было много поэтов, быстро отреагирует на содержание висы и поймет, что имеет дело с серьезным противником.

[90] “Вертопрахи злата” — мужи (те, кто швыряет, т. е. раздает деньги), в данном случае — Эгиль и другие Союзники. Кеннинг носит отчетливо издевательский характер, так как Офейг называет жадных людей, польстившихся на чужие деньги, “раздавателями злата”. “Смута тарчей (щитов)” — битва; Тунд — одно из имен Одина; “Тунды смуты толстых тарчей” — мужи, в данном случае — Союзники. Хати — великан, “смех Хати” — золото, поэтому “лихо смеха Хати” — недостаток золота, финансовые убытки, которые Офейг сулит Эгилю и прочим союзникам.

[91] Большой кнёрр Одда — это парусное судно с высоким бортом.

[92] Прием Офейга оказался действенным: Эгиль еще до получения взятки начинает торг с Офейгом и намекает тому, кого именно среди союзников он не числит среди своих друзей. В параллельной редакции (К) Эгиль указывает Офейгу только на Хермунда.

[93] Точный эквивалент двух сотен серебра не может быть установлен твердо, но в любом случае это была большая сумма. Сотней, видимо, называли большую сотню (120) эйриров серебра. Поскольку серебро было “отборным”, речь может идти о 240 эйрирах плавленого серебра (см. выше примеч. 72), что эквивалентно 1920 суконным эйрирам или 128 стоимости коровы.

[94] Характеристика Офейга, как “редкостного мерзавца” (eigi meðalkarl vándr) является лучшим ответом тем комментаторам, которые стремятся сделать из Офейга положительного героя. Примечательно, что Офейг совершенно не возражает против такого определения, но лишь ставит Эгилю на вид, что тот точно такой же мерзавец, как он, и к тому еще и лицемер.

[95] Не совсем понятно, имеет ли в виду Офейг, говоря об “родичах Одда”, самого себя или группу людей. В любом случае, ссылки на волю мифической родни Одда как на некую третью силу являются частью демагогии Офейга.

[96] Характерно, что в общении с Геллиром Офейг с самого начала ведет себя иначе, чем с Эгилем: Эгиля он подобострастно ждал возле палатки, в то время как Геллира он велит вызвать наружу и держится с ним на равных.

[97] У Снорри Годи сына Торгрима (ум. 1031 г.) было двенадцать сыновей, ср. «Жизнь Снорри Годи». Главой рода Людей с Песчаного Берега был Стейнтор сын Торлака, ср. о нем в «Саге о Людях с Песчаного Берега». Известен только один сын Стейнтора, по имени Гуннлауг.

[98] У Снорри Годи было десять дочерей, см. «Жизнь Снорри Годи», и «Сагу о Людях с Песчаного Берега», гл. LXV, на одной из них, Турид Мудрой (1024–1112), был женат Гуннлауг сын Стейнтора (см. выше, «Сагу о Людях с Песчаного Берега», гл. LXV). О дочерях Стейнтора ничего неизвестно.

[99] Дочери Геллира в других источниках не упомянуты, и некоторые комментаторы на этом основании сомневаются в правдивости рассказа о свадьбе Одда. См. вступительную статью.

[100] Об Эйнаре сыне Железного Скегги рассказывается в двух родовых сагах: «Саге о Битве на Пустоши» и «Саге о Людях со Светлого Озера».

[101] Халль сын Стюрмира дважды упоминается в генеалогических перечнях. Он известен только как отец Кольфинны, жены хёвдинга Торгильса сына Одди (ум. 1151 г.). В параллельной редакции саги (К) вместо правильного “Халль сын Стюрмира” (Hall son Styrmis) стоит бессмысленное “сын Халльстейна” (son Hallsteins), что объясняется ошибкой писца.

[102] О Рагнхейд дочери Геллира ничего неизвестно. Если допустить, что сага права, и Рагнхейд существовала, в 1055 г. ей должно было быть 18–20 лет. Геллир был женат на Вальгерд, дочери хёвдинга Торгильса сына Ари и Хельге дочери Эйнара. Торгильс и Хельга поженились в 1014 г., поэтому брак Геллира с Вальгерд едва ли мог быть заключен ранее 1034 г.

[103] Пугая Геллира, Офейг тщательно подбирает имена Союзников, на которых Одд может совершить набег. С Железным Скегги и Бродди Бородачом Геллир был связан по своей жене Вальгерд: она приходилась Железному Скегги племянницей, а жене Бродди двоюродной сестрой.

[104] Фактически Геллир получает от Офейга большую взятку, чем Эгиль, поскольку Офейг идет навстречу Геллиру в двух важных пунктах, касающихся брачного контракта Одда и Рагнхейд. Во-первых, Одд вызывается “оплатить приданое невесты” сам, во-вторых, он предлагает сыграть свадьбу у себя на хуторе (см. ниже гл. XI), что сильно сокращает расходы Геллира.

[105] Упоминание о вечерне, которую собираются посетить Эгиль с Геллиром, — не анахронизм. В начале XI в. на альтинге уже была церковь. Снорри Стурлусон сообщает, что конунг Олав Святой (ум. 1030 г.) прислал исландцам для нее строевой лес и большой колокол. Дары для церкви на альтинге посылал и конунг Харальд Суровый (ум. 1066 г.): по одной версии, это был лес, по другой — колокол.

[106] Параллельная редакция саги (К) в этом месте говорит, что Офейг пришел к Скале Закона со своими родичами, Людьми с Ущелий. Неясно, какая из редакций ближе к протографу.

[107] Фраза о том, что Офейг всходит на Скалу Закона, когда “там собрались все, кого ожидали увидеть”, выглядит странно: она, скорее всего, возникла в результате искажения протографа. Текст параллельной редакции саги (К) в этом месте более внятен: “когда люди выступили со своими делами”.

[108] Говоря, что исход тяжбы может быть “столь же неожиданным, сколь неслыханным было ее возбуждение”, Офейг фактически предупреждает Хермунда, что тяжба кончится крахом Союзников. Но Хермунд, уверенный в своем превосходстве, этого не замечает.

[109] Афоризм Торарина известен по сборнику исландских поговорок. Он представлен также в собрании датских поговорок XVI в. Считается, что датчане заимствовали его у исландцев.

[110] Передача тяжбы на мировую обычно подразумевала, что ответчик не может быть объявлен вне закона.

[111] Отводя хёвдингов, Офейг начинает со Стюрмира, объясняя, почему он не доверяет своему годи. Повод для отвода Стюрмира — неблагодарность к Офейгу и зависть к Одду.

[112] Повод для отвода Торарина — то, что именно он спланировал тяжбу против Одда.

[113] Повод для отвода Хермунда — его недоброжелательность, не позволяющая ему быть мировым судьей. О желании Хермунда унизить Одда ранее не говорилось. Возможно, однако, что соответствующие слова были в протографе саги.

[114] Повод для отвода Железного Скегги — непомерное самомнение. Обращает на себя внимание, что со Скегги Офейг обошелся мягче, чем с остальными.

[115] Конунг Харальд Суровый, правивший в 1046–1066 гг., слыл большим другом исландцев, не случайно с его именем связано большое количество прядей об исландцах: в некоторых из них прощупывается историческая основа, как, например, в «Пряди об Одде сыне Офейга» и «Второй Пряди о Халльдоре сыне Снорри».

[116] Бродди, скорее всего, прав, не воспринимая комплименты конунга Харальда всерьез. В компиляции об исландских епископах, носящей название «Хунгрвака» (букв. «Пробуждение Голода») сообщается, что конунг Харальд говорил примерно то же самое о молодом купце Гицуре сыне Ислейва, впоследствии епископе Палатного Холма (1082–1118), а в «Пряди о Бранде Щедром» скальд Тьодольв в тех же выражениях расписывает конунгу достоинства пожилого купца Бранда сына Вермунда.

[117] Причина для отвода Бродди — его дружба с конунгом Харальдом — выглядит надуманной. Слушателей XI в. она вряд ли бы убедила. Но не стоит забывать, что сага записывалась в конце XIII — начале XIV в., когда Исландия уже утратила независимость, и чрезмерно тесные контакты с норвежскими конунгами были предосудительными.

[118] О том, что Геллир нуждался в деньгах, сообщает только «Сага о Союзниках». Отец Геллира, Торкель сын Эйольва, был известным богачом.

[119] Повод для отвода Торгейра — его некомпетентность и глупость. Поскольку Торгейр известен нам только по «Саге о Союзниках», единственным подтверждением его глупости служит неуклюжая попытка возразить Эгилю (см. далее, гл. Х).

[120] “Волчий хвост” (так в оригинальном тексте висы) — скорее всего, эвфемизм. Офейг не мог позволить себе назвать кого-либо “волчьим хвостом”, стоя на Скале Закона: хулительные стихи (нид) с официальной трибуны альтинга произносить было строжайше запрещено. Однако в Полях, где заключается мировая, запрет уже не действует, поэтому Офейг показывает свою истинную натуру.

[121] Офейг характеризует Эгиля как хищника, заботящегося исключительно о своей выгоде. Однако Эгиль не имеет личных оснований мстить Одду и угождать Стюрмиру, и Офейг якобы именно поэтому останавливает свой выбор на нем.

[122] Цифра “13”, которая фигурирует в вердикте Эгиля с Геллиром, была сама по себе оскорбительной. 13 эйриров неочищенного (т.е. бледного) серебра были смехотворно низкой суммой, дискредитировавшей тяжбу Союзников: каждый из восьми истцов получал на руки по 1,625 эйрира серебра, т. е. немногим больше, чем рядовые члены Суда Северной Четверти, ранее подкупленные Офейгом.

[123] Объявляя оскорбительный для Союзников приговор, Эгиль и Геллир готовятся к перебранке с Союзниками и решают, что Эгиль, как более бойкий и циничный, сможет лучше “отвечать на вопросы”.

[124] Эта реплика, вложенная в уста Хермунду, подтверждает слова Офейга о том, что Хермунд ввязался в тяжбу, чтобы посрамить Одда. В итоге он сам оказывается главным посрамленным.

[125] Хермунд думает, что Геллир оговорился, и переспрашивает, имелось ли в виду “130 эйриров”. Скорее всего, эта сумма (немногим более сотни бледного серебра, см. выше примеч. 72) тоже кажется ему заниженной в расчете на восьмерых. В параллельной редакции саги (К) Хермунд переспрашивает, имелось ли в виду “13 сотен эйриров серебра” т. е. 1560 эйриров: при таком раскладе каждому из Союзников Досталось бы 195 эйриров. Возможно, в протографе саги, как и в редакции К, стояло 13 сотен эйриров серебра”, но рассказчик редакции М счел такую сумму штрафа чрезмерной и заменил слово “сотни” на слово “десятки”.

[126] Слова Эгиля, что Хермунд маниакально скуп и зарывает свои деньги в землю, можно было бы считать гнусной инсинуацией, если бы сага далее не подтверждала это обвинение в рассказе о смерти Хермунда.

[127] Эгиль жил у моря на хуторе Городище, в то время как Хермунд жил в верховьях Белой Реки на хуторе Крутояр.

[128] Йоль продолжался до 6 января.

[129] Хермунд сам разоблачает себя, признаваясь, что предложил Эгилю остаться у него с одним спутником: столь богатый хёвдинг, как он, мог и должен был кормить куда больше гостей.

[130] Тридцать лошадей Хермунда, скорее всего, сдохли на зимних пастбищах. До принятия христианства исландцы действительно ели конину, но в самом начале XI в. это было законодательно запрещено. Отягчающим обстоятельством было то, что лошадей ели перед Пасхой, т. е. во время Великого Поста, когда мясо вообще есть было нельзя. Тем самым, Эгиль нанес Хермунду тройное оскорбление — он обвинил его в пожирании падали, в следовании языческим обычаям и в нарушении Поста.

[131] Глумясь над Хермундом, Эгиль признает, что Хермунд не мог съесть тридцать дохлых лошадей — для этого, мол, Хермунд слишком скуп!

[132] Эти слова Эгиля являются не только пророчеством, но и проклятием, обращенным на Хермунда. Согласно саге, проклятие подействовало.

[133] Эгиль делает вид, что его диалог со Стюрмиром является частью традиционной забавы — “сравнения мужей”.

[134] “Черноножки” — секиры. Данное слово, видимо, было скальдическим хейти. Эгиль обвиняет Стюрмира в трусости.

[135] Эгиль обвиняет Торарина в онанизме. Редакция К в этом месте говорит, что “Торарин был тяжел и тучен и сидел, поддерживая руками колени”.

[136] И этот афоризм Торарина известен по сборнику исландских поговорок.

[137] Реплика Торгейра является глупой, подтверждая мнение Офейга о нем: он не находит ничего лучшего, кроме как констатировать, что тринадцать эйриров — это слишком мало.

[138] Тинг Кривой Реки находится на юге Исландии, но Торгейр жил в другой округе, и в принципе должен был ездить на Тинг Речного Мыса: именно последний топоним стоит в тексте редакции К. Мнения комментаторов по этому поводу разделились: большинство принимает чтение К, но X. Магерой, напротив, доказывает, что чтение “Тинг Речного Мыса” — сознательная конъектура, внесенная писцом К ради большего правдоподобия.

[139] Редакция К говорит, что обидчиком Торгейра был не “захудалый бонд”, а “некий конюх”, что является еще более обидным для репутации годи.

[140] Вира в тринадцать овцематок является смехотворно низкой. Разумеется, весь эпизод выдуман Эгилем.

[141] Как указано выше, Скегги и Бродди были связаны с Геллиром родственными узами и не желали выступать против него открыто. Соответственно, Офейг обошелся в своей речи без оскорблений в их адрес.

[142] Ам — великан, Ойстри (Аустри) — карлик; “присяга Ама с Ойстри” — поэзия, в данном случае — виса, которую произносит Офейг. “Чаша шеи” — голова. Офейг похваляется, что будучи “неимущим”, сумел “заморочить” голову “мощным”, т. е. могущественным, хёвдингам.

[143] Ранее в тексте не говорилось, что свадьбу будут играть на Песчанике, т.е. хуторе жениха, но это явно входило в условия сделки Офейга с Геллиром. Семье жениха при таком раскладе достается больше почета, зато семья невесты избавляется от части расходов.

[144] Свадьбы по традиции игрались осенью. Альтинг заканчивался в период между 1 и 7 июля. Офейг, по расчетам X. Магероя, встречается с Оддом 3–4 дня спустя, а сообщение “о шести неделях до конца лета” указывает на неделю, начинающуюся в четверг 27 августа — 2 сентября: в данном контексте термин “лето” (sumar) противопоставлен не “осени” (haust), а “зиме” (vetr).

[145] Торгейров Фьорд, где застряли норвежские купцы, лежит к востоку от Островного Фьорда. Это маленький фьорд глубиной в 2,5 км, выходящий в открытое море. Рассказчик не знал этой местности, иначе он не уверял бы читателей, будто купцы, находясь во Фьорде, не знали, что в море дует другой ветер.

[146] Ранее рассказчик не упомянул, что незадачливые купцы, застрявшие в Торгейровом Фьорде, были норвежцы: видимо, он считал это само собой разумеющимся.

[147] Не совсем понятно, почему Одд отправился за провизией на Оркнейские острова, а не в Норвегию. Возможно, дело здесь не в ветре, который дул возле Торгейрова Фьорда, а в литературном влиянии: рассказчик саги мог знать «Прядь об Одде сыне Офейга», где говорилось о ссоре Одда с конунгом Харальдом.

[148] Солод (для пивоварения) и зерно были традиционными статьями исландского импорта: собственные посевы исландцев не покрывали внутреннего спроса.

[149] Тем самым Одд успел вернуться к сроку и вновь пристал в родных краях, подтвердив свою невероятную удачу.

[150] X. Магерой обращает внимание на то, что в этом месте Геллир впервые упомянут раньше Эгиля: раньше сага, перечисляя их, неизменно называла Эгиля первым. Такой сдвиг явно объясняется тем, что в данном эпизоде Эгиль выступает просто как почетный гость, в то время как Геллир является отцом невесты и соучредителем пира.

[151] Имеются в виду деньги, которые пошли в зачет приданого Рагнхейд: формально эта сумма должна была быть проплачена Геллиром, которого Одд избавил от данного бремени, оговорив, что подарки гостям они будут делать сообща.

[152] Пара волов, которую Одд дарит Эгилю, была дорогим подарком: волы ценились как вьючные животные. Кладеных баранов держали ради мяса.

[153] Не совсем ясно, где находился Тинг в Лощине. Лощина — хутор в верховьях Северной Реки, упоминаемый в «Саге о Курином Торире», но непонятно, зачем Хермунду, окружному хёвдингу, понадобилось ехать в эту глушь. Вероятно, рассказчик саги, нетвердо знавший окрестности Городищенского Фьорда, что-то напутал.

[154] Соколиная Гора известна по «Саге о Гуннлауге Змеином Языке», где с ней связан зловещий сон, в числе прочего, предвещающий гибель Гуннлауга, брата Хермунда. Ныне это название утрачено, но сама гора идентифицируется как Гребень в Долине Северной Реки. С учетом роковой репутации этого места высказывалось мнение, будто данная гора была древним могильником, и что первый компонент в Val-fell этимологически связан не с valr “сокол”, а с valr “павшие на более боя”. То, что, такая аллюзия при употреблении топонима Val-fell возникала, несомненно, но совершенно неясно, опирается ли она на исконное значение данного названия, или же является вторичной.

[155] Из симптомов следует, что с Хермундом случился удар (инфаркт или инсульт). “Удар”, т. е. внезапная резкая боль, сопровождающаяся патологическими изменениями, обычно обозначался тем же словом, что “выстрел”. Упоминание о якобы “зазвеневшей тетиве” отражает древнее поверье, что удар насылается темными силами — духами, троллями или эльфами — которые поражают человека из невидимого оружия, ср. в этой связи известные баллады скандинавского происхождения «Рыцарь Олуф» и «Лесной Царь». Так что читатель саги вправе заключить, что проклятие Эгиля подействовало, и его духи-защитники (а может быть, и тролли, которых он накликал на врага в гл. 10) наказали Хермунда.

[156] Хутор Двор Торгаута находится на северном берегу Белой Реки. Он упоминается во многих сагах, связанных с Городищенским Фьордом: в 1014 г. там проживал Торгаут, отец Гисли и Кетиля, убитых Барди (см. «Сагу о Битве на Пустоши»).

[157] Хутор Прибрежный Склон стоит на Белой Реке ниже Двора Торгаута. На этом хуторе церковь могла находиться с весьма раннего времени, хотя первое упоминание о ней связано с 1250 гг. годами. Параллельная редакция (К) саги называет священника по имени — Торд сын Сёльви, и связывает его с еще более известным хутором — Дымным Холмом, в начале XIII в. служившем резиденцией Снорри Стурлусона (1179–1241).

[158] Шепча священнику о “двух сотнях в расщелине”, Хермунд признается в грехе, в котором его обвинял Эгиль — он прячет серебро в земле. Вторая часть обвинения Эгиля — о том, что Хермунд и сам не сможет отыскать зарытое — тоже подтвердилась: комментаторы по-прежнему не могут прийти к согласию, какое именно ущелье Хермунд и рассказчик саги имели в виду.

[159] Мар сын Хильдира и его семья неизвестны. Имя “Мар” было довольно редким, но в округе Хунавахтнсисла, откуда Мар сын Хильдира был родом, оно зафиксировано несколько раз в XI–XIII вв. Для того, чтобы выйти замуж за Мара, Свала должны была развестись с Оспаком, но сага об этом ничего не говорит. Возможно, Свала и Оспак вообще не были женаты.

[160] Бергтор в других сагах не упоминается. Он был одним из двух судей, которые получили от Офейга максимальную взятку в полмарки (ср. выше, примеч. 73), поэтому Оспак имел основания ему мстить. Хутор Бергтора Пригорок Бёдвара стоял на Озерном Мысу.

[161] В последних эпизодах саги Оспак приобретает демонические черты. Вся схема эпизода с появлением Оспака на хуторе Бергтора — стук в дверь в неурочный час, запрет хозяина покидать дом и убийство скотины в хлеву — типичны для рассказов о привидениях и злых духах. Самая близкая параллель в саговых текстах — смерть Тидранди в «Пряди о Тидранди и Торхалле», записанной ок. 1300 г.

[162] В редакции К уточняется, что Оспак подходит к “постели Мара и Свалы” и пронзает Мара, что делает параллель с двумя другими сагами, где рассказывается об убийстве хозяина хутора на супружеском ложе — «Сагой о Гисли сыне Кислого» и «Сагой о Сыновьях Дроплауг», точной. В этих сагах говорится также, что в ночь перед убийством убийца или его помощники проникают в хлев и заплетают хвосты скотине (ритуальное действие с не до конца понятным смыслом). В «Саге о Союзниках» вредительство Оспака в хлеву и убийство Мара на супружеском ложе отнесены к двум разным эпизодам.

[163] Данная виса саги — единственная из всех — представлена в обеих редакциях, что говорит о ее большей древности. “Отродье Хильдира” — Мар, муж Свалы. Слова Оспака, что он “не желает отдать” сопернику “объятий прекрасно сложенной Свалы” перекликаются со словами Хравна, наносящего смертельный удар Гуннлаугу в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке». Возможно, они являются прямой цитатой из данной саги, записанной в 1220–1230-е гг.

[164] Хутор с названием Городищенский Пригорок неизвестен. По контексту можно заключить, что он был недалеко от Двора Свалы, где произошло убийство. То, что Оспак объявляет об убийстве Мара, хотя он вне закона, объясняется тем, что ему уже нечего терять: о своем первом убийстве в саге он не объявил, скрывшись с места преступления (ср. гл. IV).

[165] Убийство племенных лошадей, приписываемое Оспаку, — еще один акт вредительства, где Оспак охарактеризован почти как пришелец с того света, ведь достоверно не известно, был ли Оспак жив к моменту убийства лошадей.

[166] Черная кровь Оспака, по мнению рассказчика, изобличает его черную душу. Упоминание о “тазе с кровью”, стоявшем в пещере, может предполагать, что Оспак пытался пить собственную кровь ради исцеления. Эта неприглядная картина имеет не только бытовую, но и символическую интерпретацию.

[167] Поскольку Оспак убил Мара, уже будучи вне закона, семья Мара могла рассчитывать только на добровольную выплату виры со стороны семьи Оспака. Слова рассказчика о том, что убийства Мара и Оспака “остались неотомщенными”, являются ответом на ожидания аудитории, воспитанной на родовых сагах и ждущей продолжения распри.

[168] Людьми из Среднего Фьорда назывались держатели годорда на Песчанике, т. е. преемники и потомки Одда.

[169] Годи Снорри сын Кальва умер в 1175 г. Его внук Торгильс проживал на хуторе Песчаник в 1215 г., к этому времени годорд находился в руках Снорри Стурлусона. Сколько генеалогических звеньев связывало Снорри сына Кальва с Оддом сыном Офейга, неизвестно, зато известно, что матерью Снорри сына Кальва была Вальдис, дочь аббата Хрейна сына Стюрмира и праправнучка Хермунда, одного из главных врагов Одда в «Саге о Союзниках»

 

 

                                                                        Сага об Эгиле
I

Жил человек по имени Ульв. Он был сын Бьяльви и Халльберы, дочери Ульва Бесстрашного. Халльбера приходилась сестрой Халльбьёрну Полутроллю с острова Храфниста, отцу Кетиля Лосося. Никто не мог сравниться с Ульвом ростом и силой.

В молодости он ходил в викингские походы. У него в то время был товарищ, которого звали Кари из Бердлы. Это был человек знатный и необыкновенно сильный и смелый. Он был берсерк. У них с Ульвом был общий кошелек, и они крепко дружили. А когда они оставили походы. Кари поехал в свою вотчину в Бердлу. Он был очень богат. У Кари было трое детей. Одного его сына звали Эйвинд Ягненок, другого Альвир Хнува, а дочь — Сальбьёрг. Она была женщина видная собой, и работа у нее спорилась. Сальбьёрг стала женой Ульва. Он тогда также поехал к себе домой. У него было много земли и добра. Как и его предки, он стал лендрманном и могущественным человеком,

Рассказывают, что Ульв был хорошим хозяином. Он обычно рано вставал и обходил работы, или шел к своим ремесленникам, или же осматривал стада и поля. А иногда он беседовал с людьми, которые спрашивали его совета. Он мог дать добрый совет в любом деле, потому что отличался большим умом. Но каждый раз, когда вечерело, он начинал избегать людей, так что лишь немногим удавалось завести с ним беседу. К вечеру он делался сонливым. Поговаривали, что он оборотень, и прозвали его Квельдульвом (Вечерним Волком).

У Квельдульва с женой было два сына. Старшего звали Торольв, а младшего Грим. Они выросли оба такими же высокими и сильными, как отец. Торольв был человек красивый, умный и отважный. Он походил на своих родичей со стороны матери, был очень веселый и деятельный, за все брался горячо и рьяно. Его все любили. Грим, черноволосый и некрасивый, был похож на отца видом и нравом. Он много занимался хозяйством, был искусен в работах по дереву и железу и стал в этом деле большим мастером. Зимой он часто ходил на паруснике с сетями ловить сельдь, и с ним многие его домочадцы.

Когда Торольву исполнилось двадцать лет, он собрался в викингский поход. Квельдульв дал ему боевой корабль. Тогда же снарядились в путь сыновья Кари из Бердлы — Эйвинд и Альвир. У них была большая дружина и еще один корабль. Летом они отправились в поход и добывали себе богатство, и при дележе каждому досталась большая доля. Так они провели в викингских походах не одно лето, а в зимнее время они жили дома с отцами. Торольв привез домой много ценных вещей и дал их отцу и матери. Тогда легко было добыть себе богатство и славу.

Квельдульв был в то время уже пожилым, а сыновья его стали вполне взрослыми.
II

В то время конунгом в фюльке Фирдир был Аудбьёрн. Одного из его ярлов звали Хроальдом, а сына этого ярла — Ториром. Жил тогда же в Гауларс ярл Атли Сухопарый. Детей его звали Халльстейн, Хольмстейн, Херстейн и Сольвейг Красавица.

Случилось однажды, что в Гауларе собралось множество людей на осеннее жертвоприношение. Тогда Альвир Хнува увидел Сольвейг и полюбил ее. Позже он посватался за нее, но ярлу показалось, что Альвир ему неровня, и он не захотел выдать за него дочь. Потом Альвир сочинил много любовных песен. Он так сильно любил Сольвейг, что бросил викингские походы. Тогда в походах бывали только Торольв и Эйвинд Ягненок.
III

Харальд, сын Хальвдана Черного, получил после отца наследство на востоке, в Вике. Он поклялся до тех пор не стричь и не расчесывать волос, пока не станет единовластным конунгом в Норвегии. Его прозвали Харальд Косматый. Он повел войну с соседними конунгами и победил их. Есть об этом старые длинные рассказы. После этого он овладел Уппландом. Оттуда Харальд поехал на север, в Трандхейм, и выдержал там много битв, прежде чем стал единовластным правителем во всем Трёндалаге.

Потом Харальд задумал пойти на север, в Наумудаль, против братьев Херлауга и Хроллауга — конунгов в Наумудале. Когда же братья узнали о его походе, то Херлауг с одиннадцатью дружинниками ушел в курган, который уже три года насыпали по его приказу, и курган был засыпан. А конунг Хроллауг сошел с своего конунгского места и принял звание ярла. Он отдал себя во власть конунга Харальда и отказался от своих прав. Так конунг Харальд овладел Наумудалем и Халогаландом. Он посадил там своих людей управлять страной.

После этого конунг Харальд вышел со своими боевыми кораблями из Трандхейма и направился на юг, в Мери. Там он победил в битве конунга Хунтьова. Хунтьов был убит в бою. Так конунг Харальд овладел фюльками Нордмёри и Раумсдаль.

А Сальви Разрушитель, сын Хунтьова, спасся и поехал в Суннмёри к конунгу Арнвиду. Он просил конунга о помощи и сказал так:

— Хотя теперь беда случилась с нами, но и вам ее недолго ждать, потому что, я думаю, Харальд скоро явится и сюда. Он ведь сумел поработить и превратить в слуг всех в Нордмёри и Раумсдале, когда он этого захотел. Вам придется, как и нам, защищать свою собственность и свободу, и тогда будет у вас случай испытать всех, от кого вы ждете помощи. Я хочу предложить себя и свою дружину в помощь тебе против насилия и несправедливости. Или же вы захотите принять такое же решение, как наумудальцы, — по своей воле пойти под ярмо и стать рабами конунга Харальда? Моему отцу казалось, что умереть конунгом со славой более почетно, чем на старости лет подчиниться другому конунгу. По-моему, думать так должен и ты, и другие знатные и уважаемые мужи, если они хотят быть деятельными и решительными.

Послушав уговоры Сальви, конунг решил собрать войско и защищать свою землю. Они с Сальви заключили союз и послали сказать конунгу Аудбьёрну, правившему в фюльке Фирдир, чтобы он шел к ним па помощь. А когда послы прибыли к конунгу Аудбьёрну и передали ему эту весть, он начал совещаться с друзьями. Все советовали, чтобы он созвал рать и шел на соединение с мёрянами, как просил конунг Арнвид. Конунг Аудбьёрн велел вырезать ратную стрелу1 и, послав ее по Фирдиру, оповестить всех о войне. Он отправил своих людей к знатным и могущественным мужам, чтобы призвать их к себе.

Послы конунга прибыли тогда и к Квельдульву и передали ему, что конунг хочет, чтобы Квельдульв явился к нему со всеми своими людьми. Квельдульв ответил так:

— Конунг может потребовать, чтобы я шел с ним, когда ему придется защищать свою землю и война будет в Фирдире. Но я думаю, что отправляться на север в Мёри и биться там, защищая землю мёрян, я не обязан. Скажите конунгу, что во время этого похода Квельдульв останется дома и что он не будет собирать своих людей и не пойдет с ними против Харальда Косматого. Я думаю, что у Харальда немалый груз счастья, а у нашего конунга нет даже полной горсти его.

Послы вернулись к конунгу и рассказали, чем кончилось дело, а Квельдульв остался дома, в своей вотчине.
IV

Конунг Аудбьёрн двинулся со своей ратью на север, в Мери, и встретился там с конунгом Арнвидом и Сальви Разрушителем, и у всех у них вместе было большое войско. Конунг Харальд также пришел тогда с севера со своим войском. Они сошлись перед островом Сольсксль. Там было большое сражение, и с каждой стороны было много убитых. В войске Харальда пали два ярла, Асгаут и Асбьёрн, и два сына ярла Хакона из Хладира, Грьотгард и Херлауг, и много других знатных мужей, а у мёрян — конунг Арнвид и конунг Аудбьёрн. Сальви же Разрушитель спасся бегством и стал позже известным викингом и часто причинял много вреда государству Харальда. Потому его и прозвали Сальви Разрушитель.

После этого конунг Харальд подчинил себе Суннмёри.

Вемунд, брат конунга Аудбьёрна, до того правивший в фюльке Фирдир как ярл, теперь стал там конунгом.

Была поздняя осень, и Харальду советовали не ездить в такое время на юг, за мыс Стад. Тогда он посадил Рёгнвальда ярлом в фюльках Нордмёри и Суннмёри, а также в Раумсдале, а сам с большим войском повернул обратно на север, к Трандхейму.

Той же осенью сыновья Атли Сухопарого напали на Альвира Хнуву в его доме и хотели его убить. С ними была такая большая дружина, что Альвир не мог сопротивляться и спасся бегством. Он поехал тогда на север, в Мери, и встретил там конунга Харальда. Альвир стал дружинником конунга и поехал с ним осенью в Трандхейм. Конунг был к нему очень расположен, и Альвир долго потом оставался при нем и стал его скальдом.

Той зимой ярл Рёгнвальд направился сухим путем через Эйд на юг, в Фирдир, и разузнал через разведчиков, где проезжал конунг Вемунд. Ночью он явился в селение Наустдаль, где Вемунд был тогда на пиру. Ярл Рёгивальд застиг Вемунда врасплох и сжег его в доме, и вместе с ним девять десятков человек.

Позже к ярлу Рёгнвальду явился на боевом корабле со своими людьми Кари из Бсрдлы, и оба они поехали на север, в Мери. Рёгнвальд взял корабли, принадлежавшие прежде конунгу Вемунду, и все, что он смог захватить из добра. Кари из Бердлы поехал тогда на север, в Трандхейм, к конунгу Харальду и отдался под его власть.

Следующей весной конунг Харальд поплыл со своими кораблями на юг и подчинил себе Фирдир и Фьялир и посадил там управлять своих людей. В Фирдире он посадил ярла Хроальда.

Когда под власть Харальда подпали эти новые фюльки, он стал зорко следить за лендрманнами и влиятельными бондами и всеми теми, кого он подозревал, что от них можно было ожидать восстания. Он заставлял каждого выбрать одно из двух: пойти к нему на службу или покинуть страну, а в противном случае он сурово наказывал или лишал жизни. У некоторых же были искалечены руки или ноги.

Конунг Харальд присвоил в каждом фюльке наследственные владения и всю землю2, заселенную и незаселенную, а также море и воды. Все бонды должны были стать зависимыми от него держателями земли. Лесорубы и солевары, рыбаки и охотники, — все они также были обязаны повиноваться ему. От этого гнета многие бежали из страны, и были тогда заселены многие обширные, еще пустовавшие земли как на востоке — в Ямталанде и в Хельсингьяланде, так и на западе — на Гебридских Островах, под Дублином в Ирландии, в Нормандии, в Катанесе в Шотландии, на Оркнейских, Шетландских и Фарерских островах. В это же время была открыта Исландия.
V

Конунг Харальд стоял со своим войском в Фирдире. Он разослал своих людей по стране ко всем тем, кто еще не явился к нему, но мог, как ему казалось, быть ему нужен.

Послы конунга прибыли и к Квельдульву и нашли у него хороший прием. Они передали волю конунга, чтобы Квельдульв явился к нему.

— Конунг узнал, — сказали они, — что ты знатный муж и из славного рода. Ты сможешь заслужить у него почет и уважение. Конунг заботится о том, чтобы его окружали люди, славные силой и доблестью.

Квельдульв отвечал, что он уже стар и не годится для походов на боевых кораблях.

— Я теперь буду сидеть дома и не возьмусь служить конунгам, — сказал он.

Тогда посол говорит:

— Так пусть твой сын поедет к конунгу. Он человек рослый и крепкий и хороший воин. Конунг сделает тебя лендрманном, если ты захочешь служить ему, — обратился он к Гриму.

— Не хочу я, — ответил Грим, — стать лендрманном при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив.

Послы уехали, а когда они прибыли к конунгу, то передали ему речи Квельдульва. Конунг рассердился и сказал:

— Квельдульв и его сын, — заносчивые люди. И что это они задумали?

Был там поблизости Альвир Хнува, и он стал просить конунга не сердиться:

— Я поеду к Квельдульву, и он явится к вам, как только узнает, что вы считаете это дело таким важным.

Альвир поехал к Квельдульву и сказал ему, что конунг разгневан и что неладно получится, если никто из них — ни отец, ни сын — не поедет к конунгу. Он говорил, что конунг окажет им большой почет, если они захотят расположить его к себе. Он много рассказывал — и это была правда, — что конунг щедр на дары и почести для своих людей. Квельдульв сказал:

— У меня такое предчувствие, что нам с сыном не будет счастья от этого конунга, и я не поеду к нему. Но когда Торольв этим летом вернется домой, его нетрудно будет уговорить явиться к конунгу, а также пойти к нему на службу. Скажи конунгу, что я ему друг и что все, кто прислушивается к моим словам, будут держаться дружбы с ним. Я буду управлять и распоряжаться здесь по его поручению, как раньше при прежнем конунге, если конунгу угодно, чтобы это было так. Позже видно будет, как мы поладим с конунгом.

После этого Альвир вернулся к конунгу и сказал ему, что Квельдульв пришлет к нему своего сына, которого тогда не было дома, и что тот сын больше подходит для этого. Конунг на этом успокоился. Тем летом он ездил в Согн, а когда наступила осень, он приготовился к поездке на север, в Трандхейм.
VI

Торольв, сын Квельдульва, и Эйвинд Ягненок вернулись осенью домой из викингского похода. Торольв приехал к своему отцу.

И вот отец с сыном заводят разговор. Торольв спрашивает, с каким делом являлись сюда послы Харальда. Квельдульв отвечает, что конунг прислал сказать, что либо Квельдульв должен пойти к нему на службу, либо один из его сыновей.

— Что же ты ответил? — спрашивает Торольв.

— Я сказал то, что у меня было в мыслях, — что я никогда не пойду на службу к конунгу Харальду, и так же поступили бы и вы, если бы я мог решать за вас. Я думаю, что в конце концов мы погибнем из-за этого конунга.

— Тогда все пойдет совсем не так, — ответил Торольв, — как мне подсказывает предчувствие. Я думаю, что заслужу у конунга большие почести, и оттого я решил поехать к нему и служить ему. Мне точно известно, что в его дружине — самые выдающиеся мужи. Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять. Этих мужей уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране. Про конунга мне рассказывали, что нет его щедрее на дары своим людям и что он не скупится, когда возвышает и наделяет властью тех, кто ему кажется достойным. И напротив, я слышал, что ничего хорошего не выходит у тех, кто поворачивается к конунгу спиной и не хочет дружески расположить его к себе. Одни из них бегут из страны, а другие делаются слугами. Меня, отец, удивляет, что ты — такой умный человек и охотник до почестей — не хочешь принять с благодарностью честь, предложенную тебе конунгом. Если же ты, как тебе кажется, предвидишь, что конунг этот принесет нам несчастье, то почему ты не отправился на битву против него вместе с конунгом, под властью которого ты был раньше? И, я думаю, совсем уж негоже не быть ни другом конунгу, ни врагом,

Квельдульв ответил:

— Как я предчувствовал, что не вернутся победителями те, которые бились в Мёри против Харальда Косматого, так и вышло. И так же оправдаются мои слова, что Харальд причинит много зла моему роду. Ну, а ты, Торольв, поступай как знаешь. Я не боюсь, что ты, хотя бы и среди дружинников Харальда, отстанешь от других или не сравнишься мужеством с самыми лучшими. Смотри только знай меру и не тягайся с более сильными, чем ты! Впрочем, ведь ты все равно никому не уступишь.

А когда Торольв уезжал, Квельдульв проводил его на корабль, обнял его и пожелал ему счастливого пути и благополучного возвращения.
VII

Жил в Халогаланде, на острове Торгар, человек по имени Бьёргольв. Он был лендрманн, могущественный и богатый, а по силе, росту и происхождению — полувеликан. Сын его, по имени Брюньольв, был похож на своего отца. Бьёргольв к тому времени уже состарился, а жена его умерла. Он поручил сыну управлять в своей вотчине и женил его. Женой Брюньольва была Хельга, дочь Кетиля Лосося с Храфнисты. Их сына звали Бард. Он рано возмужал и стал рослым и красивым.

Был однажды осенью многолюдный пир, и Бьёргольв с сыном были там самыми знатными гостями. Вечером там бросили жребий, кому с кем пить в одной паре, как того требовал обычай. А на том пиру был человек по имени Хёгни. Двор его стоял на острове Лека. Он был очень богат, красив и умен, но из низкого рода, и возвысился сам. Дочь его, Хильдирид, была очень хороша собой. Ей выпал жребий сидеть рядом с Бьёргольвом. В тот вечер они переговорили о многом. Девушка понравилась ему. Вскоре пир кончился,

Той же осенью старый Бьёргольв выехал из дому на своем паруснике и взял с собой тридцать человек. Он приехал на остров Лека, и двадцать человек пошли к дому Хёгн, а десять охраняли корабль. Когда они пришли на двор, Хёгни вышел навстречу Бьёргольву, радушно приветствовал его и пригласил к себе вместе с его спутниками. Бьёргольв принял приглашение, и они вошли в дом. Когда они сняли плащи, Хёгни велел принести жбан браги. Хильдирид, дочь хозяина, подносила напиток гостям.

И вот Бьёргольв подзывает к себе хозяина и говорит ему:

— Дело у меня к тебе такое: я хочу, чтобы твоя дочь поехала ко мне домой, и я справлю с ней неполную свадьбу.

Хёгни не видел другого выбора, как сделать все по желанию Бьёргольва. Бьёргольв заплатил за Хильдирид эйрир золота, и они легли в одну постель. Затем Хильдирид поехала с Бьёргольвом в его вотчину на Торгар.

Брюньольв с неодобрением отозвался о поступке отца.

У Бьёргольва и Хильдирид было два сына. Одного звали Харек, а другого Хрёрек. Потом Бьёргольв умер, а как только его вынесли из дому, Брюньольв велел Хильдирид уехать прочь вместе с сыновьями. Она поехала на остров Лека к своему отцу. Там сыновья Хильдирид и выросли. Они были красивы лицом, невысокого роста, неглупы и похожи на своих родных со стороны матери. Их звали сыновьями Хильдирид. Брюньольв относился к ним с пренебрежением и не дал им ничего из наследства их отца. После смерти Хёгни Хильдирид и ее сыновья наследовали ему. Жили они тогда на острове Лека, и было у них много добра.

Сыновья Хильдирид были почти ровесники с Бардом, сыном Брюньольва. Их отцы — Бьёргольв и Брюньольв — долгое время ездили вместе в Финнмарк и собирали для конунга дань с лопарей.

На севере, в Халогаланде, один фьорд называется Вефснир. В том фьорде есть остров Аласт. Это большой остров и с хорошими угодьями. Двор на этом острове называется Санднес. Там жил человек по имени Сигурд. Богаче его не было на севере. Он был лендрманн и человек большого ума. Дочь его звали Сигрид, и она считалась лучшей невестой в Халогаланде. У Сигурда не было других детей, и она должна была наследовать своему отцу.

Бард, сын Брюньольва, отправился из дому на своем паруснике, и с ним три десятка человек. Он поехал на север, на остров Аласт, и прибыл в Санднес к Сигурду. Бард завел речь и попросил руки Сигрид. Сигурд отвечал ему благожелательно. Так Бард был помолвлен с девушкой. Свадьбу решили праздновать следующим летом. Бард должен был тогда приехать на север.
VIII

Конунг Харальд послал в то лето весть влиятельнейшим людям в Халогаланде и призвал к себе тех, кто раньше не являлся к нему. Брюньольв решил поехать к конунгу, и с ним вместе Бард, его сын. Осенью они поехали на юг, в Трандхейм, и явились к конунгу. Он принял их самым приветливым образом. Брюньольв стал тогда лендрманном конунга. Конунг поручил ему ездить в Финнмарк и собирать дань и дал ему право торговать с лопарями и еще другие права. После этого Брюньольв вернулся домой в свою вотчину, а Бард остался при конунге и сделался его дружинником.

Из всех дружинников конунг отличал больше всего своих скальдов. Они занимали почетное сиденье напротив конунга. Дальше всего от входа на этом сиденье сидел Аудун Плохой Скальд, старейший из них. Он был еще скальдом Хальвдана Черного, отца Харальда. Следующим сидел Торбьёрн Хорнклови, а дальше Альвир Хнува, и рядом с ним дали место Барду. Его прозвали Бард Белый или Бард Сильный. Все его там очень уважали. Он и Альвир Хнува были добрыми товарищами.

Той же осенью к конунгу Харальду прибыли Торольв, сын Квельдульва, и Эйвинд Ягненок, сын Кари из Бердлы. Их там хорошо приняли. Был у них с собой корабль на двадцать гребцов, хорошо снаряженный, на котором они раньше плавали викингами. Их поместили в доме для гостей вместе с их людьми. Там они и жили, пока им не показалось, что пришла пора идти к конунгу. Тогда с ними пошли Кари из Бердлы и Альвир Хнува. Они приветствовали конунга. Альвир Хнува сказал:

— Приехал сын Квельдульва. Я говорил вам летом, что Квельдульв пришлет его сюда и что он сдержит все свои обещания. Вы видите теперь истинные доказательства того, что Квельдульв хочет быть вам настоящим другом. Ведь он прислал сюда на службу к вам своего сына, достойнейшего мужа, как вы это теперь сами можете видеть. Просьба Квельдульва и всех нас — чтобы ты принял Торольва с почетом и возвысил его при себе.

Конунг приветливо отвечал на речь Альвира Хнувы и сказал, что так он и сделает, если доблесть Торольва в испытаниях сравнится с его мужественным видом. После этого Торольв стал дружинником конунга, а Кари из Бердлы и Эйвинд Ягненок, его сын, вернулись на юг на том корабле, на котором Торольв приплыл на север, и они поехали домой.

Торольв остался при конунге, и конунг указал ему место между Альвиром Хнувой и Бардом, и все они крепко сдружились. О Торольве и Барде говорили, что они равны красотой и ростом, силой и всеми достоинствами. И Торольв, и Бард были любимцами конунга.

А когда зима прошла и наступило лето, Бард попросил конунга, чтобы тот отпустил его справить свадьбу, о которой он договорился прошлым летом. Конунг, узнав, что у Барда было важное дело, отпустил его.

Когда конунг разрешил Барду поехать, Бард стал звать Торольва с собой на север. Он сказал — и это была правда, — что там Торольв встретит многих своих знатных родичей, с которыми он раньше не видался и не был знаком. Торольву захотелось поехать с Бардом. Конунг отпустил их, и они собрались в путь. У них был хороший корабль и спутники. И они отправились, как только были готовы.

Прибыв на Торгар, они послали сказать Сигурду, что приехал Бард и хочет справить свадьбу, как они договорились прошлым летом. Сигурд ответил, что он выполнит все, что обещал. Тогда назначили день свадьбы, и Бард должен был приехать на север, в Санднес.

Когда пришло время, Брюньольв и Бард отправились туда, и с ними было много знатных людей — родичей и свояков. Как Бард и говорил, Торольв встретил здесь многих родичей, с которыми он раньше не был знаком. Ехали они так и, наконец, прибыли в Санднес, и там был богатый пир.

После пира Бард поехал с женой на Торгар и летом жил дома, и вместе с ним Торольв. А осенью они поехали на юг к конунгу и оставались при нем вторую зиму.

Этой зимой Брюньольв умер. А когда Бард узнал, что должен получить наследство, он попросил конунга отпустить его домой. Конунг дал свое согласие, и прежде чем они расстались, он сделал Барда лендрманном и дал ему все те права, которые имел Брюньольв. Бард поехал домой в свою вотчину и скоро стал очень влиятельным человеком. Сыновья Хильдирид и теперь ничего не получили из наследства своего отца. А у Барда и его жены родился сын, которого назвали Грим.

Торольв оставался при конунге и был у него в почете.


Конунг Харальд объявил большой морской поход и стянул свои боевые корабли. Он собрал войско со всех концов страны. Выйдя из Трандхейма, он направился на юг. Ему стало известно, что большое войско было стянуто в Агдире, Рогаланде и Хёрдаланде, и что его собирали в разных областях — и в горах, и на востоке, в Вике, — и что там сошлось много знатных людей, задумавших защищать страну от конунга Харальда. Конунг Харальд повел свое войско на юг. У него самого был большой корабль, а на нем — его дружина. На носу стояли Торольв, сын Квельдульва, Бард Белый и сыновья Кари из Бердлы — Альвир Хнува и Эйвинд Ягненок. Двенадцать берсерков конунга находились в передней части корабля.

Оба войска встретились на юге в Рогаланде — в Хаврсфьорде. Здесь произошла самая большая битва из всех, в которых бывал конунг Харальд, и много было убитых и в одном и в другом войске. Корабль конунга шел впереди, и там была жесточайшая схватка. А конец был тот, что конунг Харальд победил. Торир Длиннолицый, конунг Агдирский, пал в бою, а Кьятви Богатый бежал, как и все те из его войска, кто еще держался на ногах, не считая сдавшихся после битвы в плен. Когда же проверили войско конунга Харальда, много оказалось убитых, и у многих были опасные раны. Торольв был тяжело ранен, а Бард еще тяжелее, и на корабле конунга не было никого, кто стоял бы перед передней мачтой и не был ранен, кроме тех, кого железо не брало, а это были берсерки. Конунг велел перевязать раны своим людям и благодарил их за победу, и раздавал дары. Больше всего похвал было тем, кого конунг считал особо отличившимися в этой битве. Он обещал им еще большие почести, чем раньше. Среди всех конунг отметил начальников на кораблях, а затем воинов, стоявших на носу и в передней части кораблям

Это была последняя битва конунга Харальда внутри страны. После нее он уже не встречал сопротивления и овладел всей страной.

Конунг велел лечить своих людей, оставшихся в живых, и позаботиться о том, чтобы убитых похоронили так, как тогда было в обычае.

Торольв и Бард лежали раненные. Раны Торольва начали заживать, а у Барда раны стали опасными для жизни. Тогда он попросил подозвать к себе конунга и сказал ему так:

— Если мне придется умереть от этих ран, то я хочу просить вас, чтобы вы разрешили мне распорядиться своим наследством.

Когда же конунг дал на это свое согласие, он сказал:

— Я хочу, чтобы все, чем я владею, земли и все добро, получил в наследство Торольв, товарищ мой и родич. Ему я хочу дать и жену свою, и сына на воспитание, потому что доверяю ему в этом больше, чем остальным людям.

Бард сделал свое завещание, как полагалось по законам и с одобрения конунга. Потом он умер. Его похоронили и сильно горевали по нем.

Торольв излечился от своих ран. Летом он сопровождал конунга, и о нем шла добрая слава. Осенью конунг поехал на север, в Трандхейм. Тогда Торольв просит у конунга разрешения поехать на север, в Халогаланд, посмотреть наследство, которое он получил летом от своего родича Барда. Конунг разрешает это и велит сказать, чтобы Торольв получил все, что ему было оставлено Бардом, и дает свои верительные знаки. Конунг добавляет, что завещание Барда было сделано с его согласия и что воля его не изменилась. Конунг делает тогда Торольва лендрманном и дает ему те права, которые прежде имел Бард. Торольв получил право на поездки в Финнмарк на тех же условиях, что раньше Бард. Конунг дал Торольву хороший боевой корабль со всеми снастями и велел снарядить его в путь наилучшим образом.

Потом Торольв уехал. Они расстались с конунгом как большие друзья.

Когда Торольв приехал на север, на остров Торгар, его там приняли хорошо. Он рассказал о смерти Барда, а также о том, что Бард оставил ему земли, и добро, и свою жену. Затем он передал слова конунга и его верительные знаки. Выслушала Сигрид эту весть, и смерть мужа была для нее тяжелой утратой.

Но Торольв был ей хорошо знаком и раньше. Она знала, что он — достойнейший человек и что не могло быть лучшего брака, чем с ним. Да к тому же такова была воля конунга.

Тогда она решила, и ее друзья поддержали ее в этом решении, дать согласие на брак с Торольвом, если ее отец не будет против. После этого Торольв стал распоряжаться в вотчине Барда и управлять в фюльке как лендрманн конунга.

Торольв собрался на своем корабле в дорогу и взял с собой около шести десятков человек. Он направился, когда был готов, на север вдоль берега. И вот однажды вечером он прибыл на остров Аласт, в Санднес. Они ввели свой корабль в бухту, и когда они поставили шатры на корабле и расположились на ночлег, Торольв пошел к дому, взяв с собой двадцать человек. Сигурд принял его радушно и предложил ему быть гостем, потому что они и раньше были хорошо знакомы, с тех пор как Сигурд и Бард породнились между собой. Торольв и его спутники вошли в дом и остались там ночевать.

Сигурд завел с Торольвом разговор и спросил у него, что слышно нового. Торольв рассказал про ту битву, которая произошла летом на юге страны, и про смерть многих людей, известных Сигурду. Торольв сказал, что Бард, зять Сигурда, умер от ран, полученных в этой битве. Оба они считали, что это очень большая потеря. Торольв рассказал Сигурду о предсмертном завещании Барда и передал также волю конунга, чтобы это завещание было выполнено. При этом он показал верительные знаки конунга.

Потом Торольв обратился к Сигурду с просьбой: он просил руки его дочери Сигрид. Сигурд ответил на речь Торольва согласием и сказал, что многое способствует этому согласию: во-первых, так хочет конунг, дальше — о том же просил Бард, а кроме того, он и сам знаком с Торольвом и думает, что для Сигрид будет неплохо выйти за него замуж. Сватовство у Сигурда оказалось нетрудным делом. Потом была помолвка, а свадьбу назначили на осень, и она должна была быть на Торгаре.

Торольв поехал со своими спутниками домой, и устроил там большой пир, и пригласил на него множество народу. Там было много знатных родичей Торольва. Сигурд тоже прибыл сюда с севера на большом боевом корабле, и с ним — лучшие мужи. Было на том пиру очень много народу.

Вскоре стало видно, что Торольв — человек благородный и щедрый. Вокруг него собралась многочисленная дружина. Это потребовало больших расходов и много всяких припасов, но тот год был урожайным, и было легко добыть все, в чем они нуждались.

В ту зиму умер Сигурд в Санднесе, и все его наследство получил Торольв. Это было очень большое богатство.

Однажды к Торольву приехали сыновья Хильдирид с требованием, чтобы им отдали добро, которое раньше принадлежало Бьёргольву и на которое они, как им казалось, имели право. Торольв отвечал им так:

— Я знал Брюньольва и еще лучше Барда, как людей справедливых, и уверен, что они выделили бы вам из наследства Бьёргольва все то, о чем им было бы известно, что оно по праву принадлежит вам. Я был неподалеку, когда вы явились с таким же требованием к Барду, и я понял, что он считает ваше требование несправедливым, потому что он назвал вас сыновьями наложницы Бьёргольва.

Харек сказал, что они доставят свидетелей и докажут, что за их мать было заплачено вено. Он предложил:

— Правда, раньше мы не поднимали об этом разговора с Брюньольвом, нашим братом. Ведь тогда мы должны были делить наследство с нашими родичами. А от Барда мы ожидали, что он отнесется к нам с полным уважением, только нам не долго пришлось иметь с ним дело. Теперь же, когда наследство нашего отца попало к совсем чужим людям, мы больше не можем молчать о том, чего мы лишились. Но может быть, как это было и прежде, из-за разницы в могуществе между нами ты не признаешь наших законных прав в этом деле, если ты даже не хочешь выслушать свидетельства, которые мы могли бы доставить, о том, что мы рождены в законном браке.

На это Торольв отвечал сердито:

— Я не считаю вас законнорожденными наследниками, потому что слышал, что над вашей матерью было совершено насилие и ее привезли домой как пленницу.

На этом их разговор закончился.
X

Зимой Торольв поехал в горы3, взяв с собой большую дружину — не меньше девяти десятков человек. А прежде было в обычае, чтобы сборщики дани имели при себе три десятка человек, иногда же и меньше. Он вез с собой много товаров. Торольв быстро назначал лопарям встречи, взыскивал с них дань и в то же время торговал. Дело шло у них мирно и в добром согласии, а иногда и страх делал лопарей сговорчивыми.

Торольв разъезжал по всему Финнмарку, а когда он был в горах на востоке, он услышал, что сюда пришли с востока колбяги4 и занимались торговлей с лопарями, а кое-где — грабежами. Торольв поручил лопарям разведать, куда направились колбяги, а сам двинулся вслед. В одном селении он застал три десятка колбягов и убил их всех, так что ни один из них не спасся. Позже он встретил еще человек пятнадцать или двадцать. Всего они убили около ста человек и взяли уйму добра. Весной они вернулись обратно.

Торольв поехал в свой двор Санднес и весной долго жил там. Он велел построить большой боевой корабль с головой дракона на носу и отлично оснастить его. На нем он выезжал из дому. Торольв усердно собирал припасы, которые в те времена можно было добыть в Халогаланде. Люди его ловили сельдь и треску. Было там также достаточно тюленьих лежбищ, а во многих местах собирали птичьи яйца. Все припасы Торольв велел свозить к себе. У него никогда не бывало меньше сотни вольноотпущенников. Он был великодушный и щедрый человек и сдружился с влиятельными и знатными людьми, которые жили по соседству. Он стал могущественным человеком и очень заботился о снаряжении своих кораблей и об оружии.
XI

Конунг Харальд тем летом поехал в Халогаланд. В собственных поместьях конунга его встречали пирами, и так же поступали лендрманны и богатые бонды.

Торольв готовил для конунга пир и затратил на него много средств. Был назначен день приезда конунга. Торольв пригласил на пир множество народу, и там собрались самые лучшие люди. С конунгом приехало на пир около тридцати дюжин человек, а у Торольва уже было пятьдесят дюжин.

Торольв заранее велел подготовить большую ригу, которая была в усадьбе, и поставить внутри скамьи, чтобы пировать там, потому что у него в доме не было такого большого помещения, где бы поместилось все это множество народу. Кругом по стенам риги повесили щиты.

Конунг сел на почетном сиденье, но когда рига заполнилась людьми и перед почетным сиденьем и позади него, он огляделся по сторонам и побагровел. Он ничего не сказал, но все видели, что он разгневан. Пир был богатый, и угощение на славу. Но конунг был совсем не весел. Он провел у Торольва три ночи, как и собирался.

В день отъезда конунга Торольв подошел к нему и попросил выйти с ним на берег. Конунг согласился. Там у берега стоял тот корабль с головой дракона, который Торольв велел построить раньше, с шатрами и всеми снастями. Торольв подарил этот корабль конунгу. Он просил, чтобы конунг судил о нем по его намерениям: он собрал такое множество народу не для того, чтобы соперничать с конунгом, а для того, чтобы оказать ему честь. Конунг выслушал слова Торольва приветливо, смягчился и повеселел. Тогда многие другие также добавили не одно доброе слово. Они говорили — и это было верно, — что пир был великолепный, и прощальный подарок — очень богатый, и что конунг силен такими людьми, как Торольв. Расстались они как добрые друзья.

Конунг отправился на север, в Халогаланд, как и собирался, а когда лето шло к концу, повернул обратно на юг. Он снова поехал по пирам, всюду приготовленным для его встречи.
XII

Сыновья Хильдирид поехали навстречу конунгу и пригласили его к себе на остров Лека на три ночи пированья. Конунг принял приглашение и сказал, когда он к ним прибудет. В назначенный день он явился со своей дружиной, а до того там было не много народу. Пир удался на славу. Конунг был весел и доволен. Харек завел разговор с конунгом и стал его спрашивать о его летних поездках. Конунг ответил ему и сказал, что все принимали его хорошо, но, конечно, каждый по своему достатку.

— Наверно, пиры были очень разные, — сказал Харек, — и пир на Торгаре был самым многолюдным?

Конунг сказал, что так это и было. Тогда Харек говорит:

— В этом нет ничего удивительного, потому что ни к одному другому пиру так не готовились, и тебе очень посчастливилось, что ты не попал в смертельную беду. Ты оказался, как и нужно было ожидать, необыкновенно мудрым и удачливым, потому что ты сразу заподозрил, что дело нечисто, когда увидел множество людей, собранных там. И мне говорили, что ты велел всей своей дружине не расставаться с оружием и день и ночь держал надежную стражу.

Конунг посмотрел на него и проговорил:

— Зачем ты это рассказываешь, Харек, и что ты можешь об этом сказать?

Харек тогда говорит:

— Конунг, вы разрешите мне высказать все, что я хотел бы?

— Говори, — отвечает конунг.

— Вот что я думаю, — говорит Харек. — Если бы вы, конунг, послушали, как люди у себя дома высказывают то, что у них в мыслях, то это бы вам мало понравилось: говорят, что вы угнетаете весь народ. По правде сказать, конунг, народу недостает только отваги и предводителя, чтобы выступить против вас. Не удивительно, — продолжал он, — если такой человек, как Торольв, думает, что он превосходит всех остальных. Он и силен, и красив. У него есть и дружина, как у конунга. У него огромное богатство, даже если бы он владел только тем, что принадлежит ему самому. А ведь он пользуется еще чужим добром, как своим собственным. И вы также дали ему права на большие доходы, а теперь получается так, что он не думает отплатить за это добром. Надо вам сказать правду: когда люди здесь проведали, что вы поехали в Халогаланд, взяв всего тридцать дюжин воинов, то они задумали собрать войско и убить тебя, конунг, и всех твоих людей. Главарем же в этом заговоре был Торольв, потому что ему предложили сделаться конунгом Халогаланда и Наумудаля. Он разъезжал взад и вперед по всем фьордам и островам, собирая всех, кого мог, и всякое оружие. И тогда не было тайной, что с этим войском собирались выйти на битву против конунга Харальда. Верно и другое: хотя ваше войско, конунг, было и поменьше, когда вы с ними встретились, но у этих трусов сердце задрожало от страха, как только они увидели ваши корабли, плывшие сюда. Тогда было решено поступить иначе и встретить вас приветливо и пригласить на пир. Они замышляли напасть на вас с огнем и оружием, если бы вы опьянели и легли спать. И вот улика: вас привели, если я верно слышал, в ригу, потому что Торольв не хотел сжигать свой новый, богато украшенный дом. И вот другая улика: там всюду было полно оружия и доспехов. Когда же они кознями ничего не смогли тебе сделать, они приняли решение, которое тут было самым подходящим, — бросили свои замыслы. Я думаю, что все станут скрывать эти замыслы, потому что лишь немногие, сдается мне, чувствовали бы себя невиновными, если бы правда вышла наружу. Теперь же, конунг, я советую тебе взять Торольва с собой, и пусть он будет в твоей дружине, держит твое знамя и стоит на носу твоего корабля. Никто не подходит для этого больше, чем он. А если тебе угодно, чтобы он был лендрманном, то пошли его на юг, в Фирдир, туда, где вся его родня. Там можно будет следить, чтобы он не стал чересчур могущественным. А управление Халогалаидом поручите надежным здешним людям, которые вам будут верно служить и родичи которых и раньше были на этой должности. Мы с братом всегда готовы служить вам, когда вы только захотите. Наш отец долгое время управлял здесь по поручению конунга и хорошо справлялся. Здесь, конунг, вам трудно будет найти подходящих людей для управления, потому что вы сами будете редко являться сюда. Ведь область эта слишком бедна, и вы не можете приехать сюда со всем вашим войском, а часто приезжать в Халогаланд с небольшой дружиной вы не станете, потому что здесь много ненадежных людей.

Конунг выслушал все это и был в сильном гневе, но он говорил спокойно, как обычно говорил в тех случаях, когда узнавал важные новости. Он спросил, у себя ли Торольв, на Торгаре. Харек сказал, что на это не приходится рассчитывать:

— Торольв — умный человек и, вероятно, понял, что ему следует избегать вашей дружины, конунг. Ведь он не мог надеяться, что все будут настолько молчаливы, что эти вести, конунг, не дойдут до тебя. Он поехал на север, на Аласт, как только услыхал, что ты едешь на юг.

Конунг мало говорил обо всем этом с другими людьми, но видно было, что он верит речам Харека. Потом конунг поехал своим путем. Сыновья Хильдирид проводили его с почетом, вручив ему подарки, а он обещал им свою дружбу.

Харек с братом придумали себе дело в Наумудале и ехали кружными путями туда же, куда конунг, так что они встречались с ним там и сям. Он всегда с вниманием выслушивал их.
ХIII

Жил человек по имени Торгильс Крикун. Он был домочадец Торольва, и Торольв ценил его, как никого из своих людей. Он сопровождал Торольва в викингских походах, стоял в бою на носу его корабля и держал знамя. Во время битвы в Хаврсфьорде Торгильс был в войске конунга Харальда и правил кораблем Торольва, на котором тот раньше плавал в викингских походах. Торгильс был большой силач и храбрец. После битвы конунг одарил его и обещал ему свою дружбу. Торгильс управлял хозяйством на Торгаре, пока Торольв отсутствовал, и распоряжался там.

Уезжая из дому, Торольв приготовил всю финнмаркскую дань, полученную в горах и принадлежавшую конунгу, и передал ее Торгильсу. Тот должен был доставить ее конунгу, в случае если сам Торольв не вернулся бы до тех пор, когда конунг будет плыть мимо по пути на юг. Торгильс снарядил большой и крепкий грузовой корабль, принадлежавший Торольву, и погрузил на него дань. Взяв с собой около двадцати человек, он поплыл на юг вслед за конунгом и нагнал его в Наумудале. Торгильс передал конунгу привет от Торольва и сказал, что привез дань из Финнмарка, которую ему посылает Торольв. Конунг посмотрел на него и ничего не ответил, но видно было, что он разгневан. Тогда Торгильс ушел и решил выбрать для разговора с конунгом более удачный день.

Он пришел к Альвиру Хнуве, рассказал ему, что произошло, и спросил, не знает ли Альвир, что бы это могло значить.

— Этого я не знаю, — сказал Альвир Хнува, — но я сам замечаю, что после того как мы были на Лека, конунг умолкает всякий раз, когда упоминают о Торольве. Сдается мне, что Торольва оговорили. Я знаю, что сыновья Хильдирид часто ведут беседы с конунгом наедине, а по их речам нетрудно угадать, что они враги Торольва. Но я скоро узнаю об этом от самого конунга.

После этого Альвир отправился к конунгу и сказал:

— Прибыл Торгильс Крикун, ваш друг, и привез вам дань из Финнмарка. Дани этой много больше, чем бывало раньше, и товары намного лучше. Торгильс очень хотел бы, чтобы его поездка сюда оказалась не напрасной. Будь добр, конунг, пойди и взгляни на дань, потому что ты, наверно, никогда еще не видал таких хороших мехов.

Конунг ничего не ответил, но все же пошел туда, где стоял корабль. Торгильс тотчас же разложил меха и показал их конунгу, а когда конунг увидел, что и вправду дань была много больше и лучше, чем бывала прежде, брови его раздвинулись, и Торгильс смог поговорить с ним. Он поднес конунгу несколько ценных мехов, добытых в горах. Тут конунг повеселел и спросил, как прошла их поездка в Финнмарк. Торгильс подробно рассказал все, как было. Конунг сказал:

— Очень жаль, что Торольв, кажется, не верен мне и даже хочет меня убить.

Тогда многие, кто был при этом, стали в один голос говорить, что это клевета злых людей, если конунгу сказали, будто Торольв обманывает его. Конунг выслушал всех и ответил, что он готов им поверить. Потом он был весел при всех разговорах с Торгильсом. Расстались они в добром согласии.

А когда Торгильс встретился с Торольвом, он рассказал ему все, что произошло.
XIV

В ту зиму Торольв опять поехал в Финнмарк, взяв с собой около десяти дюжин человек. Так же как и прошлой зимой, он торговал с лопарями и разъезжал по всему Финнмарку. А когда он зашел далеко на восток, и там прослышали о нем, к нему явились квены5 и сказали, что они послы Фаравида, конунга квенов. Они сообщили, что на их землю напали карелы, и Фаравид послал их просить, чтобы Торольв шел к нему на подмогу. При. этом они передали слова Фаравида, что Торольв получит равную долю добычи с конунгом, а каждый из его людей — долю трех квенов. А по законам квенов конунг при дележе получал третью часть добычи и, сверх того, все бобровые и соболиные шкуры. Торольв рассказал об этом своим дружинникам и предложил на выбор: ехать им или нет. Большинство стояло за то, чтобы попытать счастья, потому что они надеялись на богатую добычу. Было решено, что они поедут на восток с посланцами Фаравида.

Финнмарк — обширная страна. На западе, на севере и повсюду на востоке от нее лежит море, и от него идут большие фьорды. На юге же находится Норвегия, и Финнмарк тянется с внутренней стороны почти так же далеко на юг, как Халогаланд по берегу. А восточное Наумудаля лежит Ямталанд, затем Хельсингьяланд, потом страна квенов, потом страна карелов. Финнмарк же лежит севернее всех этих земель. Далеко на север по Финнмарку идут стойбища, одни в горах, другие в долинах, а некоторые у озер. В Финнмарке есть удивительно большие озера, а вокруг них — большие леса, и из конца в конец через всю страну тянется цепь высоких гор. Ее называют Килир.

Когда Торольв приехал на восток в страну квенов и встретился с конунгом Фаравидом, они стали собираться в поход. У Фаравида было тридцать дюжин своих воинов, а норвежцев было десять дюжин. Они направились сухим путем через Финнмарк и достигли того места, где в горах жили карелы, те самые, что раньше напали на квенов.

Когда карелы узнали, что на них хотят напасть, они собрались и выступили против квенов. Они думали, что победа снова будет за ними. У них были более крепкие щиты, чем у квенов. Карелы падали со всех сторон. Много их было убито, а некоторые бежали. Конунг Фаравид и Торольв взяли там огромные богатства и вернулись обратно в страну квенов. После этого Торольв поехал со своей дружиной в Финнмарк. Он и конунг Фаравид расстались друзьями.

Вернувшись с гор к Вефснирфьорду, Торольв прежде всего отправился к себе домой, в Санднес, и жил там некоторое время, а весной поехал с дружиной на юг, на Торгар. Здесь ему сказали, что сыновья Хильдирид провели зиму в Трандхейме при конунге Харальде и что они не поскупились на поклепы, оговаривая Торольва перед конунгом. Торольву много рассказывали и о том, что именно про него наговорили. Торольв ответил так:

— Если даже конунгу сказали, что я ему изменяю, он не поверит такой лжи. Ведь у меня нет никаких причин для измены. Конунг сделал мне очень много хорошего и ничего дурного. Этого мало. Я не стал бы вредить ему, пусть даже у меня был бы для этого удобный случай, еще и потому, что мне больше по душе быть его лендрманном, чем называться конунгом, и чтоб рядом в стране был другой конунг, который всегда мог бы превратить меня в своего раба.
XV

Сыновья Хильдирид в ту зиму находились при конунге вместе со своими домочадцами и соседями. Братьям часто удавалось поговорить с конунгом, и вот они опять завели речь о Торольве в том же духе, что и раньше. Харек спросил:

— Вам понравилась, конунг, финнмаркская дань, которую прислал Торольв?

— Да, — сказал конунг. Тогда Харек говорит:

— Что бы вы сказали, если бы получили все, что вам принадлежит! Но вы получили далеко не все. Торольв взял себе гораздо большую долю. Он прислал вам в дар три бобровых меха, а я твердо знаю, что у него их осталось еще три десятка, и все они принадлежат вам. Я думаю, что так же было со всеми другими мехами. Я, конунг, говорю правду: если ты поручишь сбор дани нам с братом, мы привезем тебе больше.

Все, что сыновья Хильдирид сказали против Торольва, подтвердили их спутники.

Конунг был в сильнейшем гневе.
XVI

Летом Торольв поехал на юг, в Трандхейм, к конунгу Харальду, и взял с собой всю дань и много другого добра. С ним было девять десятков человек. Все они были хорошо снаряжены. Когда они приехали к конунгу, их поместили в доме для гостей и угостили на славу.

На другой день Альвир Хнува пришел к Торольву, своему родичу. Они стали беседовать, и Альвир сказал, что Торольва сильно оклеветали и конунг прислушивается к этой клевете. Торольв попросил Альвира поговорить о нем с конунгом. Он сказал:

— Не стану говорить о себе конунгу, если он охотнее верит поклепам, которые на меня возводят злые люди, чем мне самому, хотя я всегда правдив с ним и честен.

На следующий день Альвир снова пришел к Торольву и рассказал, что он говорил о нем с конунгом.

— Я знаю теперь, — сказал Альвир, — так же мало, как и раньше, что у него на уме.

— Тогда я сам пойду к нему, — говорит Торольв.

Он так и сделал. Он пришел к конунгу, когда тот сидел за столом и ел. Войдя, Торольв приветствовал конунга. Конунг ответил на его привет и велел поднести ему рог. Торольв сказал, что привез дань из Финнмарка, которая принадлежит конунгу, и добавил:

— Мне надо передать вам еще и другие вещи как подарок на добрую память. Я знаю, что мне удалось сделать все наилучшим образом, чтобы заслужить вашу благодарность.

Конунг ответил, что он должен был бы ждать от Торольва только добра, потому что не заслужил ничего другого с его стороны.

— Но все же, — сказал он, — люди говорят по-разному о том, насколько ты стараешься угодить мне.

— Это неправда, конунг, — сказал Торольв, — если кто-нибудь говорит, что я вам неверен. Я думаю, что те, кто наговорил тебе такое, меньше тебе друзья, чем я. И ясно, что это мои заклятые враги. Им, конечно, крепко бы досталось, если бы мы встретились с ними в честном бою.

После этого Торольв ушел, а на другой день он передавал дань, и при этом присутствовал конунг. Когда же все было передано, Торольв поднес в дар конунгу несколько бобровых мехов и соболей.

Многие из тех, кто был при этом, говорили, что Торольв поступил хорошо и достоин дружбы. А конунг сказал, что Торольв еще раньше сам добыл себе награду.

Торольв сказал, что он был верен конунгу и старался, как только мог, угодить ему:

— А если это, конунг, вам опять не нравится, то уж ничего не поделаешь. Вам известно, как я показал себя, когда был вашим дружинником, и странно, что вы считаете меня сейчас совсем другим человеком, чем тогда.

На это конунг отвечал:

— Пока ты был с нами, Торольв, ты держал себя хорошо. По-моему, самое лучшее, что ты можешь сделать, это поехать со мной дружинником. Возьми мое знамя и будь первым в моей дружине. Никому не удастся оклеветать тебя, если я день и ночь смогу следить за тем, как ты себя ведешь.

Торольв посмотрел вокруг себя. По обеим сторонам от него стояли его люди. Он сказал:

— Нет у меня охоты распускать свою дружину. Ты, конунг, можешь распоряжаться званиями и доходами, которые ты мне дал, но дружинников своих я не отпущу, пока у меня на это хватит достатка, пусть даже я смогу тратить только свои собственные средства. Но я прошу и очень хочу, чтобы вы, конунг, еще раз приехали ко мне на пир и послушали речи тех, кому вы верите. Узнайте, какие свидетельства они могут привести. Поступайте тогда, как вам покажется правильным.

Конунг ответил Торольву, что он никогда больше не приедет пировать к нему. Тогда Торольв ушел и стал собираться в обратный путь.

А когда он уехал, конунг передал его должность в Халогаланде сыновьям Хильдирид и поручил им также ездить в Финнмарк за данью. Конунг объявил своей собственностью двор на Торгаре и все земли, раньше принадлежавшие Брюньольву, и передал все это на управление сыновьям Хильдирид.

Конунг послал к Торольву людей со своими знаками, чтобы они сообщили ему об этом распоряжении. Тогда Торольв взял свои корабли и перенес на них все добро, которое он мог увезти. С ним были все его люди, вольноотпущенники и рабы. Он поехал на север в свой двор Санднес. Здесь у Торольва было не меньше людей, чем прежде, и он жил так же широко.
XVII

Сыновья Хильдирид стали управлять в Халогалапде вместо Торольва, и никто не возражал против этого, зная могущество конунга. Но многим — родичам Торольва и его друзьям — эти перемены были очень не по душе.

Зимой сыновья Хильдирид поехали в горы и взяли с собой три десятка человек. Лопарям казалось, что этим сборщикам дани можно меньше стараться угодить, чем Торольву, и поэтому они платили дань гораздо хуже.

Этой зимой Торольв также поехал в горы, взяв с собой сто двадцать человек, а оттуда — сразу на восток в страну квенов. Здесь он встретился с конунгом Фаравидом. Посовещались они и решили отправиться в горы, как прошлой зимой. У них было сорок дюжин воинов. Они пришли в страну карелов и там врывались в те стойбища, с немноголюдным населением которых они легко могли справиться, разоряли их и добывали себе богатство. В конце зимы они поехали обратно в Финнмарк.

Весной Торольв вернулся домой. Его люди ловили треску в Вагаре, а другие — сельдь. Ему доставлялись всякого рода припасы.

У Торольва был большой корабль, пригодный для плавания в открытом море. Он был построен как нельзя лучше, а выше воды покрашен. Паруса на нем были в синюю и красную полоску. Корабль был отлично оснащен. Торольв велел снарядить этот корабль для дальнего плавания, посадил на него своих людей и велел нагрузить его треской, кожами и шкурками горностая. Он отправил на корабль также много беличьего меха и других пушных товаров, добытых в горах. Это было огромное богатство. Торольв поручил Торгильсу Крикуну вести корабль на запад — в Англию, чтобы купить там одежды и разных припасов, все, в чем у него была нужда.

Они направили корабль на юг вдоль берега, а потом вышли в открытое море и прибыли в Англию. Там они хорошо торговали, нагрузили корабль пшеницей и медом, вином и разным платьем, а осенью повернули обратно. Дул попутный ветер, и они достигли Хёрдаланда.

Этой же осенью сыновья Хильдирид привезли конунгу дань из Финнмарка, и когда они сдавали ее, при этом присутствовал сам конунг. Он спросил:

— Вы сдали всю дань, полученную в Финнмарке?

— Да, — отвечали они.

— Дань, полученная вами, и меньше и хуже, — сказал конунг, — чем та, которую доставлял Торольв. А вы говорили, что он плохо исполняет свою должность.

Тут Харек говорит:

— Это хорошо, конунг, что ты помнишь, как велика была дань, обычно поступавшая из Финнмарка, потому что тогда вам будет ясно, как много вы потеряли из-за Торольва. Этой зимой нас было в Финнмарке три десятка человек, столько же, сколько обычно бывало раньше со сборщиками дани. Позже там появился Торольв, и с ним было сто двадцать человек. Как нам стало известно, он похвалялся, что задумал убить нас и всех наших спутников. А причиной он выставил то, что ты, конунг, назначил нас на должность, которую он сам хотел бы удержать. У нас не было другого выхода, как избегать встречи с ним и остерегаться. Из-за этого мы поспешили уйти из горных стойбищ. Торольв же разъезжал по всему Финнмарку с целым войском.

Он вел торговлю, лопари платили ему дань, и он обещал им, что ваши сборщики дани вовсе не появятся в Финнмарке. Он замышляет стать конунгом там на севере — в Финнмарке и Халогаланде. Удивительно, что вы позволяете ему делать все, что ему вздумается. Есть верные доказательства того, что Торольв занимался в Финнмарке грабежом. Ведь весной в Санднесе был снаряжен торговый корабль, самый большой в Халогаланде, и Торольв утверждал, что ему принадлежит весь груз на этом корабле. Я думаю, что корабль был почти целиком нагружен мехами, и там, наверно, было больше бобров и соболей, чем Торольв привозил тебе. С грузом поехал Торгильс Крикун. Он, видно, поплыл на запад, в Англию. Если ты хочешь узнать правду, пошли людей разузнать про корабль Торгильса, когда он будет плыть обратно на восток. Сдается мне, что ни на одном торговом корабле в наши дни не было такого богатства, и я считаю, говоря по правде, что каждая монетка на этом корабле принадлежит вам, конунг.

Спутники Харека подтвердили все, что он сказал, и никто не мог им ничего возразить.
ХVIII

Жили два брата по имени Сигтрюгг Быстрый и Халльвард Суровый. Они были на службе у конунга Харальда и происходили из Вика. Их родные со стороны матери жили в Вестфольде и приходились родственниками конунгу Харальду. А родня их отца жила по обоим берегам реки Гаутэльв. Двор его стоял на острове Хисинг. Отец братьев был очень богат и оставил им большое наследство. Всего их было четыре брата. Младших братьев звали Торд и Торгейр, и они сидели дома и распоряжались в вотчине.

Сигтрюгг и Халльвард выполняли все поручения конунга как внутри страны, так и за ее границами. Они много раз бывали в опасных делах, убивая людей или отбирая у них имущество по приказу конунга. У них под началом был большой отряд. Друзей в стране у них не было, зато конунг их очень ценил. Никто не обогнал бы их ни пешком, ни на лыжах. И на море они также были быстрее других. Оба брата были люди храбрые, сильные и осторожные. Они находились при конунге, когда происходили все эти события.

Осенью конунг разъезжал по пирам в Хёрдаланде. Однажды он велел позвать к себе Халльварда и Сигтрюгга. Когда братья явились, он сказал, чтобы они отправились со своим отрядом и разведали, где тот корабль, на котором плывет Торгильс Крикун. Конунг сказал:

— Летом он ездил на запад, в Англию. Доставьте мне корабль и все, что на нем есть, кроме людей. А люди пусть с миром отправляются своим путем, если только они не будут отстаивать корабль.

Братья с готовностью взялись за это дело. Они снарядили свои боевые корабли и поехали разыскивать Торгильса. Узнав, что Торгильс вернулся с запада и теперь плывет вдоль берега на север, братья направились вслед за ним и нагнали его в Фурусунде. Они сразу же узнали корабль Торгильса и подошли к нему на одном из своих кораблей со стороны моря. Часть их людей сошла на берег, а оттуда они по сходням перебрались на корабль Торгильса.

Спутники Торгильса не ждали нападения и не приготовились к защите. Они опомнились только тогда, когда на их корабле было уже множество чужих людей в полном вооружении. Их всех схватили, свели безоружными на берег и оставили им только то, что на них было надето.

А люди Халльварда и Сигтрюгга убрали сходни, отвязали канат и вывели корабль в море, а потом плыли на юг, пока не встретили конунга и не доставили ему корабль со всем грузом.

Когда корабль разгрузили, конунг увидел, что на нем было огромное богатство и что Харек ему не солгал.

Торгильс же с товарищами добрался на попутных кораблях к Квельдульву и Гриму и рассказал, как неудачно кончилась их поездка. Квельдульв принял их хорошо. Он сказал, что теперь все пойдет так, как он и предчувствовал, когда говорил, что дружба с конунгом не всегда будет Торольву на радость. Квельдульв продолжал:

— Я считал бы, что сейчас Торольв потерял немного, если бы только за этим не последовало ничего худшего. Чувствую я, как и раньше, что Торольв не хочет и не может понять, что его сила столкнулась с большей силой.

Он просил Торгильса сказать Торольву так:

— Мой совет ему — уехать из страны. Может быть, ему больше посчастливится, если он попробует служить английскому, датскому или шведскому конунгу.

После этого Квельдульв дал Торгильсу хорошо оснащенное гребное судно, а также шатры и съестные припасы — все, что им нужно было в пути. Они отправились и не останавливались до тех пор, пока не приехали на север к Торольву. Они рассказали ему обо всем случившемся.

Торольв отнесся к своей потере спокойно, сказал, что добра у него хватит, и добавил:

— Хорошо владеть имуществом совместно с конунгом!

Потом Торольв купил муки, и солода, и все, в чем нуждался, чтобы содержать своих людей. Он сказал, что они будут одеты не так нарядно, как он думал раньше. Торольв продал часть своих земель, а некоторые заложил, но расходов не сокращал. Дружина его также была не меньше, чем в прошлую зиму, и даже, пожалуй, немного больше. И он еще чаще, чем раньше, устраивал пиры и приглашал друзей. Всю эту зиму он провел дома.
XIX

Когда наступила весна и снег и лед растаяли, Торольв велел спустить на воду свой большой боевой корабль и готовить его для плавания. Он посадил на него своих людей — больше ста отлично вооруженных воинов. Это была дружина как на подбор!

А когда подул попутный ветер, Торольв направил корабль вдоль берега на юг. Миновав остров Бюрда, они пошли открытым морем позади всех островов, а кое-где так отдалялись от берега, что море наполовину скрывало горы. Так они плыли на юг и ничего не слышали о других людях, пока не пришли на восток — в Вик. Там они узнали, что конунг Харальд в Вике и летом собирается поехать в Уппланд. Местные жители ничего не знали о походе Торольва. Дул попутный ветер, и Торольв направился на юг, в Данию, а оттуда — в восточные земли. Летом он набегами добывал там добро, но добыча была невелика.

Осенью он плыл с востока в Данию как раз в то время, когда расходились корабли, которые летом стояли, как обычно, у Эйра6. Там было множество кораблей из Норвегии. Торольв пропустил все эти корабли мимо, не дав им заметить свой корабль. Однажды вечером он вошел в бухту Мострарсунд. Там стоял большой торговый корабль, прибывший из Эйра. Хозяина корабля звали Торир Трума. Он управлял поместьем конунга Харальда на острове Труме. Это было большое поместье. Конунг подолгу живал там, когда он посещал Вик. В этом поместье расходилось много съестных припасов. По этой причине Торир поехал в Эйр, чтобы купить там солода, пшеницы и меда. На корабле было большое богатство, принадлежавшее конунгу.

Торольв подошел на своем корабле к кораблю Торира и предложил ему и его спутникам защищаться. Но у Торира было слишком мало людей, чтобы противостоять многочисленной дружине Торольва, и они сдались. Торольв взял корабль со всем грузом, а Торира высадил на одном из островов. Торольв направился с обоими кораблями вдоль берега на север, а подойдя к реке Гаутэльв, они бросили якорь и стали ждать ночи. Когда стемнело, они на веслах поднялись вверх по реке к вотчине Халльварда и Сигтрюгга. На рассвете они достигли двора, окружили его цепью, а потом прокричали боевой клич. Все, кто там был, проснулись и бросились к оружию. Торгейр тотчас же выбежал из спальной клети. Вокруг двора шел высокий частокол. Торгейр подбежал к нему, схватился за кол и перескочил на другую сторону. А поблизости стоял Торгильс Крикун. Он взмахнул мечом и успел отрубить Торгейру руку, которой тот держался за кол. Торгейр убежал в лес, а его брат Торд и еще более двадцати человек были убиты в усадьбе. Торольв и его люди захватили все добро, а двор сожгли.

Потом они спустились по реке в море. Дул попутный ветер, и они поплыли на север — в Вик. Там они встретили большой торговый корабль, принадлежавший жителям Вика и груженный солодом и мукой. Торольв напал на этот корабль, и те, кто на нем был, решили, что не смогут защищаться, и сдались. Они сошли безоружными на берег, а Торольв взял корабль со всем грузом и поплыл дальше своим путем.

Когда Торольв плыл на запад мимо Вика, у него было три корабля. Они шли обычным путем между берегом и островами к мысу Лидандиснес. Они старались плыть возможно быстрее, но все же брали добычу на мысах, мимо которых они проходили, и рубили на берегу захваченный скот. Севернее мыса Лидандиснес они стали держаться дальше от берега, но когда им все же случалось подойти к земле, они брали добычу и здесь.

Когда Торольв достиг Фирдира, он свернул в сторону и поехал к своему отцу Квельдульву. Здесь их приняли хорошо. Торольв рассказал отцу, что произошло летом во время его похода. Торольв прожил там недолго, и отец с Гримом проводили его на корабль. А перед тем как расстаться, они вели беседу, и Квельдульв сказал:

— Все, Торольв, вышло почти так, как я тебе говорил, когда ты уезжал в дружину конунга Харальда. Я тебя предупреждал, что это не принесет счастья ни тебе, ни нам, твоим родичам. Теперь же ты принял решение, от которого я тебя больше всего предостерегал, — ты стал мериться силами с конунгом Харальдом. Но хотя у тебя и много отваги и уменья, тебе недостает удачи, чтобы ты мог тягаться с конунгом. Это не удалось никому у нас в стране, даже тем, кто раньше сам был могущественным конунгом и имел большое войско. Предчувствую я, что это наша последняя встреча, и хотя по возрасту, конечно, ты должен был бы жить дольше, чем я, но, кажется, выйдет наоборот.

Потом Торольв поднялся на корабль и уехал своим путем. Ничего не рассказывают о том, как он плыл дальше, пока не прибыл в Санднес. Здесь он велел перенести привезенную добычу во двор, а корабли втащить на берег.

У него хватало средств, чтобы прокормить своих людей в течение зимы. Торольв провел все время дома, и у него опять было не меньше людей, чем в прошлую зиму.
XX

Жил человек по имени Ингвар, могущественный и богатый. При прежнем конунге он был лендрманном, но с тех пор, как Харальд пришел к власти, Ингвар сидел дома и не служил конунгу. Ингвар жил в Фирдире. Он был женат, и у него была дочь Бера — его единственная наследница.

Грим, сын Квельдульва, просил Беру себе в жены и получил согласие. Он женился на Бере зимой после того лета, когда они расстались с Торольвом. Гриму тогда было двадцать пять лет, но он к этому времени уже облысел. Позже его прозвали Скаллагримом (Лысым Гримом). Он тогда всем распоряжался в хозяйстве отца и заботился о том, чтобы запасти все необходимое, хотя Квельдульв был еще крепким и бодрым человеком. У них было много вольноотпущенников и много людей, выросших в их доме, почти ровесников Скаллагрима. Многие из них отличались необыкновенной силой, потому что Квельдульв с сыном подбирали в свою дружину людей очень сильных и воспитывали их так, чтобы они были им по нраву.

Скаллагрим был похож на отца ростом, силой и всем своим видом, а также и нравом.
XXI

В то время как Торольв был в викингском походе, конунг Харальд жил в Вике. Осенью он поехал в Уппланд, а оттуда на север, в Трандхейм, и оставался там зимой. Было при нем множество людей. При конунге находились также и Сигтрюгг с Халльвардом. Они узнали, что Торольв напал на их двор на острове Хисинг и загубил много их людей и добра, и они часто напоминали конунгу об этом, а также о том, что Торольв грабил самого конунга и его подданных и своими набегами опустошал страну. Халльвард и Сигтрюгг просили, чтобы конунг разрешил им отправиться с их отрядом на север и напасть на Торольва в его усадьбе. Конунг отвечал им так:

— Понятно, почему вы задумали убить Торольва. Но мне кажется, что это вам не удастся. Вы не можете равняться с Торольвом, хотя вы как будто люди храбрые и ловкие.

Братья сказали, что это можно быстро проверить на деле, если конунг им разрешит. Они прибавили, что не раз подвергались большой опасности, когда мстили за меньшие обиды, чем та, которую им нанес Торольв, и что обычно они побеждали.

Когда пришла весна, люди стали собираться в путь. И тогда Халльвард с братом снова завели речь о том, чтобы конунг разрешил им поехать и убить Торольва. Конунг сказал, что он разрешает им это, и продолжал:

— Я знаю, что вы намерены привезти мне его голову, когда вернетесь, а также много ценного добра. Но все же некоторые говорят, что на север-то вы поплывете под парусами, а возвращаться восвояси будете и под парусами, и на веслах.

И вот они стали поспешно снаряжаться и взяли с собой два корабля и пятнадцать дюжин воинов. Когда же все было готово, они поплыли при северо-восточном ветре по фьорду к морю7. Но это ведь противный ветер, если плыть на север вдоль берега страны.
XXII

Когда Халльвард с братом уехали, конунг Харальд находился в Хладире. И сразу же он стал самым поспешным образом собираться в путь. Он сел на свой корабль, и они пошли на веслах вглубь фьорда, а потом через пролив Скарнсунд и фьорд Бейтсьор дальше — к перешейку Эльдуэйд. Там он оставил корабли и поехал через перешеек на север, в Наумудаль, взял здесь у бондов корабли и сел на них со своими людьми. С ним была его дружина — около тридцати дюжин человек на пяти или шести больших кораблях. Дул сильный противный ветер, и они гребли изо всех сил целую ночь и день. Ночь тогда была светлая, так что они могли плыть.

На следующий день после захода солнца они достигли Санднеса и увидели, что у берега около усадьбы стоит большой корабль и на нем поставлен шатер. Они узнали корабль Торольва. Торольв велел его снарядить и как раз собирался покинуть страну. Он уже велел сварить брагу для пиршества перед отплытием.

По приказу конунга все до одного сошли с кораблей. Он велел поднять свое знамя. До усадьбы было недалеко, а стражи Торольва сидели в доме за брагой и не вышли на сторожевые посты. Снаружи не было ни души. Вся дружина Торольва пировала в доме.

Конунг велел окружить дом. Прокричали боевой клич и затрубили в боевой рог конунга. Тогда Торольв и его люди бросились к оружию, висевшему у каждого над его местом. Конунг велел крикнуть, что женщины, дети, старики и рабы могут выйти, из дома. После этого вышла хозяйка дома Сигрид, а с ней женщины, которые были внутри, и все те, кому было разрешено выйти. Сигрид спросила, нет ли тут сыновей Кари из Бердлы. Оба они выступили вперед и спросили, что ей нужно.

— Проводите меня к конунгу, — сказала Сигрид.

Они это сделали, а когда она пришла к конунгу, то спросила:

— Государь, нет ли возможности примирения между вами и Торольвом?

Конунг ответил:

— Если Торольв сдастся мне на милость, то он останется жив и невредим. Люди же его будут наказаны так, как они этого заслуживают.

Тогда Альвир Хнува подошел к дому и попросил вызвать Торольва для разговора. Он сообщил Торольву, какие условия поставлены конунгом. Торольв отвечает так:

— Я не хочу примирения с конунгом на условиях, которые он мне навяжет. Проси конунга, чтобы он разрешил нам выйти из дома. Будь тогда что будет.

Альвир вернулся к конунгу и сказал, о чем просит Торольв. Конунг сказал:

— Подожгите дом! Я не хочу биться с ним и терять своих людей. Я знаю, что Торольв причинит нам большой урон, если мы станем с ним сражаться. Его нелегко будет победить и в доме, хотя у него меньше воинов, чем у нас.

После этого дом подожгли. Огонь распространялся быстро, потому что бревенчатые стены были сухие и просмоленные, а кровля покрыта берестой. Торольв велел своим людям сломать перегородку, которая отделяла горницу от сеней. Они это быстро сделали. А когда они добрались до главной балки, то все, кто мог ее достать, схватились за нее, и они стали так сильно толкать балку другим концом в один из углов, что обломили концы бревен в стыке, и стены в этом углу разошлись. Получился большой пролом. Первым вышел через него Торольв, за ним Торгильс Крикун, и так все, один за другим.

Тогда началась битва, и некоторое время дом прикрывал Торольва и его людей с тыла. Но когда весь дом был охвачен пламенем, многие из них погибли в огне. Тогда Торольв бросился вперед и рубил направо и налево, пробиваясь к знамени конунга. Тут был убит Торгильс Крикун. А Торольв пробился к заслону из воинов со щитами, окружавшему конунга, и пронзил мечом знаменосца. Тут Торольв сказал:

— Еще бы три шага!

Его поразили мечи и копья, а сам конунг нанес ему смертельную рану. Торольв упал у ног конунга. Тогда конунг велел прекратить битву и больше никого не убивать. Так и сделали. Потом он приказал своим людям отправляться по кораблям. Он сказал Альвиру и его брату:

— Возьмите своего родича Торольва и похороните его как подобает. Позаботьтесь также о погребении других убитых здесь. А тем, кто может выжить, велите перевязать раны. И не сметь здесь грабить, потому что все здесь — мое добро!

После этого конунг пошел к кораблям, и с ним большая часть его дружины.

На кораблях люди стали перевязывать свои раны. Конунг ходил по кораблю и смотрел раны. Он увидел, как один воин перевязывал неглубокую рану. Конунг сказал:

— Эту рану нанес не Торольв. Его оружие ранило совсем не так. Я думаю, что немногие перевязывают раны, которые нанес Торольв. Тяжелая потеря — смерть такого человека.

В то же утро конунг велел поставить паруса и плыть как можно быстрее на юг. А к концу дня они увидели множество гребных судов во всех проливах между островами. На этих судах люди шли к Торольву на помощь. Разведчики Торольва были повсюду в Наумудале и далеко по островам, и они узнали, что Халльвард с братом шли на север с большим отрядом и замышляли напасть на Торольва. А Халльварду с братом все время мешал противный ветер, и они задерживались в различных бухтах, пока весть об их поездке не распространилась по стране и не дошла до разведчиков Торольва. По этой-то причине здесь собралось множество вооруженных людей.

Конунг плыл очень быстро, пока не прибыл в Наумудаль. Там он оставил корабли и отправился сухим путем к Трандхейм-фьорду. Он взял свои корабли, которые раньше здесь оставил, и поплыл со своей дружиной в Хладир.

Весть обо всем случившемся распространилась и дошла туда, где был Халльвард и его спутники. Тогда они вернулись обратно к конунгу, и их поездка оказалась смешной.

Братья же Альвир Хнува и Эйвинд Ягненок пробыли некоторое время в Санднесе. Они велели похоронить убитых. Торольва они похоронили так, как было в обычае погребать знатных людей, и поставили над ним надгробный камень. Раненых они велели лечить. Вместе с Сигрид они привели в порядок хозяйство. Весь скот в усадьбе уцелел, но большая часть добра — все убранство дома, а также посуда и одежда — все это сгорело. А когда братья закончили эти дела, они поехали на юг — к конунгу Харальду в Трандхейм и находились при нем некоторое время. Они были молчаливы и редко с кем разговаривали. Однажды братья пришли к конунгу, и Альвир сказал:

— Мы с братом хотим просить тебя, конунг, чтобы ты отпустил нас домой, в нашу вотчину. После всего, что произошло, нет у нас охоты пить и сидеть вместе с людьми, которые сражались против нашего родича Торольва.

Конунг посмотрел на Альвира и ответил коротко:

— Нет, я не разрешаю. Вы должны быть здесь, при мне.

Братья ушли и вернулись на свои места. На следующий день конунг сидел в горнице, где он решал дела, и велел позвать туда Альвира с братом.

— Узнайте, — говорит конунг, — мое решение о вашем деле, с которым вы приходили ко мне вчера. Вы были здесь, при мне, долгое время и всегда знали, как себя держать, и все, что ни делали, делали хорошо. Вы всем мне нравились. Теперь я хочу, чтобы ты, Эйвинд, поехал на север, в Халогаланд. Я даю тебе в жены Сигрид, вдову Торольва, а также добро, которым он владел. Я обещаю тебе также свою дружбу, если ты сумеешь ее сохранить. Альвир же останется при мне. Я не хочу отпускать его из-за его искусства.

Братья поблагодарили конунга за честь, которая была им оказана, и сказали, что охотно ее принимают. Эйвинд собрался в путь и взял, как ему полагалось, хороший корабль. Конунг дал ему свои знаки, чтобы поддержать его сватовство.

Эйвинд благополучно прибыл в Санднес, и Сигрид приняла его хорошо. Он показал знаки, посланные конунгом, и изложил свое дело к Сигрид. Он просил ее руки и передал волю конунга. Сигрид же не видела другого выхода, после всего, что было, как подчиниться этому решению. Так Эйвинд женился на Сигрид. Он получил тогда двор Санднес и все, что принадлежало Торольву.

Эйвинд стал знатным и влиятельным человеком. У них с Сигрид были дети: сын Финн Косой, отец Эйвинда Губителя, Скальдов, и дочь Гейрлауг, которая стала женой Сигхвата Красного. Финн Косой был женат на Гуннхильд, дочери ярла Хальвдана. Ее мать, Ингибьёрг, была дочерью Харальда Прекрасноволосого.

Эйвинд Ягненок был в дружбе с конунгом, пока они были живы.
XXIII

Жил человек по имени Кетиль Лосось. Он был сын Торкеля, ярла наумудальского, и Храфнхильд, дочери Кетиля Лосося с Храфнисты. Лосось был знатный и прославленный человек. Он был большим другом Торольва, сына Квельдульва, и его родичем. Когда в Халогаланде собрались люди, чтобы идти на помощь Торольву, о чем уже написано раньше, Кетиль Лосось был среди собравшихся. Но когда конунг Харальд направился на юг и стало известно, что Торольв убит, все разъехались. С Лососем была тогда его дружина — шесть десятков человек, — и они повернули к Торгару, где были сыновья Хильдирид с небольшой дружиной. Лосось напал на них в усадьбе. Сыновья Хильдирид и большинство их людей были убиты, а Лосось и его люди взяли все, что могли захватить. Потом он велел погрузить все свое и захваченное добро на два торговых корабля, самых больших, которые ему удалось достать. С ним была жена и дети, а также все те, кто вместе с ним напал на сыновей Хильдирид.

Жил человек по имени Бауг. Он был знатным и богатым человеком и побратимом Лосося. Он стал кормчим на втором корабле Лосося.

Когда они были готовы и подул попутный ветер, они вышли в море. За несколько зим до этого Ингольв и Хьёрлейв уехали из страны, чтобы поселиться в Исландии, и об этом много толковали. Люди рассказывали, что там были хорошие места. И вот Лосось поплыл за море на запад, чтобы добраться до Исландии.

Когда увидели землю, они были к югу от нее. Был крепкий ветер и сильный прибой. Они совсем не встречали бухт, где можно было бы пристать, и поэтому плыли вдоль песчаного берега на запад. Когда же ветер стал стихать и прибой улегся, перед ними открылось широкое речное устье. Они поднялись на кораблях вверх по реке и причалили к западному берегу. Сейчас эта река называется Ранга (Кривая Река). В то время она была гораздо уже и глубже. Лосось и его спутники разгрузили корабли, а потом стали осматривать и занимать земли к западу от реки и пасти там свой скот.

Первую зиму Лосось провел на западном берегу Ранги, а весной он осмотрел места к востоку от нее и занял земли между реками Тьорса (Бычья Река) и Маркарфльот (Лесная Река) от гор до моря. Он поселился на восточном берегу Ранги, во дворе Хов (Капище).

После того как они провели в Исландии первую зиму, его жена Ингунн родила весной ребенка. Мальчика назвали Храфн. Когда позже снесли постройки, которые там были, это место все еще называли Храфнтофтир (Двор Храфна).

Лосось дал Баугу землю на холмах Фльотсхлид (Речной Склон) от реки Меркья (Граничная Река) до речки, протекавшей около Брейдабольстада (Широкий Двор). Двор Бауга назывался Хлидаренди (Конец Склона). От Бауга произошло большое потомство в этой местности.

Лосось давал землю тем, кто с ним приехал в Исландию, а некоторым продавал за небольшую цену. Всех их назвали первыми поселенцами.

Одного сына Лосося звали Сторольв. Ему принадлежали Хваль (Пригорок) и Сторольвсвалль (Поле Сторольва). Сыном его был Орм Сильный.

Второго сына Лосося звали Херьольв. Его земли были на холмах Фльотсхлид рядом с Баугом и дальше до ручья Хвальслёк (Ручей у Пригорка). Двор Херьольва назывался Бреккур (Откосы). Его сына звали Сумарлиди, и он был отцом Ветрлиди Скальда.

Хельги был третьим сыном Лосося. Его двор назывался Валль (Поле), и ему принадлежали земли до верхнего течения Ранги рядом с землями его братьев.

Четвертого сына Лосося звали Вестар. Ему принадлежали земли к востоку от реки Ранги, от реки Тверы (Поперечная Река) до нижней части Сторольвсвалля. Вестар был женат на Моэйд, дочери Хильдира с Острова Хильдисей. Дочь их, по имени Асни, стала женой Офейга Хмурого. Двор Вестара назывался Моэйдархваль (Пригорок Моэйд).

Храфн — пятый сын Лосося — стал потом первым законоговорителем в Исландии. Храфн жил в Хове после своего отца. Его дочь звали Торлауг. Она стала женой годи Ёрунда. Их сыном был Вальгард из Хова.

Храфн был самый знатный из сыновей Лосося.
XXIV

Квельдульв узнал о смерти своего сына Торольва. Эта весть его глубоко опечалила, и он слег в постель от горя и старости. Скаллагрим часто приходил к нему, ободрял его и убеждал, что нет ничего хуже, как пасть духом и слечь в постель. Он говорил:

— Лучше, наоборот, постараться отомстить за Торольва. Может быть, мы доберемся до кого-нибудь из тех, кто был с конунгом в Санднесе, когда Торольва убили. А если нет, то, может быть, нам попадутся другие люди, смерть которых придется конунгу не по душе.

Квельдульв сказал тогда вису:

Торольв пал, я знаю.
Как сурова Норна!
Он в дружину Одина
Слишком рано позван.
Старость-великанша
Сил меня лишила:
Трудно отомстить мне,
Хоть и жажду мести.

Этим летом конунг Харальд поехал в Уппланд, а осенью — на запад, в Вальдрес, и дальше, в Ворс. Альвир Хнува находился при конунге и часто спрашивал его, не хочет ли он дать выкуп за Торольва, заплатив Квельдульву и Скаллагриму виру или оказав им почести, так чтобы они были довольны. Конунг не отказывался сделать это, если бы отец с сыном приехали к нему.

Тогда Альвир пустился в путь на север, в Фирдир, и не останавливался, пока однажды вечером не приехал к Квельдульву и Скаллагриму. Они поблагодарили его за приезд. Альвир провел у них некоторое время. Квельдульв подробно его расспрашивал о том, что произошло в Санднесе, когда был убит Торольв: и что славного совершил Торольв, прежде чем был поражен насмерть, и кто направил в него оружие, и где у него были самые тяжелые раны, и как он погиб. Альвир рассказал ему обо всем, и о том, что конунг Харальд сам нанес Торольву смертельную рану, и о том, что Торольв упал ничком у его ног. Тогда Квельдульв говорит:

— Это хорошо, потому что, по словам старых людей, тот, кто падает ничком, бывает отомщен, и месть настигает того, кто стоял ближе всех, когда убитый упал. Но не похоже, чтобы нам выпало такое счастье.

Альвир сказал отцу с сыном, что если они поедут к конунгу и будут просить виры, то, он надеется, это будет для них почетной поездкой. Альвир убеждал их решиться и долго их уговаривал. Квельдульв сказал, что не может ехать, потому что слишком стар.

— Я останусь дома, — сказал он.

— А ты, Грим, не поедешь? — спросил Альвир.

— Сдается мне, — отвечал Грим, — что мне там нечего делать. Я не покажусь конунгу красноречивым и думаю, что не стану долго просить выкупа.

Альвир сказал, что это ему и не понадобится.

— Мы скажем все за тебя, как сумеем.

И так как Альвир очень настаивал, Грим обещал отправиться к конунгу, когда решит, что готов. Они договорились с Аль-виром о времени, когда Грим должен был приехать. Только тогда Альвир пустился в обратный путь и вернулся к конунгу.
XXV

Скаллагрим готовился к поездке, о которой было сказано раньше. Он выбрал среди своих домочадцев и соседей самых сильных и отважных. Один из них, по имени Ани, был богатый бонд. Другого звали Грани. Третьего — Гримольв. Он и брат его Грим были домочадцы Скаллагрима. Были там еще братья Торбьёрн Сутулый и Торд Бейгальди. Их называли сыновьями То-рунн. Она жила неподалеку от Скаллагрима и была колдуньей. Мальчишкой Торд был запечник. Одного из спутников Скаллагрима звали Торир Великан, а брата его — Торгейр Длинный. Были с ними также бобыль Одд и вольноотпущенник Грис. Их поехало двенадцать человек, и все они были большие силачи, а многие из них — берсерки.

Они взяли весельную лодку Скаллагрима и поплыли на юг вдоль берега, затем углубились в Острарфьорд, а оттуда поехали в Ворс сухим путем, пока не достигли озера. Дальше путь их лежал через озеро. Они достали подходящее гребное судно и переправились на другой берег. А там уже было недалеко до двора, где конунг в то время был на пиру.

Грим со своими спутниками приехал в тот час, когда конунг сел за стол. Они заговорили с людьми, которых встретили на дворе, и спросили их, что слышно нового, а те ответили на их вопросы. Тогда Грим попросил вызвать Альвира Хнуву, чтобы поговорить с ним.

Тот, к кому Грим обратился, зайдя в дом, подошел к Альви-ру и сказал ему:

— Там пришли люди — двенадцать человек, если называть их людьми. Ростом и видом они больше похожи на великанов, чем на обычных людей.

Альвир тотчас же встал и вышел. Он угадал, кто это к нему приехал. Он приветливо встретил своего родича Грима и предложил ему войти вместе с ним в дом.

Грим сказал своим спутникам:

— Здесь обычай входить к конунгу без оружия. Мы войдем вшестером, а остальные пусть постерегут наше оружие во дворе.

После этого они вошли в дом. Альвир приблизился к конунгу, а Скаллагрим стоял позади него. Альвир заговорил:

— Тут пришел Грим, сын Квельдульва. Мы бы очень хотели, конунг, чтобы благодаря вам его поездка закончилась успешно. Все мы надеемся на это. Вы оказываете большие почести многим, которые меньше этого заслуживают, чем Грим. Почти никто не сравнится с ним умением, за какое бы дело он ни взялся. Ты должен выполнить нашу просьбу, конунг, также и потому, что мне это кажется очень важным, если мое мнение что-нибудь для тебя значит.

Альвир говорил долго и хорошо, потому что он был очень красноречив. Многие из его друзей также приблизились к конунгу и поддержали Альвира. Конунг посмотрел вокруг и увидел, что позади Альвира стоит человек на голову выше остальных и лысый.

— Это и есть Скаллагрим? — спросил конунг. — Вон тот рослый человек?

Грим ответил, что конунг не ошибся. Конунг сказал:

— Если ты просишь виру за Торольва, то я хочу, чтобы ты стал моим дружинником и служил мне. Служи так, чтобы угодить мне, и я заплачу тебе виру за брата и окажу тебе почести не меньшие, чем я оказывал ему — твоему брату Торольву. И если бы я возвысил тебя так, как его, ты должен был бы лучше это ценить, чем он.

Скаллагрим отвечает:

— Известно, насколько Торольв превосходил меня во всем, но служба тебе, конунг, не принесла ему счастья. Я не пойду к тебе на службу, потому что знаю, что и мне не будет счастья, если я стану служить тебе так, как я хотел бы и как стоило бы. Я думаю, что у меня будет больше недостатков, чем у Торольва.

Конунг молчал. Лицо его стало багровым, как кровь. Альвир тотчас же повернулся и сказал Гриму и его спутникам, чтобы они вышли во двор. Они так и сделали — вышли и взяли свое оружие. Альвир сказал тогда, чтобы они уезжали, да поскорей. Он пошел проводить их до озера, а с ним еще многие другие. Перед тем как расстаться, Альвир сказал:

— Родич мой, Грим! Твоя поездка к конунгу кончилась не так, как я хотел бы. Я тебя очень уговаривал приехать сюда, а теперь прошу: поезжай поскорей домой и не являйся к конунгу Харальду, если не появится больше надежд на примирение между вами, чем, мне кажется, есть сейчас. И берегись конунга и его людей!

Тогда Грим и его спутники стали переправляться через озеро. Альвир же с товарищами пошли к кораблям, вытащенным на берег, и начали их рубить, чтобы сделать негодными, потому что они увидели множество хорошо вооруженных людей, бегом спускавшихся со двора конунга к озеру. Конунг Харальд послал их вслед за Гримом, чтобы убить его.

Конунг заговорил вскоре после того, как Грим с товарищами вышли. Он сказал:

— По виду этого лысого великана ясно, что он полон волчьих мыслей и что из-за него беда ждет многих из тех, кого нам жаль потерять, если он до них доберется. Не забывайте, что этот лысоголовый считает вас своими врагами и не пощадит никого, если только он вас настигнет. Так отправляйтесь сейчас же вслед за ним и убейте его!

Тогда они бросились к озеру, но не нашли там ни одного годного судна. Они возвратились и рассказали конунгу об этом, а также о том, что Грим с товарищами ушел через озеро.

Скаллагрим продолжал свой путь с товарищами, пока не вернулся домой. Он рассказал про свою поездку Квельдульву. Квельдульв был доволен, что Грим не принял предложения конунга пойти к нему на службу, и говорил, как и раньше, что от конунга они могут ждать только зла, но никакого возмещения.

Квельдульв и Скаллагрим часто обсуждали, что им делать, и оба они были согласны, что им нельзя оставаться там в стране, так же как не могли оставаться другие, кто был во вражде с конунгом. Они решили уехать, и их привлекала Исландия, потому что они слышали, что там хорошие земли. Туда уже переселились их друзья и добрые знакомые — Ингольв, сын Арна, со своими спутниками. Они заняли в Исландии земли и стали там жить. Там можно было брать себе землю, не покупая, и выбирать место для жилья. И вот Квельдульв с сыном твердо решили бросить свою вотчину и покинуть страну.

Торир, сын Хроальда, в детские годы воспитывался у Квельдульва. Он и Скаллагрим были ровесники. Побратимы крепко подружились. Торир был лендрманном конунга Харальда, в то время когда все это произошло, но дружба его со Скаллагримом не поколебалась.

Ранней весной Квельдульв стал снаряжать свои корабли. У них были большие и крепкие суда. Они снарядили два больших торговых корабля, и на каждом было три десятка крепких мужчин, а кроме того женщины и дети. Они взяли все добро, которое могли увезти, но земли их никто не смел купить из страха перед могущественным конунгом.

Когда они были готовы, они отплыли. Они направились к островам, которые называются Солундир. Там много островов, среди них и большие. Берега их так изрезаны, что лишь немногим знакомы там все бухты, пригодные как стоянки для кораблей.
XXVI

Жил человек по имени Гутторм. Он был сын Сигурда Оленя. Он приходился братом матери конунга Харальда. Гутторм был воспитателем конунга и управлял вместо него в его земле, потому что Харальд стал конунгом еще будучи ребенком. Когда конунг Харальд завоевывал Новергию, Гутторм был полководцем в его войске и участвовал во всех битвах, которые конунгу пришлось выдержать. А после того, как Харальд сделался единовластным конунгом во всей стране и стал ею спокойно править, он дал своему родичу Гутторму Вестфольд, и Аустрагдир, и Хрингарики, и всю область, которой владел Хальвдан Черный, отец конунга. У Гутторма было два сына и две дочери. Сыновей звали Сигурд и Рагнар, а дочерей Рагнхильд и Аслауг. Гутторм заболел, а когда конец его был близок, он послал людей к конунгу Харальду и просил его позаботиться о его детях и землях. Немного позже он умер.

Узнав о кончине Гутторма, конунг велел позвать Халльварда Сурового с братом и сказал им, что они поедут его послами в Вик. Конунг в то время жил в Трандхейме.

Братья снаряжались в путь со всей пышностью. Они выбрали себе спутников и взяли свой лучший корабль. Этот корабль раньше принадлежал Торольву, сыну Квельдульва, и они отобрали его у Торгильса Крикуна. А когда они были готовы, конунг дал им поручение ехать на восток, в Тунсберг, который в то время был торговым городом. В Тунсберге был двор Гутторма.

— Вы должны, — сказал конунг, — привезти мне сыновей Гутторма, а дочери его пусть воспитываются там, пока я их не выдам замуж. Я назначу людей, которые будут управлять областью и воспитывать девочек.

Когда братья были готовы, они с попутным ветром тронулись в путь. Весной они прибыли в Тунсберг и передали распоряжение конунга. Халльвард взял сыновей Гутторма и множество добра. Снарядившись, они поплыли обратно. Дул довольно слабый ветер. За время их поездки ничего не произошло, пока они не миновали Согнефьорд. Дальше они поплыли при хорошем ветре и ясной погоде и были очень довольны.
XXVII

Летом Квельдульв и Скаллагрим плыли у самого берега и постоянно разведывали, что происходит вокруг. Скаллагрим был очень зорок. Он заметил корабль Халльварда, плывший на север, и узнал его: он видел этот корабль раньше, когда Торгильс отправился на нем к конунгу. Скаллагрим выследил, в какую бухту Халльвард и его спутники зашли вечером. После этого он вернулся к своим и рассказал Квельдульву о том, что видел.

Он сказал, что узнал корабль Торольва, отнятый Халльвардом у Торгильса, и что на нем, должно быть, плывут люди, за которыми стоило бы поохотиться. Тогда они снарядили две больших лодки и взяли по двадцать человек в каждую. На одной из лодок начальствовал Квельдульв, а на другой Скаллагрим. Они взялись за весла и направились к тому месту, где стоял корабль Халльварда. Здесь они высадились на берег. Халльвард и те, кто был с ним, спали в шатре на своем корабле. А когда Квельдульв со спутниками приблизился к кораблю, стража, сидевшая на берегу у сходней, подняла тревогу, крича, чтобы люди на корабле вставали, что идет враг. Халльвард и все другие бросились к оружию.

А Квельдульв и его люди, подойдя к кораблю, стали взбираться по задним сходням, Скаллагрим же поднимался на передние. В руках у Квельдульва была секира. Поднявшись на корабль, он велел своим людям идти вдоль борта и рубить шесты, на которых держался шатер. Сам он повернул назад к верхней палубе на корме. Говорят, что его охватило бешенство, как бывает с берсерками, и многие из его спутников тогда тоже буйствовали, как берсерки. Они убивали всех, кто попадался им навстречу. То же самое делал и Скаллагрим, пробираясь по кораблю. Отец с сыном остановились только после того, как на корабле не осталось ни одного человека из спутников Халльварда.

Когда Квельдульв подошел к верхней палубе на корме, он с размаху ударил Халльварда секирой по шлему так, что та до топорища вошла в голову. Тогда Квельдульв с такой силой рванул секиру на себя, что взметнул Халльварда в воздух и швырнул его за борт.

Скаллагрим очищал носовую часть корабля и убил Сигтрюгга.

Многие из защищавших корабль прыгали в море, но люди Скаллагрима подходили к ним на лодке и поубивали всех, кто держался на воде. Всего из людей Халльварда погибло более пяти десятков человек. А Скаллагрим с Квельдульвом взяли корабль со всем богатством.

Они взяли в плен двух или трех человек, тех, которые показались им самыми ничтожными. Их оставили в живых, чтобы разузнать у них, что за люди были на корабле и для чего была задумана их поездка. А когда все выяснили, стали осматривать мертвых, лежавших на корабле. Тогда оказалось, что спрыгнувших за борт и утонувших было больше, чем убитых на корабле. Сыновья Гутторма тоже прыгнули за борт и утонули. Одному из них было двенадцать лет, а другому десять. Оба они были красивые мальчики.

После этого Скаллагрим отпустил тех, кого он пощадил, и велел им отправиться к конунгу Харальду и подробно рассказать ему обо всем случившемся.

— Передайте конунгу, — сказал он, — вот что:

Недруг сражен,
Торольв отомщен.
Стая волков
Топчет врагов.
Халльвард на дне,
В морской глубине.
Сигтрюгга раны
Рвет коршун рьяно.

Потом Скаллагрим и его спутники подвели корабль вместе с грузом к своим кораблям. Они перенесли на него весь груз с того своего корабля, который был поменьше, а на пустой корабль наносили камней, сделали в нем пробоины и затопили его.

Как только подул попутный ветер, они вышли в открытое море.

Про берсерков рассказывают, что пока они буйствовали, они были такими сильными, что их никто не мог одолеть, но как только буйство проходило, они становились слабее, чем бывали обычно. То же самое случилось с Квельдульвом. Когда его боевое бешенство прошло, он почувствовал большую усталость от битвы и так обессилел, что слег.

Попутный ветер нес их в открытом море. Квельдульв начальствовал на корабле, который они забрали у Халльварда. Дул благоприятный ветер, и оба корабля шли вместе, так что на каждом из них все время знали о другом.

Когда же они пересекли море, болезнь одолела Квельдульва. Дело дошло до того, что он стал ждать смерти, и тогда он подозвал своих спутников и сказал им:

— Похоже на то, что скоро наши пути разойдутся. Никогда я не болел, но сейчас я, кажется, умираю. Если это случится, сделайте мне гроб и спустите меня за борт. Видно, все пойдет не так, как я думал, и мне не удастся доплыть до Исландии и запять там землю. Передайте от меня привет моему сыну Гриму, когда вы встретитесь с ним. Скажите ему также, что если он доберется до Исландии и если я окажусь там раньше, чем он, хотя это и маловероятно, то пусть он поселится поближе к тому месту, где я достигну берега.

Вскоре Квельдульв умер, и его спутники сделали так, как он им сказал: положили его в гроб и спустили за борт.

Жил человек по имени Грим. Он был сын Торира и внук Кетиля Путешественника за Килир. Он происходил из хорошего рода и был богат. Грим ехал на корабле Квельдульва. Он был давний друг Квельдульва и Скаллагрима и бывал в походах и с ними, и с Торольвом. Этим-то он и навлек на себя гнев конунга. После смерти Квельдульва он стал начальствовать на корабле.

Они подошли к Исландии с юга и поплыли вдоль берега на запад, потому что слыхали, что Ингольв поселился там. А когда они обогнули полуостров Рейкьянес (Мыс Дымов) и увидели открывшийся перед ними фьорд, они вошли в него на обоих кораблях. Здесь разыгралась непогода: был сильный дождь и туман, и тогда корабли разошлись.

Корабль Грима шел вглубь Боргарфьорда (Городищенский Фьорд), пока они не миновали все шхеры. Тут они бросили якорь и ждали, когда уляжется буря и рассветет. Когда начался прилив, они вошли в устье какой-то реки. Ее называли Гува (Паровая Река). Пока было можно, они вели корабль вверх по реке, а потом перенесли груз на берег и устроились на первую зиму.

Осмотрев местность — и у самого моря и подальше от него, — Грим и его спутники нашли в одной бухте гроб Квельдульва, который там прибило к берегу. Они перенесли гроб на мыс, который был поблизости, и опустили там гроб в землю, а сверху положили камни.
ХХVIII

Скаллагрим пристал к берегу возле большого мыса, выступавшего в море. Узкий перешеек соединял его с материком. Здесь они разгрузили корабль. Этот мыс они назвали Кнаррарнес (Корабельный Мыс). Потом Скаллагрим стал осматривать местность. От гор до моря тянулись большие болота и обширные леса. На побережье было немало тюленьих лежбищ, а в реках много рыбы.

Когда они осматривали местность на юге вдоль моря, перед ними открылся большой фьорд. Они двигались вдоль фьорда, пока не встретили своих попутчиков — Грима из Халогаланда с товарищами. Эта встреча всех очень обрадовала.

Грим с товарищами рассказали Скаллагриму о смерти Квельдульва, а также о том, что гроб с его телом приплыл в Исландию и они его похоронили. Потом они проводили Скаллагрима туда, где был похоронен Квельдульв. Скаллагриму показалось, что неподалеку были места, где хорошо было бы поселиться. Грим из Халогаланда вернулся к своим спутникам, и каждый провел эту зиму там, куда прибыл.

Скаллагрим занял земли от гор до моря: все болота до бухты Селалон (Тюлений Ковш), а выше — земли до лавового поля Боргархраун и на юге до Хавнарфьялль (Горы у Гавани). Всю эту землю прорезают до самого моря потоки.

Весной Скаллагрим переправил корабль на юг в фьорд и дальше, вглубь той бухты, которая была ближе других к месту, где Квельдульв достиг Исландии. Скаллагрим поставил там двор и назвал его Борг (Городище), а фьорд назвал Боргарфьордом, и так же всю местность около этого фьорда8.

Грима из Халогаланда он поселил к югу от Боргарфьорда, в месте, которое назвали Хванейр (Дягилевая Коса). Там поблизости врезается в берег небольшая бухта. В ней они увидели много уток и назвали ее Андакиль (Утиная Бухта), а реку, которая там впадала в море, — Андакильса (Река Утиной Бухты). Вверх по течению реки Андакильсы, вплоть до той реки, которую называли Гримса (Река Грима), и шли земли Грима.

Весной, когда Скаллагрим послал людей пасти скот на берегу моря, они вышли на небольшой мыс и убили там несколько лебедей. Этот мыс назвали Альфтанес (Лебединый Мыс).

Скаллагрим наделил землей своих спутников. Ани получил землю между рекой Ланга (Длинная Река) и ручьем Хавслёк (Вершевой Ручей). Его двор назывался Анабрекка (Склон Ани). Его сына звали Энунд Сьони. Из-за него были во вражде Торстейн и Одд из Тунги.

Грани жил в Гранастадире (Дворе Грани) на мысу Дигранес (Мыс Дигри). Торбьёрну Сутулому Скаллагрим дал землю вдоль реки Гувы, так же как и Торду Бейгальди. Двор Торбьёрна назывался Крумсхолар (Холмы Сутулого), а двор Торда — Бейгальди. Ториру Великану и его брату он дал землю от холма Эйнкуннира (Межевого Холма) и вниз к морю до реки Ланги. Торир Великан жил в Турсстадире (Дворе Великана). Дочь его Тордис Жердь позже жила в Стангархольте (Роще Жерди). Торгейр жил в Ярдлангсстадире (Дворе Длинного).

Скаллагрим осматривал земли во всей округе. Вначале он поехал вглубь страны вдоль Боргарфьорда до его конца, а позже по западному берегу реки, которую он назвал Хвита (Белая Река), потому что он и его спутники не видели раньше потоков, текущих из-под ледников, и их удивил цвет этой реки. Они ехали по берегу реки Хвиты, пока не очутились перед рекой, которая течет с севера, с гор. Ее они назвали Нордра (Северная Река) и поехали вдоль нее вверх по течению, пока не достигли еще одной реки. Это был маленький быстрый поток. Они переправились через него и поехали опять вверх по течению реки Нордры.

Скоро они увидели маленький поток, вытекавший из ущелья, и его назвали Глювра (Ущельная Река). Они переправились через реку Нордру и поехали опять к реке Хвите и дальше по ее берегу вглубь страны. Скоро они достигли реки, которая текла поперек их пути и впадала в реку Хвиту. Ее они назвали Твера (Поперечная Река). Они заметили, что все реки были полны рыбы.

После этого они повернули обратно в Борг.
XXIX

Скаллагрим был человек очень деятельный. У него было постоянно множество людей. Он посылал их добывать припасы, потому что вначале у них было слишком мало скота. Тот же скот, который у них был, пасся всю зиму на подножном корму в лесах.

Скаллагрим хорошо умел строить корабли, а на побережье у Болот хватало прибойного леса. Он поставил двор на мысе Альфтанес, и здесь у него было еще одно хозяйство. Оттуда он посылал людей на рыбную ловлю в море и на охоту за тюленями, а также собирать птичьи яйца. Все это тогда давало вдоволь припасов. Скаллагрим велел доставлять себе также прибойный лес. Водились в то время и большие стада китов, и их можно было бить сколько угодно. Непуганые животные тогда спокойно подпускали к себе охотников.

Третий двор Скаллагрима стоял у моря в западной части Болот. Это было лучшее место для сбора прибойного леса. Тут же были посевы, и Скаллагрим назвал этот двор Акрар (Пашни). Недалеко от берега там были острова, возле которых водились киты. Их назвали Хвальсейар (Китовые Острова).

Люди Скаллагрима жили также в горах, около рек, где ловились лососи. Он поселил Одда Бобыля возле реки Глювры, чтобы тот ловил лососей. Одд жил у холма Эйнбуабрекка (Холм Бобыля). По нему назван также гребень Эйнбуанес (Гребень Бобыля). У реки Нордры Скаллагрим посадил человека, которого звали Сигмунд. Он жил в том месте, которое называли Сигмундарстадйр (Двор Сигмунда), а теперь называют Хаугар. По нему назван гребень Сигмундарнес (Гребень Сигмунда). Позже он переселился на Мунодарнес (Отрадный Мыс), где как будто лучше ловились лососи.

А когда у Скаллагрима стало много скота, он стал посылать его на лето в горы. Скаллагрим считал, что скот, который пасется на горных пастбищах, становится лучше и жирнее. Овец иногда и зимой держали в горных долинах, если их не пригоняли вниз. Позже Скаллагрим построил двор наверху, в горах, и там также было его хозяйство. Он велел пасти там своих овец. Этим занимался Грис, и по нему то место было названо Грисартунга (Междуречье Гриса). Стада Скаллагрима паслись во многих местах.

Спустя некоторое время после того, как Скаллагрим приехал в Исландию, в Боргарфьорд пришел с моря корабль, и на нем был человек по имени Олейв Рукоятка. С ним были его жена и дети и другие родичи. Он поехал в Исландию, задумав поселиться здесь. Олейв был человек богатый, славного рода и большого ума. Скаллагрим предложил Олейву погостить у него со всеми своими людьми. Олейв принял предложение Скаллагрима и провел у него свою первую зиму в Исландии. А весной Скаллагрим дал Олейву землю южнее реки Хвиты, от реки Гримсы до реки Флокадальсы (Река Долины Флоки). Олейв согласился и поехал туда со всем своим имуществом и поставил там двор, который называется Вармилёк (Тёплая Речка). Олейв был знатным человеком.

Сыновей Олейва звали Раги из Лаугардаля (Долина Горячего Источника) и Торарин Брат Раги. Торарин был законоговорителем в Исландии сразу после Храфна, сына Лосося. Он жил в Вармилёке. Женой его была Тордис, дочь Олава Фейлана и сестра Торда Ревуна.
XXX

Конунг Харальд Прекрасноволосый объявил своей собственностью все земли, которыми Квельдульв и Скаллагрим владели в Норвегии, а также все их добро, которым ему удалось завладеть. Он старался разыскать всех, кто советом или делом помогал Скаллагриму в том, что он совершил, прежде чем уехал из страны. Вражда конунга к Скаллагриму и его отцу доходила до того, что он ненавидел и родичей их, и свояков, и друзей. Некоторые понесли от него наказание, а многие бежали, и одни из них нашли надежное убежище в самой Норвегии, а другие совсем покинули страну.

Среди них был Ингвар, тесть Скаллагрима. Ингвар превратил все, чем он владел, в движимое имущество, достал морской корабль, набрал на него людей и собрался плыть в Исландию, потому что он слыхал, что Скаллагрим поселился там и что там вдоволь земли. А когда они были готовы и подул попутный ветер, они вышли в море. Путешествие их прошло хорошо. Ингвар подошел к Исландии с юга и поплыл на запад мимо мыса Рейкьянес, вошел в Боргарфьорд, а потом в реку Лангу и плыл вверх по ней до водопада. Там они разгрузили корабль.

Когда Скаллагрим услышал о приезде Ингвара, он тотчас же поехал к нему и пригласил к себе его и всех тех, кого тот хотел бы взять с собой. Ингвар принял приглашение. Корабль вытащили на берег, а Ингвар поехал в Борг со многими людьми и провел ту зиму у Скаллагрима.

Весной Скаллагрим предложил Ингвару землю. Он дал ему свой двор на мысе Альфтанес и земли по берегу моря до бухты Страумфьорд (Приливный Фьорд), а в противоположную сторону—до речки Лейрулёк (Глинистая Речка). Ингвар переехал на Альфтанес и стал здесь хозяином. Он был очень дельный человек и имел много добра.

Скаллагрим построил тогда двор на мысе Кнаррарнес и потом долгое время вел там хозяйство.

Скаллагрим был искусный кузнец. У него было много болотной руды. Он велел построить кузницу у моря, далеко от Борга, на мысе, который называется Рауварнес (Дырявый Мыс). Скаллагриму казалось удобным, что там поблизости был лес. Но он не нашел там такого камня, который ему показался бы достаточно твердым и ровным, чтобы ковать на нем железо. Там на берегу нет камней, а повсюду мелкий песок. И вот однажды вечером, когда другие люди легли спать, Скаллагрим вышел на берег, столкнул в море лодку с восемью скамьями для гребцов, которая у него была, и поплыл на ней к островам посредине фьорда — Мидфьордарейяр. Там он опустил за борт якорный камень, а потом бросился в воду, нырнул, поднял со дна большой камень и положил его в лодку. После этого он взобрался в лодку и вернулся на берег. Там он перенес камень к своей кузнице, положил перед дверями и позже ковал на нем железо. Этот камень лежит там до сих пор, и около него много шлака. Видно, что по камню много били и что он обточен прибоем и не похож на другие камни, которые можно найти в том месте. Теперь его не поднять и вчетвером.

Скаллагрим занимался кузнечным делом очень усердно, а работники его жаловались и считали, что им приходится слишком рано вставать. Тогда Скаллагрим сказал такую вису:

Кузнецу подняться
Надо утром рано.
К пламени мехами
Ветер будет позван.
Звонко по железу
Молот мой грохочет,
А мехи, как волки,
Воя, кличут бурю.
XXXI

У Скаллагрима и Беры было очень много детей, но вначале все они умирали. Потом у них родился сын, и его окропили водой9 и назвали Торольвом. Он рано стал высок ростом и очень хорош собой. Все как один говорили, что он очень похож на Торольва, сына Квельдульва, по которому он был назван. Торольв далеко превосходил своих ровесников силой, а когда вырос, то стал искусным во всем, чем тогда охотно занимались ловкие и умелые люди. Торольв был очень веселый человек. Он рано стал таким сильным, что его считали годным для любого дела. Все его скоро полюбили. Его очень любили и отец с матерью.

У Скаллагрима и Беры было две дочери. Одну из них звали Сеунн, а другую Торунн. Они тоже подавали большие надежды.

Родился у Скаллагрима с женой еще один сын. Его окропили водой и дали ему имя Эгиль. А когда он подрос, стало видно, что он будет некрасивым и черноволосым, похожим на отца. В три года он был таким же рослым и сильным, как другие мальчики в шесть-семь лет. Он рано стал говорить и говорил складно, но когда он играл с другими мальчиками, он был очень необуздан.

В то время в Борг приехал Ингвар, чтобы пригласить Скаллагрима в гости. Он просил приехать и дочь свою Беру, и ее сына Торольва, и всех, кого Скаллагрим хотел бы взять с собой. Скаллагрим сказал, что приедет. Тогда Ингвар вернулся домой и стал готовиться к пиру. Он велел варить брагу.

А в тот день, когда Скаллагрим и Бера должны были ехать в гости, вместе с ними собрались в путь Торольв и их домочадцы. Всего их отправилось пятнадцать человек. Эгиль сказал отцу, что он тоже хочет поехать с ними.

— У меня там такие же родственники, как у Торольва, — говорит Эгиль.

— Нет, ты не поедешь, — говорит Скаллагрим, — потому что ты не сумеешь держать себя на людях, когда будут много пить. Ведь с тобой и с трезвым нелегко справиться.

Скаллагрим сел на своего коня и уехал.

Эгилю не понравилось, как с ним обошлись. Он вышел за ворота, нашел лошадь Скаллагрима, на которой обычно возили груз, сел на нее и поскакал вслед за остальными. Ему было нелегко ехать по болотам, потому что он не знал дороги, но он видел издали, как едут Скаллагрим и его спутники, когда их не заслоняли кусты или деревья.

О его поездке нужно сказать, что поздно вечером он приехал на Альфтанес, где люди сидели за брагой. Он вошел в дом, и когда Ингвар увидел Эгиля, он встретил его очень приветливо и спросил, почему тот приехал так поздно. Эгиль рассказал о своем разговоре с отцом. Ингвар посадил Эгиля рядом с собой. Они сидели напротив Скаллагрима и Торольва. За брагой люди развлекались и говорили висы. Тогда Эгиль сказал вису:

Я пришел, отважный,
К Ингвару, что золотом
Наделяет воинов,
С ним искал я встречи.
Ты, дарящий кольца,
Отыскать сумеешь ли
Между скальдов юных
Равного мне скальда?

Ингвар похвалил эту вису и поблагодарил за нее Эгиля. А на другой день он дал Эгилю в награду за вису три морских раковины и утиное яйцо. На следующий день Эгиль сказал во время пира еще одну вису об этой награде:

Дал искусный воин
Эгилю болтливому
За хвалу в награду
Три морские раковины,
И яйцо утиное —
Дар четвертый к прежним,
Эгилю на радость,
Щедро он прибавил.

Эгиля очень благодарили за висы.

Больше ничего за эту поездку не произошло. Эгиль вернулся домой вместе с отцом.
XXXII

Жил в Согне, в Аурланде, могущественный херсир по имени Бьёрн. Сын его Брюньольв после смерти своего отца получил все его наследство. Сыновей Брюньольва звали Бьёрн и Торд. Они были молоды в то время, когда все это происходило. Бьёрн много плавал по морям, иногда как викинг, а иногда занимаясь торговлей. Он был очень достойный человек.

Как-то летом Бьёрну случилось быть на многолюдном пиру в Фирдире. Там он увидел красивую девушку, которая ему очень понравилась. Бьёрн спросил, какого она рода. Ему сказали, что это сестра херсира Торира, сына Хроальда, и что ее зовут Тора Кружевная Рука. Бьёрн посватался за Тору, но Торир отказал ему, и на этом они расстались.

Той же осенью Бьёрн набрал дружину, взял хорошо снаряженный корабль и поехал на север, в Фирдир. Там он явился к Ториру, когда того не было дома, и насильно увез Тору к себе домой, в Аурланд. Они провели там зиму, и Бьёрн хотел справить свадьбу с Торой. Но Брюньольв, отец его, был недоволен тем, что Бьёрн нанес Торе оскорбление: Торир и Брюньольв были раньше долгие годы друзьями. Брюньольв сказал:

— Ты не надейся, Бьёрн, отпраздновать здесь, у меня, свадьбу с Торой без разрешения Торира, ее брата. Здесь на нее будут смотреть так, как если бы она была моей дочерью и твоей сестрой.

А как Брюньольв скажет, так все и было в его доме, нравилось это Бьёрну или нет.

Брюньольв послал к Ториру людей и предложил ему помириться. Он предлагал Ториру выкуп за оскорбление, которое нанес ему Бьёрн. Торир ответил, что Брюньольв должен прислать Тору домой и что иначе примирения не будет. Но Бьёрн ни за что не хотел отпустить ее, хотя Брюньольв и настаивал на этом.

Так прошла зима, а весной Брюньольв и Бьёрн разговорились однажды о том, что они собираются делать. Брюньольв спросил Бьёрна, что он думает предпринять. Бьёрн ответил, что он, вероятнее всего, уедет из Норвегии.

— Больше всего мне было бы по душе, — сказал Бьёрн, — если бы ты дал мне боевой корабль и людей. Тогда я отправился бы в викингский поход.

— И не надейся, — сказал Брюньольв, — боевого корабля и людей я тебе не дам, потому что не знаю, не появишься ли ты с ними там, где я бы всего меньше хотел, чтобы ты появился. Ты уже и раньше наделал мне достаточно хлопот. Я дам тебе торговый корабль и товары, поезжай на юг, в Дублин. Много хорошего рассказывают о поездках туда. Ты получишь и хороших спутников.

Бьёрн сказал, что сделает так, как хочет Брюньольв. Тогда тот велел снарядить хороший торговый корабль и дал людей для этого плавания. Стал Бьёрн собираться в путь и собирался долго. А когда Бьёрн был готов и подул попутный ветер, он сел в лодку, взяв с собой одиннадцать человек. Они пошли на веслах вглубь фьорда, в Аурланд, а там явились в дом матери Бьёрна. Она сидела дома, и с ней много женщин. Там была и Тора. Бьёрн сказал, что Тора должна ехать с ним, и они увели ее, а мать Бьёрна сказала женщинам, чтобы они не смели упоминать об этом. Она сказала, что Брюньольв был бы очень недоволен, если бы он узнал об этом, и что тогда могла бы произойти большая ссора между отцом и сыном.

Одежду Торы и ее драгоценности сложили, и Бьёрн взял все это с собой. Потом они ночью поехали на свой корабль, тотчас же подняли парус и поплыли по Согнефьорду, а потом вышли в море. Им не было попутного ветра, и волны относили их, так что они долго блуждали в море, потому что твердо решили не возвращаться в Норвегию. Когда они, наконец, подошли с востока к Шетландским островам и при сильным ветре пытались пристать к острову Мосей, их корабль разбился. Тогда они сняли с корабля груз и отправились в город, который был невдалеке. Они перенесли туда все свои товары. Корабль они вытащили на берег и стали заделывать пробоины.
XXXIII

Незадолго до зимы к Шетландским островам пришел корабль с юга, с Оркнейских островов. Корабельщики рассказали, что осенью на острова пришли боевые корабли. На них были посланцы от конунга Харальда к ярлу Сигурду10. Они сообщили, что конунг велел убить Бьёрна, сына Брюньольва, там, где его удалось бы схватить, и что такие же распоряжения были посланы на Гебридские острова и даже в Дублин. Эти вести дошли и до Бьёрна. Он узнал также, что конунг объявил его изгнанным из Норвегии.

Как только Бьёрн прибыл на Шетландские острова, он тотчас же справил свадьбу с Торой. Этой зимой они жили в Мосеярборге. Весной же, как только море стало спокойнее, Бьёрн спустил свой корабль на воду и стал поспешно собираться в путь. Когда же он был готов и подул попутный ветер, он вышел в море.

Был сильный ветер, и, пробыв в море недолгое время, они с юга подошли к Исландии. Ветер дул с моря на сушу, и они поплыли на запад вдоль берега, а затем вышли в открытое море. Когда ветер изменился, они повернули к земле. Ни один человек на их корабле не бывал раньше в Исландии. Они вошли в какой-то громадный фьорд и поплыли вдоль западного берега. Здесь ничего не было видно, кроме бурунов, разбивающихся о подводные скалы, и побережья без бухт.

Тогда они прямо пересекли фьорд и поплыли вдоль берега на восток, пока перед ними не открылся еще один фьорд, поменьше. Они углубились в этот фьорд и плыли до тех пор, пока все шхеры и прибой не остались позади. Тогда они подошли к одному мысу.

Перед мысом лежал островок, отделенный от него глубоким проливом. Здесь они встали на якорь. С западной стороны мыса в берег врезалась бухта, а там, где она кончалась, стоял большой двор.

Бьёрн сел в лодку, и с ним еще несколько человек. Он сказал своим спутникам, чтобы те были осторожны и не рассказывали об их путешествии ничего такого, отчего у них могли бы возникнуть затруднения. На берегу возле дома они встретили людей и завели с ними разговор. Сначала Бьёрн спросил, в какое место они попали. Люди ответили, что это Боргарфьорд, а двор называется Борг, хозяина же зовут Скаллагрим. Бьёрн сразу вспомнил, кто это, и пошел к Скаллагриму.

Они разговорились, и Скаллагрим спросил, кто они такие. Бьёрн назвался сам и назвал своего отца. Скаллагрим хорошо знал его отца Брюньольва и предложил Бьёрну свою помощь во всем, в чем будет нужда. Бьёрн поблагодарил его. Тогда Скаллагрим спросил, есть ли еще кто-нибудь на корабле из знатных людей. Бьёрн ответил, что там Тора, дочь Хроальда, сестра херсира Торира.

Скаллагрим очень этому обрадовался и сказал, что его долг и право оказать, насколько это было в его силах, необходимую поддержку сестре Торира, своего побратима. Он пригласил их с Бьёрном и со всеми их спутниками к себе. Бьёрн принял приглашение.

Весь груз с корабля перенесли тогда наверх, на луг перед Боргом. Они поставили там свои палатки, а корабль ввели в устье ручья, протекающего возле двора. То место, где стояли палатки Бьёрна и его спутников, называется Бьёрнартёдур (Луг Бьёрна). Бьёрн и его спутники стали жить у Скаллагрима. При нем всегда было не меньше шести десятков крепких мужей.
XXXIV

Осенью в Исландию прибыли корабли из Норвегии, и тогда прошел слух о том, что Бьёрн бежал с Торой и увез ее против воли ее родичей, а конунг объявил его за это изгнанным из Норвегии. Когда этот слух дошел до Скаллагрима, он позвал к себе Бьёрна и спросил, как было дело с его женитьбой и дали ли на нее согласие родичи Торы.

— Я не ждал, — сказал Скаллагрим, — что не узнаю правды от тебя, сына Брюньольва.

Бьёрн ответил:

— Я тебе, Грим, говорил одну только правду, и ты не должен корить меня за то, что я сказал тебе не больше, чем ты спрашивал. То, что ты сейчас узнал, — правда: Торир, брат Торы, не дал согласие на нашу свадьбу.

Тогда Скаллагрим сказал в большом гневе:

— Когда же у тебя хватило дерзости приехать ко мне? Разве ты не знал, какая дружба была у нас с Ториром?

Бьёрн ответил:

— Знал я, что вы побратимы и близкие друзья. А пришел я в твой дом потому, что нас здесь прибило к берегу, и я знал, что было бы бесполезно скрываться от тебя. Теперь моя судьба в твоей власти, но я жду от тебя милостивого решения, потому что теперь я твой домочадец.

Потом вышел вперед Торольв, сын Скаллагрима, и долго просил своего отца, чтобы тот не винил Бьёрна, если уж он принял его в свой дом. Об этом же просили и многие другие. Наконец, Скаллагрим смягчился и уступил Торольву.

— Пусть Бьёрн будет твоим гостем, — сказал он, — и будь с ним так ласков, как тебе хочется.
XXXV

Летом Тора родила ребенка. Это была девочка. Ее окропили водой и назвали Асгерд. Бера дала женщину, чтобы та ходила за девочкой.

Бьёрп и его спутники провели зиму у Скаллагрима. Торольв был очень привязан к Бьёрну, и они постоянно бывали вместе. А когда пришла весна, Торольв однажды заговорил со своим отцом и спросил, что тот собирается делать с Бьёрном, своим зимним гостем, и какую помощь он собирается ему оказать. Скаллагрим спросил Торольва, что он сам об этом думает.

— Я думаю, — говорит Торольв, — что Бьёрн охотнее всего поехал бы в Норвегию, если бы он мог там жить в мире. По-моему, отец, лучше всего поступить так: пошли людей в Норвегию и через них предложили Ториру мировую с Бьёрном. Твои слова будут много значить для Торира.

Торольв сумел убедить Скаллагрима, и тот согласился и послал людей в Норвегию. Поехали те люди с поручением Скаллагрима и его верительными знаками к Ториру, сыну Хроальда, и добивались примирения между ним и Бьёрном. А когда об этом узнал Брюньольв, отец Бьёрна, он приложил все старания к тому, чтобы добиться этого примирения. Кончилось дело тем, что Торир согласился примириться с Бьёрном, потому что он видел, что теперь тому уже нечего было опасаться. Тогда Брюньольв заключил за Бьёрна мировую.

Посланцы Скаллагрима жили этой зимой у Торира, а Бьёрн оставался у Скаллагрима. Летом посланцы поехали обратно, а осенью, вернувшись в Исландию, они привезли с собой известие о том, что Бьёрн получил право вернуться в Норвегию. Бьёрн провел у Скаллагрима третью зиму, а весной стал готовиться к отъезду, и вместе с ним его спутники, приехавшие с ним в Исландию. Когда же Бьёрн собрался в путь, Бера сказала, что хочет оставить у себя Асгерд, свою воспитанницу. Бьёрн и Тора согласились, и девочка осталась у Скаллагрима и воспитывалась здесь. Бьёрн оставил Скаллагриму и Бере богатые подарки.

Торольв, сын Скаллагрима, собрался в путь вместе с Бьёрном, и Скаллагрим дал ему средства на дорогу. Летом он отправился с Бьёрном. Плаванье было удачным, и они подошли к Согнефьорду. Бьёрн направился в Согн, домой, к своему отцу. Торольв поехал вместе с ним. Брюньольв принял их с большой радостью.

Потом они дали знать о том, что приехали, Ториру, сыну Хроальда. Торир и Брюньольв договорились о встрече. Бьёрн также поехал на их встречу. Они заключили с Ториром мир, и после этого Торир выдал то имущество, которое принадлежало Торе, а у Торира с Бьёрном завязалась дружба, как у родичей.

Бьёрн жил тогда в Аурланде в вотчине Брюньольва, и Торольв жил там с ними в большом почете.
XXXVI

Конунг Харальд подолгу живал в Хёрдаланде или Рогаланде в принадлежавших ему поместьях — Утстейне, Эгвальдснесе, Фитьяре, Альрексстадире, Люгре, Сехейме. В ту же зиму, о которой идет речь, конунг был на севере страны.

Бьёрн же и Торольв, после того как они провели в Норвегии зиму, весной снарядили корабли и набрали на них людей. Летом они отправились в викингский поход в восточные земли, а осенью вернулись с богатой добычей. Вернувшись, они узнали, что конунг Харальд в Рогаланде и собирается остаться там на зиму.

В то время конунг Харальд уже сильно состарился, а многие его сыновья были совсем взрослые. Его сын Эйрик, которого прозвали Кровавая Секира, был тогда в молодых летах. Он воспитывался у херсира Торира, сына Хроальда. Конунг любил Эйрика больше всех своих сыновей. Он был тогда очень расположен к Ториру.

Вернувшись в Норвегию, Бьёрн и Торольв сначала поехали в Аурланд, а потом пустились в путь на север, в Фирдир, чтобы навестить херсира Торира. У них был небольшой быстроходный корабль на двенадцать или тринадцать гребцов, и на нем около трех десятков человек. Они захватили этот корабль летом в викингском походе. Он был ярко покрашен выше воды и очень красив. У Торира их встретили хорошо, и они прожили там некоторое время. Корабль же их, с разбитым на нем шатром, стоял у причала перед двором.

Однажды Торольв и Бьёрн спустились к фьорду, где стоял корабль. Они увидели, что Эйрик, сын конунга, был там и то заходил на корабль, то возвращался на берег и стоял там, и разглядывал корабль. Тогда Бьёрн сказал Торольву:

— Сын конунга восхищается кораблем. Ты предложи ему принять этот корабль в подарок, потому что я знаю, что нам очень поможет, если Эйрик станет нашим заступником перед конунгом. Слыхал я такие толки, будто конунг зол на тебя из-за твоего отца. Торольв ответил, что это добрый совет. Потом они подошли к кораблю, и Торольв сказал:

— Ты внимательно рассматриваешь корабль, сын конунга. Ну как, нравится он тебе?

— Очень нравится, — говорит Эйрик, — это очень красивый корабль.

— Так я подарю тебе этот корабль, — говорит Торольв, — если ты пожелаешь его принять.

— Я приму его, — отвечает Эйрик. — Тебе, может быть, покажется, что награда невелика, если я пообещаю тебе свою дружбу, но ведь ты можешь надеяться на хорошую награду в будущем, если я буду жив.

Торольв отвечает, что эта награда для него ценнее корабля. После этого они расстались, и с тех пор сын конунга был очень расположен к Торольву.

Бьёрн и Торольв завели разговор с Ториром и спросили его, правда ли это, что конунг зол на Торольва. Торир не стал скрывать, что он слыхал об этом.

— Тогда я хотел бы, — сказал Бьёрн, — чтобы ты поехал к конунгу и заступился бы за Торольва. Пусть нас с Торольвом постигнет одна судьба. Ведь он заступился за меня, когда я был в Исландии.

Торир обещал поехать к конунгу и просил их постараться узнать, не поедет ли Эйрик, сын конунга, вместе с ним. Тогда Торольв и Бьёрн заговорили об этом с Эйриком, и тот обещал свое заступничество перед отцом.

После этого Торольв и Бьёрн поехали своим путем в Согн, а Торир и Эйрик, сын конунга, снарядили корабль, недавно подаренный Торольвом, и поплыли на юг, к конунгу. Они застали конунга в Хёрдаланде.

Он принял их радушно. Они прожили там некоторое время, дожидаясь, когда конунг будет в хорошем расположении духа. Наконец они изложили конунгу свое дело и сказали, что в Норвегию приехал человек по имени Торольв, сын Скаллагрима. Торир сказал:

— Мы хотим просить тебя, конунг, чтобы ты вспомнил, что хорошего сделали для тебя его родичи, и не заставлял бы его расплачиваться за то, что сделал его отец, мстя за брата.

Торир говорил очень вкрадчиво, но конунг отвечал ему сухо и сказал, что Квельдульв и его сын причинили ему много вреда и что Торольв, наверно, похож нравом на своих родичей.

— Все они так заносчивы, — сказал он, — что не знают меры и не думают, с кем они хотят тягаться.

Потом заговорил Эйрик и сказал, что Торольв поступил с ним как друг и дал ему замечательное сокровище — тот корабль, который у них был с собой.

— Я обещал ему свою полную дружбу. Немногие захотят быть моими друзьями, если им от этого не будет никакой пользы. Ты не допустишь, отец, чтобы был наказан человек, который первым дал мне такую ценную вещь.

В конце концов конунг обещал им, что он не тронет Торольва. Он продолжал:

— Но я не хочу, чтобы Торольв являлся ко мне. А ты, Эйрик, можешь его любить сколько тебе угодно, так же как и других его родичей. Возможно, что они будут с тобой более покладистыми, чем со мной, или же ты раскаешься в своей просьбе, а также и в том, что долго имел с ними дело.

Потом Эйрик Кровавая Секира и Торир поехали домой в Фирдир и послали сказать Торольву, чего они достигли у конунга. Торольв и Бьёрн провели эту зиму у Брюньольва. Не одно лето ходили они в викингские походы. Зимой же они жили у Брюньольва или иногда у Торира.
XXXVII

Эйрик Кровавая Секира стал участвовать в управлении страной. Он должен был объезжать Хёрдаланд и Фирдир. Была у него теперь с собой и дружина. Однажды весной Эйрик Кровавая Секира собрался в поход в Бьярмаланд и тщательно отобрал войско для этого похода11.

Торольв должен был отправиться с Эйриком. Он стоял на носу его корабля и держал его знамя. Торольв превосходил всех ростом и силой и в этом был похож на своего отца. Во время этого похода произошло много событий. В Бьярмаланде была большая битва у реки Двины. Эйрик одержал здесь победу, как об этом рассказывается в песнях, сложенных в его честь. Во время этого же похода Эйрик взял в жены Гуннхильд, дочь Ацура Тоти, и привез ее домой. Гуннхильд была очень красива и умна и умела колдовать12. Она и Торольв были большими друзьями. Торольв тогда постоянно проводил зимы у конунга Эйрика, а летом ходил в викингские походы.

Вскоре случилось, что Тора, жена Бьёрна, заболела и умерла. А немного позже Бьёрн взял себе другую жену. Ее звали Алов, она была дочь Эрлинга Богатого с острова Остр. У них родилась дочь, и ее называли Гуннхильд.

Жил человек по имени Торгейр Шип-Нога. Он жил в Хёрдаланде, на острове Фенхринг. Двор его назывался Аск. У него было три сына. Одного звали Хёдд, другого Берг-Энунд, а третьего Атли Короткий. Берг-Энунд отличался высоким ростом и большой силой. Это был человек заносчивый и честолюбивый. Атли Короткий был невысокого роста, коренастый и очень сильный. Торгейр был очень богат. Он был усердный почитатель богов, а также занимался колдовством. Хёдд ходил в викингские походы и редко бывал дома.
XXXVIII

Однажды летом Торольв, сын Скаллагрима, собрался в торговую поездку. Задумал он тогда поехать в Исландию и навестить своего отца, потому что он давно уже не бывал дома. Он успел собрать огромное богатство, и у него было множество драгоценных вещей. А перед тем, как отправиться в путь, он заехал к конунгу Эйрику. При расставании конунг дал Торольву секиру и сказал, что хочет послать ее в подарок Скаллагриму. У нее были загнутые углы, и она была большая и украшенная золотом а ее рукоятка была выложена серебром. Это была очень ценная вещь.

Торольв отправился в путь, как только был готов, и поездка прошла удачно. Он достиг на своем корабле Боргарфьорда и сразу же поспешил домой к отцу. Они были очень рады друг другу, когда увиделись. Затем Скаллагрим отправился к кораблю Торольва и велел втащить корабль на берег. Торольв пошел домой в Борг, и с ним одиннадцать человек. Дома он передал Скаллагриму привет от конунга Эйрика и вручил секиру, которую конунг послал ему. Скаллагрим взял секиру, поднял ее, разглядывал некоторое время, но ничего не сказал и повесил около своего места.

Однажды осенью Скаллагрим велел пригнать на двор в Борге много быков, которых он предназначал на убой. Он приказал подвести одновременно двух быков под стену дома и поставить друг против друга так, чтобы их головы и шеи были рядом. Затем он взял большую каменную плиту, положил се снизу под бычьи шеи, размахнулся секирой, подаренной конунгом, и ударил ею по обоим быкам сразу, так что отсек им головы. А секира с такой силой ударилась о камень, что лезвие сломалось и сталь покрылась зазубринами. Скаллагрим посмотрел на лезвие и ничего не сказал. Потом он вошел в дом, встал на лавку и засунул секиру за балку над дверью. Там она и оставалась всю зиму.

А весной Торольв объявил, что летом он думает уехать. Скаллагрим пробовал удержать его и говорил:

— Хорошо, что ты вернулся домой цел и невредим, хотя и совершил немало славных поездок, но ведь недаром говорят, что всяко приходится тому, кто много странствует. Возьми себе здесь сколько надо добра, чтобы тебя считали человеком с весом и влиянием.

Торольв сказал, что он хочет поехать еще один раз, и добавил:

— Сейчас у меня есть важное дело, но когда я вернусь, то останусь жить здесь. Со мной должна поехать к своему отцу Асгерд, твоя воспитанница. Он просил меня об этом, когда я уезжал из Норвегии.

Скаллагрим сказал:

— Поступай как знаешь, но я предчувствую, что если мы теперь расстанемся, то больше нам уже не видеться.

Потом Торольв отправился на свой корабль и стал снаряжать его в путь. А когда Торольв был совсем готов, они переправили корабль к мысу Дигранес, и он стоял там до попутного ветра. Асгерд отправилась на корабль вместе с Торольвом. Перед отъездом Торольва из Борга Скаллагрим снял с наддверной балки секиру — подарок конунга — и вышел с ней из дому. Рукоятка секиры почернела от копоти, а сама она заржавела. Скаллагрим посмотрел на лезвие секиры, дал ее Торольву и сказал вису:

Как зазубрин много
На секире грозной!
Лжив подарок ржавый,
Что с ним делать в сече!
Возврати оружье
С черной рукоятью.
Этот дар владыки
Здесь совсем не нужен.
XXXIX

Раньше, когда Торольв еще не вернулся в Исландию, случилось, что однажды летом в Боргарфьорд пришел торговый корабль из Норвегии. В то время торговые корабли причаливали в самых различных местах — в реках, устьях ручьев или в протоках. Владельцем корабля был человек по имени Кетиль, которого прозвали Кетиль Соня. Он был норвежец и человек знатный и богатый. Его сына звали Гейр. Он был тогда уже взрослым и приехал вместе с отцом. Кетиль задумал поселиться в Исландии. Он приехал в конце лета. Скаллагрим знал, кто такой Кетиль, и предложил ему со спутниками остановиться на зиму в Борге. Кетиль принял его предложение и провел зиму у Скаллагрима.

Этой же зимой Гейр, сын Кетиля, посватался за Торунн, дочь Скаллагрима, и было решено отпраздновать свадьбу. Гейр женился на Торунн, а позже, весной, Скаллагрим дал Кетилю земли по реке Хвите выше земель Олейва. Владения Кетиля шли по реке Хвите от устья реки Флокадальсы (Река Долины Флоки) до устья реки Рейкьядальсы (Река Долины Дымов), а также занимали всю полосу между этими реками до ущелья Раудсгиль (Ущелье Рауда) и всю долину Флокадаль до склонов гор. Кетиль жил в Трандархольте (Роща Транда), а Гейр в Гейрсхлиде (Склон Гейра). У Гейра был еще один двор в долине Рейкьядаль, у верхних горячих источников. Его прозвали Гейр Богатый. Сыновьями его были Кетиль Дрема, Торгейр Соня и Тородд Соня из Хрисара (Заросли). Тородд был первым, кто жил в Хрисаре.
XL

Скаллагрим был большой охотник до состязаний в силе и игр. Он был не прочь и поговорить о них. Тогда любили игру в мяч. В те времена в округе было много силачей, но все же никто не мог сравниться со Скаллагримом, хотя он был уже довольно пожилым.

Сына Грани из Гранастадира звали Тордом. Он был молод, и от него многого ожидали в будущем. К нему был очень привязан Эгиль, сын Скаллагрима. Эгиль был силен в борьбе. Он был очень вспыльчив и горяч, и все наказывали своим сыновьям уступать ему в спорах.

Как-то в начале зимы была многолюдная игра в мяч на поле у реки Хвиты. Сюда собрались люди со всей округи. Поехали на игру и многие домочадцы Скаллагрима. Первым среди них считался Торд, сын Грани. Эгиль попросил Торда взять его с собой. Ему было тогда семь лет. Торд согласился и посадил Эгиля на лошадь, у себя за спиной.

Когда они приехали на место, там уже расставляли людей для игры. Собралось также много мальчишек, и они устроили себе игру отдельно. Когда они расставили играющих, Эгилю пришлось играть против мальчика по имени Грим, сына Хегга из Хеггстадира (Двор Хегга). Гриму было лет десять-одиннадцать, и он был силен по своему возрасту. Во время игры Эгиль оказался слабее его, а Грим к тому же старался, как только мог, показать, насколько он сильнее. Тогда Эгиль рассердился, поднял биту и пытался ударить Грима. Но Грим схватил его и с размаху швырнул на землю. Он крепко поколотил Эгиля и сказал, что задаст ему еще крепче, если тот не научится вести себя как следует.

Когда Эгиль встал на ноги, он вышел из игры, мальчики же кричали и насмехались над ним. Эгиль пошел к Торду, сыну Грани, и рассказал ему, что произошло. Торд сказал:

— Я пойду с тобой, и мы отомстим ему.

Торд дал ему топор, который держал в руках. Этим оружием в то время охотно пользовались. Они пошли туда, где играли мальчики. Грим тогда держал мяч, и вот он кинул его, а другие мальчики бросились за мячом. Эгиль подбежал к Гриму и всадил ему топор глубоко в голову. Затем Эгиль и Торд ушли к своим.

Люди с Болот бросились к оружию, так же как и противная сторона. Олейв Рукоятка прибежал со своими спутниками к людям из Борга. Их было гораздо больше, чем противников, и поэтому все разошлись. Отсюда и пошли раздоры между Олейвом и Хеггом. Позже они бились на лугу Лаксфит (Лососий Луг) у реки Гримсы. Там было убито семь человек, и Хегга ранили насмерть, а Квига, его брата, убили.

Когда Эгиль вернулся домой, Скаллагрим был им не очень доволен, а Бера сказала, что из Эгиля выйдет викинг и что, когда он подрастет, ему надо будет дать боевой корабль. Эгиль сказал вису:

Мать моя сказала:
Ты корабль получишь,
С викингами вместе
Уплывешь далеко.
К берегу направишь
Дорогой корабль свой,
Будешь смело в сечах
Наносить удары.

Когда Эгилю исполнилось двенадцать лет, он был таким рослым и сильным, что в играх мало кто мог победить его. В ту зиму, когда ему минуло двенадцать, он много участвовал в играх. Торду, сыну Грани, в то время было двадцать лет. Он был очень силен. В конце зимы часто случалось, что Эгиль и Торд играли вдвоем против Скаллагрима.

Однажды шла игра в мяч в Сандвике (Песчаная Бухта), южнее Борга. Эгиль с Тордом играли против Скаллагрима, и Скаллагрим устал, потому что им было легче играть, чем ему.

Вечером же, после захода солнца, дело пошло у Эгиля с Тордом хуже. Скаллагрим сделался таким сильным, что поднял Торда и так швырнул его оземь, что переломал у него все члены, и тот сразу же умер. После этого Скаллагрим схватил Эгиля.

Одну из служанок Скаллагрима звали Торгерд Брак. Она ходила за Эгилем, когда тот был ребенком. Она была рослая и сильная, как мужчина, и умела колдовать. Торгерд сказала:

— Озверел ты, Скаллагрим, на собственного сына бросаешься!

Тогда Скаллагрим отпустил Эгиля и бросился на нее. Она увернулась и убежала, а Скаллагрим — за ней. Так они выбежали на мыс Дигранес, и она прыгнула со скалы в пролив. Скаллагрим бросил ей вслед большой камень и попал ей между лопаток. После этого она больше не выплыла. Этот пролив теперь называют Бракарсунд (Пролив Брак).

А вечером, когда они вернулись в Борг, Эгиль был вне себя от гнева. Когда Скаллагрим и все люди сели за столы, Эгиль не занял своего места. Он вошел в дом и подошел к тому человеку, который был у Скаллагрима надзирателем над работами и казначеем и которого тот очень любил. Эгиль нанес ему смертельную рану, а затем пошел и сел на свое место. Скаллагрим не сказал на это ни слова, и все было спокойно, но отец с сыном больше не разговаривали, ни дружески, ни враждебно. Так прошла эта зима.

А на следующее лето приехал Торольв, о чем рассказывалось раньше. Он провел в Исландии зиму, а весной стал в Бракарсунде снаряжать свой корабль в путь. Когда он был готов, Эгиль пришел однажды к отцу и попросил его дать ему снаряжение на дорогу.

— Я хочу, — сказал он, — уехать из дома с Торольвом.

Скаллагрим спросил, говорил ли он о своем желании с братом. Эгиль ответил, что нет. Тогда Скаллагрим велел ему прежде всего сделать это. Но когда Эгиль заговорил об этом с Торольвом, тот сказал:

— Не жди, что я возьму тебя с собой. Если отец не может справиться с тобой в своем собственном доме, то как же я повезу тебя в чужие страны? Ведь там тебе не сойдет с рук то, что сходит здесь.

— Тогда может случиться, — сказал Эгиль, — что ни один из нас не уедет.

На следующую ночь поднялся бешеный ветер с юго-запада. И в ночной темноте во время прилива Эгиль поднялся на корабль и вышел за шатры к другому борту. Он разрубил канаты, укрепленные на внешнем борту корабля, потом быстро сошел по сходням, столкнул их и обрубил канаты, которые были укреплены на берегу. Корабль понесло вглубь фьорда. Как только Торольв и его люди заметили, что корабль уносит, они бросились в лодку, но ветер все крепчал, и им ничего не удалось сделать. Корабль понесло в бухту Андакиль и там выбросило на прибрежный песок. Эгиль же вернулся домой в Борг.

Когда Торольв и его спутники узнали, что все это дело рук Эгиля, большинство стало укорять его. Он ответил, что не замедлит причинить Торольву еще больше вреда и ущерба, если Торольв не захочет взять его с собой. Тогда люди стали мирить братьев, и в конце концов Торольв уступил Эгилю, и летом они вместе уехали.

Как только Торольв взошел на корабль, он взял секиру, которую Скаллагрим дал ему при отъезде, и бросил ее за борт в морскую глубь, так что ее больше никогда не видели.

Летом Торольв был в пути. Его путешествие по морю было благополучным, и они приехали в Хёрдаланд. Торольв сразу же направился на север — в Согн, а там за зиму случилось, что Брюньольв умер от болезни, а его сыновья разделили наследство.

Торд получил Аурланд, тот двор, где жил их отец. Он пошел па службу к конунгу и стал лендрманном. Дочь Торда звали Раннвейг, а ее сыновей — Торд и Хельги. Этот Торд был отцом Раннвейг, матери Ингирид, на которой женился конунг Олав. Сына Хельги звали Брюньольв, а детей Брюньольва — Серк из Согна и Свейн.
XLI

Бьёрну досталась другая усадьба Брюньольва, хорошая и богатая. Он не стал служить конунгу. Поэтому его прозвали Бьёрн Свободный. Он был человек богатый и влиятельный.

Приехав в Норвегию, Торольв отправился к Бьёрну и привез ему его дочь Асгерд. Тут была радостная встреча. Асгерд была очень красивая и разумная девушка, а к тому же большая искусница.

Затем Торольв поехал к конунгу Эйрику и при встрече передал ему привет от Скаллагрима и сказал, что тот с благодарностью принял подарок, посланный ему конунгом. Торольв поднес конунгу хороший парус для военного корабля, сказав, что это подарок от Скаллагрима. Конунг Эйрик был доволен подарком и предложил Торольву остаться у него на зиму. Торольв поблагодарил за предложение и сказал:

— Сначала я поеду к Ториру. У меня к нему важное дело.

После этого Торольв отправился к Ториру, как он и сказал, и встретил там самый радушный прием. Торир предложил ему остаться у него, и Торольв ответил, что принимает предложение. Он добавил:

— Со мной приехал человек, который должен жить там же, где и я. Это мой брат, который раньше никогда не уезжал из дому, так что мне надо позаботиться о нем.

Торир ответил, что если Торольв хочет, он может оставить при себе еще и других людей.

— Я думаю, — сказал Торир, — что твой брат будет украшением нашей дружины, если он хоть немного похож на тебя.

После этого Торольв отправился к своему кораблю и велел вытащить его на берег и огородить на зиму. Сам он с Эгилем отправился к херсиру Ториру. У Торира был сын по имени Аринбьёрн. Он был немного старше Эгиля. Аринбьёрн рано стал рослым, крепким и во всем искусным. Эгиль подружился с Аринбьёрном и постоянно сопровождал его.

А между братьями дружбы не было.
XLII

Торольв, сын Скаллагрима, спросил Торира, что бы он сказал, если бы Торольв посватался за его племянницу Асгерд. Торир ответил одобрительно и сказал, что поддержит Торольва в его сватовстве. После этого Торольв поехал в Согн и взял с собой провожатых. Он прибыл к Бьёрну и встретил там радушный прием. Бьёрн предложил ему оставаться у него, сколько Торольв пожелает.

Вскоре Торольв сказал Бьёрну о своем деле. Он просил в жены Асгерд, дочь Бьёрна. Бьёрн принял сватовство благожелательно, и с ним легко было договориться. Они решили устроить помолвку и условились о дне свадьбы. Свадебный пир должен был быть осенью у Бьёрна.

После этого Торольв вернулся к Ториру и рассказал ему, как прошла поездка. Торир был доволен, что Торольв женится на Асгерд.

Когда настало время ехать на свадебный пир, Торольв стал приглашать с собой гостей. Первыми он пригласил Торира и Аринбьёрна, а потом их домочадцев и влиятельных бондов. Собралось в путь много знатных людей. Но когда в назначенный день Торольв должен был выехать из дому и пришли дружки жениха, Эгиль заболел и не смог поехать со всеми.

У Торольва был большой, хорошо оснащенный боевой корабль, и они двинулись в путь.
XLIII

Жил человек по имени Альвир. Он был домочадцем Торира и управлял его хозяйством. Альвир был также его казначеем и собирал долги. Он был человек пожилой, но еще очень бодрый. Вышло так, что Альвир собрался ехать за долгами, которые не были уплачены весной. Он велел снарядить гребную лодку и взял с собой двенадцать домочадцев Торира. В это время Эгиль уже начал поправляться и встал с постели. Ему было скучно оставаться дома, когда все уехали, и он сказал Альвиру, что хотел бы поехать с ним. Альвир решил, что хороший спутник не будет лишним, потому что места в лодке было достаточно. И вот Эгиль поехал с Альвиром, взяв с собой свое оружие — меч, копье и щит. Они отплыли, как только были готовы.

В дороге их застигла буря, затянувшаяся надолго. Сильный ветер мешал им, но они налегли на весла и продолжали свой путь. Лодка была полна воды. Вечером они подошли к острову Атлей и там причалили к берегу. На этом острове неподалеку был большой двор, принадлежавший конунгу Эйрику. Им управлял человек по имени Бард. Его звали Бард с Атлея. Он хорошо исполнял свою должность и был очень трудолюбив. Бард происходил из незнатного рода, но пользовался расположением конунга Эйрика и его жены Гуннхильд.

Альвир с товарищами вытащили лодку на берег, а потом пошли к двору. Придя к Барду, они рассказали ему о своей поездке и попросились на ночлег. Бард видел, что они сильно вымокли, и проводил их к одному дому, стоявшему в стороне. Он велел развести для них большой огонь, и они смогли высушить свою одежду. А когда они ее снова надели, Бард вошел к ним и сказал:

— Теперь мы поскорее дадим вам поесть. Я знаю, что вас клонит ко сну. Вы ведь крепко потрудились в бурю и сильно устали.

Альвиру слова Барда очень понравились. Тут принесли столы, подали горячую пищу, хлеб и масло и поставили большие деревянные миски с кислым молоком. Бард сказал:

— Очень жаль, что нет браги, и я не могу угостить вас так, как хотел бы. Угощайтесь тем, что есть.

Альвиру и его спутникам очень хотелось пить, и они пили кислое молоко. Потом Бард велел принести сыворотки, и они стали ее пить.

— Я охотно угостил бы вас лучшим напитком, — сказал Бард, — если бы он у меня был.

Соломы там хватало, и Бард предложил им лечь спать.
XLIV

В тот самый вечер на остров Атлей прибыли конунг Эйрик с Гуннхильд. Бард приготовил для них пир. Там должно было быть жертвоприношение дисам и шел пир горой. Конунг спросил:

— Где же Бард? Я не вижу его.

Один человек ответил ему:

— Бард вышел, чтобы позаботиться о своих гостях.

— Что же это за гости, — говорит конунг, — если Бард предпочитает быть с ними, чем здесь, при нас?

Тот же самый человек отвечает конунгу, что приехали домочадцы херсира Торира. Тогда конунг говорит:

— Пойди за ними поскорей и позови их сюда.

Тот так и сделал, сказав, что конунг хочет их видеть. А когда они пришли, конунг встретил Альвира приветливо и предложил ему почетное место, а спутникам его места подальше. Они все сели. Эгиль сидел рядом с Альвиром. Им принесли браги. Все много раз пили, поминая умерших, и каждый раз нужно было осушать рог до дна. К концу вечера многие спутники Альвира уже не держались на ногах. Некоторых рвало в доме, а некоторые выбирались за дверь. Но Бард продолжал подносить им.

Тогда Эгиль взял рог, который Бард поднес Альвиру, и выпил его. Бард сказал, что, наверно, у Эгиля сильная жажда, и поднес ему тотчас же полный рог. Эгиль принял рог и сказал вису:

Ты сказал мне, воин:
«Браги нету в доме»,
Что ж тогда вы дисам
В жертву приносили?!
Бард, тебя за это
Назову лукавым.
Но проделку злую
Скрыл ты неумело.

Тогда Бард сказал, чтобы Эгиль пил и бросил свои насмешки.

Эгиль осушал всякий рог, который ему подавали. Он выпивал также и то, что подавали Альвиру.

Тогда Бард пошел к жене конунга и сказал ей, что там сидит человек, который их позорит сколько бы он ни пил, он все говорит, что не напился. Гуннхильд и Бард смешали тогда яд с брагой и внесли этот напиток. Бард осенил его знамением Тора и дал служанке, разносившей брагу. Она поднесла рог Эгилю и предложила ему выпить.

Но Эгиль взял нож и воткнул себе в ладонь. Потом он принял рог, вырезал на нем руны и окрасил их своей кровью. Он сказал:

Руны на роге режу,
Кровь их моя окрасит.
Рунами каждое слово
Врезано будет крепко.
Брагу девы веселой
Выпью, коль захочу я,
Только на пользу ль будет
Брага, что Бард мне налил?

Рог разлетелся на куски, а напиток пролился на солому. Альвир уже совсем опьянел, и тогда Эгиль встал и повел его к дверям, а руку держал на мече. Возле двери к ним подошел Бард и предложил Альвиру выпить на прощанье. Эгиль взял рог вместо Альвира, выпил его и сказал вису:

Альвир от браги бледен,
Дай мне рог — я выпью, —
Ливнем она из рога
Сквозь усы прольется.
Ты беды не чуешь,
Ливень мечей зовущий!
Слушай вису скальда —
Одина ливень шумный.

Затем Эгиль бросил рог, схватил меч и обнажил его. В сенях было темно. Он пронзил Барда мечом, так что конец меча торчал из спины. Бард упал замертво, и из раны хлынула кровь. Упал и Альвир, и его стало рвать.

Эгиль же выскочил из дома. Снаружи было совершенно темно — луны не было. Эгиль бросился бежать.

А в доме люди увидели, что Бард и Альвир упали и остались лежать. Конунг подошел к ним и велел поднести свет. Тогда все увидели, что произошло: Альвир лежал без памяти, а Бард был убит, и весь пол был залит его кровью. Тогда конунг спросил, где тот высокий человек, который пил в этот вечер больше всех. Люди сказали, что он вышел.

— Разыщите его, — говорит конунг, — и приведите ко мне.

Начали разыскивать Эгиля по всей усадьбе, но его нигде не было. Тогда люди конунга пошли в дом, где расположились люди Альвира, и спросили, не приходил ли туда Эгиль. Там лежали многие из них. Они ответили, что он прибежал, взял свое оружие и вышел. Об этом сказали конунгу, и тот велел поскорее занять все лодки, которые были на острове.

— Завтра, как только рассветет, — сказал он, — мы обыщем весь остров и убьем этого человека.
XLV

Эгиль шел в ночной темноте, пробираясь туда, где стояли суда. Но где он ни выходил на берег, везде были люди. Он бродил всю ночь и не достал лодки. На рассвете он оказался на каком-то мысу и увидел перед собой другой остров, отделенный очень широким проливом от этого мыса.

Тогда Эгиль снял шлем и меч и отломил наконечник копья от древка. Древко он бросил в море, а оружие завернул в плащ, сделал узел и привязал его себе за спину. Потом он бросился в воду и плыл, пока не добрался до острова. Этот остров называется Саудей. Он невелик и весь порос кустарником. Здесь пасся скот — коровы и овцы — с острова Атлей. Выйдя на берег, Эгиль выжал свою одежду. Было уже светло, и солнце взошло.

На рассвете конунг Эйрик велел обыскать остров Атлей. Дело шло медленно, потому что остров был велик. Эгиля на нем не нашли. Сели тогда на лодки и отправились разыскивать его на других островах. Под вечер двенадцать человек причалили к острову Саудей, чтобы поискать там Эгиля. А ведь вблизи было много других островов.

Эгиль увидел лодку, когда та подходила к острову. Девять человек сошли на берег и разделились для поисков. А Эгиль спрятался в кустах еще до того, как лодка причалила к берегу. Те, которые высадились на остров, отправились на поиски по трое, а три человека остались охранять лодку.

И вот, когда холм заслонил лодку от разыскивавших Эгиля, он встал и подошел к лодке. Те, которые охраняли лодку, заметили его только тогда, когда он подошел к ним совсем близко. Одного из них Эгиль поразил мечом насмерть, второй бросился бежать и стал карабкаться по склону, но Эгиль взмахнул мечом и отсек ему ногу. Третий же взобрался на лодку и стал багром отталкиваться от берега. Тогда Эгиль за канат притянул лодку к себе и вскочил в нее. После короткой схватки Эгиль убил человека конунга и сбросил его за борт. Он взялся за весла и поплыл прочь от острова. Он греб всю ночь и следующий день, не останавливаясь, пока не приехал к херсиру Ториру.

Альвира и его спутников конунг отпустил с миром. А те люди, которые остались на острове Саудей, провели там много ночей, и убивали скот себе на пищу, и разводили костры. Они подбрасывали в огонь сучья и разжигали такое большое пламя, чтобы его можно было заметить у них дома. Когда их костер увидели на острове Атлей, за ними приехали. Конунга в это время уже не было на острове. Он отправился на другой пир.

Альвир и его спутники приехали домой раньше Эгиля. Торир с Торольвом тогда только что вернулись домой со свадьбы. Альвир рассказал обо всех событиях — об убийстве Барда и о том, как это все произошло. Но он не знал, что случилось с Эгилем. Торольв был очень опечален, и также Аринбьёрн. Они думали, что Эгиль уже не вернется.

А на следующее утро Эгиль приехал. Когда Торольв узнал об этом, он встал со своего места, подошел к Эгилю и спросил его, как он спасся и что с ним случилось. Тогда Эгиль сказал вису:

С конунгом норвежским
Мне пришлось расстаться.
Не хвалясь, скажу я,
Что едва ли Эйрик
Трех, ему служивших,
Вновь увидеть сможет.
Не вернутся трое
Из чертогов смерти.

Аринбьёрну подвиги Эгиля пришлись по душе. Он сказал, что его отец должен помирить Эгиля с конунгом. Торир тогда отвечает:

— Люди, правда, скажут, что Барда стоило убить. Все же Эгиль, как и его родичи, слишком мало остерегается гнева конунга. А большинству людей от его гнева приходится нелегко. Но на этот раз я попытаюсь добиться для Эгиля мировой.

И Торир отправился к конунгу, Аринбьёрн же остался дома и сказал, что пусть их всех постигнет одна судьба.

Приехав к конунгу, Торир просил его взять виру и согласиться на мировую с Эгилем. Торир предлагал, что он сам будет поручителем за Эгиля и чтобы конунг был судьей в этом деле. Конунг Эйрик был в сильном гневе, и добиться чего-либо от него было трудно. Он сказал, что оправдываются слова его отца, который предупреждал, что нельзя доверять этому роду. Затем конунг сказал Ториру:

— Пусть Эгиль не живет больше в моем государстве, если я даже пойду на мировую с ним. Только ради тебя, Торир, я возьму виру за убитых Эгилем.

Конунг назначил виру. Торир все выплатил и поехал домой.
XLVI

Торольв и Эгиль жили у Торира в большом почете. А весной братья снарядили большой боевой корабль, набрали на него людей и отправились воевать в восточные земли. Они много раз вступали в бой и добыли себе большое богатство.

Приехали они в Курляндию, пристали к берегу и договорились с жителями полмесяца сохранять мир и торговать. Когда этот срок истек, они стали совершать набеги, высаживаясь в разных местах.

Однажды они высадились в широком устье реки. Там был большой лес. Они сошли на берег и, разделившись на отряды по двенадцать человек, углубились в лес. Скоро показалось селение. Здесь они начали грабить и убивать, а жители убегали, не сопротивляясь. К концу дня Торольв велел протрубить отход. Те, кто был в лесу, повернули назад к кораблю с того места, где они находились. Только на берегу можно было пересчитать людей, но когда Торольв вышел на берег, Эгиля там не было. Уже стемнело, и они решили, что искать его невозможно.

Эгиль и с ним его двенадцать человек прошли в лес и увидели широкие поля, а на них строения. Неподалеку стоял двор, и они направились к нему. Придя на двор, они стали врываться в постройки13, но не видели там ни одного человека. Они забирали все добро, которое могли унести с собой. Там было много построек, и они задержались надолго. Когда же они оставили двор, их отделила от леса большая толпа, которая приготовилась напасть на них.

От двора к лесу шла высокая изгородь. Эгиль велел своим спутникам следовать за ним вдоль изгороди так, чтобы на них нельзя было напасть со всех сторон. Эгиль шел первым, а за ним остальные, так близко один за другим, что между ними нельзя было пройти. Толпа куров ожесточенно нападала на них, больше всего пуская в ход копья и стрелы, но за мечи не брались.

Двигаясь вдоль изгороди, Эгиль и его люди сначала не видели, что с другой стороны у них тоже шла изгородь, и она отрезала им путь наискось. В тупике куры стали теснить их, а некоторые направляли в них копья и мечи из-за изгороди, другие же набрасывали одежду им на оружие. Они были ранены, а потом их взяли в плен, связали и привели на двор.

Хозяин этого двора был человек могущественный и богатый. У него был взрослый сын. Они стали обсуждать, что делать с Эгилем и другими. Хозяин двора сказал, что его совет — убить их, одного за другим. Но сын его сказал, что уже ночь, и в темноте нельзя будет позабавиться, мучая пленников. Он предложил подождать до утра. Тогда их втолкнули в одну из построек и крепко связали. Эгиля привязали к столбу за руки и за ноги. После этого дверь крепко заперли, а сами пошли к себе и ели, пили и веселились.

Эгиль налегал на столб и дергал его до тех пор, пока не вырвал из пола. Столб упал, и тогда Эгиль освободился от него. Потом он зубами развязал себе руки, а когда руки были свободны, он снял путы и с ног. После этого он освободил своих товарищей.

Когда же они все были развязаны, они стали осматриваться и искать выхода. Стены были сложены из толстых бревен, а в одном конце была дощатая перегородка. Они с разбега нажали на эту перегородку, сломали ее и вошли в другое помещение. Здесь также кругом были бревенчатые стены. Вдруг они услышали внизу, у себя под ногами, человеческую речь.

Они оглядели все вокруг, нашли в полу дверь и открыли ее.

Там внизу была глубокая яма. Оттуда и слышалась речь. Эгиль спросил, что там за люди. Тот, кто ответил ему, назвался Аки. Эгиль спросил, не хочет ли он выбраться из ямы. Аки сказал, что они охотно сделали бы это. Тогда Эгиль с товарищами опустили в яму веревку, которой они были связаны, и вытащили наверх трех человек. Аки сказал, что это его два сына, что они датчане и что их взяли в плен прошлым летом.

— Зимой со мной хорошо обращались, — сказал он, — я управлял хозяйством у здешнего бонда, но сыновей моих сделали рабами, и они тяжело переносили это. Весной мы бежали, а потом нас нашли и посадили в эту яму.

— Ты, должно быть, знаешь, как устроен дом, — говорит Эгиль, — как нам выбраться отсюда?

Аки сказал, что в доме есть еще одна перегородка.

— Сломайте ее, и тогда вы попадете в ригу, а оттуда можно легко выйти.

Эгиль с товарищами так и сделали. Они сломали перегородку и вышли в ригу, а оттуда наружу. Была безлунная ночь. Спутники Эгиля говорили, что нужно спешить в лес. Эгиль сказал Аки:

— Ты ведь знаешь здешнее жилье, покажи, где бы нам раздобыть что-нибудь из добра.

Аки говорит тогда:

— Здесь немало добра. Вот большой чердак, где спит хозяин. Там полно оружия.

Эгиль велел отправиться на чердак, а когда они поднялись по лестнице наверх, они увидели, что дверь открыта, внутри горит свет и слуги стелят постели. Эгиль оставил нескольких человек снаружи следить, чтобы никто не вышел. Сам он ворвался внутрь и схватил оружие, которого там было вдоволь. Они убили всех людей на чердаке. Все они взяли себе оружие.

Аки подошел к тому месту, где в половицах была дверь, открыл ее и сказал, что они должны спуститься вниз, в клеть. Они взяли светильник и пошли туда. Там хранились сокровища бонда — драгоценные вещи и много серебра. Люди нагрузились и понесли, что взяли. Эгиль взял большой кувшин для браги и потом нес его под мышкой.

Они двинулись к лесу, а когда они пришли в лес, Эгиль остановился и сказал:

— Мы поступили не так, как надо. Воины так не поступают: мы украли добро бонда. Не должно быть на нас такого позора. Вернемся обратно, и пусть они знают, что произошло.

Все возражали Эгилю и говорили, что надо спешить на корабль.

Тогда Эгиль поставил кувшин на землю и бегом пустился обратно. А когда он пришел на двор бонда, он увидел, что слуги выходили из главного дома и переносили оттуда в другой дом подносы с едой. В очаге горел большой огонь, а над ним висели котлы. Эгиль вошел в главный дом. Огонь был разведен так, как было принято в этой стране: был зажжен один конец бревна, и от него постепенно сгорало все бревно. Эгиль схватил это бревно, понес его к тому дому, где сидели люди за едой, и стал совать горящий конец бревна под стреху, крытую берестой. Береста быстро загорелась, но люди, которые сидели внутри и пили, ничего не замечали до тех пор, пока пламя не охватило всю крышу и не проникло внутрь. Тогда они бросились к дверям, но выйти оттуда было не так-то просто: выход загораживали бревна, и, кроме того, там стоял Эгиль. Он убивал и тех, кто показывался в дверях, и тех, кто успевал выбежать. Но очень скоро горящая крыша рухнула. Там погибли все, кто был в доме.

Эгиль же вернулся к своим спутникам. Они пошли все вместе на корабль. Эгиль сказал, что кувшин, который он нес, он хочет оставить себе как добычу предводителя. А кувшин-то был полон серебра.

Торольв и все другие очень обрадовались, когда Эгиль вернулся. Как только рассвело, они отчалили.

Аки с сыновьями остались в отряде Эгиля.

В конце лета они поплыли в Данию, нападали на торговые корабли и грабили везде, где удавалось.
XLVII

В то время Данией стал править Харальд, сын Горма14. Отец его, Горм, уже умер. Страна была опустошена набегами: вокруг Дании плавало много викингов,

Аки знал все в Дании, и на море и на суше. Эгиль часто расспрашивал его, где бы они могли добыть побольше добра. Когда они достигли Эйрасунда, Аки сказал, что в тех местах, подальше от берега, есть большой торговый город, который называется Лунд. Аки говорил, что там можно ожидать богатой добычи, но горожане, видно, окажут сопротивление. Об этом рассказали всем людям на корабле, чтобы они решили, нападать на Лунд или нет. Голоса разделились: одни были за нападение, другие — против. Тогда решили поступить так, как скажут предводители. Торольв был за нападение. Спросили также Эгиля, и он в ответ сказал вису:

Пусть мечи сверкают!
Мы порою летней
Подвигов немало
Совершим, о воины!
В Лунд мы путь направим.
Песнь мечей суровая
Будет раздаваться
На заре вечерней.

Тогда все снарядились для битвы и направились к Лунду. А жители узнали, что идет враг, и вышли против него. Вокруг города были деревянные укрепления. В них засели защитники. Начался бой. Эгиль первым прорвался за укрепления. После этого горожане бежали. Там было много убитых. Викинги разграбили город и сожгли его, а потом отправились обратно к своим кораблям.
XLVIII

Торольв и его спутники плыли вдоль побережья Халланда на север. Когда погода испортилась, они зашли в одну бухту. Здесь они не стали грабить. Немного поодаль от берега жил ярл по имени Арнфид, и когда он узнал, что в стране появились викинги, он послал к ним своих людей узнать, чего хотят эти викинги: мира или войны.

Послы Арнфида прибыли к Торольву, и он им сказал, что не собирается воевать. Он говорил, что ему и его людям ни к чему делать здесь набеги и опустошать страну, потому что места здесь небогатые. Послы вернулись к ярлу и передали ему ответ Торольва. А когда ярл узнал, что ему не надо из-за этих викингов созывать рать, он сел на коня и один поскакал к ним. Они встретились и разговорились. Ярл пригласил к себе на пир Торольва и всех тех, кого тот хотел бы взять с собой. Торольв обещал приехать.

В назначенный день ярл прислал за ними верховых лошадей. Они собрались в путь — Торольв и Эгиль — и взяли с собой три десятка человек. Ярл принял их хорошо. Их провели в дом и тотчас же поднесли им браги. Они просидели там до вечера. А перед тем как должны были поставить столы с едой, ярл предложил бросить жребий, кому с кем сидеть. Должны были сидеть попарно мужчина с женщиной, насколько женщин хватило бы, а остальные должны были сидеть сами по себе. Все положили жребий в полу плаща. И ярл вынимал их.

У ярла была дочь — красивая девушка лет двадцати. Эгилю выпал жребий сидеть рядом с ней. Дочь ярла забавлялась, расхаживая между столами. Эгиль пошел и сел на то место, где она сидела днем. А когда люди стали рассаживаться, дочь ярла подошла к своему месту и сказала:

Ты напраcно, юноша,
Выбрал это место.
Редко волчьей стае
Ты давал добычу.
Не видал, как ворон
Каркает над кровью,
Как мечи с мечами
В сечах ищут встречи.

Эгиль усадил ее рядом с собой и сказал:

Я с мечом кровавым
И копьем звенящим
Странствовал немало,
Ворон мчался следом.
Грозен натиск викингов.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
Яростно я дрался.

Они пили весь вечер вдвоем и веселились. Пир удался на славу и продолжался также весь следующий день. Потом викинги поехали к своим кораблям. Они расстались с ярлом друзьями и обменялись с ним подарками.

Торольв и его люди поплыли к островам Бреннейяр. Там в то время собиралось множество викингов, потому что мимо островов часто проходили торговые корабли. Аки поехал вместе со своими сыновьями домой. Он был очень богатый человек, и у него было много дворов в Ютландии. Эгиль и Аки расстались большими друзьями.

А осенью Торольв поплыл на север, в Норвегию, и, приехав в Фирдир, отправился к херсиру Ториру. Торир принял их хорошо, а Аринбьёрн, его сын, еще лучше. Он предложил Эгилю остаться у них на зиму. Эгиль согласился и поблагодарил Аринбьёрна. Но когда Торир узнал о предложении Аринбьёрна, он сказал, что его сын чересчур поспешил.

— Я не знаю, — сказал Торир, — как на это посмотрит конунг Эйрик. Ведь после убийства Барда он говорил, что не желает, чтобы Эгиль оставался у нас в стране.

— Ты, отец, — отвечает Аринбьёрн, — можешь, конечно, сделать так, чтобы конунг не гневался на то, что Эгиль останется у нас. Ты предложи своему зятю Торольву погостить у тебя, а мы с Эгилем тоже проведем эту зиму вместе.

По этим речам Торир понял, что Аринбьёрн все равно сделает по-своему. Тогда отец с сыном предложили Торольву провести у них зиму, и Торольв согласился. Зимой они жили у Торира — всего двенадцать человек.

Жили два брата. Их звали Торвальд Дерзкий и Торфид Суровый. Они были близкие родичи Бьёрна Свободного и воспитывались вместе с ним. Торвальд и Торфид были мужи рослые и сильные, смелые и честолюбивые. Братья сопровождали Бьёрна в викингских походах, а когда Бьёрн сменил походы на мирную жизнь, они поехали к Торольву и вместе с ним ходили в викингские походы. Их место в бою было на носу его корабля. А когда Эгиль добыл себе корабль, Торфид стал плавать с ним, и его место было теперь на носу корабля Эгиля. Братья постоянно сопровождали Торольва, и он ценил их больше всех своих людей.

Этой зимой братья тоже были у Торольва и сидели рядом с ним и Эгилем. Торольв сидел на почетном сиденье и пил вместе с Ториром, а Эгиль сидел напротив Аринбьёрна и пил вместе с ним. При всех поминаньях15 они вставали с места и шли навстречу друг другу.

Осенью херсир Торир поехал к конунгу Эйрику. Конунг принял его очень приветливо. А когда они разговорились, Торир стал просить конунга не сердиться на него, если Эгиль проведет зиму в его доме. Конунг отвечал ему, что Торир может добиться от него всего, чего он пожелает. Конунг добавил:

— Никому другому не сошло бы так легко, если бы он принял в своем доме Эгиля.

Но Гуннхильд слышала их разговор и сказала:

— Я думаю, Эйрик, что ты слишком легко поддался уговорам, как это с тобой не раз бывало и раньше. Ты уже не помнишь зла, которое тебе причинили. Ты до тех пор будешь щадить сыновей Скаллагрима, пока они не убьют еще каких-нибудь твоих близких родичей. Но хоть ты и считаешь, что убийство Барда — это пустяки, я на это смотрю иначе.

Конунг говорит:

— Ты, Гуннхильд, больше всех подбиваешь меня быть жестоким. А ведь раньше вы с Торольвом были большими друзьями. Но я не возьму обратно своего слова, которое я дал Ториру.

— Торольв был хорош, — говорит Гуннхильд, — пока его не испортил Эгиль. А теперь я не вижу между ними никакой разницы.

Торир поехал домой, когда он собрался, и передал братьям слова конунга и его жены.
XLIX

Братьев Гуннхильд звали Эйвинд Хвастун и Альв. Отцом их всех был Ацур Тоти. Братья были мужи рослые, очень сильные и смелые. Конунг Эйрик и Гуннхильд были к ним очень расположены, но народ их не любил. Тогда они были очень молоды, но уже в цвете сил.

Весной стало известно, что летом в Гауларе будет большое жертвоприношение. Там было прославленное капище. Туда отправилось множество народу и из Фирдира, и из Фьялира, и из Согна — большей частью знатные люди. Конунг Эйрик также поехал в Гаулар. Тогда Гуннхильд сказала своим братьям:

— Я хочу, чтобы вы постарались среди этого множества народу убить одного из сыновей Скаллагрима, а еще лучше — их обоих.

Братья обещали, что постараются.

Херсир Торир собирался в путь. Он позвал Аринбьёрна и сказал ему:

— Я еду на жертвоприношение, но я не хочу, чтобы Эгиль ехал с нами. Я знаю, какие речи ведет Гуннхильд, знаю неуступчивый нрав Эгиля, а также могущество конунга. Не легко будет уследить за ними всеми. А Эгиля не удержать дома, если ты не останешься с ним. Торольв же поедет со мной, и вместе с ним их спутники. Пусть Торольв принесет жертву и за себя, и за своего брата.

После этого Аринбьёрн сказал Эгилю, что он останется дома.

— Мы оба останемся здесь, — сказал он.

Эгиль ответил:

— Пусть будет так.

А Торир и другие поехали на жертвоприношение. Собралось в Гауларе великое множество народу, и там много пили. Торольв повсюду сопровождал Торира, и они не расставались ни днем, ни ночью. И вот Эйвинд сказал Гуннхильд, что ему никак не добраться до Торольва. Тогда она велела убить кого-нибудь из его людей.

— Это будет все же лучше, чем ничего, — сказала Гуннхильд. Однажды вечером конунг ушел спать, так же как Торир и Торольв. А Торфид и Торвальд еще оставались с другими. Тогда Эйвинд и Альв пришли и сели с ними вместе, и все очень веселились. Сначала пили, посылая рог вкруговую. Потом стали пить рог по двое, пополам. Эйвинд пил вместе с Торвальдом, а Альв с Торфидом. Позже начали пить нечестно, и тут пошли хвастливые речи и перебранки. Тогда Эйвинд вдруг встал, обнажил меч и нанес Торвальду смертельную рану. Но ни у кого из них не было при себе оружия, потому что здесь было священное место. Люди стали между наиболее разъяренными и разделили их. В тот вечер больше ничего не произошло.

Эйвинд убил человека в священном месте и стал вне закона. Он должен был немедля уехать. Конунг предлагал за убитого виру, но Торольв и Торфид сказали, что они никогда не брали виры и не хотят ее брать. На том они и расстались. Торир и его спутники поехали домой.

Конунг и Гуннхильд послали Эйвинда на юг, в Данию, к конунгу Харальду, сыну Горма, потому что Эйвинд не мог оставаться в Норвегии. Конунг Харальд хорошо принял его и его спутников. Эйвинд приехал в Данию на большом боевом корабле. Позже конунг поставил Эйвинда защищать страну от викингов. Эйвинд был отличный воин.

Когда после этой зимы наступила весна, Торольв и Эгиль опять собрались в викингский поход. Снарядившись, они снова поплыли в восточные земли. Но возле Вика они повернули на юг и поплыли вдоль Ютландии. Здесь они стали опустошать побережье. Потом они направились к стране фризов и летом долго оставались там, а затем опять повернули к Дании. И вот, когда они достигли границы, где встречается Дания и страна фризов, и пристали здесь к берегу, однажды вечером, когда люди уже ложились на своих кораблях спать, на корабль Эгиля пришли два человека и сказали, что у них есть дело к Эгилю. Их провели к нему, и тогда они сказали:

— Нас прислал Аки Богатый. Мы должны сообщить тебе, что Эйвинд Хвастун плавает у западного побережья Ютландии и подстерегает вас, ожидая, когда вы поплывете на север. Он собрал большое войско, и против всех его сил вам будет не устоять. Сам же Эйвинд с двумя быстроходными кораблями сейчас находится неподалеку отсюда.

Когда Эгиль услышал это, он велел сразу же убрать шатры и бесшумно выйти в море. Они так и сделали. На рассвете они подошли к кораблям Эйвинда, стоявшим на якоре, и тотчас же напали на них, пустив в ход оружие и камни. Многих из людей Эйвинда они убили, а сам Эйвинд бросился за борт и вплавь добрался до берега, как и те его люди, которым удалось спастись. Эгиль взял корабли Эйвинда со всем грузом и все оружие. Днем они вернулись обратно к своим и встретили Торольва. Тогда Торольв спрашивает, где Эгиль был и где он добыл корабли, которые идут с ним. Эгиль отвечает, что корабли эти раньше принадлежали Эйвинду Хвастуну и что они забрали их в бою. Потом Эгиль сказал вису:

У земли Ютландской
В сечу мы вступили.
Данов земли защитник,
Викинг бился храбро.
Но недолго с Эйвиндом
Эта битва длилась:
В волны прыгнул воин,
Бросив коня морского.

Торольв на это говорит:

— Вы, кажется, сделали так, что нам нельзя этой осенью ехать в Норвегию.

Эгиль ответил, что тогда неплохо бы поехать в какое-нибудь другое место.
L

Эльврад Могучий правил Англией. Он первым из своего рода стал единовластным конунгом в своей стране. Это было еще в дни Харальда Прекрасноволосого, норвежского конунга. После Эльврада конунгом в Англии был его сын Ятвард, отец Адальстейна Победителя, воспитателя Хакона Доброго. А в это время страной стал править после смерти своего отца Адальстейн. У него было несколько братьев, сыновей Ятварда.

Когда же Адальстейн стал конунгом, против него поднялись те вожди, которых его отец и дед лишили власти. Им казалось, что сейчас, когда государством правит молодой конунг, самое подходящее время выступить со своими требованиями. Это были бритты, скотты и иры. И тогда конунг Адальстейн стал собирать войско и брал к себе на службу всех, кто хотел добыть так богатство, будь то иноземцы или жители Англии.

Торольв и его брат Эгиль плыли на юг вдоль страны саксов и фламандцев. И вот они услышали, что английскому конунгу нужны ратные люди и что на службе у него можно добыть много добра. Тогда они решили направиться со своими людьми в Англию. Осенью они поплыли туда и явились к конунгу Адальстейну. Он принял их хорошо и, как видно, ожидал большой помощи от их дружины. Вскоре он предложил им пойти к нему на службу и стать защитниками его страны. Братья согласились служить Адальстейну.

Англия была крещена задолго до того, как все это произошло. Конунг Адальстейн был христианин, и его называли Адальстейн Благочестивый. Конунг предложил Торольву с братом принять неполное крещение. Это был распространенный обычай у торговых людей и у тех, кто нанимался к христианам, потому что принявшие неполное крещение могли общаться и с христианами, и с язычниками, а веру они себе выбирали ту, какая им больше нравится. Торольв и Эгиль сделали так, как просил конунг, и оба приняли неполное крещение. У них тогда было под началом три сотни воинов, получивших плату от конунга.
LI

Конунга скоттов звали Олав Красный. Он был сыном скотта, а по матери — датчанин и происходил из рода Рагнара Кожаные Штаны. Это был могущественный вождь. Шотландией называют страну, втрое меньшую Англии. Одна пятая часть Англии называется Нортумбрией. Она лежит на самом севере, рядом с Шотландией, с восточной стороны. Раньше в Нортумбрии правили датские конунги. Главный город там Йорк. Нортумбрия принадлежала Адальстейну, и он посадил там двух ярлов. Одного звали Альвгейр, а другого Годрек. Они должны были защищать страну от нападений скоттов или же датчан и норвежцев, которые сильно опустошали ее и считали, что у них есть права на Нортумбрию, потому что все, кто там имел вес и влияние, были датчанами со стороны отца или матери, а многие с обеих сторон.

Уэльсом в это время правили два брата — Хринг и Адильс. Они были обязаны платить конунгу Адальстейну дань и, кроме того, должны были со своими людьми стоять в его войске в самых первых рядах, перед знаменем конунга. Оба брата были отличные воины и уже не очень молоды. Эльврад Могучий лишил всех конунгов, плативших ему дань, их звания и власти. Всех тех, кого раньше называли конунгами или сыновьями конунгов, стали называть ярлами. Было так и во времена Эльврада, и при Ятварде, его сыне. Адальстейн же пришел к власти совсем молодым, и его меньше боялись. Тогда стали изменниками многие из тех, кто раньше был услужлив16.
LII

Олав, конунг скоттов, собрал большое войско и повел его на юг, в Англию. Он пришел в Нортумбрию и стал разорять страну. А когда об этом узнали ярлы, правившие там, они собрали рать и вышли против конунга Олава. Оба войска встретились, и была большая битва. Она закончилась победой конунга Олава. Ярл Годрек был убит, Альвгейр же бежал, и с ним большая часть их войска — все те, кто уцелел в бою. После этого Альвгейр не мог больше оказывать сопротивление, и конунг Олав подчинил себе всю Нортумбрию. Альвгейр поехал к конунгу Адальстейну и рассказал ему о своей беде.

Как только конунг Адальстейн услыхал, что в его страну вторглось такое большое войско, он разослал людей созывать рать. Он послал весть своим ярлам и другим знатным и могущественным мужам. Сам он двинулся против скоттов с тем войском, которое у него было.

Когда стало известно, что Олав, конунг скоттов, одержал в Нортумбрии победу и подчинил себе немалую часть Англии и что войско его гораздо больше войска Адальстейна, к нему устремились многие знатные люди. Узнали об этом Хринг и Адильс и, собрав большое войско, тоже примкнули к конунгу Олаву. У всех у них вместе была огромная ратная сила.

Узнав об этом, конунг Адальстейн созвал своих военачальников и советников и спрашивал их, как разумнее всего поступить. Он подробно рассказал им всем то, что разузнал о действиях Олава и его многочисленного войска. Все тогда как один говорили, что на ярле Альвгейре лежит большая доля вины в том, что произошло, и считали, что его следовало бы лишить звания ярла. Было решено, что конунг Адальстейн вернется назад, на юг Англии, и будет набирать войско по всей стране, потому что если бы рать созывал не сам конунг, то быстро собрать так много людей, как это было нужно, не удалось бы. В том войске, которое уже было у конунга, он поставил военачальниками Торольва и Эгиля. А под началом у Альвгейра были его люди. Во главе отрядов конунг поставил тех, кого он счел достойными.

Когда Эгиль после совета вернулся к своим товарищам, они спросили, какие у него вести о конунге скоттов. Эгиль сказал:

Олав ярла в битве
Поразил. Другого
Прочь бежать принудил.
Он могуч в сраженьях.
Слишком часто Годрек
Шел тропой неверной.
Адальстейн лишился
Половины царства.

Потом к конунгу Олаву отправили послов, поручив сказать ему, что конунг Адальстейн хочет сразиться с ним и предлагает как место битвы равнину Винхейд17 возле леса Винуског. Он хочет, чтобы Олав пока не разорял его страну, а править в Англии пусть будет тот из них, кто победит в этой битве. Конунг Адальстейн предложил, чтобы они встретились для битвы через неделю и чтобы тот, кто придет раньше, ждал другого. А тогда был такой обычай: как только конунгу назначали место битвы, он не должен был опустошать страну, пока битва не закончится, если он не хотел покрыть себя позором. Конунг Олав остановил свое войско и больше не опустошал страну, дожидаясь назначенного дня. Когда пришло время, он привел свое войско на равнину Винхейд.

К северу от равнины была крепость. Конунг Олав засел в этой крепости с большей частью своих людей, потому что он думал, что туда легче будет доставлять нужные для войска припасы из больших селений, лежавших рядом. Он послал своих людей на равнину, где по уговору с Адальстейном должно было произойти сражение, чтобы они выбрали там место для шатров и подготовили что надо к приходу войска.

Когда люди конунга Олава явились туда, там уже стояли вехи из ветвей орешника, обозначавшие границы того места, где предстояла битва. Такое место всегда тщательно выбирали: оно должно было быть ровным и пригодным для того, чтобы расставить на нем большое войско. И действительно, здесь была равнина, удобная для битвы. С одной стороны текла река, а с другой шел большой лес. Там, где лес ближе всего подходил к реке, хотя между ними еще оставалось очень большое пространство, разбили свои шатры люди конунга Адальстейна. Шатры их стояли от самого леса до реки. Они сделали так, что каждый третий из шатров был совсем пустой, и лишь немного воинов было в остальных. А когда к ним подошли люди конунга Олава, у них много народу стояло перед всеми шатрами и не заходило внутрь. Люди Адальстейна сказали, что все их шатры переполнены и остальные воины уже не могут поместиться внутри. Шатры были такие высокие, что поверх них нельзя было разглядеть, стояло ли их много или мало в глубину. Люди конунга Олава решили, что здесь уже все войско Адальстейна.

Они расставили шатры к северу от вех. Здесь был небольшой склон. Люди Адальстейна изо дня в день говорили, что их конунг прибудет или уже прибыл в крепость к югу от равнины. День и ночь к ним подтягивались новые силы. А когда установленный срок истек, люди Адальстейна послали к конунгу Олаву вестника сказать так:

— Конунг Адальстейн готов к битве, и у него очень большое войско, но он не хочет, чтобы погибло множество людей, и потому предлагает конунгу Олаву вернуться домой, в страну скоттов, а конунг Адальстейн даст ему в знак дружбы по скиллингу серебра с каждого плуга во всем своем государстве. Он хочет, чтобы он и конунг Олав были друзьями.

Когда послы явились к конунгу Олаву, он уже строил свое войско и собирался скакать в битву. Но выслушав послов, конунг в этот день не выступил. Он сидел и совещался с военачальниками. Они давали различные советы. Некоторые очень советовали принять предложенные условия и говорили, что это был бы славный поход, если бы они вернулись домой, получив от Адальстейна такой большой выкуп. Другие возражали и говорили, что Адальстейн предложит гораздо больше, если они на этот раз откажутся. Так и порешили.

Тогда послы попросили у конунга Олава, чтобы он дал им срок поехать к конунгу Адальстейну и спросить, не согласится ли тот заплатить еще больший выкуп, чтобы сохранить мир. Они просили три дня перемирия: один день для поездки к своим, другой — для совещания, а третий — на обратный путь. Конунг Олав согласился.

И вот послы едут к своему войску, а на третий день возвращаются, как договорились раньше, и сообщают конунгу Олаву, что Адальстейн согласен дать все то, что он предлагал прежде, и сверх того по скиллингу каждому свободному мужу в войске конунга Олава, по марке каждому из начальников, у которых в отряде двенадцать человек или больше, по марке золота начальникам над телохранителями конунга и по пять марок золота каждому ярлу. Конунг Олав велел объявить об этом своему войску. Так же, как и в первый раз, одни хотели принять эти условия, а другие были против. В конце концов конунг принял решение. Он сказал, что согласен принять выкуп, если конунг Адальстейн отдаст ему к тому же всю Нортумбрию со всеми податями и доходами,

Послы снова попросили три дня сроку и предложили конунгу Олаву послать еще и своих людей, чтобы они, выслушав слова конунга Адальстейна, узнали, примет ли он это новое условие или нет. Они сказали, что конунг Адальстейн, кажется, пойдет на многое, лишь бы заключить мир. Конунг Олав согласился и послал своих людей к конунгу Адальстейну.

Поскакали послы все вместе и встретили конунга Адальстейна в крепости, которая была сразу же за равниной, к югу от нее. Послы конунга Олава изложили свое поручение конунгу Адальстейну и сообщили условия мира. А люди конунга Адальстейна рассказали, с какими предложениями они ездили к конунгу Олаву. Они говорили, что сделали это по совету добрых людей для того, чтобы оттянуть битву до тех пор, пока не приедет сам конунг. Конунг Адальстейн быстро решил все дело и сказал послам так:

— Передайте конунгу Олаву, что я дам ему срок доехать со своим войском до Шотландии. И пусть он вернет добро, которое незаконно захватил здесь в стране. Затем мы заключим мир между нашими странами, и пусть никто не идет войной на другого. Кроме того, конунг Олав должен отдаться мне под руку, править Шотландией от моего имени и стать конунгом, подвластным мне. Теперь поезжайте, — говорит Адальстейн, — и расскажите вашему конунгу, как обстоит дело.

Послы в тот же вечер пустились в обратный путь и около полуночи прибыли к конунгу Олаву. Они разбудили конунга и, не медля, передали ему слова конунга Адальстейна. Конунг Олав велел тотчас же созвать ярлов и других военачальников, а послам — прийти и рассказать, как они выполнили свое поручение и что сказал конунг Адальстейн. Когда же воины узнали об ответе Адальстейна, все в один голос стали говорить, что надо готовиться к битве. Послы сказали также, что у Адальстейна очень большое войско и что он прибыл в крепость в один день с послами. Тогда ярл Адильс сказал:

— Выходит, конунг, я был прав, когда говорил, что вы еще узнаете этих хитрецов англичан. Мы сидели здесь столько времени и ждали, а они стягивали свои войска. Конунга их и близко не было, когда мы пришли сюда. За то время, пока мы тут стояли, они, должно быть, собрали большое войско. А теперь, конунг, мой совет такой: нам с братом надо скакать сейчас же, ночью, с нашим войском и напасть на их стан. Может быть, они сейчас не так осторожны, когда знают, что их конунг поблизости с большим войском. Мы нападем на них, и если они побегут, то это ослабит все их войско и сделает его менее смелым в битве.

Конунг нашел этот совет удачным. Он сказал:

— Как только рассветет, мы выстроим здесь наше войско и двинемся вслед за вами.

Приняв такое решение, они разошлись.
LII

Ярл Хринг и его брат Адильс подняли своих воинов и сразу же, ночью, двинулись на юг, к равнине Винхейд. На рассвете часовые Торольва увидели приближавшееся войско. Тогда протрубили боевой клич, и воины вооружились. Войско построили двумя полками. Над одним полком начальствовал ярл Альвгейр, и перед ним несли его знамя. В этом полку были его воины, а также ратники, собранные в стране. Этот полк был много больше, чем полк Торольва.

У Торольва было такое вооружение: большой и толстый шит, на голове — прочный шлем, у пояса — меч. Он называл этот меч — Длинный. Это было славное оружие. В руке Торольв держал копье. Наконечник копья был длиной в два локтя, и сверху у него было четырехгранное острие. Верхняя часть наконечника была широкой, а втулка — длинная и толстая. Древко было такой длины, что стоя можно было рукой достать до втулки. Оно было очень толстое и оковано железом. Железный шип скреплял втулку с древком. Такие копья назывались «кол в броне».

Эгиль вооружился так же, как Торольв. У его пояса висел меч, который он называл Ехидна. Эгиль добыл его в Курляндии. Это было отличное оружие. Ни один из них не надел брони.

Подняли боевое знамя. Его нес Торфид Суровый. У всех воинов Торольва были норвежские щиты и норвежское боевое снаряжение. Все в его полку были норвежцы. Торольв выстроил свой полк около леса, а полк Альвгейра двигался вдоль реки.

Ярл Адильс и его брат увидели, что им не удалось застигнуть Торольва врасплох. Тогда они стали строить свое войско и разбили его на два полка. В каждом было свое знамя. Адильс поставил своих воинов против ярла Альвгейра, а Хринг против викингов.

Началась битва. Обе стороны сражались хорошо. Ярл Адильс упорно наступал и в конце концов потеснил Альвгейра. Тогда люди Адильса стали наступать еще решительнее. Прошло немного времени, и Альвгейр обратился в бегство.

Об Альвгейре надо рассказать, что он поскакал на юг равнины, а за ним — его люди. Он скакал до тех пор, пока не достиг той крепости, где находился конунг. Тогда ярл сказал:

— Я думаю, нам не стоит ехать к конунгу. Нам досталось немало упреков и в прошлый раз, когда мы явились к конунгу после того, как нас победил конунг Олав. А сейчас наше положение покажется конунгу не лучшим, чем тогда. Мне нечего ждать от него почестей.

Потом Альвгейр поехал на юг страны, и надо рассказать о его поездке, что он скакал день и ночь, пока они не добрались до мыса Ярлснес. Здесь ярл переправился через море во Францию, где у него была половина родичей. В Англию он больше не вернулся.

Адильс сначала преследовал бегущих, но недолго, а потом повернул обратно — туда, где шло сражение, и снова начал наступать. Когда Торольв увидел это, он обратился против ярла и велел нести туда знамя, а своим воинам велел следовать за ним тесно сомкнутыми рядами.

— Будем держаться вплотную к лесу, — сказал Торольв, — тогда он будет прикрывать нас с тыла, и они не смогут подойти к нам со всех сторон.

Воины Торольва так и сделали и стали наступать вдоль леса. Началась жестокая сеча. Эгиль устремился навстречу Адильсу, и они яростно сражались. Разница в силах между войсками была очень велика, но все же среди людей Адильса было больше убитых. Торольв так разъярился, что забросил щит себе за спину и взял копье обеими руками. Он бросился вперед и рубил и колол врагов направо и налево. Люди разбегались от него в разные стороны, но многих он успевал убить.

Так он расчистил себе путь к знамени ярла Хринга, и никто не мог перед ним устоять. Он убил воина, который нес знамя ярла Хринга, и разрубил древко знамени. Потом он вонзил копье ярлу в грудь, так что оно прошло через броню и тело и вышло между лопаток. Он поднял ярла на копье над своей головой и воткнул древко в землю. Ярл умер на копье, и все это видели — и его воины, и враги. После этого Торольв обнажил меч и стал рубить обеими руками. Его люди тоже наступали. Тогда были убиты многие из бриттов и скоттов, а некоторые бежали.

Когда ярл Адильс увидел, что его брат убит и многие его воины пали, а другие обратились в бегство, он понял, что его дело плохо, и бросился бежать к лесу. Он скрылся в лесу, и за ним последовали его воины. Все их войско обратилось в бегство. Множество бежавших было убито, а остальные рассеялись далеко по равнине. Ярл Адильс бросил свое знамя, и никто не знал, он ли там бежит или кто-либо другой.

Скоро стало смеркаться, и Торольв и Эгиль с викингами повернули обратно в свой стан. Вскоре сюда прибыл конунг Адальстейн со всем войском. Люди стали ставить шатры и устраиваться на ночь.

Немного позже подошел конунг Олав со своим войском. Они ставили шатры и устраивались также в тех шатрах, которые уже раньше поставили их люди. Конунгу Олаву тогда сказали, что убиты оба его ярла, Хринг и Адильс, и множество его воинов.
LIV

Предыдущую ночь конунг Адальстейн провел в той крепости, о которой говорилось раньше, и там он узнал, что на равнине шло сражение. Он, не медля, собрался со всем своим войском и двинулся на север, на равнину. Здесь он расспросил подробно, как проходила битва. Торольв и Эгиль пришли к конунгу, и он благодарил их за доблесть и за победу, которую они одержали. Он обещал им свою полную дружбу. Они провели все вместе ночь.

Рано утром конунг Адальстейн разбудил свое войско. Он поговорил с военачальниками и сказал им, как надо построить войско. Впереди он поставил свой полк, а в первых его рядах стояли отряды самых храбрых воинов. Конунг Адальстейн сказал, что над этими отрядами будет начальствовать Эгиль.

— А Торольв, — сказал он, — поведет своих воинов и те отряды, которые я там поставлю. У него под началом должен быть второй полк в нашем войске. Ведь скотты никогда не сражаются сомкнутым строем: они то подбегают, то отбегают и появляются то там то сям. Они часто наносят удары, если их не остерегаться, по когда на них наступают, они рассыпаются по полю.

Эгиль ответил конунгу:

— Я не хочу расставаться с Торольвом во время битвы, пусть нас обоих поставят там, где это больше всего нужно и где будет самая горячая схватка.

Торольв сказал:

— Пусть конунг сам решает, куда нас поставить. Сделаем так, как ему угодно. Но если ты хочешь, я лучше стану там, где было указано тебе.

Эгиль тогда говорит:

— Будь по-вашему, но я много раз пожалею, что нас так поставили.

Войско построилось в полки так, как указал конунг. Подняли знамена. Полк конунга широко растянулся по равнине до реки, а полк Торольва стал вдоль леса.

Конунг Олав тоже начал строить свое войско, когда увидел, что войско Адальстейна уже выстроилось. Он также разбил свое войско на два полка и велел поставить свое знамя и тот полк, над которым он сам начальствовал, против конунга Адальстейна и его полка. У каждого из них было такое большое войско, что не заметно было разницы между ними в числе воинов. А второй полк конунга Олава выстроился около леса против Торольва. Там военачальниками были ярлы скоттов, и воины их были большей частью скотты. В этом полку было огромное множество воинов.

Потом полки двинулись друг против друга, и скоро началась ожесточенная битва. Торольв решительно наступал и велел нести знамя вперед вдоль леса. Он задумал пройти вперед и потом ударить сбоку по полку конунга Олава. Его люди держали перед собой щиты, а с правой стороны у них был лес. Он должен был прикрывать их.

Торольв зашел так далеко вперед, что лишь немногие из его воинов оказались перед ним. А когда он меньше всего остерегался, из лесу выбежали ярл Адильс и его люди. Они метнули в Торольва много копий сразу, и он упал там, около леса. Торфид, который нес знамя, отскочил назад, туда, где воины стояли гуще. Адильс же стал теснить их, и завязалась жестокая схватка.

Скотты прокричали победный клич, как только увидели, что у врага убит военачальник. А когда Эгиль услышал их крик и увидел, что знамя Торольва двинулось назад, он понял, что сам Торольв, наверное, уже не следует за своим знаменем. Эгиль бросился в ту сторону и бежал посредине между обоими полками. Скоро он встретил своих людей и узнал, что произошло. Он стал увлекать воинов в наступление, и сам пошел впереди всех.

В руках он держал свой меч Ехидну. Он рубил обеими руками, пробиваясь вперед, и убил многих. Торфид нес знамя сразу за ним, а за знаменем следовал весь второй полк. Завязалась ожесточеннейшая сеча.

Эгиль шел вперед, пока не встретил ярла Адильса. Они обменялись немногими ударами, и ярл Адильс был убит, и вокруг него еще много людей. Тогда его войско бежало. Эгиль и его воины преследовали бегущих и убивали всех, кого настигали. Их было бесполезно просить о пощаде. А когда ярлы скоттов увидели, что их товарищи бегут, они тоже обратились в бегство.

Эгиль же со своими людьми достиг места, где стоял полк конунга Олава. Они зашли этому полку в тыл и устроили там побоище. Тогда полк разбился на небольшие кучки и потом совсем рассыпался. Многие из людей Олава бежали, а викинги прокричали победный клич.

Как только конунг Адальстейн увидел замешательство в полку конунга Олава, он стал воодушевлять свое войско и велел нести свое знамя вперед. Их натиск был силен, и все войско Олава отступило, потеряв много убитыми. Там пал сам конунг Олав и большая часть его войска, потому что всех бежавших убивали, если их могли настигнуть. Конунг Адальстейн одержал очень большую победу.
LV

Конунг Адальстейн оставил поле битвы, а его воины продолжали преследовать бегущих. Он повернул обратно к крепости и нигде не останавливался на ночлег, пока не приехал туда.

Эгиль преследовал бегущих. Он долго гнался за ними и убивал всех, кого настигал. Потом он повернул со своим отрядом обратно к тому месту, где была битва. Здесь он разыскал тело своего убитого брата Торольва, подобрал его, обмыл и похоронил по тогдашнему обычаю. Они вырыли могилу и опустили в нее Торольва со всем его оружием и одеждой. Прежде чем расстаться с ним, Эгиль надел ему на обе руки по золотому запястью. Потом на могилу положили камни и сверху засыпали землею. Тогда Эгиль сказал вису:

В буре Одина смело
Шел убийца ярла.
Пал отважный Торольв.
На равнине Винхейд
Травы зеленеют
Над могилой брата.
Тяжко это горе,
Но его мы скроем.

И еще он сказал такую вису:

Поле грудой трупов
Я покрыл, сражаясь
В буре стали с Адильсом.
С англами Олав юный
Гром железный вызвал.
И мечи на вече
Хринг собрал могучий,
Воронье насытив.

После этого Эгиль отправился со своим отрядом к конунгу Адальстейну. Приехав, он сразу же пошел к конунгу, который в это время пировал. Там было большое веселье. А как только конунг увидел, что в палату вошел Эгиль, он велел освободить для него и его людей скамьи напротив. Он сказал, что Эгиль должен сидеть там, на втором почетном сиденье. Эгиль сел и положил щит себе под ноги. На голове у него был шлем, а меч он положил на колени и то вытягивал его до половины из ножен, то вкладывал обратно. Он сидел прямо, не сгибаясь.

У Эгиля было крупное лицо, широкий лоб, густые брови, нос не длинный, но очень толстый, нижняя часть лица — огромная, подбородок и скулы — широченные. У него была толстая шея и могучие плечи. Он выделялся среди других людей своим суровым видом, а в гневе был страшен. Он был статен и очень высок ростом. Волосы у него были цветом, как у волка, и густые, но он рано стал лысеть. В то время как он сидел там, в палате конунга Адальстейна, одна бровь у него опустилась до скулы, а другая поднялась до корней волос. У Эгиля были черные глаза и сросшиеся брови. Он не пил, когда ему подносили брагу, и то поднимал, то опускал брови.

Конунг Адальстейн сидел на возвышении. Он, как и Эгиль, положил меч себе на колени, а после того, как они просидели так некоторое время, конунг вынул меч из ножен, снял с руки большое дорогое запястье и надел его на конец меча. Затем он встал, подошел к очагу и над огнем протянул меч с запястьем Эгилю. Эгиль встал, обнажил меч и пошел по палате навстречу конунгу. Он продел меч в запястье и притянул его к себе, а потом вернулся на свое место. Конунг снова сел на возвышение. Эгиль тоже сел, надел запястье на руку, и тогда его брови расправились. Он отложил меч и шлем, взял олений рог, который ему поднесли, и осушил его. Он сказал:

Путы рук звенящие
В дар мне отдал воин,
Чтоб украсить ими
Ветвь — гнездовье ястреба.
Я ношу запястье
На руке и славлю
Конунга могучего
За подарок щедрый.

После этого Эгиль каждый раз выпивал свою долю и беседовал с другими.

А конунг велел принести два сундука. Оба они были полны серебром, и каждый из них несли по два человека. Конунг сказал:

— Эгиль, возьми эти сундуки и, если ты поедешь в Исландию, отвези это серебро своему отцу. Я посылаю ему его как виру за сына. Часть этого серебра ты должен разделить среди тех родичей, твоих и Торольва, которых ты считаешь самыми достойными. Ты же получишь виру за брата здесь, у меня, — земли или деньги, чего ты больше хочешь. И если ты готов остаться у меня навсегда, то я окажу тебе почести, какие ты только пожелаешь.

Эгиль взял серебро и поблагодарил конунга за подарки и дружеские слова. Он повеселел и сказал:

Брови хмурил горько,
Но от доброй встречи
Разошлись морщины —
Лба нависшие скалы.
Конунг их раздвинул,
Подарив запястье.
Хмурый взор мой ныне
Снова ясным станет.

Позже вылечили тех, кто был ранен в бою и остался жив. Эгиль провел у конунга Адальстейна следующую зиму после смерти Торольва, и конунг оказывал ему большие почести. С ним были все воины, его и Торольва, уцелевшие в битве. Здесь Эгиль сочинил хвалебную песнь в честь конунга Адальстейна, и в ней есть такая виса:

Вот владык потомок,
Трех князей убивший.
Край ему подвластен.
Не исчислить подвигов
Адальстейна в битвах.
Я клянусь, о щедрый
Конунг, — мы не знаем,
Кто б с тобой сравнился.

А припев в этой хвалебной песни такой:

Вплоть до гор страною
Адальстейн владеет.

В награду за хвалебную песнь Адальстейн дал Эгилю два золотых запястья, каждое из которых весило марку, а кроме того — дорогой плащ со своего плеча.

Весной Эгиль объявил конунгу, что он задумал поехать летом в Норвегию и узнать, что с Асгерд, женой Торольва. Эгиль сказал:

— Там осталось большое богатство, и я не знаю, жив ли кто-нибудь из их детей. Я должен посмотреть, живы ли они. Если же Торольв умер бездетным, то все его наследство принадлежит мне.

Конунг ответил:

— Воля твоя, Эгиль, ты можешь, конечно, уехать, если считаешь это необходимым. Но мне все-таки кажется, что тебе лучше всего было бы остаться у меня — на условиях, какие ты только пожелал бы.

Эгиль поблагодарил конунга и сказал:

— Сперва я поеду, куда должен ехать, но я думаю, что еще вернусь за тем, что ты мне обещаешь, как только это мне удастся.

Конунг просил его непременно вернуться.

Эгиль собрался в путь вместе с частью своих людей, но многие из них остались служить конунгу. У Эгиля был большой боевой корабль, и на нем около ста двадцати человек. Когда он был совсем готов и подул попутный ветер, они вышли в море. Эгиль и конунг Адальстейн расстались большими друзьями. Прощаясь, конунг опять просил Эгиля вернуться поскорее. Эгиль сказал, что так и сделает.

Эгиль поплыл в Норвегию. Когда он достиг страны, то поспешил в Фирдир. Он узнал, что херсир Торир умер, а Аринбьёрн получил его наследство и стал лендрманном. Эгиль поехал к нему. Аринбьёрн встретил его приветливо и предложил пожить у него. Эгиль согласился. Он велел вытащить корабль на берег и позаботился о том, чтобы найти жилье для своих людей. Эгиль и еще одиннадцать человек поселились у Аринбьёрна. Здесь Эгиль и провел зиму.
LVI

Берг-Энунд, сын Торгейра Шип-Ноги, взял в жены Гунн-хильд, дочь Бьёрна Свободного. Она жила у него в Аске. Другая же дочь Бьёрна — Асгерд, жена Торольва, сына Скаллагрима, — жила тогда у своего родича Аринбьёрна. У Асгерд с Торольвом была дочь. Девочка жила вместе с матерью.

Эгиль рассказал Асгерд о смерти Торольва и предложил ей свою помощь и заботу. Весть о смерти Торольва очень опечалила Асгерд. Эгилю она, правда, ответила приветливо, вообще же больше молчала.

Была поздняя осень. Эгиль стал невесел и часто сидел понурив голову. Как-то раз к нему подошел Аринбьёрн и спросил, отчего он такой невеселый. Аринбьёрн добавил:

— Хотя смерть твоего брата — большая потеря, но мужчина не должен поддаваться горю. Один человек умирает, а другие должны жить. Что ты теперь сочиняешь? Дай-ка я послушаю.

Эгиль сказал, что он совсем недавно сочинил такую вису:

Женщину увидеть
Я хотел. Она же
Встречи избегала.
Прежде смело в очи
Женщинам смотрел я,
Ныне робко взоры
Долу опускаю,
Вспомнив Герд запястья.

Аринбьёрн спросил, о какой это женщине он сочиняет любовную песнь, и добавил:

— Ты, наверно, скрыл ее имя в этой висе.

Тогда Эгиль сказал:

Имя в браге Одина
Я скрываю редко,
Оттого что люди
Могут догадаться.
Кто искусен в песнях,
Тот на ощупь может
В висе, что сложил я,
Тайну обнаружить.

— Часто говорят, — продолжал Эгиль, — что другу рассказывают обо всем. Пусть будет так и на этот раз. Ты спрашиваешь, о какой это женщине я сочиняю висы. Я отвечу тебе. Это Асгерд, твоя родственница. И я хотел бы, чтобы ты помог мне добиться ее руки.

Аринбьёрн тогда говорит:

— Это ты хорошо придумал. Я, конечно, замолвлю ей слово за тебя, когда ты посватаешься к ней.

После этого Эгиль посватался к Асгерд. Она ответила, что решать тут должны ее отец и ее родич Аринбьёрн. Потом с Асгерд говорил Аринбьёрн, и она дала ему такой же ответ. Аринбьёрн хотел этого брака. Он поехал с Эгилем к Бьёрну, и Эгиль просил у Бьёрна руки его дочери Асгерд. Тот принял сватовство с одобрением и сказал, что это дело должен решить Аринбьёрн. Аринбьёрн очень хотел, чтобы Эгиль женился на Асгерд, и дело кончилось помолвкой. Свадьбу договорились праздновать у Аринбьёрна. А когда пришло время, свадебный пир был устроен на славу. Всю зиму после этого Эгиль был очень весел.

Весной Эгиль снарядил торговый корабль, чтобы поехать в Исландию, — Аринбьёрн советовал ему не оставаться в Норвегии, пока власть Гуннхильд, жены конунга, была так велика.

— Она тебе враг, — сказал Аринбьёрн, — и ее вражда к тебе усугубилась после того, что произошло, когда вы с Эйвиндом встретились возле Ютландии.

Когда Эгиль был готов и подул попутный ветер, он вышел в море. Поездка их прошла хорошо. Осенью он достиг Исландии и направился в Боргарфьорд. Он не был в Борге уже двенадцать лет. Скаллагрим за это время состарился. Возвращение Эгиля его очень обрадовало. Эгиль поехал жить в Борг, а с ним Торфид Суровый и еще многие его люди. Зиму они провели у Скаллагрима. У Эгиля было очень много всякого добра, но о том, чтобы он поделился серебром, которое получил от Адальстейна, со Скаллагримом или с кем-нибудь другим, ничего не рассказывают.

В ту зиму Торфид женился на Сеунн, дочери Скаллагрима, а весной Скаллагрим дал им место для поселения у водопада Лангарфорс (Водопад Длинной Реки) и землю от ручья Лейрулёк между реками Лангой и Альфтой (Лебединая Река) до самых гор. Дочь Торфида и Сеунн, по имени Тордис, стала потом женой Арнгейра из Хольма. Он был сыном Берси Безбожника. А сына Арнгейра и Тордис звали Бьёрн Богатырь с Хит-реки.

Эгиль прожил в Борге несколько зим. Он стал распоряжаться добром и заниматься хозяйством вместе со Скаллагримом. Эгиль стал таким же лысым, как его отец.

В это время край все больше заселялся. В Тверархлиде (Склон Поперечной Реки) тогда жил Хромунд, брат Грима из Халогаланда, и те, кто приехал с ним. Хромунд был отцом Гуннлауга, у которого была дочь Турид Дюлла. Сына Турид звали Иллуги Черный.

Зима проходила за зимой, а Эгиль жил в Борге. И вот однажды летом в Исландию пришли корабли из Норвегии, и стало известно, что Бьёрн Свободный умер. Кроме того, рассказывали, что все добро Бьёрна забрал его зять Берг-Энунд. Все движимое имущество он перевез к себе домой, а земли заселил и собирал с них подати. Он объявил своей собственностью все, чем владел Бьёрн. Когда Эгиль услышал об этом, он стал расспрашивать, добился ли Берг-Энунд всего этого одними только своими силами или его поддерживал кто-либо из более могущественных людей. Эгилю ответили, что к Энунду очень расположен конунг Эйрик и еще больше его жена Гуннхильд.

Этой осенью Эгиль ничего не предпринимал, но когда наступила весна, он велел спустить на воду свой корабль, стоявший под навесом у водопада Лангарфорс. Он снарядил корабль для морского плавания и набрал на него людей. Его жена Асгсрд собралась в дорогу вместе с ним, а Тордис, дочь ее и Торольва, осталась в Исландии. Когда Эгиль был готов, они вышли в море.

О поездке Эгиля нечего рассказывать, пока он не прибыл в Норвегию. Там он сразу же направился к Аринбьёрну. Аринбьёрн принял его хорошо. Он пригласил Эгиля пожить у него, и Эгиль принял приглашение. Он с Асгерд, и с ним еще несколько человек, поехали жить к Аринбьёрну.

Вскоре Эгиль завел с Аринбьёрном разговор о наследстве, ради которого он и приехал в Норвегию. Аринбьёрн говорит ему тогда:

— Вряд ли у тебя что-нибудь выйдет. Берг-Энунд — человек суровый и неуступчивый, нечестный и жадный до богатства. Кроме того, теперь его очень поддерживают конунг и его жена. А Гуннхильд — твой заклятый враг, как тебе давно известно. Она, конечно, не станет убеждать Энунда, чтобы он согласился на решение дела по закону.

Эгиль говорит:

— Конунг позволит нам добиваться законного и справедливого решения. И если ты меня поддержишь, я не побоюсь судиться с Берг-Энундом.

Они договорились, что Эгиль снарядит небольшой корабль и отправится к Берг-Энуиду. С Эгилем поехало около двадцати человек. Они поплыли на юг, в Хёрдаланд, и прибыли в Аск. Там они вошли в дом к Энунду. Эгиль изложил свое дело и потребовал от Энунда, чтобы он отдал ему половину наследства Бьёрна. Он говорил, что по закону обе дочери Бьёрна — его равные наследницы.

— Я даже считаю, — добавил Эгиль, — что Асгерд более высокого рождения, чем твоя жена Гуннхильд.

Тогда Энунд говорит очень нагло:

— До чего ты дерзок, Эгиль! Конунг Эйрик изгнал тебя из Норвегии, а ты все-таки приезжаешь сюда и собираешься идти против его людей. Помни, Эгиль, что таких, как ты, я убирал с дороги, даже если для этого было меньше причин, чем теперь, когда ты требуешь от меня наследства для своей жены, в то время как всем известно, что ее мать была рабыня.

Энунд вел свои наглые речи еще некоторое время, и Эгиль понял, что Энунд не согласится на справедливое решение их спора. Тогда он сказал, что вызывает Энунда в суд и передает тяжбу для решения на Гулатинг.

Энунд ответил:

— Я приеду на Гулатинг, и надеюсь, что ты не вернешься с этого тинга целым и невредимым.

Эгиль сказал:

— Ты меня не испугаешь. Я все же приеду на тинг, и тогда посмотрим, как решится наша тяжба.

Эгиль и его спутники уехали. Вернувшись домой, Эгиль рассказал Аринбьёрну о своей поездке и об ответе Энунда. Аринбьёрн очень рассердился, что Тору, сестру его отца, назвали рабыней. Он отправился к конунгу Эйрику и рассказал ему обо всем деле. Конунг был очень недоволен и сказал, что Аринбьёрн уже давно пособничает Эгилю.

— Когда раньше я разрешил ему остаться здесь в стране, — сказал конунг, — то я сделал это ради тебя. Но сейчас я вижу, что ты идешь даже против меня, раз ты помогаешь Эгилю бороться против моих друзей.

Во время всего разговора конунг был очень сердит, а жена его, как заметил Аринбьёрн, была еще враждебнее. Аринбьёрн сказал конунгу:

— Но ты ведь позволишь нам добиваться законного решения этой тяжбы.

Вернувшись домой, Аринбьёрн сказал Эгилю, что у них очень мало надежды на успех.

Прошла зима, и наступило время ехать на Гулатинг. Аринбьёрн поехал туда с большой дружиной. Эгиль был вместе с ним. Конунг Эйрик тоже был на тинге, и с ним много народу. Берг-Энунд находился среди приближенных конунга, и с ним его братья. У них была большая дружина.

Когда на тинге разбирались тяжбы, обе стороны подходили к месту, где сидели судьи, и каждый приводил доказательства своей правоты. Энунд держал здесь большую речь. Местом суда было ровное поле, окруженное вехами из орешника. Между вехами была протянута веревка. Она называлась границей суда. А в кругу сидели судьи: двенадцать из фюлька Фирдир, двенадцать из фюлька Согн и двенадцать из фюлька Хёрдаланд. Эти судьи разбирали тяжбы. От Аринбьёрна зависело, какие судьи будут из Фирдира, а от Торда из Аурланда — какие будут из Согна. И те и другие действовали заодно.

Аринбьёрна сопровождало на тинг множество людей. Он взял с собой большой корабль, полный народу, и много небольших кораблей и гребных лодок, на которых сидели бонды. Конунг Эйрик прибыл туда с большой силой: у него было шесть или семь боевых кораблей Натанге собралось также множество бондов.

Эгиль изложил свое дело и сказал, что судьи должны признать, что закон на его стороне. Он доказывал свои права на имущество, которое раньше принадлежало Бьёрну, сыну Брюньольва. Он сказал также, что его законная жена Асгерд, дочь Бьёрна, должна получить наследство после своего отца. Ведь по своему рождению она имеет право владеть наследными землями, и кроме того, многие ее родичи были лендрманнами, а ее предки были еще знатнее. Эгиль потребовал, чтобы судьи присудили Асгерд половину наследства Бьёрна — его земель и движимости. А когда он кончил, заговорил Берг-Энунд:

— Моя жена Гуннхильд, — сказал он, — дочь Бьёрна и Алов, законной жены Бьёрна. Гуннхильд — по закону наследница своего отца. Я взял все добро, оставленное Бьёрном, так как знал, что вторая дочь Бьёрна не имеет прав на наследство: ее мать увезли из дому как пленницу, а потом она стала наложницей. Родители ее не давали согласия на брак, и Бьёрн возил ее из страны в страну. А ты, Эгиль, видно вздумал действовать здесь так же, как везде, где бы ты ни появлялся: ты хочешь добиться своего дерзостью и бесчинством. Но это тебе не удастся, потому что конунг Эйрик и его жена Гуннхильд обещали мне, что всякая тяжба будет решена в мою пользу, если это будет в их власти. Я приведу правдивых свидетелей того, что Тора Кружевная Рука, мать Асгерд, была насильно увезена из дома ее брата Торира, а второй раз — из Аурланда от Брюньольва. Она уехала из нашей страны с викингами, которых конунг изгнал из страны. Асгерд, дочь Торы и Бьёрна, родилась в изгнании. И прямо удивительно, как Эгиль попирает все, что бы ни сказал конунг Эйрик. Во-первых, Эгиль, ты жил здесь в стране после того, как конунг Эйрик объявил тебя изгнанным из Норвегии. Кроме того, хотя ты женился на рабыне, ты добиваешься для нес наследства. Я требую, чтобы судьи присудили все наследство Бьёрна мне, а Асгерд как рабыню — конунгу, потому что она родилась в то время, когда ее отец и мать были изгнанниками, лишенными всех прав.

Потом заговорил Аринбьёрн:

— Конунг Эйрик, мы приведем свидетелей и подтвердим их пок

 

 

                                                                Сага об Эйрике Рыжем
I

Олавом Белым звали одного конунга. Он был сыном конунга Ингьяльда, сына Хельги, сына Олава, сына Гудрёда, сына Хальвдана Белая Нога, конунга уппландцев.

Олав отправился в поход на запад и завоевал Дублин в Ирландии и всю округу и стал там конунгом. Он женился на Ауд Мудрой, дочери Кетиля Плосконосого, сына Бьёрна Бычья Кость, знатного человека из Норвегии. Их сына звали Торстейном Рыжим.

Олав Белый пал в битве в Ирландии, а Торстейн и Ауд уехали на Гебридские острова. Там Торстейн женился на Турид, дочери Эйвинда Норвежца и сестре Хельги Тощего. У них было много детей.

Торстейн стал конунгом викингов. Он заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Грома. Они завоевали Катанес, Судрланд, Росс и Мерэви и больше половины Шотландии. Торстейн стал там конунгом, но шотландцы предали его, и он погиб в битве.

Ауд была в Катанесе, когда до нее дошла весть о гибели Торстейна. Она велела построить тайно в лесу корабль и, когда он был готов, отправилась на Оркнейские острова. Там она выдала замуж Гро, дочь Торстейна Рыжего. Гро была матерью Грелёд, на которой женился ярл Торфинн Кроитель Черепов.

После этого Ауд направилась в Исландию. У нее на корабле было двадцать свободных мужей. Она приехала в Исландию и провела первую зиму в Бьёрновом Заливе у своего брата Бьёрна. Затем Ауд заняла все долины от Завтрачного Мыса до Шумной Реки. Сама она поселилась в Лощине. Она ходила на молитву на Крестовые Бугры. Там она велела поставить кресты, потому что она была крещеная и набожная.

С нею приехали в Исландию многие знатные люди, которые были взяты в плен викингами на западе[1] и назывались рабами. Одного из них звали Вивиль. Он был знатного рода и попал в плен на западе за морем. Он назывался рабом, пока Ауд не дала ему свободу.

Когда Ауд стала селить своих людей, Вивиль спросил, почему она не селит его, как других. Ауд сказала, что это все равно и что он всегда будет считаться знатным, где бы он ни был. Она дала ему Вивилеву Долину, и он там поселился. Он был женат, и его сыновей звали Торбьёрн и Торгейр. Оба они выросли у своего отца и подавали большие надежды.
II

Жил человек по имени Торвальд. Он был сыном Асвальда, сына Ульва, сына Бычьего Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим. Они с сыном покинули Ядр и уехали в Исландию из-за убийств, совершенных ими в распре, и поселились на Роговом Побережье в Скалах. Там Торвальд умер.

Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, сына Ульва, и Торбьёрг Корабельная Грудь, которая была тогда замужем за Торбьёрном из Ястребиной Долины. Эйрик переехал тогда на юг, расчистил землю в Ястребиной Долине и жил в Эйриковой Усадьбе у Озерного Рога.

Однажды рабы Эйрика устроили обвал на усадьбу Вальтьова — Вальтьовов Двор. Тогда Эйольв Дерьмо, родич Вальтьова, убил этих рабов у Бегового Склона выше Озерного Рога. В отместку Эйрик убил Эйольва Дерьмо. Он убил также Храфна Драчуна у Двора Игрищ. Гейрстейн и Одди с Песков, родичи Эйольва, начали тяжбу против Эйрика, и он был изгнан из Ястребиной Долины.

Эйрик занял тогда Пушичный и Бычий Острова и первую зиму жил в Тропах на Южном Острове. Он одолжил Торгесту с Широкого Двора скамьевые доски[2]. Затем Эйрик переселился на Бычий Остров и жил в Эйриковой Усадьбе. Он потребовал, чтобы Торгест вернул ему доски, но ничего не добился. Тогда он отправился на Широкий Двор и отобрал их силой. Торгест погнался за ним. Они сразились недалеко от хутора в Скалах. Два сына Торгеста были убиты и еще несколько человек.

После этого и у Эйрика, и у Торгеста было все время по многу людей, готовых к бою. Эйрика поддерживали Стюр, Эйольв со Свиного Острова, Торбьёрн, сын Вивиля, и сыновья Торвальда с Лебединого Фьорда, а Торгеста поддерживали сыновья Торда Ревуна, Торгейр из Долины Реки Хит, Аслак из Длинной Долины и его сын Иллуги.

На тинге Мыса Тора Эйрик и его люди были объявлены вне закона. Эйрик готовился отплыть из Эйрикова Залива, а Эйольв укрыл его в Заливе Димуна, пока Торгест и его люди обыскивали острова.

Эйрик сказал провожавшим, что намерен искать ту страну, которую видел Гуннбьёрн, сын Ульва Вороны, когда его отнесло далеко на запад в море и он открыл Гуннбьёрновы Островки. Он добавил, что вернется к своим друзьям, если найдет эту страну. Торбьёрп, Эйольв и Стюр проводили Эйрика за острова, и они расстались большими друзьями. Эйрик сказал, что сделает для них все, что сможет, если им понадобится его помощь.

Эйрик вышел в море у Ледника Снежной Горы и подошел к земле у ледника, который называется Белая Рубашка. Оттуда он поплыл на юг, чтобы разведать, можно ли там селиться. Он провел первую зиму на Эйриковом Острове, это почти в середине Восточного Поселения. На следующую весну он поплыл в Эйриков Фьорд и решил там поселиться. В то лето он плавал в пустынный край на западе и многое назвал там. Вторую зиму он провел на Эйриковых Островках у Заслон-Горы. На третью зиму он поплыл на самый север к Снежной Горе и в Храфнов Фьорд. Он считал, что заплыл внутрь страны дальше, чем заходит вершина Эйрикова Фьорда. Затем он вернулся назад и провел третью зиму на Эйриковом Острове в устье Эйрикова Фьорда.

На следующее лето он поехал в Исландию и подошел к земле в Широком Фьорде. Зиму он провел у Ингольва с Островного Лежбища. А весной он сразился с Торгестом и потерпел поражение. После этого состоялось их примирение.

В то лето Эйрик поехал, чтобы поселиться в открытой им стране. Он назвал ее Гренландией, ибо считал, что людям скорее захочется поехать в страну с хорошим названием.
III

Торгейр, сын Вивиля, взял в жены Арнору, дочь Эйнара с Купального Склона. Он был сын Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, который занял Чертополохов Фьорд.

Другую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьёрн, сын Вивиля, и взял за ней землю в Пещерных Полях на Купальном Склоне. Торбьёрн переехал туда и сделался большим человеком. Он владел годордом и жил на широкую ногу.

Дочь Торбьёрна звали Гудрид. Она была красива и замечательна во всем, что она делала.

Жил человек по имени Орм. Он жил у Орлиной Скалы. Жену его звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и большим другом Торбьёрна. Гудрид долго жила на воспитании у Орма.

Жил человек по имени Торгейр. Он жил у Торгейровой Горы. Он был богатым человеком, хотя и вольноотпущенником. Эйнаром знали его сына. Эйнар был красив и хорошо воспитан, но большой щеголь. Он постоянно совершал прибыльные торговые поездки между странами и проводил зиму то в Исландии, то в Норвегии.

Случилось, что однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он совершал торговую поездку вдоль побережья Снежной Горы. Вот приплывает он к Орлиной Скале. Орм приглашает его к себе, и Эйнар принимает приглашение, потому что они были друзьями. Товар его перенесли в какую-то клеть. Эйнар развязал тюки и показал Орму и его домочадцам свой товар, и предложил ему взять все, что хочет. Орм принял это предложение и сказал, что Эйнар славный купец и большой удачник. Когда они смотрели товар, мимо дверей амбара прошла женщина. Эйнар спросил Орма:

— Кто эта красивая девушка, что прошла мимо дверей? Я ее здесь раньше не видел.

Орм ответил:

— Это Гудрид, моя воспитанница, дочь Торбьёрна с Купального Склона.

Эйнар сказал:

— Вот невеста хоть куда. Наверно, к ней уже кто-нибудь сватался?

Орм отвечает:

— Конечно, сватались, дружище. Но это дело не простое. Она, видно, очень разборчива, да и отец ее тоже.

— Как бы там ни было, — сказал Эйнар, — вот девушка, к которой я намерен посвататься, и я бы хотел, чтобы ты поговорил об этом с Торбьёрном, ее отцом, и хорошенько постарался добиться его согласия. А я отплачу тебе самой верной дружбой. Торбьёрн должен понять, что этот брак на руку нам обоим, потому что он человек знатный и усадьба у него хорошая, но я слышал, что денег у него становится все меньше, у меня же нет недостатка ни в земле, ни в деньгах, да и у отца моего тоже, так что Торбьёрну было бы большим подспорьем, если бы этот брак состоялся.

Орм отвечает:

— Конечно, я твой друг, но все же мне не хочется браться за это сватовство, потому что Торбьёрн — человек гордый и очень честолюбивый.

Эйнар настаивает на сватовстве, и Орм согласился исполнить его просьбу. Затем Эйнар вернулся на юг к себе домой.

Вскоре после этого Торбьёрн задал осенний пир, как было у него в обычае, потому что он был очень щедрый человек. Приехал на пир Орм с Орлиной Скалы и многие другие друзья Торбьёрна. Орм заговорил с Торбьёрном и сказал ему, что недавно у него был Эйнар с Торгейровой Горы, малый, подающий большие надежды. Тут Орм начал сватать Эйнара и сказал, что это был бы очень подходящий брак по многим причинам.

— Он был бы очень на руку тебе, Торбьёрн, из-за Эйнаровых денег.

Торбьёрн отвечает:

— Не ожидал я от тебя, что ты предложишь мне отдать дочь за сына раба! Значит, вы находите, что у меня становится мало денег! Не поедет она больше к тебе, раз ты считаешь, что ей приличен такой низкий брак.

Затем Орм поехал домой, и все другие гости тоже. А Гудрид не поехала с Ормом и осталась на эту зиму у отца.

А весной Торбьёрн снова созвал своих друзей на пир. Приехало много народу, и пир был на славу. Во время пира Торбьёрн попросил внимания и сказал:

— Я прожил здесь долгую жизнь и пользовался расположением людей и их дружбой. Можно сказать, что мы хорошо ладили. Но теперь стало у меня не хватать денег. Никогда мой дом не считался бедным, и я лучше уеду отсюда, чем потеряю свое достоинство, лучше покину страну, чем обесчещу свой род. Я хочу принять предложение Эйрика Рыжего, моего друга, которое он сделал мне, когда мы расставались в Широком Фьорде. Я хочу этим летом поехать в Гренландию, если это мне удастся.

Люди были потрясены этим решением, ибо Торбьёрна всегда любили. Но все понимали, что раз он так объявил, то бесполезно его удерживать.

Затем Торбьёрн одарил гостей подарками. Пир кончился, и все разъехались по домам.

Торбьёрн продал свои земли и купил корабль, стоявший в устье Лавовой Бухты. С ним решили поехать тридцать человек. Среди них был Орм с Орлиной Скалы и его жена, и другие друзья Торбьёрна, которые не хотели с ним расставаться.

Они отплыли, и сначала погода им благоприятствовала, но когда они вышли в открытое море, попутный ветер прекратился. Начались бури, и за все лето они почти не продвинулись вперед. Они стали болеть, и половина из них умерли, среди них Орм и его жена Халльдис. Морс становилось все более бурным, и они сильно страдали от холода и всяких лишений. Наконец, в самом начале зимы, они приплыли к Херьольвову Мысу в Гренландии.

На Херьольвовом Мысу жил человек по имели Торкель. Он был хороший хозяин и достойный человек. Он принял Торбьёрна и его людей на всю зиму и был гостеприимным хозяином. Торбьёрн и все его люди были очень довольны.
IV

Тогда в Гренландии были очень голодные времена. Те, кто ездил на промыслы, вернулись с небогатой добычей, а некоторые совсем не вернулись.

В селении жила женщина по имени Торбьёрг. Она была прорицательница. Ее называли Малой Вёльвой. У нее было девять сестер, но в живых оставалась тогда только она.

У Торбьёрг было в обычае ходить зимой по пирам. Ее постоянно приглашали к себе, особенно те, кто хотел узнать, что им суждено или какой выдастся год. Так как Торкель был там самым крупным хозяином, считали, что разведать, когда кончатся подобные времена, должен он.

Торкель приглашает прорицательницу и оказывает ей хороший прием, как это бывало, когда принимали таких женщин. Ей было приготовлено почетное сиденье, и на него положена подушка, которая, как полагалось, была набита куриными перьями.

Когда она пришла вечером с человеком, высланным ей навстречу, она была так одета: на пей был синий плащ, завязанный спереди ремешками и отороченный самоцветными камушками до самого подола. На шее у нее были стеклянные бусы, а на голове — черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом. В руке она держала посох с набалдашником, оправленным желтой медью и усаженным самоцветными камушками. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель, в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы. Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были перчатки из кошачьего меха, белые и мохнатые изнутри.

Когда она вошла в дом, все почли своим долгом уважительно ее приветствовать, а она принимала приветствия от каждого в зависимости от того, насколько он был ей приятен. Торкель взял ворожею за руку и привел ее к сиденью, которое было ей приготовлено. Затем он попросил ее окинуть взглядом его стада, домочадцев и дом. Но она ни о чем ничего не сказала.

Вечером поставили столы, и вот что было подано ворожее: каша на козьем молоке и кушанье из сердец всех животных, которые там были. У ней была ложка из желтой меди и нож с рукоятью из моржовой кости, стянутой двумя медными кольцами. Острие его было обломано.

Когда столы были убраны, Торкель подошел к Торбьёрг и спросил, как ей понравился его дом и обхождение людей и скоро ли он получит ответ на то, что спрашивал и что всем хочется узнать. Она сказала, что ответит только на следующее утро, после того как проспит там ночь.

На исходе следующего дня ей было приготовлено все, что нужно для ворожбы. Она попросила, чтобы ей помогли женщины, которые знают песню, необходимую для ворожбы и называемую вардлок[3]. Но таких женщин не нашлось. Стали искать в селении, не знает ли кто этой песни. Тогда Гудрид сказала:

— Я не колдунья и не ворожея, но когда я была в Исландии, Халльдис, моя приемная мать, научила меня песне, которую она называла вардлок.

Торбьёрг отвечала:

— Тогда твое знание кстати.

Гудрид говорит:

— Это такая песня и такой обряд, в которых мне не пристало принимать участие. Ведь я христианка.

Торбьёрг отвечает:

— Возможно, что ты оказала бы помощь людям, и ты не стала бы от этого хуже. Но это дело Торкеля позаботиться о том, что мне нужно.

Торкель стал уговаривать Гудрид, и она сказала, что сделает, как он хочет.

Женщины стали кольцом вокруг помоста, на котором сидела Торбьёрг, и Гудрид спела песню так хорошо и красиво, что никто раньше не слышал, чтобы ее пели настолько красивым голосом. Прорицательница поблагодарила ее за песню.

— Многие духи явились теперь, — сказала она, — любо им было слушать песню, а раньше они хотели скрыться от нас и не оказывали нам послушания. Мне теперь ясно многое из того, что раньше было скрыто и от меня, и от других. Я могу теперь сказать, что голод скоро кончится и лучшие времена настанут весной. Болезнь, которая долго свирепствовала здесь, прекратится скорее, чем можно было ожидать. А тебя, Гудрид, я сразу же отблагодарю за твою помощь, ибо я теперь ясно вижу твою судьбу. Ты вступишь здесь, в Гренландии, в самый почетный брак, но он не будет долог, ибо все пути твои ведут в Исландию, и там от тебя произойдет большой и славный род, и над твоим потомством просияет яркий свет. Будь же здорова и счастлива, дочь моя!

Затем люди стали подходить к ворожее, и каждый спрашивал о том, что всего больше хотел бы узнать. Она отвечала охотно, и мало что не сбылось из того, что она предсказала.

После этого за ней пришли с соседнего хутора, и она пошла туда. Тогда послали за Торбьёрном, потому что он не захотел оставаться в доме, пока там предавались такому суеверию.

Вскоре, лишь только началась весна, погода улучшилась, точно как предсказала Торбьёрг. Торбьёрн снарядил свой корабль и поплыл к Крутому Склону, где Эйрик принял его с распростертыми объятиями и похвалил за то, что он приехал. Торбьёрн остался у него на зиму со своими людьми. Весной Эйрик дал Торбьёрну землю на Бревенном Мысу. Там была построена хорошая усадьба, и с тех пор Торбьёри там и жил.
V

У Эйрика была жена по имени Тьодхильд, и от нее два сына. Одного звали Торстейн, другого — Лейв. Оба были многообещающими юношами. Торстейн оставался дома со своим отцом, и не было тогда в Гренландии никого, кто бы подавал большие надежды. Лейв же уехал в Норвегию, где он оставался у конунга Олава, сына Трюггви.

Когда Лейв плыл летом из Гренландии, его корабль отнесло к Гебридским островам. Он и его люди оставались там большую часть лета, ожидая попутного ветра.

Лейву полюбилась там женщина по имени Торгунна. Она была знатного рода и, как понял Лейв, сведуща в колдовстве. Когда Лейв собрался уезжать, она стала проситься с ним. Лейв спросил, есть ли на то воля ее родичей. Она сказала, что ей до этого нет дела. Лейв сказал, что он не может пойти на увоз такой знатной женщины из чужой страны.

— Ведь нас так мало.

— Неизвестно, будет ли так для тебя лучше, — сказала Торгунна.

— Все же я не пойду на это, — сказал Лейв.

— Тогда я объявляю тебе, — сказала Торгунна, — что я беременна и что ты отец ребенка, и я чувствую, что рожу мальчика, когда придет время. И хотя ты не хочешь его знать, я воспитаю мальчика и пришлю тебе в Гренландию, как только он сможет поехать с другими. Я чувствую, что ты будешь мало рад сыну от меня, как это видно из нашего расставанья. Все же я намерена приехать в Гренландию рано или поздно.

Лейв подарил ей дорогой перстень, гренландский плащ и пояс с пластинками из моржовой кости.

Мальчик — он был назван Торгильсом — приехал в Гренландию, и Лейв признал его своим сыном. Некоторые говорят, что этот Торгильс приезжал в Исландию летом перед чудесами на Хуторе Фрода[4]. Торгильс жил потом в Гренландии, и всю его жизнь было в нем что-то зловещее.

Лейв и его люди отплыли с Гебридских островов и осенью достигли Норвегии. Он пошел к конунгу Олаву, сыну Трюггви, и тот принял его с большим почетом и нашел очень достойным человеком.

Однажды конунг завел беседу с Лейвом и спросил:

— Не собираешься ли ты этим летом в Гренландию?

Лейв отвечает:

— Соберусь, если будет на то ваша воля.

Конунг отвечает:

— Думаю, что это было бы хорошо. Я дам тебе поручение: проповедовать христианство в Гренландии.

Лейв сказал, что подчиняется воле конунга, но думает, что нелегко будет выполнить такое поручение в Гренландии. Конунг отвечает, что не видит никого более подходящего для этого поручения, чем Лейв.

— С тобой будет твоя удача, — сказал конунг.

— Только в том случае, — сказал Лейв, — если со мной будет и ваша.

Лейв вышел в море, как только снарядился. Долго его носило по волнам и, наконец, пригнало к странам, о существовании которых он и не подозревал. Там были поля самосеянной пшеницы[5] и виноградная лоза. Там были деревья, которые называются мёсур. Они взяли с собой образчики всего этого. Некоторые из деревьев были так велики, что сгодились на постройку дома.

Лейв нашел несколько человек на обломках корабля, взял их всех к себе домой и приютил на зиму. Он проявил большое великодушие и доброту тем, что ввел в стране христианство и спас этих людей. Его прозвали Лейв Удачливый.

Лейв высадился в Эйриковом Фьорде и поехал домой на Крутой Склон, где его хорошо приняли. Он сразу же стал проповедовать в стране христианство и всеобщую веру, объявил людям наказ конунга Олава, сына Трюггви, и рассказал о великолепии и славе этой веры.

Эйрик не хотел оставлять старой веры. Но Тьодхильд сразу же приняла новую веру и велела вдали от домов построить церковь. Она называлась Тьодхильдина церковь. В ней совершали свои молитвы Тьодхильд и те, что приняли христианство, а таких было много. Тьодхильд не захотела больше жить с Эйриком, после того как приняла христианство, и ему это очень не нравилось.

Много пошло разговоров о том, что хорошо бы отправиться на поиски страны, которую открыл Лейв. Вожаком был Торстейн, сын Эйрика, человек достойный, сведущий и всеми любимый. Просили поехать и Эйрика, потому что люди очень верили в его удачливость и прозорливость. Он сперва не хотел, но, когда его друзья стали настаивать, согласился.

Был снаряжен корабль, на котором Торбьёрн приехал из Исландии. Всего их было двадцать человек. Они взяли главным образом оружие и съестные припасы, скота они взяли немного.

В то утро, когда Эйрик выехал из дому, он взял с собой ларец с золотом и серебром. Он зарыл ларец и поехал дальше. Но, проехав немного, он упал с лошади и сломал несколько ребер, и повредил плечо. Он воскликнул:

— Ай-яй-яй!

После этого случая он велел жене забрать зарытое им сокровище и сказал, что это ему наказание за то, что он его зарыл[6].

Затем они отплыли из Эйрикова Фьорда веселые и с надеждами на успех. Но их долго носило в море, и они так и не попали туда, куда хотели. Они прошли в виду Исландии и видели птиц с берегов Ирландии. Корабль их носило туда и сюда по морю, и осенью, изнуренные и сильно измученные, они вернулись в Эйриков Фьорд.

Тут Эйрик сказал:

— Веселей были вы летом, когда уплывали из фьорда. Но и то благо, что вы вернулись.

Торстейн отвечал:

— Благородным делом будет помочь всем этим людям, которые остались бездомными, и приютить их на зиму.

Эйрик отвечает:

— Верна поговорка, что не знаешь, пока не получишь ответа. Так вышло и тут. Будет сделано, что ты посоветуешь.

И вот все, у кого не было другого пристанища, поехали к Эйрику и его сыну.
VI

Теперь следует рассказать, что Торстейн, сын Эйрика, посватался к Гудрид, дочери Торбьёрна. И Гудрид, и ее отец хорошо приняли сватовство. Обо всем договорились, и Торстейн женился на Гудрид. Свадьбу сыграли на Крутом Склоне. Пир был на славу, и гостей было очень много.

У Торстейна был хутор у Пикшевого Фьорда в Западном Поселении. Половина хутора принадлежала человеку, которого тоже звали Торстейн. Жену его звали Сигрид.

Осенью Торстейн, сын Эйрика, поехал на Пикшевый Фьорд со своей женой Гудрид. Их там хорошо приняли, и они остались там на зиму.

В начале зимы люди на хуторе стали болеть. Был там надсмотрщик по имени Гарди. Его очень не любили. Он первым заболел и умер. Вскоре люди один за другим стали заболевать и умирали. Заболел и Торстейн, сын Эйрика, а также Сигрид, жена другого Торстейна.

Однажды вечером Сигрид захотела выйти в отхожее место, которое было против входных дверей. Гудрид пошла с ней. Когда они вышли из дверей, Сигрид вскрикнула:

— 0!

Гудрид сказала:

— Мы неосторожно поступили. Тебе не следовало выходить на холод. Вернемся скорей назад!

Сигрид отвечала:

— Нет, я теперь не вернусь. Здесь перед дверьми толпа мертвецов. Я узнаю среди них Торстейна, твоего мужа, и саму себя. Как ужасно видеть это!

Но все исчезло, и она сказала:

— Я их больше не вижу.

Исчез и надсмотрщик, который, как ей казалось, собирался бить кнутом остальных мертвецов. Женщины вернулись в дом.

Сигрид умерла еще до света, и покойнице приготовили гроб.

В этот самый день люди собрались рыбачить, и другой Торстейн проводил их до пристани. В сумерки он отправился посмотреть на их улов, но Торстейн, сын Эйрика, послал за ним, прося его поскорей вернуться, и сообщил, что дома творится недоброе: Сигрид норовит встать из гроба и влезть к нему в постель. Когда другой Торстейн вернулся, она была уже на краю постели. Он схватил ее и всадил секиру ей в грудь.

Торстейн, сын Эйрика, умер к вечеру. Другой Торстейн предложил Гудрид лечь поспать и сказал, что будет бодрствовать над покойниками ночью. Она легла и сразу уснула.

В самом начале ночи Торстейн, сын Эйрика, поднялся и сказал, чтобы позвали Гудрид, потому что ему надо поговорить с ней:

— Богу угодно, чтобы мне был дарован этот час для искупления моей жизни.

Другой Торстейн пошел к Гудрид и разбудил ее. Он сказал, чтобы она перекрестилась и просила Божьей помощи:

— Торстейн, сын Эйрика, сказал мне, что хочет поговорить с тобой. Решай сама, как тебе поступить. Я не могу ни на чем настаивать.

Она отвечает:

— Возможно, что благодаря этому чуду произойдет то, о чем будут долго помнить. Но я надеюсь, что Бог меня защитит. С Божьей милостью я пойду на то, чтобы поговорить с ним, ведь мне все равно не избежать беды, если она мне предназначена. Всего меньше я бы хотела, чтобы он приходил с того света, и я боюсь, что это случится, если я не поговорю с ним.

И вот Гудрид пошла к своему мужу. Ей показалось, что у него текут слезы. Он прошептал ей на ухо несколько слов так, чтобы она одна слышала, и затем сказал, что блаженны те, кто тверд в вере, ибо с ней приходит милость и помощь, но, добавил он, многие плохо блюдут ее:

— Плохо, что здесь, в Гренландии, с тех пор, как пришла христианская вера, хоронят людей в неосвященной земле и почти без отпевания. Я хочу, чтобы меня отнесли в церковь, а также других людей, которые здесь умерли. А Гарди пусть поскорее сожгут на костре, ибо он причина всего того, что происходило здесь с покойниками этой зимой.

Он упомянул также о ее будущем и предсказал ей великую судьбу. Но он сказал, чтобы она остерегалась брака с гренландцем. Он также велел ей отдать их деньги церкви или раздать бедным. Тут он скончался во второй раз.

В Гренландии, с тех пор как туда пришло христианство, существовал обычай хоронить людей в неосвященной земле в усадьбе, где они умерли. В землю над грудью покойника вбивали столб, а потом, когда приезжал священник, столб вытаскивали из земли, в дыру от столба вливали святую воду и совершали отпевание, хотя бы это и было спустя много времени.

Тела были отвезены в церковь Эйрикова Фьорда, и священники совершили над ними отпевание.

Спустя некоторое время умер Торбьёрн, и Гудрид унаследовала все его добро. Эйрик принял ее к себе и взял на себя заботу о ней.
VII

Жил человек, которого звали Торфинн Карлсефни. Он был сын Торда Лошадиная Голова, который жил на Рябиновом Мысу па севере в Полуостровном Фьорде на хуторе, который теперь называется Усадьба. Карлсефни был человек родовитый и очень богатый. Его мать звали Торунн.

Карлсефни ездил в торговые поездки и слыл хорошим купцом. Одним летом он снарядил корабль и собрался в Гренландию. К нему присоединился Снорри, сын Торбьёрна с Лебединого Фьорда. С ними было сорок человек.

Бьярни, сын Гримольва с Широкого Фьорда, и Торхалль, сын Гамли с Восточных Фьордов, снарядили корабль для поездки в Гренландию тем же летом. У них на корабле было тоже сорок человек.

Когда все было готово, оба корабля вышли в море. Ничего не говорится о том, как долго они были в море. Известно только, что осенью оба корабля пришли в Эйриков Фьорд.

Эйрик поехал к кораблям, и некоторые другие поселенцы тоже, и завязалась оживленная торговля. Купцы предложили Гудрид взять из их товаров все, что ей хочется, а Эйрик не уступил им в щедрости, пригласив людей с обоих кораблей к себе домой, на Крутой Склон, на зимовку. Купцы приняли приглашение и поехали с Эйриком. Их товары были перевезены на Крутой Склон, где было вдоволь больших и хороших клетей.

Купцы были очень довольны зимовкой у Эйрика. Но когда подошел праздник середины зимы, Эйрик стал невеселым. Однажды Карлсефни повел беседу с Эйриком и сказал:

— Что с тобой, Эйрик? Мне кажется, ты стал молчаливее, чем обычно. Ты так щедро угощаешь нас, что наш долг отблагодарить тебя, как мы только сможем. Скажи же, что причина твоей печали?

Эйрик отвечает:

— Вы принимали мое гостеприимство, как подобает хорошим людям. Мне и в голову не приходит думать, что вы плохо поступили. Но вот в чем дело: меня беспокоит, как бы вы потом не говорили, что никогда не проводили праздника середины зимы хуже, чем у меня.

— Об этом не может быть и речи, — говорит Карлсефни.

— У нас на кораблях есть и солод, и мука, и зерно. Ты можешь взять, сколько тебе нужно, и устроить такой пир, какого требует твоя щедрость.

Эйрик принял предложение, и на праздник середины зимы был устроен пир. Он был такой роскошный, что, как говорили люди, они едва ли видели большее великолепие.

После праздника середины зимы Карлсефни начал просить Эйрика выдать за него Гудрид, так как он считал, что она на его попечении, и ему полюбилась эта красивая и умная женщина. Эйрик сказал, что поддержит его сватовство и что она достойна хорошего брака.

— Вероятно, сбудется то, что ей было суждено, если она выйдет за тебя, — сказал он и добавил, что слышал о нем много хорошего.

Карлсефни посватался к Гудрид, и она согласилась принять совет Эйрика. Коротко говоря, она была выдана замуж, и пир на праздник середины зимы перешел в свадебный пир. Большое веселье было в эту зиму на Крутом Склоне. Часто играли в тавлеи, и рассказывали саги, и занимались многим другим, что придает веселья домашней жизни.
VIII

Много разговоров было в эту зиму на Крутом Склоне о том, что надо бы разыскать Виноградную Страну, где, как говорят отличные земли. Кончилось тем, что Карлсефни и Снорри снарядили корабль и решили искать летом Виноградную Страну.

Бьярни и Торхалль собрались принять участие в поездке на своем корабле и с людьми, которые с ними приехали.

Жил человек по имени Торвард. Он был женат на Фрейдис, побочной дочери Эйрика Рыжего. Торвард тоже поехал с ними, как и Торвальд, сын Эйрика Рыжего.

Был еще один человек, по имени Торхалль. Его звали Торхалль Охотник. Он долгое время ходил с Эйриком летом на промысел и выполнял важные поручения. Он был высок ростом, черен и безобразен. Он был уже в летах, нрава плохого, хитер, молчалив, но сварлив, когда говорил, и всегда подбивал на недоброе. Он чуждался новой веры, с тех пор как она пришла в Гренландию. Его недолюбливали, но Эйрик всегда с ним очень дружил. Он поехал с Торвальдом, потому что хорошо знал незаселенные края.

Корабль был тот самый, на котором Торбьёрн приехал из Исландии. Они присоединились к Карлсефни. Большинство на корабле были гренландцы. Всего на кораблях было сто сорок человек.

Они поплыли сперва в Западное Поселение и к Медвежьим Островам. От Медвежьих Островов они поплыли на юг с северным ветром и были в открытом море двое суток. Тут они увидели землю и подплыли к ней на лодках, чтобы разведать ее. Они нашли там много каменных плит, таких больших, что два человека могли лечь па них, упершись пятками друг в друга. Было там также много лисиц. Они назвали эту землю Страной Каменных Плит.

Оттуда они плыли двое суток с северным ветром и увидели землю, где были большие леса и много зверей. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на нем они встретили медведей и назвали его Медвежьим Островом. А лесистую землю они назвали Лесной Страной.

Еще через двое суток они снова увидели землю и подплыли к ней. Это оказался полуостров. Они поплыли вдоль берега. Он был у них с правого борта. Кораблям негде было пристать, шли длинные песчаные отмели. Они подъехали к берегу на лодках и нашли на мысу киль от корабля, и назвали это место Килевой Мыс. Они дали имя и всему этому побережью, назвав его Удивительными Берегами, потому что так долго пришлось плыть вдоль него. Затем пошли заливы, и они заходили в один из заливов.

Когда Лейв был у конунга Олава, сына Трюггви, и ему было поручено проповедовать христианство в Гренландии, конунг дал ему двух шотландцев, мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Конунг сказал Лейву, что они ему пригодятся, если ему будет нужна быстрота, потому что они бегают быстрее оленей. Этих людей Лейв и Эйрик дали Карлсефни.

Когда корабли проплыли Удивительные Берега, шотландцев высадили на берег и велели бежать на юг, чтобы разведать край, и вернуться до истечения третьих суток. На них обоих была одежда, которую они называли бьяваль. Она была скроена так: сверху капюшон, по бокам разрезы, никаких рукавов и между ногами закрепка — пуговица и петля. Больше на них ничего не было.

Бросили якорь и стали ждать. Когда истекло три дня, бегуны прибежали обратно, и у одного был в руке виноград, а у другого — самосеянная пшеница. Они сказали Карлсефни, что, по их мнению, они нашли хорошие земли.

Их взяли на борт и поплыли дальше, пока не дошли до какого-то фьорда. Они направили корабли во фьорд. В его устье лежал остров, вокруг которого были сильные течения. Они назвали его Оток. На нем было столько птиц, что трудно было не наступить на их яйца.

Они вошли во фьорд и назвали его Оточный Фьорд. Здесь они снесли кладь на берег и обосновались. У них был с собой всякий скот, и они стали разведывать, чем богата страна. Там были горы, и местность была красивая. Они занимались только тем, что разведывали край. Всюду росла высокая трава.

Они там зазимовали. Зима была суровая, а они ничего не запасли летом. С едой стало плохо, а рыбная ловля и охота не удавались. Они перебрались на остров в надежде, что там будет лучше с промыслом или прибьет что-нибудь к берегу. Но и там было плохо с едой, хотя корма для скота хватало. Тогда они стали просить у Бога, чтобы он послал им какой-нибудь еды. Но молитва их не была услышана так скоро, как им бы хотелось.

Между тем исчез Торхалль Охотник, и люди пошли его искать. Его искали целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли Торхалля на вершине какой-то скалы. Он лежал и смотрел в небо, вытаращив глаза, разинув рот и раздув ноздри. Он царапал и щипал себя и бормотал что-то. Его спросили, зачем он туда забрался, но он ответил, что это не их дело, попросил их не удивляться и сказал, что он не младенец, чтоб нуждаться в их присмотре. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, и он так и сделал.

Немного погодя к берегу прибило кита, и люди сбежались и стали разделывать его, но никто не знал, что это за кит. Карлсефни хорошо разбирался в китах, но и он не знал, что это за кит. Повара наварили китового мяса, но все, кто его ел, заболели.

Тут подошел Торхалль Охотник и сказал:

— Ну что, разве рыжебородый[7] не оказался сильнее вашего Христа? Это я получил за стихи, которые сочинил о моем покровителе Торе. Он всегда мне помогает.

Когда люди услышали это, никто не стал есть китовое мясо. Его сбросили со скалы и стали уповать на Божью милость. Вскоре можно было поехать на рыбную ловлю, и тогда у них стало вдоволь еды.

Весной они поплыли в глубь Сточного Фьорда. Теперь они брали много добычи: дичь — на суше, птичьи яйца — на острове и рыбу — в море.


Стали они обсуждать, что делать дальше, куда ехать. Торхалль Охотник хотел плыть на север, за Удивительные Берега и Килевой Мыс, и там искать Виноградную Страну. А Карлсефни хотел плыть на юг вдоль берега и на восток. Он считал, что чем дальше к югу, тем земля будет лучше, но он считал также, что нужно разведать страну в обе стороны.

Торхалль снарядил свой корабль у острова. С ним собралось ехать только девять человек. Все остальные поехали с Карлсефни.

Однажды, когда Торхалль носил воду на корабль, он отпил глоток и произнес:

Деревья бури оружья
Говорили, что здесь в изобилье
Приятнейший из напитков.
Стране этой шлю проклятья!
Бальдр одежды валькирий
Таскать должен воду в ведрах,
Источнику кланяясь низко.
Нет здесь вина и в помине![8]

Затем они отплыли, и Карлсефни проводил их за остров. Прежде, чем они подняли паруса, Торхалль произнес:

Назад туда мы поедем,
Где ждут нас. Кораблей дорогу
Пусть разведает вепрь
Небес песчаной пустыни,
Между тем как ясени сечи.
Что хвалят здешние страны,
На Берегах Удивительных
Живут и китов себе варят![9]

На этом они расстались с Карлсефни и поплыли на север мимо Удивительных Берегов и Килевого Мыса. Они хотели пройти на запад, но разразился сильный шторм, и их отнесло ветром в Ирландию. Там их избили и обратили в рабство, и там Торхалль простился с жизнью.
Х

Карлсефни поплыл на юг вдоль берега, и с ним Снорри, Бьярни и другие. Они плыли долго и наконец приплыли к реке, которая впадала в озеро, а потом в море. В устье реки были большие песчаные отмели, так что в нее можно было войти только во время прилива.

Карлсефни и его люди зашли в устье и назвали это место Озерко. Здесь они нашли поля самоссянной пшеницы в низинах и виноградную лозу всюду на возвышенностях. Все ручьи кишели рыбой. Они рыли ямы там, где суша и море встречались, и когда море отступало, в ямах был палтус. В лесу было много всякого зверя.

Они оставались там полмесяца, тешась и не замечая ничего плохого. Скот их был с ними. Но однажды рано утром, осматриваясь, они увидели девять кожаных лодок. С лодок махали палками, трещавшими, подобно цепам, и палки вращались по движению солнца. Карлсефни сказал:

— Что бы это могло значить?

Снорри отвечает:

— Возможно, что это знак мира. Возьмем белый щит и пойдем им навстречу.

Так они и сделали. Незнакомцы подплыли к ним и, рассматривая их с удивлением, вышли на берег. Они были низкорослы и некрасивы, волосы у них были грубые, глаза — большие, скулы — широкие. Они постояли некоторое время, дивясь, а затем уплыли на своих лодках на юг за мыс.

Карлсефни и его люди построили себе жилье на склоне у озера. Некоторые дома были близко к озеру, другие — подальше. Они там прожили зиму. Снега не выпало совсем, так что весь скот был на подножном корму.
XI

Когда началась весна, однажды рано утром они увидели, что с юга из-за мыса выплывает такое множество кожаных лодок, что казалось, будто уголь рассыпан по заливу. Также и на этот раз с каждой лодки махали палками.

Люди Карлсефни подняли щиты, и начался торг. Всего охотнее скрелинги брали красную ткань. Они просили также мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать им оружие. В обмен на ткань они давали пушнину. Они брали пядь ткани за шкурку и повязывали этой тканью себе голову. Торг продолжался так некоторое время. Когда ткани стало мало, ее стали разрезать на полоски не шире пальца. Но скрелинги давали за них столько же, даже больше.

Тут случилось, что бык, который был у людей Карлсефни, вдруг выскочил из леса и громко замычал. Скрелинги испугались, попрыгали в свои лодки и уплыли на юг за мыс.

После этого они не показывались целых три недели. Но когда прошло это время, с юга вдруг появилось такое множество лодок скрслипгов, что казалось — течет поток. На этот раз с лодок махали палками против солнца, и все скрелинги громко кричали. Карлсефни и его люди подняли красные щиты и пошли им навстречу.

Они сошлись, и начался бой. На людей Карлсефии посылался град камней, потому что у скрелингов были пращи. Вдруг Карлссфни и Снорри увидели, что скрелинги подняли на шесте большой, величиной с овечий желудок, шар синего цвета, и он полетел в сторону берега на людей Карлсефпи и страшно завыл, когда упал на землю. Это навело такой ужас на Карлсефни и его людей, что они думали только о том, как бы уйти. Они отступили вдоль реки к каким-то утесам и только там дали отпор.

Фрейдис вышла и увидела отступление. Она крикнула:

— Вы такие молодцы, а бежите от этих жалких людишек! Вы же могли бы перебить их всех, как скот! Было бы у меня оружие, уж я бы, наверно, дралась лучше любого из вас.

Но они не обратили никакого внимания на ее слова. Фрейдис хотела присоединиться к ним, но ей было не догнать их, так как она была беременна. Она пошла за ними в лес, а скрелинги приблизились к ней. Тут она увидела перед собой на земле убитого, это был Торбранд, сын Снорри. В темени его торчал плоский камень, а меч его лежал рядом. Она хватает меч и готовится защищаться. Тут скрелинги подбегают к ней. Тогда она выпрастывает одну грудь из-под рубашки и шлепает по ней обнаженным мечом. Скрелинги были так напуганы этим, что бросились к своим лодкам и поплыли прочь.

Карлсефии и его люди подошли к ней и хвалили ее за мужество. Двое из его людей было убито, а из скрелингов — четверо, хотя превосходство было на стороне скрелингов.

Карлсефни и его люди вернулись к домам, недоумевая, что это за многочисленное войско нападало на них с суши. Но тут они поняли, что нападали на них только те, что приехали на лодках, и что другое войско было наваждением.

Скрелинги нашли второго убитого из людей Карлсефни. Рядом с ним лежала секира. Один из скрелингов ударил ею по камню, и лезвие сломалось. Тогда они решили, что она никуда не годится, раз не берет камень, и бросили ее.

Карлсефни и его люди поняли теперь, что, хотя земли здесь отличные для поселения, жизнь на них будет всегда небезопасна и тревожна из-за туземцев. И они собрались в обратный путь к себе домой. Они поплыли на север вдоль берега.

По пути им попались пять скрелингов, которые спали в одеждах из шкур, и у них были коробы с костным мозгом, смешанным с кровью. Люди Карлсефни решили, что эти скрелинги изгнаны из страны, и они их убили.

Затем им попался мыс, на котором было множество оленей. Весь мыс был покрыт коркой их помета, потому что на нем зимовали олени.

Потом Карлсефни и его люди приплыли в Оточный Фьорд, и там все было в изобилии.

Некоторые говорят, что Бьярни и Фрейдис оставались там с сотней человек и не ездили дальше, в то время как Карлсефни и Снорри и с ними сорок человек ездили на юг и, проведя у Озерка не больше чем два месяца, вернулись тем же летом.

Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалля Охотника. Остальные его люди не поехали. Он поплыл на север мимо Килевого Мыса и потом на запад, и земля была у него с левого борта. Всюду были только леса. Долго они так плыли, пока не увидели реку, впадающую в морс и текущую с востока на запад. Они вошли в устье реки и стали у южного берега.
ХII

Однажды утром Карлсефни и его люди увидели на дальней стороне прогалины какое-то пятнышко, которое поблескивало, и они закричали на него. Пятнышко зашевелилось, и это оказался одноногий человек, который бросился скачками туда, где стоял их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля. Одноножка попал ему стрелой в низ живота. Торвальд выдернул стрелу и сказал:

— Богатую страну мы нашли. Жиром обросли мои кишки.

Вскоре после этого Торвальд умер от раны. Одноножка бросился убегать на север. Карлсефни и его люди погнались за ним и по временам видели, как он убегал от них. Наконец он скрылся от них в какой-то бухте, и они повернули назад. Тогда один из них произнес такой стишок:

Воины гнались —
Говорю я правду —
За одноножкой
Вниз к берегу.
Чудной человек
Мчался как вихрь
По бездорожью.
Слушай, Карлсефни!

Затем они поплыли снова на север и считали, что они в Стране Одноножек. Но они решили больше не подвергать опасности своих людей.

Они полагали, что горы у Озерка и те, которые они теперь видели, это одни и те же горы, и что обе местности одинаково отстоят от Оточного Фьорда.

Они повернули назад и провели третью зиму в Оточном Фьорде. В это время было много ссор. Неженатые задевали женатых.

Снорри, сын Карлсефни, родился в первую осень. Когда они уезжали, ему было три зимы. Ветер дул с юга, и они приплыли в Лесную Страну. Там им встретилось пять скрелиигов — бородатый мужчина, две женщины и двое детей. Карлсефни и его люди захватили мальчиков, а остальные скрелинги ускользнули и провалились сквозь землю. Они взяли мальчиков с собой, обучили языку и крестили. Мальчики сказали, что их мать зовут Ветильд, а отца — Овегир. Они сказали, что страной скрелингов управляют два конунга, одного из которых зовут Авальдамон, а другого Вальдидида. Они рассказали, что домов там нет, и люди живут в пещерах и ямах. Они рассказали также, что по ту сторону, напротив их страны, есть страна, в которой люди ходят в белых одеждах, громко кричат и носят шесты с тряпками на них. Люди думают, что речь шла о Стране Белых Людей[10]. Наконец они вернулись в Гренландию и провели зиму у Эйрика Рыжего.
ХIII

Корабль Бьярни, сына Гримольва, был отнесен ветром в Гренландское море. Там они оказались в червивых водах, но обнаружили это, только когда корабль был весь источен червями и начал погружаться.

Они стали обсуждать, что делать. У них была лодка, пропитанная тюленьим жиром, а говорят, что червь не может точить дерево, так пропитанное. Большинство сказало, что надо посадить в лодку столько народу, сколько она выдержит. Но когда попробовали сделать так, то оказалось, что она подняла не больше половины людей. Тогда Бьярни сказал, что надо садиться в лодку по жребию, а не по знатности. Но каждый, кто там был, хотел сесть в лодку. Лодка, однако, не могла поднять всех, и тогда решили бросить жребий, кому садиться. По жребию вышло, что садиться в лодку должен был Бьярни и с ним почти половина людей. И вот все, кому выпал жребий, сели в лодку. Когда они уже были в лодке, один молодой исландец, спутник Бьярни, сказал:

— Неужели ты бросишь меня здесь, Бьярни?

Бьярни отвечает:

— Так выходит.

Исландец говорит:

— Другое ты обещал мне, когда я покидал отцовский дом в Исландии, чтобы ехать с тобой!

— Я не вижу другого выхода, — говорит Бьярни. — Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, чтобы мы поменялись местами, ты пойдешь сюда, а я туда.

Бьярни отвечает:

— Что ж, пусть будет так. Я вижу, что ты во что бы то ни стало хочешь жить и очень боишься умереть.

И они поменялись местами. Молодой исландец сел в лодку, а Бьярни перешел на корабль, и говорят, что Бьярни и все, кто остался с ним на корабле, погибли в червивом море.

А те, кто был в лодке, поплыли своей дорогой и достигли берега, и рассказали об этом случае.
XIV

На следующее лето Карлсефни вернулся в Исландию со своим сыном Снорри и поехал к себе в усадьбу на Рябиновом Мысу. Его мать считала, что он плохо женился, и не жила дома первую зиму. Но когда она поняла, какая Гудрид достойная женщина, она вернулась домой, и они с ней хорошо ладили.

У Снорри, сына Карлсефни, была дочь Халльфрид, мать епископа Торлака, сына Рунольва.

У Карлсефни и Гудрид был также сын Торбьёрн. Его дочерью была Торунн, мать епископа Бьёрна.

У Снорри, сына Карлсефни, был также сын Торгейр, отец Ингвильд, матери епископа Бранда Первого.

Здесь кончается эта сага.
                                                                            Примечания

Эти две саги — главный источник сведений об открытии Америки в конце Х в. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много раз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлсефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть в Северную Америку. Однако между «Сагой о гренландцах» (Grænicndinga saga, она иногда называлась также Grænlendinga þattr или Eiriks þattr rauða) и «Сагой об Эйрике Рыжем» (Eiriks saga rauðа, она называлась также Þorflinns saga Karlsefnis) есть большие расхождения. В «Саге о гренландцах» рассказывается о пяти поездках в Виноградную Страну, а именно — о поездках Бьярни Херьольвссона, Лейва Эйрикссона, Торвальда Эйрикссона, Торфинна Карлсефни и Фрейдис, дочери Эйрика, с братьями Хельги и Финнбоги. Между тем в «Саге об Эйрике» рассказывается только о двух поездках, а именно — поездках Лейва и Карлсефни, причем во многом совсем иначе, чем в «Саге о гренландцах». По «Саге о гренландцах» выходит, что Америку открыл исландец Бьярни Херьольвссон в 985 или 986 г. По «Саге об Эйрике» Америку открыл исландский поселенец в Гренландии Лейв Эйрикссон ок. 1000 г. Только в «Саге о гренландцах» рассказывается о Бьярни Херьольвссоне, о Тюркире Южанине, о Фрейдис и братьях Хельги и Финнбоги. Только в «Саге об Эйрике» рассказывается о колдунье Торбьёрг, о Торхалле Охотнике, о Бьярни Гримольвссоне.

Раньше считалось, что «Сага об Эйрике» древнее «Саги о гренландцах» и потому надежнее как источник. Однако в 1956 г. было доказано, что «Сага о гренландцах» древнее «Саги об Эйрике» и была одним из ее источников (Jón Jóhannesson. Aldur Grænlendinga sögu // Nordæla. Afmæliskvevja til Sigurðar Nordals. Reykjavík, 1956). «Сага о гренландцах» была написана, по-видимому, в конце XII в. на основе устной традиции. Только у ее первой главы есть письменный источник — «Книга о занятии земли» (Landnámabók). «Сага о гренландцах» сохранилась только в знаменитой рукописи конца XIV в., так называемой «Книге с плоского острова» (Flateyjarbók), где она вклинена отдельными кусками в так называемую «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне».

«Сага об Эйрике» была написана, вероятно, не раньше середины XIII в., и у нее есть письменные (отчасти не сохранившиеся) источники. Первые две главы ее — из «Книги о занятии земли». Но многое в «Саге об Эйрике», вероятно, непосредственно из устной традиции, например, рассказ о колдунье Торбьёрг, единственный в своем роде в древнеисландской литературе и представляющий большую культурно-историческую ценность. «Сага об Эйрике» сохранилась в двух рукописях: так называемой «Книге Хаука» (Hauksbók), начала XIV в., и «Книге из Скаульхольта» (Skálholtsbók), конца XV в. Рукописи эти явно восходят к одному оригиналу. Расхождения между ними в основном стилистические. Во второй рукописи много описок и стилистических неряшливостей. Первая рукопись стилистически причесана по сравнению со второй, и кое-что в ней изложено пространнее, но кое-что сокращено. Раньше считалось, что первая рукопись ближе к оригиналу. Было доказано, однако, что вторая ближе к нему (см. S. В. F. Jansson. Sagoma om Vinland. I. Handskrifterna til Erik den rödes saga. Stockholm, 1945). Поэтому в основу русского перевода положен текст второй рукописи, но в случае явных ошибок или пропусков использован текст первой.

И в «Саге о гренландцах», и в «Саге об Эйрике» кое-где есть явный вымысел, например, оживающие мертвецы и т. п. Вымысел часто вероятен и там, где ясна христианская тенденция. Так, в «Саге об Эйрике» вымыслом считается рассказ о миссионерской деятельности Лейва. Есть в этих сагах, вероятно, и такой вымысел, наличие которого невозможно обнаружить. Вместе с тем, однако, всегда было общепризнано и до сих пор неоспоримо, что саги эти основаны на вполне реальных фактах: описываемые в сагах колонизация Гренландии и Исландии и плавания из Гренландии в Виноградную Страну, то есть к какому-то побережью Северной Америки, несомненно, в самом деле имели место. О поездках в Виноградную Страну есть упоминание и в ряде других древнеисландских памятников — «Книге об исландцах» Ари Торгильссона, «Книге о занятии земли», «Саге о людях с Песчаного Берега» и других. Но самое раннее упоминание о них — в хронике Адама Бременского, написанной ок. 1075 г.

Что касается местностей в Гренландии, упоминаемых в сагах, то они почти все поддаются отождествлению. Так, Восточное Поселение — это район Юлианехоба, Западное Поселение — это район Готхоба, Заслон-Гора — это мыс Фарвель, Гуннбьёрновы островки — это, вероятно, скалистые островки к востоку от Ангмагссалика, Лебединый Фьорд — это Сермилик-Фьорд и т. д. Эйрик Рыжий отправился в Гренландию, чтобы колонизировать эту открытую им страну в 985 или 986 г. (христианство было официально принято в Исландии в 1000 г.). Колония, основанная им в Гренландии, просуществовала около полутысячелетия. В XIV в. она пришла в упадок, в основном, по-видимому, из-за резкого ухудшения климата, и к концу XV в. совсем вымерла. В настоящее время на побережье Гренландии раскопано множество построек, относящихся к эпохе расцвета исландской колонии там.

Но что касается местностей в Северной Америке, упоминаемых в саге, то ни одна из них не поддается бесспорному отождествлению, и все, что до сих пор выдавалось за следы посещения Северной Америки скандинавами в Х в., всегда оказывалось подделкой. Учеными разных стран — историками, географами, астрономами, филологами, археологами, ботаниками — было выдвинуто множество теорий относительно того, где находилась Виноградная Страна. Ее искали от Гудзонова залива на севере до Каролины на юге. Краткий обзор этих теорий см. в кн.: Halldór Hermannsson. The Problem of Wineland. Ithaca, N.Y., 1936 («Islandica». XXV). Согласно последней из таких теорий Виноградная Страна — это север Ньюфаундленда. Книга автора этой теории — предприимчивого норвежского литератора X. Ингстада — переведена на русский язык (Ингстад X. По следам Лейва Счастливого. Л., 1969; также в кн. «Винланд», М., 1998(?)). Как это обычно делалось и раньше, Ингстад объявляет недостоверным в сагах все то, что не вяжется с его теорией, и достоверным только то, что вяжется с ней. Само название «Виноградная Страна» (Vinland) Ингстад истолковывает как «Луговая Страна», что с лингвистической точки зрения несостоятельно. Есть у него и другие натяжки. Ингстад утверждает, что остатки построек, раскопанные его женой археологом на севере Ньюфаундленда, — это дома Лейва. Другие археологи подтверждают, что эти постройки, возможно, в самом деле скандинавского происхождения и того времени. Однако доказать, что это действительно дома Лейва, Ингстаду не удалось. Вполне возможно, что, кроме тех посещений Северной Америки, о которых рассказывается в сагах, были и другие, о которых не сохранилось сведений. Большинство ученых склоняется все же к тому, что Виноградная Страна — где-то на северо-восточном побережье США, в так называемой Новой Англии. Считается, что там была и северная граница распространения дикого винограда (ср. название «Виноградная Страна»). Тогда Страна Каменных Плит — это юго-восточное побережье Баффиновой земли или северное побережье Лабрадора, а Лесная Страна — юго-восточное побережье Лабрадора или Ньюфаундленд.

Упоминаемые в «Саге о гренландцах» и «Саге об Эйрике» скрелинги — это, несомненно, североамериканские индейцы. Правда, в древне-исландских памятниках «скрелингами» назывались и эскимосы. Но то, что рассказывается в данных памятниках о скрелингах, об их внешности, обычаях и т. д., больше подходит к индейцам. Боевое оружие в виде шара синего цвета на шесте (гл. XI), то есть своего рода катапульта, употреблялось индейцами анголкинами. Костный мозг, смешанный с кровью (гл. XI), — излюбленная пища североамериканских индейцев (так называемый пеммикан). Кожаные лодки, то есть, вероятно, лодки из шкуры лося, обычай спать под ними (гл. V), а также палки, трещавшие подобно цепам (гл. X), то есть ритуальные трещотки, засвидетельствованы у североамериканских индейцев. Но особенно характерна для них меновая торговля пушниной (гл. XI и «Сага о гренландцах»).

Упоминаемые в конце «Саги о гренландцах» и «Саги об Эйрике» епископы Бранд, Торлак и Бьёрн — это епископ севера Исландии Бранд Семундарсон (1163–1201), епископ юга Исландии Торлак Рунольвссон (1118–1133) и епископ севера Исландии Бьёрн Гильссон (1147–1162). То, что в «Саге об Эйрике» Бранд назван Брандом Первым, свидетельствует о том, что эта сага была написана, когда уже был Бранд Второй, то есть Бранд Йонссон (1263–1264).

Есть более старый русский перевод «Саги об Эйрике»: Сыромятников С. Н. Сага об Эйрике Красном. СПб., 1890. Переводы фрагментов этой саги, а также фрагмент «Саги о гренландцах» есть в цитированном выше переводе книги Ингстада. Все древнеисландские имена и названия в этом переводе искажены (даны в современном норвежском произношении).

Библиография данных саг есть в выпусках серии «Islandica». Ithaca, N. Y. I, 1908; II, 1909; XXIV, 1935; XXXVIII, 1957.

Перевод «Саги об Эйрике» сделан по текстам, приведенным в названной выше книге Янссона.

[1] На западе — на Британских островах.

[2] Скамьевые доски. — Вероятно, деревянные резные панели, приделываемые спереди к скамьям, идущим вдоль стен главного помещения.

[3] Вардлок. — Предполагается, что это слово первоначально значило «то, что зачаровывает духов».

[4] Чудеса на Хуторе Фрода. — В «Саге о людях с Песчаного Берега» рассказывается, что женщина с Гебридских островов по имени Торгунна, сведущая в колдовстве, поселилась на Хуторе Фрода, где после ее смерти произошли разные зловещие события (являлись привидения и т. д.).

[5] Поля самосеянной пшеницы. — Обычно полагают, что речь идет о диком рисе, который растет в Северной Америке до широты Ньюфаундленда.

[6] …это ему наказание за то, что он его зарыл… — Христианский закон запрещал зарывать клады.

[7] Рыжебородый — бог Тор.

[8] Деревья бури оружья — воины, то есть люди (буря оружья — битва). Бальдр одежды валькирий — воин, то есть Торхалль (Бальдр — имя бога; одежда валькирий — боевые доспехи).

[9] Дорога кораблей — море. Вепрь небес песчаной пустыни — корабль (небеса песчаной пустыни — море). Ясени сечи — воины, то есть Карлсефни и его люди.

[10] Страна Белых Людей — легендарная страна, расположенная то ли к северу от Индии, то ли к западу от Ирландии (также — Великая Ирландия).

 

 

                                                        Сага о Людях с Песчаного Берега

                                                                       (Eyrbyggja saga)
 
I

Одного славного херсира в Норвегии звали Кетиль Плосконосый[1]; он был сын Бьёрна Лапы, сына Грима Херсира из Согна. Кетиль был женат на Ингвильд, дочери Кетиля Барана, херсира в Раумарики. У них были сыновья по имени Бьёрн и Хельги, а дочери звались Ауд Глубокомудрая[2], Торунн Рогатая Секира и Йорунн Смекалка.

Бьёрн сын Кетиля воспитывался на востоке в Ямталанде у ярла по имени Кьяллак[3], мужа мудрого и прославленного. У ярла был сын по имени Бьёрн, а дочь ярла звали Гьявлауг. Это было в то самое время, когда конунг Харальд Прекрасноволосый пришел к власти в Норвегии. Из-за смуты и притеснений многие знатные люди покинули отчие земли; кое-кто бежал на восток через хребет Килир, а кое-кто морем на запад. Были и такие, которые держались зимой на Южных или Оркнейских Островах, а летом приходили воевать в Норвегию и причиняли державе конунга Харальда великий урон. Бонды пеняли на это конунгу и просили оградить их от этой напасти. Тогда конунг Харальд решил отрядить на запад войско и велел Кетилю Плосконосому возглавить его. Кетиль отнекивался, но конунг сказал, что он должен ехать. И когда Кетиль увидел, что конунг хочет настоять на своем, он собрался в путь и взял с собой жену и детей, всех что были при нем.

Прибыв в западные моря, Кетиль дал там несколько битв и везде одержал победу. Он подчинил себе Южные[4] и Оркнейские Острова и стал на них верховодить. Затем он помирился с виднейшими хёвдингами в западных морях и заключил с ними союз, а войско свое отослал обратно в Норвегию. Когда те предстали перед конунгом Харальдом, то поведали ему, что Кетиль Плосконосый стал хёвдингом Южных Островов, но им, мол, неведомо, завоевал ли он эти земли в западном море для конунга Харальда, или нет. Как только об этом узнает конунг, он присваивает себе все владения Кетиля в Норвегии.

Кетиль Плосконосый выдал свою дочь Ауд за Олава Белого, самого видного в те времена морского конунга в западных морях; он был сын Ингьяльда, сына Хельги, а матерью Ингьяльда была Тора, дочь Сигурда Змей в Глазу, сына Рагнара Кожаные Штаны[5]. Торунн Рогатую Секиру он выдал замуж за Хельги Тощего, сына Эйвинда Норвежца и Равёрты, дочери Кьярваля Конунга Ирландцев[6].
II

Бьёрн сын Кетиля Плосконосого оставался в Ямталанде до тех пор, пока не умер Кьяллак. Он женился на Гьявлауг, дочери ярла, и вслед за тем выехал с востока через хребет Килир, сперва в Трандхейм, а оттуда на юг посуху. Он занял владения, принадлежавшие его отцу, а управителей, которых поставил на них конунг Харальд, прогнал прочь.

Конунг Харальд был в Вике, когда до него дошли эти вести. Затем он выехал горным путем на север в Трандхейм. Прибыв в Трандхейм, он созвал тинг восьми фюльков[7], и на том тинге объявил Бьёрна сына Кетиля вне закона в Норвегии, постановив, что того надо захватить и убить, где бы он не сыскался. После этого он выслал Хаука Высокие Чулки[8] и других своих витязей убить его, если он повстречается на их пути. Когда те подошли с севера к мысу Стад, друзья Бьёрна проведали об их поездке и дали ему знать. Бьёрн тут же взошел на свою весельную ладью, взяв с собой всех домочадцев и движимость, и поплыл, держа путь по побережью на юг; зима была в самом разгаре, и выйти в открытое море он не решился.

Бьёрн плыл, покуда не подошел к тому острову, который лежит напротив Южного Хёрдаланда и называется Мостр. Там его приютил человек по имени Хрольв сын Эрнольва Рыбогона, и Бьёрн скрывался у него всю зиму. Конунговы посланцы распорядились землями Бьёрна и, посадив своих людей, повернули обратно.
III

Хрольв был большим хёвдингом и жил на широкую ногу; он следил на острове за капищем Тора и был большим его другом; поэтому его прозвали Торольв. Это был большой, сильный и видный муж, с окладистой бородой; поэтому его называли Бородач с Мостра. Он был знатнейшим человеком на острове.

Весной Торольв передал Бьёрну ладное длинное судно[9] с добрыми мужами на борту и придал ему в помощь своего сына Халльстейна. Они отправились в западное море проведать родичей Бьёрна.

Когда конунг Харальд узнал, что Торольв Бородач с Мостра держал у себя Бьёрна сына Кетиля, объявленного им вне закона, он послал к нему людей и велел ему очищать земли и убираться в изгнание, подобно его другу Бьёрну, если он не желает сам предстать перед конунгом и вверить свою судьбу ему. Это было десятью годами позже того, как Ингольв сын Эрна отправился заселять Исландию[10]. Эта поездка была у всех на устах, ибо те, кто приезжал из Исландии, рассказывали, что там отличные земли.
IV

Торольв Бородач с Мостра устроил большое жертвоприношение и стал вопрошать Тора, своего закадычного друга, мириться ли ему с конунгом, или же уезжать из страны и искать иного пристанища. Жребий указал Торольву плыть в Исландию. После этого он добыл большое судно для морских переходов[11], снарядил его для плавания в Исландию и взял с собой своих домочадцев и скот. Он разобрал капище и взял большую часть бревен с собой вместе с землей из-под жертвенника, на котором сидел Тор. После этого Торольв вышел в море, и ветер ему благоприятствовал; он нашел Исландию и подошел с юга, западнее Мыса Дымов. Тут попутный ветер утих, и они увидели, что в сушу врезаются большие фьорды. Тогда Торольв бросил за борт столбы почетной скамьи[12], что прежде стояла у него в капище; на одном из них был вырезан Тор. Он еще заранее решил, что поселится в Исландии там, где Тор изволит вынести себя на берег. И едва столбы отдалились от корабля, как их подхватило течением и понесло западнее того фьорда, как людям казалось, изрядно быстро. Затем поднялся свежий ветер; они поставили парус, прошли на запад к Мысу Снежной Горы и, обогнув его, зашли во фьорд. Они видят, что фьорд этот на диво велик и широк, и по обеим сторонам большие горы. Торольв дал фьорду имя и назвал Широким Фьордом. Пристал он на южном берегу, ближе к середине фьорда, и поставил корабль в заливе, который они позже назвали Капищным Заливом. После этого они осмотрели сушу и на ближнем мысу, к северу от того залива, обнаружили, что Тор достиг суши вместе со столбами. Это место с той поры зовется Мысом Тора. Потом Торольв объехал с огнем[13] занятые им земли от устья Посошной Реки на побережье вглубь суши до реки, названной им Рекой Тора, и поселил там своих спутников. Он поставил у Капищного Залива большой хутор и назвал его Капищный Двор. Там же он велел возвести капище; это был большой дом. В боковых стенах, ближе к углам, были прорезаны двери. Внутри стояли столбы почетной скамьи; они были закреплены гвоздями; гвозди эти звались боговыми[14]. Внутри капища было большое святилище. В помещении была постройка вроде хора в нынешних церквях, и там посреди пола стоял жертвенник, как алтарь в церкви. Поверх него лежало незамкнутое кольцо весом в двадцать эйриров[15]. На нем следовало приносить все клятвы. Кольцо это годи капища должен был надевать на руку на всех сходках. На жертвеннике также должна была стоять жертвенная чаша с прутом наподобие кропила. Им следовало разбрызгивать из чаши ту кровь, что звалась «долей», — то была кровь умерщвленных животных, принесенных в жертву богам[16]. Вокруг жертвенника в задней части капища стояли боги[17]. Все люди должны были платить налог на капище и сопровождать годи во всех поездках, как теперь жители округи своего хёвдинга. А годи должен был содержать капище, чтобы оно не пришло в упадок, и устраивать в нем жертвенные пиры.

Торольв назвал мыс между Окраинным Фьордом и Капищным Заливом Мысом Тора. На том мысу есть гора; гору эту Торольв почитал до такой степени, что ни один человек не смел глядеть на нее немытым. На ней нельзя было никого убивать, ни скот, ни людей, разве что они умрут своей смертью. Гору эту называл он Святой Горой и верил, что отправится именно туда, когда умрет, и также все его родичи. На окраине мыса, в том месте, где Тор достиг суши, Торольв велел решать все тяжбы и учредил окружной тинг. Там тоже было столь большое святилище, что Торольв никоим образом не желал допустить осквернения поля, ни кровью, пролитой в ссоре, ни испражнениями; для этого была отведена шхера, которую называли Сраной Шхерой.

Торольв жил на широкую ногу и держал при себе множество народа, ибо в те времена на островах было вдоволь добычи и иной морской поживы.
V

Теперь следует рассказать о Бьёрне сыне Кетиля Плосконосого, что после того как они с Торольвом Бородачем с Мостра расстались, о чем говорилось ранее, он отплыл в западные моря. Бьёрн держал путь на Южные Острова. Когда он прибыл на запад, Кетиль, его отец, уже умер, но он застал там своего брата Хельги и своих сестер, и они предложили ему остаться у них на хороших условиях. Бьёрн убедился, что они сменили веру, и счел неладным, что они отказались от древних обычаев, которых держались их предки. Жить с ними было ему в тягость, и потому он свой хутор не ставил. Все же он провел зиму у своей сестры Ауд и ее сына Торстейна[18]. Когда те поняли, что он пренебрегает родней, то прозвали его Бьёрном с Востока; им было не по душе, что он не захотел с ними селиться.
VI

Бьёрн провел на Южных Островах два года, прежде чем собрался в Исландию. С ним вместе выехал Халльстейн сын Торольва. Они пристали в Широком Фьорде, и Бьёрн по совету Торольва занял землю между Посошной Рекой и Лавовым Фьордом. Бьёрн жил на Городищенском Холме в Заводи Бьёрна; он слыл очень знатным человеком.

Халльстейн сын Торольва счел неподобающим принимать землю от собственного отца. Он отправился по Широкому Фьорду дальше на запад, занял там землю и жил на Мысу Халльстейна.

Несколькими годами позже в Исландию прибыла Ауд Глубокомудрая; первую зиму она провела у своего брата Бьёрна. Затем она заняла все Долины в Широком Фьорде между Оползневой Рекой и Рекой Завтрака и поселилась в Лощине. В это время был заселен весь Широкий Фьорд, однако здесь нет нужды рассказывать о том, где поселились люди, о которых в этой саге речи идти не будет.
VII

Гейррёдом звался тот человек, который занял землю от Реки Тора до Длинной Долины и жил на Песчаном Берегу. С ним вместе приехал Ульвар Боец, который получил от него землю окрест Ульваровой Горы, и Финнгейр, сын Торстейна Лыжи; тот жил в Лебяжьем Фьорде, его сыном был Торфинн, отец Торбранда из Лебяжьего Фьорда.

Вестаром звался человек; он был сын Торольва Дутая Голова. Он прибыл в Исландию вместе со стариком отцом, занял землю во Фьорде Китих и поселился на Дальнем Песчаном Берегу. Его сыном был Асгейр, который жил там впоследствии.

Бьёрн с Востока умер самым первым из всех этих поселенцев, и его похоронили в кургане у Городищенского Ручья. По нем осталось два сына; одним из них был Кьяллак Старый, который жил в Заводи Бьёрна после смерти своего отца. Кьяллак был женат на Астрид, дочери Хрольва херсира и сестре Стейнольва Короткого. У Кьяллака с Астрид было трое детей; их сыном был Торгрим Годи, а дочь звали Герд, на ней женился Тормод Годи, сын Одда Смелого. Другую дочь звали Хельга, на ней женился Асгейр с Песчаного Берега. От детей Кьяллака пошел большой род, и его называют Кьяллеклинги[19].

Другого сына Бьёрна звали Оттар, он был женат на Гроа дочери Гейрлейва, сестре Оддлейва с Бардовых Побережий; их сыновьями были Хельги, отец Освивра Мудрого, и Бьёрн, отец Вигфуса с Убойного Склона. Третьего сына Оттара сына Бьёрна звали Вильгейр.

Торольв Бородач с Мостра в старости женился на женщине по имени Унн; некоторые говорят, будто она была дочерью Торстейна Рыжего, но Ари Мудрый сын Торгильса не называет ее в числе детей Торстейна[20]. У Торольва и Унн был сын по имени Стейн. Этого мальчика Торольв подарил своему другу Тору[21] и нарек Торстейном; мальчик смолоду был не по годам развит. Халльстейн сын Торольва женился на Оск, дочери Торстейна Рыжего; их сына звали Торстейн. Торольв был его воспитателем и прозвал его Торстейном Черным, а своего сына он называл Торстейном Трескожором.
VIII

К этому времени в страну прибыла Гейррид, сестра Гейррёда с Песчаного Берега, и брат выделил ей место для жилья в Городищенской Долине дальше от берега напротив Лебяжьего Фьорда. Она велела возвести главные постройки поперек проезжей дороги, чтобы все люди проезжали их насквозь. Внутри всегда был накрыт стол, и еду с него давали каждому, кто хотел. Из этого видно, сколь незаурядной женщиной она была. Гейррид ранее была замужем за Бьёрном сыном Бёльверка Слепорыла. Их сына звали Торольв; он был великий викинг. Торольв прибыл в страну несколько позднее своей матери и первую зиму прожил у нее. Он счел, что земель для жилья недостаточно, и потребовал их у Ульвара Бойца, предложив ему поединок; тот был уже пожилым человеком и, к тому же, бездетным. Ульвар предпочел скорей умереть, чем позволить Торольву себя запугать. Они взошли на островок в Лебяжьем Фьорде, и Ульвар пал, а Торольв был ранен в ногу и до конца жизни хромал. По этой причине его прозвали Торольв Скрюченная Нога. Он поставил свой хутор в Лощине в Долине Реки Тора.

Торольв прибрал Ульваровы земли к рукам; он не считал других людей себе ровней. Земли эти он продал вольноотпущенникам Торбранда из Лебяжьего Фьорда, Ульвару — Ульварову Гору, а Эрлюгу — Двор Эрлюга, и оба долго жили в этих местах. У Торольва Скрюченная Нога было трое детей; сын звался Арнкель, а одна из дочерей — Гуннфрид, на ней женился Торбейнир со Двора Торбейнира, что вблизи Озерного Кряжа рядом с Убойным Склоном. Их сыновьями были Сигмунд и Торгильс, а дочь звали Торгерд; на ней женился Вигфус с Убойного Склона. Другую дочь Торольва Скрюченная Нога звали Гейррид; на ней женился Торольв сын Херьольва Низкозадого. Они жили на Чаечном Склоне; детьми их были Торарин Черный и Гудню.
IX

Торольв Бородач с Мостра умер на Капищном Дворе. Тогда Торстейн Трескожор сел на свою вотчину. Он женился на Торе, дочери Олава Фейлана и сестре Торда Ревуна, который тогда жил в Лощине. Торольва похоронили в кургане на Курганном Мысу напротив Капищного Залива.

В эту пору высокомерие Кьяллеклингов было столь велико, что они перестали считать других людей в округе себе ровней; к тому же родичей и потомков Бьёрна было так много, что во всем Широком Фьорде нельзя было найти второго столь многочисленного рода. Многодетный Кьяллак, их родич, жил тогда на Побережье Средней Горы в месте, которое ныне зовется Двором Кьяллака; у него было множество сыновей, и все толковые[22]. Они неизменно помогали своим родичам с южного берега фьорда на тингах и сходках.

Однажды весной на Тинге Мыса Тора случилось так, что шурья Торгрим сын Кьяллака и Асгейр с Песчаного Берега сговорились между собой, что они не желают долее терпеть спесь Людей с Мыса Тора, и решили, что будут отныне справлять там нужду в траву, как на всех прочих сходках, невзирая на то, что те возгордились настолько, что объявили свои владения более священными, нежели прочие земли в Широком Фьорде. Затем они возвестили, что не станут стаптывать свои башмаки в походах на дальнюю шхеру ради того, чтобы справить нужду. Когда об этом узнал Торстейн Трескожор, он не пожелал смириться с тем, что те осквернят поле, которое Торольв, его отец, почитал больше других своих владений. Он созвал к себе своих друзей и поведал, что будет оборонять от Кьяллеклингов поле с оружием, коли те вздумают его осквернить. В этом его поддержали Торгейр Крюк, сын Гейррёда с Песчаного Берега, и жители Лебяжьего Фьорда, Торфинн со своим сыном Торбрандом, Торольв Скрюченная Нога и многие другие соседи и друзья Торстейна.

Вечером, когда Кьяллеклинги закончили трапезу, они взяли свое оружие и пошли на мыс. Когда Торстейн и его люди увидели, что те свернули с тропы, ведущей к шхере, они схватили оружие и побежали за ними с воплем и шумом. Увидев это, Кьяллеклинги сомкнули свои ряды и заняли оборону, но жители Мыса Тора наступали столь яростно, что Кьяллеклинги бежали с поля на побережье. Там они поворотились, и началась жестокая битва. Кьяллеклингов было меньше, но зато люди у них были отборные.

Вот все это замечают жители Лесистого Побережья, Торгест Старый и Аслак из Длинной Долины; они прибежали и стали разнимать бьющихся, но обе стороны были в таком раже, что разнять их не удавалось до тех пор, пока они не обещали примкнуть к тем, кто прислушается. Затем их развели, и при этом таким образом, что Кьяллеклингам не удалось пройти назад к полю; они сели на свои корабли и уехали с тинга прочь. С обеих сторон были убитые, но больше со стороны Кьяллеклингов, и множество народа было ранено. Никакого перемирия заключено не было, ибо никто не захотел предлагать его. И те, и другие грозили при удобном случае напасть на врага. Все поле, где они бились, было залито кровью, и также все места, где стояли жители Мыса Тора во время схватки.
X

После тинга и те, и другие подолгу не распускали свои отряды и начались жестокие распри. Друзья их приняли решение послать за Тордом Ревуном, самым видным в ту пору хёвдингом в Широком Фьорде; он был родичем Кьяллеклингов[23], но при этом шурином Торстейна, и казался наиболее подходящим человеком, чтобы помирить их. Когда послание дошло до Торда, он выехал из дому с множеством народу и стал продвигать мировую. Он нашел, что помыслы сторон весьма несходны. Все же ему удалось договориться о перемирии и назначить встречу. Обе стороны, в конце концов, дали согласие, чтобы Торд решил спор на таких условиях: Кьяллеклинги оговорили, что они никогда не будут справлять нужду на Сраной Шхере, а Торстейн оговорил, что ни за что не потерпит, чтобы Кьяллеклинги оскверняли поле тинга, ни сейчас, ни в дальнейшем. Кьяллеклинги объявили всех павших в войске Торстейна не заслуживающими виры за то, что они первыми напали на них, заранее это замыслив. А жители Мыса Тора объявили всех Кьяллеклингов не заслуживающими виры за преступление против закона, совершенное на освященной земле тинга. Однако, хотя условия эти были трудно совместимы, Торд все же согласился вынести приговор; он считал, что оставить их непримиренными еще хуже.

Торд начал возглашать приговор, сказав что удача с тем, кто воспримет. Он объявил, что ни одно из убийств или увечий, случившихся на Мысу Тора, не подлежит вире, а само поле тинга он объявляет испорченным кровью, пролившейся на него в ссоре, — он не считает отныне это место более священным, чем прочие земли. Виновны же в этом те, кто первым причинил другим людям увечья; нарушение мира, объявил он, заключалось именно в этом. Еще он сказал, что на этом месте впредь тинг собирать нельзя. А чтобы они хорошо соблюдали мир и были друзьями, он постановил, чтобы Торгрим сын Кьяллака содержал капище на половинных началах и имел подати на содержание капища и жителей округи в своем годорде поровну с Торстейном. Он должен был также с этих пор помогать Торстейну во всех тяжбах и поддерживать его во всем, какое бы святилище тот ни вздумал устроить на новом месте для тинга, которое он подыщет. На сем Торд Ревун выдал за Торгрима сына Кьяллака свою родственницу Торхильд, дочь своего соседа Торкеля Дурная Пашня. С той поры его стали называть Торгрим Годи. Затем тинг перенесли на северную оконечность мыса, где он поныне находится. А после того, как Торд Ревун учредил тинги четвертей[24], он велел созывать там Тинг Западных Фьордов; жители всех Западных Фьордов должны были вести свои тяжбы именно там. До сих пор можно видеть тот круг, где людей присуждали в жертву богам. В этом круге стоит камень Тора, о который предназначенным в жертву разбивали головы; еще и сейчас можно видеть пятна крови на камне[25]. На этом тинге тоже было большое святилище, но людям уже не запрещалось справлять нужду.
XI

Торстейн Трескожор стал жить на очень широкую ногу; при нем всегда находилось шесть десятков свободных людей. Он был очень предприимчив и часто ездил на рыбную ловлю. Он первым поставил хутор у Святой Горы и перевез свое хозяйство туда. Там же было устроено одно из самых больших капищ в стране. Торстейн велел поставить второй хутор на том мысу, где раньше собирался тинг; этот хутор он тоже распорядился отстроить на совесть, а позже передал своему родичу Торстейну Черному. Тот перенес жилье туда и впоследствии прослыл большим мудрецом[26].

У Торстейна Трескожора был сын, которого прозвали Бёрком Толстым. А в то лето, когда Торстейну исполнилось двадцать пять лет, Тора родила мальчика; когда его окропили водой, то назвали Гримом. Этого мальчика Торстейн подарил Тору и нарек Торгримом. Осенью того же года Торстейн отправился в море к Хёскульдову Острову ловить рыбу. Однажды вечером, той же осенью, пастуху Торстейна случилось перегонять скот севернее Святой Горы. Он увидел, что гора с северной стороны приоткрылась, увидел внутри большие огни и услышал доносящийся изнутри гул и неясную речь. Прислушавшись, он разобрал отдельные слова и услышал, как кто-то приветствует Торстейна Трескожора и его спутников и говорит, что Торстейн сядет на почетной скамье напротив своего отца. Об этом знамении пастух вечером рассказал Торе, жене Торстейна; она опечалилась и сказала, что, быть может, грядут иные, и большие, события. Наутро с Хёскульдова Острова пришли люди и поведали, что Торстейн Трескожор утонул на рыбной ловле. Это сочли большой потерей.

Тора осталась смотреть за хутором; ей вызвался помогать человек по имени Халльвард; у Торы и Халльварда был сын по имени Map.
XII

Сыновья Торстейна Трескожора подрастали дома со своей матерью и подавали большие надежды, но Торгрим выделялся во всем и сразу стал годи капища, как только достиг положенного возраста. Торгрим подыскал жену на западе во Фьорде Дюри, женился на Тордис дочери Кислого и перебрался на запад к своим шурьям, Гисли и Торкелю. Торгрим убил Вестейна сына Вестейна на осеннем угощении в Ястребиной Долине. А на следующую осень, когда Торгриму, как и его отцу, исполнилось двадцать пять лет, Гисли, его шурин, убил его во время осеннего угощения на Морском Жилье[27]. Несколько ночей спустя Тордис, жена Торгрима, родила ребенка; это был мальчик, и его назвали Торгримом в память об отце. Немного позже Тордис вышла замуж за Бёрка Толстого, брата Торгрима, и перебралась к нему на Святую Гору. Затем Торгрим, ее сын, переехал в Лебяжий Фьорд на воспитание к Торбранду. В детстве он был довольно беспокойным; поэтому его прозвали Снеррир (Задира), и, наконец, Снорри[28].

Торбранд из Лебяжьего Фьорда был женат на Турид, дочери Торфинна сына Торира Тюленя с Красного Песчаника. Одного из их сыновей звали Торлейв Кимби — он был старшим, второго — Снорри, третьего — Тородд, четвертого — Торфинн, пятого — Тормод, а дочь звали Торгерд. Все они были назваными братьями Снорри сына Торгрима.

В ту пору Арнкель, сын Торольва Скрюченная Нога, жил на Жилом Дворе у мыса Вадиль. Он был велик ростом и силен как никто, хороший законник и человек умный. Это был добрый муж, выделявшийся своей твердостью; его любили в округе больше других людей. Он тоже был годи капища и имел многолюдный годорд.

Торгрим сын Кьяллака жил в Заводи Бьёрна, о чем сказано ранее. У них с Торхильд было три сына. Старшим был Бранд; он жил на Крестовом Мысу напротив Тюленьей Скалы. Другого сына звали Арнгрим; он был велик ростом, силен, с резкими чертами лица и большим носом. У него были бледно-рыжие волосы, рано отступившие со лба, сросшиеся брови и большие пронзительные глаза. Он был крайне заносчив, склонен к притеснениям и насилию; поэтому его прозвали Стюр (Раздор). Младшего сына Торгрима сына Кьяллака звали Вермунд; он был худощав и высок, хорош собой. Его называли Вермунд Тощий.

Сын Асгейра с Песчаного Берега звался Торлак; он был женат на Турид, дочери Аудуна Заики из Лавового Фьорда. Их детьми были Стейнтор, Бергтор, Тормод, Торд Пучеглазый и Хельга. Стейнтор был самым выдающимся из детей Торлака; он был велик ростом, силен, искусно владел оружием и был редкостным удальцом; в повседневной жизни он не был заводилой. Стейнтора признают третьим по силе воином Исландии после Хельги сына Дроплауг и Вемунда Шейный Платок[29]. Тормод был человек умный и мирного нрава. Торд Пучеглазый был человек буйный и на язык невоздержанный. Бергтор был самым младшим, но подавал большие надежды.
XIII

Снорри сыну Торгрима было четырнадцать лет, когда он выехал из страны вместе со своим назваными братьями Торлейвом Кимби и Тороддом. Бёрк Толстый, дядя Снорри по отцу, выдал ему пять десятков серебра на поездку[30]. Ветер им благоприятствовал; осенью они достигли Норвегии, и зиму провели в Рогаланде. Снорри остановился у Эрлинга из Соли[31], и Эрлинг ему благоволил, ибо в прежние времена их родичи Хёрдский Кари[32] и Торольв Бородач с Мостра были большими друзьями. Следующим летом они собрались плыть в Исландию, но замешкались со сборами; путешествие их было трудным, и незадолго до начала зимы они достигли Углового Фьорда[33]. Когда они ступили на сушу и собрались в дорогу, снаряжение Снорри и Торлейва Кимби рознилось как небо и земля. Торлейв купил себе самого лучшего коня, которого мог найти. У него было блестящее седло, украшенное камнями, меч хорошей выделки, золоченое копье, темно-синий щит с позолотой, и крашеная одежда: он истратил на это почти всю свою долю товаров. Снорри же ехал в черном плаще на доброй вороной кобыле; у него было старинное седло корытом и почти не украшенное оружие. Снаряжение Тородда не выделялось ни в ту, ни в другую сторону. Они ехали с востока через Побережье по тропе, ведущей на запад в Городищенский Фьорд, далее через Нагорья, и остановились в Лебяжьем Фьорде. Затем Снорри выехал оттуда к Святой Горе с намерением провести зиму там. Бёрк отнесся к этому холодно, а его люди подняли одеяние Снорри на смех: Бёрк заключил, что поездка Снорри обернулась неудачно, и он спустил все свои деньги.

Однажды в начале зимы случилось так, что к хутору на Святой Горе подошло двенадцать человек в полном вооружении. Это был родич Бёрка Толстого Эйольв Серый сын Торда Ревуна[34]; он жил в Долине Выдр во Фьорде Эрна на западе. Когда их спросили о новостях, они поведали об убийстве Гисли сына Кислого и тех людей, что перед этим пали от его рук[35]. От этого известия Бёрк пришел в буйное веселье и велел Тордис со Снорри отблагодарить Эйольва как можно лучше, ибо сей человек снял с их рода великий срам. Снорри особой радости от известия не выказал, а Тордис сказала, что будет достаточной благодарностью, коли убийце Гисли дадут кашу.

Бёрк отвечает:

— Стряпня — не моя забота.

Бёрк сажает Эйольва на почетное место, а его спутников дальше на скамье с краю; они кладут свое оружие на пол. Рядом с Эйольвом сидел Бёрк, а за ним Снорри. Тордис накрывала на стол и держала ухватом горшок с кашей; когда она поставила кашу перед Эйольвом, ухват выскользнул у нее из рук на пол. Она нагнулась за ним, схватила меч Эйольва и быстро ударила им того под столом; удар пришелся Эйольву в бедро, потому что рукоятка задела стол, и, тем не менее, рана была большой. Бёрк отпихнул стол и ударил Тордис. Снорри же отпихнул Бёрка, так что тот упал, и, подхватив свою мать, усадил ее подле себя. Он сказал, что на ее долю и так выпало достаточно оскорблений, даже если б она осталась небитой. Эйольв и его люди вскочили, и все сцепились между собой. Кончилось дело тем, что Бёрк передал Эйольву право решить тяжбу, а тот присудил в свою пользу большую пеню за полученное увечье. Затем Эйольв уехал прочь. По этой причине неприязнь между Бёрком и Снорри усилилась.
XIV

Следующим летом на весеннем тинге Снорри потребовал у Бёрка вернуть наследство отца обратно. Бёрк отвечает, что наследство-то он ему выплатит, —

— но вот делить хутор на Святой Горе надвое, — говорит он, — я не желаю. А поскольку я вижу, что сообща владеть им нам несподручно, я готов выкупить всю землю.

Снорри отвечает:

— Я нахожу справедливым, чтобы ты назначил за землю любую цену, какая тебе по душе, а я бы выбрал, кто из нас двоих ее выкупит.

Бёрк размышляет над предложением и решает, что Снорри не хватит денег заплатить за землю, если платить надо будет быстро, и он оценивает землю в шесть десятков серебра. При этом он вычел из нее острова[36], так как надеялся получить их за малую цену позже, когда Снорри понадобится новое место для жилья. Кроме того, он выдвинул условие платить немедленно: занимать у других людей запрещалось,

— так что очередь выбирать за тобой, Снорри, — сказал Бёрк, — и коли этого хочешь, не мешкай.

Снорри отвечает:

— По всему видно, родич Бёрк, что ты счел меня сейчас совсем нищим, коли оценил землю у Святой Горы столь низко. Но я со своей стороны беру свою вотчину за данную цену, так что протягивай руку и передавай землю во владение мне[37].

— Это произойдет не прежде, — говорит Бёрк, — чем будет выплачен каждый пеннинг.

Снорри сказал своему приемному отцу Торбранду:

— Не передавал ли я тебе прошлой осенью кое-какой кошель?

— Верно, — говорит Торбранд, и тут же достает кошель из своего плаща.

Затем серебро пересчитали и выплатили за землю все до последнего пеннинга, и еще после этого в кошеле оставалось шесть десятков серебра.

Бёрк взял деньги и передал Снорри землю во владение.

Затем Бёрк сказал:

— Серебра, родич, у тебя набралось больше, чем мы думали. Теперь я хочу, чтобы мы оставили вражду между нами, и я пособлю тебе тем, что мы проживем эту зиму на Святой Горе вместе, ведь скота у тебя маловато.

Снорри отвечает:

— Пользуйся своим скотом сам и съезжай со Святой Горы прочь.

И никто не мог помешать Снорри настоять на своей воле. А когда Бёрк был уже готов съехать со Святой Горы, Тордис выступила вперед и назвала своих свидетелей в том, что она разводится со своим мужем Бёрком, приведя то основание, что он избил ее, а она его побои сносить не желает. Затем было поделено их имущество, и Снорри выступил от лица матери, так как был ее наследником. И Бёрку пришлось смириться с той участью, которую он готовил другим — отдать острова за малую цену. После этого Бёрк уехал со Святой Горы на запад на Побережье Средней Горы и сперва поселился на Дворе Бёрка, что между Пригорком Тетерева и Междуречьем. Затем он переехал в Леса Стеклянной Реки и жил там до старости.
XV

Снорри сын Торгрима держал хутор на Святой Горе, и домом заведовала его мать. Map сын Халльварда, дядя Снорри, перебрался с множеством скота к ним и взял управление хутором Снорри в свои руки; поэтому хозяйство было на редкость богатым и многолюдным.

Снорри был человек среднего роста, скорей худощав, хорош собой, с правильными чертами лица, светлокожий, со светлыми волосами и рыжей бородой. В повседневной жизни он сохранял невозмутимость: по нему трудно было увидеть, доволен он или нет. Он был умен и умел предвидеть многие вещи заранее. Он был мстителен и злопамятен; своим друзьям он помогал добрым советом, но недруги должны были опасаться его замыслов. Снорри смотрел за капищем; поэтому его называли Снорри Годи. Он рано сделался большим хёвдингом, но власти его сильно завидовали, ибо вокруг было много людей, считавших себя не менее знатными, чем он, но при этом превосходивших его силой и закаленных в испытаниях.

У Бёрка Толстого и Тордис дочери Кислого была дочь по имени Турид; ее выдали замуж за Торбьёрна Толстого, жившего на Вещей Реке. Он был сын Орма Тощего, который первым занял земли на Вещей Реке и там поселился. Ранее он был женат на Турид, дочери Асбранда с Гребня, что в Широком Заливе; она была сестрой Бьёрна Бойца Широкого Залива, о котором позже пойдет речь в этой саге, и Арнбьёрна Сильного. Сыновьями Торбьёрна от Турид дочери Асбьёрна были Кетиль Боец, Гуннлауг и Халльстейн. Торбьёрн был муж видный и с людьми меньше себя обходился круто.

В ту пору на Чаечном Склоне жили Гейррид дочь Торольва Скрюченная Нога и ее сын Торарин Черный. Он был велик ростом, силен, безобразен и молчалив, в повседневной жизни спокоен и тих; его называли примирителем. Торарин не был богат, но успешно держал хутор. Это был человек непритязательный до такой степени, что враги говорили, будто у него скорее нрав бабы, чем мужчины. Он был женат, и жена его звалась Ауд. На Гудню, сестре Торарина, был женат Вермунд Тощий.

На хуторе Холм поодаль от Чаечного Склона жила вдова по имени Катла; это была красивая женщина, но в народе ее не любили. Сына Катлы звали Одд; он был высок и силен, болтлив и любитель пошуметь, склонен к клевете и зловреден.

Гуннлауг сын Торбьёрна Толстого, был любознателен; он часто бывал на Чаечном Склоне и перенимал знания у Гейррид дочери Торольва, ибо ей было ведомо многое. Однажды днем, когда Гуннлауг шел к Чаечному Склону, ему случилось зайти на Холм, и он разговорился с Катлой, а она спросила его, правда ли, что он снова собрался на Чаечный Склон, чтобы трепать старухе живот?

Гуннлауг сказал, что занятие его состоит вовсе не в этом, —

— к тому же, ты, Катла, столь молода, что тебе негоже попрекать Гейррид старостью.

Катла отвечает:

— Я и не думала, что это похоже на правду, но это ничего не меняет, — говорит она, — для вас, видно, нет никаких женщин кроме одной Гейррид, хотя многие другие женщины умеют кое-что из того же, что и она.

Одд сын Катлы часто ходил вместе с Гуннлаугом на Чаечный Склон; и поскольку они возвращались поздним вечером, Катла не раз предлагала Гуннлаугу ночевать у нее, но он всегда шел домой.
XVI

Однажды в начале зимы того самого года, когда Снорри переехал на хутор на Святой Горе, случилось так, что Гуннлауг сын Торбьёрна отправился на Чаечный Склон вместе с Оддом сыном Катлы. Гуннлауг и Гейррид долго беседовали днем; когда уже сильно смеркалось, Гейррид сказала Гуннлаугу:

— Я бы не хотела, чтобы ты этим вечером шел домой, ибо множество духов реет над морем; нередко бывает, что за красивой личиной кроется нечисть. А вид у тебя сейчас, как я вижу, не самый удачливый.

Гуннлауг отвечает:

— Вреда мне не будет, — говорит он, — ведь идем мы вдвоем.

Она говорит:

— От Одда тебе прока не будет. А за упрямство поплатишься сам.

Затем Гуннлауг с Оддом вышли из дома и шли до тех пор, пока не подошли к Холму. Катла к тому времени уже легла в постель; она велела Одду пригласить Гуннлауга остаться на ночь. Тот сказал, что это уже делал, —

— но он хочет идти домой, — говорит он.

— Пускай тогда идет, как задумал, — говорит она.

Гуннлауг вечером не вернулся домой; заговорили о том, что надо бы выйти на поиски, но до дела не дошло. Ночью, когда Торбьёрн выглянул наружу, он нашел своего сына Гуннлауга лежащим перед дверьми; он был не в себе. Затем его внесли в дом и стащили с него одежду; плечи его были сплошь в крови, а мышцы ног сошли с кости. Всю зиму он пролежал в ранах, и о его болезни было множество пересудов[38]. Одд сын Катлы пустил слух, что это, должно быть, Гейррид заездила Гуннлауга; он рассказал, что в тот вечер они расстались в ссоре, и большинство людей верило, что все так и было.

Весной, когда пришло время вчинять иск, Торбьёрн выехал к Чаечному Склону и вызвал Гейррид на тинг за то, что она ведьма и ночами рыщет по округе и навлекла беду на Гуннлауга[39]. Тяжба была передана на Тинг Мыса Тора, и Снорри Годи поддержал своего зятя Торбьёрна, а Арнкель Годи защищал свою сестру Гейррид. Тяжбу должен был разрешить суд двенадцати[40], но ни Снорри, ни Арнкель не могли решать тяжбу сами из-за родства с истцом и ответчиком[41]. Тогда был призван вынести приговор Хельги Капищный Годи, отец Бьёрна, отца Геста, отца скальда Рэва. Арнкель Годи подошел к месту суда и принес на жертвенном кольце клятву в том, что Гейррид не навлекала беду на Гуннлауга. С ним вместе поклялись Торарин и десять других людей[42]. После этого Хельги вынес оправдательный приговор, а иск Снорри и Торбьёрна утратил законную силу, что почета им не прибавило.
XVII

На том же тинге Торгрим сын Кьяллака и его сыновья враждовали с Иллуги Черным[43] из-за имущества и приданого жены Иллуги Ингибьёрг дочери Асбьёрна, которое хранилось у Оловянного Форни[44]. Во время тинга была сильная буря, поэтому никто с Побережья Средней Горы не смог явиться к началу тинга; из-за этого Торгрим не мог развернуться во всю свою мощь, ведь родичи его не подъехали. У Иллуги было сто человек, все как на подбор, и он успешно продвигал свои тяжбы в суде. Кьяллеклинги подошли к месту суда и попытались разогнать судей; образовалась сильная давка, но все же их развели. Кончилось тем, что Оловянный Форни выплатил Иллуги деньги по его требованию. Скальд Одд так говорит об этом в Драпе об Иллуги[45]:

№ 1
Запад вздыблен тяжбой
Мыса Тора — спо́ро
Посох песни шлема
Притязал на злато.
Крачки распрь кормилец,
Наконец, казною
Форни враз разжился —
Лад возник негладко[46].

После этого буря стихла, и северные Кьяллеклинги прибыли на тинг. Тогда Торгрим сын Кьяллака не захотел долее придерживаться мировой и напал на Иллуги; началась битва. Снорри Годи созвал к себе людей, и им вместе удалось заключить перемирие. Там пало трое людей в войске Кьяллеклингов и четверо в войске Иллуги; двоих из них убил Стюр сын Торгрима. Одд в Драпе об Иллуги говорит так:

№ 2
Гридь не чла поруку:
Искромсал троих там
Кромки ран смутьянов
Клен каленой льдины,
До того, как Снорри,
Сват Жены Кромешной,
Не пресек той сечи,
Власть вождей прославив[47].

Иллуги поблагодарил Снорри за помощь и предложил ему деньги, но тот сказал, что не хочет принимать награды в первый раз, когда он помог людям. Тогда Иллуги пригласил Снорри к себе, и на это Снорри согласился. Иллуги сделал ему хорошие подарки, и они со Снорри какое-то время были друзьями.
XVIII

В то же лето умер Торгрим сын Кьяллака, и его сын Вермунд Тощий сел на хуторе в Заводи Бьёрна. Он был человек умный, гораздый на добрые советы. Стюр тогда уже переселился к подножию Лавовой Пустоши южнее Заводи Бьёрна. Он был человек умный и жесткий. Женат он был на Торбьёрг, дочери Торстейна Волнореза. Сыновья их звались Торстейн и Халль, а дочь — Асдис, девушка не промах, но довольно надменного нрава. Стюр самовластно правил в своей округе и держал при себе много народа; у него всегда было вдоволь врагов, так как он совершал много убийств, но ни за кого не платил виры.

Тем летом к Устью Соленых Песков подошел корабль; половина его принадлежала норвежцам, а кормчего звали Бьёрн; он отправился зимовать на Песчаный Берег к Стейнтору. Другая половина корабля принадлежала жителям Южных Островов, и их кормчего звали Альвгейр; он отправился зимовать на Чаечный Склон к Торарину Черному. С ним вместе поехал его спутник по имени Нагли, человек проворный и рослый; он был родом шотландец,

У Торарина в горах был добрый боевой конь; у Торбьёрна Толстого тоже было немало лошадей в табуне, что пасся на горном пастбище; осенью он забивал некоторых из них на мясо. Той осенью случилось такое событие, что лошади Торбьёрна пропали; их искали повсюду, но не нашли. А осень между тем выдалась довольно суровой. В начале зимы Торбьёрн послал Одда сына Катлы на юг к окрестностям Лавовой Пустоши. Там жил человек по имени Гильс Ведун; он был провидец и ведовством мог распутывать кражи и прочие дела, в которых желал разобраться. Одд спрашивает, украли ли лошадей Торбьёрна иноземцы, или же люди из другой округи, или же свои соседи.

Гильс Ведун отвечает:

— Скажи Торбьёрну в точности так, как я говорю тебе. Я думаю, что лошади его недалеко отошли от своих пастбищ. А людей назвать здесь по именам трудно. И лучше лишиться имущества, чем вызвать большую беду.

Но когда Одд приехал к Вещей Реке, они с Торбьёрном расценили слова Гильса Ведуна так, что тот обиняком указал на Людей с Чаечного Склона. Еще Одд сказал, будто Гильс назвал самыми вероятными виновниками тех, кто, будучи беден, взял себе больше новых домочадцев, чем им нужно. Торбьёрн уверился, что эти слова обличают Людей с Чаечного Склона. После этого Торарин выехал из дома сам двенадцатый. Его сын Халльстейн выехал вместе с ним; Кетиля Бойца, другого сына Торбьёрна, тогда в стране не было. С ними также выехал Торир, сын Эрна с Пригорка Эрна, сосед Торбьёрна и муж доблестный. Был в их числе и Одд сын Катлы. А когда они приехали на Холм к Катле, она надела на своего сына Одда только что сшитый ею темно-коричневый плащ. Затем они отправились на Чаечный Склон. Торарин и его домочадцы стали перед дверьми снаружи, как только увидели подъезжающих. Они приветствовали Торбьёрна и справились о новостях:

Затем Торбьёрн сказал:

— Нас к тебе привело такое дело, Торарин, — сказал он, — что мы ищем наших лошадей, которые были украдены осенью; мы намерены добиваться от вас, чтоб здесь устроили обыск.

Торарин отвечает:

— Проводится ли этот обыск по законному праву, и запаслись ли вы правомочными понятыми?[48] Предоставите ли нам неприкосновенность и обысканы ли уже другие места?

Торбьёрн отвечает:

— Мы не считаем, что есть смысл искать дальше.

Торарин отвечает:

— Тогда мы наотрез вам откажем, раз вы намерены обыскивать нас незаконно и вне установленной череды.

Торбьёрн отвечает:

— Тогда мы сочтем за правду, что ты сам изобличил себя, раз не хочешь подвергнуться обыску и снять с себя подозрение.

— Делайте, как вам вздумается, — говорит Торарин.

После этого Торбьёрн начал суд у дверей[49] и назвал судьями шесть человек[50]. Затем Торбьёрн возбудил против Торарина иск о краже лошадей. В этот миг в дверях показалась Гейррид. Увидев, что происходит, она сказала:

— Вдвойне верно то, что говорят про тебя, Торарин: у тебя нрав бабы, а не мужчины, раз ты готов терпеть любой срам от Торбьёрна Толстого. И я не знаю, откуда у меня такой сын.

Тогда кормчий Альвгейр сказал:

— Мы все готовы положить ради тебя свои силы, что бы ты ни предпринял.

Торарин отвечает:

— Что-то мне надоело стоять здесь на месте.

После этого Торарин со своими людьми — а всего их было семеро — выбегает и хочет разогнать судей. Тут же начинается битва; Торарин убил работника Торбьёрна, а Альвгейр другого, при этом пал также один работник Торарина. Одда сына Катлы оружие не брало. Ауд, хозяйка дома, велела женщинам разнять их, и они набросили одежду на их оружие. После этого Торарин со своими людьми зашел внутрь, а Торбьёрн со своими уехал прочь, передав перед этим тяжбу на Тинг Мыса Тора. Они ехали по побережью залива и остановились перевязать раны у амбара, который зовется Ригой[51].

На выгоне перед Чаечным Склоном там, где они бились, нашлась рука. Ее показали Торарину, и он увидел, что это рука женщины. Он спросил, где Ауд. Ему сказали, что она слегла в постель. Тогда он подошел к ней и спросил, не ранена ли она. Ауд просила его об этом не беспокоиться, но он убедился, что ей отрубили руку. Затем он вызвал свою мать и просил ее перевязать рану Ауд. После этого Торарин и его товарищи вышли и побежали вслед за людьми Торбьёрна. На подходе к амбару они услышали, как те переговариваются.

Халльстейн взял слово и сказал:

— Сегодня Торарин отвел от себя обвинение в трусости.

— Он и впрямь сражался отважно, — говорит Торбьёрн, — но многие из тех, кто не слишком смел в обычной жизни, становятся смелыми, когда их прижимают.

Одд отвечает:

— Торарин, должно быть, доблестный муж, но то, что с ним приключилось сегодня, сочтут незадачей, ведь он сам отрубил руку своей жене.

— Это правда? — говорит Торбьёрн.

— Ясно как день, — говорит Одд.

Тут они повскакивали со своих мест и стали глумиться и смеяться.

В этот миг подоспели люди Торарина. Нагли оказался из них самым проворным, но едва он увидел, как враги хватают оружие, его объял ужас; он поворотился и в умопомрачении побежал в гору[52].

Торарин подскочил к Торбьёрну, ударил того сверху мечом в голову и разрубил ее до зубов. После этого на Торарина напал Торир сын Эрна с двумя людьми. Халльстейн, и с ним другой человек, напали на Альвгейра. Одд сын Катлы и еще один человек обратились против спутника Альвгейра. Трое спутников Торбьёрна напали на двоих людей Торарина, и бой был жестоким. Схватки их кончились тем, что Торарин отрубил Ториру ногу в том месте, где икра всего толще, а обоих его спутников убил. Халльстейн пал от руки Альвгейра, получив опасную для жизни рану. А когда Торарин освободился, Одд сын Катлы бежал сам-третей; он не был ранен, ибо оружие его плащ не брало. Все остальные их спутники остались лежать на поле боя. Погибли также оба работника Торарина.

Торарин и его люди сели на лошадей Торбьёрна и поехали к дому; тут они увидели, как дальше по склону бежит Нагли. Когда они ступили на выгон, то увидели, что Нагли уже миновал двор и был на пути к Выпасной Скале. Там ему повстречались два раба Торарина, выгонявших со скалы скот. Он поведал им о встрече Торарина с Торбьёрном и о разнице в числе между ними и сказал, что Торарин и его люди наверняка уже мертвы. И в этот миг они видят, как по полю к ним едут всадники. Тут Торарин и его люди прибавили ходу, потому что они хотели спасти Нагли, дабы он не бросился в море или не забрался высоко в горы. Но когда Нагли и рабы увидели, что на них во весь опор скачут всадники, они решили, что перед ними Торбьёрн. Все трое бросились обратно на скалу и добежали до того места, которое ныне зовется Сходом Рабов. Там спутникам Торарина удалось-таки схватить Нагли, ибо тот в конец обессилел от усталости, но рабы добежали до края скалы, бросились вниз и погибли, чего следовало ожидать, ибо скала эта столь высока, что каждый, кто сорвется с нее, обречен на верную смерть.

После этого Торарин и его люди поехали к дому, и Гейррид стояла в дверях. Она спрашивает, как обернулось дело:

Тут Торарин сказал вису:

№ 3
Опроверг я, — изверг
Вершей бить решился, —
Крал с кормов нескрытых
Кречет, — бабьи речи.
Тишь не внес я в посвист
Бестий там на месте, —
Слов не лью бахвалам,
Часто, — бога лести[53].

Гейррид спрашивает:

— Можете ли поведать об убийстве Торбьёрна?

Торарин сказал:

№ 4
Меч башку под шапкой
Смог сыскать, двуострый, —
Трупов ток струился,
Наземь с Моди меда.
Кровь лилась, но кровли
Боя враг подкрался, —
Ухнул тяжб глашатай,
Тяжкий, возле уха[54].

— Значит, подначка подействовала, — сказала Гейррид, — заходите в дом и перевязывайте свои раны.

Те так и сделали.

Теперь следует рассказать об Одде сыне Катлы: он шел, покуда не пришел к Вещей Реке; там он рассказал о случившемся. Тогда Турид, хозяйка дома, велела созвать народ и отправиться за трупами, а раненых привезти домой. Торбьёрна положили в курган, а Халльстейн, его сын, исцелился. Торир с Пригорка Эрна тоже исцелился, и с тех пор ходил с деревянной ногой. Поэтому его прозвали Торир Деревянная Нога. Он был женат на Торгриме Колдовская Щека, а сыновья их звались Эрн и Вал, оба мужи крепкие.
XIX

Торарин остался ночевать на Чаечном Склоне. Наутро Ауд спрашивает Торарина, что он намерен предпринять.

— Выселять мы тебя не хотим, — говорит она, — но боюсь я, что этой зимой тут учинят не один суд у дверей, ибо я знаю, что Снорри Годи будет неотступно вести тяжбу об убийстве своего зятя Торбьёрна.

Тогда Торарин произнес вису:

№ 5
Грабежа в законе
Знатный зачинатель
Превозмочь не должен, —
Есть зимой защита,
Коль издольщик поля
Щедрый, павших аса,
Нас поддержит, Вермунд, —
Сыть сыча не сякнет![55]

Гейррид сказала:

— Разумней всего искать помощи у такой родни, как Вермунд или мой брат Арнкель.

Торарин отвечает:

— Скорее всего, прежде чем это дело закончится, придется прибегнуть к обоим. Но сперва попытаемся заручиться поддержкой Вермунда.

В тот же день, все, кто участвовал в побоище, поехали через фьорды и под вечер прибыли в Заводь Бьёрна. Они зашли, когда люди уже сидели за столом. Вермунд приветствует их и тотчас освобождает для Торарина с товарищами почетное сиденье. После того, как они уселись, Вермунд справился о новостях.

Торарин произнес вису:

№ 6
Надлежит отряду, —
Внемлет люд — про лютость
Асов пляски дротов
Доложить открыто:
Перли не по праву
Крепи стрел стропила, —
Хрунд рычаг обручья
Опускался всуе[56].

— О чем это ты сейчас говоришь, шурин? — спрашивает Вермунд.

Торарин произнес вису:

№ 7
Ньёрды жерди, жизни
Положив, жилище
Осаждали, — жало
Троп ремня пронзало.
Трутней строя Триди
Истребил я быстро:
Милость стрел продлить мне
Было не под силу[57].

Гудню, его сестра, остановилась посреди помещения и сказала:

— Получается, что ты все-таки отвел от себя их хулу?

Торарин произнес вису:

№ 8
Ринд лавин отринуть
Нам пришлось упреки, —
Вестник язв вращался,
Вился вран над трупом.
Лемех в шлем, на сломе,
Вдарил, хлопцу отчю;
Из свища со свистом
Щелочь ран хлестала[58].

Вермунд сказал:

— Сдается мне, что вы рановато с ними сцепились.

Торарин произнес вису:

№ 9
Дев распев зловещий
Веча Гевн увечья
Зазвучал, и щит мой
Отозвался в сече.
Обагрился обод
Дров обручья Фроди;
Гьёлль-река из брега
Изливалась в поле[59].

Вермунд сказал:

— Похоже, теперь они знают, мужчина ты или женщина.

Торарин произнес вису:

№ 10
Отомстил вполне я
За молву срамную:
Всадник волн не сдюжил
В тяжбе с Моди борта.
Что бы там избранник
Рыб брони, подруге,
Ни брехал, — но коршун
Брашно брал на трупах![60]

После этого Торарин рассказывает новости: Затем Вермунд сказал:

— А зачем ты побежал за ними вдогонку: неужто тебе было мало того, что произошло в первый раз?

Торарин произнес вису:

№ 11
Молний Хрофта, — молвят —
Прожигатель! — прежде Бил у
Лба я вволю, —
Волчий толк мне тошен.
Извращенцы вервий
Битвы врать горазды, —
Сам лишил-де — брешут! —
Длани Хлин подола[61].

— Вполне понятно, — говорит Вермунд, — что ты не усидел на месте. А как, по-твоему, проявили себя иноземцы?

Торарин произнес вису:

№ 12
Нагли — гагу нави
Баловал едва ли:
Страж ларца от страха
В гору задал деру.
Шел, покрыт шеломом,
В ворожбе оружья, —
Огнь сражения жатву
Пожирал — Альвгейр[62].

— Выходит, Нагли не слишком помог тебе? — сказал Вермунд.

Торарин произнес вису:

№ 13
С плачем — перепутье
Копий трус покинул:
Мир обресть навряд ли
В дебрях мог забрала.
Понукатель клячи
И мастак запястья
Чуть в пучину с кручи
Скал не прыгнул, жалкий[63].

А после того, как Торарин провел в Заводи Бьёрна одну ночь, Вермунд сказал ему:

— Наверное, тебе покажется, что я поступаю не слишком великодушно и плохо помогаю тебе, но у меня недостаточно сил, чтобы держать тебя у себя, не ставя других людей под удар. Сегодня мы вместе поедем на Жилой Двор к твоему родичу Арнкелю и узнаем, чем он готов помочь нам. А Снорри Годи, сдается мне, будет рьяно преследовать вас.

— Вам решать, — говорит Торарин.

Когда они выехали на тропу, Торарин произнес вису:

№ 14
Мир до умервщленья
Мота клада, — Лада
Благ! — и радость пира,
Помним мы да Вермунд.
Нынче, чую, — Нанна
Льна! — бежать нам доле, —
Дождь краев червленых
Мне не люб — от буя[64].

Эти слова он сказал, имея в виду Снорри Годи. Вермунд и Торарин прибыли на Жилой Двор, и Арнкель приветствовал их и справился о новостях.

Торарин произнес вису:

№ 15
Трудно на подворье
На пургу бирючью, —
Мор потравы врана
Жег народ — решиться;
Где на сходке — липа
Жалит блеск отвеса,
И булат буравит
Бок святыни Хёгни[65].

Арнкель спрашивает, как в точности произошли те события, о которых сказал Торарин. Когда тот поведал, как все было, Арнкель сказал:

— Разъярился ты, родич, а ведь ты человек очень мирный.

Торарин произнес вису:

№ 16
Мыса птиц питомцы
Незлобивым звали, —
Но не сбавил буйства
Я в забаве бури.
Часто гость ненастья
Из тиши приходит:
Впредь земля заклада
Будет знать про это[66].

— Все может быть, — говорит Арнкель, — и я хочу предложить тебе, родич Торарин, побыть у меня, пока это дело чем-нибудь не закончится. Однако, хотя я взялся отстаивать тяжбу Торарина, я бы хотел сказать тебе, Вермунд, чтобы ты не устранялся совсем, несмотря на то, что Торарин будет жить у меня.

— Мне, конечно, положено помогать Торарину, чем я могу, — говорит Вермунд, — хотя главным его заступником будешь ты.

Тогда Арнкель сказал:

— Мой совет остерегаться Снорри Годи и сидеть эту зиму на нашем дворе всем сообща.

Так они и поступили, и Арнкель держал зимой на хуторе много народа. Вермунд жил попеременно либо в Заводи Бьёрна, либо у Арнкеля. Торарин вел себя в соответствии со своим нравом и подолгу молчал. Арнкель любил домашний уют и был большой весельчак: ему не нравилось, когда другие не веселились с ним вместе, и он часто выговаривал Торарину, что тот должен быть безмятежен и бодр, — он-де слышал, будто вдова с Вещей Реки стойко переносит свое горе, и ей покажется смехотворным, что вы держитесь не так хорошо, как она.

Торарин произнес вису:

№ 17
Не к лицу вприпрыжку
Днесь нестись вдовице,
С пьяных глаз — коль гложет
Остов тел обжора.
Не лелею распрю
Я, но ястреб язвы
Чтит игру мученья,
Злобу мужа множа[67].

На это один из домочадцев Арнкеля ответил:

— Пока не пришла весна и люди не разъехались по домам с тинга на Мысе Тора, не будь так самонадеян.

Торарин произнес вису:

№ 18
Оборонцам — кару
Люд пророчит в споре,
Коль защиты мощной
До суда не сыщем;
Соблюдает Арнкель
Клятвы наши свято, —
Верю бережливцу
Звона струн забрала[68].
XX

Гейррид, хозяйка хутора на Чаечном Склоне, послала на Жилой Двор сообщить, что ей стало доподлинно известно, что руку Ауд отрубил Одд сын Катлы: она выведала это у самой Ауд. Кроме того, Одд, по словам Гейррид, похвалялся этим перед своими друзьями. Когда Торарин и Арнкель услыхали об этом, они выехали с десятью спутниками на Чаечный Склон и провели там ночь. Наутро они выехали к Холму, и на хуторе увидели, как они скачут. Дома никого из мужчин, кроме Одда, не было. Катла сидела на поперечной скамье и мотала пряжу. Она велела Одду сесть рядом, —

— Не беспокойся и сиди тихо.

Она велела женщинам оставаться на своих местах, —

— А я буду отвечать за нас всех.

Прибыв на место, Арнкель и его люди тут же вошли в дом. Когда они зашли в покои, Катла приветствовала Арнкеля и спросила о новостях. Арнкель ответил, что рассказывать нечего; он спрашивает, где Одд. Катла сказала, что он уехал на юг к Широкому Заливу, —

— и он бы не стал избегать встречи с тобой, если бы был дома, потому что мы верим в твое благородство.

— Все может быть, — говорит Арнкель, — однако мы хотим обыскать здесь жилище.

— Это как вам угодно, — говорит Катла и велит кухарке посветить им и открыть ради них чулан, — других запертых помещений здесь у нас нет.

Они видели, что Катла мотает пряжу с челнока. Вот они обыскивают помещение, не находят Одда и после этого уезжают прочь. Не успели они далеко отъехать от ограды, как Арнкель остановился и сказал:

— Неужто Каше удалось заморочить нам голову? Ведь Одд, ее сын, был на хуторе — там, где нам казалось, будто мы видим прялку.

— На это она вполне способна, — говорит Торарин, — и мы поедем обратно.

Когда на Холме увидели, что они возвращаются, Катла сказала женщинам:

— Оставайтесь на своих местах, а мы с Оддом пройдем в сени.

А когда Катла с Оддом вышли в сени, она стала напротив входной двери и принялась расчесывать своего сына Одда и обрезать ему волосы. Арнкель и его люди ворвались в дом и увидели, что Катла стоит и играет со своим козлом, подравнивает ему бороду и хохол и вычесывает лохмы. Они прошли дальше, но Одда нигде не обнаружили; прялка Катлы лежала на скамье, и они уверились, что Оддом там и не пахло. Затем они вышли во двор и уехали прочь. Но когда они проехали примерно до того места, что в первый раз, Арнкель сказал:

— Не кажется ли вам, что Одд скрывался под личиной козла?

— Точно уже не узнаешь, — говорит Торарин, — но если мы снова повернем обратно, то сможем схватить Катлу за руку.

— Попытаем счастья еще раз, — говорит Арнкель, — и посмотрим на их занятия.

И они снова поворачивают обратно. Когда на хуторе заметили, как они едут, Катла велела Одду идти с ней. Они вышли во двор и подошли к куче золы; тогда Катла велела Одду лечь под кучей, —

— и оставайся на месте, чтобы вокруг не происходило.

Когда Арнкель и его люди прибыли на хутор, они сразу ворвались в покои; Катла сидела на скамье и пряла. Она приветствует их и говорит, что они сделались тут частыми гостями. Арнкель отвечал, что так и есть. Его спутники взяли прялку и разрубили на куски.

Тут Катла сказала:

— Теперь уже нельзя будет сказать вечером, что вы напрасно съездили сюда на Холм, раз вы порубили прялку.

Затем Арнкель и его люди пошли искать Одда в доме и на дворе и не увидели ничего живого, кроме одного ручного борова, который пасся у Катлы на выгоне и лежал возле кучи золы. После этого они уехали прочь. Когда они прошли полпути к Чаечному Склону, то увидали Гейррид, выехавшую навстречу с одним работником. Она спросила, как прошла их поездка, и Торарин рассказал ей. Она отвечала, что они искали Одда спустя рукава, —

— и я хочу, чтобы еще раз повернули обратно. Я поеду вместе с вами, и Катле вряд ли снова удастся проскочить под парусом из лопуха.

Затем они повернули обратно. На Гейррид была синяя накидка. И когда их заприметили на Холме, Катле доложили, что едет четырнадцать человек, и один из них в крашеной одежде.

Тогда Катла сказала:

— Не иначе как сюда явилась троллиха Гейррид, и одними заморочками спастись теперь не удастся.

Затем она поднялась с поперечной скамьи и убрала подушку, на которой сидела; под скамьей была створка, ведущая в подпол. Она велела Одду спускаться туда, а сама, как и прежде, уселась сверху, сказав, что у нее тревожное предчувствие.

На сей раз, когда те вошли в покои, приветствий не было. Гейррид сбросила с себя накидку, подошла к Катле с мешком из шкуры тюленя, который она привезла из дома, и накинула его Катле на голову. После этого они связали ей ноги. Затем Гейррид велела сломать скамью; Одда обнаружили и тут же связали. После этого Катлу с Оддом отвезли на Выпасную Скалу, и Одд был там повешен. Когда он уже ступил на виселицу, Арнкель сказал ему:

— Злой конец настиг тебя по вине твоей матери, и, похоже, мать тебе досталась дурная.

Катла сказала:

— Может и правда, что мать у него нехорошая, но дурно кончил он вовсе не потому, что я этого хотела. Будь моя воля, все бы из вас кончили дурно, и я надеюсь, что так и будет. Теперь уже нет нужды скрывать, что именно я навлекла болезнь на Гуннлауга сына Торбьёрна, с которой начались все эти беды. А ты, Арнкель, — говорит она, — не сможешь кончить дурно из-за твоей матери, потому что ее уже нет в живых. Но я бы хотела, чтобы мое заклятье подействовало, и ты бы кончил настолько же хуже из-за твоего отца, чем Одд — из-за меня, насколько большим ты рискуешь, чем Одд. И я надеюсь, что под конец тебе еще придется услышать, что отец тебе достался дурной.

После этого они забили Катлу камнями до смерти у подножия Скалы. Затем они отправились обратно на Чаечный Склон и заночевали там, а наутро выехали к себе домой.

Все эти новости стали известны, и никто не выразил сожаления. Так проходит зима.
XXI

Следующей весной Арнкель однажды подозвал к себе для беседы своего родича Торарина, Вермунда и Альвгейра и спросил, какой именно дружеской помощи они ждут от него: хотят ли они ехать на тинг, —

— и искать помощи у всех наших друзей, — говорит он, — и тогда может случиться одно из двух: не исключено, что будет заключена мировая, и тогда вам придется пойти на большие траты, чтобы выплатить виру за всех людей, 1 которые погибли или получили раны. Но не исключено также, что во время поездки на тинг случится нечто такое, что усугубит ваши трудности, если пытаться действовать силой. Есть и другой выход, — сказал он, — положить f все свои старания на то, чтобы вывезти вас из страны вместе с вашим добром, а земли, которые еще не проданы, бросить на произвол судьбы.

Альвгейру больше всего по душе было второе. Торарин тоже сказал, что 1 не видит возможности платить виру по всем тяжбам, возбужденным против него в этом деле. Вермунд отвечал, что не расстанется с Торарином ни в каком случае: он готов сопровождать его в плавание, если тот захочет уехать, или же поддержать его в распрях, если тот захочет остаться в стране. Тогда Торарин сделал свой выбор и попросил Арнкеля снарядить их в поездку. После этого был послан гонец на Песчаный Берег к Бьёрну Корабельщику, чтобы тот, не покладая рук, готовил их корабль к отплытию в кратчайшие сроки.
XXII

Теперь следует рассказать о Снорри Годи, что он принял на себя тяжбу об убийстве своего зятя Торбьёрна. Он также велел своей сестре Турид переехать к нему на Святую Гору, так как уже прошел слух, что Бьёрн сын Асбранда с Гребня повадился ходить к ней портить ее.

Снорри раскусил весь замысел Арнкеля и понял, что они не будут платить виры за совершенные убийства, как только узнал о том, что корабль снаряжают к отплытию; к тому же, никто с их стороны не предлагал мировой. Тем не менее, до того дня, когда пришло время вызывать на тинг, все было спокойно. В положенный срок Снорри собирает народ у себя и выезжает в Лебяжий Фьорд с восемью десятками людей. В те времена по закону требовалось вызывать виновных в убийстве либо так, что те могли это слышать, либо по месту их жительства; напротив, вызывать соседей до начала тинга не полагалось[69].

Когда на Жилом Дворе увидели, что едет Снорри, заговорили о том, что на них, не мешкая, нужно напасть и прогнать с побоями; на хуторе было много народа.

Арнкель говорит, что этого ни в коем случае нельзя допустить, —

— Надо позволить Снорри действовать по закону, — говорит Арнкель: — а поступить, как советовали, он готов лишь при крайней необходимости.

Поэтому, когда Снорри прибыл на Жилой Двор, обошлось без взаимных нападок. Затем Снорри вызвал на Тинг Мыса Тора Торарина и всех, кто участвовал в побоище. Арнкель выслушал это спокойно. После этого Снорри и его люди уехали прочь и направились к Ульваровой Горе.

Когда те уехали, Торарин сказал вису:

№ 19
Вор гонца огнива
Градин гада, рад бы
Обобрать в правах нас,
Полк набрав с избытком, —
Либо правдолюбы
Солнца кровли Тротта
Нас засудят скопом, —
Боги нам подмога![70]

Снорри Годи ехал горным путем по кряжу сперва к Кустарниковой Реке, а затем к Убойному Склону; наутро он миновал Свиное Озеро, подошел к Лавовому Фьорду, и оттуда поехал к Троллеву Кряжу обычной дорогой и не делал привала, покуда не достиг Устья Соленых Песков. Прибыв туда, они разделились: одни схватили норвежцев, а другие сожгли корабль. Совершив это, Снорри и его люди поехали домой.

Арнкель узнает, что Снорри сжег корабль. Тогда Арнкель, Вермунд, Торарин и несколько людей с ними сели в лодку и пошли на веслах к другому берегу фьорда к Мысу Завтрака. Там на берегу стоял корабль, принадлежавший норвежцам; Арнкель с Вермундом купили его, и Арнкель подарил половину корабля Торарину, а Вермунд начал загружать свою половину. Они отвели корабль к островку Димун[71] и подготовили его к плаванию. Арнкель находился при них, пока они не были полностью готовы, а после этого ехал вместе с ними до Ладейного Острова; там они расстались как добрые друзья. Торарин с Вермундом вышли в море, а Арнкель отправился назад к своему хутору. Помощь, которую он им оказал, все называли выдающейся.

Снорри Годи выехал на Тинг Мыса Тора и провел свои тяжбы по суду; на этом тинге Торарина и всех тех, кто участвовал с ним в побоище, объявили вне закона. А после тинга Снорри взыскал в свою пользу ту долю имущества осужденных, которая ему полагалась, и на этом тяжба закончилась.
XXIII

Вигфус сын Бьёрна сына Оттара жил на Убойном Склоне, о чем говорилось ранее. Его женой была Торгерд дочь Торбейнира. Вигфус был крепкий бонд и человек неуступчивый. На него работал сын его сестры, по имени Бьёрн, человек неудачливый и на язык невоздержанный.

Осенью того года, когда закончилась тяжба Людей с Чаечного Склона, в горах нашлись лошади Торбьёрна Толстого; жеребец не удержал пастбища против коня Торарина, всех лошадей засыпало снегом, и их нашли мертвыми.

В то же лето на загон у Междуречья между Лососьей Долиной и Святой Горой выезжало много народа. Отправились туда и домочадцы Снорри Годи; во главе их был Map сын Халльварда, дядя Снорри. Его пастуха звали Хельги. Бьёрн, родич Вигфуса, сидел на ограде загона с посохом в руке. Хельги выгонял овец. Бьёрн спросил, чьих овец он гонит; и когда присмотрелись, на овце оказалось клеймо Вигфуса.

Бьёрн сказал:

— По-ярыжному гонишь ты сегодня овец, Хельги.

Хельги отвечает:

— Вы рискуете гораздо большим, потому что сидите на чужом пастбище.

— Откуда тебе об этом знать, ворюга, — говорит Бьёрн, вскакивает и лупит его посохом, так что тот свалился без чувств.

Увидев это, Map обнажил меч и ударил Бьёрна; удар пришелся в руку выше локтя, и это была большая рана. После этого к обеим сторонам сбежались люди, но их развели, и большего в тот раз не случилось.

Наутро Вигфус выехал на север к Святой Горе и потребовал виру за нанесенный урон, но Снорри сказал, что не видит разницы между двумя нападениями, которые случились на пастбище. Это очень не понравилось Вигфусу, и они расстались враждебней некуда. Следующей весной Вигфус возбудил тяжбу об увечье и вынес ее на Тинг Мыса Тора, а Снорри объявил Бьёрна не заслуживающим виры за то, что он нанес удар первым, и тяжба кончилась тем, что Бьёрну отказали в праве требовать виру, и он ничего не получил за свое увечье.
XXIV

На том же самом тинге Торгест Старый и сыновья Торда Ревуна вели против Эйрика Рыжего тяжбу об убийстве сыновей Торгеста, которые погибли предыдущей осенью во время похода Эйрика на Широкое Жилье за бревнами для настила, и тинг выдался крайне многолюдным[72]. Перед тингом обе стороны подолгу не распускали свои отряды. Во время тинга Эйрик подготовил корабль для морского плавания; он стоял в Эйриковом Заливе у Воловьего Острова. Эйрика поддерживали Торбьёрн сын Вивиля, Стюр Убийца, сыновья Торбранда из Лебяжьего Фьорда и Эйольв сын Эсы со Свиного Острова[73], однако из заступников Эйрика на тинге был один Стюр, который уводил от Торгеста всех, кого только мог. Стюр потребовал от Снорри, чтобы тот после тинга не принимал участия в погоне за Эйриком в отряде родичей Торгеста. А Снорри выставил взамен условие, чтобы Стюр помог ему в следующий раз, даже если тут будет замешана его родня. И поскольку Стюр это пообещал, Снорри согласился не препятствовать замыслам Стюра в отношении Эйрика. После тинга Торгест и его люди отправились на множестве кораблей обыскивать острова в Широком Фьорде, но Эйольв сын Эсы спрятал корабль Эйрика в заливе на островке Димун, а Стюр с Торбьёрном явились туда поддержать Эйрика. Эйольв и Стюр поступили по примеру Арнкеля и проводили Эйрика в море на своих судах до Ладейного Острова. В этой поездке Эйрик Рыжий открыл Гренландию; он провел там три года, а затем вернулся в Исландию и провел там одну зиму, прежде чем отправился обживать Гренландию. Было это четырнадцатью годами раньше того, как христианство было принято в Исландии по решению альтинга.
XXV

Теперь следует рассказать о Вермунде и Торарине Черном, что их отнесло морем на север к Трандхеймскому Устью, и они пристали у побережья Трандхейма. В это время Норвегией правил ярл Хакон сын Сигурда, и Вермунд отправился к ярлу и сделался его дружинником. Торарин той же осенью отплыл в западные моря вместе с Альвгейром, и Вермунд отдал им свою часть корабля, и больше в этой саге Торарин упоминаться не будет.

Хакон ярл зимой сидел в Хладире. Вермунд был у него в милости, и ярл благоволил к нему, так как знал, сколь знатен род Вермунда в Исландии. При ярле находились два брата родом из Швеции, одного звали Халли, а другого Лейкнир. Они были настолько сильны и велики ростом, что в то время им не было равных в Норвегии, да и в других окрестных землях. Они были берсерки и в гневе теряли человеческий облик, бегали, как бешеные собаки, и не боялись ни огня, ни железа, но в повседневной жизни вели себя неплохо, если ничто их не раздражало; но едва на них находило, они принимались чудесить. Этих берсерков Хакону ярлу в свое время прислал Эйрик Победоносный, конунг шведов, предупредив, чтобы ярл держался с ними приветливо: он сказал, и это было правдой, что, если к берсеркам найти подход, они будут ярлу большим подспорьем.

Весной, после того как Вермунд провел у ярла одну зиму, ему захотелось в Исландию, и он стал просить у ярла разрешения отбыть. Ярл просил его ехать по своему усмотрению, а перед этим поразмыслить над тем, —

— нет ли в моей власти чего такого, что тебе особенно хотелось бы от меня получить, себе на пользу, а нам обоим — к чести и славе?

И когда Вермунд поразмыслил над тем, чего именно стоит добиваться у ярла, ему пришло в голову, что он мог бы высоко подняться в Исландии, если б имел таких спутников, как двое берсерков, и в голове его крепко засела мысль просить выделить ему берсерков для сопровождения. А крылось за этим вот что: Вермунду казалось, будто Стюр, его брат, забрал себе чересчур много власти и помыкает им, как и большинством прочих людей, до которых дошли его руки. Он полагал, что Стюр поостережется с ним связываться, коли он раздобудет таких провожатых как братья Халли и Лейкнир. И вот Вермунд говорит ярлу, что тот уважит его на славу, коли даст ему двух берсерков — те были бы ему поддержкой и опорой.

Ярл отвечает:

— Ты просишь о вещи, которая, как мне сдается, окажется для тебя бесполезной, даже если я не откажу тебе. Думаю я, что в первый же раз, как вы между собой не поладите, ты на собственном опыте убедишься, что нрав берсерков слишком крут и тяжел для тебя. И хотя мне самому удавалось заставить их покорно нести службу, я думаю все же, что обуздать их или держать в страхе для большинства сыновей бондов — бремя непосильное.

Вермунд сказал, что, тем не менее, рискнет взять их, коли ярл захочет их ему вверить. Ярл просил Вермунда сперва выяснить у самих берсерков, хотят ли они за ним следовать. Тот так и сделал и предложил берсеркам отправиться с ним в Исландию, сопровождать и оберегать его; в обмен он обещал хорошо к ним относиться и выполнять просьбы, которые им кажутся важными и о которых они ему объявят. Берсерки отвечали, что никогда не держали в мыслях ехать в Исландию, ведь там, насколько они знают, нет таких хёвдингов, которым было бы прилично служить, —

— но раз ты, Вермунд, так сильно стремишься залучить нас к себе, заруби себе на носу, что мы не потерпим, если ты не пойдешь нам навстречу в том, что ты в силах исполнить.

Вермунд сказал, что до этого не дойдет. После этого он заручился согласием берсерков отправиться с ним в Исландию, коли ярл изволит дать на то свое разрешение. Теперь Вермунд излагает ярлу, как обстоит дело, и ярл постановил, чтобы берсерки выезжали в Исландию вместе с Вермундом, —

— коли ты видишь в том для себя наивысшую почесть, — но просил помнить, что, если Вермунд плохо поступит с берсерками, это будет расценено как самое враждебное действие, так как ярл поручил их его заботам.

Но Вермунд отвечал, что напоминать об этом излишне. Потом Вермунд с берсерками выехал в Исландию; ветер ему благоприятствовал, и он прибыл домой на свой хутор в Заводи Бьёрна. Это было в то самое лето, когда Эйрик Рыжий отправился в Гренландию, о чем было написано ранее.

Вскоре после того, как Вермунд вернулся домой, берсерк Халли заявил, чтобы Вермунд устроил ему почетную женитьбу, но Вермунд нигде не видел подходящей женщины, которая согласилась бы путаться с берсерком и жить с ним под одной крышей, и Вермунд этот разговор замял[74]. Когда Халли это понял, то затаил злобу и стал вынашивать волчьи мысли, и все между ними пошло наперекосяк. Берсерки сделались резки и неласковы, и Вермунд начал раскаиваться, что принял их на свое попечение.

Осенью Вермунд устроил большое угощение и пригласил к себе Арнкеля Годи, жителей Песчаного Берега и своего брата Стюра. Когда угощение закончилось, Вермунд предложил Арнкелю принять берсерков в дар и уверял, что они ему лучше подходят, но Арнкель брать их не захотел. Тогда Вермунд просит у Арнкеля совета, как отвести от себя эту напасть, и Арнкель надоумил его подарить их Стюру, сказав, что держать берсерков больше всего пристало таким людям, как он, с его высокомерием и тягой к насилию.

Когда Стюр собрался в дорогу, Вермунд вышел его проводить и сказал так:

— Хотел бы я теперь, брат, чтоб мы с тобой оставили вражду, которая между нами была до прошлого лета, когда я выезжал из страны, и подкрепили свое родство доброй дружбой. Для этого я готов передать тебе двух людей, которых привез с собой из Норвегии, чтобы они следовали за тобой и защищали тебя. И мне трудно представить кого-либо, кто решится перечить тебе, если ты получишь таких провожатых, как эти.

Стюр отвечает:

— Я хорошо отношусь к тому, чтобы укрепить наше родство. Однако о тех людях, которых ты, родич, привез из Норвегии, я слышал только то, что они способны скорей создавать трудности, чем приносить удачу или успех. Поэтому я ни за что не хочу, чтоб они вступили в мое жилище: меня и без того слишком не любят в народе, чтобы я еще ввязывался в неприятности из-за них.

— Что же ты тогда посоветуешь, родич, — говорит Вермунд, — и как мне избавиться от этой напасти?

— А вот это уже другой разговор, — сказал Стюр, — вызволять тебя из беды — совсем не то же самое, что принимать этих людей от тебя в дар; такие дружеские подарки мне не нужны. Кто же еще по своему положению должен вызволять тебя из беды, как не я, если, конечно, мы смотрим на все одинаково?

Но какими бы оговорками Стюр не обставлял свое согласие, Вермунд предпочел, чтобы он забрал берсерков, и братья расстаются с большой теплотой. Затем Стюр отправился с берсерками домой. Сперва они были недовольны и говорили, что Вермунд не имел права продавать или дарить их, словно невольников, но потом объявили, что уж лучше служить Стюру, чем Вермунду. Первое время их отношения складывались гладко. Берсерки сопровождали Стюра в том походе, когда он выехал на Западные Фьорды убивать Торбьёрна Дышло из Фьорда Дышла. У того была крепкая спальня с засовом, сложенная из строевого леса, и берсерки разнесли ее одним махом, так что бревна разъехались в разные стороны. Однако смертельную рану Торбьёрну Дышло нанес сам Стюр.
XXVI

В ту самую осень, когда берсерки переехали к Стюру, случилось такое событие, что Вигфус с Убойного Склона отправился заготовлять уголь в то место, которое называется Прибрежные Хижины. С ним вместе отправилось трое его рабов; одного из них звали Сварт Сильный. Когда они вошли в лес, Вигфус сказал:

— Большое несчастье, Сварт, и ты, наверное, со мной согласишься, что столь сильный и мужественный с виду человек, как ты, принужден оставаться невольником.

— Конечно, это кажется мне большим горем, — говорит Сварт, — но изменить это не в моей власти.

Вигфус сказал:

— А что ты готов совершить ради того, чтоб я даровал тебе свободу?

— Деньгами мне свободы не выкупить, ведь их у меня нет, но то, что умею, ради этого положу без остатка.

Вигфус сказал:

— Ты отправишься к Святой Горе и убьешь Снорри Годи, и после этого точно обретешь свободу, а в придачу к ней отличные вещи, которые я тебе выделю.

— Это мне не удастся осуществить, — говорит Сварт.

— Я помогу тебе советом, — говорит Вигфус, — как сделать это без риска для жизни.

— Хочу об этом услышать, — говорит Сварт.

— Ты отправишься к Святой Горе и зайдешь на чердак, что сделан там над отхожим местом, и раздвинешь доски в полу настолько, чтобы можно было нанести удар пикой. И как только Снорри зайдет в отхожее место, ты сквозь доски поразишь его пикой с такой силой, чтобы острие показалось из живота. После этого беги по крыше к стене, прыгай вниз, и пусть ночная мгла будет тебе подмогой.

И вот, по этому совету Сварт отправился к Святой Горе, разодрал над отхожим местом крышу и залез на чердак; это было вечером, в ту пору, когда Снорри и его домочадцы сидели за ужином у огней. В те времена отхожие места были под одной крышей с жильем. Когда же Снорри и его люди окончили трапезу, они собрались в отхожее место; Снорри шел первым, и он успел проскочить дверь еще до того, как Сварт нанес свой удар. Следом за Снорри шел Map сын Халльварда, и Сварт попал пикой в него. Удар пришелся в лопатку, острие скользнуло вбок и разодрало руку, но рана была небольшой. Сварт бросился на крышу и спрыгнул оттуда на стену; верхний булыжник был скользким, так что Сварт поскользнулся и со всего маху грянулся оземь, и Снорри сумел схватить его раньше, чем тот встал на ноги. Тут ему пришлось выложить всю подноготную; он поведал все о своем уговоре с Вигфусом и рассказал, что тот жжет уголь возле Прибрежных Хижин. Затем рану Мара перевязали.

После этого Снорри, и всего семь человек, отправились на юг к Убойному Склону; на подходе к хутору они увидели, как полыхает костер там, где люди Вигфуса жгли уголь. Они подошли незамеченными и убили Вигфуса, а работникам его даровали пощаду. После этого Снорри отправился домой, а работники Вигфуса принесли эти вести на Убойный Склон. Позже, в тот же день, Вигфуса положили в курган.

В этот же самый день Торгерд, жена Вигфуса, выехала на Жилой Двор упрашивать своего родича Арнкеля принять на себя ведение тяжбы об убийстве Вигфуса, но Арнкель за это дело не взялся, сказав, что продвигать его больше подобает Кьяллеклингам, родичам Вигфуса; тяжба эта, сказал он, по всем признакам отходит к Стюру, тем более что убитый был его родичем, — так что Стюру и полагается добиваться возмездия за убийство Вигфуса. А сам он, конечно, будет радеть об успехе.

Тормод сын Бахромы[75] сложил такую вису об убийстве Вигфуса:

№ 20
Сперва умервщлен
В шеломе златом
Вигфус был в поле
Дружиною Снорри.
С наследника Бьёрна
Позже задорно
Во́роны рвали
Мясо клоками[76].
XXVII

После этого Торгерд отправилась оттуда на запад к Лавовой Пустоши и просила Стюра принять тяжбу об убийстве его родича Вигфуса.

Стюр отвечает:

— Прошлой весной я обещал Снорри Годи за то, чтобы он не встревал в наши распри с людьми Торгеста, что я не буду враждебен ему в тех делах, что затрагивают меня наравне с прочей родней. Упрашивай теперь моего брата Вермунда или иных наших родичей, чтобы они приняли тяжбу.

После этого она поехала оттуда дальше к Заводи Бьёрна и попросила Вермунда возглавить тяжбу; она сказала, что ему это больше всех подобает, —

— ибо Вигфус из всех своих родичей больше всего доверял именно тебе.

Вермунд отвечает:

— Внести свой вклад тут я должен, но бежать в этой тяжбе впереди всей нашей родни и искать неприятностей на свою голову я не буду. Но я помогу тебе советом и сделаю со своей стороны все для успеха дела. Прежде всего, я хочу, чтоб ты отправилась к Песчаному Берегу и встретилась со Стейнтором, родичем Вигфуса. Он легок сейчас на подъем, и ему в самый раз испытать свои силы в подобных распрях.

Торгерд отвечает:

— Много заставляете вы меня претерпеть ради этой тяжбы. Но я не пожалею своих сил, если от этого дело продвинется.

Затем она отправилась оттуда еще дальше на запад к Песчаному Берегу, нашла Стейнтора и попросила его стать предводителем в тяжбе об убийстве Вигфуса.

Стейнтор отвечает:

— С какой стати ты просишь об этом меня? Я человек молодой и в чужие распри не ввязываюсь. Вдобавок те родичи Вигфуса, что приходятся убитому гораздо более близкой родней, не в пример заносчивей меня. И у меня нет никаких оснований брать эту тяжбу в обход их, хотя я, конечно, буду заодно с теми своими родичами, которые ее поведут.

И Торгерд не добилась там ничего, кроме этих слов.

После этого она поехала по побережью обратно к Вермунду и поведала, как обстоит дело. Она сказала, что тяжба пойдет прахом, если Вермунд не возглавит ее самолично.

Вермунд отвечает:

— Более вероятно все же, что тяжба эта завершится таким приговором, который тебя приободрит. Но мне придется дать тебе один еще совет, коли ты готова ему последовать.

Она отвечает:

— Я готова почти на все.

— Тогда отправляйся домой, — сказал Вермунд, — и вели выкопать из земли тело Вигфуса, твоего мужа. Затем возьми его голову, привези ее Арнкелю и скажи ему так: голова эта, мол, не колебалась бы взять на себя тяжбу в случае его смерти, если б это понадобилось.

Торгерд сказала, что не знает, как это приблизит ее к успеху, но совершенно ясно, что ее силы и честь беречь никто не намерен, —

— и все же я на это пойду, — говорит она, — коли от этого врагам моим станет хуже.

Затем она вернулась домой и поступила в точности так, как ее научили. Прибыв на Жилой Двор, она говорит Арнкелю, что родичи Вигфуса согласны, чтобы тяжбу об убийстве вел он, а они все окажут ему поддержку.

Арнкель отвечал, что уже говорил ей, что он на сей счет думает. Тогда Торгерд достала из под своей накидки голову Вигфуса и сказала:

— Вот голова, которая не стала бы уклоняться от мести за тебя, если б это понадобилось.

Арнкель изменился в лице, отпихнул от себя Торгерд и сказал:

— Ступай прочь, — говорит он, — и скажи родичам Вигфуса, чтобы они не прятались по углам при виде Снорри Годи, если я поведу тяжбу. Но есть у меня предчувствие, что, чем бы эта распря ни кончилась, они раньше меня дадут задний ход. Вижу я, что за твоими поступками стоят козни Вермунда, моего зятя, но больше подстрекать меня он не посмеет, где бы нам ни случилось встретиться.

Затем Торгерд отправилась домой; зима подошла к концу. А весной Арнкель возбудил тяжбы об убийстве Вигфуса против всех, кто при этом был, кроме Снорри Годи. Снорри же вынес на тинг тяжбы об умысле против своей жизни и об увечье, полученном Маром, и стал добиваться осуждения Вигфуса[77]. И те, и другие явились на Тинг Мыса Тора с большими отрядами; все Кьяллеклинги поддержали Арнкеля, и народу у них оказалось больше. Арнкель вел свои тяжбы на тинге с большим напором. Но когда тяжбы были переданы в суд, выступили посредники и предложили отозвать взаимные иски, чтобы при посредничестве добрых людей решить дело миром. Кончилось тем, что Снорри Годи под присягой поручился за своих людей и обязался выполнить мировую; после этого за убийство Вигфуса была определена очень крупная вира. Map же должен был провести три года в изгнании. Снорри выплатил деньги сполна, и тинг завершился тем, что все тяжбы были улажены.
XXVIII

Вот какие события произошли вслед за этим: берсерки, как о том написано ранее, жили у Стюра. После того, как они провели там какое-то время, Халли повадился беседовать с Асдис, дочерью Стюра; она была девушка молодая и видная, своенравная и, при этом, довольно суровая.

Когда Стюр проведал об их беседах, он просил Халли прекратить унижать и срамить его, портя его дочку.

Халли отвечает:

— Никакого унижения в том, что я беседую с твоей дочерью, для тебя нет. И срамить тебя я вовсе не собирался. А коли объяснять тебе коротко, то у меня к ней такая любовная склонность, избавиться от которой выше моих сил. Теперь я хочу, — говорит Халли, — наладить с тобой прочную дружбу и прошу, чтобы ты выдал за меня твою дочь Асдис. А взамен я готов положить свою верность и дружбу и стать твоим провожатым; учти вдобавок мощь Лейкнира, моего брата, и ты получишь такую охрану, какую никакие другие два человека в Исландии обеспечить не смогут. Поэтому-то наша поддержка укрепит твое положение хёвдинга гораздо больше, чем если б ты выдал дочку за самого главного бонда в Широком Фьорде. Все это с лихвой уравновесит то, что мы не можем похвастать богатством. А коли не пожелаешь это исполнить, то дружбе конец; тогда каждый из нас будет поступать по своему усмотрению, и все равно будет без толку запрещать нам с Асдис встречаться.

Когда Халли все это произнес, Стюр замолчал и не сразу нашелся, что ответить. Спустя какое-то время он сказал так:

— Принимать ли это всерьез, или же это недержание речи и повод для ссоры?

— Надо тебе втолковать, — говорит Халли, — что это отнюдь не дурь, и от того, какой ответ ты мне дашь, зависит вся наша дружба.

Стюр сказал:

— Тогда я хочу обсудить все с моими друзьями и услышать, что они мне тут присоветуют.

Халли сказал:

— Можешь обсуждать это с кем угодно до истечения третьей ночи; большей задержки с ответом не потерплю, ибо я не стану долго сидеть, как остолоп, и добиваться этой женитьбы.

На этом они расстаются.

Наутро Стюр скачет на восток к Святой Горе. Когда он прибыл на хутор, Снорри пригласил его к себе, но Стюр сказал, что у него есть разговор к Снорри, а после он поскачет обратно. Снорри спросил, нет ли у него каких неприятностей.

— Похоже, что есть, — говорит Стюр.

Снорри отвечает:

— Тогда мы вдвоем подымимся на Святую Гору; ведь замыслы, которые до сих пор рождались на ней, никогда не бывали бесплодны.

Затем они взошли на гору и просидели за беседой до вечера; никто не знал, о чем они говорили. После этого Стюр ускакал домой.

На следующее утро Халли и Стюр завели беседу; Халли спрашивает Стюра, как продвигается дело с женитьбой.

Стюр отвечает:

— Люди считают тебя почти нищим, и неясно, какие свершения могут покрыть недостаток имущества.

Халли отвечает:

— Совершить я готов все, что в моих силах, но имущество тут ни при чем, ведь его как раз нет.

Стюр отвечает:

— Вижу я, — говорит он, — что тебе придется не по нраву, если я не выдам за тебя свою дочь. Теперь я поступлю, как люди в древние времена, и заставлю тебя пройти ради женитьбы кое-какие испытания.

— Каковы же они? — говорит Халли.

— Ты должен будешь расчистить, — говорит Стюр, — дорогу через лавовую пустошь от здешнего хутора до Заводи Бьёрна и поставить изгородь на меже между нашими землями. Ты должен будешь также устроить загон здесь на лавовой пустоши. А когда ты покончишь со всеми делами, я, пожалуй, выдам за тебя свою дочь Асдис.

Халли отвечает:

— Работать я не привык, но все же я соглашусь на эти условия, если легко обеспечу этим свою женитьбу.

Стюр сказал, что тогда они заключат сделку.

После этого берсерки принимаются расчищать проход через лаву, и это очень большой подвиг. Они также поставили ограду, остатки которой можно наблюдать до сих пор. После этого они сделали загон. Покуда они были заняты своей работой, Стюр велел подготовить у подножия Лавовой Пустоши баню; она была вырыта в земле, а наверху над печью было проделано отверстие, чтобы через него поддавать жару. Жара внутри была страшная[78].

В последний день, когда берсерки в основном покончили с обоими заданиями, они занимались загоном — он был совсем рядом с хутором. Тут мимо них прошла Асдис дочь Стюра в своем самом лучшем наряде. Халли и Лейкнир окликнули ее, но она не отозвалась.

Тогда Халли произнес эту вису:

№ 21
Липа льна, нелживо
Мне скажи, куда же
Путь торишь, прекрасна, —
По траве — как пава.
Ведь зимой из дому,
Вдаль досель не длила
Шаг, в узорной шали,
Дис дороги асов[79].

Затем Лейкнир сказал:

№ 22
Пядь подпруги брега
Сигг, досель небрежна,
Водружает косы
Вкруг главы высоко.
Неспроста та прихоть,
Хоть не зрим мы тайны:
Рдеет рот твой, рога
Труд, мужей смущая[80].

После этого разминулись. Вечером берсерки пошли домой; они были крайне утомлены, как часто бывает с оборотнями — они теряют почти все силы, когда с них сходит боевое неистовство. Тут Стюр выходит им навстречу, благодарит за работу и предлагает сперва зайти в баню, а потом отдохнуть. Они так и делают. Как только они зашли в баню, Стюр велит загородить ее со всех сторон и положить камни на оконце, проделанное над входом. На ступеньки, ведущие в баню, он велит постелить сырую скользкую воловью шкуру. Затем он велит поддать сверху жару в отверстие над печью; тут в бане становится настолько жарко, что берсерки не выдержали и стали ломиться во все створки. Халли сумел проломить оконце и вылезти из него наружу, но упал на шкуру. Стюр тут же нанес ему смертельную рану. Лейкнир же попытался выпрыгнуть из дверей, и Стюр пронзил его насквозь; Лейкнир рухнул обратно в баню и распрощался там с жизнью. После этого Стюр велит позаботиться об их телах; их свезли на лавовую пустошь и засыпали камнями в одной из расщелин — она столь глубока, что оттуда не видно вообще ничего, кроме одного неба. Место это находится возле самой дороги.

Над могилой берсерков Стюр сказал вису:

№ 23
Опричников стыка копий
Не счел я гонцами счастья
Для тех, кто в купели Али
Кол закаляет шквала.
Не устрашен роковым я
Бояр на меня напором —
Меч мой сплеча разметил
Место навек берсеркам[81].

Когда Снорри Годи обо всем этом узнал, он прискакал на запад к Лавовой Пустоши, и Снорри со Стюром вновь просидели целый день. Об их беседе известно то, что вслед за ней Стюр обручил Снорри Годи со своей дочерью Асдис, и свадьбу справили той же осенью. Люди говорили, что от этого брака выиграли обе стороны: Снорри Годи был более умным и дальновидным из свояков, но Стюр был решительней и могущественней. У обоих была большая родня и много сторонников в своей округе.
XXIX

Жил человек по имени Тородд. Он был родом с Побережья Средней Горы и слыл мужем надежным. Тородд был известным купцом и ходил в плавания на своем корабле. Он часто ездил на запад в Ирландию, к Дювлину.

В это время на Оркнейских Островах правил ярл Сигурд сын Хлёдвера[82]; он воевал на Южных Островах и в западных водах у острова Мён. Ярл обложил жителей Мёна данью, и после того, как они помирились, оставил своих людей дожидаться дани — ее выплачивали, по большей части, плавленым серебром, — а сам отбыл к себе на север на Оркнейские Острова.

Когда те, кто был оставлен ждать дани, были готовы поднять парус, подул крепкий юго-западный ветер. Но когда они прошли часть пути, ветер переменился и подул с юго-востока, и разыгралась сильная буря. Их понесло на север к Ирландии и возле какого-то безлюдного островка корабль разбился в щепы, но люди выбрались на берег. В это время мимо них случилось плыть исландцу Тородду, который отплыл из Дювлина. Посланцы ярла закричали торговым людям, чтобы те спасли их. Тородд велел спустить на воду лодку, и сам взошел на борт. Когда они встретились, ярловы люди стали упрашивать Тородда спасти их и предложили ему деньги за то, чтобы он отвез их домой на Оркнейские Острова к ярлу Сигурду, но Тородд счел, что на это пойти он не может, так как уже заранее собрался в Исландию. Но они продолжали умолять его; они не сомневались, что их жизни и свободе придет конец, если их выведут на берег Ирландии или на Южные Острова, где они незадолго до того воевали. Кончилось тем, что он отдал им лодку с торгового корабля, а взамен взял себе большую часть дани. После этого они сели в лодку и направились к Оркнейским Островам, а Тородд без лодки на борту доплыл до Исландии и пристал в южной части страны. Оттуда он поплыл на запад, зашел в Широкий Фьорд и благополучно пристал у Мыса Завтрака; осенью все они отправились зимовать к Снорри Годи на Святую Гору. Тородда с этих пор прозвали Скупщиком Дани. Это случилось немного позже убийства Торбьёрна Толстого.

В ту зиму на Святой Горе находилась Турид, сестра Снорри Годи и вдова Торбьёрна Толстого. Вскорости после того, как Тородд прибыл на хутор, он завел разговор со Снорри Годи и попросил выдать за него его сестру Турид. И поскольку Тородд был богат, и Снорри знал, что он человек толковый, а Турид, как он видел, сильно нуждалась в хорошей опеке, — по всем этим причинам Снорри согласился выдать сестру за него, и осенью сам устроил их свадьбу у себя на Святой Горе. Следующей весной Тородд взял в свои руки хутор на Вещей Реке и прослыл добрым бондом и мужем надежным.

Но едва лишь Турид вернулась на Вещую Реку, как к ней повадился ходить Бьёрн сын Асбранда, и всеобщая молва была такова, что они с Турид занимаются глупостями. Тородд пытался отвадить его, но ничего не добился. Торир Деревянная Нога жил тогда на Пригорке Эрна. К этому времени Эрн и Вал, его сыновья, уже выросли и подавали большие надежды. Они неотступно порицали Тородда за то, что он позволяет Бьёрну безнаказанно срамить себя, и вызвались сопроводить его, если он захочет положить посещениям Бьёрна конец.

Однажды случилось так, что, когда Бьёрн пришел на Вещую Реку и сел беседовать с Турид, Тородда нигде рядом не оказалось, хотя обычно он садился поблизости всякий раз, когда приходил Бьёрн.

Турид сказала:

— Подумай хорошенько, как ты пойдешь домой, Бьёрн, — сказала она, — думаю я, что Тородд замыслил проучить тебя за походы сюда. Сдается мне, что сейчас они поджидают тебя в засаде, и Тородд явно надеется на перевес в числе.

Тогда Бьёрн произнес эту вису:

№ 24
Мы с тобою, — девы
Взор сулит мне горе, —
День до дна бы длили,
Меж теней и синью.
Все одно, зазноба!
Пировать мне тризну
В память о минувшей
Радости, под вечер[83].

Затем Бьёрн взял свое оружие, вышел прочь и направился к дому. Но когда он проходил мимо Толстого Хребта, навстречу ему выскочило пять человек. Это были Тородд с двумя своими работниками и сыновья Торира Деревянная Нога; они сразу напали на Бьёрна, но он отлично защищался и держался мужественно. Особенно рьяно на него наседали сыновья Торира; они нанесли Бьёрну раны, но он сразил их обоих. После этого Тородд со своими работниками обратился в бегство; у него была легкая рана, а работники ранены не были.

Бьёрн шел своей дорогой, покуда не прибыл домой. Он зашел в покои, и хозяйка велела служанке о нем позаботиться; когда же служанка внесла в покои свет, она заметила, что Бьёрн сильно окровавлен; она идет дальше к очагу и говорит Асбранду, отцу Бьёрна, что тот вернулся домой весь в крови.

Асбранд вышел в горницу и спросил, отчего Бьёрн в крови, —

— или вы с Тороддом таки встретились?

Бьёрн отвечает и говорит, что все так и есть.

Асбранд спрашивает, как прошла их встреча.

Бьёрн произнес вису:

№ 25
Зря щита носильщик
Тщился встрянуть в сечу:
Враз сгубил сынов я
Двух Ноги Древесной.
Проще прощелыге
Гробить Биль убора
Иль сквалыге лука
Ныкать дань владыки[84].

После этого Асбранд перевязал ему раны, и они полностью затянулись.

Тородд передал Снорри Годи тяжбу об убийстве сыновей Торира, и Снорри вынес тяжбу на Тинг Мыса Тора, а сыновья Торлака с Песчаного Берега отстаивали сторону людей из Широкого Залива. Кончилось тем, что Асбранд поручился под присягой за своего сына Бьёрна и выплатил виру за эти убийства, Бьёрн же был осужден провести три года в изгнании и уехал из страны тем же летом.

В то же самое лето на Вещей Реке Турид родила мальчика, которого нарекли именем Кьяртан; он подрастал дома на Вещей Реке, и уже смолоду был рослым и подавал большие надежды.

Бьёрн же, после того как вышел в море, отправился вначале в Данию, а оттуда в крепость Йомсборг[85]. В то время предводителем йомсвикингов был Пална-Токи[86]. Бьёрн вступил в их сообщество и потому стал прозываться Бойцом. Он находился в Йомсборге, когда Стюрбьёрн Сильный[87] взял эту крепость. Бьёрн также отправился в Швецию в тот раз, когда йомсвикинги поддержали Стюрбьёрна. Он принимал участие и в битве на Полях Фюрисвеллир, где пал Стюрбьёрн[88], а после нее бежал в лес вместе с прочими йомсвикингами. И покуда Пална-Токи был жив, Бьёрн неизменно находился при нем во всех испытаниях и считался отличным воином и мужем редкой отваги.
XXX

Теперь следует рассказать про Торольва Скрюченная Нога. К этому времени он совсем одряхлел и состарился и в своей старости сделался крайне злобным, буйным и склонным к насилию; он перестал ладить даже со своим сыном Арнкелем.

Однажды днем случилось так, что Торольв отправился к Ульваровой Горе к бонду Ульвару; тот был отменный хозяин, и считалось, что сено сохнет у него быстрее, чем у соседей. У него, к тому же, была такая благодать со скотом, что скот его никогда не падал от недокорма и не знал болезней.

Когда Торольв с Ульваром встретились, Торольв спросил Ульвара, что тот ему посоветует, чтобы лучше управиться с работой, и каким Ульвару видится это лето, выдастся ли оно засушливым, или нет.

Ульвар отвечает:

— Я могу дать тебе лишь тот совет, которому последую сам: я сегодня же велю вынести косы и косить без передышки всю неделю подряд, потому что она, думаю, будет дождливой. А вот после этого погода, как я полагаю, полмесяца будет сухой и хорошей.

Все было именно так, как сказал Ульвар, ибо частенько оказывалось, что он угадывал с погодой лучше, чем прочие люди.

Затем Торольв поехал домой; у него было много работников, и он тотчас велел приступить к сенокосу Погода была именно такой, как сказал Ульвар. У Торольва с Ульваром был общий луг на склоне горы. Вначале и те, и другие усердно косили траву, а после принялись сушить ее и укладывать в скирды.

Однажды утром Торольв рано поднялся на ноги и выглянул во двор: погода I была пасмурной, и он решил, что сухой поре настал конец. Он велел своим рабам подыматься и ехать за сеном и просил постараться успеть как можно больше,

— ибо погода кажется мне ненадежной.

Рабы оделись и отправились на сенокос, а сам Торольв складывал сено и вовсю поторапливал рабов, чтобы они управились как можно быстрее.

В то же утро Ульвар рано поднялся на ноги и выглянул во двор. Когда он вернулся, работники спросили, какая погода. Он просил их спать спокойно, —

— Погода хорошая, — сказал он, — днем развеется, и будет солнце. Сегодня вы покосите выгон, а завтра заберем сено со своей части склона.

Погода была именно такой, как он сказал.

Когда стало смеркаться, Ульвар послал своего человека на склон взглянуть на стоявшие там стога. Торольв распорядился навьючить трех волов и возить на них сено в течение всего дня; к трем часам они управились со всем сеном со своей части. Тогда Торольв велел отвезти на свой двор сено Ульвара. Когда посланец Ульвара это увидел, то прибежал домой и обо всем рассказал хозяину. Ульвар отправился на склон в сильном гневе; он спрашивает, отчего Торольв вздумал его ограбить. Торольв сказал, что ему нет дела до речей Ульвара, вошел в раж, и иметь дело с ним было плохо; еще немного, и они бы сцепились. Ульвар не нашел другого выхода, как уйти восвояси; затем Ульвар едет к Арнкелю и рассказывает ему о понесенном уроне. Арнкель сказал, что попытается заставить отца заплатить за сено. Однако же, он сказал, что вовсе не уверен в том, подействует ли это.

Когда отец с сыном встретились, Арнкель попросил своего отца возместить Ульвару стоимость сена, но Торольв сказал, что этот раб и без того слишком богат. Арнкель просил уважить его слово и все-таки заплатить за сено. Торольв сказал, что сделает это лишь в том случае, если Ульвар будет нуждаться, и на этом они расстаются. Встретившись с Ульваром, Арнкель рассказывает, какой ответ дал Торольв. По виду Ульвара легко было понять, что он не считает, что Арнкель положил ради него много усилий; он сказал, что уж он-то бы смог добиться толку от своего отца, будь он на месте Арнкеля. Арнкель сам заплатил Ульвару за сено такую цену, которую тот назвал. При следующей встрече Арнкель снова потребовал от отца возместить стоимость взятого сена, но ответы Торольва в лучшую сторону не менялись; оба расстались в гневе.

Осенью Арнкель велел пригнать с гор семь волов, принадлежавших Торольву, его отцу, и забить их всех на своем дворе. Это крайне не понравилось Торольву, и он потребовал возместить ему урон, но Арнкель ответил, что это ровно столько, сколько стоило сено Ульвара. Тогда Торольв пришел в еще худшее расположение духа, чем прежде, и уверился, что все это произошло по вине Ульвара; он сказал, что ему это еще припомнит.
XXXI

Зимой во время йоля Торольв устроил большую попойку и щедро потчевал своих рабов; когда те напились, он стал подстрекать их подняться на Ульварову Гору и сжечь Ульвара в его доме. За это он обещал отпустить их на волю. Рабы сказали, что выполнят эту работу, чтоб обрести свободу, если Торольв сдержит слово. Затем они вшестером отправились на Ульварову Гору, набрали хвороста, поднесли его к дому и высекли огонь. В это время Арнкель и его домочадцы сидели на Жилом Дворе за питьем; когда они пошли спать, то увидели, как с Ульваровой Горы тянется пламя. Они тотчас прибежали на место и схватили рабов, а огонь затушили; постройки к этому времени еще не успели сильно обгореть.

На следующее утро Арнкель велел отвезти рабов на Мыс Вадиль, и все они были там повешены. Затем Ульвар завещал Арнкелю все права на свое имущество, а Арнкель принял Ульвара под свою защиту. Этот их уговор очень не понравился сыновьям Торбранда, так как они полагали, что все владения Ульвара после его смерти должны отойти им[89]. Отсюда началась большая вражда между Арнкелем и сыновьями Торбранда; с той поры они уже не могли сообща участвовать в играх, хотя раньше часто встречались на них. При этом Арнкель неизменно оказывался сильнейшим, а вторым по силе был человек, который играл против него и звался Фрейстейн Проныра. Он был воспитанником Торбранда и был ему как родной сын; большинство людей верило, что он, на самом деле, сын Торбранда, только незаконный — матерью его была служанка. Это был человек мужественный и видный собой.

Торольв Скрюченная Нога затаил злобу на Арнкеля за убийство рабов. Он потребовал за них виру, но Арнкель наотрез отказался давать за рабов даже один пеннинг; от этого Торольв пришел в еще худшее расположение духа.

Однажды днем случилось так, что Торольв отправился верхом к Снорри Годи на Святую Гору, и Снорри предложил ему погостить, но Торольв сказал, что не собирается проедать здесь чужой хлеб, —

— пришел я сюда потому, что я хочу от тебя, чтобы ты выправил мою долю. Я заявляю, что ты первый хёвдинг в нашей округе[90] и потому обязан выправлять долю тех, кто ранее был несправедливо ущемлен.

— Кто же ущемляет твои права, бонд? — сказал Снорри.

— Арнкель, мой сын, — говорит Торольв.

Снорри сказал:

— На это ты жаловаться не должен, потому что он намного лучший муж, чем ты, с какой стороны вас ни сравнивать.

— Это не так, — говорит Торольв, — ибо ныне он совсем не дает мне проходу. Теперь я хочу завязать с тобой крепкую дружбу, Снорри, а ты прими у меня тяжбу о смерти рабов, которых велел убить Арнкель, и я не буду настаивать на том, чтобы вся вира отошла мне.

Снорри отвечает:

— В ваши с сыном распри я встревать не намерен.

Торольв отвечает:

— Ты отнюдь не друг Арнкеля. Может, впрочем, статься, что ты считаешь меня прижимистым, но сейчас это не так. Я знаю, — сказал он, — что ты мечтаешь завладеть Вороньим Мысом и тамошним лесом, а это величайшее сокровище здесь в округе. Я тут же откажусь от всех этих земель в твою пользу, а ты прими тяжбы об убийстве рабов и веди их с рвением, достаточным для того, чтобы слава твоя умножилась, а те, кто унизил меня, об этом бы пожалели. Я не хочу прощать никого из тех, кто в этом повинен, пускай даже он состоит со мной в ближнем иль дальнем родстве.

Снорри знал, что лес ему очень нужен. И, как рассказывают, он принял поруку на земли и взялся вести тяжбу об убийстве рабов. После этого Торольв уехал домой; он был очень доволен тем, как все обернулось, но прочие люди отзывались об их сделке неодобрительно.

Весной Снорри возбудил против Арнкеля тяжбу об убийстве рабов и вынес ее на Тинг Мыса Тора. Обе стороны явились на тинг с большими отрядами. Снорри произнес свои иски в установленном порядке. И когда все они были переданы в суд, Арнкель потребовал от судей оправдательного приговора[91], и привел то основание, что рабы были застигнуты при поджоге хутора с высеченным огнем. На это Снорри выставил такой довод: по закону рабов можно было убить на месте преступления, —

— но поскольку вы затем отвезли их на Мыс Вадиль, где они и были убиты, я полагаю, что там они уже подлежали вире[92].

Этим Снорри отвел возражение Арнкеля и спас свою тяжбу. После этого вмешались посредники и приложили руку к тому, чтобы завершить дело миром. Обе стороны согласились на мировую; приговор должны были огласить братья Стюр с Вермундом. Они присудили за каждого из рабов двенадцать эйриров[93] и деньги эти тотчас были выплачены на тинге.

Когда деньги были получены, Снорри вручил кошель Торольву. Он принял его и сказал так:

— Не рассчитывал я, когда отдавал тебе свою землю, что ты поведешь тяжбу столь малодушно. Я знаю, что Арнкель вряд ли бы отказал мне, если б я сам запросил у него столь ничтожную виру.

Снорри отвечает:

— Я заявляю, что позор с тебя снят, но я не намерен ставить свое доброе имя в заклад в обмен на твое злонравие и кривду.

Торольв отвечает:

— Можешь рассчитывать на то, что я никогда больше не стану беспокоить тебя со своими делами, и пусть беда не обойдет вас всех стороной в этой округе!

После этого люди поехали с тинга домой. И Арнкель, и Снорри были очень недовольны исходом тяжбы, но более всех недоволен был Торольв.
XXXII

Вслед за этим, как рассказывают, случилось такое событие, что Эрлюг со Двора Эрлюга слег с болезнью; когда ему стало совсем худо, Ульвар, его брат, стал сидеть при нем. От этой болезни Эрлюг скончался. Как только Эрлюг умер, Ульвар тут же послал за Арнкелем; Арнкель спешно приехал на Двор Эрлюга, и они с Ульваром объявили имущество покойного своим.

Когда же о кончине Эрлюга прослышали сыновья Торбранда, они явились на Двор Эрлюга и предъявили свои притязания на все, что принадлежало покойному, заявив, что имущество их вольноотпущенника переходит в их собственность. На это Ульвар сказал, что является наследником своего брата Эрлюга. Они спросили, какова тут доля Арнкеля. Арнкель отвечает, что покамест их союз в силе, никто не посмеет грабить Ульвара, —

— если что-либо здесь будет зависеть от меня.

Тогда сыновья Торбранда уехали прочь; вначале они отправились оттуда на север к Святой Горе рассказать обо всем Снорри Годи и попросили у него поддержки, чтобы начать тяжбу. Но Снорри Годи сказал, что не будет тягаться с Арнкелем по этому поводу, потому что они с самого начала были столь неудачливы, что позволили Арнкелю с Ульваром первыми наложить на имущество лапу. На это сыновья Торбранда отвечали, что Снорри никогда не сможет забрать себе больше власти, если и впредь будет спускать такое.

Той осенью Арнкель устроил у себя на хуторе большое угощение; у него было в обычае приглашать своего друга Ульвара на все пиры, и он каждый раз делал ему на прощание подарки. В тот день, когда люди должны были разъезжаться домой с угощения на Жилом Дворе, Торольв Скрюченная Нога сел верхом и выехал из дому. Он отправился навестить своего друга Гильса Ведуна — тот жил в Долине Реки Тора на Дворе Гильса Ведуна[94] — и просил подняться вместе с ним на кряж Ульваровой Горы.

Когда они поднялись на кряж, Торольв сказал:

— Вон оттуда Ульвар скоро пойдет домой с угощения, и у него, наверняка, с собой будут почетные дары. Теперь я бы хотел от тебя, Гильс Ведун, — говорит он, — чтобы ты вышел ему навстречу и поджидал его возле изгороди на Ульваровой Горе. Я хочу, чтобы ты убил его; за это я дам тебе три марки серебра, и я же заплачу виру за это убийство. После того, как убьешь Ульвара, сними с него те вещи, что подарил ему Арнкель. Ты должен бежать с Ульваровой Горы на север к Вороньему Мысу. Если какие-нибудь люди погонятся за тобой, прячься в лесу. Оттуда отправляйся ко мне, а я уж сам присмотрю, чтоб тебе не причинили вреда.

И поскольку Гильс Ведун имел иждивенцев и очень нуждался в деньгах, он согласился стать наемным убийцей и сел у изгороди возле Ульваровой Горы. Он увидел, как Ульвар поднимается от Жилого Двора в гору с отличным щитом в руках, подарком Арнкеля, и мечом ладной выделки. Когда они встретились, Гильс Ведун попросил позволения взглянуть на меч. Он вовсю расхваливал Ульвара и сказал, что тот заделался знатью, раз сами хёвдинги удостаивают его столь почетных подарков. Ульвар распустил бороду и дал ему подержать меч со щитом. Гильс тотчас вытащил меч и пронзил Ульвара насквозь. Затем он побежал от Ульваровой Горы на север к Вороньему Мысу.

Арнкель стоял на дворе; он увидел, как кто-то бежит, держа в руках щит, и щит этот показался ему знакомым. Ему пришло в голову, что Ульвар вряд ли расстался бы с ним добровольно. Тогда Арнкель кликнул людей, чтобы они бежали за тем человеком вдогонку, —

— и поскольку, — говорит он, — за этим стоят козни моего отца, и человек этот по его наущению сразил Ульвара, я хочу, чтобы вы тотчас убили его, кто бы он ни был — не желаю, чтоб он попадался мне на глаза.

Затем Арнкель поднялся на Ульварову Гору; они нашли Ульвара уже мертвым.

Торольв Скрюченная Нога увидел, как Гильс Ведун бежит с Ульваровой Горы на север, держа в руке щит; из этого он понял, как прошла их встреча с Ульваром. Затем он сказал рабу, который сопровождал его:

— Отправляйся теперь на юг ко Двору Кара и скажи сыновьям Торбранда чтобы они выезжали на Ульварову Гору и не позволяли оставить себя без, наследства вольноотпущенника, ибо Ульвар уже убит.

Затем Торольв поехал домой; он был очень доволен тем, как провернул это дело. Гнавшиеся же за Гильсом Ведуном, сумели тем временем настичь его на побережье возле одной скалы, вдающейся в море; они выпытали из него всю подноготную. И когда он рассказал, как все было, они лишили его жизни и засыпали труп камнями возле скалы, а щит с мечом взяли с собой и принесли Арнкелю. Раб же Торольва пришел на Двор Кара и передал сыновьям Торбранда сообщение Торольва. Они тут же выехали на Ульварову Гору, но когда они явились туда, то застали там Арнкеля с множеством народа. Тут сыновья Торбранда предъявили свои притязания на все имущество Ульвара, но Арнкель огласил свидетельство тех, кто присутствовал при том, как Ульвар поручал свои владения ему, и сказал, что оставит их себе, так как они были переданы без нарушения законов. Впредь он просил сыновей Торбранда больше не заявлять о своих правах, ибо он намерен отстаивать полученное наследство, как если б был сыном покойного.

Сыновья Торбранда не видели для себя другого выхода, кроме как повернуть прочь; оттуда они снова отправились к Святой Горе, поведали Снорри Годи о том, что случилось, и попросили у него поддержки. Снорри сказал, что все вышло в точности, как в предыдущий раз, и они разыграли свою игру на ход позже Арнкеля, —

— и гроши эти, — сказал он, — вам из рук у него не вырвать, ведь все добро он уже ранее прибрал к рукам. Что до земель, то они равноудалены от вас всех, и, потому, скорее всего, достанутся тем, у кого крепче хватка. Тем более, есть основания ожидать, что Арнкелю здесь, как и в прочих ваших с ним стычках, суждена лучшая доля. По правде сказать, вам придется смириться с тем, что уже затронуло многих, ибо у Арнкеля власти больше, чем у кого-либо Другого в этой округе, и так будет продолжаться до тех пор, покуда он жив, независимо от того, как долго это продлится.

Торлейв Кимби отвечает:

— Ты, Снорри, говоришь сущую правду. В таком случае неудивительно, что ты не защищаешь нас от притеснений Арнкеля, ведь сам ты ни разу так и не смог превозмочь его, когда вы тягались на тингах.

После этого сыновья Торбранда уехали прочь; они были крайне недовольны исходом дела.
XXXIII

Вот Снорри Годи велит приняться за Лес Вороньего Мыса и срубить там много деревьев. Торольв Скрюченная Нога счел, что лес скоро будет вконец сведен. Тогда Торольв сел верхом и выехал на север к Святой Горе и потребовал у Снорри вернуть ему лес обратно, сказав, будто он не дарил, а только одалживал его на время. Снорри сказал, что это легко прояснить, обратившись к свидетельству тех, кто был при том, как Торольв передал ему права — и с лесом он расстанется лишь в том случае, если свидетели покажут против него.

Тогда Торольв уехал прочь в самом злобном расположении духа и отправился оттуда прямиком на Жилой Двор к своему сыну Арнкелю. Арнкель приветствовал отца и спросил, какие у него к нему дела.

Торольв отвечает:

— Привело меня сюда такое дело: по-моему, большая незадача, что между нами сейчас вражда. Я бы хотел, чтобы мы оставили ее и вспомнили о своем родстве, ибо нам негоже жить в несогласии. Сдается мне, что мы сильно возвысимся в нашей округе, коли добавим к твоей твердости мою дальновидность.

— Чем лучше мы ладим, — говорит Арнкель, — тем больше мне по душе.

— Более всего я хочу — сказал Торольв, — чтобы мы положили начало нашему союзу и дружбе, потребовав Лес Вороньего Мыса у Снорри Годи обратно. Ибо мне невыносимо терпеть, что Снорри сидит на нашей земле и не хочет возвращать лес, ссылаясь на то, что я будто бы его подарил, но это ложь.

Арнкель отвечает:

— Не по-дружески поступил ты в тот раз, когда отдавал Снорри лес, и я не последую твоим наветам и не стану затевать распрю. К тому же я не намерен тешить твое злонравие и радовать тебя нашими со Снорри раздорами.

— А я думаю, — говорит Торольв, — что в тебе, скорее, говорит малодушие, чем боязнь потешить меня вашей распрей.

— Думай на этот счет все, что угодно, — говорит Арнкель, — но из-за этого леса я просто так затевать распрю со Снорри не буду.

На этом они расстаются. Торольв поехал домой; он был крайне удручен своей участью и не желал смириться с тем, что в этот раз не смог даже перекинуть свое весло за борт.

Вечером Торольв Скрюченная Нога пришел домой и не проронил ни слова. Он сел на свое почетное сиденье и вечером не притронулся к пище; так он продолжал сидеть и в час, когда люди отправились спать. Наутро, когда люди встали, Торольв по-прежнему сидел на своем месте; он был мертв. Тогда хозяйка послала гонца к Арнкелю и просила рассказать ему, как умер Торольв. Арнкель с несколькими домочадцами выехал из дому и поднялся к Лощине. Когда они прибыли на хутор в Лощине, Арнкель убедился, что отец его мертв и сидит на возвышении, выпрямив спину. Весь народ был испуган, и у всех при виде такой кончины возникло тягостное чувство.

Вот Арнкель входит в горницу, идет вдоль скамьи и заходит Торольву за спину; он просил никого не приближаться к Торольву, покуда ему не закроют глаза и не уложат как полагается[95]. Затем Арнкель подхватил Торольва за плечи, но даже ему не хватило сил, чтобы сразу уложить его. Потом он обмотал голову Торольва покрывалом и убрал тело, как полагалось по обычаю. После этого он распорядился сломать стену за спиной Торольва и вытащить его наружу через пролом[96]. Затем подвели сани, запряженные двумя волами: Торольва погрузили на сани и повезли в горы в Долину Реки Тора, и довезти его до места, для этого предназначенного, было отнюдь не легкой задачей. Там тело Торольва основательно засыпали камнями. После этого Арнкель выехал обратно к Лощине и объявил своим все имущество, которое принадлежало его отцу и оставалось по его смерти. Арнкель пробыл там три ночи, и за это время никаких событий не произошло. Потом он уехал домой.
XXXIV

После смерти Торольва Скрюченная Нога многие люди стали замечать, что после захода солнца на дворе не все ладно. Когда лето подошло к концу, люди окончательно убедились, что Торольву не лежится в могиле; никто не мог чувствовать себя в безопасности вне дома, как только садилось солнце. В довершение этому, в волов, на которых везли тело Торольва, вселилась нечистая сила, а любая скотина, подходившая близко к могиле Торольва, бесилась и выла до самой смерти. Пастух на хуторе в Лощине стал приходить домой чаще обычного, потому что Торольв гнался за ним. Однажды осенью в Лощине случилось такое событие, что ни пастух, ни скотина не вернулись домой. Когда наутро отправились на поиски, пастуха нашли мертвым поблизости от могилы Торольва; он был весь черный как уголь, и все косточки у него были переломаны. Тело пастуха засыпали камнями возле могилы Торольва. Весь скот, ходивший в долине, либо сдох, либо бежал в горы, и с тех пор его больше не видели. Если же на могилу Торольва садились птицы, они сразу падали замертво. Привидение столь разгулялось, что ни один человек не решался отпускать свой скот в эту долину. На хуторе в Лощине по ночам часто слышался страшный грохот; люди заметили также, что кто-то частенько ездит на коньке крыши.

С наступлением зимы Торольв стал часто появляться уже в самом доме; сильнее всего он досаждал хозяйке; от этого пострадало немало людей, а сама хозяйка тронулось умом. В конце концов, хозяйка умерла от этой напасти; ее тоже отвезли в горы в Долину Реки Тора и похоронили под грудой камней рядом с Торольвом. После этого с хутора бежали все, кто там еще оставался. Тогда Торольв принялся разгуливать по всей долине; его появления были столь зловредны, что все хутора в долине опустели — часть народа он свел в могилу, а часть согнал прочь. При этом всех, кто умирал, видели разгуливающими вместе с Торольвом. Люди были сильно озабочены этой бедой; многим казалось, что Арнкель обязан исправить положение.

Арнкель приглашал к себе всех, кому в его доме было жить веселее, чем в прочих местах. Там, где находился Арнкель, от Торольва и его спутников не было никакого вреда. Все были так напуганы появлениями Торольва, что зимой никто не решался выезжать из дому даже по важным делам. А когда зима прошла, наступила весна и сделалась оттепель; тогда Арнкель послал гонца на Двор Кара к сыновьям Торбранда и просил их выехать вместе с ним, чтобы вывезти Торольва прочь из Долины Реки Тора и поискать для него иного пристанища. В те времена, как и сейчас, все люди были по закону обязаны сопровождать мертвецов до места погребения, если их для этого вызывают. Но когда сыновья Торбранда услышали эту весть, они сказали, что не считают нужным вызволять Арнкеля и его людей из беды.

Но старый Торбранд отвечает так:

— Все обязаны выезжать в те поездки, которые установлены по закону, и раз теперь вас призвали для помощи, отказывать не годится.

Тогда Тородд сказал гонцу:

— Поезжай и скажи Арнкелю, что я отправляюсь с ним в эту поездку от имени всех моих братьев. Я подъеду к Ульваровой Горе, там и встретимся.

Тогда гонец уехал прочь и доложил обо всем Арнкелю. Тот собрался в путь и выехал из дому сам-двенадцатый; они захватили с собой тягловый скот и заступы с лопатами. Сперва они отправились к Ульваровой Горе и встретились там с Тороддом сыном Торбранда; с ним было двое. Они пересекли кряж, спустились оттуда в Долину Реки Тора и дошли до могилы Торольва. Разобрав насыпь, они обнаружили под ней Торольва; он еще не разложился и вид имел наимерзейший. Они вынули его из могильной ямы, положили на сани, запрягли в них двух сильных волов и протащили его до склона Ульваровой Горы. Тут волы изнемогли; пришлось взять других, чтобы втащить его на гребень. Арнкель собирался везти его дальше на Мыс Вадиль и похоронить там. Но едва они добрались до гребня кряжа, как оба вола взбесились, одним махом вырвались из упряжки, бросились бежать вдоль по кряжу, миновали двор на Ульваровой Горе с северной стороны склона и повернули к морю; тут им обоим пришел конец. Торольв к этому времени отяжелел настолько, что они не могли его толком никуда сдвинуть; все же они отволокли его на небольшую скалу, которая подвернулась вблизи, и похоронили на ней, и место это с тех пор зовется Скалой Скрюченной Ноги. Затем Арнкель велел сделать на скале ниже погребения такую высокую изгородь, чтобы никто не мог через нее перебраться, кроме одних летающих птиц; еще и сегодня можно видеть ее остатки. Там Торольв лежал тихо все то время, пока Арнкель был жив.
XXXV

Снорри Годи велел вновь приняться за Лес Вороньего Мыса, чтобы бы ранее ни говорил на сей счет Торольв Скрюченная Нога. По Арнкелю легко было понять, что распоряжения Снорри относительно леса пришлись ему не по вкусу и он не считает их вполне законными. Арнкель полагал, что передав лес Снорри Годи, Торольв тем самым извратил порядок наследования[97].

Однажды летом случилось так, что Снорри послал своих рабов в лес для работы; те нарубили множество бревен, сложили их в кучу и после этого уехали домой. Когда бревна начали подсыхать, Арнкель сделал вид, что намерен забрать их к себе на хутор — на самом деле, делать этого он не собирался, зато велел своему пастуху быть начеку и дать ему знать, когда Снорри вышлет за бревнами своих людей.

Когда лес вполне подсох, Снорри выслал за ним трех своих рабов; в помощь им он придал своего провожатого Хаука, чтобы тот сопровождал рабов и охранял их. Прибыв на место, они связали бревна и погрузили их на двенадцать лошадей; затем они повернули назад.

Пастух Арнкеля проведал об их поездке и доложил Арнкелю. Тот взял свое оружие, поехал вдогонку и поравнялся с ними к северу от Реки Водоворота, между этой рекой и Пригорками. Едва он пристроился за ними, как Хаук спешился и пустил в Арнкеля копье; оно попало в щит, и Арнкель не пострадал. Тогда Арнкель спешился и пустил копье в Хаука; оно попало тому в живот, и Хаук пал. Место, где это случилось, называется сейчас Хауковой Рекой. Когда рабы увидели, что Хаук погиб, они выскочили из повозки и бросились бежать к дому во всю прыть. Арнкель гнался за ними вплоть до Воловьих Откосов. Затем Арнкель повернул обратно к дому, погоняя перед собой лошадей, груженых лесом. Лес он затем разгрузил, а лошадей отпустил прочь, закрепив на них сбрую; после этого их отвели на гору и погнали на север. Так лошади брели, пока не пришли домой на Святую Гору.

Новости эти стали известны, однако в течение полугода все было тихо.

Следующей весной Снорри Годи возбудил тяжбу об убийстве Хаука и вынес ее на Тинг Мыса Тора, а Арнкель вынес на тинг тяжбу об осуждении Хаука за то, что он напал первым. И Снорри, и Арнкель явились на тинг с множеством народа и тягались в суде с большим рвением. В конце концов, Хаук был признан не заслуживающим виры за то, что он первым напал на Арнкеля, и все тяжбы Снорри Годи утратили законную силу[98]. На этом тинг завершился, но стычки между людьми не прекращались в течение всего лета.
XXXVI

Одного человека звали Торлейв; он происходил с Восточных Фьордов и был ранее объявлен вне закона из-за прелюбодеяния. Той осенью Торлейв пришел на Святую Гору и стал упрашивать Снорри Годи взять его к себе, но Снорри ему отказал. Тем не менее, прежде чем Торлейв убрался прочь, они беседовали достаточно долго. После этого Торлейв отправился на юг к Жилому Двору; он явился туда к вечеру и провел на хуторе одну ночь.

Наутро Арнкель рано поднялся на ноги и принялся сколачивать входную дверь. Когда Торлейв поднялся, он подошел к Арнкелю и стал упрашивать взять его к себе. Арнкель отвечает ему довольно холодно и спрашивает, не встречался ли он накануне со Снорри Годи.

— Был я у него, — говорит Торлейв, — но он не захотел ради меня и пальцем пошевельнуть. Да и мне самому не больно-то хочется, — говорит Торлейв, — быть провожатым того человека, который всегда готов уступить чужой силе, с кем бы он ни связался.

— А мне вовсе не кажется, — говорит Арнкель, — что Снорри сильно прогадал, решив не кормить тебя наравне с прочей челядью.

Так они препирались какое-то время: Торлейв настаивал на своем, а Арнкель ему отказывал. Затем Арнкель принялся буравить отверстие для засова и отложил плотницкий топорик в сторону. Торлейв тут же подхватил его и быстро занес над головой, метя Арнкелю в голову. Услышав, свист топора, Арнкель пригнулся вниз и схватил Торлейва, подняв его себе на грудь. Тут сказалась разница в силах, ибо мощь Арнкеля была велика; он так приложил Торлейва оземь, что тот едва не лишился чувств, и топорик выскользнул у него из рук. Арнкель подхватил топорик и всадил его Торлейву в голову, и это была смертельная рана.

Ходили слухи, что человек этот был подослан Снорри Годи, чтобы убить Арнкеля. Снорри ничем не показал, что дело его касается, и потому каждый мог считать, что ему вздумается, и больше в том году никаких событий не произошло.
XXXVII

На следующий год, в канун наступления зимы, Снорри Годи устроил большое осеннее угощение и зазвал к себе друзей. Наварили вдоволь горячей браги, и пили крепко. Было там и множество застольных забав; начали подбирать мужей для сравнения и рассуждать о том, кто самый знатный муж в округе, и кто самый большой хёвдинг[99]. Как это чаще всего и бывает в тех случаях, когда начинают сравнивать мужей, к согласию не пришли: большинство признавало самым знатным Снорри, но некоторые называли Арнкеля; были и такие, кто называл Стюра.

Пока они обсуждают все это, Торлейв Кимби подает голос:

— Отчего люди спорят о том, что всем должно быть ясно заранее?

— Куда же ты клонишь, Торлейв, — сказали ему, — раз ты столь круто берешь быка за рога?

— Никто, по-моему, не сравнится с Арнкелем, — говорит он.

— Чем же ты подкрепишь свое мнение? — говорят они.

— Истинной правдой, — говорит он, — я заявляю, что Снорри Годи и Стюр — все равно, что один человек, потому они свояки и держатся сообща. А между тем, у двора Арнкеля не лежит никто из его неотомщенных домочадцев, убитых по приказу Снорри Годи, хотя Хаук, провожатый Снорри, был убит Арнкелем и остался неотомщенным.

Речь эта показалась людям во многом справедливой, но чересчур сильной, принимая во внимание место, где она была сказана; больше этот разговор не возобновлялся.

Когда народ стал разъезжаться с угощения по домам, Снорри принялся наделять своих друзей подарками. Он проводил сыновей Торбранда до Залива Красной Скалы, где стоял их корабль. Когда они прощались, Снорри подошел к Торлейву Кимби и сказал:

— Вот секира, которую я хочу подарить тебе, Торлейв. Из тех, что есть у меня, у нее самая длинная рукоятка: как знать, может, она и достанет до головы Арнкеля, когда он поедет собирать свое сено на Двор Эрлюга, если ты, конечно, решишься выехать с ней из своего дома в Лебяжьем Фьорде.

Торлейв принял секиру и сказал:

— Можешь рассчитывать, — сказал он, — что я не замедлю занести секиру над нашим Арнкелем, когда ты соберешься мстить за своего провожатого Хаука.

Снорри отвечает:

— Вы, сыновья Торбранда, сможете оказать мне услугу, если будете следить за поездками Арнкеля и дадите мне знать, когда представится случай напасть. А поносить меня будете потом, если вдруг случится такое, что я не приду вам навстречу, когда вы меня вызовите.

Они расстаются, договорившись, что и те, и другие готовы лишить Арнкеля жизни, и сыновья Торбранда будут следить за всеми его поездками.

В начале зимы был сильный ледостав, и все фьорды замерзли. На Лебяжьем Фьорде овец пас Фрейстейн Проныра; его поставили, чтобы разведать, когда представится случай напасть на Арнкеля. Арнкель был очень трудолюбив и заставлял своих рабов работать целый день напролет от зари до зари. Арнкель сам распоряжался на обоих хуторах, Ульваровой Горе и Дворе Эрлюга, потому что все соседи были подневольны сыновьям Торбранда и не могли занять эти земли. Зимой у Арнкеля вошло в обычай перевозить сено со Двора Эрлюга ночью, так как днем рабы его были заняты другой работой; кроме того, он не хотел, чтобы сыновья Торбранда знали, когда сено увезут с хутора.

Той зимой, накануне йоля, однажды случилось так, что Арнкель встал посреди ночи и разбудил трех своих рабов; одного из них звали Офейг. Вместе с ними бонд Арнкель выехал на Двор Эрлюга; у них было четыре вола и двое саней. Сыновья Торбранда проведали об их поездке, и Фрейстейн Проныра той же ночью отправился по льду на запад к Святой Горе и пришел туда в ту пору, когда люди уже давно лежали в постели. Фрейстейн разбудил Снорри Годи. Снорри спрашивает, что ему нужно.

Тот отвечает:

— Сейчас старый орел прилетел на кормежку на Двор Эрлюга.

Снорри встал и велел своим людям одеваться. Одевшись, они взяли свое оружие и пошли вдевятером по льду к Лебяжьему Фьорду. Когда они достигли вершины фьорда, навстречу им вшестером вышли сыновья Торбранда; оттуда они поднялись наверх ко Двору Эрлюга. Когда они подошли, один из рабов уже уехал домой с возом сена, а Арнкель и двое оставшихся рабов были заняты вторым возом. Тут Арнкель и его спутники заметили, что снизу со стороны моря к ним идут вооруженные люди.

Офейг сказал, что это, наверняка, враги, —

— и у нас только один выход — вернуться домой.

Арнкель отвечает:

— У меня есть хороший совет, как поступить так, чтобы каждый из нас был доволен. Вы вдвоем бегите домой и будите моих провожатых, и они быстро явятся мне на помощь. А сеновал огражден так удачно, что здесь хорошо биться — с него я и буду обороняться, если эти люди пришли не с миром. Это мне кажется более достойным, чем бежать. Вряд ли меня одолеют быстро. А мои люди не замедлят прийти мне на помощь, если вы как следует исполните мое поручение.

Как только Арнкель это сказал, как рабы бросились бежать во всю прыть. Офейг был более проворным: он перепугался настолько, что совсем потерял рассудок, забежал высоко в горы, свалился там в водопад и погиб; место это зовется Водопадом Офейга[100]. Другой раб прибежал обратно на хутор; когда он подбежал к амбару, то наткнулся там на своего товарища, который заносил сено внутрь. Он крикнул прибежавшему рабу, чтобы тот заносил сено вместе с ним. Эта работа, как оказалось, была рабу не противна, и он присоединился к товарищу.

Теперь следует рассказать про Арнкеля, что он опознал в подошедших людей Снорри Годи. Тогда Арнкель оторвал от саней полоз и залез с ним на сеновал. Сеновал был обнесен высокой оградой, и середина стога сильно возвышалась над краями: это было удобно оборонявшемуся. Внутри было много сена, но возле самой ограды сено было убрано.

После того, как Снорри и его люди подошли к ограде, не сообщается, что они обменялись речами. Они сразу пошли на приступ; поначалу они использовали копья, но Арнкель отбивал их удары полозом и переломал им почти все древки. Арнкель при этом ранен не был. Когда метать им больше стало нечего, Торлейв Кимби подбежал к ограде и вспрыгнул на нее с обнаженным мечом, но Арнкель оглушил его ударом полоза, так что Торлейву пришлось, дабы смягчить удар, скатиться с ограды назад; полоз же ударился об ограду с такой силой, что ком мерзлой земли отлетел от него и подскочил вверх, а сам полоз переломился надвое в месте, где крепится деревянная плашка, и одна из половинок улетела за ограду. Арнкель заранее выложил на стог свой меч со щитом; теперь он взял их и стал защищаться оружием; тут они начали его доставать. Они забрались на ограду и окружили Арнкеля, но он взобрался на самую верхушку стога и какое-то время защищался оттуда. Но все же исход дела был предрешен, и Арнкель пал на стогу, и они прикрыли его тело сеном. После этого Снорри и его люди отправились домой на Святую Гору.

Об убийстве Арнкеля Тормод сын Бахромы сложил такую вису:

№ 26
Снорри победы
Смладу изведал,
Воронам пир
Мечом дарил.
Вместе с дружиной,
Снова поживу
Им он нашел —
Арнкетиль сражен[101].

Теперь следует рассказать про рабов Арнкеля, что после того, как они внесли все сено в амбар, они зашли в дом и сняли свои тулупы. Тут провожатые Арнкеля проснулись и спросили, где он. Тогда раб словно пробудился ото сна и ответил:

— Точно, — говорит он, — он же сейчас сражается на Дворе Эрлюга со Снорри Годи.

Тут люди встрепенулись, спешно оделись и поехали на Двор Эрлюга, но нашли своего хозяина Арнкеля уже мертвым. Весь народ очень горевал об его смерти, ибо он был человек несравненных качеств, из тех, что ценились в прежнее время. Он был очень умен и имел отличный характер. У него было гордое сердце и редкостная отвага. Он был открыт, честен и миролюбив. Он также неизменно выходил победителем во всех распрях, с кем бы он не тягался; этим-то он и нажил себе завистников, как теперь сполна проявилось.

Затем они взяли тело Арнкеля, убрали его и повезли к месту погребения. Арнкеля положили в курган около моря вблизи мыса Вадиль: это очень широкий курган, похожий на большую скирду.
XXXVIII

После убийства Арнкеля принимать наследство и вести тяжбу выпало женщинам, и поэтому такой мести, как можно было ожидать по смерти столь знатного человека, не было. Тем не менее, тяжба об убийстве Арнкеля была вынесена на тинг и решена миром. Единственным осужденным был Торлейв Кимби, которому приписали смертельную рану, полученную Арнкелем, — он должен был провести три года в изгнании. И поскольку возмездие было отнюдь не таким, как подобало по смерти столь видного хёвдинга, как Арнкель, правители страны внесли в законы поправку, чтобы впредь женщина, как и мужчина моложе шестнадцати лет, не могли выступать истцом в тяжбе об убийстве. И правило это неукоснительно соблюдается[102].
XXXIX

Торлейв Кимби тем же летом условился о провозе с торговыми людьми, корабль которых стоял в Стремнинном Фьорде, и кормчие приняли его в свое сообщество. В то время у торговых людей не было в обычае держать на борту поваров, и на корабле сами решали, кого и в каком порядке отряжать стряпать. Кроме того, с товарищами за питьем должны были сидеть все. Для этого у паруса выставлялся сосуд с напитком; сверху он был прикрыт крышкой. Часть напитка оставалась в бочонках, и оттуда подливали в сосуд по мере того, как он пустел.

Когда они были уже почти снаряжены, к ним на Палатную Скалу подошел человек. Человек этот был велик ростом и нес за спиной тяжелую ношу; торговым людям вид его показался довольно странным. Он справился, где тут кормчие, и ему показали палатку. Он сбросил с плеч свой мешок, положил его у входа в палатку и затем вошел внутрь. Он спрашивает, не захочет ли кормчий перевезти его через море. Те спросили, как его имя, а он назвал себя Арнбьёрном сыном Асбранда с Гребня и сказал, что хочет выехать из страны, чтобы искать своего брата Бьёрна, который покинул страну несколько лет тому назад, и о нем ничего не слышно с тех пор, как он выехал в Данию. Норвежцы сказали, что груз уже уложен и привязан, и перекладывать его они больше не могут. Но Арнбьёрн ответил, что у него с собой лишь такие вещи, которые вполне могут лежать поверх привязанных сундуков. И поскольку они сочли, что у него и впрямь есть веские причины для отъезда, они взяли его с собой. Ему отвели место на носу судна, и он должен был стряпать себе сам. В мешке его оказалось три сотни грубого сукна[103], двенадцать овчин и котомка с едой. Арнбьёрн был прост в обхождении и всегда был готов помочь; торговым людям он нравился.

В пути ветер был слабым; они подошли к Хёрдаланду и стали у одного островка напротив суши. Еду в тот раз они стряпали на берегу. Торлейву Кимби выпало отправляться стряпать; он должен был приготовить кашу. Арнбьёрн был уже на берегу и варил себе кашу; он готовил в общем котле, который после него должен был забрать Торлейв. Торлейв поднялся на берег и потребовал котел у Арнбьёрна, но тот к этому времени еще не растолок свою кашу и продолжал помешивать ее мешалкой в котле. Торлейв стал у него за спиной. Тут норвежцы подали с корабля голос и сказали, чтобы Торлейв принимался стряпать — они сказали, что, судя по его лени, он настоящий исландец. От этого Торлейв пришел в дурное расположение духа, схватил котел в свои руки, вылил кашу Арнбьёрна на землю и пошел прочь. Арнбьёрн остался сидеть с мешалкой в руке; он огрел ей Торлейва и попал ему по шее. Удар сам по себе был слабым, но поскольку каша была горячей, шея Торлейва оказалась обожжена.

Торлейв сказал:

— Нечего норвежцам смеяться от того, что здесь встретились два земляка, и науськивать нас друг на друга, словно собак. Припомним это позже, когда будем с тобой в Исландии.

Арнбьёрн ничего не ответил.

Они стояли у островка несколько ночей, а потом поймали попутный ветер, достигли суши и разгрузили судно. Торлейв остался на зимовку в той же части страны, а Арнбьёрн условился о провозе с владельцами одного грузового судна и отплыл на восток в Вик, а оттуда уехал в Данию на поиски своего брата Бьёрна.
XL

Торлейв Кимби провел в Норвегии две зимы, а затем выехал в Исландию с теми же самыми торговыми людьми, что вывезли его из страны. Они вошли в Широкий Фьорд и пристали у Мыса Завтрака. Осенью Торлейв выехал к себе домой в Лебяжий Фьорд и, по своему обыкновению, держал нос высоко.

Тем же летом в Устье Лавовой Заводи приплыли братья Бьёрн с Арнбьёрном. За Бьёрном после этого закрепилось прозвище Боец Широкого Залива. Арнбьёрн привез с собой из-за моря хорошие деньги, и в то же самое лето, когда вернулся в страну, купил себе землю у Яра в Лавовой Заводи, и следующей весной поставил там собственный хутор. Зиму он провел на хуторе Судно у своего зятя Торда Пучеглазого[104]. Арнбьёрн был человек незадиристый и редко высказывал свое мнение; однако же это был мужчина исключительной силы. Бьёрн, его брат, был очень боевит и по своем возвращении держался независимо, ибо он перенял обычаи иноземных хёвдингов. Он был гораздо красивее Арнбьёрна, но при этом ничуть не уступал ему в силе; кроме того, он был гораздо искушенней брата в ратных испытаниях и проявил отвагу, сражаясь в иных землях.

Тем летом, когда они едва успели вернуться в страну, была созвана многолюдная сходка на прибрежной пустоши у Курганного Берега, что к западу от Устья Вещей Реки, и все торговые люди явились на сходку в крашеных одеждах. Когда они прибыли на место, там уже находилось множество народа; была среди них и Турид, хозяйка хутора на Вещей Реке; Бьёрн подошел и заговорил с ней, и ни один человек не счел это предосудительным: всем казалось вполне естественным, что им хочется поговорить подольше, если учесть, сколько времени минуло с их последней встречи.

Днем на сходке случились увечья, и один из северян получил опасную для жизни рану; его отнесли на песок и положили у одного куста, что рос там. Из раны вытекло много крови, и у куста стояла целая лужа. Юный Кьяртан, сын Турид с Вещей Реки, находился поблизости; у него в руках была топорик. Мальчик подбежал к кусту и окунул топорик в кровь. А когда те, кто жил к югу от пустоши, поехали домой, Торд Пучеглазый спросил Бьёрна, как прошла его беседа с Турид. Бьёрн сказал, что все хорошо.

Тогда Торд спросил, не видел ли он сегодня маленького Кьяртана, их общего с Тороддом сына.

— Видел, — сказал Бьёрн.

— Ну и как он тебе показался? — сказал Торд.

Тогда Бьёрн произнес вису:

№ 27
Чу! Бежит в чащобе
Ловко к влаге Волка
Лавки хвощ, повадкой
Схож со мной, похоже.
Не в отца, довеска
Сивки вод, развилось
То дитя, — дробилам
Дерна Мёрн на диво[105].

Торд сказал:

— Что же теперь остается говорить Тородду о том, кто из вас отец ребенка?

Тогда Бьёрн произнес вису:

№ 28
Подтвердит супруга
Сокрушения, верно,
Ровная крушина
Рощ шатра, роскошна,
Коль сыны такие
Есть у сей невесты!
Да и мне, помоста
Мист мила, вестимо[106].

Торд сказал:

— На вашем месте было бы лучше всего замять это дело и оставить мысли о Турид.

— Это, наверное, хороший совет, — говорит Бьёрн, — но мне он не по сердцу, хотя мы в неравных условиях, если придется идти против Снорри Годи, ее брата.

— Ты сам выбрал для себя свой путь, — говорит Торд.

На этом они обрывают беседу. Бьёрн едет теперь к себе домой на Гребень и принимает хозяйство в свои руки, ибо отец его к тому времени уже умер. Зимой он возобновил свои походы через пустошь на север, чтобы видеться с Турид. И хотя Тородду это не нравилось, он счел для себя невозможным искать мести; он припомнил, как тяжко ему пришлось в тот раз, когда он попытался действовать силой. К тому же, он видел, сколь окреп Бьёрн за это время.

Зимой Тородд дал Торгриме Колдовская Щека денег за то, чтобы она наслала на Бьёрна буран, когда он пойдет по пустоши. Однажды днем Бьёрн отправился на Вещую Реку; вечером, когда он собрался домой, погода была теплой и даже шел дождь, и Бьёрн изрядно замешкался с выходом. Но когда он вышел на пустошь, похолодало и замело. Стало настолько темно, что он больше не различал дороги перед собой. После этого разразилась снежная буря с такими порывами ветра, что он насилу мог устоять на ногах; тут одежда начала к нему примерзать, ведь прежде он весь вымок до нитки. Он брел наугад, и не знал, в какую сторону идет. Ночью на его пути попалась небольшая пещера; он забрался внутрь и провел ночь там, и убежище его было холодным.

Тут Бьёрн сказал:

№ 29
Не одобрит участь
Скальда Хлин кольчуги,
Что на крюк в закуте
Крутит покрывала.
Но не знает Нанна
Тканей льна, как стынет
Укротитель тура
Вод, под сводом лежа[107].

Вслед за этим он сказал:

№ 30
Лебедей леденящую глыбу
Резал я на наклонном челне,
Ибо смладу смышленая дева
Прикипела любовью ко мне.
Путь с востока пройдя без опаски,
Натерпелся повсюду невзгод:
Вместо ложа жены обживает
Клен сражений скалистый оплот[108].

Бьёрн провел в этой пещере трое суток, прежде чем буря пошла на убыль, и на четвертые сутки вышел из пещеры на пустошь и пришел к себе домой на Гребень; он был очень изнурен. Домочадцы спросили, где он переждал непогоду.

Бьёрн сказал:

№ 31
На слуху остался
Сказ о днях Стюрбьёрна;
Угрожал народам
Эйрек в реве дротов.
Но теперь в пустыне
Я бреду постылой,
Заплутав по воле
Бабы злой, в метели[109].

Остаток зимы Бьёрн провел у себя дома. Весной Арнбьёрн, его брат, поставил свой хутор на Яру, возле Лавовой Заводи. Бьёрн же хозяйствовал на Гребне и жил на очень широкую ногу.
XLI

Той же самой весной на Тинге Мыса Тора Торлейв Кимби завел речь о сватовстве и попросил руки Хельги, дочери Торлака с Песчаного Берега и сестры Стейнтора с Песчаного Берега. Больше всего об этом браке радел ее брат Тормод — он был женат на Торгерд дочери Торбранда, сестре Торлейва Кимби. Но когда это дело вынесли на суд Стейнтора, он отнесся к сватовству холодно и сказал, что хочет услышать мнение своих братьев; тогда они пошли к Торду Пучеглазому.

Когда дело о сватовстве вынесли на суд Торда, он отвечает так:

— Я не стану дальше перепоручать ответ другим людям: пусть в этом деле я окажусь самым главным. А тебе, Торлейв, следует сказать, что я выдам за тебя свою сестру не прежде, чем заживут ожоги от каши у тебя на шее, которые ты получил три года назад, в тот раз, когда тебя побили в Норвегии.

Торлейв отвечает:

— Не знаю, суждено ли это вообще, и удастся ли отомстить за эту обиду, но я бы хотел, чтобы не пришлось ждать три года, прежде чем ты сам будешь побит.

Торд отвечает:

— Плевал я на твои угрозы.

На следующее утро возле палатки сыновей Торбранда люди забавлялись, бросая комья дерна; а сыновья Торлака проходили поблизости. В тот миг, когда они поравнялись с палаткой, откуда-то вылетела большая дернина. Она попала Торду Пучеглазому ниже затылка, и удар был столь силен, что Торд полетел вверх тормашками, и ноги его оказались выше головы. Когда он вскочил, то увидел, что сыновья Торбранда вовсю потешаются над ним. Сыновья Торлака тут же поворотились и обнажили оружие; те бросились им навстречу, и сразу же завязалась битва. Несколько людей было ранено, но убит никто не был. Стейнтора при этом не было; в это время он разговаривал со Снорри Годи. После того, как бьющихся развели, их начали мирить и договорились на том, что Снорри со Стейнтором объявят условия мировой; затем стали приравнивать раны людей с обеих сторон и покушения друг на друга, а остатний урон оплатили. Когда все отъезжали с тинга домой, то считались полностью примиренными.
XLII

В то лето в Устье Лавовой Заводи пришел корабль; другой корабль пришел к Мысу Завтрака. Снорри Годи нужно было подъехать по делу к тому кораблю, что стоял в Лавовой Заводи, и он выехал из дому сам-пятнадцатый. И когда они, проехав пустошь, спустились на юг в Долину Дувгуса, их нагнали шестеро мужчин в полном вооружении; это были сыновья Торбранда. Снорри спрашивает, куда они собрались. Те отвечали, что едут по делу к кораблю в Устье Лавовой Заводи. Снорри сказал, что, наверняка, сможет выполнить их поручение сам, и просил сыновей Торбранда ехать домой и не задирать людей — тем, кто и без того плохо ладит, обычно много не нужно, чтобы распалиться при встрече.

Торлейв Кимби отвечает:

— Пусть никогда о нас не будет такой молвы, что мы не смеем показать нос из своей округи из-за людей из Широкого Залива. А вот сам ты вполне можешь отправляться домой, коли не смеешь ехать своей дорогой, даже если у тебя неотложное дело.

Снорри ничего не ответил. После этого они едут через кряжи дальше на юг вплоть до Капищного Двора, а оттуда едут на запад вдоль берега, по прибрежным пескам. И когда они были уже на подходе к Устью, сыновья Торбранда отделились от них и ускакали наверх к Яру. На подходе к хутору они спешились и попытались ворваться внутрь, но не смогли взломать дверь; тогда они забрались наверх и принялись сдирать крышу. Арнбьёрн взял свое оружие и защищался, оставаясь внутри дома: он бил копьем в прогалы крыши, и удары его достигали цели. Дело было ранним утром, и погода была ясной.

В то же утро люди из Широкого Залива рано поднялись на ноги; они собирались ехать к кораблю. Но когда они проезжали хутор Плечо, они заметили, что на крыше хутора у Яра стоит человек в богато украшенной одежде — они знали, что Арнбьёрн так не одевается. Тогда Бьёрн и его люди поскакали туда.

Когда Снорри Годи убедился, что сыновья Торбранда пренебрегли его указанием и ускакали прочь, он выехал за ними следом. Когда Снорри и его люди прибыли к Яру, сыновья Торбранда рвали крышу, как одержимые. Снорри просил их поворачивать прочь и не устраивать никаких бесчинств, находясь в его обществе. И поскольку им не удалось войти внутрь, они поступили по слову Снорри и прекратили приступ, и после этого вместе со Снорри уехали к кораблю.

Люди из Широкого Залива подъехали к кораблю днем; и те, и другие ходили только со своими отрядами. Между ними было много стычек и столкновений, но никто друг на друга не нападал. Людей из Широкого Залива на сходке было больше. Вечером Снорри Годи выехал оттуда на восток к Капищному Двору: в то время там жили Бьёрн и его сын Гест, отец Рэва с Капищного Двора.

Бьёрн Боец Широкого Залива и его люди предложили Арнбьёрну поехать за Снорри вдогонку, но Арнбьёрн этого не захотел, сказав, что пусть каждый останется при своем. Снорри и его люди выехали домой на следующий день, и недовольство сыновей Торбранда только возросло; они считали, что их положение гораздо хуже, чем до поездки. Так проходит лето.
XLIII

У Торбранда, бонда из Лебяжьего Фьорда, был раб по имени Эгиль Силач; он был велик ростом и силен как никто, и очень тяготился долей невольника. Он часто просил Торбранда и его сыновей отпустить его на волю и предлагал совершить ради этого все, что в его силах. Однажды вечером Эгилю случилось идти за овцами из Лебяжьего Фьорда дальше на север в Городищенскую Долину. Когда стало смеркаться, Эгиль увидел, что с запада с другой стороны фьорда летит орел. При Эгиле была большая ловчая собака[110]: орел опустился на собаку, зажал ее своими когтями и полетел с ней обратно на запад на ту сторону фьорда к могиле Торольва Скрюченная Нога; затем он исчез за горой. Торбранд сказал, что это чудо, должно быть, предвещает большие события.

У жителей Широкого Залива был обычай устраивать в канун наступления зимы игры в мяч: их проводили вблизи хутора Плечо, что к югу от хутора Судно — место это с тех пор зовется Поля Игровых Палат — и туда стекались люди со всего края. Там были возведены большие палаты, чтобы игроки могли жить в них в течение полумесяца или дольше. В то время местность была уже густо заселена, и подбор игроков был хорошим; играла большая часть молодежи, кроме Торда Пучеглазого — он не мог состязаться из-за горячего нрава, но вовсе не потому, что особенно выделялся силой. Братья Бьёрн с Арнбьёрном, по общему мнению, были столь сильны, что не могли участвовать в играх, если не играли друг против друга.

Той осенью сыновья Торбранда стали уговаривать своего раба Эгиля отправиться на игры в мяч, чтобы убить кого-нибудь из жителей Широкого Залива — Бьёрна или Торда или Арнбьёрна, — когда представится случай, а затем он получит свободу. Некоторые люди рассказывают, что это было сделано по наущению Снорри Годи, и что Снорри будто бы наставлял Эгиля, как проникнуть в палаты скрытно и застать их врасплох; он наказал Эгилю заходить сверху со стороны того ущелья, что простирается выше палат, и спускаться в тот час, когда зажгут огни для ужина, ибо в тех местах, как сказал Снорри, ветер по вечерам обычно дует с моря, и тогда дым валит в ущелье. Спускаться к дому было велено не раньше, чем все ущелье наполнится дымом.

Эгиль вызвался исполнить это поручение; сперва он шел на запад вдоль берега и расспрашивал про овец из Лебяжьего Фьорда, делая вид, будто отправился на розыски; покамест он был в отлучке, стеречь овец в Лебяжьем Фьорде должен был Фрейстейн Проныра.

Вечером того дня, когда Эгиль отправился в путь, Фрейстейн Проныра пошел за овцами на запад за реку. Когда он поднялся на гряду, что проходит западнее реки и зовется Гейрвёр (Копейная Губа), то увидел неприкрытую землей человеческую голову без туловища. Голова сказала такой стишок:

№ 32
Кровью людскою
Окрашена Гейрвёр,
Скрыть суждено ей
Их черепа[111].

Фрейстейн рассказал о знамении Торбранду, и тот счел, что грядут большие события.

А о путешествии Эгиля следует рассказать, что он шел вдоль берега Лебяжьего Фьорда на запад до Выпасной Скалы, а за нею свернул на юг в горы и шел с таким расчетом, чтобы спуститься с перевала в то самое ущелье, что простирается над Игровыми Палатами. Днем он спрятался в ущелье и смотрел за игрой оттуда.

Торд Пучеглазый сидел в стороне и в игре не участвовал. Он сказал:

— Я не могу разобрать, что именно я вижу наверху в ущелье; то ли это птица, то ли человек, и он временами высовывается из укрытия. Как бы то ни было, это что-то живое, — говорит он, — и, по-моему, стоит выяснить, что.

Тем не менее, этого не сделали.

В тот день стряпать были наряжены Бьёрн Боец Широкого Залива и Торд Пучеглазый; Бьёрн должен был разводить огонь, а Торд ставить воду. Когда огонь развели, дым, как и предполагал Снорри, повалил наверх в ущелье. Тогда Эгиль пошел вниз к палатам под прикрытием дыма. В это время день уже сильно клонился к вечеру, но игра все еще не была окончена. Огонь пылал очень сильно, и все палаты быстро заполнились дымом. Эгиль держит путь вниз; он изрядно окоченел, сидя днем на горе.

В башмаки Эгиля были вдеты сыромятные ремешки, и на конце их, по тогдашнему обычаю, крепились подковки[112]; один из ремешков развязался, и подковка волочилась по земле. Тут раб входит в сени. Когда он двинулся дальше в горницу, то хотел войти бесшумно: он видел, что Бьёрн с Тордом сидят у огня, и Эгиль полагал, что лишь краткий миг отделяет его от тех свершений, что окончательно и бесповоротно принесут ему свободу. Но, перешагивая через порог, он запнулся о свою подковку, ту, что волочилась по земле, и когда он, желая пройти дальше, занес над порогом вторую ногу, подковка уже сидела намертво. От этого он потерял равновесие, шатнулся вперед и грянулся на настил. Грохот был таким, словно на пол с размаху бросили тушу быка.

Торд вскочил и спросил, что за черт тут бродит. Бьёрн тоже подскочил к Эгилю и успел схватить его прежде, чем тот поднялся на ноги. Он спрашивает, что за человек здесь.

Тот отвечает:

— Это Эгиль, милый Бьёрн, — сказал он.

Бьёрн спросил:

— Какой еще Эгиль?

— Эгиль из Лебяжьего Фьорда, — говорит тот.

Торд схватил меч и хотел зарубить Эгиля, но Бьёрн отстранил Торда и просил его не рубить этого человека так поспешно, —

— Сперва мы хотим узнать от него всю правду.

Затем они закрепили путы на ногах Эгиля. А вечером, когда люди пришли в палаты, Эгиль рассказывает, так что все люди слышали, какая работа была предназначена ему в этой поездке. Ночью они стерегли его в доме, а наутро вывели в ущелье — ныне оно зовется Ущельем Эгиля — и там убили.

В то время были такие законы, что убивший чужого раба должен был сам доставить владельцу виру и начать свой путь до того, как солнце взойдет в третий раз со времени убийства раба; вира составляла двенадцать эйриров серебра. И если виру за раба доставляли, как положено по закону, то тяжба об убийстве не возбуждалась[113]. После убийства Эгиля люди из Широкого Залива приняли решение доставить виру за раба, как положено по закону, и отобрали по хуторам, начиная с Игровых Палат, тридцать человек для поездки; все люди были как на подбор. Они сели верхом и поднялись по пустоши на север и остановились на ночлег на Песчаном Берегу у Стейнтора. Стейнтор вызвался их проводить, и оттуда они двинулись уже с шестью десятками людей. Они проехали по берегу фьорда еще дальше на запад и провели вторую ночь у Тормода, брата Стейнтора, на его хуторе Яр. Они призвали к себе на помощь своих родичей Стюра с Вермундом; после этого у них набралось восемьдесят человек. Затем Стейнтор послал своего человека к Святой Горе, чтобы разведать, что захочет предпринять Снорри, когда узнает о созванном ополчении. Но когда посланец Стейнтора прибыл на Святую Гору, Снорри Годи, как обычно, восседал на своем почетном сиденье, и во всем укладе хутора не было никаких изменений; посыльный не уловил ничего важного, из чего можно было бы понять замысел Снорри. Когда он прибыл назад к Яру, он пересказывает Стейнтору, чем заняты люди на Святой Горе.

Стейнтор отвечает:

— Следовало ожидать, что Снорри позволит другим людям действовать по закону. И раз он не выезжает из дому в Лебяжий Фьорд, я не вижу причин держать при себе такую уйму народа, ибо я хочу, чтобы мы ехали с миром, тем более что закон на нашей стороне. Кажется мне разумным, родич Торд, — говорит он, — чтобы вы с людьми из Широкого Залива остались здесь, ибо вам и сыновьям Торбранда достаточно самой малости, чтобы завестись.

Торд отвечает:

— Я, разумеется, поеду дальше, и Торлейв Кимби не получит повод смеяться над тем, что я не смею доставить виру за раба сам.

Тогда Стейнтор обратился к братьям Бьёрну с Арнбьёрном:

— Я хочу, — говорит он, — чтобы вы поджидали нас здесь с двадцатью людьми.

Бьёрн отвечает:

— Я не стану набиваться к тебе в провожатые настойчивей, чем это кажется тебе приличным. Но ранее мне не доводилось бывать в тех местах, где помощь моя объявлялась обузой. Еще же я думаю, — говорит он, — что Снорри Годи рассчитал вперед глубже, чем вы. И хоть я не провидец, — сказал Бьёрн, — есть у меня предчувствие, что ваша поездка сложится так, что прежде чем мы с тобой встретимся снова, твое войско не покажется тебе слишком большим.

Стейнтор отвечает:

— Я буду принимать решение за всех нас, покуда я здесь, даже если я не столь дальновиден, как Снорри Годи.

— Ну, в этом, родич, я тебе не помеха, — говорит Бьёрн.

После этого Стейнтор и его люди ускакали с Яра на запад; их было чуть менее шестидесяти человек. Они ехали по Уступам до Убойного Склона, перевалили через Озерный Кряж, пересекли Долину Реки Водоворота, и, наконец, выехали на Кряж Ульваровой Горы.
XLIV

Снорри Годи заранее послал своим соседям сообщить, чтобы они подвели свои корабли к Заливу Красной Скалы. Едва посыльный Стейнтора отбыл прочь, как Снорри выехал к Заливу, взяв с собой своих домочадцев; раньше он не выезжал из дому именно потому, что догадывался, что человек этот послан разведать о его занятиях. Снорри плыл по Лебяжьему Фьорду вдоль берега; у него было три корабля и почти пятьдесят человек, и он прибыл на Двор Кара раньше Стейнтора.

Когда на Дворе Кара люди увидали, как приближается Стейнтор, сыновья Торбранда сказали, что нужно выступить им навстречу и ни в коем случае не пускать их на выгон, —

— ибо войско у нас и большое, и ладное.

Но Снорри Годи отвечает так:

— Не надо оборонять от них подступы к хутору. Нужно позволить Стейнтору действовать по закону, ибо он, наверняка, будет излагать свое дело разумно и не станет затевать склоку. Я хочу, чтобы все оставались в помещении и воздержались от любых слов, от которых злоключения людей только умножатся.

После этого все зашли в горницу и уселись на скамьи, а сыновья Торбранда расхаживали по настилу.

Стейнтор и его люди подъехали к дверям; рассказывают, что на Стейнторе был красный плащ, полы которого он вытянул наверх и заправил себе под ремень. У него были красивые щит и шлем, а на поясе укреплен меч. Это было на редкость изысканное оружие — пластины по обе стороны рукояти сверкали, ибо они были из серебра, а сама рукоять была перевита серебряной нитью; по краям ее шли золоченые планки.

Стейнтор и его люди спешились. Он подошел к двери и привязал к ней кошель с двенадцатью эйрирами серебра. Потом он назвал свидетелей того, что вира за убитого раба доставлена по закону. Створка была распахнута, и в сенях находилась служанка, которая слышала, как объявляют свидетелей; она зашла в горницу и сказала:

— Недаром рассказывают, — сказала она, — что у этого Стейнтора с Песчаного Берега мужественный вид. Да и говорит он все правильно — вон сейчас привез за раба виру.

Когда Торлейв Кимби это услышал, он и прочие сыновья Торбранда вскочили со своего места и выбежали вперед; за ними двинулись все те, кто был в горнице. Торлейв вбежал в сени первым; он увидел, что перед дверьми со щитом в руках стоит Торд Пучеглазый, а Стейнтор отошел дальше на выгон. Торлейв схватил копье, стоявшее в сенях, и ударил им Торда Пучеглазого; удар пришелся в щит, и копье, скользнув по щиту, угодило в плечо, и это была большая рана. После этого люди выбежали наружу, и на выгоне завязалась битва. Стейнтор был вне себя и рубил с обеих рук, как одержимый. Когда Снорри Годи вышел наружу, он просил людей не умножать неприятностей и просил Стейнтора отъехать с выгона прочь; он сказал, что сам не будет преследовать их.

Стейнтор и его люди отъехали от хутора и спустились вниз на поля, и схватка прекратилось. Но когда Снорри Годи зашел обратно в сени, на пути ему повстречался его сын Тородд; у него было сильно поранено плечо. Мальчику было тогда двенадцать лет.

Снорри спросил, кто ранил его:

— Стейнтор с Песчаного Берега, — сказал тот.

Торлейв Кимби отвечает:

— Вот он и воздал тебе по заслугам за то, что ты не пожелал ехать за ним вдогонку. Мой совет теперь — не отпускать их на этом просто так.

— Именно так мы и поступим, — говорит Снорри, — и пообщаемся с ними еще немного.

Теперь он просит Торлейва объявить людям, что нужно ехать вдогонку. Когда Стейнтор и его люди заметили погоню, они уже успели миновать поля. Тогда они переправились через реку, спешно поднялись на гряду Гейрвёр, и приготовились к бою — там было удобно держать оборону, так как камни лежали под рукой.

Когда отряд Снорри показался у подножия гряды, Стейнтор по древнему обычаю метнул наудачу копье в отряд противника[114]. Оно пролетело над большинством людей Снорри, но все же нашло для себя подходящее место и попало в Мара сына Халльварда, родича Снорри, и тот сразу сделался неспособен к бою.

Когда это доложили Снорри, он говорит так:

— Хорошо изведать на своей шкуре, что не всегда стоит идти последним. После этого началась жестокая битва. Стейнтор держался впереди своего отряда и рубил с обеих рук, но его отделанный меч никуда не годился и гнулся о щит и броню; из-за этого ему часто приходилось выправлять клинок под ногой. Стейнтор больше всего стремился пробиться туда, где стоял Снорри. Стюр сын Торгрима бился рядом со своим родичем Стейнтором и наступал мощно; не прошло много времени, как он убил человека из отряда Снорри, своего зятя.

Увидев это, Снорри Годи сказал Стюру:

— Вот как ты мстишь за своего племянника Тородда, которому Стейнтор нанес смертельную рану. Таких мерзавцев, как ты, трудно сыскать!

Стюр отвечает:

— Этот урон я могу возместить тебе быстро.

Затем он поворотился, примкнул к людям Снорри и убил еще одного человека — на сей раз из отряда Стейнтора.

В это время подоспели родичи из Длинной Долины, Аслак со своим сыном Иллуги Мощным, и стали разводить бьющихся; у них было тридцать человек. В их ряды встал и Вермунд Тощий, и они вместе потребовали от Снорри Годи остановить смертоубийство. Тогда Снорри просил Людей с Песчаного Берега подойти, чтоб заключить перемирие. Затем они попросили Стейнтора принять перемирие. Тогда Стейнтор попросил Снорри протянуть руку, и тот так и сделал. Стейнтор же занес меч и ударил Снорри по руке. Раздался сильный треск; удар пришелся по кольцу жертвенному, что было надето на руку, и почти расколол кольцо надвое, но Снорри ранен не был.

Тут подает голос Тородд сын Торбранда:

— Они нарушат любое перемирие, и нам не след останавливаться, прежде чем все сыновья Торлака будут убиты.

Снорри отвечает так:

— Если все сыновья Торлака будут убиты, жизнь в округе станет слишком тревожной, и пусть перемирие останется в силе, если Стейнтор согласен на те условия, что объявлены ранее.

Все просили Стейнтора соглашаться. Кончилось тем, что было объявлено перемирие, чтобы каждый мог беспрепятственно добраться до дому.

Теперь следует рассказать о людях из Широкого Залива, что они проведали о том, что Снорри с множеством народа уехал в Лебяжий Фьорд. Тогда они сели на своих лошадей и поскакали во весь опор вслед за Стейнтором. Когда случилась битва на гряде, они были на Кряже Ульваровой Горы, и некоторые люди рассказывают, что Снорри Годи видел Бьёрна и его людей, когда они проезжали вершину Кряжа, ибо он со своего места смотрел в их сторону, и будто бы именно поэтому он столь охотно отпустил людей Стейнтора с миром.

Стейнтор и Бьёрн встретились на Дворе Эрлюга, и Бьёрн сказал, что все вышло так, как он и предполагал,

— и вот вам мой совет, — сказал он, — поворачивайте обратно, и сообща мы здорово их прижмем.

Стейнтор отвечает:

— В этот раз я намерен соблюдать перемирие со Снорри Годи, как бы наши дела с ним ни обернулись впоследствии.

После этого все разъехались по своим хуторам, а Торд Пучеглазый остался на Песчаном Берегу залечивать раны.

В битве при Лебяжьем Фьорде в войске Стейнтора пало пять человек. Двое пало в войске Снорри Годи, и множество людей с обеих сторон было ранено, ибо схватка была на редкость ожесточенной. Тормод сын Бахромы в Речах Ворона говорит так:

№ 33
Снорри кормил
Кровью из жил
Орла в битве страшной
Во Фьорде Лебяжьем.
И пять, кто там был,
Он загубил,
Чтоб показать,
Как нужно карать[115].

Торбранд во время битвы был в рядах посредников вместе с Аслаком и Иллуги; он-то и вызвал их, чтоб добиться перемирия. Теперь он благодарит Аслака с Иллуги за услугу, а Снорри Годи за поддержку в деле.

После битвы Снорри Годи отправился к себе домой на Святую Гору; тогда же было решено, что до окончания распри сыновья Торбранда будут попеременно жить то на Святой Горе, то у себя дома в Лебяжьем Фьорде, ибо в то время начались жестокие стычки, чего следовало ожидать, ведь после того, как люди вернулись со схватки домой, никакое перемирие больше не действовало.
XLV

Летом, еще до битвы при Лебяжьем Фьорде, на Мыс Завтрака пришел корабль из-за моря, о чем рассказывалось ранее. Тогда же Стейнтор с Песчаного Берега купил у корабельщиков хороший десятивесельник. Но когда он должен был отводить купленное судно домой, поднялся крепкий западный ветер, и их отнесло вглубь фьорда за оконечность Мыса Тора. Они пристали на Мысу Вечевых Палат и вытащили судно на сушу, поставив его в Рытвинный Сарай. Затем они прошли пешком через кряж на запад к Яру, сели там на другой корабль и уехали домой. Десятивесельник же остался стоять в Рытвинном Сарае, и осенью за ним никто не приходил.

Однажды утром незадолго до йоля Стейнтор рано поднялся на ноги; он говорит, что намерен наведаться к своему кораблю на Мыс Вечевых Палат. С ним вместе вызвались идти его братья Бергтор и Торд Пучеглазый; раны Торда зажили к этому времени настолько, что он уже вполне мог держать оружие. С ними отправились также два норвежца, живших у Стейнтора; всего их было восемь человек. Их переправили через фьорд на запад к Лачужной Скале, и оттуда они пошли вдоль берега к Яру; там к ним присоединился их брат Тормод — он был девятым. Весь Капищный Залив, начиная с Большого Яра, был покрыт льдом, и они двинулись на запад сперва по льду залива, а затем миновали перешеек и вышли в Окраинный Фьорд; он замерз весь до основания. У этого фьорда есть такая особенность, что во время отлива вся вода уходит из него начисто, и в час отлива лед ложится прямо на глинистое дно, а те шхеры, что есть во фьорде, поднимаются над поверхностью льда. Лед вокруг шхер был сильно изломан, и льдины на подходе к шхерам торчали под большим наклоном. На льду лежал свежевыпавший снег, и ходить по нему было очень скользко.

Стейнтор и его спутники достигли Мыса Вечевых Палат и вытащили судно из корабельного сарая; они сняли с судна все весла и палубу и положили на лед. Они также сложили на лед одежды и часть оружия, которая весила больше всего. Затем они потащили судно к началу фьорда, и далее через перешеек к Капищному Заливу до самой кромки льдов. После этого они пошли обратно за своей одеждой и прочими вещами. И когда они во второй раз пришли в Окраинный Фьорд, они увидели, как шесть человек выходят с Мыса Вечевых Палат и идут быстрым шагом на север, держа путь к Святой Горе. Стейнтор и его спутники заподозрили, что это, скорее всего, сыновья Торбранда, которые собираются на Святую Гору, чтобы праздновать йоль. Тогда люди Стейнтора бросились вперед, чтобы успеть забрать одежды и оружие. А это, как и предполагал Стейнтор, были сыновья Торбранда. Когда они увидели, что какие-то люди бегут по льду фьорда в сторону моря, они сообразили, кто это может быть, и подумали, что жители Песчаного Берега захотят с ними встретиться. Тогда они, в свой черед, пустились бежать по направлению к шхере, чтобы заняв ее, держать на ней оборону. Они бежали почти что наперерез друг другу, и сыновья Торбранда успели залезть на шхеру вовремя.

Когда Стейнтор и его люди подбежали к шхере, Торлейв Кимби метнул копье в их отряд; оно попало в живот Бергтору сыну Торлака, и он сразу же стал неспособен к бою. Он отошел в сторону и лег на лед, а Стейнтор и часть его людей обложили шхеру; некоторые же отправились за оружием. Сыновья Торбранда защищались стойко и мужественно. К тому же им было удобно держать оборону, поскольку льдины на подходе к шхере торчали под сильным наклоном и были невероятно скользкими. Поэтому, пока не подоспели те, кто ходил за оружием, до увечий не дошло.

Стейнтор и пятеро с ним пошли приступом на шхеру, а норвежцы отошли на расстояние выстрела; у них с собой были луки, и они принялись расстреливать защитников шхеры; от этого те терпели урон.

Увидев, что Стейнтор обнажил свой меч, Торлейв Кимби сказал:

— Рукоять у тебя, Стейнтор, сверкает, как прежде, — сказал он, — но я не знаю, сменил ли ты с осени тот мягкий клинок, что был у тебя в Лебяжьем Фьорде.

Стейнтор отвечает:

— Я бы хотел, чтобы, прежде чем мы расстанемся, ты испытал сам, мягок мой клинок или нет.

Взять шхеру приступом долго не удавалось. И когда они сражались уже длительное время, Торд Пучеглазый с разбегу налетел на шхеру и попытался поразить Торлейва Кимби копьем — тот постоянно держался впереди своих братьев. Торлейв Кимби отвел от себя удар щитом, и поскольку Торд вложил в этот удар всю силу, а стоял он на сильно наклонной льдине, ноги у него подкосились; он опрокинулся на спину и съехал со шхеры задом наперед. Торлейв Кимби выскочил вниз за ним вдогонку — он рассчитывал убить его прежде, чем тот поднимется на ноги. Вслед за Торлейвом выскочил Фрейстейн Проныра; на башмаках его были большие шипы. Стейнтор бросился туда и прикрыл Торда от удара Торлейва своим щитом. Другой рукой он ударил Торлейва Кимби мечом и отсек ему ногу ниже колена. Когда это случилось, Фрейстейн Проныра уже нацелился поразить Стейнтора в живот. Увидев это, Стейнтор подпрыгнул вверх и развел ноги, так что удар Фрейстейна захватил воздух. Все эти три приема, что здесь перечислены, Стейнтор проделал в один миг. Вслед за этим он ударил Фрейстейна мечом по шее так, что раздался сильный хруст.

Стейнтор сказал:

— Попало тебе, Проныра?

— Попасть-то попало, — сказал Фрейстейн, — да не так, как ты думаешь: нет на мне раны.

На нем был плащ с войлочным капюшоном, и вокруг шеи в него был зашит рог: как раз туда и пришелся удар.

Затем Фрейстейн поспешил подняться обратно на шхеру. Стейнтор просил его не убегать, коли он впрямь не ранен. Тогда Фрейстейн поворотился, и они сошлись в жестокой схватке у края шхеры. Стойка Стейнтора была хуже, и он рисковал упасть, так как льдины под ним были не только скользкими, но и наклонными. Фрейстейн же в своих башмаках с шипами стоял твердо и рубил часто и мощно. Но все же завершился поединок тем, что Стейнтор нашел У Фрейстейна незащищенное место выше бедер и разрубил его ударом меча надвое. Вслед за этим они взошли на шхеру и не делали передышек, покуда все сыновья Торбранда не полегли. Торд Пучеглазый предложил пройтись по всем сыновьям Торбранда, чтоб их голова отлетела от туловища, но Стейнтор сказал, что не желает добивать лежащих людей. После этого они спустились со шхеры и подошли туда, где лежал Бергтор. К этому часу он еще мог говорить. Они взвалили его себе на плечи и понесли по льду фьорда, и далее по перешейку, к своему кораблю. Затем они сели на весла и вечером прибыли к Яру.

Пастух Снорри Годи днем находился на Воловьих Откосах и увидел оттуда встречу в Окраинном Фьорде; он сразу отправился домой и рассказал Снорри Годи, что днем в Окраинном Фьорде случилась встреча, и далеко не мирная. Снорри и его люди схватили оружие и пошли на юг к фьорду вдевятером. Когда они прибыли на место, Стейнтор со своими уже миновал льды фьорда и вышел на перешеек. Снорри и его люди осматривают раны: убитых, кроме Фрейстейна Проныры, не было, но все остальные лежали с опасными для жизни ранами.

Торлейв Кимби подзывает к себе Снорри Годи и просит ехать вдогонку за Стейнтором и не дать никому ускользнуть. После этого Снорри подошел к месту, где ранее лежал Бергтор, и увидел на снегу большое пятно крови. Он взял в горсть и кровь, и снег, растер все вместе у себя на ладони и засунул себе в рот; он спрашивает, из кого это вытекло столько крови. Торлейв Кимби говорит, что здесь лежал Бергтор. Снорри говорит, что у крови нутряной привкус.

— Все может быть, — говорит Торлейв, — ибо ранен он был копьем.

— Думаю я, — сказал Снорри, — что это — кровь обреченного, и мы не будем ехать в погоню.

После этого сыновей Торбранда отвезли домой на Святую Гору и перевязали им раны. У Тородда сына Торбранда была такая большая рана сзади на шее, что он не мог распрямить голову. Носки у него были закреплены на штанинах, и штаны были насквозь мокрыми от крови. Домочадец Снорри Годи должен был стаскивать их с Тородда. Но когда он попытался стащить штанину, она сидела намертво.

Тогда домочадец сказал:

— Воистину не зря говорят о вас, сыновьях Торбранда, что вы делаете все людям наперекор. Даже одежда ваша сидит так туго, что ее никак не удается с вас снять.

Тородд сказал:

— Похоже, за нее не взялись как следует.

После таких слов домочадец уперся одной ногой в столб и потянул на себя штанину со всей силы, но она не поддалась. Тут подошел Снорри Годи, ощупал ногу и понял, что между голенью и сухожилием застрял наконечник копья, и потому штанина оказалась пригвождена к ноге. Тогда Снорри назвал себя недюжинным остолопом за то, что не догадался об этом раньше.

Снорри сын Торбранда был самым бодрым из всех братьев и даже сидел вечером за столом рядом со своим тезкой; подавали творог и сыр. Снорри Годи заметил, что его тезка почти не притрагивается к сыру, и он спросил, отчего тот так плохо кушает. Снорри сын Торбранда отвечает, что ягнятам тоже очень больно глотать сразу после того, как в рот им вставят распорку[116]. Тогда Снорри Годи ощупал его шею у горла и понял, что поперек горла у корня языка сидит наконечник стрелы; тогда Снорри взял клещи и вытащил наконечник, и после этого тот ел.

Снорри Годи выходил всех сыновей Торбранда. Но когда рана на шее Тородда начала подживать, голова его оказалась немного опущена вниз. Тогда Тородд говорит, что Снорри вознамерился залечить его, сделав калекой, но Снорри Годи сказал, что, по его мнению, посадка головы выправится, когда жилы на шее натянутся. Но Тородд не хотел ни о чем слышать и настоял, чтобы рану вскрыли по новой и посадили голову правильней. Все, однако, вышло так, как предполагал Снорри, и когда жилы натянулись, голова оказалась запрокинута наверх, и Тородд впоследствии почти не мог наклонить ее вниз. Торлейв Кимби до конца своих дней ходил с деревянной ногой.
XLVI

Когда Стейнтор с Песчаного Берега и его спутники прибыли к Яру и подошли к корабельному сараю, они поставили туда свой корабль. После этого Стейнтор, Тормод и Торд поднялись на хутор, а над Бергтором был разбит шатер у берега. Рассказывают, что Торгерд, хозяйка дома, вечером не захотела ложиться в одну постель со своим мужем Тормодом. Но в этот миг из корабельного сарая пришел человек и поведал, что Бергтор скончался. Когда это стало известно, хозяйка легла в свою постель, и не сообщается, что в дальнейшем у супругов возникали разногласия по этому поводу. Наутро Стейнтор выехал к себе домой на Песчаный Берег, и до конца зимы никто друг на друга не нападал.

Весной, когда подошло время выносить тяжбы на тинг, люди добропорядочные сочли, что дело подходит к опасной черте, если знатнейшие мужи в округе и дальше останутся непримиренными и будут продолжать свои распри. Тогда достойные мужи, бывшие в дружбе и с теми, и с другими, вызвались посредничать о примирении между сторонами. Главным миротворцем выступал Вермунд Тощий; его поддержали многие добропорядочные люди из числа тех, кто был связан родственными узами с обеими сторонами. В конце концов, было заключено перемирие, и они помирились. Большинство людей рассказывает, что обе стороны отдали свои тяжбы на суд Вермунда. Он же объявил свое решение на Тинге Мыса Тора, выслушав мнение самых мудрых людей из бывших в то время на тинге.

О самой мировой сообщается, что убийства и нападения с обеих сторон были приравнены друг к другу. Рана Торда Пучеглазого, полученная в Лебяжьем Фьорде, была приравнена к ране Тородда, сына Снорри Годи. Раны же Мара сына Халльварда и удар по руке Снорри Годи, который нанес Стейнтор, пошли в зачет убийства троих людей, павших в Лебяжьем Фьорде. Те два убийства, которые совершил Стюр, сражаясь в каждом из отрядов, были сочтены уравновешивающими друг друга. Что до битвы в Окраинном Фьорде, то там убийство Бергтора было приравнено к ранениям троих сыновей Торбранда, а убийство Фрейстейна Проныры пошло в зачет гибели того человека, что пал в войске Стейнтора в битве при Лебяжьем Фьорде, и ранее оставался неучтенным. Торлейву Кимби заплатили за отрубленную ногу. А гибель того человека, что пал в Лебяжьем Фьорде в войске Снорри Годи, пошла в зачет того, что Торлейв Кимби первым напал на противника, что и послужило поводом к битве. Затем стали сравнивать раны прочих людей и выплачивать виры за урон, которых сочли существенным, и люди разъехались с тинга полностью примиренными, и мировая эта соблюдалась все то время, пока живы были оба — Стейнтор и Снорри Годи.
XLVII

Тем же летом после примирения Тородд Скупщик Дани пригласил Снорри Годи, своего шурина, на угощение к себе домой на Вещую Реку, и Снорри Годи отправился туда сам-девятый. Когда Снорри сидел за угощением, Тородд пожаловался ему на то, что Бьёрн сын Асбранда срамит и унижает его тем, что по-прежнему ходит к Турид, жене Тородда и сестре Снорри Годи. Тородд сказал, что, по его мнению, Снорри Годи обязан пресечь это безобразие. Снорри пробыл на угощении несколько ночей; Тородд проводил его в дорогу, сделав, Снорри подобающие подарки. Оттуда Снорри Годи выехал на юг через пустошь; он пустил слух, будто едет к кораблю в Устье Лавовой Заводи. Дело было летом, в разгар работ на выгоне. И когда они прошли путь до Гребневой Пустоши, Снорри сказал:

— Отсюда мы поскачем по пустоши вниз к Гребню. Я хочу сообщить вам, — говорит он, — что я намерен застать Бьёрна врасплох и лишить его жизни, если представится случай. Но осаждать его в доме я не хочу, ибо постройки здесь крепкие, а сам Бьёрн могуч и отважен. К тому же, наш отряд мал, а те, кто пытался одолеть подобных удальцов у них дома, не особо преуспел даже тогда, когда наезжал на них с куда большим числом народа. И есть тому примеры: Гейр Годи и Гицур Белый с восемью десятками людей обложили Гуннара с Конца Склона на его хуторе[117], а он был в доме один, но тем не менее сумел ранить и убить много людей. Так бы они и отступили, если бы Гейр Годи со своим острым умом не понял, что стрелы и дроты Гуннара на исходе[118].

И поскольку, — говорит он, — Бьёрн сейчас стоит на дворе, чего можно ожидать, так как день сегодня сухой и погожий, я поручаю поразить Бьёрна тебе, родич Map. Но учти, что такого, как он, дразнить долго не нужно, и берегись, если тебе не удастся с первого раза нанести ему такое увечье, которое быстро принесет ему смерть, ибо голодный волк в гневе грозен.

Когда они спустились с пустоши и поскакали к хутору, то увидели, что Бьёрн стоит снаружи на выгоне и мастерит салазки для сена, и с ним никого из людей нет, и нет никакого оружия, кроме маленького топорика и большого плотницкого ножа, который он взял, чтобы проделать отверстия в дереве; лезвие ножа было длиной в пядь.

Бьёрн видел, как Снорри Годи и его люди скачут по пустоши и спускаются оттуда на поле; он сразу же понял, кто это. Снорри Годи был в синем плаще и ехал первым. Бьёрн принял такое решение: он схватил нож и быстрым шагом пошел им навстречу. Поравнявшись со Снорри, он ухватился одной рукой за рукав его плаща; в другой руке он сжимал нож, держа его так, чтобы ему было удобно поразить грудь Снорри в любой миг, когда это будет нужно.

Бьёрн приветствовал их, сразу как они встретились. Снорри Годи ответил на приветствие, а у Мара опустились руки — он счел, что Бьёрн живо расправится со Снорри, если против него затеют что-либо недружественное. Затем Бьёрн, не ослабляя захвата, проводил Снорри до дороги и расспрашивал его о всевозможных новостях.

Затем Бьёрн сказал:

— Так уж вышло, бонд Снорри, — и я этого не скрываю, — что ранее я причинил вам такие обиды, за которые вы вправе мне мстить. И мне рассказывали, что вы замышляете поступить со мной плохо. Теперь мне больше всего по душе, — говорит он, — чтобы вы, если вас привели сюда какие-то дела, кроме нужды прокатиться по здешней дороге, о них бы мне объявили. Если же нет, я хочу, чтобы вы отпустили меня с миром, и тогда я пойду домой, ибо пустой разговор меня не прельщает.

Снорри отвечает:

— Ты сам столь удачно обставил нашу встречу, что на сей раз уйдешь с миром, что бы ни было задумано ранее. Но я хочу просить тебя, чтоб ты впредь остерегся портить мою сестру Турид, ибо вражда между нами никогда не иссякнет, если ты не оборвешь заведенный обычай.

Бьёрн отвечает:

— Я обещаю лишь то, что точно исполню. Но я не знаю, смогу ли с собой совладать, — говорит он, — ведь мы с Турид живем в одной округе.

Снорри отвечает:

— Тебя держит здесь не столь многое, чтобы ты не мог перебраться в иные края.

Бьёрн отвечает:

— То, что ты сейчас говоришь — правда. И памятуя о том, что ты сам явился ко мне, и о том, как наша встреча сложилась, я обещаю, что со следующей зимы Тородд и ты избавитесь от унижений из-за наших с Турид встреч.

— Тогда ты поступишь верно, — говорит Снорри.

После этого они расстаются; Снорри Годи поскакал к кораблю, а затем уехал домой на Святую Гору. На следующий день Бьёрн выехал в Лавовую Заводь к кораблю и сразу договорился с корабельщиками о провозе в то же лето. Собрались они с запозданием; и в пути их застиг сильный северо-восточный ветер, который дул тем летом подолгу, и о корабле этом не было никаких вестей много лет.
XLVIII

После примирения людей с Песчаного Берега и людей из Лебяжьего Фьорда сыновья Торбранда, Снорри и Торлейв Кимби, отправились в Гренландию. Торлейв жил в Гренландии до старости, и по нему там назван Залив Кимби, который находится между ледниками. Снорри же отправился дальше к Винланду Доброму вместе с Карлсефни. И когда они сразились в Винланде со скрэлингами, там пал Снорри сын Торбранда; он был очень храбрым человеком[119].

Тородд сын Торбранда остался жить в Лебяжьем Фьорде. Он был женат на Рагнхильд дочери Торда, сына Торгильса Орла; Торгильс же Орел был сыном того самого Халльстейна Годи с Мыса Халльстейна, о рабах которого ходят рассказы[120].
XLIX

Дальше рассказывается о том, что Гицур Белый и его зять Хьяльти прибыли в страну возвестить христианство, и все люди в Исландии были крещены, а христианство узаконено решением альтинга. Среди жителей Западных Фьордов не было никого, кто радел бы о принятии христианства больше, чем Снорри Годи.

После того, как альтинг был завершен, Снорри Годи велел возвести на Святой Горе церковь, а Стюр, его тесть, — другую у Лавовой Пустоши; люди усердно строили церкви, ибо наставники обещали каждому, что он проведет в царство небесное стольких людей, сколько может вместить построенная им церковь.

Тородд Скупщик Дани тоже велел возвести церковь на своем хуторе у Вещей Реки, но хотя церкви эти и были построены, службы в них все равно не пелись, потому что священников в Исландии в то время почти не было.
L

В то лето, когда христианство стало законом по решению альтинга, с моря к Мысу Снежной Горы подошел корабль. Это было судно из Дювлина, и на борту, в основном, были ирландцы и жители Южных Островов; норвежцев было мало. Летом они долго стояли напротив Ребра и ждали попутного ветра, чтобы плыть дальше вглубь фьорда до Мыса Завтрака, и многие жители Мыса Снежной Горы приходили торговать с ними.

На корабле была одна женщина с Южных Островов, по имени Торгунна; ее товарищи говорили, будто у нее с собой такие сокровища, какие редко увидишь в Исландии. Когда об этом узнала Турид, хозяйка хутора на Вещей Реке, ей сильно захотелось взглянуть на сокровища своими глазами, ибо она любила побрякушки и была большая щеголиха. Она отправилась к кораблю, нашла Торгунну и спросила ее, нет ли у нее какого-нибудь убранства для женщин, из тех, что понаряднее. Торгунна отвечала, что на продажу у нее ничего нет, однако у нее есть сокровища, которые не зазорно надеть на себя к угощению и прочим сходкам. Турид попросилась поглядеть на сокровища, и та ей это позволила. Турид вещи понравились: она сочла их очень привлекательными, хотя и не самыми дорогими. Она принялась торговаться, но Торгунна продавать их не захотела. Тогда Турид пригласила ее к себе: она знала, что у Торгунны с собой много нарядных вещей, и надеялась со временем уломать Торгунну продать их.

Торгунна отвечает:

— Я не прочь поехать к тебе на зимовку, однако ты должна знать, что я не расположена платить за себя, ибо я вполне в силах работать. Работы я не чураюсь, но в дождь работать не буду. Я сама решу, с чем из моих вещей я захочу расстаться.

Торгунна говорила довольно надменно, но Турид все же предпочла, чтобы она переехала к ним на хутор. Тогда с корабля на берег вынесли имущество Торгунны: это были большой запертый сундук и переносной ларчик; все это отвезли домой на Вещую Реку. Когда Торгунна прибыла на место, она потребовала выделить ей постель; ей отвели место в глубине покоев. Затем она открыла сундук и вынула из него постельное белье; все оно было очень изысканным. На ложе она постелила плотные английские простыни и шелковое покрывало с подкладкой. Она также вынула из сундука занавесь в локоть шириной и шатер полога; это было столь большое богатство, что люди никогда в жизни не видели ничего подобного.

Тут Турид, хозяйка хутора, сказала Торгунне:

— Назови мне цену, какую ты хочешь за это постельное белье.

Торгунна отвечает:

— Я не намерена лежать перед тобой на соломе, хоть ты и женщина учтивая[121] и много о себе понимаешь.

Эти слова не понравились Турид, и она больше не просила уступить ей сокровища. Торгунна каждый день бралась за любую работу, которая не была связана с мокрой травой. А когда не было дождя, она убирала сухое сено на выгоне и велела сделать себе грабли, которыми ни с кем не желала делиться. Торгунна была женщина крупного сложения, рослая, ширококостная и очень дородная. У нее были черные брови, близко посаженные глаза и густые волосы. Она хорошо соблюдала обычай и каждый день заходила в церковь перед тем, как приняться за свою работу, но в обхождении была нелюбезной и малоразговорчивой. Люди полагают, что Торгунна уже перевалила за пятый десяток, однако бодрости в ней было хоть отбавляй.

К этому времени на иждивение на Святую Реку поступил Торир Деревянная Нога вместе со своей женой Торгримой Колдовская Щека, и у них с Торгунной сразу не заладилось. Кьяртан, сын хозяина, был тем человеком, с кем Торгунне хотелось общаться больше всего: она его очень любила, но он был с ней неприветлив, и она от этого часто печалилась. Кьяртану было тогда тринадцать или четырнадцать лет; он был велик ростом и собой виден.
LI

Лето было довольно дождливым, но осенью наступили сухие дни. К этому времени страда на Вещей Реке продвинулась так, что весь выгон был выкошен, и почти половина сена успела высохнуть. Очередной день выдался сухим и погожим; ветер был тихим, а небо ясным, так что нигде не было видно ни облачка. Бонд Тородд рано утром поднялся на ноги и указал каждому его работу. Кто-то принялся складывать сено, а кто-то его отвозить, а сам хозяин указывал женщинам, кому как сушить сено и распределил между ними работу: Торгунне выпало готовить сено для скотины в хлеву. Днем работа кипела вовсю.

Ближе к середине дня[122], в небе на севере над Башмаком появилась черная туча; она быстро перемещалась по небу и надвигалась прямо на хутор, и люди поняли, что она принесет с собой дождь. Тородд велел всем собирать сено, но Торгунна продолжала ворошить свое сено, словно одержимая: она так и не начала убирать его, несмотря на то, что это было ей сказано.

Дождевая туча быстро продвигалась вперед; когда она нависла над хутором на Вещей Реке, то наступила такая кромешная тьма, что, стоя на выгоне, ничего нельзя было разглядеть вокруг, и люди едва различали собственные руки. Из тучи хлынул такой сильный дождь, что все сено, которое оставалось разложенным, промокло насквозь. Туча исчезла так же быстро, как появилась, и небо развеялось; тогда люди увидели, что ливень этот был кровавым. Вечером вновь было сухо, и кровь на всем сене, кроме того, которая должна была сушить Торгунна, испарилась. Сено Торгунны не высыхало, и грабли, с которыми она ходила, так и остались кровавыми.

Тородд спросил, что, по мнению Торгунны, может предвещать это чудо.

Она сказала, что точно не знает, —

— но больше всего похоже на то, — говорит она, — что это предвестник смерти кого-то из тех, кто находится здесь.

Вечером Торгунна отправилась в дом, подошла к своей постели и сняла с себя кровавые одежды. Затем она слегла в постель и тяжело задышала; люди поняли, что она подхватила болезнь. Ливень этот не выпал нигде, кроме как на Вещей Реке. Вечером Торгунна не притронулась к пище. А наутро к ней подошел бонд Тородд и спросил Торгунну, чем, по ее мнению, может кончиться эта болезнь. Торгунна отвечала, что других болезней у нее, наверное, уже не будет.

Затем она сказала:

— Тебя я считаю умнейшим человеком на хуторе, — говорит она, — поэтому я хочу поведать тебе свою волю, как поступать с тем имуществом, что останется после меня, и с самим моим телом, ибо все сбудется так, как я говорю, — сказала она. — И хотя вы едва ли считаете меня важной птицей, я думаю, что обойти мои распоряжения не удастся. Началось все таким образом, что я не смогу избежать больших событий и достичь тихой заводи, коли при спуске судна не поставят крепких упоров.

Тородд отвечает:

— Я вовсе не удивлюсь, если ты близка в этом к истине. Я обещаю тебе — сказал он, — не нарушать твоих указаний.

Торгунна сказала:

— Моя воля такова, что я завещаю отвезти мое тело к Палатному Холму, когда я умру от этой болезни: есть у меня предчувствие, что место это спустя какое-то время станет в здешней стране самым почитаемым[123]. Я знаю также, — говорит она, — что там будут клирики, которые смогут отпеть меня, и я прошу тебя, чтоб ты велел меня туда отвезти. За это ты вправе взять из моих вещей столько, чтобы не оказаться в накладе. А из оставшегося моего имущества пускай Турид получит мою пурпурную накидку. Завещаю ей накидку затем, чтобы ей легче было снести то, как я распоряжусь другими моими вещами. Но я хочу, чтобы ты отобрал для себя в виде платы за мое пребывание любые вещи, какие тебе по душе, либо нравятся Турид, за вычетом тех, на которые я указываю особо.

Есть у меня золотое запястье, и оно отправится в церковь вместе со мной. А мою постель и полог постели я велю сжечь в огне, ибо они никому не принесут пользы. И предупреждаю я об этом вовсе не потому, что никому не желаю уступить эти вещи в пользование, если б только они были к тому пригодны. Кажется мне это столь важным потому, — говорит она, — что мне горько видеть, что из-за меня на людей обрушатся такие тяготы, которых — и я это доподлинно знаю — не избежать, если запреты мои будут нарушены.

Тородд обещал сделать все по ее воле. Вскоре болезнь Торгунны усилилась; она не пролежала много дней кряду, прежде чем умерла. Тело сперва отнесли в хуторскую церковь, и Тородд велел сколотить для него гроб. На следующий день Тородд велел вынести постельное белье Торгунны наружу, принес дров и велел обложить костер хворостом для запала. Тут подошла Турид, хозяйка хутора; она спрашивает, как Тородд намерен поступить с постельным бельем. Он отвечает, что намерен сжечь его на костре, как завещала Торгунна.

— Я не хочу, — говорит Турид, — чтоб такие сокровища погибли в огне.

Тородд отвечает:

— Она придавала большое значение тому, чтоб ее волю исполнили, как она завещала.

Турид сказала:

— Все это одна только ревность к живущим, и она наговорила такие слова потому, что ни с кем не хотела делиться, и коли мы немного отступим от ее завещания, никаких чудес не случится.

— А я опасаюсь — говорит он, — что случится именно так, как предупреждала Торгунна.

Тогда она обвила его шею руками и стала умолять не сжигать постельное убранство. Она приставала к нему так крепко, что он поддался на ее уговоры, и кончилось дело тем, что Тородд сжег на костре чепраки и подушки, а она взяла себе шелковое покрывало, простыни и весь полог постели. При этом недовольны остались оба.

После этого были подготовлены похоронные дроги, подобраны толковые люди сопровождать тело к погребению и запряжены хорошие лошади, принадлежавшие Тородду. Тело было обернуто в полотняные пелены, но не зашито; затем его положили в гроб. После этого они выехали на юг через пустошь, по привычным тропам. Об их поездке не сообщается до того, как они, двигаясь на юг, миновали Вальбьёрновы Поля; там их путь лежал через топкие места, и тело часто съезжало с дрог. Затем они проехали еще дальше на юг до Северной Реки и пересекли ее возле Островного Брода. Река стояла высоко; была буря и шел сильнейший дождь. В конце концов, они добрались до того хутора, что стоит в Столбовых Междуречьях и зовется Нижним Мысом, и попросились там на ночлег, но бонд отказался подать им помощь. Но поскольку дело шло уже к ночи, они решили, что ехать дальше нельзя: им было не по себе от мысли о том, что придется переправляться через Белую Реку ночью.

Они спешились, занесли тело в какую-то постройку, стоявшую на дворе близ сеней, и после этого зашли в покои и сняли свои одежды. Они приготовились провести ночь впроголодь: домочадцы залегли в постель еще засветло. И вот, когда все лежали в постели, со двора из сарая послышался страшный шум. Тогда вышли проверить, не забрались ли на хутор воры. И когда люди подошли к чулану, их взору предстала женщина большого роста; она была совершенно нагая, так что на ней не было надето вообще ничего. Она хлопотала над огнем и готовила еду. Увидевшие ее пришли в такой ужас, что не решились подойти ближе.

Когда об этом узнали провожатые, они вышли во двор и увидели, в чем дело: это встала Торгунна. Все согласились, что находиться в ее обществе не следует. Когда же Торгунна приготовила все, что хотела, она внесла еду в покои. После этого она разложила столешницу и поставила на нее еду.

Тут провожатые сказали бонду:

— Вполне может статься, что, прежде чем мы расстанемся, кончится тем, что ты получишь по заслугам за то, что не захотел нам помочь.

Тогда бонд и хозяйка сказали в один голос:

— Мы, конечно же, накормим вас и окажем любую помощь, в которой будет нужда.

И как только бонд предложил им свое гостеприимство, как Торгунна вышла из покоев; вслед за этим она вышла из дому, и с тех пор больше не показывалась. Тогда в покоях развели огни и стащили с гостей мокрые одежды, а взамен выдали им сухие. После этого они сели за стол и осенили крестом свою еду; бонд же велел обрызгать все жилище святой водой. Гости ели свою пищу, и вреда от нее никому не было, несмотря на то, что готовила Торгунна. Остаток ночи они спали и чувствовали себя желанными гостями.

Наутро они продолжили свой путь, и поездка проходила легко: везде, куда доходили вести об этих событиях, люди почитали за благо принять их и услужить им в том, что было нужно. Весь остаток пути прошел без приключений. Когда же они прибыли к Палатному Холму, то выложили сокровища, предназначенные для этого Торгунной. Клирики охотно приняли и тело, и сокровища. Там Торгунну предали земле, а провожатые отправились в обратный путь. Поездка их прошла гладко, и они вернулись домой в целости и сохранности.
LII

На хуторе у Вещей Реки была устроена большая кухня возле очага, а в глубине за кухней, по тогдашнему обычаю, размещалась спальня с засовом. По обе стороны от кухни у стен стояло по чулану: в одном из них хранилась вяленая рыба, а в другом — запас муки. Каждый вечер на кухне в очаге, по тогдашнему обычаю, зажигали огни для готовки. В тот вечер, когда отряженные хоронить Торгунну вернулись домой и народ на Вещей Реке сидел за ужином, люди сквозь дощатую перегородку увидели, что взошел полумесяц: его видели все, кто находился в доме. Полумесяц был обращен задом наперед и двигался по дому против солнца. Он не исчезал, пока люди сидели возле огней.

Тородд спросил Торира Деревянная Нога, что это может предвещать.

Торир сказал, что это — Роковой Полумесяц, —

— должно быть, сюда, на хутор, придет мор, — говорит он.

Это событие повторялось целую неделю, и роковой полумесяц появлялся из вечера в вечер.
LIII

Дальше случилось такое событие, что пастух однажды явился домой и не проронил ни слова. Говорил он мало, а в том, что он произносил, сквозила злоба. Люди заключили, что его, скорее всего, заиграла нечистая сила, ибо он сторонился прочих людей и разговаривал сам собой. Так продолжалось некоторое время. А когда с начала зимы прошло две недели, случилось так, что пастух явился домой, пошел прямиком к своей постели и улегся в нее. Наутро, когда к нему подошли, он был уже мертв; его похоронили на хуторе у церкви. Вскоре после этого обитателям хутора стали сильно досаждать привидения.

Однажды ночью Торир Деревянная Нога вышел из дома по нужде и отошел от сеней в сторону. Когда он хотел зайти обратно, то увидел, что перед дверьми стоит пастух. Торир хотел войти в дом, но пастух, как выяснилось, вовсе этого не хотел. Тогда Торир хотел зайти в другом месте, но пастух нагнал его, схватил и отшвырнул назад к сеням. Ториру стало от этого больно, и хотя он кое-как добрался до своей постели, на теле его в разных местах образовались черные, как уголь, отметины. От этого он подхватил болезнь и умер; его, как и пастуха, похоронили у церкви. После этого оба они, пастух и Торир Деревянная Нога, неизменно разгуливали вместе: весь народ был сильно напуган, чего следовало ожидать.

После кончины Торира болезнь подхватил работник Тородда; он лежал три ночи, а потом умер. Затем стал умирать один за другим, так что всего скончалось шесть человек. Это было в канун рождественского поста, но в то время в Исландии еще не было принято поститься.

Чулан с вяленой рыбой загрузили под завязку, настолько, что дверцу было невозможно открыть. Куча доставала до балки крыши, и пришлось подставить лестницу для того, чтобы сбрасывать рыбу с верхушки кучи на пол. По вечерам, когда люди сидели за ужином возле огней, происходили странные вещи: из чулана слышался такой звук, словно кто-то рвет вяленую рыбу на части. Но когда попытались выяснить, что тут кроется, ничего живого обнаружено не было.

Зимой перед самым йолем бонд Тородд выехал к оконечности Мыса, чтобы пополнить запасы вяленой рыбы. Всего их было шесть человек на десятивесельном судне; ночь они провели в море. В тот же вечер, когда Тородд выехал из дому, на Вещей Реке случилось такое событие, что, когда зажгли огни для трапезы, и люди пришли ужинать, они увидели, как из кострища высунулась голова тюленя. Ближе всего к месту оказалась одна из работниц, которая и заметила это чудо первой; она схватила лежавший у дверей валек для белья и огрела им тюленя по голове. От удара тюлень подрос выше и уставился на полог постели Торгунны. Тут подошел работник и принялся лупить тюленя; от каждого удара тот подрастал, пока, наконец, не встал на задние плавники. Тогда работник упал в обморок, а все, кто был при этом, были сильно напуганы. Тут подбежал юный Кьяртан, подхватил большую кувалду и огрел ей тюленя по голове: удар был очень сильным, но тюлень только потряс головой и повел вокруг глазами. Тогда Кьяртан принялся наносить удар за ударом, и тюлень стал опускаться, словно приседая на пятки. Кьяртан бил его до тех пор, пока тюлень весь не ушел вниз; он разбил пол над его головой вдребезги. И всю зиму было именно так, что разная нечисть больше

 

 

                                                                Сага о гренландцах
I

Жил человек по имени Торвальд. Он был сыном Асвальда, сына Ульва, сына Бычьего Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Ядр из-за убийств, совершенных ими в распре, и уехали в Исландию. Она была тогда широко заселена. Они поселились сначала в Скалах на Роговом Побережье. Там Торвальд умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, сына Ульва, и Торбьёрг Корабельная Грудь, которая была тогда замужем за Торбьёрном из Ястребиной Долины. Женившись, Эйрик переехал на Юг и стал жить в Эйриковой Усадьбе у Озерного Рога. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейв.

После убийства Эйольва Дерьмо и Храфна Драчуна Эйрик был изгнан из Ястребиной Долины и переехал на запад, на Широкий Фьорд, и поселился в Эйриковой Усадьбе на Бычьем Острове. Эйрик одолжил скамьевые доски[1] Торгесту с Широкого Двора, но когда тот стал их с него спрашивать, они не были возвращены. С этого и начались ссоры и сражения между Эйриком и Торгестом, как рассказывается в саге об Эйрике[2]. Эйрика поддерживал Стюр, сын Торгрима, а также Эйольв со Свиного Острова, сыновья Торбранда с Лебединого Фьорда и Торбьёрн, сын Вивиля. А Торгеста поддерживали Торд Ревун и Торгейр из Долины Реки Хит.

На тинге Мыса Тора Эйрик был объявлен вне закона. Он снарядил в Эйриковом Заливе корабль для морского плаванья, и, когда отъезжал, Стюр и другие проводили его за острова. Эйрик сказал им, что хочет искать ту страну, которую видел Гуннбьёрн, сын Ульва Вороны, когда его отнесло далеко на запад в море и он открыл Гуннбьёрновы Островки. Он добавил, что вернется к своим друзьям, если найдет эту страну.

Эйрик вышел в море у Ледника Снежной Горы. Он нашел страну, которую искал, и подошел к земле у ледника, который он назвал Средним. Теперь он называется Синяя Рубашка. Оттуда он поплыл на юг вдоль берега, чтобы разведать, можно ли там селиться. Он провел первую зиму на Эйриковом Острове, это почти в середине Восточного Поселения. На следующую зиму он поплыл в Эйриков Фьорд и решил там поселиться. В то лето он плавал в пустынный край на западе и многое назвал там. Вторую зиму он провел на Островках, у Заслон-Горы, а на третье лето плавал на самый север, к Снежной Горе, в Храфнов Фьорд, Он считал, что заплыл тогда в глубь страны дальше, чем заходит вершина Эйрикова Фьорда. Затем он вернулся назад и провел третью зиму на Эйриковом Острове в устье Эйрикова фьорда.

На следующее лето он поехал в Исландию и подошел к земле в Широком Фьорде. Он назвал страну, которую открыл, Гренландией, ибо считал, что людям скорее захочется поехать в страну, если у нее будет хорошее название[3]. Эйрик провел зиму в Исландии, а на следующее лето поехал, чтобы поселиться в Гренландии. Он поселился на Крутом Склоне в Эйриковом Фьорде.

Сведущие люди говорят, что в то лето, когда Эйрик переселился в Гренландию, двадцать пять кораблей отправились туда из Широкого и Городищенского Фьордов, но доплыли только четырнадцать. Некоторые отнесло назад, некоторые погибли в море. Это было за пятнадцать зим до того, как христианство стало законом в Исландии. В то самое лето епископ Фридрек и Торвальд, сын Кодрана, уехали из Исландии[4].

Вот кто поехал тогда с Эйриком и занял землю в Гренландии: Херьольв — в Херьольвовом Фьорде, он жил на Херьольвовом Мысу; Кетиль — в Кетилевом Фьорде; Храфн — в Храфновом Фьорде; Сёльви — в Долине Сёльви; Хельги, сын Торбранда, — в Лебедином Фьорде; Торбьёрн Злой Глаз — в Парусном Фьорде; Эйнар — в Эйнаровом Фьорде; Хавгрим — в Хавгримовом Фьорде и Озерном Крае; Арнлауг — в Арнлауговом Фьорде. А некоторые поехали в Западное Поселение.
II

Был человек по имени Херьольв, сын Барда, сына Херьольва. Он был родичем Ингольва, первого поселенца в Исландии. Ингольв дал Херьольву и его людям землю между Мысом Дымов и Заливом. Херьольв жил сначала в Дрепстокке. Его жену звали Торгерд, а сына — Бьярни.

Бьярни подавал большие надежды. Смолоду его тянуло в чужие края. У него были и деньги, и доброе имя. Он проводил одну зиму в чужих краях, одну — дома у отца. Вскоре у него был уже свой корабль.

В последнюю зиму, когда Бьярни был в Норвегии, его отец Херьольв переселился в Гренландию вместе с Эйриком, оставив свой хутор. На корабле Херьольва был один христианин с Гебридских островов, который сочинил «Песнь о чудо-волне»[5]. В ней был такой припев:

«Всеблагой отец монахов
Да хранит меня в дороге.
Дома всей земли владыка
Надо мной пусть держит руку».

Херьольв поселился на Херьольвовом Мысу. Он был очень знатный человек.

Эйрик Рыжий жил на Крутом Склоне. Его очень уважали, и все ему подчинялись. У Эйрика было три сына — Лейв, Торвальд и Торстейн, а дочь его звали Фрейдис. Она была замужем за человеком по имени Торвард, и жили они в Дворах, где теперь живет епископ. Она было властная женщина, а он — тихоня. Она была отдана за него больше ради денег. В то время все в Гренландии были язычниками. Бьярни приехал на своем корабле в Пески летом того самого года, когда его отец уехал весной из Исландии. Известие об отъезде отца сильно огорчило Бьярни, и он даже не захотел разгружать корабль. Тогда его люди спросили, что он собирается делать. Он ответил, что собирается, как обычно, провести зиму у отца:

— Хочу плыть в Гренландию, если вы согласны сопровождать меня.

Все ответили, что как он решит, так они и сделают. Тогда Бьярни сказал:

— Неразумным сочтут наше плаванье, ведь никто из нас не бывал в Гренландском море.

Все же, снарядившись, они сразу вышли в море и плыли три дня, пока земля не скрылась. Тут попутный ветер прекратился, начались северные ветры и туманы, и в продолжение многих суток они не знали, куда плывут. Затем они снова увидели солнце и смогли определить стороны света. Они подняли парус и плыли так сутки, пока не увидели землю. Они стали обсуждать между собой, что это за страна. Бьярни сказал, что, по его мнению, это не Гренландия. Они спрашивают, не хочет ли он подойти к этой земле.

Он отвечает:

— Я считаю, что надо плыть вдоль берега.

Они так и сделали. Вскоре они увидели, что страна эта не гористая, но лесистая и с низкими холмами. Они повернули в открытое море, оставив землю с левого борта. Проплавав еще двое суток, они снова увидели землю.

У Бьярни спрашивают, не думает ли он, что уж это Гренландия. Но он отвечает, что, по его мнению, и это не Гренландия:

— Потому что говорят, что в Гренландии огромные ледники.

Вскоре они приблизились к этой земле и увидели, что она плоская и покрыта лесом. Тут попутный ветер прекратился. Люди Бьярни стали говорить, что надо бы подойти к берегу. Но Бьярни воспротивился этому. Они говорили, что надо бы запастись дровами и водой.

— У вас довольно и того и другого, — сказал Бьярни, и они бранили его за это.

Он велел поднять парус. Так и было сделано. Они повернули в открытое море и плыли с попутным юго-западным ветром трое суток, пока не увидели третью землю. Эта земля была высокая, гористая, и на ней был ледник. Снова у Бьярни спросили, не хочет ли он подойти к берегу, но он сказал, что не хочет:

— Потому что в этой земле, как мне кажется, нет ничего хорошего.

На этот раз они не спустили парус, но поплыли вдоль берега и увидели, что это остров. Они снова повернули в открытое море и поплыли с тем же попутным ветром. Но ветер крепчал, и Бьярни велел укоротить парус и плыть не быстрее, чем снасти и корабль могут выдержать. Теперь они плыли четверо суток, пока не увидели четвертую землю. Снова у Бьярни спросили, не думает ли он, что это Гренландия. Бьярни отвечает:

— Это всего больше похоже на то, что я слышал о Гренландии. Здесь мы подойдем к берегу.

Они так и сделали и в сумерки подошли к берегу у какого-то мыса. На нем была лодка, вытащенная на берег. У этого мыса жил Херьольв, отец Бьярни, почему этот мыс и называется Херьольвов Мыс.

Бьярни вернулся к своему отцу и больше никуда не ездил и жил у отца, а после его смерти жил там сам.
III

Случилось дальше, что Бьярни, сын Херьольва, приехал из Гренландии в Норвегию к Эйрику ярлу[6]. Тот его хорошо принял. Бьярни рассказал о своем плаванье и о странах, берега которых он видел, и люди нашли, что он не очень-то любознателен, раз не может ничего рассказать про сами эти страны, и его порицали. Бьярни стал дружинником ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию.

Много было тогда разговоров о поисках новых стран. Лейв, сын Эйрика Рыжего с Крутого Склона, поехал к Бьярни, сыну Херьольва, купил у него корабль и набрал себе людей, всего тридцать пять человек.

Лейв просил своего отца Эйрика быть предводителем похода, а Эйрик отговаривался, ссылаясь на то, что он уже стар и не так вынослив, как прежде. Но Лейв сказал, что у Эйрика все равно больше удачи, чем у любого из его родичей. И в конце концов Эйрик уступил настояниям Лейва.

Когда сборы были закончены, Эйрик сел на коня и поехал к кораблю. Ехать было недалеко. Но вдруг конь споткнулся, и Эйрик упал[7] и повредил себе ногу. Эйрик сказал:

— Не суждено мне открыть другие страны, кроме той, в которой мы живем. Видно, разошлись наши пути.

Эйрик вернулся на Крутой Склон, а Лейв отправился на корабль, и с ним его товарищи, числом тридцать пять. Среди них был один южанин[8], звали его Тюркир.

Они стали снаряжать свой корабль и, когда все было готово, вышли в море. Они открыли ту страну первой, которую Бьярни открыл последней. Они подошли к берегу и бросили якорь. Затем они спустили лодку и высадились на берег. Травы нигде не было. Вдали виднелись большие ледники, а между ледниками и морем все сплошь было, как каменная плита. Они решили, что в этой стране нет ничего хорошего. Лейв сказал:

— Мы хоть побывали в этой стране, не то что Бьярни, который даже не сошел на берег. Я дам стране название, пусть она зовется Страной Каменных Плит.

Они вернулись на корабль и вышли в море, и открыли вторую страну. Они подходят к берегу и бросают якорь, затем спускают лодку и высаживаются. Эта страна была плоская и покрыта лесом. Всюду по берегу был белый песок, и берег отлого спускался к воде.

Лейв сказал:

— Надо назвать эту страну по тому, что в ней есть хорошего. Пусть она зовется Лесная Страна.

Они поспешили назад на корабль и поплыли оттуда с северовосточным ветром, и были в открытом море двое суток, пока не увидели землю. Они направились к ней и подошли к острову, который лежал к северу от нее. Они высадились и осмотрелись. Погода была хорошая. Они увидали, что трава покрыта росой. И когда они касались росы руками, а потом подносили руки ко рту, им казалось, что они никогда не пробовали ничего слаще этой росы. Затем они вернулись на корабль и вошли в пролив между островом и мысом, протянувшимся на север.

Они направились на запад, огибая мыс. Там была большая мель, и в отлив корабль сел на эту мель, так что море оказалось далеко. Но им так хотелось поскорее высадиться, что они не стали ждать, пока корабль снова окажется на воде, и побежали к берегу, туда, где из озера вытекала река. А когда корабль их снова оказался на воде, они сели в лодку, подплыли к нему и завели его в реку, а затем в озеро. Там они бросили якорь, снесли на берег спальные мешки и сделали себе землянки. Но потом они решили зазимовать там и построили себе большие дома.

И в реке, и в озере водилось вдоволь лосося, да такого крупного, какого они раньше и не видывали. Край был столь благодатный, как они скоро увидели, что даже не надо было запасать корм скоту: морозов зимой не бывало, и трава почти не вянула. Дни здесь не так различались по длине, как в Гренландии или Исландии. В самое темное время года солнце стояло в небе в четверть дня после полудня и за четверть дня до него[9].

Когда они построили себе дома, Лейв сказал своим спутникам:

— Я хочу, чтобы мы разделились и разведали край. Пусть поочередно половина из нас остается дома, а другие разведывают край, но пусть далеко не заходят, к вечеру возвращаются и держатся вместе.

Так они некоторое время и делали, а Лейв то оставался дома, то ходил с другими на разведку.

Лейв был рослый, сильный и видный. Он был человек умный и сдержанный.
IV

Случилось как-то вечером, что пропал один человек. Это был Тюркир-южанин. Лейв был очень огорчен, так как Тюркир долго жил у них в семье и очень любил Лейва, когда тот был еще ребенком. Лейв выбранил спутников Тюркира и отправился его искать, взяв с собой двенадцать человек.

Но только что они отошли от домов, как Тюркир сам идет им навстречу. Они ему очень обрадовались. Лейв сразу увидел, что Тюркир, его воспитатель, очень весел.

У Тюркира был крутой лоб, живые глаза и маленькое лицо. Он был небольшого роста и невзрачен на вид, но мастер на все руки. Лейв сказал ему:

— Почему ты так поздно, отец, и почему отстал от других?

Тюркир сперва что-то долго говорил по-немецки, вращая глазами и корча рожи, но никто не понял, что он говорил. Спустя некоторое время он заговорил на северном языке[10]:

— Я зашел немногим дальше вас, но у меня есть, что рассказать. Я нашел виноградную лозу и виноград.

— Это правда, отец? — спросил Лейв.

— Конечно, правда, — сказал Тюркир. — Ведь я родился там, где вдоволь и виноградной лозы, и винограда.

Они спали остаток ночи, а утром Лейв сказал своим людям:

— Теперь у нас будет два дела: один день мы будем собирать виноград и резать виноградную лозу, а другой — валить деревья, чтобы был груз для моего корабля.

Так и сделали. Говорят, что корабельная лодка была вся заполнена виноградом. Корабль загрузили лесом, который они нарубили. А весной они приготовились к плаванью и отплыли. Лейв назвал страну по тому, что в ней было хорошего: она получила название Виноградной Страны.

Они вышли в море, и ветер был попутный до тех самых пор, пока не показалась Гренландия и ее горы, покрытые ледниками. Тут один из людей Лейва спросил его:

— Почему ты держишь так круто к ветру?

Лейв отвечает:

— Я смотрю за тем, куда идет корабль, но также и за кое-чем другим. А вы разве не видите ничего особенного?

Они сказали, что не видят ничего особенного.

— Я не знаю, — говорит Лейв, — что я вижу: корабль или камень.

Теперь они тоже увидели что-то и решили — что камень. Но у Лейва глаза были зорче, чем у них, он видел на камне людей.

— Надо идти круто к ветру, — говорит Лейв, — чтобы подойти к ним. Если им нужна наша помощь, то надо ее оказать. Если же они люди немирные, то все преимущество на нашей стороне, а не на их.

Они подошли к камню, убрали парус, бросили якорь и спустили маленькую, другую, лодку, которая у них была. Тюркир спросил у людей на камне, кто их предводитель. Тот назвался Ториром и сказал, что он норвежец родом.

— А как твое имя? — спросил он. Лейв назвался.

— Ты сын Эйрика Рыжего с Крутого Склона?

Лейв сказал, что это так.

— И я хочу, — продолжал он, — пригласить вас всех на мой корабль, и берите с собой столько добра, сколько он вместит.

Они приняли предложение, и корабль поплыл со всем грузом в Эйриков Фьорд. Подъехав к Крутому Склону, они разгрузили корабль.

Лейв пригласил Торира, его жену Гудрид и еще троих на зиму к себе и нашел жилье всем остальным, как людям Торира, так и своим. Лейв снял пятнадцать человек с камня. С тех пор его стали звать Лейвом Удачливым. Он был теперь и богат, и славен.

В ту зиму людей Торира стала косить жестокая хворь, и умер сам Торир, и умерли многие его люди. В ту зиму умер и Эйрик Рыжий.

О плаванье Лейва в Виноградную Страну много говорили, и Торвальд, брат его, считал, что страна эта недостаточно разведана. Лейв сказал Торвальду:

— Можешь ехать на моем корабле в Виноградную Страну, если хочешь, но сперва корабль пойдет за лесом, который был у Торира на камне.

Так и сделали.
V

Торвальд собрался в поход с помощью своего брата Лейва и взял с собой тридцать человек. От подготовили корабль к плаванью и вышли в море. Нет никаких рассказов об их плаванье до того, как они достигли домов Лейва в Виноградной Стране. Здесь они вытащили корабль на берег и провели всю зиму, ловя рыбу себе на пищу.

Весной Торвальд сказал, что надо готовить корабль, а пока пусть несколько человек поедут на лодке на запад вдоль берега и разведывают край в течение лета.

Они увидели, что страна красива и лесиста, и леса подходят к самому берегу, и по берегу всюду белый песок, а в море много островов и большие мели. Нигде не было видно ни человеческого жилья, ни животных. Но на одном острове на западе они нашли деревянный настил для сушки колосьев. Никаких других следов человека они не обнаружили и осенью вернулись к домам Лейва.

На следующее лето Торвальд поплыл на корабле сначала на восток, а потом на север вдоль берега. У одного мыса их застигла буря, и корабль выбросило на берег. Киль был поломан, и они долго оставались там, чиня корабль. Торвальд сказал своим спутникам:

— Я хочу, чтобы здесь на мысу был поставлен сломанный киль и мыс был назван Килевым Мысом.

Так и сделали. Затем они поплыли оттуда на восток вдоль берега и вошли в устье двух фьордов, и подошли к мысу, выдававшемуся между ними. Он был весь покрыт лесом. Они причалили к берегу и положили сходни, и Торвальд сошел на берег со всеми своими людьми. Он сказал:

— Здесь красиво, здесь я хотел бы поселиться.

Возвращаясь на корабль, они заметили на песке подальше от мыса три бугорка. Они подошли ближе и увидели, что эти бугорки — кожаные лодки и под каждой лодкой три человека. Торвальд и его люди разделились и захватили их всех, только один успел уйти на своей лодке. Они убили остальных восьмерых, вернулись на мыс и стали осматривать оттуда окрестность. В глубине фьорда они различили несколько бугорков и решили, что это поселенье.

После этого на них напала такая сонливость, что они не могли больше бодрствовать, и все уснули. Вдруг раздался голос, который разбудил их всех. Голос сказал:

— Проснись, Торвальд, проснитесь все, если вы хотите сохранить жизнь! Садитесь на корабль и уезжайте поскорей из этой страны!

Огромное множество кожаных лодок плыло по фьорду прямо на них. Торвальд сказал:

— Поставим вдоль борта щиты и будем обороняться, как только можем, но сами не будем нападать на них.

Так и сделали. Скрелинги[11] постреляли в них недолго, но потом обратились в поспешное бегство.

Торвальд спросил у своих людей, есть ли среди них раненые. Они ответили, что нет.

— Меня ранило под мышку, — говорит Торвальд. — Стрела пролетела между бортом и моим щитом и попала мне под мышку. Вот эта стрела. Она принесет мне смерть. Советую вам поскорее ехать назад. А меня отнесите на тот мыс, где мне так хотелось поселиться. Возможно, я невольно сказал правду, говоря, что поселюсь там. Похороните меня там, поставьте крест в головах и в ногах, и пусть это место называется Крестовый Мыс.

Гренландия уже была крещена в это время, но Эйрик Рыжий умер до христианства.

Торвальд умер, и его люди сделали все, как он просил. Затем они поехали назад, и встретили остальных, и рассказали друг другу все, что с ними случилось.

Они зазимовали там и набрали винограда и виноградной лозы, чтобы загрузить корабль. Весной они отправились в Гренландию и пришли в Эйриков Фьорд, и им было что рассказать Лейву.
VI

Между тем в Гренландии Торстейн с Эйрикова Фьорда женился на Гудрид, дочери Торбьёрна, вдове Торира-норвежца, о котором было рассказано раньше.

Торстейн, сын Эйрика, стремился поехать в Виноградную Страну за телом своего брата Торвальда. Он снарядил тот же самый корабль и подобрал себе самых сильных и рослых людей. С ним поехали двадцать пять человек и еще его жена Гудрид.

Когда они собрались, они вышли в море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето их носило по морю, и они не знали, куда плывут. Наконец, за неделю до начала зимы они подошли к берегу в Пикшевом Фьорде, в Западном Поселении Гренландии. Торстейн стал подыскивать жилье себе и своим людям и всем нашел, но себе и жене ничего не нашел. Так они оставались вдвоем на корабле несколько ночей.

В то время христианство было еще молодым в Гренландии.

Однажды рано утром к их палатке подошли люди, и предводитель этих людей спросил, кто в палатке.

— Двое, — отвечает Торстейн, — а кто спрашивает?

— Мое имя Торстейн, а зовут меня Торстейном Черным. Я пришел сюда, чтобы пригласить тебя и твою жену пожить у меня.

Торстейн, сын Эйрика, отвечает, что должен посоветоваться с женой. Но она говорит, что пусть сам решает, и он принимает приглашение.

— Тогда я приеду завтра за вами на телеге, — говорит Торстейн Черный. — У меня нет недостатка в средствах, чтобы прокормить вас, но вам будет со мной очень скучно, потому что нас только двое, я и жена, и я очень нелюдим. К тому же я другой веры, чем вы, и я думаю, что ваша вера лучше.

На следующее утро он приехал за ними на телеге. Они переехали к нему и жили у него в полном довольстве.

Гудрид была женщина видная и умная, и хорошо умела обходиться с чужими людьми.

В начале этой зимы болезнь начала косить людей Торстейна, сына Эйрика, и многие из них умерли. Торстейн велел делать гробы для покойников, класть в них тела и перевозить на корабль.

— Потому что я хочу отвезти в Эйриков Фьорд все тела, — сказал он.

Вскоре болезнь пришла и в дом Торстейна Черного, и первой заболела его жена Гримхильд. Она была огромного роста и сильная, как мужчина, но болезнь свалила и ее. Сразу после этого заболел и Торстейи, сын Эйрика, и некоторое время они оба лежали больные, пока Гримхильд не умерла. Когда она умерла, Торстейн Черный хотел выйти за доской, чтобы положить на нее труп. Тогда Гудрид сказала:

— Возвращайся поскорей, друг!

Тот обещал сразу же вернуться. Затем Торстейн, сын Эйрика, сказал:

— Странное что-то творится с нашей хозяйкой. Она приподнимается на локтях, и спускает ноги с постели, и нащупывает ими свои башмаки.

Но тут вернулся Торстейн Черный, и Гримхильд опустилась на постель так тяжело, что все бревна в доме заскрипели.

Торстейн Черный сделал гроб для тела Гримхильд, положил тело в гроб и увез хоронить. Он был мужчина рослый и сильный, но и ему понадобилась вся его сила, чтобы вытащить гроб из дома.

Торстейну, сыну Эйрика, стало хуже, и он умер. Жена его Гудрид была в большом горе. Они были все трое в доме, когда он умер. Гудрид сидела на стуле у скамьи, на которой лежал ее муж. Торстейн Черный поднял Гудрид со стула и сел на скамью напротив, посадив Гудрид себе на колени. Он всячески успокаивал и утешал ее, обещая, что поедет с ней на Эйриков Фьорд с телом ее мужа и телами его спутников.

— И я привезу сюда еще людей, — говорит он, — чтобы утешить тебя и развлечь.

Она благодарила его.

Вдруг труп Торстейна, сына Эйрика, приподнялся на постели и сказал:

— Где Гудрид?

Он повторил это три раза, но она молчала. Затем она сказала Торстейну Черному:

— Отвечать мне ему или нет?

Он велел ей не отвечать. Затем он подошел к скамье, на которой лежал покойник, сел на стул, держа Гудрид на коленях, и сказал:

— Чего ты хочешь, тезка?

Спустя некоторое время Торстейн, сын Эйрика, отвечает:

— Я хочу рассказать Гудрид ее судьбу, чтобы ей было легче примириться с моей кончиной, ибо я теперь в хорошей и покойной обители. А тебе, Гудрид, я могу сказать, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы будете долго жить вместе, и у вас будет потомство обильное и достойное, светлое и многославное, сладкое и душистое. Вы поедете из Гренландии в Норвегию, а оттуда в Исландию, где вы поселитесь и будете жить долго. Ты переживешь мужа и совершишь паломничество в Рим, но затем вернешься в Исландию на свой хутор. Там будет построена церковь, и ты пострижешься в монахини и проживешь так до своей кончины.

Затем Торстейн опустился на постель. Его тело положили в гроб и отвезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все, что обещал Гудрид. Весной он продал землю и скот, отвез Гудрид со всем ее добром на корабль, снарядил корабль, набрал людей и отправился в Эйриков Фьорд. Всех покойников похоронили там в церкви.

Гудрид поехала к Лейву на Крутой Склон, а Торстейн Черный поселился в Эйриковом Фьорде и жил там до смерти. Он слыл очень доблестным человеком.
VII

В это самое лето в Гренландию пришел корабль из Норвегии, Кораблем правил человек по имени Торфинн Карлсефни[12]. Он был сыном Торда Лошадиная Голова, сына Снорри, сына Торда с Мыса.

Торфинн Карлсефни был человек богатый. Зиму он провел у Лейва, сына Эйрика, на Крутом Склоне. Вскоре Торфинну Карлсефни полюбилась Гудрид, и он посватался к ней. Но она попросила Лейва ответить за нее. Ее обручили с Карлсефни и в ту же зиму сыграли свадьбу.

По-прежнему шли разговоры о поездке в Виноградную Страну, и многие, как Гудрид, так и другие, подбивали Карлсефни на эту поездку. В конце концов он решился ехать и набрал себе спутников — шестьдесят мужчин и пятерых женщин. Он условился со своими людьми делить поровну все, что добудут. Они взяли с собой всякого скота, потому что думали там поселиться, если это окажется возможным.

Карлсефни попросил Лейва отдать ему дома в Виноградной Стране, но тот сказал, что готов одолжить их, но только не насовсем.

Они вышли в море и благополучно приплыли к Лейвовым домам, и снесли на берег спальные мешки. Вскоре они вдоволь запасли себе хорошей еды, потому что к берегу прибило отличного большого кита. Они отправились туда и разделали его, так что в еде у них не было недостатка.

Скот пустили пастись на берегу, но вскоре некладеные самцы сделались буйными, и с ними стало трудно справляться. Был у них и бык.

Карлсефни велел валить лес и заготовлять бревна, чтобы загрузить корабль. Лес складывали сушить на скалу. Они пользовались всем, чем страна была богата — виноградом, всякой дичью, рыбой и прочим.

Прошла первая зима, и наступило лето. Тут они встретились со скрелингами. Целая толпа их вдруг появилась из леса. Поблизости пасся скот, и бык начал грозно мычать и реветь. Скрелинги испугались и бросились со своей кладью — а это были беличьи и собольи шкурки и всякая другая пушнина — к домам Карлсефни и стали ломиться в них, но он велел запереть двери изнутри. Ни те, ни другие, не понимали языка друг друга.

Тогда скрелинги сняли с плеч кладь, развязали тюки и стали предлагать свой товар. В обмен они просили оружие, но Карлсефни запретил своим людям продавать оружие. Он вот что придумал: велел женщинам вынести молочные скопы, и, увидев их, скрелинги уже не захотели ничего другого. Тем и кончилась торговля скрелингов, что они унесли свои покупки в животах, а их тюки и пушнина остались у Карлсефни и его людей.

После этого Карлсефни велел построить вокруг домов крепкую изгородь, и они обосновались внутри нее.

Примерно в это время Гудрид, жена Карлсефни, родила мальчика, и его назвали Снорри.

В начале следующей зимы пришло к ним гораздо больше скрелингов, но все с тем же товаром. Карлсефии сказал женщинам:

— Вынесите им ту еду, что они всего лучше брали прошлый раз, и ничего другого.

Как только скрелинги увидели, что им вынесли, они стали бросать свои тюки через изгородь.

Гудрид сидела в дверях дома у колыбели своего сына Снорри. Вдруг на дверь упала тень, и вошла женщина в узком черном одеянии, небольшого роста, с повязкой на светло-русых волосах. Лицо у нее было бледное, а глаза огромные, равных им не увидеть на человеческом лице. Она подошла к Гудрид и сказала:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Гудрид, а как твое имя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечает та.

Тогда Гудрид, жена Карлсефни, протянула ей руку, чтобы посадить рядом с собой. Но вдруг раздался страшный грохот, и женщина исчезла, и в это самое мгновение один из людей Карлсефии убил скрелинга, пытавшегося украсть какое-то оружие. Тут скрелинги бросились со всех ног бежать, побросав одежду и товары. Женщину же, которая приходила к Гудрид, никто, кроме самой Гудрид, не видел.

— Нам надо что-то придумать, — говорит Карлсефни, — потому что они, наверно, придут к нам и в третий раз, и на этот раз с враждебными намерениями и в большом числе. Вот что мы сделаем: пусть десять человек идут на мыс и будут там на виду, а другие пусть идут в лес и вырубят там прогалину, где мы сможем держать наш скот, когда скрелинги выйдут из леса. А быка нашего пустим перед собой.

Там, где они собирались дать бой скрелингам, с одной стороны было озеро, а с другой — лес.

Сделали все, как задумал Карлсефни, и скрелинги вышли как раз туда, где он хотел дать им бой. Завязалось сражение, и много скрелингов было убито. Среди них выделялся один, он был рослый и красивый, и Карлсефни решил, что это, наверно, их вождь. Какой-то скрелинг поднял с земли секиру, осмотрел ее, а потом замахнулся ею на одного из своих и ударил. Этот сразу же упал замертво. Тогда тот рослый скрелинг взял секиру, осмотрел ее и изо всех сил забросил в море. Тут скрелинги бросились со всех ног в лес, и на этом сражение кончилось.

Карлсефни и его люди провели там всю зиму, но весной он объявил, что больше не намерен оставаться там и хочет вернуться в Гренландию. Они собрались в путь и взяли с собой много ценного добра — виноградную лозу, виноград и пушнину. Они вышли в море и благополучно доплыли до Эйрикова Фьорда и там зазимовали.
VIII

Снова было много разговоров о поездке в Виноградную Страну, так как считалось, что такая поездка приносит и богатство, и славу.

В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Виноградной Страны, в Гренландию пришел корабль из Норвегии. Им правили два брата — Хельги и Финнбоги. Они зазимовали в Гренландии. Родом они были исландцы с Восточных Фьордов.

Теперь надо рассказать о том, что Фрейдис, дочь Эйрика, отправилась из своего дома в Дворах к братьям Хельги и Финнбоги и предложила им присоединиться со своим кораблем к ней и поехать вместе в Виноградную Страну, деля пополам с ней всю добычу. Они согласились. Затем она отправилась к своему брату Лейву и попросила отдать ей дома, которые он построил в Виноградной Стране. Он, как и раньше, ответил, что готов одолжить их, но отдавать насовсем не хочет.

Братья и Фрейдис уговорились, что на обоих кораблях будет по тридцати человек, способных носить оружие, не считая женщин. Но Фрейдис сразу же нарушила уговор, взяв на пять человек больше и спрятав их. Братья узнали об этом, только когда они уже приплыли в Виноградную Страну.

Они вышли в море, уговорившись заранее, что плыть будут вместе, по возможности. Корабли плыли близко друг к другу, но братья подошли к берегу немного раньше Фрейдис и снесли кладь в дома Лейва. Когда Фрейдис подошла к берегу, ее люди разгрузили корабль и понесли кладь к домам. Тут Фрейдис сказала братьям:

— Почему вы принесли свою кладь сюда?

— Потому что мы думали, — отвечают те, — что будет соблюдаться все, о чем мы уговорились.

— Лейв одолжил эти дома мне, а не вам, — говорит она.

Тогда Хельги сказал:

— Где уж нам против твоей злобы!

И они вынесли свою кладь, и построили себе дом дальше от моря на берегу озера, и хорошо устроились там. Между тем Фрейдис велела своим людям заготовлять лес, чтобы загрузить корабль.

Когда наступила зима, братья сказали, что хорошо бы устроить игры и позабавиться. Так и сделали. Но вскоре пошли между людьми нелады и раздоры. Игры были оставлены, и взаимные посещения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Однажды рано утром Фрейдис встала и оделась, но не обулась. А была сильная роса. Фрейдис накинула мужнин плащ и пошла к дому братьев, и подошла к двери. Кто-то только что выходил и оставил ее приоткрытой. Она отворила дверь и стала на пороге, ничего не говоря. Финнбоги лежал дальше всех от двери и не спал. Он сказал:

— Что тебе здесь надо, Фрейдис?

Она отвечает:

— Встань и выйди ко мне. Мне надо с тобой поговорить.

Он вышел. Они подошли к бревну, которое лежало возле дома, и сели на него.

— Как тебе здесь нравится? — говорит она. Он отвечает:

— Мне нравится страна, но мне не нравится вражда между нами, потому что я не вижу для нее причины.

— Ты прав, — говорит она. — Я тоже так думаю. Но я пришла вот по какому делу: я хочу поменяться с вами кораблями, потому что ваш корабль больше моего, а я хочу уехать отсюда.

— Я согласен, — говорит он, — если тебе так этого хочется.

На этом они расстаются. Она идет домой, а Финнбоги снова ложится. Она влезает в постель с холодными ногами, и ее муж Торвард просыпается и спрашивает, почему она такая холодная и мокрая. Она отвечает с яростью:

— Я ходила к братьям, чтобы предложить купить у них корабль, потому что мне нужен корабль побольше. А они так рассердились, что избили меня, живого места на мне не оставили. Но ты, жалкий человечишка, конечно, не захочешь отомстить ни за мой позор, ни за свой. Я чувствую теперь, как далеко я от Гренландии! Но если ты не отомстишь, я разведусь с тобой.

Он не снес ее упреков и велел своим людям поскорее вставать и взять оружие. Те так и сделали и пошли прямо к дому братьев, вломились в него в то время, как там еще спали, схватили всех, кто там был, и стали вязать и выводить одного за другим связанных. А Фрейдис велела убивать каждого, кого выводили.

Так были убиты все мужчины. Оставались одни только женщины. Но их никто не хотел убивать. Тогда Фрейдис сказала:

— Дайте мне секиру.

Ей дали секиру, и она сама зарубила до смерти пятерых женщин, которые там были.

После этого злодейства они вернулись в свой дом, и видно было, что Фрейдис очень довольна тем, как она распорядилась. Она сказала своим спутникам:

— Если нам удастся вернуться в Гренландию, уж я позабочусь, что будет убит всякий, кто скажет хоть слово о том, что здесь было. Мы скажем, что они оставались здесь, когда мы уезжали.

Ранней весной они снарядили корабль, который раньше принадлежал братьям, и нагрузили на него столько добра, сколько могли добыть и сколько мог взять корабль. Затем они вышли в море и после благополучного плаванья пришли в начале лета в Эйриков Фьорд.

Карлсефни еще был там. Он уже снарядил свой корабль и ждал попутного ветра. Люди говорят, что более богатый корабль, чем тот, которым правил Карлсефни, никогда не отплывал из Гренландии.
IX

Фрейдис вернулась на свой хутор, где ничего не пострадало от ее отсутствия. Она осыпала деньгами всех своих спутников, потому что хотела, чтобы ее злодеяния остались в тайне, и стала жить на своем хуторе.

Но не все ее спутники держали язык за зубами, и в конце концов о ее злодеяниях стало известно. Рассказы о них дошли и до ее брата Лейва, который почел большим злом то, о чем рассказывалось. Он захватил троих из людей Фрейдис и под пыткой заставил их рассказать обо всем, что произошло. Их рассказы сошлись.

— Мне не хочется, — сказал Лейв, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она заслуживает. Но я предсказываю, что их потомству не будет благополучия.

С тех пор о ней и ее семье пошла дурная слава. Теперь надо рассказать о Карлсефни. Он снарядил свой корабль и вышел в море. Плаванье было удачным, и Карлсефни благополучно достиг Норвегии. Он провел там зиму и продал свой товар, и самые знатные люди Норвегии хорошо приняли их с женой. Весной он снарядил свой корабль для плаванья в Исландию. Когда Карлсефни был готов к отплытию и корабль его ожидал у пристани попутного ветра, к нему пришел какой-то южанин родом из Бремена в Стране Саксов и попросил продать деревянное резное украшение, которое было у Карлсефни на корабле.

— Я не хочу продавать его, — сказал Карлсефни.

— Я дам тебе за него полмарки золота, — говорит южанин.

Карлсефни решил, что это хорошая цена, и сделка состоялась. Южанин ушел с резным украшением. Карлсефни не знал, из какого оно дерева. А это был мёсур[13] из Виноградной Страны.

Карлсефни вышел в море и подошел к берегу на севере Исландии, в Полуостровном Фьорде. Там его корабль был вытащен на берег на зиму. Следующей весной он купил земли Веселого Хутора и поселился там. Он жил там до самой смерти и слыл очень знатным человеком. От него и его жены Гудрид произошло большое и хорошее потомство.

После смерти Карлсефни вести хозяйство стали Гудрид и Снорри, ее сын, родившийся в Виноградной Стране. Когда Снорри женился, Гудрид уехала из Исландии и совершила паломничество в Рим. Когда она вернулась в Исландию к своему сыну Снорри, он построил церковь на Веселом Хуторе. После этого Гудрид стала монахиней и отшельницей и жила там до самой смерти.

У Снорри был сын по имени Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. У Снорри, сына Карлсефни, была также дочь по имени Халльфрид. Она была женой Рунольва, отца епископа Торлака. У Карлсефни и Гудрид был также сын Бьёрн. Он был отец Торунн, матери епископа Бьёрна.

Много потомства произошло от Карлсефни. Он стал родоначальником большого рода.

Карлсефни рассказал более подробно, чем кто-либо другой, обо всем, что произошло во время тех плаваний, о которых кое-что рассказано здесь.
                                                                       Примечания

Эти две саги — главный источник сведений об открытии Америки в конце Х в. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много раз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлсефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть в Северную Америку. Однако между «Сагой о гренландцах» (Grænicndinga saga, она иногда называлась также Grænlendinga þattr или Eiriks þattr rauða) и «Сагой об Эйрике Рыжем» (Eiriks saga rauðа, она называлась также Þorflinns saga Karlsefnis) есть большие расхождения. В «Саге о гренландцах» рассказывается о пяти поездках в Виноградную Страну, а именно — о поездках Бьярни Херьольвссона, Лейва Эйрикссона, Торвальда Эйрикссона, Торфинна Карлсефни и Фрейдис, дочери Эйрика, с братьями Хельги и Финнбоги. Между тем в «Саге об Эйрике» рассказывается только о двух поездках, а именно — поездках Лейва и Карлсефни, причем во многом совсем иначе, чем в «Саге о гренландцах». По «Саге о гренландцах» выходит, что Америку открыл исландец Бьярни Херьольвссон в 985 или 986 г. По «Саге об Эйрике» Америку открыл исландский поселенец в Гренландии Лейв Эйрикссон ок. 1000 г. Только в «Саге о гренландцах» рассказывается о Бьярни Херьольвссоне, о Тюркире Южанине, о Фрейдис и братьях Хельги и Финнбоги. Только в «Саге об Эйрике» рассказывается о колдунье Торбьёрг, о Торхалле Охотнике, о Бьярни Гримольвссоне.

Раньше считалось, что «Сага об Эйрике» древнее «Саги о гренландцах» и потому надежнее как источник. Однако в 1956 г. было доказано, что «Сага о гренландцах» древнее «Саги об Эйрике» и была одним из ее источников (Jón Jóhannesson. Aldur Grænlendinga sögu // Nordæla. Afmæliskvevja til Sigurðar Nordals. Reykjavík, 1956). «Сага о гренландцах» была написана, по-видимому, в конце XII в. на основе устной традиции. Только у ее первой главы есть письменный источник — «Книга о занятии земли» (Landnámabók). «Сага о гренландцах» сохранилась только в знаменитой рукописи конца XIV в., так называемой «Книге с плоского острова» (Flateyjarbók), где она вклинена отдельными кусками в так называемую «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне».

«Сага об Эйрике» была написана, вероятно, не раньше середины XIII в., и у нее есть письменные (отчасти не сохранившиеся) источники. Первые две главы ее — из «Книги о занятии земли». Но многое в «Саге об Эйрике», вероятно, непосредственно из устной традиции, например, рассказ о колдунье Торбьёрг, единственный в своем роде в древнеисландской литературе и представляющий большую культурно-историческую ценность. «Сага об Эйрике» сохранилась в двух рукописях: так называемой «Книге Хаука» (Hauksbók), начала XIV в., и «Книге из Скаульхольта» (Skálholtsbók), конца XV в. Рукописи эти явно восходят к одному оригиналу. Расхождения между ними в основном стилистические. Во второй рукописи много описок и стилистических неряшливостей. Первая рукопись стилистически причесана по сравнению со второй, и кое-что в ней изложено пространнее, но кое-что сокращено. Раньше считалось, что первая рукопись ближе к оригиналу. Было доказано, однако, что вторая ближе к нему (см. S. В. F. Jansson. Sagoma om Vinland. I. Handskrifterna til Erik den rödes saga. Stockholm, 1945). Поэтому в основу русского перевода положен текст второй рукописи, но в случае явных ошибок или пропусков использован текст первой.

И в «Саге о гренландцах», и в «Саге об Эйрике» кое-где есть явный вымысел, например, оживающие мертвецы и т. п. Вымысел часто вероятен и там, где ясна христианская тенденция. Так, в «Саге об Эйрике» вымыслом считается рассказ о миссионерской деятельности Лейва. Есть в этих сагах, вероятно, и такой вымысел, наличие которого невозможно обнаружить. Вместе с тем, однако, всегда было общепризнано и до сих пор неоспоримо, что саги эти основаны на вполне реальных фактах: описываемые в сагах колонизация Гренландии и Исландии и плавания из Гренландии в Виноградную Страну, то есть к какому-то побережью Северной Америки, несомненно, в самом деле имели место. О поездках в Виноградную Страну есть упоминание и в ряде других древнеисландских памятников — «Книге об исландцах» Ари Торгильссона, «Книге о занятии земли», «Саге о людях с Песчаного Берега» и других. Но самое раннее упоминание о них — в хронике Адама Бременского, написанной ок. 1075 г.

Что касается местностей в Гренландии, упоминаемых в сагах, то они почти все поддаются отождествлению. Так, Восточное Поселение — это район Юлианехоба, Западное Поселение — это район Готхоба, Заслон-Гора — это мыс Фарвель, Гуннбьёрновы островки — это, вероятно, скалистые островки к востоку от Ангмагссалика, Лебединый Фьорд — это Сермилик-Фьорд и т. д. Эйрик Рыжий отправился в Гренландию, чтобы колонизировать эту открытую им страну в 985 или 986 г. (христианство было официально принято в Исландии в 1000 г.). Колония, основанная им в Гренландии, просуществовала около полутысячелетия. В XIV в. она пришла в упадок, в основном, по-видимому, из-за резкого ухудшения климата, и к концу XV в. совсем вымерла. В настоящее время на побережье Гренландии раскопано множество построек, относящихся к эпохе расцвета исландской колонии там.

Но что касается местностей в Северной Америке, упоминаемых в саге, то ни одна из них не поддается бесспорному отождествлению, и все, что до сих пор выдавалось за следы посещения Северной Америки скандинавами в Х в., всегда оказывалось подделкой. Учеными разных стран — историками, географами, астрономами, филологами, археологами, ботаниками — было выдвинуто множество теорий относительно того, где находилась Виноградная Страна. Ее искали от Гудзонова залива на севере до Каролины на юге. Краткий обзор этих теорий см. в кн.: Halldór Hermannsson. The Problem of Wineland. Ithaca, N.Y., 1936 («Islandica». XXV). Согласно последней из таких теорий Виноградная Страна — это север Ньюфаундленда. Книга автора этой теории — предприимчивого норвежского литератора X. Ингстада — переведена на русский язык (Ингстад X. По следам Лейва Счастливого. Л., 1969; также в кн. «Винланд», М., 1998(?)). Как это обычно делалось и раньше, Ингстад объявляет недостоверным в сагах все то, что не вяжется с его теорией, и достоверным только то, что вяжется с ней. Само название «Виноградная Страна» (Vinland) Ингстад истолковывает как «Луговая Страна», что с лингвистической точки зрения несостоятельно. Есть у него и другие натяжки. Ингстад утверждает, что остатки построек, раскопанные его женой археологом на севере Ньюфаундленда, — это дома Лейва. Другие археологи подтверждают, что эти постройки, возможно, в самом деле скандинавского происхождения и того времени. Однако доказать, что это действительно дома Лейва, Ингстаду не удалось. Вполне возможно, что, кроме тех посещений Северной Америки, о которых рассказывается в сагах, были и другие, о которых не сохранилось сведений. Большинство ученых склоняется все же к тому, что Виноградная Страна — где-то на северо-восточном побережье США, в так называемой Новой Англии. Считается, что там была и северная граница распространения дикого винограда (ср. название «Виноградная Страна»). Тогда Страна Каменных Плит — это юго-восточное побережье Баффиновой земли или северное побережье Лабрадора, а Лесная Страна — юго-восточное побережье Лабрадора или Ньюфаундленд.

Упоминаемые в «Саге о гренландцах» и «Саге об Эйрике» скрелинги — это, несомненно, североамериканские индейцы. Правда, в древне-исландских памятниках «скрелингами» назывались и эскимосы. Но то, что рассказывается в данных памятниках о скрелингах, об их внешности, обычаях и т. д., больше подходит к индейцам. Боевое оружие в виде шара синего цвета на шесте, то есть своего рода катапульта, употреблялось индейцами анголкинами. Костный мозг, смешанный с кровью, — излюбленная пища североамериканских индейцев (так называемый пеммикан). Кожаные лодки, то есть, вероятно, лодки из шкуры лося, обычай спать под ними (гл. V), а также палки, трещавшие подобно цепам, то есть ритуальные трещотки, засвидетельствованы у североамериканских индейцев. Но особенно характерна для них меновая торговля пушниной (гл. VII, также «Сага об Эйрике Рыжем»).

Упоминаемые в конце «Саги о гренландцах» и «Саги об Эйрике» епископы Бранд, Торлак и Бьёрн — это епископ севера Исландии Бранд Семундарсон (1163–1201), епископ юга Исландии Торлак Рунольвссон (1118–1133) и епископ севера Исландии Бьёрн Гильссон (1147–1162).

Библиография данных саг есть в выпусках серии «Islandica». Ithaca, N. Y. I, 1908; II, 1909; XXIV, 1935; XXXVIII, 1957.

Перевод «Саги о гренландцах» сделан по изданию: Islendinga sögur. Islendingasagnaútgáfan. I. Reykjavík, 1953.

[1] Скамьевые доски. — Вероятно, деревянные резные панели, приделываемые спереди к скамьям, идущим вдоль стен главного помещения.

[2] «Сага об Эйрике». — По-видимому, речь идет не о «Саге об Эйрике», приведенной на сайте, а о какой-то несохранившейся саге об Эйрике.

[3] Он назвал страну, которую открыл, Гренландией, ибо считал, что людям скорее захочется поехать в страну, если у нее будет хорошее название. — Гренландия (Grænland), как страна была названа Эйриком, значит «зеленая страна».

[4] …христианство стало законом в Исландии… — Это произошло в 1000 г. В то самое лето епископ Фридрек и Торвальд, сын Кодрана, уехали из Исландии. — Они были в Исландии в 981–986 гг.

[5] Чудо-волна — это сильное волнение, вызванное, вероятно, подводным землетрясением.

[6] Эйрик ярл — правитель Норвегии с 1000 по 1015 г.

[7] …конь споткнулся, и Эйрик упал… — Падение с лошади считалось очень плохим предзнаменованием для того, кто отправляется в поездку.

[8] Южанин. — Южанами называли людей из центральной или южной Европы.

[9] …в четверть дня после полудня и за четверть дня до него… — в 15 и 9 часов. Солнце занимает такое положение в небе в самое темное время года к югу от пятидесятой широты и к северу от сороковой широты.

[10] Северный язык. — Так назывался язык исландцев и норвежцев, в то время единый.

[11] Скрелинги. — Так назывались в древнеисландских памятниках туземцы Гренландии и Северной Америки, то есть эскимосы и индейцы. Первоначально слово имело унизительное значение «заморыш», «слабец».

[12] Карлсефни — это, собственно, прозвище и значит «из которого выйдет мужчина». Но это прозвище употреблялось как имя и поэтому не переведено здесь.

[13] Мёсур. — Обычно считается, что мёсур значит «клён». Но возможно, что разные деревья назывались этим словом.

 

 

 

                                                                    Сага о Торстейне Битом
I

Жил в Солнечной Долине человек по имени Торарин, старый и почти совсем слепой. В молодости он был великим викингом. Он был человек не из покладистых, хотя уже и старый. Был у него сын по имени Торстейн, рослый, очень сильный и притом миролюбивый. Он работал за троих в хозяйстве у своего отца. Торарин был небогат, но оружия у него было довольно. Еще у отца с сыном был табун, и продажа коней приносила им хороший доход, потому что кони эти никогда не подводили в дороге и были непугливы.

Жил человек по имени Торд. Он был работником у Бьярни из Капища. Он ходил за верховыми лошадьми Бьярни, поэтому его называли конюхом. Торд был очень задирист и всем давал почувствовать, что он работник у большого человека. Это не делало его более достойным, и его мало кто любил.

У Бьярни работали еще двое: одного звали Торхалль, другого — Торвальд. Они всегда разносили сплетни обо всем, что слышали в округе.

Торстейн и Торд сговорились устроить бой молодых коней[1]. Во время боя конь Торда плохо кусался. И вот Торд, когда ему показалось, что конь его сдает, сильно ударил по морде коня Торстсйна. Увидев это, Торстейн тоже ударил коня Торда, еще сильнее, и конь Торда пустился бежать, а люди все заулюлюкали. Тогда Торд стукнул Торстейна шестом, и удар пришелся в бровь, так что глаз весь заплыл. Тогда Торстейн отрывает лоскут от полы рубахи и завязывает бровь. Он ведет себя как ни в чем не бывало и просит людей ничего не рассказывать отцу. Дело дальше не пошло.

Торвальд и Торхалль подняли Торстейна на смех и прозвали его Битым.

Незадолго до праздника середины зимы женщины в Солнечной Долине встали работать. Встал и Торстейн, он наносил сена и потом лег на скамью. Тут заходит старик Торарин, его отец, и спрашивает, кто это там лежит. Торстейн назвался.

— Что это ты так рано на ногах, сынок? — спросил старик Торарин.

Торстейн отвечает:

— Что тут особенного? Не такой уж это труд, по-моему.

— Не болит ли у тебя голова, сынок? — сказал старик Торарин.

— Не замечал, чтобы болела, — сказал Торстейн.

— Что ты расскажешь мне, сынок, о прошлогоднем бое коней? Не побили ли тебя там до полусмерти, как собаку?

— По-моему, не стоит, — говорит Торстейн, — принимать за удар простую случайность.

Торарин сказал:

— А я никогда бы не подумал, что мой сын трус.

— Не говори, отец, того, — говорит Торстейн, — что тебе потом покажется лишним.

— Я и не скажу здесь всего того, что у меня на душе, — сказал Торарин.
II

Вот Торстейн встал, взял оружие и отправился из дому, и пошел в ту конюшню, где были лошади Бьярни. Торд как раз был там. Торстейн пошел к Торду и сказал ему:

— Хотел бы я знать, дорогой Торд, нечаянно ли это у тебя так вышло, что ты ударил меня прошлым летом на бою коней, или ты сделал это нарочно и тогда захочешь заплатить мне выкуп.

Торд отвечает:

— Ежели у тебя две глотки, пускай язык мелет в каждой свое и пускай в одной зовет это, если хочешь, случаем, а в другой — умыслом. Вот и весь выкуп, который ты от меня получишь!

— Будь тогда готов к тому, — сказал Торстейн, — что я, может, в другой раз просить не стану.

Затем Торстейн бросился к нему и зарубил насмерть, а потом пошел к дому, в Капище, и, повстречав возле дома женщину, сказал ей:

— Скажи Бьярни, что бык забодал Торда, его конюха, и он будет лежать там, покуда тот не придет.

— Иди-ка ты домой, — сказала женщина, — а я скажу, как мне покажется нужным.

Вот идет Торстейн домой, а женщина идет работать.
III

Утром Бьярни встал и, сев за стол, спросил, где это Торд, и ему ответили, что, наверно, он пошел к лошадям.

— Пора бы ему, я думаю, прийти, если с ним ничего не случилось, — сказал Бьярни.

Тут заговорила та женщина, которую встретил Торстейн:

— Правду часто говорят нам, женщинам, что от нас никогда не дождешься толка. Тут приходил поутру Торстейн Битый и сказал, что бык забодал Торда, но мне не хотелось будить тебя, а потом это совсем выскочило у меня из головы.

Бьярни встал из-за стола, пошел к конюшне и увидел, что Торд убит. Его похоронили. Бьярни начинает тяжбу и добивается, что Торстейна объявляют вне закона за это убийство. Но Торстейн по-прежнему оставался у себя дома, в Солнечной Долине. Он работал на своего отца, а Бьярни ничего больше не предпринимал.

Осенью люди в усадьбе сидели и палили ягнячьи головы, а Бьярни лежал у стены дома и слушал, о чем они разговаривают. Вот заговорили братья, Торхалль и Торвальд:

— И не гадали мы, нанимаясь к Бьярни Бойцу, что нам доведется палить здесь ягнячьи головы в то время, как Торстейн, которого он же объявил вне закона, будет палить бараньи головы. Было бы лучше побольше щадить своих родичей в Долине Бёдвара[2], чем позволять объявленному вне закона жить рядом с собой в Солнечной Долине. Но многие, изведав раны, становятся робкими[3], и мы не знаем, когда же он наконец смоет с себя это пятно.

Один человек сказал:

— Дурные это слова, и не иначе как злые силы тянули вас за язык. Бьярни не захочет, мы думаем, оставить без защиты слепого отца Торстейна и всех тех, кого Торстейн кормит в Солнечной Долине. И мне покажется удивительным, если вам еще часто придется палить здесь ягнячьи головы и хвастаться тем, что произошло в Долине Бёдвара.

Потом все идут есть, а там и спать, и Бьярни не подает виду, что он слышал этот разговор.
IV

Наутро Бьярни разбудил Торхалля и Торвальда и велел им ехать в Солнечную Долину и привезти к часу завтрака голову Торстейна.

— По-моему, — говорит он, — вы самые подходящие люди для того, чтобы смыть пятно с моей чести, раз мне самому не хватает духу.

Теперь им кажется, что они наговорили лишнего. Все же они едут в Солнечную Долину. Торстейн стоял в дверях и точил меч. Когда они подъехали, он спросил, куда это они направляются. Они же сказали, что им надо разыскать лошадей. Торстейн сказал:

— Их незачем долго искать, раз они здесь, у двора.

— Может случиться, что мы все же не найдем лошадей, если ты сам на них не укажешь.

Торстейн выходит. И когда они сошли во двор, Торвальд заносит секиру и бросается на него. Но Торстейн оттолкнул его рукой, так что тот упал ничком, и Торстейн пронзил его мечом. Тогда Торхалль хотел напасть на него, но и его ждал тот же конец, что и Торвальда. Торстейн привязывает их обоих к седлам, набрасывает поводья на шею коням и выводит коней на дорогу, и они идут домой, в Капище. Около дома, в Капище, стояли работники, они пошли в дом и сказали Бьярни, что Торвальд с братом вернулись и что съездили они не напрасно. Вот Бьярни выходит и видит, как обстоит дело, и, не тратя лишних слов, велит похоронить их. И до самого праздника середины зимы все спокойно.
V

Однажды вечером Раннвейг заводит разговор, когда они легли с Бьярни в постель.

— Как ты думаешь, — говорит она, — о чем сейчас больше всего толкуют в округе?

— Не знаю, — говорит Бьярни.— Мало ли что говорят!

— Люди больше всего говорят о том, что они и не знают, что еще надо сделать Торстейну Битому, чтобы ты посчитал нужным ему отомстить. Вот он уже убил троих твоих работников. Людям из твоего годорда не приходится рассчитывать на твою поддержку, если ты не отомстишь, а ты все сидишь сложа руки.

Бьярни отвечает:

— Вот и выходит, что правду говорят: на чужих ошибках не научишься. Я послушаюсь тебя и сделаю, как ты говоришь. А все же Торстейн мало кого убивал ни за что.

Они прекращают разговор и спят до утра. Наутро просыпается Раннвейг, а Бьярни уже снял щит. Она спрашивает, куда это он собрался. Он отвечает:

— Пора нам с Торстейном из Солнечной Долины померяться силами.

— Сколько людей возьмешь ты с собою?

— Не потащу я много людей к Торстейну, — говорит он. — Поеду один.

— Не делай этого, — говорит она, — не суйся один под меч этого злодея! Бьярни сказал:

— Не бери пример с тех женщин, которые льют слезы о том, к чему только что подстрекали. А я уже довольно терпел ваши подстрекательста. И не к чему меня удерживать теперь, когда я сам хочу ехать.

Вот едет Бьярни в Солнечную Долину, а Торстейн стоит в дверях. Они обменялись несколькими словами. Бьярни сказал:

— Ты должен, Торстейн, биться сегодня на поединке со мною на той горке, что стоит у твоей усадьбы.

— У меня рука не подымается биться с тобою, — говорит Торстейн. — Я уеду с первым же кораблем, потому что мне известно твое благородство: ты ведь не оставишь без помощи моего отца, если я уеду.

— Теперь уже нечего отговариваться, — говорит Бьярии.

— Тогда позволь мне сперва повидаться с отцом, — сказад Торстейн.

— Пожалуйста, — сказал Бьярни. Торстейн пошел в дом и сказал отцу, что явился Бьярни и вызвал его на поединок. Старик Торарин ответил:

— Всякий, кто имеет дело с могущественным человеком и живет с ним в одной округе, и притом задел его честь, может быть уверен: немного рубашек осталось ему сносить. И я не стану тебя оплакивать, потому что ты, по-моему, дал достаточный повод к этому. Берись теперь за оружие и защищайся со всей храбростью, ибо так уж повелось у меня в жизни, что я не стал бы кланяться такому человеку, как Бьярни. А ведь Бьярни — славный воин. По мне, лучше потерять тебя, чем иметь сыном труса.
VI

Вот Торстейн выходит, и они идут оба на горку и начинаю поединок. Они бились с большим упорством и изрубили другу другу щиты. И когда они уже немало времени так сражались, Бьярни сказал Торстейну:

— Мне хочется пить, ведь я не так привычен, как ты, к подобной работе.

— Ну что ж, иди к ручью и пей, — сказал Торстейн.

Бьярни так и сделал, а меч положил рядом. Торстейн поднял меч, взглянул на него и сказал:

— Не тот ли меч был у тебя в Долине Бёдвара?

Бьярни ничего не ответил. Они снова подымаются на горку и сражаются еще некоторое время, и Бьярни находит, что Торстейн доблестный боец, куда крепче в битве, чем он ожидал.

— Все что-то случается со мной сегодня, — сказал Бьярни. — Теперь башмак у меня развязался.

— Ну так завяжи, — говорит Торстейн.

Бьярни нагибается, а Торстейн идет в дом и выносит оттуда два щита и меч, подымается на горку к Бьярни и говорит ему:

— Вот тебе щит и меч от моего отца. Этот меч не так скоро затупится от ударов, как твой прежний. И у меня нет желания стоять без щита под твоими ударами. Я бы охотно прекратил теперь эту игру, потому что боюсь, твоя удача пересилит мою неудачу, а всякий, что бы то ни было, жаден до жизни.

— Теперь нечего идти на попятный! — сказал Бьярни. — Будем сражаться дальше!

— Я не стану рубить первым, — сказал Торстейн. Тогда Бьярни перерубает весь щит у Торстейна, но и Торстейн выбивает щит у Бьярни.

— Здорово ты рубишь! — сказал Бьярни. Торстейн ответил:

— И ты рубишь не хуже!

Бьярни сказал:

— То же у тебя оружие, что и прежде, а разит теперь куда лучше.

Торстейн сказал:

— Хотел бы я избавить себя от беды, если возможно, и боюсь сражаться с тобой. Хочу я по-прежнему сдаться под твою власть.

Рубить должен был Бьярни, а они оба были теперь без щитов. Тогда Бьярни сказал:

— Было бы плохой сделкой обменять удачу на преступление. Я считаю, что ты один — достаточная плата за троих моих работников, если ты будешь хранить мне верность. Торстейн сказал:

— У меня был сегодня не один случай предать тебя, если бы моя неудача оказалась сильнее твоей удачи. Теперь уже я никогда не предам тебя.

— Вижу я, что ты очень хороший человек, — сказал Бьяр-ни. — Позволь мне сходить к твоему отцу и сказать ему обо всем так, как я считаю нужным.

— Иди и делай, как хочешь, — сказал Торстейн.— Но будь осторожнее.
VII

Тогда Бьярни пошел к спальной нише, где лежал старый Торарин. Торарин спросил, кто это там, и Бьярни назвался.

— Какие у тебя новости, дорогой Бьярни? — сказал Торарин.

— Убит Торстейн, твой сын, — сказал Бьярни.

— Защищался ли он хоть немного?

— Не знаю никого, кто был бы проворнее в схватке, чем твой сын Торстейн.

— Неудивительно, — сказал старик, — что им так доставалось от тебя в Долине Бёдвара, раз теперь ты одержал верх над моим сыном.

Тогда Бьярни сказал:

— Я хочу позвать тебя к себе в Капище. Ты будешь сидеть, покуда жив, на втором почетном месте, а я буду тебе за сына.

— Со мною здесь обстоит дело так же, — сказал старик, — как и со всеми, кто стар и немощен. Только глупец рад посулам. Немногого стоят ваши, знатных людей, обещания, когда вы хотите утешить человека после такого несчастья: едва ли на месяц хватает утешений, а потом с нами обращаются как с нищими, и не скоро забывается наше горе. Но тот, кто примет помощь от такого человека, как ты, все же может радоваться своей доле, и бывали уже тому примеры. И я приму твою помощь. Подойди-ка теперь ко мне сюда, потому что ноги у меня, старика, совсем дрожат от старости и болезней, не поручусь, что не отозвалась на мне и смерть сына.

Бьярни пошел к его постели и взял старого Торарина за руку. Тут он обнаружил, что тот нащупал меч и хочет его ударить. Он оттолкнул его руку и сказал:

— Разнесчастный ты старик! Но теперь все у нас будет на славу. Торстейн, твой сын, жив, он отправится со мною в Капище, ты же получишь рабов, которые будут на тебя работать, и, покуда ты жив, ни в чем не будет у тебя недостатка.

Торстейн поехал с Бьярни в Капище и не покидал его до самой смерти, и мало кто мог с ним сравняться в благородстве и мужестве.
VIII

Все по-прежнему почитали Бьярни, и чем дольше он жил, тем больше его любили и тем мудрее он становился, и на него во всем можно было положиться. В конце жизни он стал очень верующим человеком. Бьярни уехал из Исландии, и предпринял паломничество в Рим, и в пути умер. Он покоится в городе, который называется Валери. Это большой город неподалеку от Рима.

У Бьярни было большое потомство. Сыном его был Бродди Бородач, которого часто упоминают в сагах, он был одним из самых выдающихся людей своего времени. Дочерей Бьярни звали Халла и Гудрид, на которой женился Кольбейн Законоговоритель. Дочерью Бьярни была и Ингвильд, на которой женился Торстейн, сын Халля с Побережья, а сыном их был Магнус, отец Эйнара, отца епископа Магнуса. Сыном Торстейна и Ингвильд был и Амунди. Он женился на Сигрид, дочери Торгрима Слепого. Халльфрид была дочерью этого Амунди, отца Гудмунда, отца Магнуса Доброго и Торы, на которой женился Торвальд, сын Гицура, и другой Торы, матери Орма со Свиной Горы. Дочерью Амунди была и Гудрун, мать Тордис, матери Хельги, матери Гудню, дочери Эйвинда, матери сыновей Стурлы, Торда, Сигвата и Снорри. Дочерью Амунди была и Раннвейг, мать Стейна, отца Гудрун, матери Арнфрид, на которой женился Хельги Толстяк. Дочерью Амунди была и Торкатла, мать Арнбьёрг, матери Финна Священника и Торгейра и Турид, и от них произошли многие знатные люди. Здесь кончается сага о Торстейне Битом.
                                                                              Примечания

«Сага о Торстейне Битом» (Þorsteins saga stangarhöggs) — самая маленькая из «саг об исландцах». Она состоит на 48 процентов из диалогов, и, как в большинстве саг с Восточных Фьордов, стихов в ней нет. События, описываемые в ней, должны были произойти ок. 1000 г. Искусство, с которым рассказана эта сага, давно обратило на себя внимание. В 1966 г. было опубликовано исследование этой саги, в котором ее искусство представлено в виде симметричных числовых соотношений и диаграмм (H. М. Heinrichs. Die künsterliche Gestaltung des Þorsteins þáttr stangarhöggs // Festschrift W. Baetke. Weimar, 1966. С. 167–174). Сага была написана, как предполагается, в 1250–1275 гг. Она сохранилась в бумажных списках и фрагменте пергамента XV в. Перевод сделан по изданию: Íslendinga sögur, Íslendingasagnaútgáfan. X. Reykjavík, 1953.

[1] …бой молодых коней… — Стравливание лошадей было излюбленной забавой в Исландии. Такой лошадиный бой происходил на специальных тингах.

[2] Было бы лучше побольше щадить своих родичей в Долине Бёдвара… — В битве в Долине Бёдвара Бьярни сражался против своего родича Торкеля, как рассказывается в «Саге о людях с Оружейного Фьорда».

[3] Но многие, изведав раны, становятся робкими… — Бьярни был ранен в битве в Долине Бёдвара.

 

Здесь представлены не все саги кому интересно пишите на мыло.

Hosted by uCoz